Миллер Лариса. «Где хорошо? Повсюду и нигде...»

Так ожгут ледяные ключи.
 

* * *

 
В пору долгих и тёмных ночей,
Когда нет ничего, никого, —
Мне бы лампу в пятнадцать свечей,
Чтобы видеть тебя одного.
И тогда всё опять на местах,
Всё имеет и смысл, и суть,
И ничтожны тревога и страх,
И надёжен к дальнейшему путь,
И не так уж черна темнота,
И, как божия птичка в раю,
Позабыв про труды и лета,
Безмятежные песни пою.
 

* * *

 
Наверно, прекрасно за тою горою,
Куда мы ещё не ходили с тобою,
Там вольная воля, покой и прохлада
Туда нам, наверно, давно уже надо.
Там множество чистых стремительных речек,
Там добрый бы нас приютил человечек,
Там в праздник под звёздами крупными пляшут,
Там птицы крылами огромными машут.
Не знать нам, не ведать тоски и напасти,
Пока в те края убежать в нашей власти.
 

* * *

 
Всё серьёзно – каждый шаг, каждая улыбка,
Как в младенчестве гремим крашеною рыбкой,
Как ступаем по земле, как уходим в землю,
Как бушуем и клянём, как смолкаем, внемля.
Как прощаем, чем корим – всё весомо, свято,
А не только миг, когда, на кресте распятый,
Застывает надо всем Мученик Великий
С выражением тоски на бескровном лике.
Был Он свят и был велик до распятья, прежде,
Когда хаживал с людьми в будничной одежде.
Не в Голгофе лишь одной пафос и мученье,
Есть обычной жизни ход и судьбы теченье.
И не просто распознать, что есть миг обычный,
Что есть самый главный миг, самый патетичный.
 

1971

* * *

 
Почти затоплена земля,
Та, на которой мы стояли,
И золотятся под лучом
Уже затопленные дали.
На обречённом островке
Нет смысла оставаться доле,
Уходит почва из-под ног,
И мы – нигде, и мы – на воле.
И, не заботясь о пути,
Ступаем, небосвод колебля,
И обвевают ноги нам
Ушедшие под воду стебли,
И не предвидится нигде
Ни пяди благодатной суши,
И замирают от тоски
И от восторга наши души.
 

* * *

 
И что за странный вздор —
Весь груз привычный свой,
Всё прошлое своё
Всегда нести с собой.
Без ноши и без слёз,
Без тягот – налегке
Сбегаю я к тебе,
Как под гору к реке.
И вот уж до тебя
Почти подать рукой…
Пусть ясность навсегда
Заменит нам покой.
А край, где так светло
И хорошо вдвоём,
Ничем не оградим,
Никак не назовём.
 

* * *

 
Ну вот и мы внесли свои пожитки
В огромный дом, где было всё в избытке
Ещё до нас, где гибли и цвели,
В любви клялись и клятву нарушали,
Впадали в ересь, берегли скрижали
И верили, что лучшее вдали.
Но что нам тяжкий опыт всех веков
И знание иных тысячелетий,
Когда мы снова не находим слов
И немы, точно первые на свете,
Перед лицом и счастья, и утрат.
И в доме, что Овидий и Гораций
Воспели и оплакали стократ,
Как браться за перо? И как не браться?
 

* * *

 
Не спугни. Не спугни. Подходи осторожно,
Даже если собою владеть невозможно,
Когда маленький ангел на белых крылах —
Вот ещё один взмах и ещё один взмах —
К нам слетает с небес и садится меж нами,
Прикоснувшись к земле неземными крылами.
Я слежу за случившимся, веки смежив,
Чем жила я доселе, и чем ты был жив,
И моя и твоя в мире сём принадлежность —
Всё неважно, когда есть безмерная нежность.
Мы не снегом – небесной осыпаны пылью.
Назови это сном. Назови это былью.
Я могу белых крыльев рукою коснуться.
Надо только привстать. Надо только проснуться.
Надо сделать лишь шаг различимый и внятный
В этой снежной ночи на земле необъятной.
 

* * *

   Б. А.

 
Всё в мире есть: и пыльный тракт, и стёжки,
И сад в цвету, и хижина в огне,
И отпечаток маленькой ладошки
В морозный день на ледяном окне,
Могильный крест и воробьиный крестик
На самом чистом утреннем снегу;
И чудо быть и днём и ночью вместе
С тем, без кого едва ли жить смогу.
 

* * *

 
Где ты тут в пространстве белом?
Всех нас временем смывает,
Даже тех, кто занят делом —
Кровлю прочную свивает.
И бесшумно переходит
Всяк в иное измеренье,
Как бесшумно происходит
Тихой влаги испаренье,
Слух не тронув самый чуткий;
Незаметно и невнятно,
Как смещаются за сутки
Эти солнечные пятна.
Где ты в снах своих и бденьи?
В беспредельности пространства
Только видимость владенья,
Обладанья, постоянства.
 

* * *

 
Не горечь, не восторг, не гнев
И не тепло прикосновений —
Лишь контуры домов, дерев,
Дорог, событий и явлений.
У тех едва заметных рек,
Тех еле видимых излучин
Ещё и не был человек
Судьбою и собой измучен.
И линией волосяной
Бесплотный гений лишь наметил
Мир, что наполнен тишиной,
Без шёпота и междометий.
Да будут лёгкими штрихи,
Да будет вечным абрис нежный
И да не знать бы им руки,
Излишне пылкой иль прилежной…
Да научиться бы войти
В единый мир в час ранней рани,
Не покалеча по пути
Ни малой черточки, ни грани…
 

* * *

 
И вновь, как все века назад,
Белым-бело, пустынно, глухо,
Ничто не остановит взгляд,
Ничто не потревожит слуха,
Нигде ничей не вьётся след,
А только матовый и ровный
Невозмутимый льётся свет
С небес на этот мир огромный,
Где не было ещё никак
Совсем – ни хорошо, ни плохо,
Где только будет – вздох и шаг,
И облачко у губ от вздоха.
 

* * *

 
Проникнуть в тайны бытия —
Желанье дерзкое какое.
Мир и в движенье, и в покое
Пребудет, главное тая,
Нам оставляя сто личин,
Сумятицу причин и следствий
И хоровод пиров и бедствий,
И цепь рождений и кончин.
Сегодня сер он, точно прах,
А завтра весь он – нараспашку
И дарит белую ромашку
С росинками на лепестках.
 

* * *

 
И ночью дождь, и на рассвете,
И спят благословенно дети
Под шепоток дождя.
 
 
Покуда тишь и дождь, как манна,
Идёт с небес – всё безымянно
Окрест. А погодя
 
 
Вновь обретёт и знак, и дату
И двинется опять куда-то,
Неведомо куда.
 
 
И распадётся, раздробится
На силуэты, жесты, лица,
Миры и города.
 
 
И станет зыбким и конечным
Все то, что достояньем вечным
Как будто быть должно.
 
 
И будут новые потери
Нас укреплять в нелепой вере,
Что так заведено.
 
 
Устав от собственного ига,
Мы будем ждать иного мига,
Напрягши взор и слух
 
 
И позабыв за ожиданьем,
Что мы владеем мирозданьем
И что бессмертен дух.
 

* * *

 
Всё предстоит, лишь предстоит.
И этот путь еще не начат.
И в нас ещё ничто не плачет,
Не стонет, душу не томит.
Покуда где-то вдалеке
То, с чем немыслима разлука,
Из тех краев пока ни звука.
И мы легки и налегке.
И никаких не знаем уз,
И никаких не знаем тягот
Из тех, что нам на плечи лягут,
Наш с миром сим скрепив союз…
К такой поре, к тем давним нам
Теперь испытываю зависть:
Тогда лишь предстояла завязь
И чаша лишь плыла к губам.
А нынче пьём и жаль глотка,
Поскольку не бездонна чаша
И бесконечно коротка
Превратная дорога наша.
 

* * *

 
Дней разноликих вьётся череда,
Приходит срок – пустеют города
Улыбок, встреч и долгих разговоров,
Согласья тихого и молчаливых взоров.
Но я земли не уступлю ни пяди
В том нежилом и опустевшем граде
И не сожгу его, и не разрушу —
И ничего, что было, не нарушу.
Он будет мною охраняем свято.
Я помню краски каждого заката.
Я буду приходить туда в мечтах,
Распугивая оголтелых птах,
За долгий срок привыкших к запустенью,
И, наклоняясь к каждому растенью,
Касаться лепестков в знакомых крапах,
И медленно вдыхать забытый запах.
 

* * *

 
Опять мы днём вчерашним бредим,
Тем, что неслышим и незрим,
Минувшее сквозь память цедим,
Минувшего вдыхаем дым
И в то, что ливнями размыто,
Ветрами порвано в клочки, —
Во всё, что жито-пережито,
Глядим, как в тёмные зрачки, —
И блещут высохшие реки,
Давно угасший луч игрив,
Пока не опустились веки,
Зрачки бездонные прикрыв.
 

* * *

 
А лес весь светится насквозь —
Светлы ручьи, светлы берёзы,
Светлы после смертельной дозы
Всего, что вынести пришлось.
И будто нет следов и мет
От многих смут и многой крови,
И будто каждая из бед
На этом свете будет внове.
Вот так бы просветлеть лицом,
От долгих слёз почти незрячим,
И вдруг открыть, что мир прозрачен
И ты начало звал концом,
И вдруг открыть, что долог путь —
И ты тогда лишь не воспрянешь,
Когда ты сам кого-нибудь
Пусть даже не смертельно ранишь.
 

* * *

 
И всё равно я буду помнить свет.
И в пору тьмы, и на пороге смерти
Я не скажу, что в мире света нет,
А если и скажу, то мне не верьте.
Сплошная тьма у самого лица.
Но стоит сделать два нетвёрдых шага,
И вот уж под лучом струится влага
Какого-то лесного озерца.
Мираж и сон? Воображенья плод?
И ночь кругом, и свет совсем не брезжит;
Но значит, где-то день и солнце нежит,
И огненно настурция цветёт.
 

* * *

 
Измена, смута, изгнан, взят под стражу…
Аукаюсь с тобою древней, Русь.
А вот с собою связи не налажу
И до самой себя не достучусь.
И что мне до терзаний Аввакума?
Глаза б закрыть, плотнее сжать виски
И наконец понять, додумав думу,
Чему верна до гробовой доски,
Чему служить, чтоб стало всё прозрачно
И осветился предстоящий путь,
А может, так и есть, и в том лишь суть,
Что многолико всё и многозначно.
А может, в том великое из благ,
Что, хоть и жизнь не из сплошного света,
Но и темницы абсолютной нету,
И не бывает непролазным мрак.
Но так хочу незыблемых границ
И чёткости, и чтобы не рябило,
И чтоб средь многих мне приятных лиц
Не стёрлось то, которое любила,
И чтоб средь ста занятий, слов и дел
Не измельчало то, с чем связан кровно.
Я обнимаю этот мир любовно.
А он не прост – не чёрен и не бел.
И нет недвижных и надёжных вех.
Всё сметено и сдвинуто, и смыто:
Где нищенство, где роскошь, где избыток,
Где чистота, где праведность, где грех.
И как неслышно, плавно, без рывков
Подчас одно в другое переходит,
И из конца начало происходит
Невидимо, как смена всех веков.
 

* * *

 
Существует та черта, за которой нива Божья,
А для смертных – пустота, немота и бездорожье.
Всё туманно, что до нас, и туманно всё в грядущем,
И равно неясно всем – впереди, в хвосте идущим.
И прекрасна, и редка роль пророка и провидца,
Но насущнее пока неподкупность очевидца,
Свято верящего в свой драгоценный горький опыт
Отличать добро от зла, от веселья стон и ропот.
 

* * *

 
Когда садилось солнце в пять,
В те снежные недели,
Всё то, о чём нельзя мечтать,
Случалося на деле.
И я, приемля все дары,
Растерянно молчала,
Предчувствуя иной поры,
Иных времён начало,
Когда кругом и вдалеке
Всё снова станет глухо,
И попросить о пустяке —
И то не хватит духа,
Когда не сыщешь днём с огнём
Окрест иного чуда
Кроме того, что мы живём
И не всегда нам худо.
 

* * *

 
Ничего из того, что зовётся бронёй, —
Ни спасительных шор, ни надёжного тыла…
Как и прежде, сегодня проснулась с зарёй,
Оттого что мучительно сердце заныло,
То ль о будущем, то ли о прошлом скорбя…
А удачи и взлёты, что мной пережиты,
Ни на грош не прибавили веры в себя,
Но просеялись будто сквозь частое сито.
Так и жить, как в начале пути, налегке —
Неприкаянность эту с тобою поделим.
Тополиная ветка зажата в руке —
Вот и руки так горько запахли апрелем.
 

* * *

 
На рассвете, на закате
Думы те ж. И всё некстати.
Спасу нет от них.
Дни проходят чередою,
Каждый день чреват бедою —
Шумен или тих.
Как там будет: так ли, сяк ли?..
Может, нет нас. Мы иссякли —
Так шаги легки.
Вздох не слышен – с ветром слился.
Путь не виден – он продлился
Змейкою реки.
 

* * *

 
Сегодня чёт, а завтра нечет —
Нам пташка божия щебечет,
На землю глядя свысока, —
Мол, все течёт, и жизнь – река,
Сегодня так, потом иначе,
А значит, нет причин для плача,
И миг любой, как лист с дерев,
Проносится, едва задев.
Едва задев, летит мгновенье…
Под этот свист, под это пенье
Идем, свершая путь свой крестный,
Походкою тяжеловесной,
Приемля всё, что день принес,
И близко к сердцу, и всерьёз.
 

* * *

 
Люблю такой прекрасный бред,
Что будто в этой свистопляске
Мы сами выбираем краски
И сводим, что хотим, на нет,
И возвращаем с полпути
Всех уходящих тихим зовом,
От нас зависят – мир под кровом
И всё, что плещется в сети.
Люблю такой прекрасный бред,
Что нами близкие хранимы
И потому неуязвимы
И не подвластны морю бед.
 

* * *

 
Я не знаю пути до небесного рая.
Три обычных ступеньки до рая земного,
Где огромные дни, постепенно сгорая,
Из-за дальних лесов занимаются снова;
Где, спустившись с крыльца прямо к яблоням влажным,
Плод росистый вкушаешь во время восхода,
Где раздумья о вечном и жизненно важном
Не сулят непременно дурного исхода,
И простая потребность добраться до сути
Не ведёт непременно к страданью и смуте.
 

* * *

 
И я испытывала страх,
Живя, как на семи ветрах,
Не находя себе опоры
Среди всеобщего разора.
И я искала утешенья
В ежесекундном мельтешеньи,
Средь шумных орд, на тропах торных,
В делах и планах иллюзорных.
Ни света не нашла, ни блага.
Нашла, что воля и отвага,
И утешенье – в нас самих.
Безумен мир окрест иль тих —
Лишь в нас самих покой и сила.
Чума какая б ни косила,
Мы до известного предела
Сберечь способны дух и тело,
Распорядясь судьбой земной…
А вдруг всё вздор, и голос звонок
Лишь оттого, что ты со мной
И не хворает наш ребёнок?
 

* * *

 
Осенний дождик льёт и льёт —
Уже и ведра через край,
Не удержать – все утечёт.
И не держи – свободу дай.
Пусть утекают воды все
И ускользают все года —
Приснится в сушь трава в росе
И эта быстрая вода.
В промозглую пустую ночь
Приснится рук твоих тепло.
И этот миг уходит прочь.
И это лето истекло.
Ушла, позолотив листы,
И эта летняя пора,
Прибавив сердцу чистоты,
Печали, нежности, добра.
 

* * *

 
Живём на волосок мы от всего на свете,
Но прочен волосок, и мы давно не дети,
Давно не так нежны, податливы и хрупки —
Обдуманы слова и взвешены поступки.
И лишь в ночном бреду свершает дух наш вольный
Любой желанный шаг, и дикий и крамольный:
И мы в слезах летим в сладчайшие объятья,
И мы кому-то шлём безумные проклятья,
И с кем-то рвём навек, кому-то гладим руку,
И поверяем всю тоску свою и муку,
Волнуясь и спеша. До мига пробужденья
Диктуют волю нам порывы, побужденья.
 

* * *

 
Любовь – не прах. И жизнь – не прах.
И этот рук прощальный взмах,
И этот лист в осенний час —
Всё повторится после нас:
О твердь земную яблок стук
И весь запас страстей и мук,
Которым не грозит конец
С концом вкусивших всё сердец.
 

* * *

 
Как ручные, садятся на грудь
Листья дуба и клёна.
Что такое наш жизненный путь,
Бесконечно продлённый?
Миллионы концов и начал
В непрерывной цепочке —
От листа, что сегодня опал,
И до завтрашней почки.
Это цепь бесконечных утрат,
Бесконечных находок,
Это вечно восход и закат
С обещаньем восхода.
Это вечно то сушь, то дожди,
То пустыни, то реки,
Это вечное вслед – «подожди» —
Уходящим навеки.
 

* * *

 
Вот и на этом пепелище
Возникнет новое жилище.
Иди же, не сбавляя шаг,
Тки дальше нити жизни вечной
И не держись, сверчок запечный,
За свой разваленный очаг.
Жизнь не выносит проволочек
И гонит прочь живой комочек
От стен сгоревших в край жилой,
Маня и красками, и пеньем,
Грозя оставшимся забвеньем
И погребеньем под золой.
 

* * *

 
Всё фантазии и бредни,
То, что было год последний,
Безнадёжно утекло,
Затуманил дождь стекло,
За окошком – веток шорох.
В памяти – туманный ворох
Полуявей, полуснов,
Полувысказанных слов.
Под немые причитанья
Возникают очертанья,
Те, что душу бередя,
Растворятся погодя
Где-нибудь на полдороге,
На полвздохе, на полслоге.
 

* * *

 
О том, что было, не жалей,
Утешься белизной полей
И белизной грядущих дней.
А впрочем, самому видней,
О чём жалеть и не жалеть,
Что позабыть и чем болеть.
И думы эти не затем,
Чтоб истерзать себя совсем,
А чтоб всему, что рвётся прочь
Из наших рук и день и ночь
В простор печально-голубой,
Сказать: «Ступай. И Бог с тобой».
 

* * *

 
И всё же уговор жестокий —
Не оглянуться на истоки,
На тропку, смятую пятою,
На прошлое, на прожитое,
На прежний сад, на прежний дом,
На преданный огню Содом
Не поглядеть в немой печали,
Чтоб ангелы не осерчали,
Когда все те, что в вечность канут,
Вослед глядят и руки тянут,
С тоской по имени зовут…
И можно ли найти приют,
Покой, уйдя к иным просторам
И не простившись даже взором?
 

* * *

 
Не подводи черты.
Не думай об итоге.
Несметных дней гурты
Белеют на дороге.
 
 
Гони их пред собой,
Гони к холмам волнистым,
Дорогою любой
К долинам травянистым.
 
 
Не верь дурной поре,
А верь, что за долиной
Вдруг вспыхнет на заре
Твой куст неопалимый.
 

* * *

 
Я вхожу в это озеро, воды колыша,
И колышется в озере старая крыша,
И колышется дым, что над крышей струится,
И колышутся в памяти взоры и лица.
И плывут в моей памяти взоры и лики,
Как плывут в этом озере светлые блики.
Всё покойно и мирно. И – вольному воля —
Разбредайтесь по свету. У всех своя доля.
Разбредайтесь по свету. Кочуйте. Живите.
Не нужны никакие обеты и нити.
Пусть уйдёте, что канете. Глухо. Без срока.
Всё, что дорого, – в памяти. Прочно. Глубоко.
 

1972

* * *

 
Порою мнится, будто всё знакомо,
Весь дольний мир на фоне окоёма
Давно изведан и обжит вполне.
Но вот однажды музыка иная,
Невесть откуда еле долетая,
Вдруг зазвучит, напоминая мне
О том, что скрыт за видимой личиной
Прекрасный лик, пока неразличимый, —
Как хочешь это чудо нареки —
А всё, что осязаемо и зримо,
Миражней сна, неуловимей дыма,
Подвижней утекающей реки,
Напомнит мне, растерянной и слабой,
Что высь бесплотна и бездонны хляби,
Которых и желаю, и страшусь,
И прошепчу я: Господи помилуй,
Как с этим жить мне, бренной и бескрылой,
И как мне жить, коль этого лишусь?
 

* * *

 
Муза. Оборотень. Чудо.
Я тебя искала всюду.
Я тебя искать бросалась —
Ты руки моей касалась.
Ты всегда была со мною —
Звуками и тишиною,
Талым снегом, почкой клейкой,
Ручейка лесного змейкой.
Без тебя ломала руки,
Ты ж была – мои разлуки,
Смех и слёзы, звук привета,
Мрак ночной и столбик света,
Что в предутреннюю пору
Проникает в дом сквозь штору.
 

* * *

 
О нимфе этот древний миф,
О нимфе, что зовётся Эхо,
Чья доля, даже полюбив,
Остаться отголоском смеха,
Чужой улыбкою цвести,
Длить вздох чужой. Какая мука,
Когда нет сил произнести
Ни слова своего, ни звука,
Когда, будь темень или свет,
В смятенье, радости и горе
За кем-то движешься вослед,
Лишь подпевая, внемля, вторя
И разнося по всем углам,
По всем окрестностям и весям
Лишь отголоски чьих-то драм
И отзвуки запетых песен.
Да будь благословен тот миг,
Когда мы исторгаем слово,
Пускай похожее на крик,
На стон, на вой глухонемого.
 

* * *

 
Все эти солнечные маки июньским днём,
Все эти явственные знаки, что мы живём.
И что с того, что жить дано нам отсель досель?
Дана и эта с тихим лоном река-купель.
Ни чуждых благ, ни чуждой муки, ни чуждых вод —
Объять бы то, что прямо в руки само плывёт.
Не преступить ничьих владений и жить, поправ
Лишь листьев зыблемые тени да стебли трав.
 

* * *

 
Нас годы предают,
Нас годы предают…
Нас юность предаёт,
Которой нету краше…
И птицы, и ручьи
Весенним днём поют
Не нашу благодать,
Парение не наше.
 
 
Лети же, юность, прочь!..
Я не коснусь крыла
И не попомню зла
За то, что улетела.
Спасибо, что была,
Спасибо, что вольна —
И улетела прочь
Из моего предела.
 
 
И я учусь любить
Без крика «подожди!»,
Хоть уходящим вслед
С отчаяньем гляжу я.
И я учусь любить
Весенние дожди,
Что нынче воду льют
На мельницу чужую.
 

* * *

 
Я себя едва ли знаю,
А другого тщусь понять.
Из-под спуда вынимаю
Старый томик с буквой «ять».
 
 
Давний мир. Но снова едок
Очага былого дым.
Чем ты был, мой дальний предок,
И терзаем и томим?
 
 
Как ты прожил, предок бренный,
Свой земной недолгий срок?
Преподай мне откровенный
Всех превратностей урок.
 
 
Ты погонщик, скот ли вьючный?
Раб ли, жертва ли, палач?
И о чём твой смех беззвучный?
И о чём бесслёзный плач?
 

* * *

 
Всё поправимо, поправимо.
И то, что нынче горше дыма,
Над чем сегодня слёзы льём,
Окажется прошедшим днём,
Полузабытым и туманным,
И даже, может быть, желанным.
И будет вспоминаться нам
Лишь белизна оконных рам
И то, как в сад окно раскрыто,
Как дождь стучит о дно корыта,
Как со скатёрки лучик ломкий
Сползает, мешкая на кромке.
 

* * *

 
Жизнь побалует немного —
Я хочу и дальше так:
Чтоб светла была дорога,
Чтоб незыблем был очаг,
Где желанна и любима,
Где душа легко парит,
Где под окнами рябина
Чудным пламенем горит.
 

* * *

 
И день и ночь, и день и ночь
Я вижу дальних крыльев трепет
И слышу отдалённый лепет
Всего, что улетает прочь.
 
 
И не могу остановить,
И взять, как бабочку, за крылья,
И бесполезны все усилья,
И безнадёжно рвётся нить.
 
 
А если б даже и могла,
Кому нужна такая доля —
Сжимать два бьющихся в неволе,
Два рвущихся из рук крыла?
 

* * *

 
Что плакать ночи напролёт?
Уж всё менялось не однажды,
И завтра там родник забьёт,
Где нынче гибнешь ты от жажды.
 
 
И где сегодня прах один
И по останкам тризну правят,
Там Ника, вставши из руин,
Легко сандалию поправит.
 

* * *

 
Точно свет на маяке,
Чей-то голос вдалеке,
Чей-то слабый голосок,
Как под ветром колосок.
Сквозь белёсый полумрак
Я иду за шагом шаг,
Я иду и не дышу,
И на голос тот спешу.
Отгорели все лучи.
Тихий голос, ты звучи.
В этом мире без лучей
Дальний голос, чей ты, чей?
Глас людской ли, пенье ль птах,
Пенье ль ветра в проводах?
 

* * *

 
Я знаю лицо и изнанку,
Как жгут и как дуют на ранку,
Как любят, как рубят на части —
Минуй меня суд и участье.
Хочу, чтобы в душу глядели
Одни молчаливые ели,
Хочу, чтоб со мной говорили
Дорог бесконечные мили,
Внимали мне и сострадали
Одни бессловесные дали.
 

* * *

 
Не пишется, не пишется.
И тщетны все уловки.
Не пишется без помощи
Таинственной диктовки.
 
 
Ни шороха, ни шепота
В дому, забытом Богом.
Глухонемые хлопоты
О бренном да убогом.
 
 
Неужто же воистину
Под этой самой крышей
Я голос тот единственный
Ещё хоть раз услышу?
 
 
И он порой чудесною
Поделится со мною
И тайною небесною,
И тайною земною?
 

* * *

 
Что с того, что всё уж было,
Что сегодня не впервой
В поле бабочка кружила
Над июньскою травой,
 
 
Что на хоженой планете,
Рытой вдоль и поперёк,
Прогнозируемый ветер
Клонит к стеблю стебелёк.
 
 
Всё равно пою, тоскую,
Прямо с листьев пью росу
И тебе, пролить рискуя,
Каплю зыбкую несу.
 

* * *

 
Почему не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему не летишь, коли отперты все ворота?
Почему не идёшь по холмам и по чистому полю,
И с горы, что полога, и на гору, ту, что крута?
Почему не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен лучами небесного купола край.
Время воли пришло, время вольности, время исхода —
И любую тропу, из лежащих у ног, выбирай.
Отчего же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего же ты гладишь постылый настенный узор
И совсем не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
 

* * *

 
Что ж! Пой и радуйся дарам
Своей долины плодородной.
Да только жизнь осталась там,
Где был ты тварью инородной.
Да только жизнь осталась там,
Среди шатров и пыльных скиний,
Где выпадал по временам
Небесной манны сладкий иней,
Где пепла горсть, где близких прах,
Где нет ни молока, ни мёда —
В навек покинутых краях,
На горестных путях исхода.
 

1973

* * *

 
Господи, не дай мне жить, взирая вчуже,
Как чужие листья чуждым ветром кружит;
Господи, оставь мне вёсны мои, зимы —
Всё, что мною с детства познано и зримо, —
Зори и закаты, звуки те, что слышу;
Не влеки меня ты под чужую крышу,
Не лиши возможности из родимых окон
Наблюдать за облаком на небе далёком.
 

* * *

 
Откуда знать, важны ли нам
Для жизни и для равновесья
Родные стены по утрам,
Родные звуки в поднебесье,
Родная сень над головой.
А может, под любою сенью
Быть можно и самим собой,
И чьей-нибудь безвольной тенью.
А может, близ родной души
Любые веси – дом родимый.
Но чтоб ответить – сокруши
Очаг, столь бережно хранимый,
Свой прежний дом покинь совсем,
Сойди с дороги, той, что вьётся,
Стерпи, что завтра будет нем
Тот, кто сегодня отзовётся,
И перейди в предел иной,
С иным укладом и разором,
Где чуждо всё, что за спиной,