Страница:
Вернувшись в кабину, я увидел кипу коробок и вспомнил, что нужно было заехать к Сандро. Времени навалом, поэтому, когда мы их завезли, я постарался не впутывать сюда Джонатана и за две ходки перенес все тортики в пекарню сам. Сандро был по уши в работе, как и трое его коллег, но мы тем не менее обменялись любезностями.
– Ну как ты, друг мой? – спросил он, принимая у меня пирамиду коробок.
– Прекрасно, спасибо, – ответил я. – Дел у вас, я вижу, невпроворот.
– О да, да, да! – сказал он. – У нас их всегда невпроворот!
Я посмотрел на капли пота, стекавшие у него по лбу: интересно, сколько бы тут продержался Чарли Грин?
Как обычно, забирать нужно было одну коробку – ту, что предназначалась Питу Гиггсу на седьмом маршруте. Когда я вернулся с ней в «УниФур», Джонатан раскрыл наконец рот:
– Ничего, что я спрашиваю? – спросил он. – Но разве не запрещается перевозить грузы в кабине?
– Это не груз, – ответил я. – Это тортик.
– Но все равно…
– Послушай, – сказал я. – Ты об этом не беспокойся. Про одну коробку никто ничего спрашивать не станет, а если и спросят, я возьму на себя всю ответственность, ладно?
– Ну, если ты так уверен…
– Еще б не уверен. Начальство такие вещи не волнуют. Их единственная забота – чтобы фургоны не нарушали график, чтобы все загруженное совпадало с выгруженным. Их интересует только это, а потому расслабься и катайся, как все остальные.
– Хорошо, – сказал Джонатан. – Попробую.
– И не забывай, что за это удовольствие тебе платят.
От моего последнего замечания он улыбнулся, и по тому, как он откинулся на спинку, я понял, что ему стало легче. Время вскоре двинулось к полудню, а мы уже были на пути в «Ватный город» – катились по Кольцевой с большим запасом времени, так что можно было поразмышлять о преимуществах жизни в Схеме. В конце концов, что бывает приятнее прогулки в «УниФуре» ясным весенним утром? О, я признаю: машины эти маломощные и дребезжат, а вся новизна поездок в них стирается после нескольких лет за баранкой. Но все равно, поймав отражение своего транспортного средства в стеклянных панелях какого-нибудь конторского здания, я то и дело вспоминал, что лучше способа зарабатывать на жизнь и быть не может.
Ибо, вне всяких сомнений, «УниФур» – великолепное творение! Выкрашенный в уникальный цвет вороненой стали, с серебряными эмблемами, тупоносым профилем, с подножками и хромированной решеткой радиатора он стал прославленным символом нации! Его все любят и повсюду узнают! Более того, он служит выражением великой идеи, которая не только успешно осуществилась, но и призвана была успешно осуществиться!
При всем вышесказанном оставались те, у кого страсть к «УниФурам» заходила слишком далеко. Выехав на подъем дороги, я заметил группу людей, сидевших на бетонной опоре с блокнотами в руках. Когда мы проезжали, они пристально в нас вглядывались.
– Кто это? – спросил Джонатан, когда я ему их показал.
– Энтузиасты. Им нравится записывать номера.
– Я думал, это делают только детишки.
– О-о нет, – сказал я. – Эта публика относится ко всему очень серьезно. Графики движения известны им лучше, чем нашему начальству, а у некоторых даже есть собственные фургоны.
– А откуда они их берут?
– С пробегом сто тысяч миль их продают с аукциона.
– И они в них на самом деле выезжают?
– Нет. Если б могли, выезжали бы, но это не разрешается, поэтому фургоны стоят у них во дворах.
– Ну а почему им тогда не получить работу в Схеме? – рассудил Джонатан. – Могли бы ездить, сколько душе угодно.
– У меня только не спрашивай, – сказал я. – Дуркует эта публика.
Странное дело: похоже, убедив Джонатана, что получать деньги за вождение «УниФура» – доля завидная, я с тревогой задумался об этом сам. Едва ли всерьез вообще-то, лишь смутное раздражение, но оно меня беспокоило. Началось все, насколько я мог судить, в «Блэквелле», когда мы наткнулись на этикетку, где говорилось: «Кружевной рай». Сначала я и помыслить не мог, чего ради название какого-то далекого неведомого депо будет меня так беспокоить. А затем понял: именно потому, что я там никогда не был. Несмотря на то что я проработал в Схеме уже лет пять, бывал я только в семи депо нашей зоны, а именно: «Блэквелл», «Ватный город», «Раджуэй», «Колокольня», «Зеленый выгон», «Веселый парк» и, разумеется, «Долгий плес». Также я знал, где находятся «Королевский пруд» и «Замковые ворота», хотя случая посетить их мне не представлялось. А вот «Кружевной рай» – совсем другое дело; названия этого я никогда раньше не слышал, и меня поразило вот что: какое бы удовольствие ни приносила мне работа, в ней все-таки имелись какие-то запреты. Ездить всего по нескольким маршрутам, туда-сюда, неделю за неделей. Было бы неплохо, рассуждал я, просто для разнообразия съездить как-нибудь в другое место.
И тут, словно по подсказке, где-то справа я заметил серую вспышку. Мы еще не съехали с горба дороги, и вид по обеим сторонам открывался на море крыш, парков и садов. Под нами пролегала бывшая основная магистраль, которую лет десять назад заменила Кольцевая Дорога. Теперь, освободившись от гнета автомобильных пробок, она превратилась в милый привольный проспект. И по ней, направляясь бог знает куда, катил одинокий «УниФур».
4
– Ну как ты, друг мой? – спросил он, принимая у меня пирамиду коробок.
– Прекрасно, спасибо, – ответил я. – Дел у вас, я вижу, невпроворот.
– О да, да, да! – сказал он. – У нас их всегда невпроворот!
Я посмотрел на капли пота, стекавшие у него по лбу: интересно, сколько бы тут продержался Чарли Грин?
Как обычно, забирать нужно было одну коробку – ту, что предназначалась Питу Гиггсу на седьмом маршруте. Когда я вернулся с ней в «УниФур», Джонатан раскрыл наконец рот:
– Ничего, что я спрашиваю? – спросил он. – Но разве не запрещается перевозить грузы в кабине?
– Это не груз, – ответил я. – Это тортик.
– Но все равно…
– Послушай, – сказал я. – Ты об этом не беспокойся. Про одну коробку никто ничего спрашивать не станет, а если и спросят, я возьму на себя всю ответственность, ладно?
– Ну, если ты так уверен…
– Еще б не уверен. Начальство такие вещи не волнуют. Их единственная забота – чтобы фургоны не нарушали график, чтобы все загруженное совпадало с выгруженным. Их интересует только это, а потому расслабься и катайся, как все остальные.
– Хорошо, – сказал Джонатан. – Попробую.
– И не забывай, что за это удовольствие тебе платят.
От моего последнего замечания он улыбнулся, и по тому, как он откинулся на спинку, я понял, что ему стало легче. Время вскоре двинулось к полудню, а мы уже были на пути в «Ватный город» – катились по Кольцевой с большим запасом времени, так что можно было поразмышлять о преимуществах жизни в Схеме. В конце концов, что бывает приятнее прогулки в «УниФуре» ясным весенним утром? О, я признаю: машины эти маломощные и дребезжат, а вся новизна поездок в них стирается после нескольких лет за баранкой. Но все равно, поймав отражение своего транспортного средства в стеклянных панелях какого-нибудь конторского здания, я то и дело вспоминал, что лучше способа зарабатывать на жизнь и быть не может.
Ибо, вне всяких сомнений, «УниФур» – великолепное творение! Выкрашенный в уникальный цвет вороненой стали, с серебряными эмблемами, тупоносым профилем, с подножками и хромированной решеткой радиатора он стал прославленным символом нации! Его все любят и повсюду узнают! Более того, он служит выражением великой идеи, которая не только успешно осуществилась, но и призвана была успешно осуществиться!
При всем вышесказанном оставались те, у кого страсть к «УниФурам» заходила слишком далеко. Выехав на подъем дороги, я заметил группу людей, сидевших на бетонной опоре с блокнотами в руках. Когда мы проезжали, они пристально в нас вглядывались.
– Кто это? – спросил Джонатан, когда я ему их показал.
– Энтузиасты. Им нравится записывать номера.
– Я думал, это делают только детишки.
– О-о нет, – сказал я. – Эта публика относится ко всему очень серьезно. Графики движения известны им лучше, чем нашему начальству, а у некоторых даже есть собственные фургоны.
– А откуда они их берут?
– С пробегом сто тысяч миль их продают с аукциона.
– И они в них на самом деле выезжают?
– Нет. Если б могли, выезжали бы, но это не разрешается, поэтому фургоны стоят у них во дворах.
– Ну а почему им тогда не получить работу в Схеме? – рассудил Джонатан. – Могли бы ездить, сколько душе угодно.
– У меня только не спрашивай, – сказал я. – Дуркует эта публика.
Странное дело: похоже, убедив Джонатана, что получать деньги за вождение «УниФура» – доля завидная, я с тревогой задумался об этом сам. Едва ли всерьез вообще-то, лишь смутное раздражение, но оно меня беспокоило. Началось все, насколько я мог судить, в «Блэквелле», когда мы наткнулись на этикетку, где говорилось: «Кружевной рай». Сначала я и помыслить не мог, чего ради название какого-то далекого неведомого депо будет меня так беспокоить. А затем понял: именно потому, что я там никогда не был. Несмотря на то что я проработал в Схеме уже лет пять, бывал я только в семи депо нашей зоны, а именно: «Блэквелл», «Ватный город», «Раджуэй», «Колокольня», «Зеленый выгон», «Веселый парк» и, разумеется, «Долгий плес». Также я знал, где находятся «Королевский пруд» и «Замковые ворота», хотя случая посетить их мне не представлялось. А вот «Кружевной рай» – совсем другое дело; названия этого я никогда раньше не слышал, и меня поразило вот что: какое бы удовольствие ни приносила мне работа, в ней все-таки имелись какие-то запреты. Ездить всего по нескольким маршрутам, туда-сюда, неделю за неделей. Было бы неплохо, рассуждал я, просто для разнообразия съездить как-нибудь в другое место.
И тут, словно по подсказке, где-то справа я заметил серую вспышку. Мы еще не съехали с горба дороги, и вид по обеим сторонам открывался на море крыш, парков и садов. Под нами пролегала бывшая основная магистраль, которую лет десять назад заменила Кольцевая Дорога. Теперь, освободившись от гнета автомобильных пробок, она превратилась в милый привольный проспект. И по ней, направляясь бог знает куда, катил одинокий «УниФур».
4
Когда мы в тот день вернулись в «Блэквелл», первым делом я отправился на поиски Осгуда. Оставив Джонатана командовать нашим «УниФуром», я взял оставшуюся коробку с тортиком и двинулся в контору. Осгуд сидел внутри – на вид очень расслабленно, закинув ноги на стол.
– Только не говори мне, – сказал он, заметив коробку. – Один тортик для Пита Гиггса.
– Да, пожалуйста, – ответил я. – Если не возражаете.
– Тебя Джордж подрядил за себя развозить, да?
– Ну, сегодня утром я доставил примерно дюжину.
– Я не уловил, – сказал Осгуд. – А эту лучше спрячь вот здесь, внизу. Я слыхал, тут Несбитт шастает.
– Несбитт? – забеспокоился я. – А его как в эти края занесло?
– Поди угадай. Никто вообще не знает, как у него мозги работают. Иногда мы его месяцами не видим, а потом он вдруг решает нанести визит. Похоже, он тут как-то нагрянул в «Колокольню» без предупреждения. И восемь часов просидел в диспетчерской. Ни слова не сказал.
– Надеюсь, сюда он не нагрянет.
– Я тоже надеюсь, – сказал Осгуд. – Поверь мне, я тоже на это надеюсь.
Я поставил тортик ему под стол, сказал спасибо и вернулся на рампу, где Лен с Джонатаном были увлечены беседой.
– Надеюсь, ты подаешь ему хороший пример, – сказал Лен, когда я подошел. – Наставляешь на единственный истинный путь.
– Стараюсь как могу, – ответил я.
– Это хорошо. Мы же не хотим, чтобы он прибился к другой сфере влияния.
Одного взгляда на Джонатана хватило, чтобы осознать: он ни малейшего понятия не имеет, о чем говорил ему Лен. Тем не менее я не стал все это растолковывать – через некоторое время сам во всем разберется. В то же время я понял, что Лен стал относиться ко мне как к союзнику в том крестовом походе, который он начал, а именно – борьбе за сохранение «полного» восьмичасового рабочего дня.
Тут я должен сказать: точку зрения Лена я разделял. Успех Схемы превыше всего прочего зависел от видимости. Схема была популярна, ибо люди каждый день видели, как она работает. Когда «УниФур» проезжал мимо, наблюдатели вспоминали, что в этот миг по всей стране мужчины и женщины заняты доходным делом. Восемь часов работы за восьмичасовую плату: такова сделка, и все признавали, что она справедлива. Лена же беспокоило, что мягкотелое начальство отпускает пораньше все больше и больше подчиненных. Он видел в этом угрозу для общественной поддержки Схемы и, очевидно, считал, что я с ним согласен. Разумеется, в принципе я и был согласен, но, сказать по правде, мне самому время от времени нравились «ранние увольнительные», как мы их называли. Приятный сюрприз – в тот день, когда все спокойно, прийти домой в четыре. Или даже в половине четвертого. Я, конечно, не принимал такие причуды как данность, но и вовсе отказываться от них не желал. Что же до намека Лена на «другую сферу влияния», то он предположительно имел в виду Чарли Грина и ему подобных. Это правда – Чарли иногда злоупотреблял, особенно если вблизи оказывались рохли вроде Гослинга. Но в общем и целом я оставался в убеждении, что страхи Лена беспочвенны.
Наверняка я знал одно: нам с Джонатаном ранняя увольнительная сегодня не светит. У нас на борту с пятницы еще оставалась тележка с поддоном, ее следовало доставить в «Веселый парк», так что последнего путешествия не избежать. Лен выгрузил три поддона, которые мы привезли из «Ватного города», я задвинул дверь и накинул защелку. Перед самым выездом я заметил, как Лен хлопнул Джонатана по спине.
– Очень важное место этот «Веселый парк», – сказал я, когда мы миновали центральные ворота. – Центр деятельности всего региона. Через него проходят все «УниФуры» отовсюду.
– Как же вышло, что мы туда везем одну тележку? – поинтересовался Джонатан.
– Хороший вопрос, – ответил я. – Да, в последнее время там затишье, но это ничего не значит. Иногда весь день тебя загружают по самую крышу – все зависит от того, что поступает из разных депо. А когда все вот так, мы просто этим пользуемся.
– Так мы, значит, не ездим все время порожняком?
– О нет. Совсем напротив.
На самом деле замечание Джонатана было не так далеко от истины, как я сделал вид. Если вдуматься, последний раз в «Веселом парке» я был в прошлый вторник, да и то, насколько помнится, мы привезли туда всего один полноценный ящик. А до того – лишь случайные поддоны несколько месяцев подряд, а то и дольше. И тут меня осенило: несмотря на репутацию основного компонента в бесперебойной работе Схемы, ежедневная рабочая нагрузка в «Веселом парке» была незначительна – особенно по сравнению с депо «Долгий плес» или «Блэквелл». Подозрения подтвердились, когда через полчаса мы прибыли туда и въехали в ворота. Несмотря на четыре «УниФура», которых мы обогнали на подъездной дороге, и дюжину или около того у погрузочной рампы, все происходящее очень мало напоминало осмысленную трудовую деятельность. Стояли какие-то люди и пристально рассматривали бетон под ногами или же с глубоким интересом изучали пролеты металлической крыши. Что же до действительно разгружаемых или загружаемых фургонов, количество их равнялось нулю.
Не то чтобы это имело значение, конечно. Как я уже сказал, засчитывалась только видимость, а по всей видимости депо было просто образцом эффективности. Пока я задним ходом подъезжал к рампе, диспетчер по транспорту депо «Веселый парк» Берт Хоукс выступил в свое ежедневное путешествие из главной конторы к механическим мастерским – расстояние ярдов в семьдесят. Целью похода являлся сбор таблиц учета рабочего времени на «УниФуры», что стояли в тот день в ремонте, и возврат таких же таблиц за предыдущий день. Тем временем несколько водителей помогали друг другу прогонять транспортные средства через автомойку – следили, чтобы не покосились зеркала заднего вида и так далее. Сама рампа оставалась практически свободна от грузов – еще один признак эффективности, – а три вильчатых погрузчика стояли в ожидании и смотрелись не только отполированными, но и смазанными маслом.
Посреди всего этого мы с Джонатаном выбрались из кабины, откатили дверь и приготовились к передаче тележки с поддоном. В отличие от «Блэквелла», где Лен подскакивал к вам через секунду после прибытия, в «Веселом парке» требовалось запастись определенным терпением. По опыту я знал, что персонал здесь делится на два типа. Первая категория – довольно доброжелательные, даже готовые помочь, но их очень трудно найти, поскольку большую часть дня они проводят где-то в глубинах депо. Если прервать их партию, к примеру, они с радостью отложат карты и помогут вам разгрузиться. К сожалению, это требует детального знания расположения всего депо, поскольку в карты играют не в игровой комнате наверху, а в пристройке на задах. К таким отшельникам относились, например, Эрни Тернер, Кении Ноулз и Мик Маквити.
Вторую группу всегда можно отыскать где-нибудь на рампе, но им, похоже, не очень интересно разгружать «УниФуры» – особенно после трех, когда все уже подметают полы, готовясь к закрытию. Они имеют склонность собираться вокруг складского рабочего Билли Баркера, которого я считал чем-то вроде рупора всей этой группы. Когда мы въехали во двор, я заметил Билли в дальнем углу двора, где он стоял, опираясь на метлу, но теперь, когда мы запарковались и открыли дверь, его и след простыл. Зато мне удалось поймать взгляд одного из подручных Билли – типа, известного под кличкой Клюв. Он временно разлучился со своими друзьями и теперь пробирался обратно, чтобы с ними воссоединиться. Заметив меня, он попытался укрыться за вильчатым погрузчиком, но я его перехватил, когда он обогнул машину с другой стороны. Иных средств избежать меня у него не было, и он остановился.
– Чего, старина?
– Вы ждете тележку с поддоном?
– Нет, старина.
– Тогда кто ее ждет?
– Фиг знает, старина.
У меня, на самом деле, не было настроения получать такой отлуп – тем паче в такое время дня, – поэтому я повернулся к конторе начальства и сказал:
– Ладно, схожу узнаю у мистера Хаггинса.
На Клюва это произвело должное впечатление.
– Я тебе так скажу, – сказал он. – Ты ее вытаскивай, и мы на нее поглядим.
Говоря по всей строгости, в мои обязанности не входило что бы то ни было вытаскивать, но поднимать шум по этому поводу я не собирался, а потому смирился и выкатил тележку на рампу. К нам тут же присоединился Билли Баркер: видимо, решил выйти из укрытия, как только заметил, что разгружать ящики не надо.
– Приветик, – сказал он. – А это еще откуда?
– Из «Ватного города», – ответил я.
– Я так и думал. Это та, которую Тревор Кинг спихнул с рампы.
– А ты откуда знаешь?
– Посмотри на рукоять, – сказал Билли. – Погнута посередине.
– Ёшкин дрын, – сказал я. – Тревор Кинг. Привет из прошлого. Что с ним стало?
– Уволили, что ж еще?
– Уволили? Из Схемы никого не увольняют.
– А Тревора уволили.
– Как? За то, что спихнул с рампы тележку?
– О нет, – ответил Билли. – Это случилось уже после того, как его уволили.
– Так что же он тогда натворил?
– Взял «УниФур» домой на ночь.
– Что?!
– Там лило как из ведра, а ему стало обломно пешком идти. И все бы сошло ему с рук, если бы на следующий день он не опоздал. А так со двора уже все разъехались, и тут он такой в половине девятого подкатывает. Уволили не сходя с места, вот он на тележке и оторвался.
Трудно сказать, что в истории Билли было правдой, но ее хватило, чтобы сломать лед. С того момента, как мы приехали в «Веселый парк», Джонатан стоял у фургона индифферентно и растерянно. А тут присоединился к общему хохоту. Еще легче ему, судя по всему, стало, когда Билли повернулся к нему и с улыбкой произнес:
– Пусть это будет тебе уроком.
Меня привлекло какое-то движение во дворе, и я увидел, как Берт Хоукс выступил в свое обратное путешествие из механических мастерских в главную контору. Это значило, что в «Веселом парке» мы провели целых двадцать минут, но до сих пор не избавились от тележки с поддоном!
– Нормально, – сказал я. – Кто за это распишется?
– Фиг знает, – пожал плечами Билли. – А кто заказывал?
– Фиг знает, – ответил я.
– Ну так мы тогда и взять ее не можем, правда?
– А давай я оставлю ее где-нибудь в уголке?
– Шутишь? – сказал он. – Сколько ты уже в Схеме? Вопрос, разумеется, ответа не требовал. Хаггинса (или
любого другого начальника) нигде не было видно, поэтому я решил, что лучший план действий – снова загрузить тележку в фургон и отвезти ее обратно в «Долгий плес». Всегда можно приехать еще раз, если она кому-то понадобится. Приближались четыре часа. Билли сотоварищи продолжали церемонно подметать двор, а мы с Джонатаном приготовились к отправлению из депо «Веселый парк».
– Кстати, – сказал я, когда мы снова устроились в кабине, – тут есть один человек, с которым имеет смысл поддерживать хорошие отношения.
Я завел мотор и тронул фургон по двору к проходной. На самой верхотуре за окошком сидел Джон Джоунз. Как обычно, сгорбился над газетой и не подавал ни малейшего вида, что вообще заметил наше присутствие.
– Все видит наш Джон, – продолжал я. – В курсе всех слухов. Не говорит ничего, если сам не спросишь. Ссориться с ним не стоит.
Чтобы проиллюстрировать тезис, я бибикнул, когда мы проезжали мимо, – в надежде, что Джон выглянет и мы обменяемся любезностями хотя бы ради Джонатана. Джон, однако, по такому случаю только еле заметно склонил голову и продолжал читать. Такова прерогатива охранника.
– Так ты, значит, с ним в хороших отношениях? – спросил Джонатан.
– Ну как бы да, – ответил я.
У нашего бесплодного путешествия в «Веселый парк» имелось одно преимущество: теперь не нужно было волноваться, что мы вернемся в «Долгий плес» до срока. Другим водителям приходилось как-то изворачиваться, чтобы скоротать время, я же вдавил педаль и рванул по Кольцевой в сторону дома. Разогнались мы лихо и въехали в ворота ровно в четыре пятнадцать. Во дворе к этому времени уже, разумеется, кипела жизнь: больше дюжины «УниФуров» у рампы, остальные запаркованы напротив. Я остановился в конце ряда, записал сегодняшний пробег и запер кабину. И мы с Джонатаном направились к Рону Кёртину – я заметил его у фургона. А возле конторы собралась большая группа водителей, помощников водителей и складских рабочих – все в зоне слышимости боя часов, но не чересчур близко.
Тем не менее в четыре восемнадцать к часам прошагал Брайан Тови и дернул за рычаг громкого боя.
– Спокойной ночи! – выкрикнул он.
В конторе Хорсфолл сидел спиной к двери. Услышав звонок, он мимоходом глянул на свои часы, но кроме того никак не отреагировал.
Брайан дернул за рычаг снова.
– Спокойной ночи!
Никакой реакции.
Часы дотикали до девятнадцати минут пятого.
Блям.
– Спокойной ночи!
Никакой реакции.
Глядя на выходки Брайана, Рон покачал головой.
– Хоть бы придумал что-нибудь еще для разнообразия, – заметил он. – А то каждый вечер одно и то же представление.
Теперь в дело вступил Пит Фентиман: поочередно с Брайаном бил в колокол и выкрикивал «Спокойной ночи!» По толпе зрителей пробежал легкий шумок предвкушения, но часам по-прежнему явно не хотелось преодолевать рубеж девятнадцати минут.
Наконец следующий «блям» вытянул Хорсфолла к двери.
– Хватит! – рявкнул он с вершины лестницы. – Заканчиваете в четыре двадцать, и ни минутой раньше!
– Извините, – отозвался Брайан. – Я просто желал всем спокойной ночи.
Он уже позволил себе сунуть рабочую карточку в компостер и занес руку над рычагом колокола.
– Давайте же, часы, – сказал он. – Пошевеливайтесь.
Прозвучал щелчок, и над всем двором разнесся рев радости.
– Ладно, – сказал Хорсфолл. – Свободны.
Двор пришел в движение – в конце работы отмечались почти пятьдесят человек. Несмотря на общее количество, процедура текла довольно упорядоченно, поскольку все знали, кто перед кем и кто за кем. В стойке, конечно, уже лежало несколько карточек: некоторым счастливцам удалось слинять пораньше. Большинству же пришлось дожидаться своей очереди, и я свою карточку отметил лишь в половине пятого.
– Потому нам и разрешают брать десять минут от восьми часов, – объяснил я Джонатану. – Официально считается, что это время на парковку, хотя на самом деле – на пробивку карточек.
– А эти десять от восьми – то же самое, что ранняя сомнительная?
– Ты имеешь в виду «раннюю увольнительную».
– Ой, да, извини. Ранняя увольнительная.
– Нет, не то же. Карточку отмечают, когда пора уходить с работы. Ранняя увольнительная – когда еще не пора.
– Но я все равно карточку не могу отметить, – сказал он. – У меня нет карточки.
– Можешь, – сказал я. – Мы с тобой – в одном экипаже, потому и карточка у нас с тобой одна. Как только выучишь, что тебе делать, мы сможем пробивать ее в самом начале десяти минут.
– А, понятно, – пробормотал он с прежним недоумением на лице. – Кажется.
Пока Джонатан брел к центральной проходной, я понял, что парнишке в первый день досталось: мало того, что пришлось учить маршрут, но еще и знакомиться с разными депо, а у каждого – свои особенности. И в то же время я понимал, что скоро он ко всему привыкнет и через несколько дней одного и того же распорядка войдет в колею.
Тем не менее я сильно удивился, когда на следующее утро пришел и увидел, что наш «УниФур» уже стоит у рампы с работающим двигателем. Быстрого взгляда в кабину хватило, чтобы понять: печку включили и греет она очень мило. Затем появился Джонатан.
– Я сходил к Артуру за ключами, – сообщил он. – Поэтому решил, что неплохо бы ее завести и подогнать к рампе.
– О… э-э… молодец, – сказал я. – И он тебе дал ключи нормально, да?
– Да, – ответил Джонатан. – Без проблем. Мы даже славно поболтали.
– С кем? С Артуром?
– Ну.
– О чем?
– Обо всем. В Схеме он, кажется, с самого начала. Говорит, что определяет, кто на каком маршруте стоит, по тому, во сколько возвращают ключи.
– Похоже на Артура.
– И насколько я понял, на тех, кто уходит пораньше, он смотрит очень косо.
– Да, – сказал я. – Он сторонник полного рабочего дня.
– Кстати, – Джонатан помахал рабочей карточкой. – Я ее уже отметил, чтобы ты не тратил время.
– Спасибо. – Я взял карточку, которую он уже начал заполнять. – А баранку весь день крутить не хочешь?
Едва я это произнес, как понял, что замечание мое прозвучало необязательно и грубо. К счастью, Джонатан не расслышал, поскольку в тот момент к нам на погрузчике подъехал Крис Дарлинг.
– Вам сегодня шесть поддонов, – объявил он. – Все в «Блэквелл».
– Нормалёк, – ответил Джонатан, не успел я и рта раскрыть. – Лену будет чем заняться.
И в следующий миг он уже откатил дверь и принялся надзирать за тем, как Крис ввозит внутрь первый поддон. Ощущая собственную избыточность, я направился в кафе за чаем и пончиками. За столиком, наслаждаясь полным завтраком, сидел Стив Мур.
– Никак сачкуешь? – спросил я. – Восемь уже было.
– Это ничего, – ответил Стив. – Времени у меня много. Присядешь?
– Нет, спасибо. Мне через секунду ехать.
Я оглядел его столик. Там стояли не только тарелка яичницы с сосисками, грибами, помидорами, кровяной колбасой, фасолью и картошкой, но и хлеб с маслом на отдельной тарелочке, а также баночка конфитюра, тосты, чайник чая, чашка с блюдцем, молоко, сахар и лежали три разные газеты. Похоже, Стив окопался здесь надолго.
– Устраиваются же некоторые, – сказал я. – Сначала я вижу, как ты разъезжаешь по каким-то закоулкам, будто так и надо, а теперь устроил тут себе личную кормушку и перевариваешь международное положение.
Стив потянулся и расплылся в улыбке.
– А что? – зевнул он. – Поработай в Схеме с мое, так и привилегии какие-то заслужишь.
– Чем же ты занимаешься?
– О, сам знаешь. Немного того. Немного этого. Пользу приношу.
Стив это изрек с таким самодовольством, что меня это навело на мысль: он не расположен выдавать подробности той проделки, которую замыслил. А в том, что это проделка, я не сомневался. Ни один водитель не может рассиживать в кафе в восемь часов утра без законного на то основания. У Стива, со всей очевидностью, такое основание имелось, но он об этом помалкивал. Что же до его утверждения о привилегиях, заработанных долгой службой, – я отлично знал, что в Схему он пришел всего на полгода раньше меня! Однако я говорить ничего не стал, просто забрал свои пончики и ушел, а Стив со своей наглой физиономией остался за столом.
А на рампе Джонатан беседовал с Хорсфоллом, который явно покинул пределы конторы и вышел в свое типичное «скитание». Скитания эти сводились по преимуществу к тому, что он ходил и вынюхивал что-то по всему депо, заглядывал в «УниФуры» и другие места, куда ему только взбредало в голову. Вспомнив, что у нас на борту с прошлой недели еще осталась тележка, я инстинктивно дернулся было закрыть заднюю дверь, но увидел, что Джонатан уже об этом позаботился.
Потом посмотрел на эту парочку – они стояли футах в двадцати от меня. Интересно, что они могут обсуждать? Вероятно, ничего существенного, но мне пришло в голову, что Джонатан может оказаться одним из тех новичков, которые считают, будто быть с начальством «на равной ноге» – преимущество. Если так, его неизбежно ждало разочарование. О, я признаю, Хорсфолл – человек разумный, как и многие его коллеги. Но все равно я никогда не мог понять, что их вообще заставляет устраиваться на такие места. То есть начинали они водителями и складскими рабочими, как и большинство из нас. Некоторые происходили даже из службы механиков, однако в какой-то момент предпочли отказаться от нормального ремесла, чтобы помыкать остальными. Говоря попросту, я придерживался твердой веры, что у начальства имеются какие-то свои мотивы, отличные от мотивов большинства работников Схемы, а следовательно, обращаться с начальством следует крайне осторожно.
– Только не говори мне, – сказал он, заметив коробку. – Один тортик для Пита Гиггса.
– Да, пожалуйста, – ответил я. – Если не возражаете.
– Тебя Джордж подрядил за себя развозить, да?
– Ну, сегодня утром я доставил примерно дюжину.
– Я не уловил, – сказал Осгуд. – А эту лучше спрячь вот здесь, внизу. Я слыхал, тут Несбитт шастает.
– Несбитт? – забеспокоился я. – А его как в эти края занесло?
– Поди угадай. Никто вообще не знает, как у него мозги работают. Иногда мы его месяцами не видим, а потом он вдруг решает нанести визит. Похоже, он тут как-то нагрянул в «Колокольню» без предупреждения. И восемь часов просидел в диспетчерской. Ни слова не сказал.
– Надеюсь, сюда он не нагрянет.
– Я тоже надеюсь, – сказал Осгуд. – Поверь мне, я тоже на это надеюсь.
Я поставил тортик ему под стол, сказал спасибо и вернулся на рампу, где Лен с Джонатаном были увлечены беседой.
– Надеюсь, ты подаешь ему хороший пример, – сказал Лен, когда я подошел. – Наставляешь на единственный истинный путь.
– Стараюсь как могу, – ответил я.
– Это хорошо. Мы же не хотим, чтобы он прибился к другой сфере влияния.
Одного взгляда на Джонатана хватило, чтобы осознать: он ни малейшего понятия не имеет, о чем говорил ему Лен. Тем не менее я не стал все это растолковывать – через некоторое время сам во всем разберется. В то же время я понял, что Лен стал относиться ко мне как к союзнику в том крестовом походе, который он начал, а именно – борьбе за сохранение «полного» восьмичасового рабочего дня.
Тут я должен сказать: точку зрения Лена я разделял. Успех Схемы превыше всего прочего зависел от видимости. Схема была популярна, ибо люди каждый день видели, как она работает. Когда «УниФур» проезжал мимо, наблюдатели вспоминали, что в этот миг по всей стране мужчины и женщины заняты доходным делом. Восемь часов работы за восьмичасовую плату: такова сделка, и все признавали, что она справедлива. Лена же беспокоило, что мягкотелое начальство отпускает пораньше все больше и больше подчиненных. Он видел в этом угрозу для общественной поддержки Схемы и, очевидно, считал, что я с ним согласен. Разумеется, в принципе я и был согласен, но, сказать по правде, мне самому время от времени нравились «ранние увольнительные», как мы их называли. Приятный сюрприз – в тот день, когда все спокойно, прийти домой в четыре. Или даже в половине четвертого. Я, конечно, не принимал такие причуды как данность, но и вовсе отказываться от них не желал. Что же до намека Лена на «другую сферу влияния», то он предположительно имел в виду Чарли Грина и ему подобных. Это правда – Чарли иногда злоупотреблял, особенно если вблизи оказывались рохли вроде Гослинга. Но в общем и целом я оставался в убеждении, что страхи Лена беспочвенны.
Наверняка я знал одно: нам с Джонатаном ранняя увольнительная сегодня не светит. У нас на борту с пятницы еще оставалась тележка с поддоном, ее следовало доставить в «Веселый парк», так что последнего путешествия не избежать. Лен выгрузил три поддона, которые мы привезли из «Ватного города», я задвинул дверь и накинул защелку. Перед самым выездом я заметил, как Лен хлопнул Джонатана по спине.
– Очень важное место этот «Веселый парк», – сказал я, когда мы миновали центральные ворота. – Центр деятельности всего региона. Через него проходят все «УниФуры» отовсюду.
– Как же вышло, что мы туда везем одну тележку? – поинтересовался Джонатан.
– Хороший вопрос, – ответил я. – Да, в последнее время там затишье, но это ничего не значит. Иногда весь день тебя загружают по самую крышу – все зависит от того, что поступает из разных депо. А когда все вот так, мы просто этим пользуемся.
– Так мы, значит, не ездим все время порожняком?
– О нет. Совсем напротив.
На самом деле замечание Джонатана было не так далеко от истины, как я сделал вид. Если вдуматься, последний раз в «Веселом парке» я был в прошлый вторник, да и то, насколько помнится, мы привезли туда всего один полноценный ящик. А до того – лишь случайные поддоны несколько месяцев подряд, а то и дольше. И тут меня осенило: несмотря на репутацию основного компонента в бесперебойной работе Схемы, ежедневная рабочая нагрузка в «Веселом парке» была незначительна – особенно по сравнению с депо «Долгий плес» или «Блэквелл». Подозрения подтвердились, когда через полчаса мы прибыли туда и въехали в ворота. Несмотря на четыре «УниФура», которых мы обогнали на подъездной дороге, и дюжину или около того у погрузочной рампы, все происходящее очень мало напоминало осмысленную трудовую деятельность. Стояли какие-то люди и пристально рассматривали бетон под ногами или же с глубоким интересом изучали пролеты металлической крыши. Что же до действительно разгружаемых или загружаемых фургонов, количество их равнялось нулю.
Не то чтобы это имело значение, конечно. Как я уже сказал, засчитывалась только видимость, а по всей видимости депо было просто образцом эффективности. Пока я задним ходом подъезжал к рампе, диспетчер по транспорту депо «Веселый парк» Берт Хоукс выступил в свое ежедневное путешествие из главной конторы к механическим мастерским – расстояние ярдов в семьдесят. Целью похода являлся сбор таблиц учета рабочего времени на «УниФуры», что стояли в тот день в ремонте, и возврат таких же таблиц за предыдущий день. Тем временем несколько водителей помогали друг другу прогонять транспортные средства через автомойку – следили, чтобы не покосились зеркала заднего вида и так далее. Сама рампа оставалась практически свободна от грузов – еще один признак эффективности, – а три вильчатых погрузчика стояли в ожидании и смотрелись не только отполированными, но и смазанными маслом.
Посреди всего этого мы с Джонатаном выбрались из кабины, откатили дверь и приготовились к передаче тележки с поддоном. В отличие от «Блэквелла», где Лен подскакивал к вам через секунду после прибытия, в «Веселом парке» требовалось запастись определенным терпением. По опыту я знал, что персонал здесь делится на два типа. Первая категория – довольно доброжелательные, даже готовые помочь, но их очень трудно найти, поскольку большую часть дня они проводят где-то в глубинах депо. Если прервать их партию, к примеру, они с радостью отложат карты и помогут вам разгрузиться. К сожалению, это требует детального знания расположения всего депо, поскольку в карты играют не в игровой комнате наверху, а в пристройке на задах. К таким отшельникам относились, например, Эрни Тернер, Кении Ноулз и Мик Маквити.
Вторую группу всегда можно отыскать где-нибудь на рампе, но им, похоже, не очень интересно разгружать «УниФуры» – особенно после трех, когда все уже подметают полы, готовясь к закрытию. Они имеют склонность собираться вокруг складского рабочего Билли Баркера, которого я считал чем-то вроде рупора всей этой группы. Когда мы въехали во двор, я заметил Билли в дальнем углу двора, где он стоял, опираясь на метлу, но теперь, когда мы запарковались и открыли дверь, его и след простыл. Зато мне удалось поймать взгляд одного из подручных Билли – типа, известного под кличкой Клюв. Он временно разлучился со своими друзьями и теперь пробирался обратно, чтобы с ними воссоединиться. Заметив меня, он попытался укрыться за вильчатым погрузчиком, но я его перехватил, когда он обогнул машину с другой стороны. Иных средств избежать меня у него не было, и он остановился.
– Чего, старина?
– Вы ждете тележку с поддоном?
– Нет, старина.
– Тогда кто ее ждет?
– Фиг знает, старина.
У меня, на самом деле, не было настроения получать такой отлуп – тем паче в такое время дня, – поэтому я повернулся к конторе начальства и сказал:
– Ладно, схожу узнаю у мистера Хаггинса.
На Клюва это произвело должное впечатление.
– Я тебе так скажу, – сказал он. – Ты ее вытаскивай, и мы на нее поглядим.
Говоря по всей строгости, в мои обязанности не входило что бы то ни было вытаскивать, но поднимать шум по этому поводу я не собирался, а потому смирился и выкатил тележку на рампу. К нам тут же присоединился Билли Баркер: видимо, решил выйти из укрытия, как только заметил, что разгружать ящики не надо.
– Приветик, – сказал он. – А это еще откуда?
– Из «Ватного города», – ответил я.
– Я так и думал. Это та, которую Тревор Кинг спихнул с рампы.
– А ты откуда знаешь?
– Посмотри на рукоять, – сказал Билли. – Погнута посередине.
– Ёшкин дрын, – сказал я. – Тревор Кинг. Привет из прошлого. Что с ним стало?
– Уволили, что ж еще?
– Уволили? Из Схемы никого не увольняют.
– А Тревора уволили.
– Как? За то, что спихнул с рампы тележку?
– О нет, – ответил Билли. – Это случилось уже после того, как его уволили.
– Так что же он тогда натворил?
– Взял «УниФур» домой на ночь.
– Что?!
– Там лило как из ведра, а ему стало обломно пешком идти. И все бы сошло ему с рук, если бы на следующий день он не опоздал. А так со двора уже все разъехались, и тут он такой в половине девятого подкатывает. Уволили не сходя с места, вот он на тележке и оторвался.
Трудно сказать, что в истории Билли было правдой, но ее хватило, чтобы сломать лед. С того момента, как мы приехали в «Веселый парк», Джонатан стоял у фургона индифферентно и растерянно. А тут присоединился к общему хохоту. Еще легче ему, судя по всему, стало, когда Билли повернулся к нему и с улыбкой произнес:
– Пусть это будет тебе уроком.
Меня привлекло какое-то движение во дворе, и я увидел, как Берт Хоукс выступил в свое обратное путешествие из механических мастерских в главную контору. Это значило, что в «Веселом парке» мы провели целых двадцать минут, но до сих пор не избавились от тележки с поддоном!
– Нормально, – сказал я. – Кто за это распишется?
– Фиг знает, – пожал плечами Билли. – А кто заказывал?
– Фиг знает, – ответил я.
– Ну так мы тогда и взять ее не можем, правда?
– А давай я оставлю ее где-нибудь в уголке?
– Шутишь? – сказал он. – Сколько ты уже в Схеме? Вопрос, разумеется, ответа не требовал. Хаггинса (или
любого другого начальника) нигде не было видно, поэтому я решил, что лучший план действий – снова загрузить тележку в фургон и отвезти ее обратно в «Долгий плес». Всегда можно приехать еще раз, если она кому-то понадобится. Приближались четыре часа. Билли сотоварищи продолжали церемонно подметать двор, а мы с Джонатаном приготовились к отправлению из депо «Веселый парк».
– Кстати, – сказал я, когда мы снова устроились в кабине, – тут есть один человек, с которым имеет смысл поддерживать хорошие отношения.
Я завел мотор и тронул фургон по двору к проходной. На самой верхотуре за окошком сидел Джон Джоунз. Как обычно, сгорбился над газетой и не подавал ни малейшего вида, что вообще заметил наше присутствие.
– Все видит наш Джон, – продолжал я. – В курсе всех слухов. Не говорит ничего, если сам не спросишь. Ссориться с ним не стоит.
Чтобы проиллюстрировать тезис, я бибикнул, когда мы проезжали мимо, – в надежде, что Джон выглянет и мы обменяемся любезностями хотя бы ради Джонатана. Джон, однако, по такому случаю только еле заметно склонил голову и продолжал читать. Такова прерогатива охранника.
– Так ты, значит, с ним в хороших отношениях? – спросил Джонатан.
– Ну как бы да, – ответил я.
У нашего бесплодного путешествия в «Веселый парк» имелось одно преимущество: теперь не нужно было волноваться, что мы вернемся в «Долгий плес» до срока. Другим водителям приходилось как-то изворачиваться, чтобы скоротать время, я же вдавил педаль и рванул по Кольцевой в сторону дома. Разогнались мы лихо и въехали в ворота ровно в четыре пятнадцать. Во дворе к этому времени уже, разумеется, кипела жизнь: больше дюжины «УниФуров» у рампы, остальные запаркованы напротив. Я остановился в конце ряда, записал сегодняшний пробег и запер кабину. И мы с Джонатаном направились к Рону Кёртину – я заметил его у фургона. А возле конторы собралась большая группа водителей, помощников водителей и складских рабочих – все в зоне слышимости боя часов, но не чересчур близко.
Тем не менее в четыре восемнадцать к часам прошагал Брайан Тови и дернул за рычаг громкого боя.
– Спокойной ночи! – выкрикнул он.
В конторе Хорсфолл сидел спиной к двери. Услышав звонок, он мимоходом глянул на свои часы, но кроме того никак не отреагировал.
Брайан дернул за рычаг снова.
– Спокойной ночи!
Никакой реакции.
Часы дотикали до девятнадцати минут пятого.
Блям.
– Спокойной ночи!
Никакой реакции.
Глядя на выходки Брайана, Рон покачал головой.
– Хоть бы придумал что-нибудь еще для разнообразия, – заметил он. – А то каждый вечер одно и то же представление.
Теперь в дело вступил Пит Фентиман: поочередно с Брайаном бил в колокол и выкрикивал «Спокойной ночи!» По толпе зрителей пробежал легкий шумок предвкушения, но часам по-прежнему явно не хотелось преодолевать рубеж девятнадцати минут.
Наконец следующий «блям» вытянул Хорсфолла к двери.
– Хватит! – рявкнул он с вершины лестницы. – Заканчиваете в четыре двадцать, и ни минутой раньше!
– Извините, – отозвался Брайан. – Я просто желал всем спокойной ночи.
Он уже позволил себе сунуть рабочую карточку в компостер и занес руку над рычагом колокола.
– Давайте же, часы, – сказал он. – Пошевеливайтесь.
Прозвучал щелчок, и над всем двором разнесся рев радости.
– Ладно, – сказал Хорсфолл. – Свободны.
Двор пришел в движение – в конце работы отмечались почти пятьдесят человек. Несмотря на общее количество, процедура текла довольно упорядоченно, поскольку все знали, кто перед кем и кто за кем. В стойке, конечно, уже лежало несколько карточек: некоторым счастливцам удалось слинять пораньше. Большинству же пришлось дожидаться своей очереди, и я свою карточку отметил лишь в половине пятого.
– Потому нам и разрешают брать десять минут от восьми часов, – объяснил я Джонатану. – Официально считается, что это время на парковку, хотя на самом деле – на пробивку карточек.
– А эти десять от восьми – то же самое, что ранняя сомнительная?
– Ты имеешь в виду «раннюю увольнительную».
– Ой, да, извини. Ранняя увольнительная.
– Нет, не то же. Карточку отмечают, когда пора уходить с работы. Ранняя увольнительная – когда еще не пора.
– Но я все равно карточку не могу отметить, – сказал он. – У меня нет карточки.
– Можешь, – сказал я. – Мы с тобой – в одном экипаже, потому и карточка у нас с тобой одна. Как только выучишь, что тебе делать, мы сможем пробивать ее в самом начале десяти минут.
– А, понятно, – пробормотал он с прежним недоумением на лице. – Кажется.
Пока Джонатан брел к центральной проходной, я понял, что парнишке в первый день досталось: мало того, что пришлось учить маршрут, но еще и знакомиться с разными депо, а у каждого – свои особенности. И в то же время я понимал, что скоро он ко всему привыкнет и через несколько дней одного и того же распорядка войдет в колею.
Тем не менее я сильно удивился, когда на следующее утро пришел и увидел, что наш «УниФур» уже стоит у рампы с работающим двигателем. Быстрого взгляда в кабину хватило, чтобы понять: печку включили и греет она очень мило. Затем появился Джонатан.
– Я сходил к Артуру за ключами, – сообщил он. – Поэтому решил, что неплохо бы ее завести и подогнать к рампе.
– О… э-э… молодец, – сказал я. – И он тебе дал ключи нормально, да?
– Да, – ответил Джонатан. – Без проблем. Мы даже славно поболтали.
– С кем? С Артуром?
– Ну.
– О чем?
– Обо всем. В Схеме он, кажется, с самого начала. Говорит, что определяет, кто на каком маршруте стоит, по тому, во сколько возвращают ключи.
– Похоже на Артура.
– И насколько я понял, на тех, кто уходит пораньше, он смотрит очень косо.
– Да, – сказал я. – Он сторонник полного рабочего дня.
– Кстати, – Джонатан помахал рабочей карточкой. – Я ее уже отметил, чтобы ты не тратил время.
– Спасибо. – Я взял карточку, которую он уже начал заполнять. – А баранку весь день крутить не хочешь?
Едва я это произнес, как понял, что замечание мое прозвучало необязательно и грубо. К счастью, Джонатан не расслышал, поскольку в тот момент к нам на погрузчике подъехал Крис Дарлинг.
– Вам сегодня шесть поддонов, – объявил он. – Все в «Блэквелл».
– Нормалёк, – ответил Джонатан, не успел я и рта раскрыть. – Лену будет чем заняться.
И в следующий миг он уже откатил дверь и принялся надзирать за тем, как Крис ввозит внутрь первый поддон. Ощущая собственную избыточность, я направился в кафе за чаем и пончиками. За столиком, наслаждаясь полным завтраком, сидел Стив Мур.
– Никак сачкуешь? – спросил я. – Восемь уже было.
– Это ничего, – ответил Стив. – Времени у меня много. Присядешь?
– Нет, спасибо. Мне через секунду ехать.
Я оглядел его столик. Там стояли не только тарелка яичницы с сосисками, грибами, помидорами, кровяной колбасой, фасолью и картошкой, но и хлеб с маслом на отдельной тарелочке, а также баночка конфитюра, тосты, чайник чая, чашка с блюдцем, молоко, сахар и лежали три разные газеты. Похоже, Стив окопался здесь надолго.
– Устраиваются же некоторые, – сказал я. – Сначала я вижу, как ты разъезжаешь по каким-то закоулкам, будто так и надо, а теперь устроил тут себе личную кормушку и перевариваешь международное положение.
Стив потянулся и расплылся в улыбке.
– А что? – зевнул он. – Поработай в Схеме с мое, так и привилегии какие-то заслужишь.
– Чем же ты занимаешься?
– О, сам знаешь. Немного того. Немного этого. Пользу приношу.
Стив это изрек с таким самодовольством, что меня это навело на мысль: он не расположен выдавать подробности той проделки, которую замыслил. А в том, что это проделка, я не сомневался. Ни один водитель не может рассиживать в кафе в восемь часов утра без законного на то основания. У Стива, со всей очевидностью, такое основание имелось, но он об этом помалкивал. Что же до его утверждения о привилегиях, заработанных долгой службой, – я отлично знал, что в Схему он пришел всего на полгода раньше меня! Однако я говорить ничего не стал, просто забрал свои пончики и ушел, а Стив со своей наглой физиономией остался за столом.
А на рампе Джонатан беседовал с Хорсфоллом, который явно покинул пределы конторы и вышел в свое типичное «скитание». Скитания эти сводились по преимуществу к тому, что он ходил и вынюхивал что-то по всему депо, заглядывал в «УниФуры» и другие места, куда ему только взбредало в голову. Вспомнив, что у нас на борту с прошлой недели еще осталась тележка, я инстинктивно дернулся было закрыть заднюю дверь, но увидел, что Джонатан уже об этом позаботился.
Потом посмотрел на эту парочку – они стояли футах в двадцати от меня. Интересно, что они могут обсуждать? Вероятно, ничего существенного, но мне пришло в голову, что Джонатан может оказаться одним из тех новичков, которые считают, будто быть с начальством «на равной ноге» – преимущество. Если так, его неизбежно ждало разочарование. О, я признаю, Хорсфолл – человек разумный, как и многие его коллеги. Но все равно я никогда не мог понять, что их вообще заставляет устраиваться на такие места. То есть начинали они водителями и складскими рабочими, как и большинство из нас. Некоторые происходили даже из службы механиков, однако в какой-то момент предпочли отказаться от нормального ремесла, чтобы помыкать остальными. Говоря попросту, я придерживался твердой веры, что у начальства имеются какие-то свои мотивы, отличные от мотивов большинства работников Схемы, а следовательно, обращаться с начальством следует крайне осторожно.