Страница:
Советник печалился вовсе не о нем, а о самом себе. Он думал, что новый король вполне может отказаться не только от прежней внешности, но и от прежнего Советника.
– Но что же вы станете делать?
– Я буду простым подданным нового короля и стану зарабатывать на жизнь собственным трудом.
Советник удивленно поднял брови.
– Вы, наверное, думаете, – надменно заметил король, – что у меня ума не хватит заработать на жизнь?
Советник, откашлявшись, стал объяснять, что весьма достойные качества, присущие монарху, не всегда находят должное соответствие и применение и т.д.
– Все, что вы сказали, свидетельствует лишь о том, как мало вы в этом разбираетесь. Представьте себе, я случайно обнаружил, что во мне есть задатки замечательного свинопаса.
– Свинопаса?!
– Ну да, человека, который… ээ… пасет свиней. Вас, наверное, удивит, что, выступая в роли свинопаса, я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле, и он даже ничего не заподозрил. Это будет как раз та деятельная жизнь на свежем воздухе, которая доставит мне массу удовольствия. Пасешь и доишь, доишь и… ээ… пасешь, и так идет день за днем. – Счастливая улыбка, которую Советнику никогда не доводилось видеть, разлилась по лицу короля. Он игриво хлопнул Советника по спине. – Я стану просто счастливым человеком.
– А как вы об этом объявите? – Советнику удалось найти на редкость удачный тон, представлявший собой нечто среднее между обращением к монарху и обращением к пастуху.
– А вот это уж ваша забота. Теперь, когда я скинул с себя бремя этих проклятых бакенбардов, гордость мне не пристала, но даже свинопас может испытывать некоторую неловкость, если его насильно побреют во сне. Мысль, что именно этому обстоятельству будет посвящено последнее упоминание обо мне в истории Бародии, невыносима. Поэтому вы объявите, что я был сражен сегодня глубокой ночью в честном бою с королем Евралии и что мои бакенбарды прикреплены к его королевскому знамени как символ победы. – Он подмигнул Советнику и добавил: – Нелишним будет упомянуть о том, что накануне поединка похитили мой заколдованный меч.
Советник лишился дара речи от восхищения мудростью плана и от радости. Как и его евралийский собрат, он тоже рвался домой. Право же, причиной войны послужило личное оскорбление, нанесенное королю. А если король больше не король, так и воевать не из-за чего.
Будущий свинопас сказал:
– Я считаю, что мне следует послать Ноту королю Евралии и предложить свой план. Сегодня под покровом темноты я выберусь из лагеря, а завтра начну новую жизнь. Не вижу причин, чтобы завтра же не распустить людей по домам. Между прочим, часовой знает, что прошлой ночью меня не убили. Подумайте об этом.
– Я думаю, – ответил Советник, который уже предвкушал возвращение домой и вовсе не желал, чтобы все расстроилось из-за простого солдата, – я думаю, мне удастся убедить часового в том, что вы действительно погибли прошлой ночью.
– Ну, тогда все в порядке. – Король снял кольцо с пальца. – Может быть, это вам поможет. Теперь оставьте меня – я начну письмо королю Евралии.
Король Веселунг несказанно обрадовался этому письму. В нем недвусмысленно объявлялось об окончании войны и о том, что король Бародии отказывается от престола. Вместо него станет править сын – безобидный простак, который не причинит Евралии ни малейшего беспокойства. Король Бародии надеется, что дело будет представлено таким образом, будто бакенбарды были выиграны в честном бою – это наилучший выход для них обоих. Лично он весьма рад от них избавиться, но есть же у человека чувство собственного достоинства. Он хочет отныне посвятить себя личной жизни, и, если пойдет молва о том, что его сразил король Евралии, это только облегчит его существование.
Веселунг после ночного приключения спал долго, так что, когда он проснулся, письмо уже лежало наготове. Он немедленно вызвал своего Советника.
– Что вы сделали с этими… трофеями? – спросил он.
– В настоящий момент, сир, они трепещут на вашем флагштоке.
– Понятно. А что говорят мои люди?
– Они покатываются со смеху, ваше величество.
– Да, но что они говорят?
– Одни говорят, что ваше величество, проявив чудеса находчивости, проникли в стан противника и срезали бакенбарды, пока он спал, другие – что, проявив чудеса храбрости, вы победили врага в смертельной схватке и захватили военный трофей.
– О! А вы что говорите?
– Разумеется, ваше величество, я пока не говорю ничего.
– Очень хорошо. Я все как следует обдумал и теперь вспомнил, что я действительно сразил короля Бародии прошлой ночью. Вы меня понимаете?
– Искусство вашего величества в обращении с мечом всегда служило предметом восхищения подданных.
– Прекрасно, – подтвердил Веселунг. – Вот, собственно, и все. Я встаю. А завтра мы все едем домой.
Советник вышел, радостно потирая руки.
Глава 18
Глава 19
– Но что же вы станете делать?
– Я буду простым подданным нового короля и стану зарабатывать на жизнь собственным трудом.
Советник удивленно поднял брови.
– Вы, наверное, думаете, – надменно заметил король, – что у меня ума не хватит заработать на жизнь?
Советник, откашлявшись, стал объяснять, что весьма достойные качества, присущие монарху, не всегда находят должное соответствие и применение и т.д.
– Все, что вы сказали, свидетельствует лишь о том, как мало вы в этом разбираетесь. Представьте себе, я случайно обнаружил, что во мне есть задатки замечательного свинопаса.
– Свинопаса?!
– Ну да, человека, который… ээ… пасет свиней. Вас, наверное, удивит, что, выступая в роли свинопаса, я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле, и он даже ничего не заподозрил. Это будет как раз та деятельная жизнь на свежем воздухе, которая доставит мне массу удовольствия. Пасешь и доишь, доишь и… ээ… пасешь, и так идет день за днем. – Счастливая улыбка, которую Советнику никогда не доводилось видеть, разлилась по лицу короля. Он игриво хлопнул Советника по спине. – Я стану просто счастливым человеком.
– А как вы об этом объявите? – Советнику удалось найти на редкость удачный тон, представлявший собой нечто среднее между обращением к монарху и обращением к пастуху.
– А вот это уж ваша забота. Теперь, когда я скинул с себя бремя этих проклятых бакенбардов, гордость мне не пристала, но даже свинопас может испытывать некоторую неловкость, если его насильно побреют во сне. Мысль, что именно этому обстоятельству будет посвящено последнее упоминание обо мне в истории Бародии, невыносима. Поэтому вы объявите, что я был сражен сегодня глубокой ночью в честном бою с королем Евралии и что мои бакенбарды прикреплены к его королевскому знамени как символ победы. – Он подмигнул Советнику и добавил: – Нелишним будет упомянуть о том, что накануне поединка похитили мой заколдованный меч.
Советник лишился дара речи от восхищения мудростью плана и от радости. Как и его евралийский собрат, он тоже рвался домой. Право же, причиной войны послужило личное оскорбление, нанесенное королю. А если король больше не король, так и воевать не из-за чего.
Будущий свинопас сказал:
– Я считаю, что мне следует послать Ноту королю Евралии и предложить свой план. Сегодня под покровом темноты я выберусь из лагеря, а завтра начну новую жизнь. Не вижу причин, чтобы завтра же не распустить людей по домам. Между прочим, часовой знает, что прошлой ночью меня не убили. Подумайте об этом.
– Я думаю, – ответил Советник, который уже предвкушал возвращение домой и вовсе не желал, чтобы все расстроилось из-за простого солдата, – я думаю, мне удастся убедить часового в том, что вы действительно погибли прошлой ночью.
– Ну, тогда все в порядке. – Король снял кольцо с пальца. – Может быть, это вам поможет. Теперь оставьте меня – я начну письмо королю Евралии.
Король Веселунг несказанно обрадовался этому письму. В нем недвусмысленно объявлялось об окончании войны и о том, что король Бародии отказывается от престола. Вместо него станет править сын – безобидный простак, который не причинит Евралии ни малейшего беспокойства. Король Бародии надеется, что дело будет представлено таким образом, будто бакенбарды были выиграны в честном бою – это наилучший выход для них обоих. Лично он весьма рад от них избавиться, но есть же у человека чувство собственного достоинства. Он хочет отныне посвятить себя личной жизни, и, если пойдет молва о том, что его сразил король Евралии, это только облегчит его существование.
Веселунг после ночного приключения спал долго, так что, когда он проснулся, письмо уже лежало наготове. Он немедленно вызвал своего Советника.
– Что вы сделали с этими… трофеями? – спросил он.
– В настоящий момент, сир, они трепещут на вашем флагштоке.
– Понятно. А что говорят мои люди?
– Они покатываются со смеху, ваше величество.
– Да, но что они говорят?
– Одни говорят, что ваше величество, проявив чудеса находчивости, проникли в стан противника и срезали бакенбарды, пока он спал, другие – что, проявив чудеса храбрости, вы победили врага в смертельной схватке и захватили военный трофей.
– О! А вы что говорите?
– Разумеется, ваше величество, я пока не говорю ничего.
– Очень хорошо. Я все как следует обдумал и теперь вспомнил, что я действительно сразил короля Бародии прошлой ночью. Вы меня понимаете?
– Искусство вашего величества в обращении с мечом всегда служило предметом восхищения подданных.
– Прекрасно, – подтвердил Веселунг. – Вот, собственно, и все. Я встаю. А завтра мы все едем домой.
Советник вышел, радостно потирая руки.
Глава 18
Лесной долгожитель принимает двух очень молодых людей
Помните ли вы тот день, когда принцесса Гиацинта и Виггз сидели на башне замка и мечтали, как приедет принц Удо? Принцесса думала, что у него темные волосы, а Виггз – что светлые, и они гадали, куда его поместить – в Голубую комнату или, лучше, в Пурпурную, и мечтали, как он поставит графиню на место и принесет счастье в Евралию. Теперь Гиацинте казалось, что с тех пор прошло чуть не несколько лет, и снова она сидела на башне вместе с Виггз.
Ей было ужасно тоскливо. Она всей душой стремилась избавиться от этой «посторонней помощи», которую навлекла на себя столь опрометчиво. Теперь они против нее вдвоем. Одной Бельвейн было более чем достаточно, но Бельвейн вместе с Удо, действующим по указке все той же Бельвейн, – это в сто раз хуже.
– Виггз, что ты делаешь, когда тебе плохо и никто тебя не любит? – спросила принцесса.
– Танцую, – с готовностью ответила Виггз.
– А если тебе не хочется танцевать?
Виггз попыталась припомнить те мрачные времена (примерно неделю назад), когда она не умела танцевать.
– Тогда я иду в лес и сажусь под мое любимое дерево, и понемногу все начинают меня любить.
– Вряд ли они полюбят меня.
– Еще как полюбят! Показать вам мое волшебное дерево?
– Да, только не ходи со мной, просто расскажи, где оно. Я хочу быть несчастной одна.
И Виггз рассказала принцессе, что надо идти по узкой тропинке, уходящей в глубь леса, до тех пор, пока деревья по обеим сторонам не начнут редеть и не откроется поляна. И надо спуститься с холма, перейти ручей и подниматься по другому берегу, пока снова не начнется лес, и самое первое дерево – самое большое, самое старое и самое красивое – это и есть оно. И надо сесть, прислонившись спиной к стволу, и смотреть туда, откуда пришел, и тогда скоро почувствуешь, что все будет хорошо.
– Я найду его, – сказала Гиацинта, вставая, – спасибо, дорогая.
Она нашла это дерево и села под ним, и сначала сердце ее было полно горечи из-за Удо и из-за графини. Она даже сердилась на отца за то, что он оставил ее одну. Но от леса веяло таким миром, таким спокойствием, что вскоре душа принцессы тоже успокоилась, и она поняла: как-нибудь она со всем этим справится. Только ей очень хотелось, чтобы поскорее вернулся отец, потому что он любил ее, а когда тебя никто не любит, жить становится очень трудно.
Вдруг за ее спиной раздался голос:
– Здесь очень красиво, правда?
Она обернулась и увидела высокого юношу, который выходил из леса.
– Кто вы? – спросила Гиацинта, изумленная его внезапным появлением. Наряд ничего ей не сказал, зато лицо говорило о множестве вещей, узнать которые она была рада.
– Меня зовут Лионель.
– Красивое имя.
– Может быть… но не позволяйте ему сбить вас с толку. Это имя принадлежит человеку, ничего особенного собой не представляющему. Вы не возражаете, если я сяду? Я всегда сижу здесь в это время дня.
– О-о! Вы живете в лесу?
– Да, последнюю неделю. – Юноша дружески улыбнулся и добавил: – Вы немного опоздали.
– Опоздала?
– Я жду вас уже семь дней.
– А откуда вы обо мне узнали?
Лионель широким взмахом руки обвел поляну, и ручей, и лес.
– А для кого же все это? Кто-то должен время от времени говорить «спасибо» за такую красоту.
– А вы разве не говорили?
– Я? Я бы не осмелился. Нет, это ваша поляна, а вы так непростительно ею пренебрегаете.
– Сюда приходит одна маленькая девочка, – сказала Гиацинта. – Вы ее не встречали?
Лионель отвернулся. В его душе были тайные уголки, в которые даже Гиацинта не могла заглядывать… пока.
– Она танцевала, – коротко ответил Лионель.
Наступило молчание, но оно не вызывало неловкости, как будто они уже были давно знакомы.
– Знаете, – заговорила Гиацинта, глядя на юношу сверху вниз, потому что он лежал у ее ног, – довольно странно, что вы здесь появились.
– Хотел бы и я так думать, но не могу. Предпочитаю считать, что оказался здесь по велению долга. А вообще-то мне очень нравятся места, где мое появление может показаться странным. А вам?
– Мне очень нравится это место. – Гиацинта вздохнула. – Виггз оказалась права.
В ответ на вопросительный взгляд Лионеля она объяснила:
– Виггз – это та самая девочка, которая танцует.
Лионель, вспомнив, что обещал ему танец Виггз, быстро отвел глаза.
– Конечно, она была права, – проговорил он.
Прицесса вдруг совсем успокоилась. Казалось, ничто и никогда больше ее не встревожит. Кем бы ни был этот юноша – неважно. Он даже мог исчезнуть навсегда. Все равно, случилось что-то, от чего Гиацинта перестала бояться мира.
– Мне казалось, что все мужчины Евралии на войне, – сказала она.
– Так и есть.
– Тогда кто же вы? Принц из далекой страны? Волшебник? Вражеский лазутчик? Странствующий музыкант? Видите, я предоставила вам немалый выбор…
– Мне не остается ничего иного, как быть тем, кто я есть. Я Лионель.
– А я Гиацинта.
Он, конечно, знал, как ее зовут, но не показал виду.
– Гиацинта, – произнес он, протягивая руку.
– Лионель, – ответила Гиацинта, протягивая навстречу свою.
А ручей бормотал что-то сам себе, спеша мимо них вниз по лощине.
Гиацинта поднялась с легким вздохом сожаления.
– Ну что ж, мне пора.
– Правда пора? Так не хочется расставаться…
– Действительно пора.
Лионель осмелился намекнуть:
– У этого места есть одна удивительная особенность – оно не становится хуже назавтра. Назавтра в то же время.
– Это просто удивительно, – улыбнулась Гиацинта.
– Да, но когда речь идет о таком важном деле, не стоит принимать на веру чужие слова.
– Думаете, мне следует убедиться самой? Может быть, так я и сделаю.
– Свистните, если я случайно буду проходить мимо, и скажите, убедились вы или нет. До свидания, Гиацинта.
– До свидания, Лионель.
Принцесса ласково кивнула и стала легко спускаться с холма. Лионель глядел ей вслед.
«И о чем только думает Удо? – удивлялся он. – Разве что она не любит животных… Целый день ждать. До чего же долго!»
Если бы ему стало известно, что Удо, теперь уже на двух ногах, в этот самый момент находится в саду графини, пытаясь, вот уже в пятый раз, поведать ей о своих юных годах в Арабии, он удивился бы еще больше.
Если вы помните, мы оставили Лионеля в Арабии. Три или четыре дня он гадал, что же случилось с Удо, чувствуя все большую необходимость что-то предпринять. Не в силах более оставаться в бездействии, он вскочил на коня и отправился в дорогу. Если Удо нужна помощь, он ему поможет. Если с Удо все в порядке, он с чистой совестью вернется в Арабию.
По правде говоря, Лионелем в значительной степени руководило чувство ревности.
Некий принц Периваль, гостивший при дворе его дяди, некогда искал руки принцессы Гиацинты, но, проиграв схватку со знаменитым семиголовым быком, припасенным для него Веселунгом, оставил свои попытки. У сего принца оказался портрет принцессы, написанный по его просьбе придворным художником, и он показал его Лионелю. Именно поэтому Лионель сначала отказался сопровождать Удо в Евралию, и по той же причине он с легкостью убедил себя, что в Евралию его призывает долг дружбы.
Всю последнюю неделю Лионель провел в лесу, потому что не совсем представлял себе, что делать дальше. Поскольку по дороге ему ничего не удалось узнать о Удо – ни двуногом, ни четвероногом, – следовало вернуться во дворец, потому что в противном случае он так ничего и не узнает. А если он вернется во дворец и выяснит, что с Удо все в порядке и что принцесса в него влюблена, случится самое худшее. Ему придется помогать ей восторгаться Удо – занятие совершенно неприемлемое для влюбленного человека, ибо к тому времени он твердо решил, что влюблен в Гиацинту.
Итак, ему пришлось ждать в надежде, что что-то случится. И вот сначала появилась Виггз и, наконец, Гиацинта. Теперь он был очень рад, что остался в лесу.
На другой день Гиацинта снова появилась на том же месте.
– Я знал, что вы придете, – сказал Лионель. – Не правда ли, все так же красиво, как вчера?
– Мне кажется, еще красивее, – ответила Гиацинта.
– Вы имеете в виду эти легкие белые облачка? Это я придумал разбросать их по небу. Я так и знал, что вам должно понравиться.
– Интересно, что вы делали целый день? Вы были очень заняты?
– Не очень. Во всяком случае, у меня нашлось время петь.
– А почему вы пели?
– Потому, что я молод, и потому, что лес так красив.
– И я тоже пела сегодня утром.
– Почему?
– Потому, что война с Бародией окончена.
По лицу Лионеля было заметно, что это известие произвело на него сильное впечатление.
– Но вам это, наверное, не так уж интересно. Вот если бы вы жили в Евралии… – слегка удивилась Гиацинта.
– Мне это как раз ужасно интересно. У вас есть время, чтобы как следует повосхищаться, а я пока подумаю. Смотрите, вон еще одно из моих облачков.
Лионелю действительно было над чем поразмыслить. Если война кончилась и король вот-вот вернется, Удо может остаться в Евралии, только если у него есть определенные намерения в отношении принцессы. Значит, если он вскоре отправится в Арабию, то… А что, если он все еще животное? Тогда он вряд ли отправится в Арабию… Есть и третья возможность: он мог вообще не доехать до Евралии. Масса вопросов, требующих ответа, и рядом с ним находится человек, который может дать эти ответы. Но нужна осторожность.
– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! – громко сказал он. – Ну вот, теперь вы, наверное, насмотрелись.
– И что же вы решили? – улыбнулась Гиацинта.
– Решил? – Лионель удивился ее проницательности. – О нет, я ничего не решал, я просто думал. О животных.
– И я тоже.
– Как удивительно! Хотя это дурно с вашей стороны – ведь вы должны были восхищаться моими облачками. А о каком животном вы думали?
– О разных.
– А я думал о кроликах. Вам нравятся кролики?
– Не особенно.
– Пожалуй. Они такие прыгучие… А львы вам нравятся?
– Мне кажется, что у них какие-то глупые хвосты.
– Возможно. Как насчет барашков?
– В последнее время я совсем разлюбила барашков.
– Действительно, это не самые интересные из животных… Забавно, – заметил он как бы невзначай, пытаясь поймать ее взгляд, – что мне однажды довелось видеть помесь трех этих зверей.
– И мне тоже. – Гиацинта тяжело вздохнула, но Лионель видел, что подбородок у нее дрожит, и вдруг она обернулась и посмотрела ему в глаза, и они вместе рассмеялись.
– Бедный Удо! – сказал Лионель. – Как он теперь?
– С ним все в порядке.
– Все в порядке? Тогда почему он не… Правда, я очень рад этому.
– Он мне не понравился, – отвечала Гиацинта, покраснев. Потом она слегка улыбнулась и отважно продолжала: – Но, по правде говоря, сначала я не понравилась ему.
– Он хочет, чтобы его непрерывно ублажали. Это моя обязанность, а не ваша.
Гиацинта взглянула на него с новым интересом.
– Теперь я знаю, кто вы такой. Он мне о вас говорил.
– И что же он обо мне говорил? – спросил Лионель, изнывая от любопытства.
– Он сказал, что вы неплохо разбираетесь в поэзии.
Лионель был слегка разочарован. Он предпочел бы, чтобы Гиацинта услышала, что он неплохо разбирается в драконах. Однако теперь, когда они встретились, это не имело значения.
– Принцесса. – Он решил, наконец, объясниться начистоту. – Я думаю, вы все время задаете себе вопрос, что я вообще здесь делаю? Я приехал узнать, не нуждается ли Удо в моей помощи и не нуждаетесь ли в ней вы. Принц Удо был моим другом, но если он не друг вам, то и мне больше не друг. Расскажите, что здесь происходит и чем я могу вам помочь.
– Вчера вы называли меня Гиацинтой, и имя мое осталось прежним.
– Гиацинта, скажите, нужен ли я вам? – серьезно произнес Лионель, беря ее за руку.
– Спасибо, Лионель. Видите ли, все получилось так…
И, сидя под волшебным деревом Виггз, она рассказала ему все.
Выслушав ее, Лионель беспечно улыбнулся.
– Ну что ж, ничего особенного. Все очень просто. Вы хотите прогнать Удо и поставить графиню на место? Я без труда сделаю одно, а вы – другое.
– Но как я могу прогнать Удо?
– Нет, это как раз сделаю я.
– Лионель, дорогой, неужели вы думаете, что, если бы я могла поставить на место графиню, мне пришлось бы просить чьей-то помощи? Мне кажется, вы плохо себе представляете, что она за человек. К тому же я на самом деле не очень-то знаю, где ее место. Видите ли, я забыла вам сказать, что мой отец от нее без ума.
– Я думал, это Удо от нее без ума.
– Они оба.
– Ну, тогда все очень просто, – предложил Лионель с воодушевлением. – Мы убиваем Удо, и тогда… ну, в общем, половина дела сделана.
– Да, но как насчет второй половины?
Лионель с минуту подумал.
– Хорошо, тогда – наоборот. Мы убиваем графиню и ставим на место Удо.
– Отцу это совсем не понравится, а он приезжает завтра.
Лионель никак не мог понять, чего хочет принцесса: если король влюблен в графиню, он все равно на ней женится, что бы ни сделала Гиацинта, и тогда какой смысл ставить ее на место на один день, если на следующий она займет место на троне. Гиацинта угадала его мысли.
– О, вы не понимаете! – воскликнула она. – Графиня пока не знает, что отец возвращается завтра. И если только я могла бы ей показать – неважно, пусть всего на один час, – что я ее не боюсь и что она не может мной помыкать, тогда я готова забыть все, что происходило в эти последние две недели. Но она относилась ко мне без всякого уважения, она делала все, что ей заблагорассудится, она строила мне козни, и, если она никак не будет наказана, а просто выйдет за отца замуж и станет королевой, у меня совсем не останется гордости и я перестану…
– Надо бы взглянуть на эту Бельвейн, – задумчиво перебил ее Лионель.
– Ах, Лионель, если и вы в нее влюбитесь, я умру от стыда.
– В нее, Гиацинта?
Она не смогла выдержать его взгляда и опустила глаза.
– Да, вы… я никогда… вы никогда… – Но в следующую секунду он уже держал ее в объятиях, и она поняла, что никогда больше не почувствует себя одинокой.
Ей было ужасно тоскливо. Она всей душой стремилась избавиться от этой «посторонней помощи», которую навлекла на себя столь опрометчиво. Теперь они против нее вдвоем. Одной Бельвейн было более чем достаточно, но Бельвейн вместе с Удо, действующим по указке все той же Бельвейн, – это в сто раз хуже.
– Виггз, что ты делаешь, когда тебе плохо и никто тебя не любит? – спросила принцесса.
– Танцую, – с готовностью ответила Виггз.
– А если тебе не хочется танцевать?
Виггз попыталась припомнить те мрачные времена (примерно неделю назад), когда она не умела танцевать.
– Тогда я иду в лес и сажусь под мое любимое дерево, и понемногу все начинают меня любить.
– Вряд ли они полюбят меня.
– Еще как полюбят! Показать вам мое волшебное дерево?
– Да, только не ходи со мной, просто расскажи, где оно. Я хочу быть несчастной одна.
И Виггз рассказала принцессе, что надо идти по узкой тропинке, уходящей в глубь леса, до тех пор, пока деревья по обеим сторонам не начнут редеть и не откроется поляна. И надо спуститься с холма, перейти ручей и подниматься по другому берегу, пока снова не начнется лес, и самое первое дерево – самое большое, самое старое и самое красивое – это и есть оно. И надо сесть, прислонившись спиной к стволу, и смотреть туда, откуда пришел, и тогда скоро почувствуешь, что все будет хорошо.
– Я найду его, – сказала Гиацинта, вставая, – спасибо, дорогая.
Она нашла это дерево и села под ним, и сначала сердце ее было полно горечи из-за Удо и из-за графини. Она даже сердилась на отца за то, что он оставил ее одну. Но от леса веяло таким миром, таким спокойствием, что вскоре душа принцессы тоже успокоилась, и она поняла: как-нибудь она со всем этим справится. Только ей очень хотелось, чтобы поскорее вернулся отец, потому что он любил ее, а когда тебя никто не любит, жить становится очень трудно.
Вдруг за ее спиной раздался голос:
– Здесь очень красиво, правда?
Она обернулась и увидела высокого юношу, который выходил из леса.
– Кто вы? – спросила Гиацинта, изумленная его внезапным появлением. Наряд ничего ей не сказал, зато лицо говорило о множестве вещей, узнать которые она была рада.
– Меня зовут Лионель.
– Красивое имя.
– Может быть… но не позволяйте ему сбить вас с толку. Это имя принадлежит человеку, ничего особенного собой не представляющему. Вы не возражаете, если я сяду? Я всегда сижу здесь в это время дня.
– О-о! Вы живете в лесу?
– Да, последнюю неделю. – Юноша дружески улыбнулся и добавил: – Вы немного опоздали.
– Опоздала?
– Я жду вас уже семь дней.
– А откуда вы обо мне узнали?
Лионель широким взмахом руки обвел поляну, и ручей, и лес.
– А для кого же все это? Кто-то должен время от времени говорить «спасибо» за такую красоту.
– А вы разве не говорили?
– Я? Я бы не осмелился. Нет, это ваша поляна, а вы так непростительно ею пренебрегаете.
– Сюда приходит одна маленькая девочка, – сказала Гиацинта. – Вы ее не встречали?
Лионель отвернулся. В его душе были тайные уголки, в которые даже Гиацинта не могла заглядывать… пока.
– Она танцевала, – коротко ответил Лионель.
Наступило молчание, но оно не вызывало неловкости, как будто они уже были давно знакомы.
– Знаете, – заговорила Гиацинта, глядя на юношу сверху вниз, потому что он лежал у ее ног, – довольно странно, что вы здесь появились.
– Хотел бы и я так думать, но не могу. Предпочитаю считать, что оказался здесь по велению долга. А вообще-то мне очень нравятся места, где мое появление может показаться странным. А вам?
– Мне очень нравится это место. – Гиацинта вздохнула. – Виггз оказалась права.
В ответ на вопросительный взгляд Лионеля она объяснила:
– Виггз – это та самая девочка, которая танцует.
Лионель, вспомнив, что обещал ему танец Виггз, быстро отвел глаза.
– Конечно, она была права, – проговорил он.
Прицесса вдруг совсем успокоилась. Казалось, ничто и никогда больше ее не встревожит. Кем бы ни был этот юноша – неважно. Он даже мог исчезнуть навсегда. Все равно, случилось что-то, от чего Гиацинта перестала бояться мира.
– Мне казалось, что все мужчины Евралии на войне, – сказала она.
– Так и есть.
– Тогда кто же вы? Принц из далекой страны? Волшебник? Вражеский лазутчик? Странствующий музыкант? Видите, я предоставила вам немалый выбор…
– Мне не остается ничего иного, как быть тем, кто я есть. Я Лионель.
– А я Гиацинта.
Он, конечно, знал, как ее зовут, но не показал виду.
– Гиацинта, – произнес он, протягивая руку.
– Лионель, – ответила Гиацинта, протягивая навстречу свою.
А ручей бормотал что-то сам себе, спеша мимо них вниз по лощине.
Гиацинта поднялась с легким вздохом сожаления.
– Ну что ж, мне пора.
– Правда пора? Так не хочется расставаться…
– Действительно пора.
Лионель осмелился намекнуть:
– У этого места есть одна удивительная особенность – оно не становится хуже назавтра. Назавтра в то же время.
– Это просто удивительно, – улыбнулась Гиацинта.
– Да, но когда речь идет о таком важном деле, не стоит принимать на веру чужие слова.
– Думаете, мне следует убедиться самой? Может быть, так я и сделаю.
– Свистните, если я случайно буду проходить мимо, и скажите, убедились вы или нет. До свидания, Гиацинта.
– До свидания, Лионель.
Принцесса ласково кивнула и стала легко спускаться с холма. Лионель глядел ей вслед.
«И о чем только думает Удо? – удивлялся он. – Разве что она не любит животных… Целый день ждать. До чего же долго!»
Если бы ему стало известно, что Удо, теперь уже на двух ногах, в этот самый момент находится в саду графини, пытаясь, вот уже в пятый раз, поведать ей о своих юных годах в Арабии, он удивился бы еще больше.
Если вы помните, мы оставили Лионеля в Арабии. Три или четыре дня он гадал, что же случилось с Удо, чувствуя все большую необходимость что-то предпринять. Не в силах более оставаться в бездействии, он вскочил на коня и отправился в дорогу. Если Удо нужна помощь, он ему поможет. Если с Удо все в порядке, он с чистой совестью вернется в Арабию.
По правде говоря, Лионелем в значительной степени руководило чувство ревности.
Некий принц Периваль, гостивший при дворе его дяди, некогда искал руки принцессы Гиацинты, но, проиграв схватку со знаменитым семиголовым быком, припасенным для него Веселунгом, оставил свои попытки. У сего принца оказался портрет принцессы, написанный по его просьбе придворным художником, и он показал его Лионелю. Именно поэтому Лионель сначала отказался сопровождать Удо в Евралию, и по той же причине он с легкостью убедил себя, что в Евралию его призывает долг дружбы.
Всю последнюю неделю Лионель провел в лесу, потому что не совсем представлял себе, что делать дальше. Поскольку по дороге ему ничего не удалось узнать о Удо – ни двуногом, ни четвероногом, – следовало вернуться во дворец, потому что в противном случае он так ничего и не узнает. А если он вернется во дворец и выяснит, что с Удо все в порядке и что принцесса в него влюблена, случится самое худшее. Ему придется помогать ей восторгаться Удо – занятие совершенно неприемлемое для влюбленного человека, ибо к тому времени он твердо решил, что влюблен в Гиацинту.
Итак, ему пришлось ждать в надежде, что что-то случится. И вот сначала появилась Виггз и, наконец, Гиацинта. Теперь он был очень рад, что остался в лесу.
На другой день Гиацинта снова появилась на том же месте.
– Я знал, что вы придете, – сказал Лионель. – Не правда ли, все так же красиво, как вчера?
– Мне кажется, еще красивее, – ответила Гиацинта.
– Вы имеете в виду эти легкие белые облачка? Это я придумал разбросать их по небу. Я так и знал, что вам должно понравиться.
– Интересно, что вы делали целый день? Вы были очень заняты?
– Не очень. Во всяком случае, у меня нашлось время петь.
– А почему вы пели?
– Потому, что я молод, и потому, что лес так красив.
– И я тоже пела сегодня утром.
– Почему?
– Потому, что война с Бародией окончена.
По лицу Лионеля было заметно, что это известие произвело на него сильное впечатление.
– Но вам это, наверное, не так уж интересно. Вот если бы вы жили в Евралии… – слегка удивилась Гиацинта.
– Мне это как раз ужасно интересно. У вас есть время, чтобы как следует повосхищаться, а я пока подумаю. Смотрите, вон еще одно из моих облачков.
Лионелю действительно было над чем поразмыслить. Если война кончилась и король вот-вот вернется, Удо может остаться в Евралии, только если у него есть определенные намерения в отношении принцессы. Значит, если он вскоре отправится в Арабию, то… А что, если он все еще животное? Тогда он вряд ли отправится в Арабию… Есть и третья возможность: он мог вообще не доехать до Евралии. Масса вопросов, требующих ответа, и рядом с ним находится человек, который может дать эти ответы. Но нужна осторожность.
– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! – громко сказал он. – Ну вот, теперь вы, наверное, насмотрелись.
– И что же вы решили? – улыбнулась Гиацинта.
– Решил? – Лионель удивился ее проницательности. – О нет, я ничего не решал, я просто думал. О животных.
– И я тоже.
– Как удивительно! Хотя это дурно с вашей стороны – ведь вы должны были восхищаться моими облачками. А о каком животном вы думали?
– О разных.
– А я думал о кроликах. Вам нравятся кролики?
– Не особенно.
– Пожалуй. Они такие прыгучие… А львы вам нравятся?
– Мне кажется, что у них какие-то глупые хвосты.
– Возможно. Как насчет барашков?
– В последнее время я совсем разлюбила барашков.
– Действительно, это не самые интересные из животных… Забавно, – заметил он как бы невзначай, пытаясь поймать ее взгляд, – что мне однажды довелось видеть помесь трех этих зверей.
– И мне тоже. – Гиацинта тяжело вздохнула, но Лионель видел, что подбородок у нее дрожит, и вдруг она обернулась и посмотрела ему в глаза, и они вместе рассмеялись.
– Бедный Удо! – сказал Лионель. – Как он теперь?
– С ним все в порядке.
– Все в порядке? Тогда почему он не… Правда, я очень рад этому.
– Он мне не понравился, – отвечала Гиацинта, покраснев. Потом она слегка улыбнулась и отважно продолжала: – Но, по правде говоря, сначала я не понравилась ему.
– Он хочет, чтобы его непрерывно ублажали. Это моя обязанность, а не ваша.
Гиацинта взглянула на него с новым интересом.
– Теперь я знаю, кто вы такой. Он мне о вас говорил.
– И что же он обо мне говорил? – спросил Лионель, изнывая от любопытства.
– Он сказал, что вы неплохо разбираетесь в поэзии.
Лионель был слегка разочарован. Он предпочел бы, чтобы Гиацинта услышала, что он неплохо разбирается в драконах. Однако теперь, когда они встретились, это не имело значения.
– Принцесса. – Он решил, наконец, объясниться начистоту. – Я думаю, вы все время задаете себе вопрос, что я вообще здесь делаю? Я приехал узнать, не нуждается ли Удо в моей помощи и не нуждаетесь ли в ней вы. Принц Удо был моим другом, но если он не друг вам, то и мне больше не друг. Расскажите, что здесь происходит и чем я могу вам помочь.
– Вчера вы называли меня Гиацинтой, и имя мое осталось прежним.
– Гиацинта, скажите, нужен ли я вам? – серьезно произнес Лионель, беря ее за руку.
– Спасибо, Лионель. Видите ли, все получилось так…
И, сидя под волшебным деревом Виггз, она рассказала ему все.
Выслушав ее, Лионель беспечно улыбнулся.
– Ну что ж, ничего особенного. Все очень просто. Вы хотите прогнать Удо и поставить графиню на место? Я без труда сделаю одно, а вы – другое.
– Но как я могу прогнать Удо?
– Нет, это как раз сделаю я.
– Лионель, дорогой, неужели вы думаете, что, если бы я могла поставить на место графиню, мне пришлось бы просить чьей-то помощи? Мне кажется, вы плохо себе представляете, что она за человек. К тому же я на самом деле не очень-то знаю, где ее место. Видите ли, я забыла вам сказать, что мой отец от нее без ума.
– Я думал, это Удо от нее без ума.
– Они оба.
– Ну, тогда все очень просто, – предложил Лионель с воодушевлением. – Мы убиваем Удо, и тогда… ну, в общем, половина дела сделана.
– Да, но как насчет второй половины?
Лионель с минуту подумал.
– Хорошо, тогда – наоборот. Мы убиваем графиню и ставим на место Удо.
– Отцу это совсем не понравится, а он приезжает завтра.
Лионель никак не мог понять, чего хочет принцесса: если король влюблен в графиню, он все равно на ней женится, что бы ни сделала Гиацинта, и тогда какой смысл ставить ее на место на один день, если на следующий она займет место на троне. Гиацинта угадала его мысли.
– О, вы не понимаете! – воскликнула она. – Графиня пока не знает, что отец возвращается завтра. И если только я могла бы ей показать – неважно, пусть всего на один час, – что я ее не боюсь и что она не может мной помыкать, тогда я готова забыть все, что происходило в эти последние две недели. Но она относилась ко мне без всякого уважения, она делала все, что ей заблагорассудится, она строила мне козни, и, если она никак не будет наказана, а просто выйдет за отца замуж и станет королевой, у меня совсем не останется гордости и я перестану…
– Надо бы взглянуть на эту Бельвейн, – задумчиво перебил ее Лионель.
– Ах, Лионель, если и вы в нее влюбитесь, я умру от стыда.
– В нее, Гиацинта?
Она не смогла выдержать его взгляда и опустила глаза.
– Да, вы… я никогда… вы никогда… – Но в следующую секунду он уже держал ее в объятиях, и она поняла, что никогда больше не почувствует себя одинокой.
Глава 19
Удо ведет себя как джентльмен
– А теперь, – сказал Лионель, – мы должны решить, что делать.
– Но мне теперь все равно, – ответила Гиацинта, и голос ее был совершенно счастливым. – Пусть она берет и трон, и отца, и Удо, и… все, что угодно, – мне ничуть не жалко. Видите ли, Лионель, у меня есть вы, и я не могу ревновать и сердиться.
– Именно поэтому может получиться очень весело. Можно попробовать сделать все, что угодно, и неважно, если из этого ничего не выйдет. Давайте придумаем – просто для забавы, – чем мы могли бы ей отплатить.
– Сегодня мне меньше всего на свете хотелось бы причинять кому-нибудь зло.
– А мы и не причиним ей зла, мы ее разыграем. Будем самыми покорными ее слугами, и пусть она получит все, что захочет.
– Включая принца Удо, – засмеялась Гиацинта.
– Великолепная идея! Мы заставим ее получить Удо. Это, наверное, расстроит вашего отца, но на всех не угодишь. О, я совершенно уверен, что, по крайней мере, мы получим большое удовольствие.
Они тихим шагом пошли по тропинке рука об руку.
– Мне немного страшно выходить из леса, – сказала Гиацинта. – Вдруг что-нибудь случится?
– Что может случиться?
– Я не знаю, но до сих пор вся наша жизнь проходила в лесу. Просто я немного боюсь большого мира.
– Я буду рядом. Гиацинта.
– Будьте рядом всегда, Лионель, – прошептала она, и они пошли дальше.
Если слуги и удивились появлению Лионеля, никто и виду не подал. В конце концов, это тоже входит в обязанности хорошей прислуги.
– Наш гость принц Лионель! – объявила Гиацинта. – Приготовьте для него комнату и завтрак для нас обоих.
И если в те времена в людской обсуждались подобные вещи (а они наверняка обсуждались), то, без сомнения, все говорили друг другу, что наконец-то принцесса, благослови Господь ее хорошенькое личико, нашла свою судьбу – обратите внимание, как они глядят друг на друга! Но Роджер об этом не пишет – он делает вид, что не может позволить себе снизойти до сплетен низших сословий.
Когда они поднимались по широкой лестнице, Лионель сказал:
– Я не принц, вы же знаете. Не говорите потом, что я вас обманывал.
– Вы мой принц! – гордо заявила Гиацинта.
– Дорогая, сегодня я король, а вы моя королева, но это только в нашей особой стране для двоих.
Гиацинта ответила ему благодарным и радостным взглядом.
– Если это так вас беспокоит, я попрошу отца, и он сделает вас настоящим принцем хоть завтра.
– Вы так думаете? Я в этом совсем не уверен. Он же еще не знает, какой подарок мы готовим графине.
Теперь самое время вернуться к Бельвейн. Мы слишком давно с ней не виделись, по крайней мере, гораздо больше, чем Удо, который в очередной раз рассказывал ей необыкновенно скучную историю о своем поединке с драконом (пребывавшим, по всей видимости, в состоянии старческого слабоумия). Графиня внимала ему с неподдельным интересом, который мог показаться преувеличенным кому угодно, даже самому рассказчику.
– И потом, – говорил Удо, – я быстро отпрыгнул вправо, вращая меч над головой… Нет, подождите минутку… Я быстро отпрыгнул влево – да, я сейчас точно помню, что влево, – и, вращая…
Он замолчал, обратив внимание на выражение лица слушательницы: она смотрела вдаль, на что-то за его спиной.
– Боже мой, что это? – Она медленно поднялась со скамьи.
Не успел Удо расстаться со своим драконом, как принцесса и Лионель оказались рядом.
– А-а, графиня, – любезно и непринужденно проговорила Гиацинта, – я так и думала, что мы найдем здесь вас обоих. Позвольте мне представить вам герцога Лионеля. Лионель, это графиня Бельвейн – моя добрая и верная подруга. С принцем Удо вы, конечно, знакомы. Его королевское высочество и графиня… впрочем, об этом уже все знают…
Лионель учтиво поклонился пораженной Бельвейн.
– Ваш покорный слуга, – сказал он. – Не можете вообразить, как я был счастлив услышать эту новость. Удо – мой самый близкий друг. – Он слегка похлопал по спине ошарашенного принца. – Правда же, Удо? Я уверен, графиня, что вы сделали во всех отношениях достойный выбор. – Он снова поклонился и повернулся к принцу. – Ну, Удо, ты великолепно выглядишь – не то что в прошлый раз. Графиня, мы в последний раз виделись… да, когда же это было?.. А-а, как раз накануне прибытия принца в Евралию. Воистину, настоящая любовь творит чудеса!
Мне кажется, одним из самых примечательных достоинств графини было умение хранить молчание, если она не знала точно, что следует сказать. Поэтому она ничего не говорила до тех пор, пока все как следует не обдумала: кто такой Лионель, что он здесь делает и даже… не является ли брак с Удо лучшим, на что она может рассчитывать в настоящее время?
В отличие от нее Удо сразу же начал сбивчиво оправдываться.
– Мы не совсем, принцесса… Я имею в виду… Я не знал, принцесса, что вы… Что ты здесь делаешь, Лионель? Как ты здесь оказался?
– Мы ему скажем? – с улыбкой обратился Лионель к Гиацинте.
Гиацинта кивнула.
– Я приехал, – сказал Лионель. – Тайно.
– Но я не знал, что вы…
– Мы поняли, что на самом деле знаем друг друга уже очень давно, – вмешалась Гиацинта.
– И, получив известие, что здесь намечается свадьба, – подхватил Лионель, – я сразу же…
Бельвейн приняла решение. Совершенно очевидно, что Лионель – это не принц Удо. Если он останется в Евралии как доверенное лицо – а она догадывалась, что гораздо больше, нежели доверенное лицо, – принцессы, то ей при дворе делать нечего. Что касается короля, то еще неизвестно, когда он вернется и на что она может надеяться. Чувства – вещь ненадежная. А стать королевой Арабии – тоже не последнее дело.
– Мы не хотели пока об этом объявлять, – застенчиво проговорила она, – но вы разгадали нашу тайну, ваше высочество. – Она потупила взор и, нащупывая руку не проявлявшего особого рвения возлюбленного, продолжала: – Удо и я, – тут ей попалась чья-то рука, но оказалось, что она принадлежит Лионелю. Тогда графиня твердо взяла Удо за руку и уже без всяких церемоний закончила: – Удо и я – мы любим друг друга.
– Но мне теперь все равно, – ответила Гиацинта, и голос ее был совершенно счастливым. – Пусть она берет и трон, и отца, и Удо, и… все, что угодно, – мне ничуть не жалко. Видите ли, Лионель, у меня есть вы, и я не могу ревновать и сердиться.
– Именно поэтому может получиться очень весело. Можно попробовать сделать все, что угодно, и неважно, если из этого ничего не выйдет. Давайте придумаем – просто для забавы, – чем мы могли бы ей отплатить.
– Сегодня мне меньше всего на свете хотелось бы причинять кому-нибудь зло.
– А мы и не причиним ей зла, мы ее разыграем. Будем самыми покорными ее слугами, и пусть она получит все, что захочет.
– Включая принца Удо, – засмеялась Гиацинта.
– Великолепная идея! Мы заставим ее получить Удо. Это, наверное, расстроит вашего отца, но на всех не угодишь. О, я совершенно уверен, что, по крайней мере, мы получим большое удовольствие.
Они тихим шагом пошли по тропинке рука об руку.
– Мне немного страшно выходить из леса, – сказала Гиацинта. – Вдруг что-нибудь случится?
– Что может случиться?
– Я не знаю, но до сих пор вся наша жизнь проходила в лесу. Просто я немного боюсь большого мира.
– Я буду рядом. Гиацинта.
– Будьте рядом всегда, Лионель, – прошептала она, и они пошли дальше.
Если слуги и удивились появлению Лионеля, никто и виду не подал. В конце концов, это тоже входит в обязанности хорошей прислуги.
– Наш гость принц Лионель! – объявила Гиацинта. – Приготовьте для него комнату и завтрак для нас обоих.
И если в те времена в людской обсуждались подобные вещи (а они наверняка обсуждались), то, без сомнения, все говорили друг другу, что наконец-то принцесса, благослови Господь ее хорошенькое личико, нашла свою судьбу – обратите внимание, как они глядят друг на друга! Но Роджер об этом не пишет – он делает вид, что не может позволить себе снизойти до сплетен низших сословий.
Когда они поднимались по широкой лестнице, Лионель сказал:
– Я не принц, вы же знаете. Не говорите потом, что я вас обманывал.
– Вы мой принц! – гордо заявила Гиацинта.
– Дорогая, сегодня я король, а вы моя королева, но это только в нашей особой стране для двоих.
Гиацинта ответила ему благодарным и радостным взглядом.
– Если это так вас беспокоит, я попрошу отца, и он сделает вас настоящим принцем хоть завтра.
– Вы так думаете? Я в этом совсем не уверен. Он же еще не знает, какой подарок мы готовим графине.
Теперь самое время вернуться к Бельвейн. Мы слишком давно с ней не виделись, по крайней мере, гораздо больше, чем Удо, который в очередной раз рассказывал ей необыкновенно скучную историю о своем поединке с драконом (пребывавшим, по всей видимости, в состоянии старческого слабоумия). Графиня внимала ему с неподдельным интересом, который мог показаться преувеличенным кому угодно, даже самому рассказчику.
– И потом, – говорил Удо, – я быстро отпрыгнул вправо, вращая меч над головой… Нет, подождите минутку… Я быстро отпрыгнул влево – да, я сейчас точно помню, что влево, – и, вращая…
Он замолчал, обратив внимание на выражение лица слушательницы: она смотрела вдаль, на что-то за его спиной.
– Боже мой, что это? – Она медленно поднялась со скамьи.
Не успел Удо расстаться со своим драконом, как принцесса и Лионель оказались рядом.
– А-а, графиня, – любезно и непринужденно проговорила Гиацинта, – я так и думала, что мы найдем здесь вас обоих. Позвольте мне представить вам герцога Лионеля. Лионель, это графиня Бельвейн – моя добрая и верная подруга. С принцем Удо вы, конечно, знакомы. Его королевское высочество и графиня… впрочем, об этом уже все знают…
Лионель учтиво поклонился пораженной Бельвейн.
– Ваш покорный слуга, – сказал он. – Не можете вообразить, как я был счастлив услышать эту новость. Удо – мой самый близкий друг. – Он слегка похлопал по спине ошарашенного принца. – Правда же, Удо? Я уверен, графиня, что вы сделали во всех отношениях достойный выбор. – Он снова поклонился и повернулся к принцу. – Ну, Удо, ты великолепно выглядишь – не то что в прошлый раз. Графиня, мы в последний раз виделись… да, когда же это было?.. А-а, как раз накануне прибытия принца в Евралию. Воистину, настоящая любовь творит чудеса!
Мне кажется, одним из самых примечательных достоинств графини было умение хранить молчание, если она не знала точно, что следует сказать. Поэтому она ничего не говорила до тех пор, пока все как следует не обдумала: кто такой Лионель, что он здесь делает и даже… не является ли брак с Удо лучшим, на что она может рассчитывать в настоящее время?
В отличие от нее Удо сразу же начал сбивчиво оправдываться.
– Мы не совсем, принцесса… Я имею в виду… Я не знал, принцесса, что вы… Что ты здесь делаешь, Лионель? Как ты здесь оказался?
– Мы ему скажем? – с улыбкой обратился Лионель к Гиацинте.
Гиацинта кивнула.
– Я приехал, – сказал Лионель. – Тайно.
– Но я не знал, что вы…
– Мы поняли, что на самом деле знаем друг друга уже очень давно, – вмешалась Гиацинта.
– И, получив известие, что здесь намечается свадьба, – подхватил Лионель, – я сразу же…
Бельвейн приняла решение. Совершенно очевидно, что Лионель – это не принц Удо. Если он останется в Евралии как доверенное лицо – а она догадывалась, что гораздо больше, нежели доверенное лицо, – принцессы, то ей при дворе делать нечего. Что касается короля, то еще неизвестно, когда он вернется и на что она может надеяться. Чувства – вещь ненадежная. А стать королевой Арабии – тоже не последнее дело.
– Мы не хотели пока об этом объявлять, – застенчиво проговорила она, – но вы разгадали нашу тайну, ваше высочество. – Она потупила взор и, нащупывая руку не проявлявшего особого рвения возлюбленного, продолжала: – Удо и я, – тут ей попалась чья-то рука, но оказалось, что она принадлежит Лионелю. Тогда графиня твердо взяла Удо за руку и уже без всяких церемоний закончила: – Удо и я – мы любим друг друга.