Страница:
– Хм… нет! – Реми принялась махать перед собой блокнотом для путевых заметок, точно веером. – Что вы! Каких-то пятьдесят километров пешком. Эндрю, а что представляет собой Персефона?
– Поселок, – Скворцов пожал плечами, – второй по величине после Прозерпины. – Он вдруг лучезарно улыбнулся. – Вообще, Прозерпина и Персефона – две классные древнегреческие девчонки, которые охраняют условные владения людей на Сирене. Их соединяет длинная дорога на этой планете, есть еще крошечные поселения, но они нанизаны на эту дорогу, как бусинки на леску.
– Меня интересует, есть ли в Персефоне магазины.
– Что-то забыли прихватить в дорогу? – Скворцов поглядел на Реми. – Не переживайте, что-то можно будет выменять у трапперов.
– Звучит обнадеживающе, – хмыкнула Реми и снова склонилась над компасом. Если другие трапперы похожи на этого егеря, то тальк для ног у них точно не раздобыть, потому что не пользуются. И запасной дезодорант, и ежедневные прокладки…
– Реми, путь – один! Полюбуйтесь лучше видами или… Или сыграйте на гитаре!
– Вы хотите, чтоб я сыграла? – Реми отложила компас.
– Конечно. И спойте, если не трудно.
– В джипе? На ходу?
– Вы так краснеете, будто я предложил вам что-то неприличное. Или вы стесняетесь своего таланта?
Реми всегда реагировала на подобные просьбы недолгим кокетством. «Сыграйте!» – «Ну, не знаю…» – «Пожалуйста!» – «Право, понравится ли вам…» – «Будьте так любезны!» – «Что вы, что вы! Я не в голосе, и гитару нужно настроить…»
А вообще, она всегда была рада петь и играть. Правда, с тех пор как в их доме появилась Греза, ее все реже просили об этом.
– Остановите машину, я пересяду на заднее сиденье, ведь здесь мне не развернуться с гитарой.
– Да прошмыгните так, между сиденьями, – отмахнулся Скворцов.
– Держите карман шире, – Реми подумалось, что егерь обязательно станет пялиться на ее зад, а ей, в принципе, и показать-то нечего. – Остановитесь или забудьте о том, чтобы я для вас пела.
Скворцов сдался, сбросил педаль газа. Реми распахнула дверцу. Вышла, вдохнула пряный запах дендрополипов. Огляделась.
Над дорогой колыхалось жаркое марево. Справа поднималась стена бледно-розовых сетчатых кораллов, слева тянулись щебенистые сопки. Через просвет между сопками виднелась размытая дымкой возвышенность кроваво-красного цвета. Насколько Реми могла судить, эта гора тянулась с запада на восток на многие километры.
– Что это? Тоже риф? – спросила она, усаживаясь.
Егерь мельком взглянул в сторону сопок и скрывающейся за ними громады.
– Большой барьерный риф Хардегена, – он снова нажал на газ. – Отделяет на юге владения людей от остальной Сирены.
– Что же получается? За Большим барьерным людей нет?
– Почему же? Есть, – возразил Скворцов. – В основном старатели. Или маньяки-натуралисты. Одиночки. Их немного, они ищут, чем поживиться на абиссальной равнине. Одних привлекают полезные ископаемые, других – возможность прославиться, разгадав какую-нибудь загадку природы. Но о том, что происходит за Хардегеном, власти колонии не знают да и знать не хотят. Своих проблем хватает: от Прозерпины до Персефоны – сплошь одни проблемы. Вот, кстати, видите?
Над кораллами возвышалась решетчатая конструкция. Выглядела она чужеродно и как-то… неправильно, что ли? Словно книга в руках у Грезы. Словно Греза в руках у О’Ливи.
– Сеть радиолокационных станций, – пояснил егерь. – Колохра держит под колпаком около ста пятидесяти квадратных километров поверхности планеты. Что происходит за Хардегеном, мы знаем только по слухам.
– А как же спутники?
– Спутники? – не понял Скворцов. – Луны? Их никто толком не исследовал…
– Нет, я имею в виду искусственные спутники. Глобальное позиционирование? Гугл-Сирена?
– Нет. Искусственные спутники можно пересчитать по пальцам одной руки. Метеоконтроль, разведка ресурсов, связь с космическими станциями и флотом. Но мы с вами, кажется, о музыке говорили?
Никелированные замки кофра щелкнули, расстегнулись. Реми вынула гитару. Взяла ми-минор, дважды сильно ударила по струнам, прислушалась. Гитара строила превосходно. И, задержав дыхание, Реми принялась наигрывать полонез собственного сочинения.
Скворцов поглядел на нее в зеркало заднего вида.
– Не слышно, – сказал он минуту спустя.
Реми мысленно чертыхнулась. Что ж, играет она деликатно, а электромотор егерской колымаги жужжит, словно гигантский шершень.
Тогда она спела «Королеву лесных эльфов» – свой хит со времен выпускного класса, а потом «Две сиреневые луны» – балладу о неразделенной любви, которую она написала вчера перед сном. У Реми был высокий, немного детский голос. Голос, как обычно, чуть-чуть дрожал и почему-то срывался в кульминационной части каждой песни. И все же она исполняла достойно. Учитывая, что ей пришлось состязаться в громкости с электромотором; учитывая, что она сидела на продавленном заднем сиденье джипа, по соседству с дробовиком егеря. Да, достойно…
– А умеете песню про Немезиду? – спросил вдруг Скворцов, не позволив допеть ей рефрен.
– Зачем это – про Немезиду? – опешила Реми.
– Ну, я ведь там служил. Знаете, она примерно такая: Не-мезида! – егерь прищелкнул пальцами, – Не-мезида! – и дважды хлопнул ладонью по рулю. – У нас все ребята ее пели, не знаете? Армейская. На блатных аккордах. Просто играется. Нет?
– Я пою только песни собственного сочинения! – вздернула нос Реми.
– А популярное что-нибудь споете? Мне нравится «Ждала, проглядела очи». Умеете такую?
– Я же сказала! Я исполняю только авторские песни! – Реми стало обидно. Опять ее не хотят слушать! А «Ждала, проглядела очи» – это Греза пела в дешевом кабаре. Греза, сучка крашеная, до сих пор поет эту тупую песенку, что на двух аккордах, ее отцу! И как поет! Как богиня! Даже у Пасаделя челюсть бульдожья отвисает, и слюна, пенясь, стекает на пиджак.
– Ладно! С самого начала было ясно, что ничего хорошего не выйдет! – Реми уложила гитару в кофр.
– Что именно, Реми? – Егерь подмигнул ей в зеркало заднего вида.
Реми фыркнула, но ничего не ответила. Отвернулась к окну.
Коралловый риф отступил, исчез за сопками. Дорога сразу стала лучше. Скворцов нажал на газ, и джип наконец пошел резвее. Примерно через полчаса пути местность выровнялась. Промелькнули коровьи загоны – пустые, с поломанным ограждением, потом потянулись поля, занятые солнечными батареями. За одним из таких полей Скворцов крутанул руль, и джип опять затрясло по ухабам.
Егерь притормозил возле дома фермеров. На взгляд Реми, это обшитое листами железа сооружение походило скорее на марсианский форт. Некоторые листы были покрыты глубокими бороздами и вмятинами. Реми призадумалась: что бы могло их оставить? Пули? Или все-таки когти? А может, то и другое?
– Совсем опустились, – пробормотал Скворцов, выруливая к крыльцу. – Видите, средь бела дня окна ставнями закрыты, точно во время Карлика. Ну ладно… – Он поглядел на Реми. – Сидите в машине. Не забывайте, вы в бегах. Нечего светиться.
– Заметано, – буркнула Реми.
Скворцов вышел из джипа, проворно взбежал по ступеням высокого крыльца, заколотил кулаком в притолоку. Обитая полосами стали дверь распахнулась. Из темноты сначала показался ствол винтовки, потом серая клочковатая борода, и только затем уже появилось темное от частых возлияний лицо.
Егерь и фермер стали что-то громко обсуждать. Речь шла о замене какой-то шаровой, Скворцов просил у хозяина новую запчасть и гараж на полтора часа. Фермер размахивал винтовкой и ревел, словно буйвол. Очевидно, загвоздка была не в деньгах, – Реми ведь сполна расплатилась с егерем, заплатила столько, что на новый внедорожник хватило бы. В конце концов, Скворцов плюнул и вернулся в машину.
– Вот такие вот, Реми, люди – вонючие и крикливые, – проговорил он. – Не передумали еще на Алехандро топать?
– Не передумала, – ответил Реми, думая, что вот там она точно не встретит опустившихся и гнилых изнутри типов.
Снова замелькали секции солнечных батарей, а потом – пустые загоны. Реми стала одолевать дремота. Она обернулась, посмотрела в сторону Прозерпины. Небо на востоке было темно: точно кто-то углем заштриховал.
– Ходоки, – сказал вдруг Скворцов. – Тянут, как муравьишки…
Реми встрепенулась, снова посмотрела вперед. Вдоль дороги брели два худощавых подростка. Одетые лишь в джинсы, босоногие. К ссутуленным спинам были привязаны ремнями, точно громоздкие баулы, раковины перламутрового цвета. Судя по тому, что из раковин время от времени показывались сегментные лапки, в них до сих пор кто-то жил.
Реми присмотрелась: да ведь это не подростки! Акслы! Взрослые акслы! Вот и зеленоватый оттенок кожи стал заметен, и головные гребни причудливой формы, и пары рудиментарных плавников над лопатками и на пояснице.
– Акслы… – протянула Реми.
Джип поравнялся с аборигенами. Реми увидела, что на горле у каждого акслы болтается кожаный мешок, похожий на мошонку. Тела аксл не имели ничего общего с человеческими: мышечный рельеф был иным, и, естественно, на груди – никаких сосков.
– Не сверните шею. Насмотритесь еще! – снисходительно бросил Скворцов.
– Остановите!
– Что, опять?
– Давайте подвезем! Им же тяжело нести!
Скворцов удивился:
– Кого подвезем? Аксл, что ли? Ха-ха! – через секунду рассмеялся он. – Аборигены никогда не сядут в автомобиль. Даже если допустить, что я бы им позволил это сделать. Для акслов наша техника – табу.
– Табу? И кто же в этом виноват? Вожди?
– Акслы не признают, не понимают и не пытаются понять нашу технику. Как, собственно, и людей. Вождей у них тоже нет. Живут как хотят: болтаются по воле солнц и лун по атоллам. Вечные дети.
Реми показалось, что последняя фраза – это камень в ее огород. Она забарабанила ноготками по кофру. Потом оглянулась и увидела, что акслы стоят посреди дороги и хлопают в ладоши, высоко подняв руки.
– Так, нам надо бы поспешить, – Скворцов ткнул пальцем в быстро темнеющее небо. – В полукилометре отсюда должна быть аккумуляторная подстанция, а при ней – салун. Там и укроемся… Если…
Последние его слова заглушил удар грома.
8
9
– Поселок, – Скворцов пожал плечами, – второй по величине после Прозерпины. – Он вдруг лучезарно улыбнулся. – Вообще, Прозерпина и Персефона – две классные древнегреческие девчонки, которые охраняют условные владения людей на Сирене. Их соединяет длинная дорога на этой планете, есть еще крошечные поселения, но они нанизаны на эту дорогу, как бусинки на леску.
– Меня интересует, есть ли в Персефоне магазины.
– Что-то забыли прихватить в дорогу? – Скворцов поглядел на Реми. – Не переживайте, что-то можно будет выменять у трапперов.
– Звучит обнадеживающе, – хмыкнула Реми и снова склонилась над компасом. Если другие трапперы похожи на этого егеря, то тальк для ног у них точно не раздобыть, потому что не пользуются. И запасной дезодорант, и ежедневные прокладки…
– Реми, путь – один! Полюбуйтесь лучше видами или… Или сыграйте на гитаре!
– Вы хотите, чтоб я сыграла? – Реми отложила компас.
– Конечно. И спойте, если не трудно.
– В джипе? На ходу?
– Вы так краснеете, будто я предложил вам что-то неприличное. Или вы стесняетесь своего таланта?
Реми всегда реагировала на подобные просьбы недолгим кокетством. «Сыграйте!» – «Ну, не знаю…» – «Пожалуйста!» – «Право, понравится ли вам…» – «Будьте так любезны!» – «Что вы, что вы! Я не в голосе, и гитару нужно настроить…»
А вообще, она всегда была рада петь и играть. Правда, с тех пор как в их доме появилась Греза, ее все реже просили об этом.
– Остановите машину, я пересяду на заднее сиденье, ведь здесь мне не развернуться с гитарой.
– Да прошмыгните так, между сиденьями, – отмахнулся Скворцов.
– Держите карман шире, – Реми подумалось, что егерь обязательно станет пялиться на ее зад, а ей, в принципе, и показать-то нечего. – Остановитесь или забудьте о том, чтобы я для вас пела.
Скворцов сдался, сбросил педаль газа. Реми распахнула дверцу. Вышла, вдохнула пряный запах дендрополипов. Огляделась.
Над дорогой колыхалось жаркое марево. Справа поднималась стена бледно-розовых сетчатых кораллов, слева тянулись щебенистые сопки. Через просвет между сопками виднелась размытая дымкой возвышенность кроваво-красного цвета. Насколько Реми могла судить, эта гора тянулась с запада на восток на многие километры.
– Что это? Тоже риф? – спросила она, усаживаясь.
Егерь мельком взглянул в сторону сопок и скрывающейся за ними громады.
– Большой барьерный риф Хардегена, – он снова нажал на газ. – Отделяет на юге владения людей от остальной Сирены.
– Что же получается? За Большим барьерным людей нет?
– Почему же? Есть, – возразил Скворцов. – В основном старатели. Или маньяки-натуралисты. Одиночки. Их немного, они ищут, чем поживиться на абиссальной равнине. Одних привлекают полезные ископаемые, других – возможность прославиться, разгадав какую-нибудь загадку природы. Но о том, что происходит за Хардегеном, власти колонии не знают да и знать не хотят. Своих проблем хватает: от Прозерпины до Персефоны – сплошь одни проблемы. Вот, кстати, видите?
Над кораллами возвышалась решетчатая конструкция. Выглядела она чужеродно и как-то… неправильно, что ли? Словно книга в руках у Грезы. Словно Греза в руках у О’Ливи.
– Сеть радиолокационных станций, – пояснил егерь. – Колохра держит под колпаком около ста пятидесяти квадратных километров поверхности планеты. Что происходит за Хардегеном, мы знаем только по слухам.
– А как же спутники?
– Спутники? – не понял Скворцов. – Луны? Их никто толком не исследовал…
– Нет, я имею в виду искусственные спутники. Глобальное позиционирование? Гугл-Сирена?
– Нет. Искусственные спутники можно пересчитать по пальцам одной руки. Метеоконтроль, разведка ресурсов, связь с космическими станциями и флотом. Но мы с вами, кажется, о музыке говорили?
Никелированные замки кофра щелкнули, расстегнулись. Реми вынула гитару. Взяла ми-минор, дважды сильно ударила по струнам, прислушалась. Гитара строила превосходно. И, задержав дыхание, Реми принялась наигрывать полонез собственного сочинения.
Скворцов поглядел на нее в зеркало заднего вида.
– Не слышно, – сказал он минуту спустя.
Реми мысленно чертыхнулась. Что ж, играет она деликатно, а электромотор егерской колымаги жужжит, словно гигантский шершень.
Тогда она спела «Королеву лесных эльфов» – свой хит со времен выпускного класса, а потом «Две сиреневые луны» – балладу о неразделенной любви, которую она написала вчера перед сном. У Реми был высокий, немного детский голос. Голос, как обычно, чуть-чуть дрожал и почему-то срывался в кульминационной части каждой песни. И все же она исполняла достойно. Учитывая, что ей пришлось состязаться в громкости с электромотором; учитывая, что она сидела на продавленном заднем сиденье джипа, по соседству с дробовиком егеря. Да, достойно…
– А умеете песню про Немезиду? – спросил вдруг Скворцов, не позволив допеть ей рефрен.
– Зачем это – про Немезиду? – опешила Реми.
– Ну, я ведь там служил. Знаете, она примерно такая: Не-мезида! – егерь прищелкнул пальцами, – Не-мезида! – и дважды хлопнул ладонью по рулю. – У нас все ребята ее пели, не знаете? Армейская. На блатных аккордах. Просто играется. Нет?
– Я пою только песни собственного сочинения! – вздернула нос Реми.
– А популярное что-нибудь споете? Мне нравится «Ждала, проглядела очи». Умеете такую?
– Я же сказала! Я исполняю только авторские песни! – Реми стало обидно. Опять ее не хотят слушать! А «Ждала, проглядела очи» – это Греза пела в дешевом кабаре. Греза, сучка крашеная, до сих пор поет эту тупую песенку, что на двух аккордах, ее отцу! И как поет! Как богиня! Даже у Пасаделя челюсть бульдожья отвисает, и слюна, пенясь, стекает на пиджак.
– Ладно! С самого начала было ясно, что ничего хорошего не выйдет! – Реми уложила гитару в кофр.
– Что именно, Реми? – Егерь подмигнул ей в зеркало заднего вида.
Реми фыркнула, но ничего не ответила. Отвернулась к окну.
Коралловый риф отступил, исчез за сопками. Дорога сразу стала лучше. Скворцов нажал на газ, и джип наконец пошел резвее. Примерно через полчаса пути местность выровнялась. Промелькнули коровьи загоны – пустые, с поломанным ограждением, потом потянулись поля, занятые солнечными батареями. За одним из таких полей Скворцов крутанул руль, и джип опять затрясло по ухабам.
Егерь притормозил возле дома фермеров. На взгляд Реми, это обшитое листами железа сооружение походило скорее на марсианский форт. Некоторые листы были покрыты глубокими бороздами и вмятинами. Реми призадумалась: что бы могло их оставить? Пули? Или все-таки когти? А может, то и другое?
– Совсем опустились, – пробормотал Скворцов, выруливая к крыльцу. – Видите, средь бела дня окна ставнями закрыты, точно во время Карлика. Ну ладно… – Он поглядел на Реми. – Сидите в машине. Не забывайте, вы в бегах. Нечего светиться.
– Заметано, – буркнула Реми.
Скворцов вышел из джипа, проворно взбежал по ступеням высокого крыльца, заколотил кулаком в притолоку. Обитая полосами стали дверь распахнулась. Из темноты сначала показался ствол винтовки, потом серая клочковатая борода, и только затем уже появилось темное от частых возлияний лицо.
Егерь и фермер стали что-то громко обсуждать. Речь шла о замене какой-то шаровой, Скворцов просил у хозяина новую запчасть и гараж на полтора часа. Фермер размахивал винтовкой и ревел, словно буйвол. Очевидно, загвоздка была не в деньгах, – Реми ведь сполна расплатилась с егерем, заплатила столько, что на новый внедорожник хватило бы. В конце концов, Скворцов плюнул и вернулся в машину.
– Вот такие вот, Реми, люди – вонючие и крикливые, – проговорил он. – Не передумали еще на Алехандро топать?
– Не передумала, – ответил Реми, думая, что вот там она точно не встретит опустившихся и гнилых изнутри типов.
Снова замелькали секции солнечных батарей, а потом – пустые загоны. Реми стала одолевать дремота. Она обернулась, посмотрела в сторону Прозерпины. Небо на востоке было темно: точно кто-то углем заштриховал.
– Ходоки, – сказал вдруг Скворцов. – Тянут, как муравьишки…
Реми встрепенулась, снова посмотрела вперед. Вдоль дороги брели два худощавых подростка. Одетые лишь в джинсы, босоногие. К ссутуленным спинам были привязаны ремнями, точно громоздкие баулы, раковины перламутрового цвета. Судя по тому, что из раковин время от времени показывались сегментные лапки, в них до сих пор кто-то жил.
Реми присмотрелась: да ведь это не подростки! Акслы! Взрослые акслы! Вот и зеленоватый оттенок кожи стал заметен, и головные гребни причудливой формы, и пары рудиментарных плавников над лопатками и на пояснице.
– Акслы… – протянула Реми.
Джип поравнялся с аборигенами. Реми увидела, что на горле у каждого акслы болтается кожаный мешок, похожий на мошонку. Тела аксл не имели ничего общего с человеческими: мышечный рельеф был иным, и, естественно, на груди – никаких сосков.
– Не сверните шею. Насмотритесь еще! – снисходительно бросил Скворцов.
– Остановите!
– Что, опять?
– Давайте подвезем! Им же тяжело нести!
Скворцов удивился:
– Кого подвезем? Аксл, что ли? Ха-ха! – через секунду рассмеялся он. – Аборигены никогда не сядут в автомобиль. Даже если допустить, что я бы им позволил это сделать. Для акслов наша техника – табу.
– Табу? И кто же в этом виноват? Вожди?
– Акслы не признают, не понимают и не пытаются понять нашу технику. Как, собственно, и людей. Вождей у них тоже нет. Живут как хотят: болтаются по воле солнц и лун по атоллам. Вечные дети.
Реми показалось, что последняя фраза – это камень в ее огород. Она забарабанила ноготками по кофру. Потом оглянулась и увидела, что акслы стоят посреди дороги и хлопают в ладоши, высоко подняв руки.
– Так, нам надо бы поспешить, – Скворцов ткнул пальцем в быстро темнеющее небо. – В полукилометре отсюда должна быть аккумуляторная подстанция, а при ней – салун. Там и укроемся… Если…
Последние его слова заглушил удар грома.
8
– Разверзлись хляби небесные, – пробормотал тощий мужчина с козлиной бородкой и выпуклыми темными глазами.
Других подробностей его внешности Ремине рассмотреть не удалось. В придорожном салуне было темно. Похоже, хозяин экономил на электричестве. Козлобородый сидел за соседним столиком. Перед незнакомцем стоял бокал с пивом, но за последние полчаса, как успела заметить Реми, козлобородый его ни разу не пригубил. Он то пялился в окно, то – на девушку. Ремине это разглядывание не нравилось, но она терпела. Скворцов ушел на подстанцию, поставить на зарядку аккумуляторы джипа, перед этим он велел Реми не двигаться с места. В другой раз она бы и не подумала подчиняться, но сейчас, когда за окном бесновалась гроза, а в темной зале салуна ошивался какой-то подозрительный тип, не время было демонстрировать независимость.
Козлобородый опять уставился на Ремину и вдруг спросил:
– Веришь ли ты, дочь моя, в Господа нашего Вседержителя?
Реми захотелось огрызнуться: мол, я не дочь твоя, но она передумала и ответила:
– Верю, но подаяния на церковь делаю лишь после воскресной службы.
Козлобородый сокрушенно покачал головой, над которой не помешало бы поработать парикмахеру, и сказал:
– Святая Конгрегация Распространения Веры на Других Мирах не нуждается в подаяниях. Слава Вседержителю, презренный металл не оскверняет рук ее смиренных служителей, денно и нощно пекущихся о заблудших душах детей Господних…
«Как же, – подумала Ремина. – Не оскверняете вы… Бедному папа́, при всех его талантах, никогда столько не заработать, сколько святые отцы выкачивают из заблудших детей Господних…»
– Несчастные земноводные Сирены, – продолжал разглагольствовать миссионер, – были обречены на вечные адские муки, ибо не знали истинной веры…
– Они не знали никакой веры, отец Арух, – сказал Скворцов. – И не знают.
Ремина обрадовалась егерю, как никогда. Он возвышался над тщедушным отцом Арухом, словно дендрополип над хибарой. Миссионер в его присутствии сразу как-то потух, съежился, но не сдался.
– Вы, месье ученый, отрицаете истинную веру, – процедил он. – У вас самого душа обречена на вечные страдания в геенне огненной. Так не мешайте мне спасать эту юную заблудшую овцу!
«Это кто овца? Я?!» – Ремина вспыхнула до корней волос. Она готова была запустить в балабола его же собственным пивом, но егерь подмигнул и едва заметно покачал головой.
– Я слышал, святой отец, – произнес он, – что вы крестите аборигенов водой.
– Разумеется, – ответствовал отец Арух, – как и заповедано Сыном Божьим…
– То есть, – продолжал Скворцов, – поливаете им головы обыкновенной пресной водой?
– Освященной, месье грешник! Освященной!
– Допустим… Но дело в том, что для аксл этот ваш ритуал сродни ежедневному умыванию. Как вы собираетесь втолковать им, что поливание головы…
Реми вдруг вскрикнула и отпрянула от окна. Егерь наклонился, всматриваясь в залитое дождевой водой стекло. Было чего испугаться. С улицы заглядывал какой-то тип премерзкого вида. Вместо носа у него была черная дыра, способная поглотить космический корабль среднего радиуса действия.
– Это что еще за урод? – пробормотал Скворцов.
И тут входная дверь распахнулась, в салун ввалилась толпа мужчин в болотных сапогах и дождевиках с капюшонами, по виду – старателей, что добывали кристаллический марганец на абиссальных равнинах давно высохшего океана. Кристаллы марганца ценились в системе Поллукса, где этот минерал был много дороже золота. Егеря-биолога настораживало лишь одно обстоятельство: до ближайшего старательского поселка было не менее тысячи километров. И километры эти пролегали через Большой барьерный риф Хардегена – местность труднопроходимую. Но еще больше насторожило Скворцова поведение хозяина заведения, выскочившего на шум. Адольф Мюнцер по прозвищу Опарыш был калачом тертым, прошел огонь, воду и медные трубы. Вышибал в своем заведении не держал. Он сам мог вышибить кого угодно, а тут при виде «старателей» уменьшился в росте и сделался подобострастен.
– Проходите, проходите, гости дорогие! – залебезил он. – Сейчас я включу калорифер… Не желаете ли просушить одежду?.. Виски?.. Могу организовать шашлычок…
– Некогда нам, – рявкнул один из вошедших. – Еду, выпивку, что там у тебя еще – все грузи в машину… Чудовище! – окликнул он безносого, что пялился на Ремину и непрерывно облизывался, будто адрастейский псевдоваран. – Помоги хозяину!
– В какую машину? – спросил Опарыш.
– А что, у тебя еще одна есть?! – возмутился «старатель». – Та, под навесом! Которая на клеммах!
– Стоп, приятель! – сказал егерь. – Если я тебя правильно понял, ты собираешься грузить свое барахло в мой джип?
– Если та развалюха во дворе твоя, – откликнулся «приятель», – значит, ты меня правильно понял.
– А не много ли ты на себя берешь?!
– Я всегда беру столько, сколько мне нужно… А если какая-то шваль открывает пасть без моего разрешения, я снимаю с нее шкуру!
Скворцов хотел было сказать, что он думает о самозваных командирах, но вспомнил о Реми и промолчал.
Главарь «старателей» хмыкнул. Взгромоздился на табурет у стойки, отнял у Опарыша бутылку виски и запрокинул ее над своим ртом. Остальные разбрелись по салуну, заглядывали во все углы, хватали все, что подвернется под руку. Это был откровенный грабеж, но хозяин салуна не смел возражать. Напротив, он носился как угорелый, угощал бандитов, таскал из подсобки ящики и передавал их безносому Чудовищу.
Егерь покосился на миссионера, тот сидел в своем углу тихо, как мышь. Губы его беззвучно шевелились. Похоже, отец Арух молился. Скворцов незаметно кивнул Ремине. Она поднялась. Егерь показал глазами на дверь. Стараясь остаться незамеченными в суматохе, они двинулись к выходу.
– А вы куда? – без малейшей угрозы в голосе спросил главарь.
– Проветриться, – буркнул Скворцов. – Здесь душно…
– Не спеши, приятель, – отозвался главарь. – Скоро проветришься…
Егерь взялся за ручку двери.
– Я сказал: стоять!
– Иди ты!
Главарь мотнул головой. На Скворцова кинулись сразу трое. Первого он свалил мастерским ударом в челюсть. Второй споткнулся о тело первого, но успел метнуть нож. Егерь отпрянул, и нож воткнулся в притолоку над головой Реми. Дочь миллионера невольно взвизгнула.
– Девушку не трогать! – рявкнул главарь.
Третий бандит выхватил нунчаки и завертел ими перед носом Скворцова. Егерь отжал спиной дверь, схватил Ремину за руку и… чуть не получил сокрушительный удар по затылку.
Но уроки рукопашного боя, усвоенные за время службы, не пропали даром. Егерь ощутил легкое дуновение в области шеи, отклонил голову вправо и схватил Чудовище за руку, когда тот намеревался огреть строптивого биолога по голове. В руке бандит держал револьвер, поэтому, в довершение приема, Скворцов вывернул Чудовищу кисть. Монстр взвыл, упал на колени и выпустил оружие.
– Валите его, ребята, – бросил главарь.
Бандиты выхватили револьверы, но егерь опередил их. Два выстрела – два трупа. Скворцов стрелял наверняка, недаром же он был сержантом запаса звездной пехоты.
– Стволы на пол! – скомандовал егерь, взяв главаря на мушку. – Как бы вы ни стреляли, я быстрее…
Бандиты замешкались.
– Что скажешь, Жерех? – спросил один из них, толстяк в золотых очках, которые придавали ему вполне интеллигентный вид.
– Спрячьте пушки, парни! – велел Жерех. – Ты меня расстроил, приятель, – обратился он к Скворцову. – В общем, твоя шкура нам не нужна. Мы бы взяли, что нам требуется, и убрались бы отсюда…
– Ну так берите и убирайтесь! Мы-то вам зачем?!
Главарь покачал головой:
– Экий ты несообразительный… Я же сказал: ты нам не нужен! Ты, а не вы! Мы бы тебя отпустили, а мисс Марвелл любезно попросили бы проехать с нами. А теперь… Я даже не знаю, как нам поступить… Твое мнение, Профессор?
Очкастый толстяк поджал губы.
– Мнээ… – проблеял он. – Если исходить из соображений целесообразности, то лишний рот на Барьере хуже пистолета…
– Так я и знал, Колбасинский, – откликнулся Жерех, – что ты разбираешься только в аборигенах, а в человеческой психологии ни хрена не смыслишь… В общем так, приятель, – снова обратился он к Скворцову. – Хочешь, чтобы девчонка была в порядке, пойдешь с нами. А нет – как бы ты метко ни стрелял, мои орлы тебя все равно на ремешки порежут. И боюсь, не тебя одного… Ну, так каков твой ответ?
Ответить егерь не успел. Из подсобки выскочил Опарыш, и на этот раз в руках он держал не ящик тушенки, а двустволку.
– А ну убирайтесь, уроды! – заорал он и пальнул в потолок.
Убранные было револьверы снова очутились в руках бандитов. Поднялась бешеная пальба. Обеденную залу салуна заволокло пороховым дымом. Самым разумным было подхватить Реми и дать деру, но Скворцов никак не мог ее отыскать. Отстреливаясь наугад, он метался по зале, натыкался на столы и стулья, спотыкался об убитых и раненых бандитов. Звенели стекла, трещала мебель. Кто в кого стреляет, разобрать было невозможно. Сам егерь каким-то чудом оставался без единой царапины.
И вдруг все стихло. Дым унесло в разбитые окна. Скворцов осмотрелся. Почти все бандиты были на ногах, между опрокинутых столов лежало всего несколько человек. Двое – на совести егеря. Остальным досталось из дробовика, судя по ранам – заряженного картечью. Сам владелец ружья, изрешеченный добрым десятком пуль, валялся под стойкой. На лицо его из опрокинутой бутылки стекала светло-коричневая струйка. Жерех поднял ее и допил оставшееся виски.
Реми нигде не было.
– Та-ак, – протянул главарь. – Где девушка, недобитки?
Скрипнула входная дверь, и на пороге показался отец Арух. За собой он волок отчаянно сопротивляющуюся Ремину.
Жерех мотнул головой, и уцелевшие бандиты бросились помогать миссионеру. Егерь кинулся в драку. Ему удалось сбить с ног одного бандита, расквасить нос другому, выбить несколько зубов третьему, но люди Жереха тоже оказались не лыком шиты. Скворцова быстро повалили на пол. Он получил несколько раз подкованными мысками сапог по ребрам и понял, что сопротивляться уже не в силах. Он мог лишь смотреть, как связывают Реми.
– Так-то лучше, – сказал главарь. – Теперь берем этих двоих и уходим.
– Надеюсь, ваше превосходительство, – подал голос святой отец, – вы проявите христианское милосердие?
Жерех воззрился на него, как на редкое животное.
– А ты о чем думал, святоша, когда хватал девку? – поинтересовался он. – О милосердии?
– О спасении души заблудшей рабы Божьей, – проговорил Арух, поигрывая сорванным с Реми подарком Кристо – рубиновым сердечком. – Верю, что ниспосланные испытания заставят ее повернуться лицом к истинной вере. – Он швырнул значок на загаженный пластиковый пол и с наслаждением растоптал.
– Ну ты и гнида! – откликнулся главарь. – Ладно, будешь жить. Заслужил…
– Господь Вседержитель не оставит вас своими милостями!
– Еще слово, – окрысился Жерех, – и я устрою тебе мученическую кончину, ханжа!
Отец Арух воздел очи горе, пал на колени и начал громко, напоказ молиться. Бандиты заржали. Кто-то швырнул в миссионера пустой бутылкой.
– Хорош веселиться, выступаем, – приказал главарь. – Кто может идти, пусть пошевеливается, кто не может – подохнет. Так гласит закон Братства… Хибару – сжечь!
– Отпусти девушку, – сказал Скворцов. – Зачем она тебе…
– Чудовище, – отозвался на это главарь, – заткни ему пасть!
– Не надо, – сказал егерь. – Я понял.
– Отставить, Чудовище, – велел Жерех. – Наручники на него, и в машину. Да пошевеливайтесь, отморозки!
Скворцову сковали руки и вынесли во двор, будто мебель. Положили в багажник джипа бок о бок со связанной Реми. Рты им заклеили скотчем. Вскоре в машину погрузились все, кто уцелел в перестрелке. За руль сел Колбасинский. Жерех устроился рядом с ним. Зажужжал электродвижок, джип выехал из-под навеса. Егерь втянул было голову в плечи, но понял, что ливень прекратился. Позади раздался хлопок, и почти сразу же загудело пламя. Скворцов понял, что бандиты облили салун покойного Опарыша тетратилом, в котором горит все – дерево, металл, камень, лишь бы окружающая среда была насыщена кислородом. Перегруженный джип выкатился на дорогу и, расплескивая колесами жидкую грязь, покатил на юго-запад.
Поездка продолжалась недолго. В том месте, где дорога сворачивала к Персефоне, бандиты выгрузились из джипа и выволокли из багажника заложников.
Впереди возвышались величественные башни Большого барьера Хардегена, у подножия которого группу Жереха ждали проводники.
Других подробностей его внешности Ремине рассмотреть не удалось. В придорожном салуне было темно. Похоже, хозяин экономил на электричестве. Козлобородый сидел за соседним столиком. Перед незнакомцем стоял бокал с пивом, но за последние полчаса, как успела заметить Реми, козлобородый его ни разу не пригубил. Он то пялился в окно, то – на девушку. Ремине это разглядывание не нравилось, но она терпела. Скворцов ушел на подстанцию, поставить на зарядку аккумуляторы джипа, перед этим он велел Реми не двигаться с места. В другой раз она бы и не подумала подчиняться, но сейчас, когда за окном бесновалась гроза, а в темной зале салуна ошивался какой-то подозрительный тип, не время было демонстрировать независимость.
Козлобородый опять уставился на Ремину и вдруг спросил:
– Веришь ли ты, дочь моя, в Господа нашего Вседержителя?
Реми захотелось огрызнуться: мол, я не дочь твоя, но она передумала и ответила:
– Верю, но подаяния на церковь делаю лишь после воскресной службы.
Козлобородый сокрушенно покачал головой, над которой не помешало бы поработать парикмахеру, и сказал:
– Святая Конгрегация Распространения Веры на Других Мирах не нуждается в подаяниях. Слава Вседержителю, презренный металл не оскверняет рук ее смиренных служителей, денно и нощно пекущихся о заблудших душах детей Господних…
«Как же, – подумала Ремина. – Не оскверняете вы… Бедному папа́, при всех его талантах, никогда столько не заработать, сколько святые отцы выкачивают из заблудших детей Господних…»
– Несчастные земноводные Сирены, – продолжал разглагольствовать миссионер, – были обречены на вечные адские муки, ибо не знали истинной веры…
– Они не знали никакой веры, отец Арух, – сказал Скворцов. – И не знают.
Ремина обрадовалась егерю, как никогда. Он возвышался над тщедушным отцом Арухом, словно дендрополип над хибарой. Миссионер в его присутствии сразу как-то потух, съежился, но не сдался.
– Вы, месье ученый, отрицаете истинную веру, – процедил он. – У вас самого душа обречена на вечные страдания в геенне огненной. Так не мешайте мне спасать эту юную заблудшую овцу!
«Это кто овца? Я?!» – Ремина вспыхнула до корней волос. Она готова была запустить в балабола его же собственным пивом, но егерь подмигнул и едва заметно покачал головой.
– Я слышал, святой отец, – произнес он, – что вы крестите аборигенов водой.
– Разумеется, – ответствовал отец Арух, – как и заповедано Сыном Божьим…
– То есть, – продолжал Скворцов, – поливаете им головы обыкновенной пресной водой?
– Освященной, месье грешник! Освященной!
– Допустим… Но дело в том, что для аксл этот ваш ритуал сродни ежедневному умыванию. Как вы собираетесь втолковать им, что поливание головы…
Реми вдруг вскрикнула и отпрянула от окна. Егерь наклонился, всматриваясь в залитое дождевой водой стекло. Было чего испугаться. С улицы заглядывал какой-то тип премерзкого вида. Вместо носа у него была черная дыра, способная поглотить космический корабль среднего радиуса действия.
– Это что еще за урод? – пробормотал Скворцов.
И тут входная дверь распахнулась, в салун ввалилась толпа мужчин в болотных сапогах и дождевиках с капюшонами, по виду – старателей, что добывали кристаллический марганец на абиссальных равнинах давно высохшего океана. Кристаллы марганца ценились в системе Поллукса, где этот минерал был много дороже золота. Егеря-биолога настораживало лишь одно обстоятельство: до ближайшего старательского поселка было не менее тысячи километров. И километры эти пролегали через Большой барьерный риф Хардегена – местность труднопроходимую. Но еще больше насторожило Скворцова поведение хозяина заведения, выскочившего на шум. Адольф Мюнцер по прозвищу Опарыш был калачом тертым, прошел огонь, воду и медные трубы. Вышибал в своем заведении не держал. Он сам мог вышибить кого угодно, а тут при виде «старателей» уменьшился в росте и сделался подобострастен.
– Проходите, проходите, гости дорогие! – залебезил он. – Сейчас я включу калорифер… Не желаете ли просушить одежду?.. Виски?.. Могу организовать шашлычок…
– Некогда нам, – рявкнул один из вошедших. – Еду, выпивку, что там у тебя еще – все грузи в машину… Чудовище! – окликнул он безносого, что пялился на Ремину и непрерывно облизывался, будто адрастейский псевдоваран. – Помоги хозяину!
– В какую машину? – спросил Опарыш.
– А что, у тебя еще одна есть?! – возмутился «старатель». – Та, под навесом! Которая на клеммах!
– Стоп, приятель! – сказал егерь. – Если я тебя правильно понял, ты собираешься грузить свое барахло в мой джип?
– Если та развалюха во дворе твоя, – откликнулся «приятель», – значит, ты меня правильно понял.
– А не много ли ты на себя берешь?!
– Я всегда беру столько, сколько мне нужно… А если какая-то шваль открывает пасть без моего разрешения, я снимаю с нее шкуру!
Скворцов хотел было сказать, что он думает о самозваных командирах, но вспомнил о Реми и промолчал.
Главарь «старателей» хмыкнул. Взгромоздился на табурет у стойки, отнял у Опарыша бутылку виски и запрокинул ее над своим ртом. Остальные разбрелись по салуну, заглядывали во все углы, хватали все, что подвернется под руку. Это был откровенный грабеж, но хозяин салуна не смел возражать. Напротив, он носился как угорелый, угощал бандитов, таскал из подсобки ящики и передавал их безносому Чудовищу.
Егерь покосился на миссионера, тот сидел в своем углу тихо, как мышь. Губы его беззвучно шевелились. Похоже, отец Арух молился. Скворцов незаметно кивнул Ремине. Она поднялась. Егерь показал глазами на дверь. Стараясь остаться незамеченными в суматохе, они двинулись к выходу.
– А вы куда? – без малейшей угрозы в голосе спросил главарь.
– Проветриться, – буркнул Скворцов. – Здесь душно…
– Не спеши, приятель, – отозвался главарь. – Скоро проветришься…
Егерь взялся за ручку двери.
– Я сказал: стоять!
– Иди ты!
Главарь мотнул головой. На Скворцова кинулись сразу трое. Первого он свалил мастерским ударом в челюсть. Второй споткнулся о тело первого, но успел метнуть нож. Егерь отпрянул, и нож воткнулся в притолоку над головой Реми. Дочь миллионера невольно взвизгнула.
– Девушку не трогать! – рявкнул главарь.
Третий бандит выхватил нунчаки и завертел ими перед носом Скворцова. Егерь отжал спиной дверь, схватил Ремину за руку и… чуть не получил сокрушительный удар по затылку.
Но уроки рукопашного боя, усвоенные за время службы, не пропали даром. Егерь ощутил легкое дуновение в области шеи, отклонил голову вправо и схватил Чудовище за руку, когда тот намеревался огреть строптивого биолога по голове. В руке бандит держал револьвер, поэтому, в довершение приема, Скворцов вывернул Чудовищу кисть. Монстр взвыл, упал на колени и выпустил оружие.
– Валите его, ребята, – бросил главарь.
Бандиты выхватили револьверы, но егерь опередил их. Два выстрела – два трупа. Скворцов стрелял наверняка, недаром же он был сержантом запаса звездной пехоты.
– Стволы на пол! – скомандовал егерь, взяв главаря на мушку. – Как бы вы ни стреляли, я быстрее…
Бандиты замешкались.
– Что скажешь, Жерех? – спросил один из них, толстяк в золотых очках, которые придавали ему вполне интеллигентный вид.
– Спрячьте пушки, парни! – велел Жерех. – Ты меня расстроил, приятель, – обратился он к Скворцову. – В общем, твоя шкура нам не нужна. Мы бы взяли, что нам требуется, и убрались бы отсюда…
– Ну так берите и убирайтесь! Мы-то вам зачем?!
Главарь покачал головой:
– Экий ты несообразительный… Я же сказал: ты нам не нужен! Ты, а не вы! Мы бы тебя отпустили, а мисс Марвелл любезно попросили бы проехать с нами. А теперь… Я даже не знаю, как нам поступить… Твое мнение, Профессор?
Очкастый толстяк поджал губы.
– Мнээ… – проблеял он. – Если исходить из соображений целесообразности, то лишний рот на Барьере хуже пистолета…
– Так я и знал, Колбасинский, – откликнулся Жерех, – что ты разбираешься только в аборигенах, а в человеческой психологии ни хрена не смыслишь… В общем так, приятель, – снова обратился он к Скворцову. – Хочешь, чтобы девчонка была в порядке, пойдешь с нами. А нет – как бы ты метко ни стрелял, мои орлы тебя все равно на ремешки порежут. И боюсь, не тебя одного… Ну, так каков твой ответ?
Ответить егерь не успел. Из подсобки выскочил Опарыш, и на этот раз в руках он держал не ящик тушенки, а двустволку.
– А ну убирайтесь, уроды! – заорал он и пальнул в потолок.
Убранные было револьверы снова очутились в руках бандитов. Поднялась бешеная пальба. Обеденную залу салуна заволокло пороховым дымом. Самым разумным было подхватить Реми и дать деру, но Скворцов никак не мог ее отыскать. Отстреливаясь наугад, он метался по зале, натыкался на столы и стулья, спотыкался об убитых и раненых бандитов. Звенели стекла, трещала мебель. Кто в кого стреляет, разобрать было невозможно. Сам егерь каким-то чудом оставался без единой царапины.
И вдруг все стихло. Дым унесло в разбитые окна. Скворцов осмотрелся. Почти все бандиты были на ногах, между опрокинутых столов лежало всего несколько человек. Двое – на совести егеря. Остальным досталось из дробовика, судя по ранам – заряженного картечью. Сам владелец ружья, изрешеченный добрым десятком пуль, валялся под стойкой. На лицо его из опрокинутой бутылки стекала светло-коричневая струйка. Жерех поднял ее и допил оставшееся виски.
Реми нигде не было.
– Та-ак, – протянул главарь. – Где девушка, недобитки?
Скрипнула входная дверь, и на пороге показался отец Арух. За собой он волок отчаянно сопротивляющуюся Ремину.
Жерех мотнул головой, и уцелевшие бандиты бросились помогать миссионеру. Егерь кинулся в драку. Ему удалось сбить с ног одного бандита, расквасить нос другому, выбить несколько зубов третьему, но люди Жереха тоже оказались не лыком шиты. Скворцова быстро повалили на пол. Он получил несколько раз подкованными мысками сапог по ребрам и понял, что сопротивляться уже не в силах. Он мог лишь смотреть, как связывают Реми.
– Так-то лучше, – сказал главарь. – Теперь берем этих двоих и уходим.
– Надеюсь, ваше превосходительство, – подал голос святой отец, – вы проявите христианское милосердие?
Жерех воззрился на него, как на редкое животное.
– А ты о чем думал, святоша, когда хватал девку? – поинтересовался он. – О милосердии?
– О спасении души заблудшей рабы Божьей, – проговорил Арух, поигрывая сорванным с Реми подарком Кристо – рубиновым сердечком. – Верю, что ниспосланные испытания заставят ее повернуться лицом к истинной вере. – Он швырнул значок на загаженный пластиковый пол и с наслаждением растоптал.
– Ну ты и гнида! – откликнулся главарь. – Ладно, будешь жить. Заслужил…
– Господь Вседержитель не оставит вас своими милостями!
– Еще слово, – окрысился Жерех, – и я устрою тебе мученическую кончину, ханжа!
Отец Арух воздел очи горе, пал на колени и начал громко, напоказ молиться. Бандиты заржали. Кто-то швырнул в миссионера пустой бутылкой.
– Хорош веселиться, выступаем, – приказал главарь. – Кто может идти, пусть пошевеливается, кто не может – подохнет. Так гласит закон Братства… Хибару – сжечь!
– Отпусти девушку, – сказал Скворцов. – Зачем она тебе…
– Чудовище, – отозвался на это главарь, – заткни ему пасть!
– Не надо, – сказал егерь. – Я понял.
– Отставить, Чудовище, – велел Жерех. – Наручники на него, и в машину. Да пошевеливайтесь, отморозки!
Скворцову сковали руки и вынесли во двор, будто мебель. Положили в багажник джипа бок о бок со связанной Реми. Рты им заклеили скотчем. Вскоре в машину погрузились все, кто уцелел в перестрелке. За руль сел Колбасинский. Жерех устроился рядом с ним. Зажужжал электродвижок, джип выехал из-под навеса. Егерь втянул было голову в плечи, но понял, что ливень прекратился. Позади раздался хлопок, и почти сразу же загудело пламя. Скворцов понял, что бандиты облили салун покойного Опарыша тетратилом, в котором горит все – дерево, металл, камень, лишь бы окружающая среда была насыщена кислородом. Перегруженный джип выкатился на дорогу и, расплескивая колесами жидкую грязь, покатил на юго-запад.
Поездка продолжалась недолго. В том месте, где дорога сворачивала к Персефоне, бандиты выгрузились из джипа и выволокли из багажника заложников.
Впереди возвышались величественные башни Большого барьера Хардегена, у подножия которого группу Жереха ждали проводники.
9
Львиная звезда пристроилась в зарослях рыжей ламинарии. Моллюск был сытым и почти не маскировался, но все-таки, если бы не акслы, они угодили бы в его объятия всей компанией.
Проводник дернул ноздрями и поднял руку. Растопырил пальцы, демонстрируя расписанную капиллярными дорожками перепонку.
Похитители остановились. Ремину и Скворцова посадили на землю. Жерех, Лазарус и проводник вышли вперед. Стали о чем-то вполголоса совещаться.
Реми было безразлично, о чем говорят бандиты. Она запыхалась и не могла восстановить дыхание, потому что рот был заклеен скотчем. Скворцов нащупал ее пальцы связанными за спиной руками. Егерь желал приободрить Реми, и она была безмерна ему благодарна, до слез на глазах благодарна. Если бы не Скворцов… Рассуждать так – эгоистично и неблагородно, но действительно, если бы его не было рядом, она бы вовсе потеряла голову от отчаяния и страха.
А Скворцов смотрел на львиную звезду. И молился, чтоб бандиты не схватились за стволы. Если они откроют огонь, то моллюск дорого отплатит обидчикам. Кто-то, наверное, сумеет взять ноги в руки, но только не он и не Реми…
Тропы, что ведут через Большой барьер Хардегена, можно пересчитать по пальцам одной руки. Бандиты упорно продвигаются на юго-запад; вернуться к подножию барьера и выбрать другой путь почти наверняка означает стычку с отрядом колониальной охраны. Колохра Сирены обычно вялая и безынициативная, как акслы, но она, скорее всего, уже засуетились. Шутка ли, салун Опарыша – вдребезги, до зубов вооруженная банда захватывает заложников и уходит в рифы. Все это происходит в то время, когда на планете находятся государственные чиновники высшего ранга и один очень-очень богатенький Буратино со свитой.
Проводник подозвал жестом одного из аксл. Абориген фыркнул и поплелся по тропе мимо львиной звезды. Моллюск молниеносно скользнул вбок, подмял под себя акслу и с ним в желудке переместился на прежнее место. Жерех с сомнением поглядел на проводника, а тот подозвал второго акслу и снова отправил на заклание. Аксла и не подумал возражать, бездумно пошел вперед, как и его предшественник. Львиная звезда повторила свой маневр. Чтоб сохранить прыть, моллюск высвободил проглоченного аборигена: тот остался, покрытый слизью, на земле, он уже был обожжен и не мог передвигаться. Только молча перебирал в воздухе ногами, словно поднимался по лестнице. Через три секунды моллюск снова вернулся в заросли ламинарии. Его середина раздулась, кожистая мембрана натянулась до прозрачности, переполненный желудочный мешок трепетал, словно гигантское сердце.
Проводник дернул ноздрями и поднял руку. Растопырил пальцы, демонстрируя расписанную капиллярными дорожками перепонку.
Похитители остановились. Ремину и Скворцова посадили на землю. Жерех, Лазарус и проводник вышли вперед. Стали о чем-то вполголоса совещаться.
Реми было безразлично, о чем говорят бандиты. Она запыхалась и не могла восстановить дыхание, потому что рот был заклеен скотчем. Скворцов нащупал ее пальцы связанными за спиной руками. Егерь желал приободрить Реми, и она была безмерна ему благодарна, до слез на глазах благодарна. Если бы не Скворцов… Рассуждать так – эгоистично и неблагородно, но действительно, если бы его не было рядом, она бы вовсе потеряла голову от отчаяния и страха.
А Скворцов смотрел на львиную звезду. И молился, чтоб бандиты не схватились за стволы. Если они откроют огонь, то моллюск дорого отплатит обидчикам. Кто-то, наверное, сумеет взять ноги в руки, но только не он и не Реми…
Тропы, что ведут через Большой барьер Хардегена, можно пересчитать по пальцам одной руки. Бандиты упорно продвигаются на юго-запад; вернуться к подножию барьера и выбрать другой путь почти наверняка означает стычку с отрядом колониальной охраны. Колохра Сирены обычно вялая и безынициативная, как акслы, но она, скорее всего, уже засуетились. Шутка ли, салун Опарыша – вдребезги, до зубов вооруженная банда захватывает заложников и уходит в рифы. Все это происходит в то время, когда на планете находятся государственные чиновники высшего ранга и один очень-очень богатенький Буратино со свитой.
Проводник подозвал жестом одного из аксл. Абориген фыркнул и поплелся по тропе мимо львиной звезды. Моллюск молниеносно скользнул вбок, подмял под себя акслу и с ним в желудке переместился на прежнее место. Жерех с сомнением поглядел на проводника, а тот подозвал второго акслу и снова отправил на заклание. Аксла и не подумал возражать, бездумно пошел вперед, как и его предшественник. Львиная звезда повторила свой маневр. Чтоб сохранить прыть, моллюск высвободил проглоченного аборигена: тот остался, покрытый слизью, на земле, он уже был обожжен и не мог передвигаться. Только молча перебирал в воздухе ногами, словно поднимался по лестнице. Через три секунды моллюск снова вернулся в заросли ламинарии. Его середина раздулась, кожистая мембрана натянулась до прозрачности, переполненный желудочный мешок трепетал, словно гигантское сердце.