Минков Святослав. Алхимия любви

   "Поздравления принимаются в церкви. Для телеграмм: Омайников. Ул. Майский букет, б".
   Так объявляют в газете за два-три дня до свадьбы, и это значит: все вы, близкие друзья и знакомые, если вы навострили зубы поесть и выпить на чужой счет, прежде всего приходите в церковь, а там еще посмотрим, кто из вас шепотом получит приглашение посетить дом молодоженов. А кто из вас посовестливей, тот может даже и в церковь не приходить, а ограничиться одной телеграммой - мол, "поздравляю с законным браком", чтобы не выглядеть простаком или завистливым человеком.
   Однако все же накануне самой свадьбы Беба и Буби берут карандаш и кусок белой бумаги и в сотый раз ведут счет людям, которых обязательно нужно пригласить на свадебный пир после венчания. В первонааальный план входят, конечно, только десять человек, образующих, как говорится, элиту двух родов, но потом около каждого десятка вырастает, как коварная и навязчивая тень, еще по одному и становится уже двадцать, а к двадцати прибавляются еще двадцать, и становится сорок, а когда прибавишь к ним еще забытых, то вот тебе и на: уже перевалило за шестьдесят человек-все это крупные, здоровые люди, с широкими глотками, с бездонными желудками, для которых и целого стада поросят не хватит, не то что стульев, чашек, тарелок, ножей да вилок. Тьфу, черт его возьми, - злятся молодые и ломают головы над неразрешимой задачей. Если пригласишь этого, то нельзя не пригласить и того, а если пригласить и того, то как же ты обойдешь его брата и сноху?.
   - Ну вот что? - вмешивается тогда отец Бебы, - предоставьте это дело тете Ружице. Она знает, кого пригласить, а кого обмануть, заставить поскользнуться на арбузной корочке. При этом она так может объяснить, что если и в могилу толкнет кого-нибудь, то все равно тому приятно будет. Второй такой ловкой женщины, как она, не сыскать!
   И действительно, тетя Ружица, приходившаяся старшей сестрой полковнику запаса и такая же точно, как и он, маленькая, но, несмотря на это, умевшая говорить так быстро и так сладко, что слушатель прямо-таки чувствовал, как кто-то его щекочет, поглаживая по ушам мягким перышком, - вот этой-то именно тетушке Ружице и была определена деликатная роль английского дипломата, который может столкнуть тебя со стометровой высоты, но перед этим подстелет целую дюжину пуховиков, так что, когда ты упадешь на землю, то хотя бы ты после этого на всю жизнь остался калекой, на тебе не будет ни единой царапинки или капельки крови. Впрочем, о бесподобной тетушке Ружице и о ее словесном искусстве мы поговорим подробнее после венчания, а сейчас войдем в церковь и побудем на долгожданной брачной церемонии, несмотря на некоторую неловкость оттого, что никто нас на свадьбу не приглашал.
   Большой род - большое дело, право! Церковь полна народа. В нескольких метрах перед алтарем постлан маленький коврик, а на коврике стоят Беба и Буби, до крайности довольные тем, что самое большее через полчаса они уже станут законными супругами. Перед молодоженами стоят трое священников, один из которых читает евангелие, а другие двое бормочут что-то себе под нос и время от времени поют, как породистые петухи, одно бесконечное "ами-и-и-инь!", чтобы придать как можно больше торжественности венчанию. Совсем близко позади вступающей в брак парочки, вытянувшись в струнку, стоят кум и кума, посаженые мать и отец, они же шаферы, напоминая бездушных манекенов какогонибудь магазина дешевого готового платья, так как кума одета в вишневое шелковое платье с блестящими металлическими пуговицами и с бесчисленным множеством бантиков и завязочек, а кум - в сюртук и лакированные ботинки. Здесь мы откроем скобку и сообщим читателю специально до сих пор скрываемую тайну, что кумовья, посаженые, шафер и шаферица - это не кто иные, как известный уже по имени начальник отдела министерства финансов Власаки Топлийский и его супруга Мара, которая доводится тетей по материнской линии нашему герою. Ряд далеко идущих соображений предопределил, чтобы в посаженые были избраны именно эти двое, и тем более необходимо было остановить свой выбор именно на них еще и потому, что от них предстояло получить не только обычные, но и особенные подарки, так как Власаки Топлийский являлся как бы ангелом-хранителем в служебной карьере Буби, и в силу этого обстоятельства молодожены, как гласит народная поговорка, одним выстрелом убивали двух зайцев.
   Пока наши герои смиренно стоят на пестром церковном коврике и с благоговением приобщаются святого таинства бракосочетания, публика вокруг шумит и волнуется, охваченная каким-то полурадостным, полуироническим настроением. Подруги Бебы собрались в одном месте и завистливым взглядом следят за каждым движением жениха и невесты, прослезясь, будто от умиления, и пошмыгивая носом, криво улыбаются, а про себя чувствуют, что подлинная причина их слез коренится в страхе, как бы им самим не остаться незамужними и не дожить до позорной участи старых дев-бобылок. А те из присутствующих, которые стоят подальше, встают на цыпочки, чтобы непрерывно созерцать молодоженов, поистине заслуживающих этого любопытства и внимания.
   Стоя рядышком друг подле дружки в жестяных венцах на голове, как царь и царица из какого-нибудь настоящего карнавала, невеста и ее избранник держат в руках по большой зажженной свече с шелковым бантиком. О Беба, Беба, - ты, которая сейчас вся в белом и с этим огромным букетом белой гвоздики выглядишь красивее самой сказочной феи, - можешь ли ты допустить, что только через три года ты, та же самая, будешь весить восемьдесят килограммов, будешь ходить с растрепанными волосами и со спущенными чулками, одетая в какой-то изорванный бумазейный пенюар, что именно ты будешь подстерегать, как змея, человека, стоящего в этот миг рядом с тобой? И ты, Буби, у которого всего-то добра, что единственный галстук и белый восковой цветок в петлице, и все-таки ты похож на франта в своем старом черном костюме, - веришь ли ты, что очень скоро наступит время, когда ты будешь ходить в заштопанных брюках, в пиджаке с отрепанными рукавами и забудешь о пригрезившемся тебе семейном очаге, будешь стучать кулаками по столу, бить тарелки, выловив в супе волос или мертвую муху?
   Но Беба и Буби были ослеплены блеском венчального обряда и не думали о том, что их ожидает. Священники подали им знак, и они начали обходить вокруг коврика. Вслед за ними тронулись посаженые отец и мать, поддерживающие венцы над их головами, но венец на голове жениха настолько мал, что едва держится у него на макушке, и если бы посаженый отец не прижимал его изо всей силы, то он наверняка скатился бы на пол, испортив весь эффект брачного шествия. Как раз в эту незабываемую минуту, когда молодые кружатся вокруг аналоя под одобрительный смех присутствующей публики, откуда-то неожиданно выбегает маленькая, как мышь, женщина с большим серебряным подносом в руке и начинает щедро разбрасывать во все стороны карамель и леденцы, на которые, как цыплята, набрасывается кучей детвора родственников, пришедшая на свадьбу исключительно из-за этой дешевой добычи. Глубоко убежденные в чудодейственной силе конфет, разбрасываемых в церкви во время венчания и сулящих, по народному поверью, верный брак тому, кто от них откусит, подруги Бебы также взяли по одной конфетке, но только не так смело, как дети. Они наступали на конфету ногой, настороженно оглядывались и, убедившись, что никто на них не смотрит, как бы невзначай роняли платочек, наклонялись будто бы за ним, вместе с платочком поднимали залог своего замужества и быстро прятали его в свои сумочки.
   Когда все конфеты были разбросаны и венчальная церемония пришла к своему неизбежному концу, невеста и жених отошли немного в сторону и начали принимать поздравления. К ним подошли и их родители и посаженые отец и мать, и поздравителю необходимо пройти через восемь пар рук и с улыбкой произнести восемь раз все одни и те же пожелания, чтобы засвидетельствовать не только свое хорошее воспитание, но даже и необходимое для данного случая терпение. Один за другим потянулись бесконечной вереницей родственники, близкие и знакомые, и каждый считал себя обязанным сказать чтонибудь умное и задушевное, на что наши герои отвечали неизменной ликующей улыбкой. Проходили и отходили в сторону центральные фигуры этого свадебного парада, офицеры, судьи, торговцы, разряженные дамы в модных шляпках и с приятными манерами, приятели и сослуживцы Буби, заплаканные подруги Бебы, затем потянулись тихие и скромные люди из простонародья, которые здоровались как-то одеревенело, хватая мягкую, нежную руку невесты своими крупными мозолистыми лапами, и, наконец, пошли представители какого-то неопределенного сословия: дородный пожилой домовладелец в сандалиях и с железной палкой в руке, старая пучеглазая соседка по кварталу в черном платке, хромоногий оружейный мастер в красном галстуке с булавкой в виде оскаленного черепа, что открыто демонстрировало его опасную профессию.
   Пока молодожены принимают поздравления, маленькая женщина, в чьем лице читатель без труда узнает прекрасную тетушку Ружицу, шныряет туда-сюда по церкви, прилипает к какой-нибудь высокопоставленной особе и шепчет ей что-то на ушко, приглашая в дом невесты, где найдется что покушать и выпить. Потом та же самая женщина подходит к кому-нибудь другому и самым деликатным образом внушает ему, чтобы он простился с мыслью о какой бы то ни было свадебной гулянке и отправлялся прямехонько домой.
   - Э-э-эх, милая Божанка, - говорит она в другом случае, где же ты пропадаешь, душечка? Ведь какникак родственницы мы, а все никак не повидаемся. Позавчера, поверишь ли, думаю о тебе и говорю: как-то там Божанка поживает? Погоди-ка уж, приглашу ее после свадьбы к себе домой, наговоримся вволю, насидимся вдоволь. А эти, молодые-то, понимаешь ли, решили позвать только официальных гостей, чтоб, как поистине правильно говорится, пыль в глаза пустить! "Да что это вы, ведь у вас-то только одна-единственная тетя Божанка, - говорю им, - да разве можно ее не пригласить?" - "Жаль нам, очень нам жаль тетю Божанку, - говорят они, - но мы ее после специально пригласим вместе с другими родственниками, пригласим какнибудь вечером, соберемся в кругу своих людей..." Ну, а как ты поживаешь? Письма от Васильчо часто получаешь?
   Но публика не так проста. Врожденным к обжорству инстинктом она понимает, что в доме невесты приготовлена свадебная трапеза, на которой будут присут. ствовать и официальные гости, и родственники, и бог знает какие еще другие проходимцы. И все это общество, которое всего несколько минут тому назад с неподдельной сердечностью поздравляло и желало всего наилучшего новобрачным, вдруг озлобляется и настраивается враждебно не только к молодоженам и к их родителям, но даже и к тем, которые удостоены внимания и будут приглашены на пир.
   И когда Беба и Буби, все такие же торжественные и ликующие, выходят из церкви и усаживаются в автомобиль, чтобы отправиться в фотографию, когда после них в нескольких других автомобилях скрываются их родители, посаженые, наиболее близкие родственники и знакомые, в церковном дворе совсем ясно можно услышать следующие достойные быть отмеченными реплики:
   - Не-ет, тут дело не в угощении! Выпьешь, скажем, стакан вина, съешь бутерброд, велико ли дело?! Вопрос идет о соблюдении обычая.
   - Конечно, разумеется! Встретился, к примеру, с человеком, ну и скажи: а ну-ка, иди сюда, выпьем за здоровье новобрачных! Да ты только скажи, а человек еще, может быть, и не пойдет.
   - Воспитания нет у этих господ! Элементарного воспитания! Оказал я им честь, пришел в церковь их поздравить, а они тебя и в грош не ставят. А ведь мы как-никак родственники!
   - И чему ты удивляешься? Да ведь это же болгарин. Когда ты ему нужен, он будет лицемерить и по плечу тебя потреплет, а когда дело дойдет до того, чтобы тебя угостить, так он извини, говорит, в другой раз соберемся как следует. А ну их совсем, скупердяев этих, пускай они себе там головы посворачивают! Не помрем мы без их закусок и вина! Мы и сами можем приготовить себе закуску, получше ихней!
   * * *
   Водился в прежнее время в фотографических ателье незабываемый декорум, среди которого человек чувствовал себя в самых недрах природы: скалы из клеенки, вековые деревья из холстины, широкая лестница, ведущая в замок, идиллические родники с буйной растительностью вокруг, а на переднем плане - какой-нибудь трехногий столик, покрытый кружевной скатерткой, а на столике - толстая, долженствовавшая символизировать кабинетную науку, книга. Тогдашние фотографы ставили клиента, как монумент, к трехногому столику, глубокомысленно опускали его указательный палец на толстую книгу, а потом вручали ему портрет с физиономией философа. Тогдашние фотографы, стало быть, уважали своих клиентов и индивидуализировали их при помощи искусственной природы и книжной мудрости, чтобы представить их умнее, чем они были в действительности. Нынешние фотографы, наоборот, смотрят, как бы сделать человека еще глупее, чем он есть на самом деле, и поэтому снимают его не только без пейзажа, не только без столика и толстой книги, но и, кроме того, заставляют его стоять перед объективом аппарата в самой уродливой позе. Они, понимаете ли, так немилосердно поворачивают ему голову, что подбородок оказывается на спине, а глаза блестят как в какой-то ужасной агонии, а потом, когда фотограф показывает снимок, клиент прокашливается с естественным смущением перед своим собственным изображением и, разумеется, протестует, но фотограф успокаивает его замечанием, что такова уж мода: чтобы на портрете вместо глаз были видны одни только белки, или только одни ноздри, или, наконец, только одно громадное ухо-иначе говоря, модно, стало быть, чтобы человек выглядел как зарезанный.
   Но все же здоровые традиции вечного изобразительного искусства не ушли навсегда благодаря капризам и своеволию современных фотографов, а успели наложить свой отпечаток на их работу, особенно когда снимок увековечивает какое-нибудь крупное событие в жизни человека. Таковы, например, групповые снимки учениц последнего класса средней школы - эти всегда трогательно целомудренные ученицы фотографируются, усевшись амфитеатром вместе со своей классной наставницей и с преподавателями в первом ряду; затем идут коллективные портреты правления какого-нибудь кустарно-промыслового объединения, на которых председатель обязательно сидит в центре, бесцеремонно закинув толстую ногу на ногу, отчего штанины задираются вверх, обнажая завязки кальсон; таковы, наконец, и свадебные портреты, на которых невеста и жених любой ценой должны выглядеть донельзя разнеженными. В такого рода снимках уже не могут иметь места никакие выкрутасы и выдумки фотографа, в них должны быть строжайше соблюдены законы классического реализма.
   Вот почему, когда Беба и Буби переступили порог фотографического ателье "Уважай самого себя", фотограф-художник мгновенно сообразил, какой снимок нужно сделать, несмотря на свое врожденное чувство извращения действительности. Он усадил наших героев на продавленный диван, с шумом отдернул за их спиной громадное полотнище и вместо него так же шумно задернул другое, зажег по обе стороны две большие вольфрамовые лампы и прищуренными глазами стал смотреть на своих клиентов, скаля зубы и гримасничая по всем правилам своей утонченной профессии, дабы обрести необходимое настроение и войти в раж. И вдруг фотограф подошел к своему аппарату, залез головой под черное покрывало над матовым стеклом и навел объектив на фокус, затем опять отбежал на свое старое режиссерское место и стал распоряжаться:
   - Вашу голову, сударь, немного влево! Вашу, сударыня, немного вправо! Очень хорошо! Смотрите сейчас вместе на пятнадцать сантиметров выше объектива! Так! Отлично! Прошу, улыбнитесь! Внимание!
   Беба и Буби застывают в странной позе своего стереотипного блаженства - она в венчальной фате, он с восковым цветочком в петлице, и - штрак! - чувствительное фотографическое стекло засвечивается и навсегда запечатлевает их торжествующие лица.
   - Готово! - восклицает фотограф, закрывая кассету и вынимая ее из аппарата.
   Молодые супруги поднимаются с дивана с приятным сознанием, что обеспечили себе бессмертие среди грядущих поколений, и с нетерпеливым любопытством спрашивают, когда будет готов пробный снимок.
   - Вы подретушируете рот и глаза, не правда ли? - мелодраматически опрашивает Беба, сознавая втайне недостатки своего немного неправильного рта.
   - Будьте спокойны, госпожа! Такое фотогеничное лицо, как у вас, я вижу первый раз в своей жизни! - с профессиональной любезностью лжет хитрый фотограф и щедро раскланивается на все стороны.
   После этого весьма приятного комплимента наши герои вручают фотографу сто левов задатка, прощаются с ним как великодушные благодетели и покидают ателье. На улице случайные прохожие останавливаются и смотрят на них с удивлением, но те невозмутимо усаживаются в автомобиль и отправляются к высокому кооперативному дому, где уже началось скромное свадебное торжество.
   В знакомой нам зеленой гостиной раскинут и накрыт длинный стол, вокруг которого уселись отборные молодцы. Здесь и посаженые, и родители новобрачных, и сестра Буби со своим мужем-агрономом, и старый отставной генерал с фиолетовым лицом, и молодой атташе из министерства иностранных дел с блестящим теменем, с подстриженными усиками и в синей шелковой рубашке, манжеты которой почти доходят до конца пальцев, здесь находятся еще пять-шесть дам и пять-шесть супругов этих дам, загадочный человек лет около пятидесяти, которого никто не знает, но который, несмотря на это, имел смелость явиться на свадебный пир; здесь же находится какой-то неопределенный родственник, которого одни называют "дядя Димитр", другие - "сват Димитр", а третьи - только "Димитр" или - попросту "Митя".
   Все эти прекрасные гости будто бы с некоторой застенчивостью протягивают руки к длинному фарфоровому блюду с раскромсанным, словно бомбой, поросенком, пронзают вилкой какой-нибудь кусочек пожирнее мясца или кусочек поджаристой кожицы и, чтобы отвлечь внимание от себя, все время приговаривают соседу: "Ну, а вы почему ничего не кушаете? Прошу вас, не стесняйтесь!' Поросеночек словно мозг!" И, взаимно подбадривая друг друга, гости постепенно освобождаются от той мучительной застенчивости, которая мешает им насладиться великолепным поросенком, выпить несколько стаканов вина, и, вдруг развеселившись, начинают ожесточенно жевать и чавкать и состязаться в обжорстве.
   Появление Бебы и Буби освобождает счастливых сотрапезников и от той небольшой стыдливости, с которой человек родится на свет, чтобы носить в обществе маску некоторой воспитанности и приличия. Неожиданно с прибытием молодоженов у всей свадебной компании создается приподнятое настроение, кто-то поднимает бокал и восклицает: "За здоровье молодых супругов!", и молодые также берут по бокалу, чокаются со всеми и выпивают заздравную за собственное преуспеяние в жизни. Воспользовавшись этой желанной суматохой, несколько смельчаков совершенно открыто убирают последние остатки жертвенного поросенка, к смертельному ужасу остальных гостей, которые вопросительно переглядываются и впадают в какую-то особенную гастрономическую меланхолию.
   В этот именно миг Беба почти с испугом оглядывает опустошенный пиршественный стол и убегает на кухню. Буби же подсаживается поближе и поудобнее к генералу и с напускной тревогой начинает допытываться, неужто в самом деле скоро будет война.
   - Война будет! - авторитетно отрубает генерал, как человек, который держит судьбы всей Европы в своих руках.
   Другие гости тоже силятся завязать какой-нибудь разговор, но это им не удается. Каждый ощущает в желудке такую дьявольскую пустоту, которая попросту лишает возможности спокойно и правильно рассуждать о самых обыкновенных житейских вопросах. Будь еще хотя бы три-четыре куска, три-четыре глотка вина, все было бы совсем по-другому. А то сотрапезники стоят, как кони у пустых ясель, и меланхолия их, можно сказать, переходит в ипохондрию. Как посаженый и духовный отец молодой супружеской пары, Власаки Топлийский чувствует себя обязанным поднять упавший дух присутствующих и делает попытку сказать несколько лестных слов о Рузвельте, но один толстенький господин так зверски стреляет в него своими подпухшими глазками, что несчастный начальник отдела министерства финансов моментально опускает хвост и обрывает на середине свое славословие гениальному американцу. Со своей стороны родители Бебы и Буби также стараются занять гостей разными турусами на колесах, но гости остаются глухи, нервно ломают спички и смотрят на хозяев с тупым равнодушием. Только один атташе из министерства иностранных дел улыбается без всякого повода, будто кто-то щекочет его под столом, вертится во все стороны и делает вид, что отсутствие на столе чего бы то ни было из съестного не производит на него никакого впечатления.
   Тогда, словно в сказке, совершается чудо. Открывается ведущая на кухню дверь, и в гостиную торжественно входят друг за другом - как в некоем сновидении богини спасения - Беба, золотоволосая девушка в платье цвета резеды и, наконец, пропавшая тетушка Ружица. Первая несет два огромных блюда с бутербродами, вторая - также два огромных блюда с нарезанной кусками индейкой, а третья - пятнадцатисантиметровой толщины огромный торт и стеклянную вазу со сластями.
   Сначала гости глазам своим не верят, и лица их озаряются робкой улыбкой, будто они опасаются стать жертвой какого-нибудь оптического обмана. Ыо вскоре все свыкаются с реальностью этой неожиданности, приходят в движение, оживляются, и когда бутерброды и индейка, торт и сласти занимают свое место на столе, меланхолия и ипохондрия их тают как дым.
   - Ей-право, вы уморите нас едой! - радостно заявляет толстенький господин и, чтобы доказать, что думает он как раз обратное тому, что говорит, кладет себе на тарелку сразу несколько кусков индейки.
   - Ах, до чего же красиво вы сделали эти бутерброды! - замечает другой.
   - Да это же не бутерброды, а картинки!
   - Смотри, смотри, рыбка-то свернута колечком, а семга сделана как цветок, с листочками из соленых огурчиков!
   - Браво, браво, Софочка, ты, оказывается, большая мастерица! Ей-право, не зря называешься молодкой! Такую молодку редко встретишь!
   - Ах, нет, нет! Что вы, что вы! - оправдывается Беба. - Я не принимала никакого участия в этом деле! Если кто-нибудь заслуживает похвалы за закуски, так это моя подруга Пена, которую вы видите перед собой! Между прочим, представляю вам ее без всяких дальнейших формальностей!
   - Очень приятно, очень приятно! - слышатся голоса со всех сторон.
   - Ах, что ты, Софочка, зачем ты так говоришь? Ты все сама приготовила, а я только помогала! - скромничает золотоволосая девушка в платье цвета резеды и краснеет от вполне понятного удовольствия.
   - Да вот вы только что начали было рассказывать о президенте Соединенных Штатов Рузвельте, - обращается к Власаки Топлийскому пожилой господин в очках, держа в руке бутерброд с тонкой, как пиявка, рыбешкой. - Вы правы, гениальный человек этот самый Рузвельт! Если бы не он, то сегодня японцы, не моргнув глазом, проглотили бы Америку, - торопливо заключает очкастый господин и сам проглатывает, как некую маленькую Америку, соблазнительный бутерброд.
   Таким образом, вновь принесенные закуски внезапно преображают все общество и развязывают языки всем. Даже знаменитый Бриа Саварен, автор "Физиологии вкуса", позавидовал бы необыкновенному аппетиту нашей свадебной компании и написал бы какое-нибудь новое сочинение из области гастрономии, если бы только мог встать из могилы и увидеть это почти сладострастное выражение на лицах гостей, со смеженными глазами поглощающих каждый кусочек. Не было больше молчания, не было нервного истребления спичек. Черт возьми, кажется, что человеческий мозг находится не в голове, а в желудке!
   Неисчерпаемый источник вдохновения - это удовлетворенное человеческое чревоугодие. Каких только прекрасных мыслей не пробуждает кусок индейки, или бутерброд с зернистой икрой, или кусочек какой-нибудь деликатесной колбасы. Веселые чревоугодники с увлечением едят, беседуя на всевозможные темы. Дядя Димитр рассказывает, как он когда-то познакомился с одним турком, который впоследствии оказался не турком, а самым обыкновеннейшим мошенником болгарином из национально-либеральной партии; другой господин, ветеринарный врач, держит патетическую речь о душевном состоянии стельной коровы и об интеллигентности ишаков; агроном в свою очередь говорит об универсальных свойствах сои, из которой производятся самые разнообразные продукты и предметы до музыкальных инструментов включительно; толстенький господин положительно утверждает, что существует загробная жизнь и что он сам своими глазами видел душу своей покойной супруги, которая явилась к нему однажды ночью и умоляла не забыть помянуть ее кутьей в поминальную субботу. Не менее словоохотливы и остальные сотрапезники. Разговорился и генерал, и Власаки Топлийский, говорит и старый учитель, говорят и женщины, разговорились все - просто голова идет кругом от разговоров. А Буби, исполняющий роль виночерпия, все время приносит откуда-то вино в фарфоровом кувшине, добросовестно обходит стол и наполняет порожние стаканы.