Страница:
Расступилось мягкой мелью
Дно периною широкой,
Волны бережно согрели,
Окатив прибойной лаской,
Небо звездное глядело
Ночи карнавальной маской.
Я уснула бы прикрывшись
Тьмы таинственнной одьялом,
Чтобы озеро, приснившись,
Атласом простынным стало.
Окунусь я с головою
И тогда поверю в сказку,
Ту, что озеро ночное
Бескорыстно дарит ласку. 1970
ЧТО НУЖНО ДЛЯ ХОРОШЕЙ ЖИЗНИ ?
Что нужно для хорошей жизни?
Красивый прочно сбитый дом?
Чтоб знать, что вещи в нем не лишни
И что набит сундук добром?
А может сад, малина, дача
И толстый кожаный портфель?
Уверенность, что неудача
Не затворит фортуне дверь?
Иль сто погонных метров книжек,
Блестящих полок кутерьму?
Вещей обилие недвижных
И место в центре на пиру,
Чтоб в рот смотрели ожидая,
Что собираешься изречь
И втайне сладко уповали
Попасть в вступительную речь?
А если нету атрибутов
Того блестящего житья?
Ведь достается же кому-то
И доля с серостью бытья?
Тому пусть дарит вдохновенье
Исканье самого себя.
И никаким обвеществленьем
Ту радость заменить нелья.
МНЕ КОРОТКИЙ СОН ПРИСНИТСЯ...
Мне короткий сон приснится,
Наскоро расскажет сказку.
И опять уж мне не спится,
И постель не дарит ласку.
Беспокойно сердце бьется,
Тьма шуршит в углах сердито,
Утекая, время льется,
Уж рассвета мгла разлита.
Утро постучится властно
Переливами эфира.
День горласто, громогласно
Новое подарит диво. 1970
КАРЕЛИЯ
Мне вспомнились Карелии красоты:
Суровый, нежный и прекрасный край --
Песчаных гор сосновые высоты,
Умытый белой ночью светлый май,
И гладь озер бескрайных и спокойных,
Глядящих в неба голубую тишь
Иль отражающих побег нестройный
Туч, штормящих лазоревую высь.
Иль в зимнем утопая одеянье,
Снегов сверкающих и неба синевы,
Слепя морозным ветром и сияньем,
Замершей леденелой глубины. 1970
Улеглась уж непогода,
отшумели гроз раскаты,
слышится дыханье чье-то,
плачет лунная соната.
В поле неба -- звезд цветенье,
ночи тишь -- за день расплата,
и вздыхает в восхищенье,
и не спит ночи соната.
Льются звуки лунным снопом,
тают и плывут куда-то,
из открытых настежь окон,
изливая душу, кто-то
дарит лунную сонату. 1970
ЗИМА
По деловому, не спеша
Зима наметила маршруты:
порывом ветра-крепыша
сметая листьев парашюты,
дороги скрыла чешуей
багряно-розовой и нежной,
а в моросящих капель рой
вплела седины бури снежной.
Стоит продрогший голый лес,
чертя скелетом серость неба,
из недалеких, мглистых мест
идет, неся фату невест,
зима, как молодая дева. 1971
Я не девчонка, ты не молод.
Скажи мне, что же завело
Нас в балаганный этот город,
Не детства ль дальнего тепло?
Летят цветами парашюты,
Сплошной сливаются дугой,
Однообразием маршрутов
Напоминают жизнь порой.
О карусельная бравада
Скрути и снова раскрути,
Мелькнет стремительным каскадом
Поток предметов впереди.
И взрослые в самозабвенье
Довольны детскою игрой,
Хоть ветра хлесткого гоненье
Дыханье сводит над горой.
Эх, нам бы тоже прокатиться
И с говорком, и с ветерком.
Пусть карусельный вальс кружится
Под неба синим потолком.
И замираю перед кручей,
И под откос лечу стремглав.
Но знаю, скоро мне наскучит
Ненастоящий риск и страх,
Аттракционная опасность
И невзаправдашный герой.
Вдруг скукой проступает ясность:
Нет страха больше пред горой.
И в жизни так подчас бывает.
В душевной скупости порой
Мы чувств больших не замечаем,
Влечет нас имитаций рой.
Все кажется не тем, не так,
а мысли вьются лабиринтом,
вдали просвета теплый з
вдали просвета теплый знак,
но ближе и его не видно,
и торжествуют темнь и мрак.
То страсть, иль детская забава
всему и всем наперекор,
дарят то сладость, то отраву,
в который раз переговор,
как птичий клокот предосенний
ведут надежда и сомненья.
И третьим строгим резонером
бесстрастно этот спор сужу,
рассудок в ту игру партнером,
пожалуй, все же призову.
Ну, что ж, посмотрим -- в поединке
сейчас сразятся в сотый раз,
и вот сомнения на ринге,
и, словно фея на картинке,
надежда светом теплит глаз.
Кому щиты, кому-то копья.
Надежда хрупкая моя,
я знаю, что ни стона, вопля
ты не издашь, и боль храня,
себя отдашь на поруганье
сомненьям язвенным и злым,
и рухнешь тихо без стенанья.
Уйдешь рассветом молодым.
И резонерское бесстрастье
вдруг сгинет снегом в вешний день.
Я вновь с тобой, в твоей я власти
надежда на любовь и счастье,
и ускользнет сомнений тень. 1971
ЗОЛУШКА
Иногда не жизнь, а сказка,
иногда -- наоборот,
Золушка, белей ромашки,
в бальном платьице идет
вдоль шеренг шутов, придворных,
разнаряженных гостей,
и с поклоном все покорно,
совершенно непритворно,
угодить стремятся ей.
С детства всем давно знакома
эта сказка, но конец
изменить бы ей немного:
бедной Золушке гонец
не сумел, ее не встретив,
сказочный вернуть башмак.
Рухнул замок -- был он светел,
хоть строитель был простак.
Но когда одни руины
вдруг остались от него,
то знакомую картину
я узрела -- жизнь-рутину,
грез несбыточных песок.
И на этом пепелище,
удивленной и смешной,
я стою с сумою нищей
и с раздробленной душой.
Но опять я в сказку верю,
жизнь -- не сказка, знать должна,
но опять в распашку двери --
сказка очень мне нужна. 1971
Я не стремлюсь открыть Америку,
и мне поверьте, что не тщусь
душевной подменять истерикой
свою светящуюся грусть.
Не обесцветит увяданием,
не обессмыслит забытьем,
а тихим нежным поминанием
заставит вспомнить о былом.
В сумбурной толчее веселья,
в час суетни и толкотни,
или бездумного безделья
меня вдруг осеняешь ты.
Не станет ритм панихидным,
не станет музыка псалмом,
самопризнание -- обидным,
и скучным -- день, и серым -- дом.
Я грустью слишком громкий хохот,
и резкость шутки, и разгул
смягчу, разнежу гул и грохот,
чтоб ветер грубых слов не дул.
Все чище станет и светлее,
все звуки запоют, звеня,
я не зову тебя, не смею,
ты, знаю, рядом -- грусть моя. 1971
Звенит веселая капель,
Шумит река, синеет небо,
за мартом движется апрель,
еще в снегах незрелость хлеба.
Звенит, пиликает, поет,
дневными красками играя,
бежит стремительно вперед
июнь лучистый вслед за маем.
Так день за днем, за часом час,
скорей, чем с солнцем, с непогодой
все изменяет время в нас,
нет перемен в временах года.
Все те же дивные черты
в прелестной осени багряной,
наивно-детские мечты
вселяет запах леса пряный.
Сверканье молний, гром грозы,
дождя немолчный долгий шорох,
и тот же стрекот стрекозы
рождает в ком-то мыслей ворох.
Быть может, много лет назад
впервые очень удивились,
вкусив дурманом запах трав,
и шумом леса насладившись,
в стихе озвучить этот шум
и этот лес, и это небо
мечтой вознесся человек,
он возжелала не только хлеба.
Из кратких неумелых слов
сложил свой первый гимн не звонкий.
Про одомашненных коров,
иль может быть о древнем клене.
Понял великий человек
великое значенье слова --
оно собою метит век,
в нем мощь разряда грозового.
И тайна власть ему даря,
вершины прахом повергая,
несет в волшебные края,
где нет границ у ада, рая,
где перемучит, доведет
оно до боли, до экстаза,
чтоб воскресить в улыбке рот
иль угол скошенного глаза.
Охотник, гончий уже вовек
бежишь, летишь вослед за словом,
о гордый, мудрый человек,
сидишь над ним подледным ловом.
Оно ж скользит, дрожит, дразнит
вдруг провалится, словно в яму,
слеза дорогу вдоль ланит
проложит, а оно упрямо.
Оно не сжалится само,
найди его средь волн и бури
в водовороте чувств и снов,
кусая губы, брови хмуря.
Сторицей не вознаградит,
и во сто крат измучит снова,
собою жизнь оно вершит,
собой дарит венок терновый. 1971
ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ...
Прошла отрада голубая,
замолк восторгов шумных звон,
и вновь границы я не знаю:
где жизни явь, где дымки сон?
Живою трепетною ланью
бежит и вновь зовут и манят
леса и горы, и моря.
Все отзвенит! Не для меня ли?
И отпоет -- не в этом суть.
Я здесь живу, чтобы оставить
свою частицу в чем-нибудь.
Простая мысль, простое слово,
но повторят и после нас,
все восприняв свежо и ново,
а в юности не без прикрас,
что жизнь поиск долгий, трудный,
не мягкий розовый ковер,
удачей не заманит блудной,
раскинув миражей шатер.
Живем мы для борьбы и жатвы,
Наш разум будущего восход.
Мы урожай семян когда-то,
в войну, посеянных, в поход
Теперь идем сквозь дали, зори
надзвездных и подзвездных бурь,
и цену счастью, цену горю
мы знаем, и поем лазурь,
труд, мой, весну, победу, славу,
И то, что живы каждый час.
То, что приемлем жизни правдой,
и что рассветом светит в нас. 1971
Сложный спор и очень нужный --
о поэзии большой.
И разлились мнений лужи:
что важней -- весна иль стужи
и поэт с какой душой?
Все судили, да рядили,
назидательно твердили,
что за массовость стиха
распыленностью платили,
ну а многие решили:
массы пусть творят, и ныне
в этом деле нет греха.
Заунывно вопрошали,
изведя не сотню фраз
"Муза, что ж ты не рожаешь?
Пушкин ли воскреснет в нас?"
Витиевато, многословно
разложили на весы:
где здесь бури, весны, грозы,
были ль тут души угрозы,
или вовсе нет души?
Воспитательный и мудрый
на листах "Литературной"
извлекут теперь урок
очень многие поэты.
Надо думать, что секреты
вдруг узнали и "Пророк"
сфинксом в пепле возродится,
и могучая десница,
потрясая небосклон,
оседлав коня-Пегаса,
жаждущим предложит массам
поэтический циклон. 1971
РАЗВЕСИЛ ШТОРЫ СЕРЫЕ...
Развесил шторы серые
озябнувший рассвет.
И листья влажно-прелые
тропинки скрыли след.
Растрепанный взъерошенный
хохлился воробей.
Давно уж сено скошено,
отпелся соловей.
Насторожились елочки,
багрянец оттенив,
зеленые иголочки
листвой позолотив.
И скучным, неухоженным
на золотом балу,
расквасив в непригожую
рассветную зорю,
лучами не согретое,
усталое, раздетое
вставало утро раннее
в осеннем дивном стане. 1971
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Седые кремлевские стены
стоят в карауле бессменном --
памяти часовыми,
героям, сынам России.
Придут и уйдут столетья
рассветами и закатами,
но вечным объяты бессмертьем
горячим, живым, не плакатным --
жизни, сгоревшие факелом,
мысли свободные, взлетные,
и те, кто с площадки стартовой
в даль уходили звездную.
Именам их память и слава
и честь преклоняет знамена,
сердца благодарные лавой
стекутся к гранитам граненным.
В скорбном молчании стихнут,
к горлу слезу подкатят,
ознобом забьются, воскликнут
сердца, когда рядом встанет,
воскреснув огнем вековечным
под солнцем, и ночью млечной
солдат рядовой неизвестный
алтайский, рязанский, местный.
Окаменелым пламенем
кровавым, закатным, скорбным
сверкает гранит багровый
на возвышении тронном.
В чаше у каски зеленой,
в жестоком бою опаленной,
горит пламенея зарею
вечный огонь герою.
Он пронесет, как песню
сквозь жизни, дебри столетий
"Имя твое неизвестно,
подвиг твой бессмертен". 1971
КТО СКАЗАЛ - МЕЧТАНЬЯ ГОЛУБЫЕ ?
Кто сказал -- мечтанья голубые?
Белой мне привиделась мечта:
снежного сугробья раскидные
нежные, пушистые меха.
Тот, кому зимою люто, грустно,
белой красоты не разгадал,
мне ж расскажет вьюга сказку устную,
в вихре закружит метельный бал.
Расшуршавит зыбью ветер наледь,
серебро оков оденет глубь,
в небе льдинкой будет месяц маять,
голубя снежинок млечный путь.
Захвати горячее дыханье,
щеки разрумянь ознобом в кровь
зимнее лебяжье венчанье,
белого безмолвия любовь.
ВОДЫ С ЛИЦА ГОВОРЯТ НЕ ПИТЬ ...
Воды с лица говорят не пить,
с красой века говорят не жить,
но властно влечет и, косой кося,
себе подчиняет людей краса.
Красиво лицо, величава стать,
но что за челом и с души что взять
и что ты получишь любви взамен,
поняв вдруг -- возлюбленная -- манекен.
Шляпка модна и брюки клеш,
но вместо души позолоченный грош.
Мысли -- подделка, влеченья пусты,
луна иль безлунье, деревья, кусты --
все тени, предметы.
В душевном бесцветьи
нет в ночи волшебства,
нет сказки в рассвете.
Мордашки пикантность и праздный наряд
не в радость, коль пуст размалеванный взгляд. 1971
КИНУЛА НОЧЬ ТЕМНОТЫ ШИНЬОН ...
Кинула ночь темноты шиньон,
лампадой опять засветил миньон,
а в штору окна проползает мгла,
в шуме дождя стихов слова.
Плачет роса иль рассвет грустит,
день полыхает иль ночь не спит,
сон или явь, сказка иль быль,
новое время, столетия пыль:
валом обрушатся, смерчем взовьют,
слезы иссушат, песню споют.
Я в ожидании, я часовой,
думы и чувства в томленьи со мной.
Стихов, говорят, изобилия рог,
и, вдруг, как в ненастье, на мой порог
обрушились шквалом, ворвались в дом:
их не добывала горбом и трудом.
Все то, что горело и жило во мне,
в моей не сказанной и пылкой стране
теперь рассказалось, теперь пролилось,
как будто бы не было -- стало, сбылось.
И думы теперь гложут сердце мне --
тебе каково в моей стране?.. 1970
СРЫВАЕТ ЖЕЛТЫЙ ПЛАЧ ЛИСТВЫ...
Срывает желтый плач листвы
С деревьев огненная осень,
И гроздья красные рябин
зиме, как дар, она приносит.
Стряхнет поблекший свой наряд,
пернатых вышлет к дальним
странам,
и зашумит дождей каскад,
все сыро станет, серо, странно.
Не запоет, не прожурчит,
в листве свирелью не просвищет,
ненастьем зимним зашуршит,
и снег, как подаянье нищим
вдруг как-то утром заблестит,
разбросит белых пятен рвань.
И лес, где смолкла птичья брань,
стоит, хотя и просветленный,
но до конца не обновленный. 1970
Согнула старым телом клюку,
Как жизнь ее -- в бараний рог,
Плетется медленно старуха,
Я к ней подвинула б порог!
Мне на мгновенье власти силу
Разгладила б лицо рукой.
Глядите женщины, мужчины --
Старуха стала молодой:
Зарделся юности румянец,
Сбежал на плечи завиток,
Морщины превратились в глянец
И взгляд горяч, как кипяток.
Швырнула молодца клюку,
Вернулся молодости срок.
Но миг, есть миг. И вот старуха, --
Как избавленья, ждет порог. 1971
РАЗМЕЧТАЛОСЬ СОЛНЦЕ О ВЕСНЕ...
Размечталось солнце о весне.
Снег исколот звонкою капелью.
Облако забылось в синеве,
Нежась на деревьях ожерельем.
Убежал мороз от солнца в тень,
Притаился зябко за чертою,
Обдувая ветром светлый день,
Зимнее тепло сочтя игрою.
Ночку поджидает у ворот,
Чтоб сказать ей нежные слова,
С ветром торжествующе споет,
Что всевластна в январе зима. 1971
Не позабыть твоей кардиограммы
со шпилевыми взлетами вершин,
прямолинейную проспектов панораму
и купола с музейностью седин,
каналами расчерченный орнамент
спокойных вод в гранитных берегах,
истории петровских дней фундамент
и нового строительства размах.
Дворцы самодержавия когда-то
оплот и устрашающий редут,
теперь музеев светлые палаты
и разума торжественный салют.
Вознесся колоннадой четкой, стройной,
храня монументальность прошлых
лет
==========================================
Ненастье, перьевые облака,
Взмахнув крылом земле пообещали,
Блеснув последним отблеском, закат
На землю кинул розовые шали.
Крадучась ночь туманит синеву,
Звезда забила света робкий гвоздик,
А лес послал шуршанием молву,
Что луч земле привет последний бросил. 1971
ЕЩЕ В ПОЛЯХ НЕ ОТГУЛЯЛА ОСЕНЬ...
Еще в полях не отгуляла осень,
крылом багряным осеняя лес,
как вдруг зимы скоропостижной проседь
просыпал в шторме серый вал небес.
Листва отяжелело наклонилась
в разлапистых объятьях зимней мглы,
и в дреме снеговой себе приснилась
зеленой накипью безоблачной весны.
Неотвратимость белого ненастья,
холодного безмолвия рассвет,
не жду я с безысходностью несчастья,
но чудится моей судьбы участье,
когда зима лютует в сентябре. 1972
КАПРИЗЫ РАННЕЙ ЗИМЫ
Капризы ранние зимы:
она октябрь вдруг всполошила
и, не жалея белизны,
свои снеговья распушила.
Ворвалась вероломно в дом,
во всем диктуя свой порядок,
поколдовала над прудом,
окаменила комья грядок.
Когда с непрошенной зимой
рассудок строгий примирился,
вдруг солнце брызнуло красой,
букет сосулек распустился.
Заплакал тоненький ледок,
сверкая в гамме неба синью,
но знаю, близок стужи срок,
и жду вот-вот тепло остынет. 1971
ОГЛОХНЕТ МИР, ОСЛЕПНЕТ СОЛНЦЕ...
Оглохнет мир, ослепнет солнце,
замрет остолбеневший лес,
пустым квадратиком оконце
уж не подарит синь небес,
печаль вдруг сдавит немотою
и свалит тонной скуки груз,
уж не забудусь под листвою
и облаком уж не умчусь.
Все станет прежним и привычным,
и серый сдавленный рассвет
меня застанет, как с поличным --
что я одна, что музы нет.
Тогда бесцветными глазами,
В окаменелости пластом,
шурша увядшими перстами,
в бумаги бледное лицо
взгляну с надеждой и мольбой:
вернись, вернись моей душой,
не нужен мне удал такой --
довольства, чванности покой,
не предавай, не покидай,
верни мне муза боль и май. 1970
КАМЕННЫЙ УЛЕЙ ....
Каменный улей,
Соты окон.
Проспект, переулок,
И солнце в полон
Цветущая площадь
Взяла, распластав
Ковровые клумбы
Пестреющих трав.
Гул фабрик, заводов,
Трамваем трезвон.
Был заново город
С той песней рожден.
В подземных артериях
Жизнь ритмичная
Пульсирует, бьется --
Ведь темпы столичные.
Спешат поезда
И развозят людей --
Вершителей века,
И светлых идей:
Они бездорожье
Одели в асфальт,
Речные порожья --
В гранит и базальт,
Диктуют программу
Кранам-великанам,
Творят и рисуют
Страны панораму.
Мой город, как песня,
И весел, и лих.
Как сказка чудесен --
Ритмичен, как стих. 1970
Суровый взгляд, нахмуренная бровь,
скупа на ласку и не виновата,
что в ней неповторенная любовь,
что в ней невосполнимая утрата.
У жизни нрав крутой и у нее --
непримиримости стоит стена глухая,
как часто узнаю в себе ее,
и боль моя -- ее слеза скупая.
Резка, порывиста и трудно угадать,
что боль пройдет и скорбь ее утихнет,
и тяжесть лет несет в печали мать,
и бремя то, к несчастью, жизнь не снимет.
Прости прошедшее, с ним навсегда простись,
Смирись и благодарствуй светлым будням,
не наяву, то хоть во сне приснись
с веселым смехом и бровей не хмуря. 1971
УЛЕТЕЛИ ПЕРНАТЫЕ СТРАННИКИ...
Улетели пернатые странники,
желтой вьюгой отпел листопад,
тучи солнце услали в изгнание,
загрустил в ожидании сад.
Позади раскрасавица осень,
а зима лишь взмахнула крылом,
чуть прикрыла белеющей осыпью
берега над болтливым ручьем.
Что ж хозяйкою в дом не пожалуешь,
чтоб прибрать, побелить, починить,
что же осень проказницу балуешь?
Чай пора уж ее заменить?
Помню как-то ты гостьею раннею
обелила наряд золотой,
а теперь все томишь ожиданием
белизны по канве голубой. 1971
ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ ПОСВЯЩЕННЫХ БАКУ:
Тихий плеск иль запах нефти,
Ночь иль зарева пожар.
Может сто, а может двести
Лет назад вдыхала жар
Этих улиц гибких, гулких
Перепутанных в узор
И теперь, играя в жмурки,
Память тихо разговор
Заведет о синем море,
О бегущем чуде волн,
Разгулявшихся в просторе,
И про ветра-норда стон.
Вот ступенчатой подковой
В раскаленной дымке дня
Город "Белый", город "Черный"
Вдруг нахлынут на меня,
Будоража чувства, память,
Разбудив мечту и грусть.
Их не станут гнать иль прятать
Пусть они воскреснут, пусть --
Ханские дворцы, мечети,
Крепостной стены гряда,
И дворов веселых клети,
И в базарных городах
Разноцветье пряных сластей,
Разнобой гортанных слов --
Я забудусь, пусть ненастье
Не напомнит дивный сон.
Вот играя в современность,
Пагод распахнув зонты,
Расщедрясь на зеленелость,
На газоны и цветы,
Расплескал бульвар веселых,
Говорливых звуков гул,
Душную дневную сонность
Будит вечера прогул.
Звезды с неба наклонятся,
И зажгут огнями город,
В море зыбко повторятся,
Расцветят подковой горы.
Подмигнет подслеповато
Маяка далекий лучик,
И врезаясь угловато,
Апшерон во тьме излучит.
Отдавая дня горячность,
отдыхают груды зданий,
Тайны ночь все властно прячет,
Проносясь чернявой ланью.
И обычно, что на юге,
Под чадрой смуглянки-ночи
Вдруг заря, и в неба луге
Звездам цвесть нет больше мочи.
И росой не обновленной
Город жаждущий проснется.
Вновь займется опаленный,
Южный день под властью солнца.
Будни будят гул заводов,
Фабрик шум, кранов урчанье.
Детства, молодости город
Вновь с тобой я на свиданье.
Загляну в твои кварталы.
Ты меня не помнишь город?
Юность, детство здесь промчались,
Но а ты как прежде молод.
Южный край и снежный север
Что родней, -- порой не скрою --
Лиловатый милый клевер
Напоит святой тоскою,
Что порой мне так хотелось,
Глядя на безбрежность моря,
Закопаться в зеленелость
Трав, цветов, полыни горькой.
Сколько раз, навязнув, слово
Так просилось на бумагу,
Ты ли южная природа
Забродила неги брагу,
Что вскипела пеной бурной,
Пролилось лучом искристым,
Иль во мне воспело утро
Дымкой северною мглистой?
Луга звон и ароматы
Трав, стогов, цветов весенних,
Лунность ночи, гроз раскаты
Мне дарил стихом Есенин.
Забывалась, уносилась
Колыбельной первым слогом,
Умирала, возносилась
С Пушкинским бессмертным словом.
И еще не разумевшей словочтения
секреты
Мне отец доверил светоч
Поэтической кометы.
И еще не вняв во смысл,
Я стихи твердила звонко.
И магическая мысль завораживала тонко.
Как провиденье смешное
Первый помню свой урок --
С гордо поднятой главою
Гордый пушкинский "Пророк",
Напрягая горло, мысли
Я старалась изложить.
Первоклашки пораскисли --
Мне ж сказали отложить
Этот стих годов на десять,
Я ж учительский совет
Позабыла -- на сто, двести
Отложила скучных лет.
Но подспудно, подневольно,
Жило жало то во мне.
Было тяжко, было больно
В вечер, утро, днем, во сне.
Я томилась и страдала.
Озеро, лесная глушь,
Деревенская отрада,
Грозы, весны, зимы, сушь
Обостряли горечь боли,
Оттеняли страсть и грусть;
Я другой желала доли:
Каменистой, в дебрях пусть,
Только чтоб излить тревогу,
Трепетной мечты и мыль,
И вздохнуть свободно чтобы,
И взметнутся в неба высь.
И пробилось сквозь асфальты
Каменелости пласты
То зерно, что ты когда-то
Ранним утром иль закатом
В душу мудро заронил.
Мой отец! -- далекий лучик
Детских милых нежных лет.
Все, что в жизни было лучшим,
Все, что извело измуча,
Осветил твой дивный свет.
И венком пусть скромным первым
Ляжет робкий этот стих.
Нет жемчужин в нем и перлов,
Но дарили мне секреты
Солнце, свет, молчанье, крик.
До свиданья, до свиданья,
До свиданья -- не прощай.
Ты во мне -- мое призванье,
Ты во мне -- любовь и май.
БЛАГОСЛАВЛЯЮТ КРАЙ МУГАМЫ
Благословляют край мугамы --
Они в узорчатый мотив-
ровесник древнего ислама
вплетают современный стих.
Звучит задумчивая тара,
а песня звонким ручейком
вдруг воскрешает город старый
и старый мой родимый дом.
Вот фаэтон по переулку
чеканным цокотом копыт
в ущелье узком улиц гулких
запевно песенку дробит.
Устало дышит древний город,
и осторожная волна
поет мугам, что вечно молод
край нефти, хлопка и вина.
Здесь солнца жар -- во имя жатвы,
и свет луны -- во имя грез.
Тепло в себя вбирает жадно
владыка нежных винных лоз.
Цветут дурманя олеандры,
в инжире бродит сладкий сок,
под зеленью чадры нарядной
тутовник дозревает в срок.
Кудесник, заговорщик крови
росою алою (сладкою) гранат
сверкает алою зарею,
манит янтарный виноград,
?
О всем поет мугам тягучий
И, как дошаб, из жбана льет
мотив медовых и певучий.
Что передать могло бы лучше,
как дышит и живет Восток?
СТАРЕЦ КАСПИЙ
Старец Каспий волною баюкал
колыбель Апшеронской дуги,
то урчал и барахтался в бухте
в завывании нордной пурги.
Лапой пенною берег царапал,
то к ступенькам ласкаться бежал,
то в томленьи плескался и плакал,
то раздавшись спокойно лежал.
Непоседливый, непостоянный,
с южным нравом и пылкой душой,
голубой, покоренный и славный,
или грозный, глубокий, большой.
Одарило лучистое солнце
Щедрым кладом глубокое дно,
и прорвавшейся веной льется
черной крови густое вино.
Охмеляющий запах нефти,
ознобляющий пыл волны,
разыгрались в просторах вместе
вечной дружбой сильны, вольны.
Встал упрямо на зыбкой почве
голубых непокорных глубин
город в пенных лохматых клочьях,
город вышек и прочных станин.
Эстакад распростерлось кружево
и грызет разъярившийся вал
рукотворное детище тружеников,
остров волей воздвигнутых скал.
Не таись старый, гордый Хазарский
и щедрот для людей не жалей,
из сокровищниц древних, ханских
почерневшее золото лей.
Дно периною широкой,
Волны бережно согрели,
Окатив прибойной лаской,
Небо звездное глядело
Ночи карнавальной маской.
Я уснула бы прикрывшись
Тьмы таинственнной одьялом,
Чтобы озеро, приснившись,
Атласом простынным стало.
Окунусь я с головою
И тогда поверю в сказку,
Ту, что озеро ночное
Бескорыстно дарит ласку. 1970
ЧТО НУЖНО ДЛЯ ХОРОШЕЙ ЖИЗНИ ?
Что нужно для хорошей жизни?
Красивый прочно сбитый дом?
Чтоб знать, что вещи в нем не лишни
И что набит сундук добром?
А может сад, малина, дача
И толстый кожаный портфель?
Уверенность, что неудача
Не затворит фортуне дверь?
Иль сто погонных метров книжек,
Блестящих полок кутерьму?
Вещей обилие недвижных
И место в центре на пиру,
Чтоб в рот смотрели ожидая,
Что собираешься изречь
И втайне сладко уповали
Попасть в вступительную речь?
А если нету атрибутов
Того блестящего житья?
Ведь достается же кому-то
И доля с серостью бытья?
Тому пусть дарит вдохновенье
Исканье самого себя.
И никаким обвеществленьем
Ту радость заменить нелья.
МНЕ КОРОТКИЙ СОН ПРИСНИТСЯ...
Мне короткий сон приснится,
Наскоро расскажет сказку.
И опять уж мне не спится,
И постель не дарит ласку.
Беспокойно сердце бьется,
Тьма шуршит в углах сердито,
Утекая, время льется,
Уж рассвета мгла разлита.
Утро постучится властно
Переливами эфира.
День горласто, громогласно
Новое подарит диво. 1970
КАРЕЛИЯ
Мне вспомнились Карелии красоты:
Суровый, нежный и прекрасный край --
Песчаных гор сосновые высоты,
Умытый белой ночью светлый май,
И гладь озер бескрайных и спокойных,
Глядящих в неба голубую тишь
Иль отражающих побег нестройный
Туч, штормящих лазоревую высь.
Иль в зимнем утопая одеянье,
Снегов сверкающих и неба синевы,
Слепя морозным ветром и сияньем,
Замершей леденелой глубины. 1970
Улеглась уж непогода,
отшумели гроз раскаты,
слышится дыханье чье-то,
плачет лунная соната.
В поле неба -- звезд цветенье,
ночи тишь -- за день расплата,
и вздыхает в восхищенье,
и не спит ночи соната.
Льются звуки лунным снопом,
тают и плывут куда-то,
из открытых настежь окон,
изливая душу, кто-то
дарит лунную сонату. 1970
ЗИМА
По деловому, не спеша
Зима наметила маршруты:
порывом ветра-крепыша
сметая листьев парашюты,
дороги скрыла чешуей
багряно-розовой и нежной,
а в моросящих капель рой
вплела седины бури снежной.
Стоит продрогший голый лес,
чертя скелетом серость неба,
из недалеких, мглистых мест
идет, неся фату невест,
зима, как молодая дева. 1971
Я не девчонка, ты не молод.
Скажи мне, что же завело
Нас в балаганный этот город,
Не детства ль дальнего тепло?
Летят цветами парашюты,
Сплошной сливаются дугой,
Однообразием маршрутов
Напоминают жизнь порой.
О карусельная бравада
Скрути и снова раскрути,
Мелькнет стремительным каскадом
Поток предметов впереди.
И взрослые в самозабвенье
Довольны детскою игрой,
Хоть ветра хлесткого гоненье
Дыханье сводит над горой.
Эх, нам бы тоже прокатиться
И с говорком, и с ветерком.
Пусть карусельный вальс кружится
Под неба синим потолком.
И замираю перед кручей,
И под откос лечу стремглав.
Но знаю, скоро мне наскучит
Ненастоящий риск и страх,
Аттракционная опасность
И невзаправдашный герой.
Вдруг скукой проступает ясность:
Нет страха больше пред горой.
И в жизни так подчас бывает.
В душевной скупости порой
Мы чувств больших не замечаем,
Влечет нас имитаций рой.
Все кажется не тем, не так,
а мысли вьются лабиринтом,
вдали просвета теплый з
вдали просвета теплый знак,
но ближе и его не видно,
и торжествуют темнь и мрак.
То страсть, иль детская забава
всему и всем наперекор,
дарят то сладость, то отраву,
в который раз переговор,
как птичий клокот предосенний
ведут надежда и сомненья.
И третьим строгим резонером
бесстрастно этот спор сужу,
рассудок в ту игру партнером,
пожалуй, все же призову.
Ну, что ж, посмотрим -- в поединке
сейчас сразятся в сотый раз,
и вот сомнения на ринге,
и, словно фея на картинке,
надежда светом теплит глаз.
Кому щиты, кому-то копья.
Надежда хрупкая моя,
я знаю, что ни стона, вопля
ты не издашь, и боль храня,
себя отдашь на поруганье
сомненьям язвенным и злым,
и рухнешь тихо без стенанья.
Уйдешь рассветом молодым.
И резонерское бесстрастье
вдруг сгинет снегом в вешний день.
Я вновь с тобой, в твоей я власти
надежда на любовь и счастье,
и ускользнет сомнений тень. 1971
ЗОЛУШКА
Иногда не жизнь, а сказка,
иногда -- наоборот,
Золушка, белей ромашки,
в бальном платьице идет
вдоль шеренг шутов, придворных,
разнаряженных гостей,
и с поклоном все покорно,
совершенно непритворно,
угодить стремятся ей.
С детства всем давно знакома
эта сказка, но конец
изменить бы ей немного:
бедной Золушке гонец
не сумел, ее не встретив,
сказочный вернуть башмак.
Рухнул замок -- был он светел,
хоть строитель был простак.
Но когда одни руины
вдруг остались от него,
то знакомую картину
я узрела -- жизнь-рутину,
грез несбыточных песок.
И на этом пепелище,
удивленной и смешной,
я стою с сумою нищей
и с раздробленной душой.
Но опять я в сказку верю,
жизнь -- не сказка, знать должна,
но опять в распашку двери --
сказка очень мне нужна. 1971
Я не стремлюсь открыть Америку,
и мне поверьте, что не тщусь
душевной подменять истерикой
свою светящуюся грусть.
Не обесцветит увяданием,
не обессмыслит забытьем,
а тихим нежным поминанием
заставит вспомнить о былом.
В сумбурной толчее веселья,
в час суетни и толкотни,
или бездумного безделья
меня вдруг осеняешь ты.
Не станет ритм панихидным,
не станет музыка псалмом,
самопризнание -- обидным,
и скучным -- день, и серым -- дом.
Я грустью слишком громкий хохот,
и резкость шутки, и разгул
смягчу, разнежу гул и грохот,
чтоб ветер грубых слов не дул.
Все чище станет и светлее,
все звуки запоют, звеня,
я не зову тебя, не смею,
ты, знаю, рядом -- грусть моя. 1971
Звенит веселая капель,
Шумит река, синеет небо,
за мартом движется апрель,
еще в снегах незрелость хлеба.
Звенит, пиликает, поет,
дневными красками играя,
бежит стремительно вперед
июнь лучистый вслед за маем.
Так день за днем, за часом час,
скорей, чем с солнцем, с непогодой
все изменяет время в нас,
нет перемен в временах года.
Все те же дивные черты
в прелестной осени багряной,
наивно-детские мечты
вселяет запах леса пряный.
Сверканье молний, гром грозы,
дождя немолчный долгий шорох,
и тот же стрекот стрекозы
рождает в ком-то мыслей ворох.
Быть может, много лет назад
впервые очень удивились,
вкусив дурманом запах трав,
и шумом леса насладившись,
в стихе озвучить этот шум
и этот лес, и это небо
мечтой вознесся человек,
он возжелала не только хлеба.
Из кратких неумелых слов
сложил свой первый гимн не звонкий.
Про одомашненных коров,
иль может быть о древнем клене.
Понял великий человек
великое значенье слова --
оно собою метит век,
в нем мощь разряда грозового.
И тайна власть ему даря,
вершины прахом повергая,
несет в волшебные края,
где нет границ у ада, рая,
где перемучит, доведет
оно до боли, до экстаза,
чтоб воскресить в улыбке рот
иль угол скошенного глаза.
Охотник, гончий уже вовек
бежишь, летишь вослед за словом,
о гордый, мудрый человек,
сидишь над ним подледным ловом.
Оно ж скользит, дрожит, дразнит
вдруг провалится, словно в яму,
слеза дорогу вдоль ланит
проложит, а оно упрямо.
Оно не сжалится само,
найди его средь волн и бури
в водовороте чувств и снов,
кусая губы, брови хмуря.
Сторицей не вознаградит,
и во сто крат измучит снова,
собою жизнь оно вершит,
собой дарит венок терновый. 1971
ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ...
Прошла отрада голубая,
замолк восторгов шумных звон,
и вновь границы я не знаю:
где жизни явь, где дымки сон?
Живою трепетною ланью
бежит и вновь зовут и манят
леса и горы, и моря.
Все отзвенит! Не для меня ли?
И отпоет -- не в этом суть.
Я здесь живу, чтобы оставить
свою частицу в чем-нибудь.
Простая мысль, простое слово,
но повторят и после нас,
все восприняв свежо и ново,
а в юности не без прикрас,
что жизнь поиск долгий, трудный,
не мягкий розовый ковер,
удачей не заманит блудной,
раскинув миражей шатер.
Живем мы для борьбы и жатвы,
Наш разум будущего восход.
Мы урожай семян когда-то,
в войну, посеянных, в поход
Теперь идем сквозь дали, зори
надзвездных и подзвездных бурь,
и цену счастью, цену горю
мы знаем, и поем лазурь,
труд, мой, весну, победу, славу,
И то, что живы каждый час.
То, что приемлем жизни правдой,
и что рассветом светит в нас. 1971
Сложный спор и очень нужный --
о поэзии большой.
И разлились мнений лужи:
что важней -- весна иль стужи
и поэт с какой душой?
Все судили, да рядили,
назидательно твердили,
что за массовость стиха
распыленностью платили,
ну а многие решили:
массы пусть творят, и ныне
в этом деле нет греха.
Заунывно вопрошали,
изведя не сотню фраз
"Муза, что ж ты не рожаешь?
Пушкин ли воскреснет в нас?"
Витиевато, многословно
разложили на весы:
где здесь бури, весны, грозы,
были ль тут души угрозы,
или вовсе нет души?
Воспитательный и мудрый
на листах "Литературной"
извлекут теперь урок
очень многие поэты.
Надо думать, что секреты
вдруг узнали и "Пророк"
сфинксом в пепле возродится,
и могучая десница,
потрясая небосклон,
оседлав коня-Пегаса,
жаждущим предложит массам
поэтический циклон. 1971
РАЗВЕСИЛ ШТОРЫ СЕРЫЕ...
Развесил шторы серые
озябнувший рассвет.
И листья влажно-прелые
тропинки скрыли след.
Растрепанный взъерошенный
хохлился воробей.
Давно уж сено скошено,
отпелся соловей.
Насторожились елочки,
багрянец оттенив,
зеленые иголочки
листвой позолотив.
И скучным, неухоженным
на золотом балу,
расквасив в непригожую
рассветную зорю,
лучами не согретое,
усталое, раздетое
вставало утро раннее
в осеннем дивном стане. 1971
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Седые кремлевские стены
стоят в карауле бессменном --
памяти часовыми,
героям, сынам России.
Придут и уйдут столетья
рассветами и закатами,
но вечным объяты бессмертьем
горячим, живым, не плакатным --
жизни, сгоревшие факелом,
мысли свободные, взлетные,
и те, кто с площадки стартовой
в даль уходили звездную.
Именам их память и слава
и честь преклоняет знамена,
сердца благодарные лавой
стекутся к гранитам граненным.
В скорбном молчании стихнут,
к горлу слезу подкатят,
ознобом забьются, воскликнут
сердца, когда рядом встанет,
воскреснув огнем вековечным
под солнцем, и ночью млечной
солдат рядовой неизвестный
алтайский, рязанский, местный.
Окаменелым пламенем
кровавым, закатным, скорбным
сверкает гранит багровый
на возвышении тронном.
В чаше у каски зеленой,
в жестоком бою опаленной,
горит пламенея зарею
вечный огонь герою.
Он пронесет, как песню
сквозь жизни, дебри столетий
"Имя твое неизвестно,
подвиг твой бессмертен". 1971
КТО СКАЗАЛ - МЕЧТАНЬЯ ГОЛУБЫЕ ?
Кто сказал -- мечтанья голубые?
Белой мне привиделась мечта:
снежного сугробья раскидные
нежные, пушистые меха.
Тот, кому зимою люто, грустно,
белой красоты не разгадал,
мне ж расскажет вьюга сказку устную,
в вихре закружит метельный бал.
Расшуршавит зыбью ветер наледь,
серебро оков оденет глубь,
в небе льдинкой будет месяц маять,
голубя снежинок млечный путь.
Захвати горячее дыханье,
щеки разрумянь ознобом в кровь
зимнее лебяжье венчанье,
белого безмолвия любовь.
ВОДЫ С ЛИЦА ГОВОРЯТ НЕ ПИТЬ ...
Воды с лица говорят не пить,
с красой века говорят не жить,
но властно влечет и, косой кося,
себе подчиняет людей краса.
Красиво лицо, величава стать,
но что за челом и с души что взять
и что ты получишь любви взамен,
поняв вдруг -- возлюбленная -- манекен.
Шляпка модна и брюки клеш,
но вместо души позолоченный грош.
Мысли -- подделка, влеченья пусты,
луна иль безлунье, деревья, кусты --
все тени, предметы.
В душевном бесцветьи
нет в ночи волшебства,
нет сказки в рассвете.
Мордашки пикантность и праздный наряд
не в радость, коль пуст размалеванный взгляд. 1971
КИНУЛА НОЧЬ ТЕМНОТЫ ШИНЬОН ...
Кинула ночь темноты шиньон,
лампадой опять засветил миньон,
а в штору окна проползает мгла,
в шуме дождя стихов слова.
Плачет роса иль рассвет грустит,
день полыхает иль ночь не спит,
сон или явь, сказка иль быль,
новое время, столетия пыль:
валом обрушатся, смерчем взовьют,
слезы иссушат, песню споют.
Я в ожидании, я часовой,
думы и чувства в томленьи со мной.
Стихов, говорят, изобилия рог,
и, вдруг, как в ненастье, на мой порог
обрушились шквалом, ворвались в дом:
их не добывала горбом и трудом.
Все то, что горело и жило во мне,
в моей не сказанной и пылкой стране
теперь рассказалось, теперь пролилось,
как будто бы не было -- стало, сбылось.
И думы теперь гложут сердце мне --
тебе каково в моей стране?.. 1970
СРЫВАЕТ ЖЕЛТЫЙ ПЛАЧ ЛИСТВЫ...
Срывает желтый плач листвы
С деревьев огненная осень,
И гроздья красные рябин
зиме, как дар, она приносит.
Стряхнет поблекший свой наряд,
пернатых вышлет к дальним
странам,
и зашумит дождей каскад,
все сыро станет, серо, странно.
Не запоет, не прожурчит,
в листве свирелью не просвищет,
ненастьем зимним зашуршит,
и снег, как подаянье нищим
вдруг как-то утром заблестит,
разбросит белых пятен рвань.
И лес, где смолкла птичья брань,
стоит, хотя и просветленный,
но до конца не обновленный. 1970
Согнула старым телом клюку,
Как жизнь ее -- в бараний рог,
Плетется медленно старуха,
Я к ней подвинула б порог!
Мне на мгновенье власти силу
Разгладила б лицо рукой.
Глядите женщины, мужчины --
Старуха стала молодой:
Зарделся юности румянец,
Сбежал на плечи завиток,
Морщины превратились в глянец
И взгляд горяч, как кипяток.
Швырнула молодца клюку,
Вернулся молодости срок.
Но миг, есть миг. И вот старуха, --
Как избавленья, ждет порог. 1971
РАЗМЕЧТАЛОСЬ СОЛНЦЕ О ВЕСНЕ...
Размечталось солнце о весне.
Снег исколот звонкою капелью.
Облако забылось в синеве,
Нежась на деревьях ожерельем.
Убежал мороз от солнца в тень,
Притаился зябко за чертою,
Обдувая ветром светлый день,
Зимнее тепло сочтя игрою.
Ночку поджидает у ворот,
Чтоб сказать ей нежные слова,
С ветром торжествующе споет,
Что всевластна в январе зима. 1971
Не позабыть твоей кардиограммы
со шпилевыми взлетами вершин,
прямолинейную проспектов панораму
и купола с музейностью седин,
каналами расчерченный орнамент
спокойных вод в гранитных берегах,
истории петровских дней фундамент
и нового строительства размах.
Дворцы самодержавия когда-то
оплот и устрашающий редут,
теперь музеев светлые палаты
и разума торжественный салют.
Вознесся колоннадой четкой, стройной,
храня монументальность прошлых
лет
==========================================
Ненастье, перьевые облака,
Взмахнув крылом земле пообещали,
Блеснув последним отблеском, закат
На землю кинул розовые шали.
Крадучась ночь туманит синеву,
Звезда забила света робкий гвоздик,
А лес послал шуршанием молву,
Что луч земле привет последний бросил. 1971
ЕЩЕ В ПОЛЯХ НЕ ОТГУЛЯЛА ОСЕНЬ...
Еще в полях не отгуляла осень,
крылом багряным осеняя лес,
как вдруг зимы скоропостижной проседь
просыпал в шторме серый вал небес.
Листва отяжелело наклонилась
в разлапистых объятьях зимней мглы,
и в дреме снеговой себе приснилась
зеленой накипью безоблачной весны.
Неотвратимость белого ненастья,
холодного безмолвия рассвет,
не жду я с безысходностью несчастья,
но чудится моей судьбы участье,
когда зима лютует в сентябре. 1972
КАПРИЗЫ РАННЕЙ ЗИМЫ
Капризы ранние зимы:
она октябрь вдруг всполошила
и, не жалея белизны,
свои снеговья распушила.
Ворвалась вероломно в дом,
во всем диктуя свой порядок,
поколдовала над прудом,
окаменила комья грядок.
Когда с непрошенной зимой
рассудок строгий примирился,
вдруг солнце брызнуло красой,
букет сосулек распустился.
Заплакал тоненький ледок,
сверкая в гамме неба синью,
но знаю, близок стужи срок,
и жду вот-вот тепло остынет. 1971
ОГЛОХНЕТ МИР, ОСЛЕПНЕТ СОЛНЦЕ...
Оглохнет мир, ослепнет солнце,
замрет остолбеневший лес,
пустым квадратиком оконце
уж не подарит синь небес,
печаль вдруг сдавит немотою
и свалит тонной скуки груз,
уж не забудусь под листвою
и облаком уж не умчусь.
Все станет прежним и привычным,
и серый сдавленный рассвет
меня застанет, как с поличным --
что я одна, что музы нет.
Тогда бесцветными глазами,
В окаменелости пластом,
шурша увядшими перстами,
в бумаги бледное лицо
взгляну с надеждой и мольбой:
вернись, вернись моей душой,
не нужен мне удал такой --
довольства, чванности покой,
не предавай, не покидай,
верни мне муза боль и май. 1970
КАМЕННЫЙ УЛЕЙ ....
Каменный улей,
Соты окон.
Проспект, переулок,
И солнце в полон
Цветущая площадь
Взяла, распластав
Ковровые клумбы
Пестреющих трав.
Гул фабрик, заводов,
Трамваем трезвон.
Был заново город
С той песней рожден.
В подземных артериях
Жизнь ритмичная
Пульсирует, бьется --
Ведь темпы столичные.
Спешат поезда
И развозят людей --
Вершителей века,
И светлых идей:
Они бездорожье
Одели в асфальт,
Речные порожья --
В гранит и базальт,
Диктуют программу
Кранам-великанам,
Творят и рисуют
Страны панораму.
Мой город, как песня,
И весел, и лих.
Как сказка чудесен --
Ритмичен, как стих. 1970
Суровый взгляд, нахмуренная бровь,
скупа на ласку и не виновата,
что в ней неповторенная любовь,
что в ней невосполнимая утрата.
У жизни нрав крутой и у нее --
непримиримости стоит стена глухая,
как часто узнаю в себе ее,
и боль моя -- ее слеза скупая.
Резка, порывиста и трудно угадать,
что боль пройдет и скорбь ее утихнет,
и тяжесть лет несет в печали мать,
и бремя то, к несчастью, жизнь не снимет.
Прости прошедшее, с ним навсегда простись,
Смирись и благодарствуй светлым будням,
не наяву, то хоть во сне приснись
с веселым смехом и бровей не хмуря. 1971
УЛЕТЕЛИ ПЕРНАТЫЕ СТРАННИКИ...
Улетели пернатые странники,
желтой вьюгой отпел листопад,
тучи солнце услали в изгнание,
загрустил в ожидании сад.
Позади раскрасавица осень,
а зима лишь взмахнула крылом,
чуть прикрыла белеющей осыпью
берега над болтливым ручьем.
Что ж хозяйкою в дом не пожалуешь,
чтоб прибрать, побелить, починить,
что же осень проказницу балуешь?
Чай пора уж ее заменить?
Помню как-то ты гостьею раннею
обелила наряд золотой,
а теперь все томишь ожиданием
белизны по канве голубой. 1971
ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ ПОСВЯЩЕННЫХ БАКУ:
Тихий плеск иль запах нефти,
Ночь иль зарева пожар.
Может сто, а может двести
Лет назад вдыхала жар
Этих улиц гибких, гулких
Перепутанных в узор
И теперь, играя в жмурки,
Память тихо разговор
Заведет о синем море,
О бегущем чуде волн,
Разгулявшихся в просторе,
И про ветра-норда стон.
Вот ступенчатой подковой
В раскаленной дымке дня
Город "Белый", город "Черный"
Вдруг нахлынут на меня,
Будоража чувства, память,
Разбудив мечту и грусть.
Их не станут гнать иль прятать
Пусть они воскреснут, пусть --
Ханские дворцы, мечети,
Крепостной стены гряда,
И дворов веселых клети,
И в базарных городах
Разноцветье пряных сластей,
Разнобой гортанных слов --
Я забудусь, пусть ненастье
Не напомнит дивный сон.
Вот играя в современность,
Пагод распахнув зонты,
Расщедрясь на зеленелость,
На газоны и цветы,
Расплескал бульвар веселых,
Говорливых звуков гул,
Душную дневную сонность
Будит вечера прогул.
Звезды с неба наклонятся,
И зажгут огнями город,
В море зыбко повторятся,
Расцветят подковой горы.
Подмигнет подслеповато
Маяка далекий лучик,
И врезаясь угловато,
Апшерон во тьме излучит.
Отдавая дня горячность,
отдыхают груды зданий,
Тайны ночь все властно прячет,
Проносясь чернявой ланью.
И обычно, что на юге,
Под чадрой смуглянки-ночи
Вдруг заря, и в неба луге
Звездам цвесть нет больше мочи.
И росой не обновленной
Город жаждущий проснется.
Вновь займется опаленный,
Южный день под властью солнца.
Будни будят гул заводов,
Фабрик шум, кранов урчанье.
Детства, молодости город
Вновь с тобой я на свиданье.
Загляну в твои кварталы.
Ты меня не помнишь город?
Юность, детство здесь промчались,
Но а ты как прежде молод.
Южный край и снежный север
Что родней, -- порой не скрою --
Лиловатый милый клевер
Напоит святой тоскою,
Что порой мне так хотелось,
Глядя на безбрежность моря,
Закопаться в зеленелость
Трав, цветов, полыни горькой.
Сколько раз, навязнув, слово
Так просилось на бумагу,
Ты ли южная природа
Забродила неги брагу,
Что вскипела пеной бурной,
Пролилось лучом искристым,
Иль во мне воспело утро
Дымкой северною мглистой?
Луга звон и ароматы
Трав, стогов, цветов весенних,
Лунность ночи, гроз раскаты
Мне дарил стихом Есенин.
Забывалась, уносилась
Колыбельной первым слогом,
Умирала, возносилась
С Пушкинским бессмертным словом.
И еще не разумевшей словочтения
секреты
Мне отец доверил светоч
Поэтической кометы.
И еще не вняв во смысл,
Я стихи твердила звонко.
И магическая мысль завораживала тонко.
Как провиденье смешное
Первый помню свой урок --
С гордо поднятой главою
Гордый пушкинский "Пророк",
Напрягая горло, мысли
Я старалась изложить.
Первоклашки пораскисли --
Мне ж сказали отложить
Этот стих годов на десять,
Я ж учительский совет
Позабыла -- на сто, двести
Отложила скучных лет.
Но подспудно, подневольно,
Жило жало то во мне.
Было тяжко, было больно
В вечер, утро, днем, во сне.
Я томилась и страдала.
Озеро, лесная глушь,
Деревенская отрада,
Грозы, весны, зимы, сушь
Обостряли горечь боли,
Оттеняли страсть и грусть;
Я другой желала доли:
Каменистой, в дебрях пусть,
Только чтоб излить тревогу,
Трепетной мечты и мыль,
И вздохнуть свободно чтобы,
И взметнутся в неба высь.
И пробилось сквозь асфальты
Каменелости пласты
То зерно, что ты когда-то
Ранним утром иль закатом
В душу мудро заронил.
Мой отец! -- далекий лучик
Детских милых нежных лет.
Все, что в жизни было лучшим,
Все, что извело измуча,
Осветил твой дивный свет.
И венком пусть скромным первым
Ляжет робкий этот стих.
Нет жемчужин в нем и перлов,
Но дарили мне секреты
Солнце, свет, молчанье, крик.
До свиданья, до свиданья,
До свиданья -- не прощай.
Ты во мне -- мое призванье,
Ты во мне -- любовь и май.
БЛАГОСЛАВЛЯЮТ КРАЙ МУГАМЫ
Благословляют край мугамы --
Они в узорчатый мотив-
ровесник древнего ислама
вплетают современный стих.
Звучит задумчивая тара,
а песня звонким ручейком
вдруг воскрешает город старый
и старый мой родимый дом.
Вот фаэтон по переулку
чеканным цокотом копыт
в ущелье узком улиц гулких
запевно песенку дробит.
Устало дышит древний город,
и осторожная волна
поет мугам, что вечно молод
край нефти, хлопка и вина.
Здесь солнца жар -- во имя жатвы,
и свет луны -- во имя грез.
Тепло в себя вбирает жадно
владыка нежных винных лоз.
Цветут дурманя олеандры,
в инжире бродит сладкий сок,
под зеленью чадры нарядной
тутовник дозревает в срок.
Кудесник, заговорщик крови
росою алою (сладкою) гранат
сверкает алою зарею,
манит янтарный виноград,
?
О всем поет мугам тягучий
И, как дошаб, из жбана льет
мотив медовых и певучий.
Что передать могло бы лучше,
как дышит и живет Восток?
СТАРЕЦ КАСПИЙ
Старец Каспий волною баюкал
колыбель Апшеронской дуги,
то урчал и барахтался в бухте
в завывании нордной пурги.
Лапой пенною берег царапал,
то к ступенькам ласкаться бежал,
то в томленьи плескался и плакал,
то раздавшись спокойно лежал.
Непоседливый, непостоянный,
с южным нравом и пылкой душой,
голубой, покоренный и славный,
или грозный, глубокий, большой.
Одарило лучистое солнце
Щедрым кладом глубокое дно,
и прорвавшейся веной льется
черной крови густое вино.
Охмеляющий запах нефти,
ознобляющий пыл волны,
разыгрались в просторах вместе
вечной дружбой сильны, вольны.
Встал упрямо на зыбкой почве
голубых непокорных глубин
город в пенных лохматых клочьях,
город вышек и прочных станин.
Эстакад распростерлось кружево
и грызет разъярившийся вал
рукотворное детище тружеников,
остров волей воздвигнутых скал.
Не таись старый, гордый Хазарский
и щедрот для людей не жалей,
из сокровищниц древних, ханских
почерневшее золото лей.