Миронов Вячеслав. Капище

   — Как это — «верхним чутьем»? — переспросил Рабинович.
   — Это когда след по воздуху, а не по земле. Тем более, что только что прошел запашистый от пота и возбуждения гражданин. По собачьим понятиям вонь стоит нестерпимая.
   — Понятно, — кивнул головой Андрей.
   — Ну вот, когда собака чуяла, что все, это последний клиент, или силы ее на исходе, то она последнего, подчеркиваю, последнего клала на землю и скалила зубы в нескольких сантиметрах от его шеи. Потом приходила тревожная группа, а это могла произойти через несколько часов, пока она соберет раненых или трупы, а собачка стоит и нежно скалит ба-а-а-альшущие зубки. Также он мог бороться с вооруженным противником. Я взял щенка у инструктора, который обучал ризенов службе на границе. Потом перестройка-перестрелка, развал всего и вся, он забрал своих собак — кобеля и суку и ушел на вольные хлеба. Стал разводить собак, тренировать для своих и чужих. Открыл школу служебного собаководства. Парень специалист высочайшего класса. Из самого дурного, свирепого пса делал послушную, дрессированную собаку. Вот у него я и взял у него щеночка. И вот как-то мы гуляли. Он со своими двумя собачками. Я — с подросшим щенком — Лоттой. И задаю ему вопрос. А как, мол, быть, если человек вооружен огнестрельным оружием. Показывает. Подзывает пса. Помнишь старые офицерские бушлаты? Не эти утепленные куртки-"афганки", а толстые бушлаты на вате. Он был одет именно в такой. И вот он прячет руку в рукав и резко вскидывает руку. Пес как стоял, так и отпрыгнул в сторону, потом оттолкнулся задними лапами и ударил своей квадратной головой в живот хозяина. А пес здоровенный — весил больше семидесяти килограммов. Юрка-хозяин полетел спиной назад. Поза — согнутый пополам. Руки по инерции идут вперед. Пес хватает рукав бушлата и рвет его. Хозяин кричит ему: «Фу!». Пес останавливается. Юра поднимется с земли, трет отшибленную задницу, потом растирает ушибленный живот, рассматривает почти оторванный кусок рукава, из которого в разные стороны торчит вата, качает головой. Пес в это время сидит и виляя култышкой купированного хвоста, преданно смотрит в глаза хозяину. И когда мы вечерами гуляли всей семьей (дочь тогда маленькая была), то собака очертила для себя круг, за который нельзя отпускать ребенка. Мы с женой в центре круга, а ребенка нельзя отпускать не дальше трех метров. Любую попытку прорыва собака пресекала, становясь у дочери на пути. В то же время, если кто-то подходил ближе трех метров к ребенку, будь то собака или человек, она щетинилась и скалила зубы. На глазах у ризенов челка, глаз у них практически не видно, это еще сильнее пугает. Мы не воспитывали ее специально, видимо, кровь предков заговорила, но она терпеть не могла на дух пролетариат.
   — То есть как? — переспросил Андрей?
   — Например, идет человек, который просто работает на заводе. Все нормально, чисто одет. Ну, на лице у него написано. Она рвется, хрипит, хочет его порвать на части. Я не говорю уже про бомжей.
   — И что с ней стало?
   — Умерла от гепатита. Обидно. Плакал я как ребенок. Все-таки член семьи. Собаки мне нравятся больше, чем люди. Больше.
   — Не пытался себе завести еще собаку?
   — Нет. Была мысль из командировки привезти щенка кавказской овчарки, но передумал. И правильно сделал. Хотя у нас многие привозили. Сейчас живут, гоняют всех дворовых собак.
   — Видел я этих кавказских овчарок! — Андрей поежился при воспоминании. — Здоровые как телята: когда было скучно хозяевам, то они натравливали на больного раба собак. Если тот быстро бегал, значит — симулянт, получал с десяток ударов палками и снова на работу. А кто не мог убежать или сопротивляться собакам, то те загрызали их насмерть. Поэтому я не питаю никакой любви к кавказским овчаркам, ни к их хозяевам. — Последнюю фразу Андрей сказал понизив голос: — Но вот ты меня заинтересовал ризеншнауцерами. Может, потом взять к себе в семью ризена? У нас сейчас модно иметь в доме все, что связано с холокостом. Так, например, один делец предложил на продажу мыло из концлагерей, сделанное из человеческого жира. Утверждал, что оно сделано из евреев.
   — И по какой цене?
   — Что-то около трехсот долларов.
   — Цена хорошая, но на фига это надо держать дома?
   —Мода! — Андрей пожал плечами. — Мне оно и даром не надо.
   — Ну и что, купили?
   — Продал несколько кусков. Но тут покупатели потребовали, чтобы продавец представил доказательства. Что оно сделано исключительно из евреев.
   — Ну, и?
   — Не смог. Поэтому к нему охладели. Что дальше он сделал с этой гадостью — не знаю.
   — Я смотрю — у вас там тоже процветает махровый национализм.
   — Еще какой, Леха! Смотрят, родился ли ты в Израиле или нет. Из СССР выходцев не любят, называют нас «русской партией» или «русской мафией». Боятся нас. В структуры власти стараются не пускать. Я тебе говорил уже про это.
   — Говорил, — я кивнул.
   — Здесь бились за место под солнцем, доказывая, что ты не еврей, а там — доказывая, что еврей, — все это Андрей говорил, полушепотом.
   — Территория населена мусульманами и не очень здесь любят евреев. Да, и ни к чему нам привлекать излишне внимание.
   — Эх, курить охота! — Андрей потянулся.
   — Мне тоже. Вот в Грузии, когда был в командировке, то там мужики курили в общественном транспорте, а здесь, видимо, не принято.
   — Жаль. Сидишь, и как в машине куришь. Здорово!
   Так, за болтовней о пустяках, прошло время. Я и сам успокоился. Нервная дрожь прекратила меня бить, Андрей тоже внешне успокоился. Я сосредоточен, внимательно отслеживаю происходящее. Мышцы находятся в тонусе, готовы в любую секунду сработать на опережение ситуации. Мозг работает ровно, четко фиксируя мелочи, обрабатывая из, складывая в общую мозаику. Так, не особо рассматривая пассажиров, замечаю, что у мужика лет сорока пяти, сидевшего впереди нас через проход, наплечная кобура с пистолетом.
   И пистолет не Макарова, а Стечкина. Хорошая машина. Оперативники такие не носят. Ими вооружены либо «силовики», те, кто принимает непосредственное участие в задержании, либо бандиты. На того, кто постоянно тренируется и находится в хорошей физической форме, этот обрюзгший, с двумя с половиной подбородками мужик не похож, значит, второе. Бандит. Ну, а ты чего хотел увидеть, рядом с «территорией зла»? Пионеров-тимуровцев? Остальные пассажиры, были похожи на мирных. Посмотрим.
   Своими выводами и умозаключениями я поделился с Андреем. Тот согласился. А вот и остановка.
   Первым делом сигарету в зубы, и в туалет, избавится от лишней жидкости. Стоянка долгая, тридцать минут. Мужчины степенно потянулись в кафе. Я не любитель придорожных забегаловок. Есть печальный опыт — потом мучаешься расстройством желудка.
   Рядом с дорогой располагался рынок. Мы купили там копченную курицу и немного вяленного мяса с собой в дорогу. И тут же отошли в сторону, начали есть курицу. Хорошая курочка попалась.
   Пока ели, я смотрел на этот мирный сейчас рынок и вспоминал события зимы 1994 года. Вроде, и времени немного прошло, но кажется, будто целая жизнь минула.
   — Именно по этой трассе наша колонна двигалась в сторону Чечни. Московское командование, планировавшее эту операцию, хуже дня выбрать не могло. Было воскресенье, самый базарный день. И вот, когда подъехали к этому рынку, то живая стена из кричавших, визжавших женщин преградила нам дорогу. За их спинами стояли здоровые мужчины, а за ними была сложена баррикада из сломанных торговых навесов, прилавков и прочего хлама. Для легковой машины это было непреодолимое препятствие, но только не для БМП и танков.
   Женщины блокировали нам движение. Не готовы мы были к этому. Никто не был готов воевать, полагали, что мы просто устраиваем акцию устрашения, так, побряцаем оружием и все. Я не был провидцем, пророком, но имея опыт боевых командировок на Кавказ, понимал, что одним лишь блеском начищенного оружия здесь не обойтись. И вот первая «ласточка» напротив этого рынка подтвердила мои опасения.
   Колонна стала. Лишь только стали, как невесть откуда взявшиеся пацаны кинулись и натолкали в гусеницы БМП всякой дряни типа арматуры. Насмотрелись телевизора, когда в августе 1991 года москвичи так развлекались.
   Десант быстро спешился и, отогнав пацанов, вытащил весь металл из гусениц. На них накинулись женщины.
   Никогда тебе, Андрей, не приходилось общаться с разъяренными женщинами на Кавказе? Мне Ближнего Востока хватило. Там женщины погорячее, чем здесь, — Андрей горько усмехнулся.
   Такое топтание на месте продолжалось около четырех часов. Командование пыталось проводить какие-то переговоры. Бесполезно. Потом из-за спин женщин в нас полетели камни, бутылки с бензином. «Коктейль Молотова» называется. Пламя с машин сбивали брезентом. Слава богу, что ни на кого из солдат не попало. Ну, а потом уже не выдержали нервы у комбата первого батальона, у него солдату камень разбил лицо. Плюс начались одиночные выстрелы из-за женской толпы. Пуля попала солдату в бронежилет. Опрокинула на броню. Стреляли жаканом — самодельной пулей из охотничьего ружья. Кроме синяка и поврежденного бронежилета — ничего страшного.
   И вот разъяренный комбат встал в полный рост на броне первой БМП-2 и над головами толпы дал длинную, в полмагазина очередь. Народ присел, затих. Тут прибежало целое местное отделение ментов, все — местные. Начальник — толстый, старый майор. Размахивал пистолетом над головой, кричал: «Кто стрелял?» и пробирался к головной машине, на ней первый комбат сидит
   Толпа расступается и пропускает его, показывает на комбата. Комбат командует механику-водителю: «Вперед!» БМП дернулась вперед, толпа немного осела, но не уходит.
   Тут начальник РОВД нарисовался, хрен сотрешь. «Почему стреляли, я вас задерживаю!»
   На броне рядом с комбатом сидел ротный, он дал команду своим бойцам. Те схватили в охапку этого местного ментовского начальника, подняли на броню, пистолет отобрали. Дали еще пару раз очередь из автомата над головами, так, чтобы горячие гильзы сыпались на этого придурка, и поехали вперед.
   — Он что, у вас был заложником? — Андрей даже оторвался от курицы.
   — Почему заложником? Просто нам было по пути, и мы решили подвезти хорошего человека, — я усмехнулся. — Толпа, было, ринулась вперед, но механики уже устали от бестолкового стояния на месте и потихонечку, «в натяг», двинули машины. На первой пониженной. Толпа теснилась, пятилась назад, но потом сама была прижата к баррикаде, тут люди и начали растекаться по сторонам. Солдаты взяли оружие наизготовку, спешились, отпустили майора милицейского, отдали ему пистолет, правда, без патронов. БМП разогналась и врезалась в кучу металлолома. С третьей попытки удалось пробить проход. Толпа стояла по сторонам и материла нас почем зря.
   — А вы?
   — Сказать, что все бойцы вели себя с честью и достоинством, нельзя. С нашей стороны несся отборный мат. Правда, старались не провоцировать чеченцев на активные действия. Но это село я запомнил на всю жизнь. Да, забыл сказать, что неизвестно откуда взялись журналисты, в том числе и западные, которые снимали это противостояние. Потом по всему миру показали, как мы идем. Что-то вроде предупреждения было: «Русские идут!» И не надо было затрачивать средства на спутниковую, радиотехническую разведку. Подбирать и готовить агентуру. Сами все рассказали. И лишь потому, что у кого-то мяса в голове не хватило перенести начало нашего «Южного похода» на день-два вперед-назад.
   — Может, был расчет на то, что чечены увидят войсковые колонны и в панике разбегутся?
   — Издеваешься?
   — Да.
   — Пусть бы умники: те, кто планировал этот бред, перечитали бы на досуге Лермонтова и Толстого. Я перед поездкой две ночи штудировал, и после спокойно перечитал.
   — Помогло?
   — Нет. Просто убедился еще раз, что России не везло на командование ни тогда, ни в эту войну.
   — Я тоже перечитал все, что было известно по Кавказу, перед нашей гуманитарной миссией, — Андрей облизывал пальцы.
   — Ну и что?
   — Нынешние порядки в Чечне мало отличаются от тех, которые описывал Толстой. Лишь с поправкой на блага цивилизации.
   — Особенно для тебя была бы актуальна книга «Кавказский пленник»? Ее надо переработать и распространить среди западных журналистов и гуманитарных миссий, отправляющихся в Чечню, как пособие по выживанию. А также поднатореть в охмурении малолетних чеченских барышень.
   — Да пошел ты, — Андрюха беззлобно ругнулся.
   — Не было рядом с тобой чеченской прелестницы, чтобы ты ей построил глазки, а она тебя освободила, ты бы ее потом обесчестил и удочерил.
   — Начнем с того, что они страшные как сибирская язва...
   — Но-но! Сибирская язва — это моя бывшая жена! Так что не надо!
   — Так вот. Эти чеченские женщина и подростки... — Андрей сделал паузу и выжидательно посмотрел на меня, не собираюсь ли я его перебивать, я спокойно жевал курицу. — Мы для них были как домашний скот. Ну, умер. Жалко, конечно, что курица сдохла, но есть же еще. Закончится — муж еще наловит. Не проблема. А тем более евреи — вообще не люди. Подумаешь одним больше, одним меньше. Плюс — еврея можно продать за приличные деньги, и на эти деньги, допустим, подлатать крышу на своей даче в Анатолии.
   — Где-где? — я оторвался от еды. — Не слышал в Чечне такого города.
   — Это не в Чечне, а Турции.
   — У них, что и там тоже дома есть? Хорошо люди зарабатывают на войне и заложниках. Может, тоже переквалифицироваться?

7.

   — Не получится. Они конкурентов убирают. Это их вотчина. А дома у них есть во многих странах мира. Они здесь зарабатывают деньги. Отдыхают за рубежом. Выходят на пенсию, когда чувствуют, что хватит денег, или конкуренция стала невыносима и уезжают в Германию, Турцию, Англию, по всей Европе их много. Там рассказывают легковерным и слабым на слезу обывателям сказочку — какие они несчастные и пострадавшие от произвола России, получают политическое убежище и живут, в ус не дуют.
   — Бля, хорошо быть чеченцем! Слушай, Андрюха, а если я приеду в Европы и скажу, что, мол, невинно пострадавший от чеченского произвола, мне дадут политическую «крышу»?
   — И не мечтай. Не вписываешься в принятую канву поведения. Запомни: чечены — жертвы аборта, а русские — изверги. И не надо путать европейских буржуа. Их же там разводят как гусей на убой. Чтобы все было чистенько и спокойненько, все как в больнице для умалишенных. Нельзя нервировать и травмировать пациента. Если ему сказать, что это белое, показывая на зеленое, значит это и должно быть белым. А если вдруг явится смутьян и возмутитель спокойствия, как ты, и попытаешься рассказать им правду, что это зеленое, а не белое, и чеченцы являются бандитами и доят мирных буржуа, то тебя упекут в лучшем случае в клинику для буйных. А то ведь могут и объявить военным преступником, принимавшим участие в геноциде мирного чеченского населения. Понял?
   — Кое-что. Понял лишь одно, что все в Европе как в старой поговорке: «Пипл это любит, пипл это хавает!»
   — Точно, не в бровь, а в глаз! Ладно, Леха, заканчиваем обжираловку, автобус скоро тронется.
   Мы собрали остатки курицы с собой. Помыли жирные руки водой из бутылки. Сели в автобус. Нервы успокоились лишь мозг работал четко и точно. Трое вышло, больше никто не подсел. Ехать еще около трех часов.
   — Слушай, Леха, это вы так им дороги разбили? — Андрей кивнул на то, что осталось от дорожного плотна.
   Действительно, асфальтовое покрытие было лишь кусками. Все остальное — разбито. И дорога была уже давно не дорогой в полном понятии, а направлением движения. И поэтому наш старенький автобус скорее не ехал, а пробирался между ям и рытвин, тяжело переваливаясь с боку на бок.
   — Рабинович — вы шовинист, — яростно зашипел я ему в ухо. — Считаете, что если у местных аборигенов нет хорошей дороги, то во всем виноваты военные, а не местные власти? Да. Не исключаю такой возможности, что начало этому положили мы два года назад, но за это время могли бы отремонтировать. Выставили бы счет министерству обороны и отремонтировали бы. С таким же успехом я могу сказать, что это сделали евреи!
   — Это еще почему? — Андрей опешил.
   — А в России всегда во всем виноваты жиды. Воду в кране выпил кто?
   — А-а, — протянул Андрей, — ты в этом смысле. Тогда понятно.
   Остаток дороги мы сонно кивали головами в такт движения автобуса. Сытная еда, нервное напряжение последних дней, мерное укачивание транспорта сделали свое дело.
   Ну, вот и доехали. Автобус остановился. Водитель громко и четко на русском и ингушском языках потребовал, чтобы все покинули автобус.
   Вышли. На улице уже вечерело.
   — Куда тронемся? — спросил Андрей.
   — Будем надеяться, что в это дыре есть что-то похожее на гостиницу. Все-таки приграничное село. Должны же где-то приезжие отдыхать. Тем, кто продает заложников, надо кому-то их продавать. Такое нейтральное местечко. Там же должен быть маленький ресторанчик и шлюхи.
   — Ты проезжал через эту деревню?
   — Ну, проезжал, но я был на БМПэхе, а не на «Мерседесе».
   — Вам что, не выдавали «Мерседесы»? — у Рабиновича было игривое настроение.
   — Если у вас в Моссаде будут выдавать — поделись.
   — Обязательно — вышлю посылкой, — кивнул головой Андрей, прикуривая сигарету.
   — Ну что, тронулись?
   — Пошли.
   По пути у прохожего мы узнали, что в деревне действительно есть гостиница, и он указал нам направление. Так же нас поразило, что деревня была утыкана новостройками. Дома строились основательно, богато, с размахом.
   Если в Грузии было принято строить дома, надстраивая этажи над уже имеющимися. Так встречались четырехэтажные дома, у которых первых этаж был сложен из дикого камня, второй этаж — из обработанного камня, потом из красного кирпича, а последний — из белого. Начинал строить прадед, потом дед надстраивал, потом следующие поколения как могли возводили дом.
   Здесь же все начиналось с нулевого цикла. Огромные котлованы, некоторые даже забивали сваи в основание дома. Деньги были вложены громадные. Андрей заметил, что такой дом в Израиле обойдется не меньше, чем в двести тысяч долларов. На наши российские рубли эта цифра не переводилась, настолько громадной она мне показалась.
   Обменявшись мнениями, мы пришли к выводу, что на сельском хозяйстве такие деньжища не заработаешь. Сказывалась приграничная зона с «Территорией Зла». Взаимный поток денег, заложников, оружия, нефти и ее продуктов, наркотиков омывал эту деревеньку. От нее не то что пахло. От нее просто нестерпимо воняло деньгами. Огромными деньгами. Для кого война, для кого — мать родна.
   Вот и гостиница. Мимо нее было сложно пройти. Мы остановились и я присвистнул от удивления.
   Первое, что поразило — огромная неоновая вывеска, которая горела в сумерках, как пять прожекторов. На ней витиевато английскими буквами было написано «Hollywood».
   — А ты предпочел бы, чтобы она называлась «Привал боевиков» или у «Джохара»? — Андрей затянулся сигаретой, рассматривая вывеску.
   — Тогда уж лучше «Перевалочная база заложников». Интересно, а у них есть обменный пункт заложников на деньги и наоборот?
   — Тут есть все, — я зашвырнул окурок своей сигареты в урну. Расстояние было метра три, но мне удалось попасть. Хороший знак.
   Перед входом была большая автостоянка. Она была забита дорогущими иномарками. Все были внедорожниками. Стояли последние модели «Тойоты Ленд Крузера», «Рэндж Ровер», «Гранд Чероки», квадратный «Мерседес», «Ниссан Сафари» и многие такие, которые я не видел раньше
   Рядом стояли водители, они курили, переговаривались, откровенно рассматривали нас. Одеты они были по последней местной моде — в камуфляжную форму, сверху — короткие кожаные куртки. То, что они были вооружены, почему-то не вызывало у нас никаких сомнений.
   Само здание было четырехэтажным, построено из красного кирпича в обычном для местной архитектуры стиле. По фасаду кирпичом были выложены узоры в виде арок, виднелись и орнаменты.
   На первом этаже располагался ресторан, из окон которого неслась местная музыка.
   Я не националист, но она стеганула по нервам. Эта мелодия у меня ассоциируется со смертью хорошего парня. Русского лейтенанта Сашки Калинина, по прозвищу «Калина». После выхода из Грозного он стал командиром блок-поста. Мне сообщили, что ночью, при попытке обойти пост, подорвался на мине какой-то дух. При нем была обнаружена записная книжка, где были записи с зарисовками месторасположения наших подразделений и батальонов соседней части.
   Я приехал за этой книжкой, заодно рассмотреть труп, может, что еще обнаружу. Осмотр места происшествия. Вышел покурить. Тут идет подросток лет пятнадцати. На плече магнитофон, который орет именно ту песенку, что играли в местном кабаке. Идет пацан, улыбается. Пританцовывает. Хорошо, солнышко светит, не холодно, не жарко. Весна душу греет. Калина притоптывает в такт музыке, пацану машет. Мол, иди сюда. Тот головой кивает, идет. Радостный такой. Будто нет войны. И вот когда осталось уже метров десять до лейтенанта Калинина вижу — отлетает от магнитофона блестящая штука, а потом негромкий хлопок. Граната!
   — Калина, беги за стенку! — ору я ему.
   Сдергиваю автомат с плеча и вскидываю, сам продолжаю орать. Саня как завороженный смотрит на пацана и притопывает в такт этой гребанной музыке! Пацан кидает магнитофон в Саньку. А сам деру. Я стреляю в гада. Пуля попала в голову.
   Магнитофон оказался начинен взрывчаткой, а граната была лишь запалом. От Сани «Калины» осталась лишь верхняя половина тела...
   Мгновенно я вспомнил то, что было. Как будто это было секунду назад. Ногти впились в ладони, на лбу испарина, между лопаток пот бежит противной холодной лентой, словно змея, до пояса брюк и ниже.
   Не знаю, что означала эта музыка для окружающих. Мотив веселый, задорный, может про любовь, а может, про посевную или уборочную кампанию в колхозе, не знаю.
   Но для меня это означало одно — враг рядом. Эх, как бы хотелось, чтобы у меня в руках была не спортивная сумка, а автомат. Плечи в голову, согнувшись, рывком подбежать к окну, гранату «Ф-1» из кармана, усики разогнуть, кольцо пальцами левой руки на себя, правую руку отвести за спину и с размаха бросить гранату в полуоткрытое окно ресторана. Отпрянуть за стену. Через несколько секунд, которые покажутся вечностью, громкий взрыв. Из зала полетят стекла вместе с каким-то мусором. Воздух сразу пропитается кислым запахом сгоревшего тротила, и выскакиваешь из-за стены, и в окно автоматную очередь, одну, вторую. В зале все в пыли, в дыму, кто-то шевелится, кто-то пытается ответить огнем. Подавить все огневые точки, снова за стену, сменить магазин у автомата, прыжок в зал, перекат, и с живота уже обозревать зал. Пресекать все попытки к оказанию сопротивления. Ах, да, не забыть еще нейтрализовать противника у входа — водителей.
   Я все это явственно представил. Вздрогнул, когда Андрей тронул меня за руку.
   — Леха, ты чего?
   — Так, ничего. Песенка знакомая, — внезапно осипшим голосом сказал я.
   — Понимаю. Мне тоже мотив не нравится, но помни, мы здесь не для того, чтобы мстить, у нас другая миссия.
   — Жаль, — я сплюнул вязкую слюну. — Пошли.
   Массивная деревянная дверь с затейливой резьбой неожиданно легко открылась.
   Большой холл. Хороший ремонт в стиле «а-ля местный колорит». Но сделано очень хорошо, делали мастера высокого класса и опытная рука дизайнера чувствовалась.
   Стойка бара была тоже из темного дерева, точно такого же, что и входная дверь, и такая же резьба. Приглушенный свет, толстые ковры на полу, глубокие кресла. Прямо не деревня. А минимум Назрань. Мы подошли к стойке. На ней стоял металлический звонок. Все как в кино. Я много раз бывал в командировке, но такой штуковины видеть не доводилось.
   Я шлепнул по нему. Раздался короткий, отрывистый звонок. Из-за портьеры появился молодой человек. При виде его у нас с Андреем отвисли челюсти. Он был одет в черкеску с газырями. Белая сорочка. Сапоги, на голове небольшая папаха, перепоясан узким наборным ремнем, на боку кинжал. Морда слащавая, небольшие усики. Он, видимо, привык к такой реакции на его появление. И поэтому смотрел на нас снисходительно.
   — Слушаю вас, — голос с сильным акцентом, но слова проговаривает правильно, проблема только с ударениями.
   — Нам нужен номер.
   — Какой? Есть президентский, есть супер-люкс, есть люкс. К сожаленью, королевский занят. На какой срок?
   — Нам чтобы поскромнее. Мы здесь в командировке на пару дней.
   — Понятно, — он кивнул головой. — Значит, полулюкс на двоих. Ванная комната нужна?
   — Да, конечно.
   — Документы.
   — Вот, — я подал наши корреспондентские удостоверения.
   — О, так вы корреспонденты. А какого направления? Позавчера от нас уехали корреспонденты.
   — Мы из правозащитной газеты, — с пафосом сказал Андрей тоном, не терпящим возражения.
   — А что вас интересует? — молодой человек с интересом рассматривал нас, что-то записывая в толстый регистрационный журнал.
   — Права человека, простого человека во время недавних боевых действий.
   — А-а, понятно, — он кивнул головой. — Тут много кто вам порасскажет, как федералы арестовывали их якобы за поддержку боевиков и работорговлю.