Черная не сомневалась, где ей быть сейчас: конечно, среди тех, кто проливает кровь и умирает, отстаивая родину от врагов. Но ее сдерживали увещания отца, подавленного обрушившимся на Северянщину несчастьем.
«Не дело княжны, говорил он, бросаться в водоворот ратной сечи». И она обещала отцу оставаться в тереме. Не хотелось причинять ему лишних тревог помыслами о ее судьбе. Не послушается она, еще пуще станет отец терзать свое сердце горькими думами и страхами… Из-за этого и битву может проиграть. В ратном деле спокойствие воина много весит…
Хоть и старалась Черная унять тревогу, но не сиделось ей на месте. Металась в горнице от окна к окну, и мысли лихорадочно теснились в голове. А может, хозары уже проломили ворота и ринулись в окольный град, топчут копытами коней воинов народного ополчения? Может, именно сейчас и следует бежать к сражающимся людям, поддержать в них боевой дух, вселить в сердца надежду, веру в победу? Может быть…
Но тут приглушенный шум вдруг вспыхнул с новой силой, будто громом ударил в окна. Княжна застыла на месте, с ужасом прислушиваясь, стараясь понять, откуда доносится все усиливающийся тысячеголосый рев.
«О боги, – мелькнула страшная догадка, – наверно, хозары разбили ворота и прорвались в город!» Не в силах больше сдерживать себя, она побежала к выходу, оттуда прямо на конюшню, где всегда ждал ее верный Сокол. Конюшие не осмелились перечить княжне. Однако же в домашней одежде не могли выпустить ее из детинца. Пока одни седлали и выводили Сокола, другие принесли кольчугу, шлем, все нужное для ратных выездов, когда-то изготовленное по желанию Черной.
Почувствовав на себе всадника, услышав ржание боевых коней, Сокол рванулся с места и во весь опор помчался в окольный град. Хозарские стрелы жужжали вокруг, как шмели, впивались в мягкий грунт, в соломенные кровли. Княжна прикрылась щитом и, держась поближе к рубленым строениям и высоким заборам, быстро подвигалась вперед к воротам, под прикрытие высоких стен.
Объезжая скопление ратных людей, Черная вдруг столкнулась с дружинником, который выскочил ей навстречу. Она окинула его быстрым взглядом и, резко вздыбив, осадила Сокола.
Дружинник тоже осадил своего коня, глядя на нее удивленными, широко открытыми глазами.
– Всеволод! – воскликнула княжна, пораженная внезапной встречей.
Дружинник молчал. Он сдерживал Вороного и во все глаза смотрел на Черную, не говоря ни слова.
Сбоку шарахнулись чьи-то кони и оттеснили Всеволода к самому забору.
– Едем отсюда! – пробилась к нему княжна. – Видишь, какая толчея! Хозары сотнями и тысячами сыплют сюда стрелы…
– Но мне приказано…
– Ничего, ничего! – оборвала его Черная. – Давай вон туда! За тем укрытием постоим! – Она схватила его коня за повод, словно боясь, что Всеволод сейчас пришпорит Вороного и оставит ее здесь одну в этой сутолоке. Когда они въехали в узенький проулок и стали за высоким частоколом какой-то усадьбы, девушка печально вздохнула.
– Видишь, Всеволод, сбылось-таки предсказание твоего отца. Не миновала меня злая доля. Чует сердце, лихая беда нависла надо мной и над народом нашим…
– Не горюй, княжна! Осилим мы злого ворога!
– Нет, нет, не говори! – Слезы блеснули в глазах Черной. – Я знаю, беды не миновать… Вот только…
– Не убивайся так, княжна. Не прорвутся хозары, – успокаивал ее юноша, – трупами ложатся они под стенами града.
– Правда? А почему же учинился такой великий шум у ворот? Не проломили их, часом?
– Да нет! – засмеялся Всеволод. – Смолою попотчевали незваных гостей. Как комарье, облепили они ворота. Думали, что у северян только камни да стрелы. А воины наши подпустили их поближе, под самые стены. Хозары полезли вверх, тут наши и вылили горячую смолу в самую гущу их. Такой вой поднялся! Удирали они прочь, как крысы с тонущего носада[36]. Да и немалой кучей полегли под стенами.
– Но ведь их сила несметная, Всеволод. Говорят, все поле хозарскими конниками забито. И лес вокруг тоже.
– Правда, много их, княжна. Но и нас не мало. Стены града крепки, воины храбры. Отстоим мы град наш стольный…
– Ох, кабы свершилось все, как говоришь ты, – вздохнула девушка. – Да помогут боги сбыться твоим словам. – Она задумчиво поглядела на высокого, статного дружинника. В ратной одежде показался ей теперь Всеволод не юнцом поселянином, а витязем настоящим, храбрым, смелым и спокойным, готовым к сече кровавой, к защите родной земли и ее, княжны… Странно, почему она не заметила, каков этот молодец, там, на пастбище. Сама бы посоветовала ему стать дружинником. Просила бы князя за него. Ведь он для дочери все мог бы сделать…
Казалось, она забыла о том, что делалось вокруг, и молча любовалась сильным витязем.
– А ты… – Она хотела было сказать все это вслух, да спохватилась, покраснела и закончила: – Я хотела спросить тебя, как ты попал в Чернигов, в дружину князя?
Всеволод вспомнил предостережение отца и замялся.
– Так ведь хозары… – начал он неуверенно, – а я… я князю услужил… Но прошу тебя, княжна… Ты на меня не гневаешься?
– Ну что ты, Всеволод, – отозвалась Черная, – забудь все то… – Она искренне и доверчиво заглянула ему в глаза. – Я не помню зла… И ты прости меня. Видишь, какая беда свалилась теперь на всех нас. Не хочу, чтобы в эту лихую родину тяготело надо мной чье-либо проклятие, затаенное зло… Прости мне, Всеволод, то обидное слово… Видно, только теперь поняла, как горек был ему тогда попрек холопством. Стыд опалил ее щеки. Взгляд скользнул по кольчуге дружинника. Он долго молчал, опустив голову.
– Ты… ты не прощаешь меня? Хочешь, значит, моей гибели? – проговорила Черная дрожащим от слез голосом.
– Что ты, княжна! – очнулся от своих мыслей Всеволод. – Ведь я здесь, чтоб защищать тебя. Я первым увидел в лесу хозар и упредил о том князя, вече, всех северян за целые сутки до нападения!
– Так то был ты? Первый, возвестивший об опасности?
– Я, княжна. И коли б носил я в сердце гнев, коли бы думал о мести, то разве скакал бы во весь дух в Чернигов? Упреждал бы князя?
– Значит, ты… – Черная не договорила.
Она забыла обо всем на свете. Стремительным движением обхватила юношу за шею и крепко поцеловала.
Всеволод стоял перед ней растерянный, счастливый. Кровь бросилась ему в лицо. Он верил и не верил в то, что произошло. Потом опомнился, провел ладонью по лицу, закрыл глаза, как бы пытаясь удержать дорогое сердцу видение… Будто сквозь сон услышал он тихий голос княжны:
– А теперь скачи, куда приказано.
Поправив на Вороном седло, подобрав повод и оглянувшись на девушку, Всеволод птицей взлетел на коня.
Пришпоренный жеребец взвился на дыбы и с места пустился было в галоп. Но юноша тут же круто осадил его и, развернувшись в узком переулке, остановился перед Черной.
– Не бойся, княжна! – крикнул он. – Как только закончится сеча, я вызову кагана на поединок. В единоборстве отстою и честь твою и волю!
Конь снова встал на дыбы, потом помчался вдоль городской стены, мимо возбужденных битвой воинов.
А княжна задумчиво глядела вслед мчавшемуся всаднику.
– На поединок? – беззвучно прошептала она. – Но ведь поединок имеет свои законы. Хорошо, если победит Всеволод… А если каган? Он потребует выдать меня без боя… Пропала тогда моя головушка…
Нежданное превращение Всеволода из холопа в отважного дружинника, страх перед грядущим, вопли раненых, воинственные крики оборонявших стену северян – все слилось воедино, сжало сердце тоской и болью. Что будет? Неужто достанется она страшному чудищу кагану, погибнет на чужбине в горькой неволе!.. Но, может быть, Всеволод… Затеплилась в сердце девичьем надежда… Он сильный, смелый, ловкий. Такой и может одолеть кагана в единоборстве.
И есть ему за что бороться – за славу, за свободу. Первым витязем станет он тогда в княжеской дружине и первым ратным мужем во всей Северянщине. Землей и почестями наградит его князь за победу в таком поединке. Но… тогда и руки моей может просить у князя Всеволод… «А как же Олег? Ведь я просила его защиты… И обнадежила киевского князя… И даже думала, что то любовь… Я и теперь так думаю. Как быть? Что делать?..»
XXX. КТО МЕЧ ДЕРЖИТ УМЕЛО, ТОТ И ПОЧЕТ ДОБУДЕТ
«Не дело княжны, говорил он, бросаться в водоворот ратной сечи». И она обещала отцу оставаться в тереме. Не хотелось причинять ему лишних тревог помыслами о ее судьбе. Не послушается она, еще пуще станет отец терзать свое сердце горькими думами и страхами… Из-за этого и битву может проиграть. В ратном деле спокойствие воина много весит…
Хоть и старалась Черная унять тревогу, но не сиделось ей на месте. Металась в горнице от окна к окну, и мысли лихорадочно теснились в голове. А может, хозары уже проломили ворота и ринулись в окольный град, топчут копытами коней воинов народного ополчения? Может, именно сейчас и следует бежать к сражающимся людям, поддержать в них боевой дух, вселить в сердца надежду, веру в победу? Может быть…
Но тут приглушенный шум вдруг вспыхнул с новой силой, будто громом ударил в окна. Княжна застыла на месте, с ужасом прислушиваясь, стараясь понять, откуда доносится все усиливающийся тысячеголосый рев.
«О боги, – мелькнула страшная догадка, – наверно, хозары разбили ворота и прорвались в город!» Не в силах больше сдерживать себя, она побежала к выходу, оттуда прямо на конюшню, где всегда ждал ее верный Сокол. Конюшие не осмелились перечить княжне. Однако же в домашней одежде не могли выпустить ее из детинца. Пока одни седлали и выводили Сокола, другие принесли кольчугу, шлем, все нужное для ратных выездов, когда-то изготовленное по желанию Черной.
Почувствовав на себе всадника, услышав ржание боевых коней, Сокол рванулся с места и во весь опор помчался в окольный град. Хозарские стрелы жужжали вокруг, как шмели, впивались в мягкий грунт, в соломенные кровли. Княжна прикрылась щитом и, держась поближе к рубленым строениям и высоким заборам, быстро подвигалась вперед к воротам, под прикрытие высоких стен.
Объезжая скопление ратных людей, Черная вдруг столкнулась с дружинником, который выскочил ей навстречу. Она окинула его быстрым взглядом и, резко вздыбив, осадила Сокола.
Дружинник тоже осадил своего коня, глядя на нее удивленными, широко открытыми глазами.
– Всеволод! – воскликнула княжна, пораженная внезапной встречей.
Дружинник молчал. Он сдерживал Вороного и во все глаза смотрел на Черную, не говоря ни слова.
Сбоку шарахнулись чьи-то кони и оттеснили Всеволода к самому забору.
– Едем отсюда! – пробилась к нему княжна. – Видишь, какая толчея! Хозары сотнями и тысячами сыплют сюда стрелы…
– Но мне приказано…
– Ничего, ничего! – оборвала его Черная. – Давай вон туда! За тем укрытием постоим! – Она схватила его коня за повод, словно боясь, что Всеволод сейчас пришпорит Вороного и оставит ее здесь одну в этой сутолоке. Когда они въехали в узенький проулок и стали за высоким частоколом какой-то усадьбы, девушка печально вздохнула.
– Видишь, Всеволод, сбылось-таки предсказание твоего отца. Не миновала меня злая доля. Чует сердце, лихая беда нависла надо мной и над народом нашим…
– Не горюй, княжна! Осилим мы злого ворога!
– Нет, нет, не говори! – Слезы блеснули в глазах Черной. – Я знаю, беды не миновать… Вот только…
– Не убивайся так, княжна. Не прорвутся хозары, – успокаивал ее юноша, – трупами ложатся они под стенами града.
– Правда? А почему же учинился такой великий шум у ворот? Не проломили их, часом?
– Да нет! – засмеялся Всеволод. – Смолою попотчевали незваных гостей. Как комарье, облепили они ворота. Думали, что у северян только камни да стрелы. А воины наши подпустили их поближе, под самые стены. Хозары полезли вверх, тут наши и вылили горячую смолу в самую гущу их. Такой вой поднялся! Удирали они прочь, как крысы с тонущего носада[36]. Да и немалой кучей полегли под стенами.
– Но ведь их сила несметная, Всеволод. Говорят, все поле хозарскими конниками забито. И лес вокруг тоже.
– Правда, много их, княжна. Но и нас не мало. Стены града крепки, воины храбры. Отстоим мы град наш стольный…
– Ох, кабы свершилось все, как говоришь ты, – вздохнула девушка. – Да помогут боги сбыться твоим словам. – Она задумчиво поглядела на высокого, статного дружинника. В ратной одежде показался ей теперь Всеволод не юнцом поселянином, а витязем настоящим, храбрым, смелым и спокойным, готовым к сече кровавой, к защите родной земли и ее, княжны… Странно, почему она не заметила, каков этот молодец, там, на пастбище. Сама бы посоветовала ему стать дружинником. Просила бы князя за него. Ведь он для дочери все мог бы сделать…
Казалось, она забыла о том, что делалось вокруг, и молча любовалась сильным витязем.
– А ты… – Она хотела было сказать все это вслух, да спохватилась, покраснела и закончила: – Я хотела спросить тебя, как ты попал в Чернигов, в дружину князя?
Всеволод вспомнил предостережение отца и замялся.
– Так ведь хозары… – начал он неуверенно, – а я… я князю услужил… Но прошу тебя, княжна… Ты на меня не гневаешься?
– Ну что ты, Всеволод, – отозвалась Черная, – забудь все то… – Она искренне и доверчиво заглянула ему в глаза. – Я не помню зла… И ты прости меня. Видишь, какая беда свалилась теперь на всех нас. Не хочу, чтобы в эту лихую родину тяготело надо мной чье-либо проклятие, затаенное зло… Прости мне, Всеволод, то обидное слово… Видно, только теперь поняла, как горек был ему тогда попрек холопством. Стыд опалил ее щеки. Взгляд скользнул по кольчуге дружинника. Он долго молчал, опустив голову.
– Ты… ты не прощаешь меня? Хочешь, значит, моей гибели? – проговорила Черная дрожащим от слез голосом.
– Что ты, княжна! – очнулся от своих мыслей Всеволод. – Ведь я здесь, чтоб защищать тебя. Я первым увидел в лесу хозар и упредил о том князя, вече, всех северян за целые сутки до нападения!
– Так то был ты? Первый, возвестивший об опасности?
– Я, княжна. И коли б носил я в сердце гнев, коли бы думал о мести, то разве скакал бы во весь дух в Чернигов? Упреждал бы князя?
– Значит, ты… – Черная не договорила.
Она забыла обо всем на свете. Стремительным движением обхватила юношу за шею и крепко поцеловала.
Всеволод стоял перед ней растерянный, счастливый. Кровь бросилась ему в лицо. Он верил и не верил в то, что произошло. Потом опомнился, провел ладонью по лицу, закрыл глаза, как бы пытаясь удержать дорогое сердцу видение… Будто сквозь сон услышал он тихий голос княжны:
– А теперь скачи, куда приказано.
Поправив на Вороном седло, подобрав повод и оглянувшись на девушку, Всеволод птицей взлетел на коня.
Пришпоренный жеребец взвился на дыбы и с места пустился было в галоп. Но юноша тут же круто осадил его и, развернувшись в узком переулке, остановился перед Черной.
– Не бойся, княжна! – крикнул он. – Как только закончится сеча, я вызову кагана на поединок. В единоборстве отстою и честь твою и волю!
Конь снова встал на дыбы, потом помчался вдоль городской стены, мимо возбужденных битвой воинов.
А княжна задумчиво глядела вслед мчавшемуся всаднику.
– На поединок? – беззвучно прошептала она. – Но ведь поединок имеет свои законы. Хорошо, если победит Всеволод… А если каган? Он потребует выдать меня без боя… Пропала тогда моя головушка…
Нежданное превращение Всеволода из холопа в отважного дружинника, страх перед грядущим, вопли раненых, воинственные крики оборонявших стену северян – все слилось воедино, сжало сердце тоской и болью. Что будет? Неужто достанется она страшному чудищу кагану, погибнет на чужбине в горькой неволе!.. Но, может быть, Всеволод… Затеплилась в сердце девичьем надежда… Он сильный, смелый, ловкий. Такой и может одолеть кагана в единоборстве.
И есть ему за что бороться – за славу, за свободу. Первым витязем станет он тогда в княжеской дружине и первым ратным мужем во всей Северянщине. Землей и почестями наградит его князь за победу в таком поединке. Но… тогда и руки моей может просить у князя Всеволод… «А как же Олег? Ведь я просила его защиты… И обнадежила киевского князя… И даже думала, что то любовь… Я и теперь так думаю. Как быть? Что делать?..»
XXX. КТО МЕЧ ДЕРЖИТ УМЕЛО, ТОТ И ПОЧЕТ ДОБУДЕТ
День прошел в непрестанных кровавых стычках. Хозары то откатывались, то снова валом надвигались на ворота, словно обезумев, лезли на стены, забрасывали разящими стрелами. И не один уж воин пал с занесенным над головой мечом по эту и по ту сторону стены, на кучи убитых и раненых хозар.
Лишь к вечеру затихла битва, хозары стали отходить к лесу. Но в крепости долго еще не спали, ждали внезапного, коварного нападения.
Не спала и княжна. До поздней ночи ходила по терему, прислушивалась к зыбкой тишине на поле брани и в детинце. То и дело посылала слуг узнать, что делается у ворот, чинят ли пробоины, разрушенные в нескольких местах стены. Кто-то из отроков высказал догадку, что хозары умышленно отошли далеко, до самого леса, чтоб обмануть северян, под прикрытием ночи ползти к стенам Чернигова и сделать под них подкоп.
Мысль эта засела в голове Черной, не давала покоя, гнала сон. Но вот приехал князь, рассказал, что все вылазки хозар отбиты, а северяне бодры духом, дружинники и ополченцы храбро сражались. Теперь воины спят, а дозоры сторожат каждую пядь на стенах, и мышь там не проскочит незаметно.
Успокоенная его словами, княжна вскоре заснула. Пробудилась от громкого говора под окнами терема. Глянула в окно, а на дворе – погожее летнее утро. Солнце уже поднялось над лесом, заливает все вокруг теплым ярким светом. Веселыми искрами вспыхивают золотые лучи в серебристых колокольчиках-росинках, повисших на листьях.
И птицы заливаются среди ветвей, звонкий щебет их несется навстречу ясному небу. Можно подумать, что в Чернигове мир и благоденствие, а вчерашняя битва только страшный сон…
Она вскочила с постели, выглянула из двери опочивальни. Кругом ни души. Куда-то запропастилась нянька…
«Что означает эта тишина, – удивилась Черная, – куда девались слуги? Уж не убрались ли хозары восвояси? Вот была бы радость! И впрямь, может, на ее счастье, унесла их нелегкая в проклятый Итиль?» Она не стала долго гадать, накинула кое-как одежду, не умывшись, не причесавшись, скользнула к выходу из терема.
– А князь согласен? – услышала она чей-то голос внизу, у дверей.
– Да говорю ж тебе, согласен, – ответил другой голос. – Поединок будет между воинами нашими. И кто победит сильнейшего, тому и доведется сразиться с хозарином.
Черная остановилась на лестнице, прислушалась, потом побежала в комнату к няньке.
– Нянька! Нянюшка! – опрометью влетела она к старухе и кинулась ей на шею.
– Милая, хорошая моя, слыхала, о чем говорят отроки там, под лестницей?
– Что с тобой, дитя мое? – уставилась на нее испуганная нянька. – Да хранят тебя боги, и Цур, и Пек[37], и Сварог! Скажи же толком, что случилось?
– Там внизу, – торопливо заговорила княжна, – рассказывают отроки о каком-то поединке. Пойди разузнай, когда и где он будет. Скорей же, нянюшка, милая! – нетерпеливо запрыгала Черная.
Старуха тяжело поднялась, пригладила сбившиеся на сторону волосы и молча вышла за двери. Княжна выпорхнула вслед и побежала к себе в опочивальню. Она догадывалась, о чем вели речь отроки, и спешила переодеться, принарядиться к выходу.
Вскоре возвратилась нянька и подтвердила ее догадки: Всеволод просил у князя разрешения вызвать кагана на поединок. Князь не отказал, но и не согласился сразу. Сначала хочет он увидеть, каким бойцом покажет себя Всеволод в состязаниях с сильнейшими дружинниками. Потому устраивает единоборство их на Соборной площади. Значит, скорей, скорей умываться, причесываться, наряжаться! Скорей туда, к дружинникам, на площадь!
На Соборной площади, где совсем недавно крепко рассорился князь Черный с народным вечем, собралась ныне едва ли не вся дружина северянская и множество народа. Князь не верил, да и не мог поверить, что никому не ведомый отрок одолеет хозарина. Но то, что отрок рвется в бой, запало в сердце князя. Кто знает? Может быть, он несет княжне спасение? Сразиться должен он с тем, кто требует дочь князя себе в жены. А какой из кагана витязь? Изнежен да жиром заплыл. Хитер, как лис, и лют, как дикий кабан. Но в таком деле, как поединок с сильным витязем, на хитрости одной далеко не уедешь. Да и кабанья ярость тоже не подспорье. Победа дастся тому, у кого сила богатырская и ловкость!
Да, было о чем пораздумать князю в эту ночь. Однако утром объявил он свою волю: на бой с хозарином выйдет сильнейший из северян!
И вот вышли дружинники на площадь. На видном месте – Всеволод. Он первым хочет доказать свою силу и право бороться за княжну. Славята оглашает условия единоборства, вызывает тех, кто решил состязаться с отроком.
Первым вызвался Галляр, здоровенный и очень широкий в кости варяг. Когда-то он спас князя от дикого тура, приняв на себя могучий удар раненного и оттого еще более разъяренного зверя. Руки у варяга короткие и толстые, словно колоды. Лицо суровое, жестокое.
Соперники сначала разъехались в разные стороны, потом пришпорили коней и понеслись друг на друга, наставив копья. Вот сшиблись они на середине поля, но копья только скользнули по щитам, а сильные кони молниеносно разнесли бойцов в разные стороны.
В толпе заволновались. Еще тесней сомкнулось кольцо людей, нетерпеливо ждавших продолжения поединка.
Всеволод обвел возбужденно блестящими глазами стоящих вокруг северян и… замер: неподалеку от князя он увидел Черную. Она ободряюще улыбалась ему, что-то говорила, но за шумом не разобрать было, что именно, беззвучно шевелились ее губы. Он чувствовал, что это слова одобрения, дружбы, а может быть… может быть, любви, тревоги за него…
А варяг уже снова мчался ему навстречу. Всеволод сильно пришпорил Вороного, весь подобрался, изловчился, да с такой силой ударил в подставленный Галляром щит, что варяг и опомниться не успел, как вылетел из седла.
Пораженные столь быстрым и неожиданным исходом поединка, дружинники разом ахнули, и вдруг всю площадь, всю округу, весь град и окрестные рощи огласил могучий гул Приветственных кликов. Северяне кричали, взмахивали руками, кидали кверху шапки.
– Слава победителю!
– Слава доброму молодцу!
– Слава-а-а-а! Слава-а-а-а!
– Кто этот витязь? – тихо спросил Баглай, приблизившись к Амбалу.
– Пришелец какой-то, из Засулья, говорят, – еще тише ответил ключник. – Видно, он и оповестил князя, что близко рать хозарская.
– Надо предупредить кагана, – шепнул на ухо Баглай, – с этим витязем опасно встретиться на ратном поле.
– А может, лучше, если и вовсе не допустим этой встречи?
– Попробуй, – кивнул Баглай в сторону победителя, – не допусти такого, если имеешь силу.
Баглай зорко оглянулся по сторонам, спокойно и медленно подался с конем назад, чтоб чей-нибудь любопытный глаз не заметил, как он шепчется с Амбалом.
Тем временем для поединка выехал второй дружинник… Потом третий, и четвертый, но всех их постигла участь Галляра.
Тогда встал перед князем витязь Могута. Водил он княжеские караваны с товаром за море и в столкновениях с печенегами добыл себе славу воина непобедимого.
– Дозволь, княже, и мне преломить копье свое о щит молодого витязя. – Он низко поклонился своему властелину.
Черный измерил взглядом исполина Могуту, игравшего под ним огромного коня и задумался.
– Жаль молодца, Могута, – сказал он тихо, чтоб не услышал Всеволод, – из него храбрый дружинник будет, а ты покалечишь, а то и насмерть убьешь его.
– Княже! – не отступал Могута. – Дозволил же ты сразиться с юным витязем лучшим дружинникам земли Северянской. И он одолел их. Хоть молод он, а крепок дюже!
– Им можно, а тебе нельзя, Могута. Неровня он тебе. Ты зрелый витязь, и нет у нас равного тебе по силе и искусству боя.
– Почему неровня? – вмешалась в разговор княжна. Ей показались обидными сомнения князя в силе и уменье Всеволода. – Победил же он только что сильнейших дружинников наших!
Черный недовольно покосился на дочь, и та умолкла под строгим его взглядом. Но теперь заговорили дружинники, толпившиеся вокруг Черного. Всеволод осмелился приблизиться к ним и стал прислушиваться.
– Дозволь, княже, – просили мужи, – не оставаться же дружинникам побежденными. Пусть Могута покажет, каковы мы есть!
– Дивно, – говорили другие. – Никому не ведомый отрок, пришелец какой-то, осмеливается выходить на бой против лучших ратных мужей земли Северянской.
– А Всеволод тоже северянин! – не утерпела княжна, обращаясь теперь уже не к князю, а к дружинникам.
Люди замолчали, вопросительно переглядываясь, никто из них не знал молодого витязя, не видывал его, не мог понять, откуда взялся он.
– Кто сказал тебе, что отрок этот – северянин? – обратился князь к дочери, видимо удивленный ее настойчивостью. Девушка хотела было ответить, но Всеволод опередил ее.
– Княже! – громко воскликнул он, пытаясь завладеть вниманием Черного и уклониться от вопросов, которых стремился избежать. – Здесь усумнились в моей силе. Как воин требую поединка! Пусть увидят и витязи твои и все люди добрые, каков я в искусстве ратном.
Князь нерешительно переводил взгляд с окружавших его дружинников на Всеволода, с него – на дочь и раздумывал.
– Дозволь, княже! – кричали ближние и дальние дружинники. – Ведь отрок сам того хочет!
– Не волен ты оберегать его, князь, – настаивали другие. – И Могута и мы тоже хотим сразиться с Всеволодом, а потом с каганом, отстоять свободу земли Северянской и честь княжны!
Шум усиливался. Уже и не разобрать было, кто что кричал. Тогда князь Черный поднял меч. Когда на площади установилась тишина, он сказал:
– Хорошо, братья! Я согласен, чтобы отрок сей вышел на поединок со славным витязем земли Северянской Могутой. Но и вы должны исполнить мою волю.
– Говори, княже! – раздались голоса дружинников.
– Вижу я, кроме Могуты, есть средь вас еще такие, что хотели бы отвоевать право на поединок с каганом. Так вот; чтобы брань та не была бесконечной, выберем из вас четырех воинов, сначала пусть они выйдут на поединок с Могутой. Кто победит, тот и схватится потом с отроком. Он четверых уже одолел на поле ратном. Посмотрим, сумеет ли он справиться с сильнейшим из вас – с пятым!
Люди затихли. Князь улыбнулся в усы, потом уверенно и громко воскликнул:
– Славные мои воины! Кто желает сразиться с Могутой? Выезжайте на поле!
Однако из круга никто не отозвался на его призыв. Какое-то время стояла напряженная тишина. Даже кони, казалось, насторожились в ожидании смельчака.
И вдруг смех, дружный, веселый смех прокатился из конца в конец по всей площади.
– Слава мудрому князю!
– Слава-а-а-а! – подхватили сотни дружинников, скрывая в громком кличе свое смущение.
И снова выступил вперед Всеволод.
– Низко кланяюсь за доброту и заботу! – В голосе его звучала искренняя преданность своему князю и господину. – Но не хочу я прятаться за княжью мудрость!
Довольный тем, как приняли народ и дружина его решение, Черный, смеясь, ответил:
– Пустое, отроче! Ныне ты спрячешься за мою мудрость, а завтра я спрячусь за твоим щитом. На том и будем квиты!
– Нет, князь! – настаивал Всеволод. – Раз я вышел добывать себе права поединка и ратной чести, то воевать за это буду до конца. Иначе не посмею завтра выйти на поле брани!
Черный нахмурился: упрям, видно, отрок. Еще в дружинники не принял его князь, а уже начал перечить княжьей воле и лезет на рожон… «Да ладно, лезь, коли такой ты дурень!» – про себя выругался Черный. Он согласился на поединок.
Толпу на площади охватило нескрываемое возбуждение и тревога, особенное, господствующее над всеми страстями любопытство. Всякий понимал, что поединок за право сразиться с самим каганом будет необычным и закончится если не смертью, то тяжким увечьем одного из воинов, борющихся за высшую воинскую славу и честь, а может быть, и за право на княжну… Каждому хотелось как-нибудь пробиться между дружинниками, поближе увидеть, как сшибутся витязи, кто устоит, кто грянется оземь. Но люди стояли стеной, мало кому удалось протиснуться вперед хотя бы на шаг. Дружинники приподнимались на стременах, становились на спины лошадей.
Больше всего глядели на Всеволода. Хоть он и вышел победителем из прежних поединков, однако никто не верил, что ему удастся одолеть Могуту. Все жаждали увидеть, как встретит, как перенесет отрок удары Могуты, такие разящие и меткие во всех доселе бывших сечах. Недаром ведь никто из северян не отважился выйти с ним на поединок. Могута – чудо-богатырь, гроза всех степняков, которые встречались северянским витязям на пути из Чернигова в Итиль.
Отрок гарцевал на своем жеребце. Казалось, и не думал о том, с кем предстоит ему сразиться. Спокойно и уверенно оправил на себе кольчугу, шлем, взял поудобней щит, будто взвешивая, подержал на вытянутой руке тяжелое копье и, заметив наконец движение своего противника, вздыбил коня.
Короткий свист – и жеребец ринулся вперед во весь опор навстречу битве. Огненное дыхание вырывалось из его ноздрей.
Противники сошлись. Удар пришелся в середину щита, и сила его была сокрушающей. Но Могута не вылетел, подобно варягу, из седла, он устоял, а потом стремительно пронесся мимо Всеволода, не ответив на его удар.
«Испытывает меня», – подумал юноша, торопливо соображая, как остановить витязя, заставить померяться силой.
Да не было времени на размышления. Вороной уже вздыбился на другом конце поля, там, где раньше стоял Могута, и, развернувшись, понес своего хозяина на середину поля.
На этот раз Могута шел напрямую, почти навстречу. Всеволод понял: теперь они не разминутся, в седле удержится только один – либо он, либо Могута. Еще сильнее пришпорил Вороного, будто в тугой кулак собрал все свои молодые силы.
Удары с обеих сторон были такими мощными, что пущенные в галоп кони словно уперлись в них своим бешеным лётом и вздыбились один против другого, будто перед внезапно выросшей стеной. Но всадники удержались в седлах, их копья не сломались, не дрогнули в руках. С великим тщанием отточенные, вонзились они острыми концами в щиты, крепко стоят в выбитых ударами гнездах, не ломаются, не гнутся. А витязи всей силой навалились на копья, каждый хочет одолеть противника, выйти победителем. Кони их не опускаются на передние ноги, стоят вздыбившись, ржут от боли нестерпимой, роняют пену кровавую, а конники еще круче натягивают поводья, еще сильней вонзают шпоры в израненные бока, ожесточенней рвутся вперед.
Дружинники и народ на площади затаили дыхание, молча глядя на поединок, боясь пропустить хоть самую малость битвы. И когда отступал чей-то конь или всадник делал рискованное для него движение, люди, дрожа от возбуждения, вытянув шеи, с еще большим напряжением ждали следующего мгновения. Что принесет оно?..
Вот отступил Вороной на еле видимую пядь, и отрок покачнулся в седле, а Могута воспользовался этим, на ту же пядь продвинул своего коня вперед и еще круче вздыбил его, чтобы огромной тяжестью свалить дерзкого отрока. Но это не удалось Могуте. Ловкий Всеволод мгновенно перенес всю тяжесть своего тела на стремена и, высоко поднявшись на них, с такой силой налег на копье, что конь Могуты не устоял на задних ногах и повалился на спину вместе с всадником.
На площади все онемели от изумления. Случилось небывалое, даже страшное: повергнут на землю сам Могута! Все поняли, что отрок – избранник судьбы, всевластной силы, господствующей над людьми, но помогающей лишь немногим. Значит, отмечен отрок доброй волею богов.
Неслыханный доселе гром приветствий огласил площадь. Дружно и радостно кричали все от мала до велика, от отрока до князя.
Всеволод растерялся. Не знал, что надо сделать, как держать себя на виду такого многолюдства: благодарить ли северян иль молча удалиться с поля. Он хотел было незаметно уйти и затеряться меж дружинниками, но княжна помешала. Пришпорив Сокола, она выскочила вперед, спешилась и, по обычаю, почтительно склонилась перед победителем. Потом достала из кармана цветастый шелковый платок, подошла к Всеволоду и повязала ему на руку.
– Гляди, гляди, – толкнул дружинник своего соседа, – княжна подарила отроку платок!
Тот поднялся на стременах, глянул через плечо стоящего и задумчиво ответил:
– Ну, значит, выбирает его себе в бояре. Что ж, выбор хорош. Надежным он будет стражем. Однако улыбка ее, мне кажется, не о том лишь говорит.
Дружинник недоверчиво взглянул на соседа:
– Не думаешь ли ты, что избранник судьбы станет избранником прекрасной княжны?
– А почему бы нет? Такому отроку куда более пристало быть нареченным княжны, чем старому кагану. Взгляни, как статен и хорош собою этот воин, а в ратном деле настоящий муж!
– Правда, – согласился дружинник. – Пара из них хоть куда! Другую такую и не сыщешь. Да неведомо, как приглянется он гордой княжне?
Лишь к вечеру затихла битва, хозары стали отходить к лесу. Но в крепости долго еще не спали, ждали внезапного, коварного нападения.
Не спала и княжна. До поздней ночи ходила по терему, прислушивалась к зыбкой тишине на поле брани и в детинце. То и дело посылала слуг узнать, что делается у ворот, чинят ли пробоины, разрушенные в нескольких местах стены. Кто-то из отроков высказал догадку, что хозары умышленно отошли далеко, до самого леса, чтоб обмануть северян, под прикрытием ночи ползти к стенам Чернигова и сделать под них подкоп.
Мысль эта засела в голове Черной, не давала покоя, гнала сон. Но вот приехал князь, рассказал, что все вылазки хозар отбиты, а северяне бодры духом, дружинники и ополченцы храбро сражались. Теперь воины спят, а дозоры сторожат каждую пядь на стенах, и мышь там не проскочит незаметно.
Успокоенная его словами, княжна вскоре заснула. Пробудилась от громкого говора под окнами терема. Глянула в окно, а на дворе – погожее летнее утро. Солнце уже поднялось над лесом, заливает все вокруг теплым ярким светом. Веселыми искрами вспыхивают золотые лучи в серебристых колокольчиках-росинках, повисших на листьях.
И птицы заливаются среди ветвей, звонкий щебет их несется навстречу ясному небу. Можно подумать, что в Чернигове мир и благоденствие, а вчерашняя битва только страшный сон…
Она вскочила с постели, выглянула из двери опочивальни. Кругом ни души. Куда-то запропастилась нянька…
«Что означает эта тишина, – удивилась Черная, – куда девались слуги? Уж не убрались ли хозары восвояси? Вот была бы радость! И впрямь, может, на ее счастье, унесла их нелегкая в проклятый Итиль?» Она не стала долго гадать, накинула кое-как одежду, не умывшись, не причесавшись, скользнула к выходу из терема.
– А князь согласен? – услышала она чей-то голос внизу, у дверей.
– Да говорю ж тебе, согласен, – ответил другой голос. – Поединок будет между воинами нашими. И кто победит сильнейшего, тому и доведется сразиться с хозарином.
Черная остановилась на лестнице, прислушалась, потом побежала в комнату к няньке.
– Нянька! Нянюшка! – опрометью влетела она к старухе и кинулась ей на шею.
– Милая, хорошая моя, слыхала, о чем говорят отроки там, под лестницей?
– Что с тобой, дитя мое? – уставилась на нее испуганная нянька. – Да хранят тебя боги, и Цур, и Пек[37], и Сварог! Скажи же толком, что случилось?
– Там внизу, – торопливо заговорила княжна, – рассказывают отроки о каком-то поединке. Пойди разузнай, когда и где он будет. Скорей же, нянюшка, милая! – нетерпеливо запрыгала Черная.
Старуха тяжело поднялась, пригладила сбившиеся на сторону волосы и молча вышла за двери. Княжна выпорхнула вслед и побежала к себе в опочивальню. Она догадывалась, о чем вели речь отроки, и спешила переодеться, принарядиться к выходу.
Вскоре возвратилась нянька и подтвердила ее догадки: Всеволод просил у князя разрешения вызвать кагана на поединок. Князь не отказал, но и не согласился сразу. Сначала хочет он увидеть, каким бойцом покажет себя Всеволод в состязаниях с сильнейшими дружинниками. Потому устраивает единоборство их на Соборной площади. Значит, скорей, скорей умываться, причесываться, наряжаться! Скорей туда, к дружинникам, на площадь!
На Соборной площади, где совсем недавно крепко рассорился князь Черный с народным вечем, собралась ныне едва ли не вся дружина северянская и множество народа. Князь не верил, да и не мог поверить, что никому не ведомый отрок одолеет хозарина. Но то, что отрок рвется в бой, запало в сердце князя. Кто знает? Может быть, он несет княжне спасение? Сразиться должен он с тем, кто требует дочь князя себе в жены. А какой из кагана витязь? Изнежен да жиром заплыл. Хитер, как лис, и лют, как дикий кабан. Но в таком деле, как поединок с сильным витязем, на хитрости одной далеко не уедешь. Да и кабанья ярость тоже не подспорье. Победа дастся тому, у кого сила богатырская и ловкость!
Да, было о чем пораздумать князю в эту ночь. Однако утром объявил он свою волю: на бой с хозарином выйдет сильнейший из северян!
И вот вышли дружинники на площадь. На видном месте – Всеволод. Он первым хочет доказать свою силу и право бороться за княжну. Славята оглашает условия единоборства, вызывает тех, кто решил состязаться с отроком.
Первым вызвался Галляр, здоровенный и очень широкий в кости варяг. Когда-то он спас князя от дикого тура, приняв на себя могучий удар раненного и оттого еще более разъяренного зверя. Руки у варяга короткие и толстые, словно колоды. Лицо суровое, жестокое.
Соперники сначала разъехались в разные стороны, потом пришпорили коней и понеслись друг на друга, наставив копья. Вот сшиблись они на середине поля, но копья только скользнули по щитам, а сильные кони молниеносно разнесли бойцов в разные стороны.
В толпе заволновались. Еще тесней сомкнулось кольцо людей, нетерпеливо ждавших продолжения поединка.
Всеволод обвел возбужденно блестящими глазами стоящих вокруг северян и… замер: неподалеку от князя он увидел Черную. Она ободряюще улыбалась ему, что-то говорила, но за шумом не разобрать было, что именно, беззвучно шевелились ее губы. Он чувствовал, что это слова одобрения, дружбы, а может быть… может быть, любви, тревоги за него…
А варяг уже снова мчался ему навстречу. Всеволод сильно пришпорил Вороного, весь подобрался, изловчился, да с такой силой ударил в подставленный Галляром щит, что варяг и опомниться не успел, как вылетел из седла.
Пораженные столь быстрым и неожиданным исходом поединка, дружинники разом ахнули, и вдруг всю площадь, всю округу, весь град и окрестные рощи огласил могучий гул Приветственных кликов. Северяне кричали, взмахивали руками, кидали кверху шапки.
– Слава победителю!
– Слава доброму молодцу!
– Слава-а-а-а! Слава-а-а-а!
– Кто этот витязь? – тихо спросил Баглай, приблизившись к Амбалу.
– Пришелец какой-то, из Засулья, говорят, – еще тише ответил ключник. – Видно, он и оповестил князя, что близко рать хозарская.
– Надо предупредить кагана, – шепнул на ухо Баглай, – с этим витязем опасно встретиться на ратном поле.
– А может, лучше, если и вовсе не допустим этой встречи?
– Попробуй, – кивнул Баглай в сторону победителя, – не допусти такого, если имеешь силу.
Баглай зорко оглянулся по сторонам, спокойно и медленно подался с конем назад, чтоб чей-нибудь любопытный глаз не заметил, как он шепчется с Амбалом.
Тем временем для поединка выехал второй дружинник… Потом третий, и четвертый, но всех их постигла участь Галляра.
Тогда встал перед князем витязь Могута. Водил он княжеские караваны с товаром за море и в столкновениях с печенегами добыл себе славу воина непобедимого.
– Дозволь, княже, и мне преломить копье свое о щит молодого витязя. – Он низко поклонился своему властелину.
Черный измерил взглядом исполина Могуту, игравшего под ним огромного коня и задумался.
– Жаль молодца, Могута, – сказал он тихо, чтоб не услышал Всеволод, – из него храбрый дружинник будет, а ты покалечишь, а то и насмерть убьешь его.
– Княже! – не отступал Могута. – Дозволил же ты сразиться с юным витязем лучшим дружинникам земли Северянской. И он одолел их. Хоть молод он, а крепок дюже!
– Им можно, а тебе нельзя, Могута. Неровня он тебе. Ты зрелый витязь, и нет у нас равного тебе по силе и искусству боя.
– Почему неровня? – вмешалась в разговор княжна. Ей показались обидными сомнения князя в силе и уменье Всеволода. – Победил же он только что сильнейших дружинников наших!
Черный недовольно покосился на дочь, и та умолкла под строгим его взглядом. Но теперь заговорили дружинники, толпившиеся вокруг Черного. Всеволод осмелился приблизиться к ним и стал прислушиваться.
– Дозволь, княже, – просили мужи, – не оставаться же дружинникам побежденными. Пусть Могута покажет, каковы мы есть!
– Дивно, – говорили другие. – Никому не ведомый отрок, пришелец какой-то, осмеливается выходить на бой против лучших ратных мужей земли Северянской.
– А Всеволод тоже северянин! – не утерпела княжна, обращаясь теперь уже не к князю, а к дружинникам.
Люди замолчали, вопросительно переглядываясь, никто из них не знал молодого витязя, не видывал его, не мог понять, откуда взялся он.
– Кто сказал тебе, что отрок этот – северянин? – обратился князь к дочери, видимо удивленный ее настойчивостью. Девушка хотела было ответить, но Всеволод опередил ее.
– Княже! – громко воскликнул он, пытаясь завладеть вниманием Черного и уклониться от вопросов, которых стремился избежать. – Здесь усумнились в моей силе. Как воин требую поединка! Пусть увидят и витязи твои и все люди добрые, каков я в искусстве ратном.
Князь нерешительно переводил взгляд с окружавших его дружинников на Всеволода, с него – на дочь и раздумывал.
– Дозволь, княже! – кричали ближние и дальние дружинники. – Ведь отрок сам того хочет!
– Не волен ты оберегать его, князь, – настаивали другие. – И Могута и мы тоже хотим сразиться с Всеволодом, а потом с каганом, отстоять свободу земли Северянской и честь княжны!
Шум усиливался. Уже и не разобрать было, кто что кричал. Тогда князь Черный поднял меч. Когда на площади установилась тишина, он сказал:
– Хорошо, братья! Я согласен, чтобы отрок сей вышел на поединок со славным витязем земли Северянской Могутой. Но и вы должны исполнить мою волю.
– Говори, княже! – раздались голоса дружинников.
– Вижу я, кроме Могуты, есть средь вас еще такие, что хотели бы отвоевать право на поединок с каганом. Так вот; чтобы брань та не была бесконечной, выберем из вас четырех воинов, сначала пусть они выйдут на поединок с Могутой. Кто победит, тот и схватится потом с отроком. Он четверых уже одолел на поле ратном. Посмотрим, сумеет ли он справиться с сильнейшим из вас – с пятым!
Люди затихли. Князь улыбнулся в усы, потом уверенно и громко воскликнул:
– Славные мои воины! Кто желает сразиться с Могутой? Выезжайте на поле!
Однако из круга никто не отозвался на его призыв. Какое-то время стояла напряженная тишина. Даже кони, казалось, насторожились в ожидании смельчака.
И вдруг смех, дружный, веселый смех прокатился из конца в конец по всей площади.
– Слава мудрому князю!
– Слава-а-а-а! – подхватили сотни дружинников, скрывая в громком кличе свое смущение.
И снова выступил вперед Всеволод.
– Низко кланяюсь за доброту и заботу! – В голосе его звучала искренняя преданность своему князю и господину. – Но не хочу я прятаться за княжью мудрость!
Довольный тем, как приняли народ и дружина его решение, Черный, смеясь, ответил:
– Пустое, отроче! Ныне ты спрячешься за мою мудрость, а завтра я спрячусь за твоим щитом. На том и будем квиты!
– Нет, князь! – настаивал Всеволод. – Раз я вышел добывать себе права поединка и ратной чести, то воевать за это буду до конца. Иначе не посмею завтра выйти на поле брани!
Черный нахмурился: упрям, видно, отрок. Еще в дружинники не принял его князь, а уже начал перечить княжьей воле и лезет на рожон… «Да ладно, лезь, коли такой ты дурень!» – про себя выругался Черный. Он согласился на поединок.
Толпу на площади охватило нескрываемое возбуждение и тревога, особенное, господствующее над всеми страстями любопытство. Всякий понимал, что поединок за право сразиться с самим каганом будет необычным и закончится если не смертью, то тяжким увечьем одного из воинов, борющихся за высшую воинскую славу и честь, а может быть, и за право на княжну… Каждому хотелось как-нибудь пробиться между дружинниками, поближе увидеть, как сшибутся витязи, кто устоит, кто грянется оземь. Но люди стояли стеной, мало кому удалось протиснуться вперед хотя бы на шаг. Дружинники приподнимались на стременах, становились на спины лошадей.
Больше всего глядели на Всеволода. Хоть он и вышел победителем из прежних поединков, однако никто не верил, что ему удастся одолеть Могуту. Все жаждали увидеть, как встретит, как перенесет отрок удары Могуты, такие разящие и меткие во всех доселе бывших сечах. Недаром ведь никто из северян не отважился выйти с ним на поединок. Могута – чудо-богатырь, гроза всех степняков, которые встречались северянским витязям на пути из Чернигова в Итиль.
Отрок гарцевал на своем жеребце. Казалось, и не думал о том, с кем предстоит ему сразиться. Спокойно и уверенно оправил на себе кольчугу, шлем, взял поудобней щит, будто взвешивая, подержал на вытянутой руке тяжелое копье и, заметив наконец движение своего противника, вздыбил коня.
Короткий свист – и жеребец ринулся вперед во весь опор навстречу битве. Огненное дыхание вырывалось из его ноздрей.
Противники сошлись. Удар пришелся в середину щита, и сила его была сокрушающей. Но Могута не вылетел, подобно варягу, из седла, он устоял, а потом стремительно пронесся мимо Всеволода, не ответив на его удар.
«Испытывает меня», – подумал юноша, торопливо соображая, как остановить витязя, заставить померяться силой.
Да не было времени на размышления. Вороной уже вздыбился на другом конце поля, там, где раньше стоял Могута, и, развернувшись, понес своего хозяина на середину поля.
На этот раз Могута шел напрямую, почти навстречу. Всеволод понял: теперь они не разминутся, в седле удержится только один – либо он, либо Могута. Еще сильнее пришпорил Вороного, будто в тугой кулак собрал все свои молодые силы.
Удары с обеих сторон были такими мощными, что пущенные в галоп кони словно уперлись в них своим бешеным лётом и вздыбились один против другого, будто перед внезапно выросшей стеной. Но всадники удержались в седлах, их копья не сломались, не дрогнули в руках. С великим тщанием отточенные, вонзились они острыми концами в щиты, крепко стоят в выбитых ударами гнездах, не ломаются, не гнутся. А витязи всей силой навалились на копья, каждый хочет одолеть противника, выйти победителем. Кони их не опускаются на передние ноги, стоят вздыбившись, ржут от боли нестерпимой, роняют пену кровавую, а конники еще круче натягивают поводья, еще сильней вонзают шпоры в израненные бока, ожесточенней рвутся вперед.
Дружинники и народ на площади затаили дыхание, молча глядя на поединок, боясь пропустить хоть самую малость битвы. И когда отступал чей-то конь или всадник делал рискованное для него движение, люди, дрожа от возбуждения, вытянув шеи, с еще большим напряжением ждали следующего мгновения. Что принесет оно?..
Вот отступил Вороной на еле видимую пядь, и отрок покачнулся в седле, а Могута воспользовался этим, на ту же пядь продвинул своего коня вперед и еще круче вздыбил его, чтобы огромной тяжестью свалить дерзкого отрока. Но это не удалось Могуте. Ловкий Всеволод мгновенно перенес всю тяжесть своего тела на стремена и, высоко поднявшись на них, с такой силой налег на копье, что конь Могуты не устоял на задних ногах и повалился на спину вместе с всадником.
На площади все онемели от изумления. Случилось небывалое, даже страшное: повергнут на землю сам Могута! Все поняли, что отрок – избранник судьбы, всевластной силы, господствующей над людьми, но помогающей лишь немногим. Значит, отмечен отрок доброй волею богов.
Неслыханный доселе гром приветствий огласил площадь. Дружно и радостно кричали все от мала до велика, от отрока до князя.
Всеволод растерялся. Не знал, что надо сделать, как держать себя на виду такого многолюдства: благодарить ли северян иль молча удалиться с поля. Он хотел было незаметно уйти и затеряться меж дружинниками, но княжна помешала. Пришпорив Сокола, она выскочила вперед, спешилась и, по обычаю, почтительно склонилась перед победителем. Потом достала из кармана цветастый шелковый платок, подошла к Всеволоду и повязала ему на руку.
– Гляди, гляди, – толкнул дружинник своего соседа, – княжна подарила отроку платок!
Тот поднялся на стременах, глянул через плечо стоящего и задумчиво ответил:
– Ну, значит, выбирает его себе в бояре. Что ж, выбор хорош. Надежным он будет стражем. Однако улыбка ее, мне кажется, не о том лишь говорит.
Дружинник недоверчиво взглянул на соседа:
– Не думаешь ли ты, что избранник судьбы станет избранником прекрасной княжны?
– А почему бы нет? Такому отроку куда более пристало быть нареченным княжны, чем старому кагану. Взгляни, как статен и хорош собою этот воин, а в ратном деле настоящий муж!
– Правда, – согласился дружинник. – Пара из них хоть куда! Другую такую и не сыщешь. Да неведомо, как приглянется он гордой княжне?