-- Что-что, парень?
-- Раненая кошка.
-- Ты держишь в моей квартире животных?
-- Нет. Она заходит, только когда хочет есть.
-- Или когда ей нужна медицинская помощь?
-- У нее просто царапина. Нужно смазать чем-нибудь дезинфицирующим.
-- Эидзи Миякэ -- звериный доктор.
-- Бунтаро, ну пожалуйста.
Он, ворча, роется под кассой. Вытаскивает пыльную красную коробочку, отчего ему под ноги валится куча всякого хлама, и протягивает мне.
-- Не замажьте кровью татами.
"Паразит тупозадый, небось стриг деньги на новый татами с каждого жильца, а на самом деле не менял его с 1969 года!" -- не этими словами отвечаю я своему домовладельцу и благодетелю, нашедшему работу. Я просто смиренно киваю.
-- Кровь уже не течет. Там только ранка, которую нужно обработать.
-- Как эта кошка выглядит? Может, моя жена знает ее хозяина.
-- Черная, лапы и хвост белые, клетчатый ошейник с серебряной пряжкой.
-- Ни адреса хозяина, ни имени? Я отрицательно качаю головой.
-- Спасибо вам. -- Начинаю отступать.
-- Не очень-то к ней привязывайся, -- кричит Бунтаро мне вслед. -Помни пункт договора: "Вы не будете держать никаких животных, кроме кактусов".
Обернувшись, смотрю на него сверху вниз:
-- Какого договора?
Бунтаро гадко усмехается и хлопает себя по лбу.
Закрываю дверь капсулы и принимаюсь за Кошку. Гамамелис наверняка жжет ее -- нас с Андзу он всегда жег, когда Пшеничка мазала нам царапины, -- но Кошка даже не вздрагивает.
-- Девочкам не пристало ввязываться в драки, -- говорю я ей.
Выбрасываю ватку и возвращаю Бунтаро его аптечку. Кошка устраивается поудобнее на моей --> юкате[Author:A] . Странно. Из всех людей Кошка выбрала меня, чтобы о ней позаботиться, меня, а не кого-то еще.
Над стойкой для заявлений появляется голова. Она принадлежит долговязой девчонке лет одиннадцати, одетой в спортивный костюм с изображениями Микки и Дональда и с красными бантами в волосах. Ее глаза просто огромны.
-- Добрый день, -- говорит она. -- Я шла по указателям. Это бюро находок?
-- Да, -- отвечаю я. -- Ты что-нибудь потеряла?
-- Мамочку, -- говорит она. -- Она постоянно уходит без моего разрешения.
Я неодобрительно хмыкаю.
-- Тебя можно понять.
Что мне делать? В своем рассказе Суга опустил главу о потерявшихся детях; сам он ушел за тележкой в другое крыло вокзала. Госпожа Сасаки на обеде. Где-то мамаша бегает в истерике, представляя себе колеса поезда и похитителей, промышляющих донорскими органами. Я в растерянности.
-- Почему бы тебе не залезть на стойку, -- говорю я девочке.
Она взбирается наверх. Так. Что мне делать?
-- Вы не хотите спросить, как меня зовут? -- спрашивает девочка.
-- Конечно, хочу. Как тебя зовут?
-- Юки Тийо. Вы не хотите вызвать мамочку по большому громкоговорителю?
-- Конечно, конечно.
Иду в боковой кабинет. Госпожа Сасаки упоминала о громкоговорящей системе оповещения, но Суга никогда не показывал мне, как ею пользоваться. Повернуть этот ключ, щелкнуть этим выключателем. Надеюсь, все правильно. Под надписью "Говорите" зажигается зеленый огонек. Я откашливаюсь и наклоняюсь к микрофону. Над Уэно разносится звук моего кашля. Когда Юки Тийо слышит свое имя, она чуть не лопается от гордости.
Я горю от смущения. Юки Тийо изучает меня взглядом.
-- Итак, Юки. Сколько тебе лет?
-- Десять. Но мамочка запрещает мне разговаривать с незнакомыми.
-- Но ты уже говорила со мной.
-- Только потому, что мне нужно было, чтобы вы позвали мамочку.
-- Ты неблагодарный ребенок.
Я слышу шаги Аоямы, затем вижу его самого. Его ботинки, его ключи.
-- Ты! Миякэ!
Очевидно, я по уши в дерьме.
-- Добрый день...
-- Не надо мне никаких "Добрых дней"! С каких это пор ты уполномочен делать сообщения по громкой связи?
У меня пересохло в горле.
-- Я не думал, что...
-- А если бы к Уэно мчался поезд с порванным тормозным кабелем? -- Его глаза мечут молнии. -- А если бы пришлось делать объявление об эвакуации! -Вены у него на лбу набухают. -- А если бы пришло предупреждение, что бомба заложена? -- Он меня уволит? -- А ты, ты занимаешь громкую связь лишь для того, чтобы попросить мать какой-то потерявшейся девчонки пройти в бюро находок на втором этаже! -- Он делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. -- Ты, ты превращаешь порядок в подростковый бардак!
-- Тра-ля-ля! -- К стойке мягко подходит женщина в леопардовой шкуре.
-- Мамочка! -- Юки Тийо машет рукой.
-- Дорогая моя, ты же знаешь, как мама расстраивается, когда ты вот так исчезаешь. У этого милого юноши из-за тебя неприятности?
Она локтем отодвигает Аояму в сторону и водружает на стойку фирменные пакеты с покупками. Самоуверенно и вызывающе улыбается.
-- Мне невероятно жаль, молодой человек. Что я могу поделать? Юки играет в эту милую игру каждый раз, когда мы идем по магазинам, так, милая? Муж говорит, что с возрастом это пройдет. Я должна где-нибудь расписаться?
-- Нет, мадам.
Аояма молча кипит от злости.
-- Позвольте мне чем-нибудь отблагодарить вас.
-- Правда, мадам, ничего не нужно.
-- Вы просто душка. -- Она поворачивается к Аояме. -- Отлично! Носильщик!
Я подавляю смешок на секунду позже, чем надо. Аояма излучает прямо-таки ядерное бешенство.
-- Нет, мадам, я заместитель начальника вокзала.
-- О! В этом наряде вы похожи на носильщика. Пойдем, Юки.
Когда мать уводит Юки, она оборачивается ко мне:
-- Извините, что напрягла вас.
Аояма слишком разъярен, чтобы напрягать меня еще больше.
-- Ты, Миякэ, ты, я тебе это припомню! Я сегодня же отправлю рапорт о твоем произволе в дисциплинарную комиссию!
Он стремительно удаляется. Не пора ли мне считать себя безработным? Из задней комнаты выходит Суга.
-- У тебя просто талант раздражать людей, Миякэ.
-- Ты все время был там?
-- Мне показалось, ты владеешь ситуацией. Мне хочется его убить. Что тут скажешь?
р
Я плыву на пароме! Сколько раз мы с Андзу наблюдали за ним, а сейчас я сам плыву на нем! Палуба раскачивается; ветер такой сильный, что к бортовой качке добавляется килевая. Якусима, огромная страна, где я живу, медленно, но верно уменьшается. Господин Икеда разглядывает берег в армейский бинокль. Морские птицы парят над кораблем. Второклассники спорят, что будет, если паром начнет тонуть и нам придется драться за места в спасательных шлюпках. Кто-то смотрит телевизор, кого-то гонят оттуда, где находиться запрещено. Кого-то тошнит в туалете. Рокочет двигатель. Вдыхаю его выхлопы. Смотрю, как корпус корабля скользит по разлетающимся брызгами волнам.
Если бы я уже не решил стать звездой футбола, я бы стал моряком. Ищу взглядом храм бога грома, но он скрыт утренней дымкой. Вот бы Андзу была здесь. Интересно, что она будет сегодня делать? Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз мы провели день врозь. Забираюсь в прошлое все дальше и дальше, но такого дня никогда не было. Якусима стала размером с амбар. Появляются и исчезают за кормой другие острова. Якусима помещается в кольце из большого и указательного пальцев. У меня шатается зуб. Господин Икеда стоит рядом на палубе.
-- Сакурадзима! -- кричит он мне сквозь ветер и шум двигателя, указывая вперед.
Вулкан вырастает из моря и заполняет собою треть неба. Еще одну треть застилают аккуратные, плотные клубы дыма, извергающиеся из зазубренного кратера.
-- Ты можешь ощутить вкус этого пепла, -- кричит господин Икеда, -- у себя во рту! А вон там -- это Кагосима!
Уже? Наше путешествие должно длиться три часа. Сверяюсь со своим Зэксом Омегой и обнаруживаю, что прошло почти три часа. Вот и Кагосима. Какая огромная! Вся Анбо, наша деревня, могла бы уместиться между двумя причалами этого порта. Огромные здания, гигантские краны, громадные сухогрузы, на их бортах написаны названия таких мест, о большинстве из которых я никогда не слышал. Наверное, когда я был здесь в последний раз, мне отключили память. Или, может, это было ночью? Вот откуда начинается мир. Будет что рассказать Андзу. То-то она удивится.
р
Если верить "Фудзифильму", четыре часа проскочили мимо пятнадцать минут назад. Самое большее, на что теперь можно надеяться, -- это два часа сна, и на работе я буду еле жив скорее от недосыпания, чем от избытка дел. Вчера Суга работал последний день, так что после обеда я останусь там совершенно один. До сих пор вижу падающее тело. Таракан затих. Убежал? Вынашивает планы мести? Или уснул и видит сны: сексапильные ляжки тараканих, преющие отбросы? Говорят, что на каждого таракана, которого вы видите, приходится девяносто его сородичей, недоступных взгляду. Под половицами, в пустотах, за шкафами. Под футонами. "Бедная мама, -- она надеется, что я так думаю. -- Пусть она бросила нас на дядюшек, когда нам было по три года, но что было, то быльем поросло. Сегодня же ей позвоню". Ни за что! Забудь об этом! Мне кажется, я слышу, как Токио зашевелился. Чешется шея. Чешу ее. Чешется спина. Чешу ее. Чешется в паху. Чешу в паху. Как только проснется Токио, считай, все надежды на сон пошли прахом. Вентилятор размешивает зной. Как она посмела написать мне такое письмо? Я так устал, когда ложился, так почему же не сплю?
-- Последняя пятница, -- говорит Суга. -- Полный улет. Завтра -свобода. Помсм, тебе надо поступить в колледж, Миякэ. Это круче, чем просто зарабатывать на жизнь.
На самом деле я его не слушаю -- накануне вечером я узнал, что, когда мне было три года, мать решила сбросить меня с девятого этажа, -- но когда он снова произносит это слово, не выдерживаю:
-- Что за слово ты все время повторяешь? Суга изображает недоумение.
-- Какое слово?
-- "Помсм".
-- О, прости, -- извиняется Суга, но по тону его этого не скажешь. -Совсем забыл.
-- Забыл?
-- Большинство моих друзей -- компьютерщики. Хакеры. И у нас -- свой язык, вот. "Помсм" по-английски означает "по моему скромному мнению". Что-то вроде "Я думаю, что...". Классное словечко, правда?
Звонит телефон. Суга смотрит -- я снимаю трубку.
-- Довольны собой, Миякэ? -- В знакомом голосе кипит злоба.
-- Господин Аояма?
-- Ты работаешь на них, ведь так?
-- Вы имеете в виду, на вокзал Уэно?
-- Не притворяйся! Я знаю, что ты работаешь на советников!
-- Каких советников?
-- Говорю же, брось придуриваться! Я тебя насквозь вижу! Ты приходил в мой кабинет, чтобы шпионить. Вынюхивать. Высматривать. Я понял, что за игру ты ведешь. А потом, позавчера, эта твоя провокация. Это было задумано, чтобы выманить меня из кабинета и скопировать мои файлы. Все сходится. Посмотрю я, как ты будешь это отрицать!
-- Клянусь, господин Аояма, здесь какая-то ошибка...
-- Ошибка? -- Аояма переходит на крик. -- Ты прав! Это самая большая ошибка в твоей лицемерной жизни! Я служил Уэно еще до твоего рождения! У меня есть друзья в министерстве транспорта! Я окончил престижный университет!
Трудно поверить, что можно кричать еще громче, но ему это удается.
-- Если твои хозяева полагают, что меня можно "реструктурировать" и засадить в какую-нибудь --> Акиту[Author:A] на конечную станцию с двумя платформами и общежитием из бумаги, то они глубоко заблуждаются! У меня за спиной годы службы!
Он запинается, пыхтит и выпускает последнюю угрозу:
-- Уэно имеет стандарты! Уэно имеет системы! Если эти невежественные подонки, ленивые паразиты, твои хозяева, хотят войны, я устрою им войну, а ты, ты, ты погибнешь в перекрестном огне!
Он вешает трубку. Суга смотрит на меня:
-- О чем это он?
Почему я? Почему всегда я?
-- Понятия не имею.
р
-- Как бы это помягче сказать? -- Господин Икеда шагает взад-вперед, произнося в перерыве между таймами напутственную речь. -- Парни. Вы полное дерьмо. Разгильдяи. Недочеловеки. Даже не млекопитающие. Сплошной позор. Вонючие отбросы. Сборище близоруких хромых ленивцев. Лишь благодаря чуду противник не вкатил нам девять голов, и имя этому чуду Мицуи.
Мицуи жует жвачку, наслаждаясь вкусом диктаторского расположения. Он талантливый и напористый вратарь. По счастью, ему не хватает воображения, чтобы использовать свою напористость для затевания разборок на поле. Отец Мицуи -- самый "прославленный" на Якусиме алкоголик, так что наш вратарь с раннего возраста привык следить за траекторией полета самых разных метательных снарядов. Икеда продолжает:
-- Живи мы в более цивилизованный век, я бы потребовал, чтобы все остальные совершили сеппуку. Тем не менее вы все обреете головы наголо в знак позора, если мы проиграем. Защитники. Несмотря на героические усилия господина Мицуи, сколько раз противник попал в перекладину? Накамори?
-- Три раза.
-- А в стойку?
Я посасываю теплый апельсин, регулирую наколенники, наблюдаю за напутственной речью в команде противника -- их тренер смеется. Спертый запах мальчишеского пота и футбольной экипировки. После полудня небо затянуло тучами. Вулкан пускает клубы дыма.
-- Миякэ? В стойку?
-- Э-э, дважды, -- говорю я наугад.
-- Э-э, дважды. Э-э, верно. Э-э, Накаяма, середина поля значит "середина поля", а не "середина штрафной зоны". Атака значит, что мы "атакуем ворота противника". Сколько раз их вратарю приходилось касаться мяча? Накамура?
-- Не очень часто. Икеда трет себе виски.
-- На самом деле ни разу! Ни разу! Он провел три -- отдельных -свидания с тремя -- отдельными -- девчонками из группы поддержки! Слушайте меня! Я снимаю матч на видео! Парни, завтра у меня день рождения. Если вы не подарите мне ничью, вы до конца своих дней себе этого не простите. Во втором тайме ветер на нашей стороне. Ваша задача -- окопаться и продержаться до конца. И еще: не допускайте пенальти. Вчера я напоил их тренера, и он похвастался, что игрок, который у них бьет штрафные, никогда не промахивается. Никогда. И помните -- если вдруг у вас ручки-ножки ослабнут -- моя камера наблюдает за вами; я буду разбираться с каждым как мужчина с мужчиной.
р
Судья дает свисток, возвещая о начале второго тайма. Тремя секундами позже мы теряем мяч. На мгновение я вспоминаю свой договор с богом. Каким же полезным он оказался. Я изо всех сил пытаюсь выглядеть получше перед камерой Икеды -- кружу по полю, кричу "Пас!", издаю вопли и всячески стараюсь избегать мяча.
-- Перехватывай и бей! -- вопит Икеда. Расстановка 4 - 3 - 3 сбивается в 10 - 0 - 0, и наша штрафная зона превращается в --> пинбольное поле[Author:A] : пинки, крики, ругань. Я играю на публику, изображая травму, но никто на меня не смотрит. Раз за разом Мицуи, несмотря на трудности, блестяще спасает ворота, отчаянно подпрыгивает, отбивает мяч в воздухе.
-- По местам! -- вопит Икеда.
Если бы только я мог стать таким, как Мицуи. Назавтра обо мне бы написали во всех спортивных газетах. Раз за разом противник атакует, но защитники, сгрудившись, отстаивают наши ворота. Бриз усиливается и превращается в ветер. Я совершаю отчаянную попытку принять верхнюю подачу -и это мне удается, -- но мяч бьет меня по макушке, едва ее не расплющив, и летит дальше, в глубь нашей половины поля. Судья свистит: нарушение правил -- не знаю почему, но Икеда все равно обвинит в этом меня. Накатани и Накамура, наши звезды, получают по желтой карточке за то, что сбили друг друга с ног. Я поворачиваюсь -- и мяч отскакивает от моего лица. Угловой.
-- Кретины! -- вопит Икеда.
Элбоу борется с мальчишкой-мутантом ростом вдвое выше меня, с глазами головореза. Зуб, который просто шатался, вдруг начинает шататься очень сильно. Мицуи нырком отбивает мяч. Один из болельщиков противника кидает в Накату, нашего нападающего, рисовый шарик, и тот с лета наносит ответный удар. Накаяма принимает мяч, посылает его вверх -- мяч подхватывает ветер, и мы все с криками "Банзай!" бросаемся за ним
-- По местам! -- вопит Икеда.
Зуб болтается на ниточке. Противник отступает. Мы бросаемся вперед. Я уже слышу звуки военных оркестров. Но тут нападающие противника стеной понеслись к нашим воротам -- мяч у них. Ловушка? Ловушка!
-- Задницы! -- вопит Икеда.
У меня уже не осталось дыхания, но я бегу назад, надеясь урвать хоть крупицу удачи после того, как нам забьют гол. Мицуи с ревом, почище истребителя "Зеро", выбегает из ворот, чтобы сократить угол. В отместку нападающий противника бьет по мячу за секунду до столкновения -- хруст костей -- не в силах затормозить, я налетаю прямо на них -- бутсой попав кому-то по голове, падаю, по инерции лечу дальше, скольжу по посыпанной гравием вратарской площадке и рукой останавливаю мяч прямо перед линией ворот.
Напряженное молчание.
Свисток судьи врывается мне в уши. Мицуи -- красная карточка, мне -желтая, нападающему -- поездка в больницу, нам всем -- выволочка от Икеды, противнику -- штрафной удар. А у нашей команды нет вратаря. Икеда разражается потоком брани, выпуская пар.
-- Ты неплохо поработал руками, Миякэ. Ты пойдешь в ворота.
Мои товарищи по команде подхватывают это предложение на лету. Что ж, жертвенные агнцы должны молчать. Плетусь к вратарской площадке. Кожа на ногах от колен и выше у меня ободрана. Противник выстраивается в штрафной зоне. Справа и слева от меня -- пустота. Подающий противника злорадствует, наматывая собранные в крысиный хвостик волосы себе на мизинец. Каждое мгновение барабанным боем отдается у меня в ушах. Барабанный бой замедляется. Свисток. Мир вокруг застывает. А вот и он. Бог грома. Помнишь меня? У нас уговор.
р
Суга грузит содержимое своего ящика в сумку. Слышится вой полицейских сирен. Когда это было? Всего лишь вчера. Длинный коридор, в который выходит бюро находок, соединяет оба крыла вокзала Уэно, поэтому в нем всегда довольно много народу, но на этот раз там царит особое оживление, и мы перегибаемся через стойку посмотреть, в чем дело. Мимо стремительно несется команда телевизионщиков -- ведущий, оператор Эн-эйч-кей, увешанный объективами, ассистент с насаженным на шест микрофоном и молодой парень, толкающий нечто вроде тележки. Это не компания уровня "снимем-махровую-утку", что частенько здесь появляется. Чувство высокой миссии, которое они излучают, расчищает им путь сквозь встречный поток пассажиров.
-- Об этом стоит разузнать побольше, -- говорит Суга. -- Держи оборону, Миякэ. Пахнет скандалом.
Он пулей вылетает из кабинета, и тут же звонит телефон:
-- Бюро находок? Я звоню узнать насчет парика одного моего друга... -Я испускаю стон. У нас сотни париков.
К счастью, это парик в стиле глэм-рок, усыпанный блестками, так что за пять минут отсутствия Суги мне удается его опознать.
-- Аояма свихнулся! -- Суга возбужденно выкладывает новости. -- Все микросхемы в башке погорели! И это в мой последний день!
-- Аояма? -- вспоминаю телефонный звонок.
-- Вчера вышел приказ. Высшее руководство токийского отделения ЯЖД решило убрать его с глаз долой. По распоряжению нового губернатора все крупные токийские вокзалы перетряхиваются, а Аояма -- это символ --> неприкасаемых[Author:A] . Советник -- парень десять лет преподавал в гарвардской бизнес-школе -- сообщил ему эту новость в присутствии группы младших менеджеров: получилось что-то вроде семинара "как понизить кого-нибудь в должности".
-- Кошмар.
-- Кошмар начался потом. Аояма вытаскивает арбалет, вот...
-- Арбалет?
-- Арбалет. И целится советнику в грудь, вот. Должно быть, предчувствовал, что это случится.
-- Раненая кошка.
-- Ты держишь в моей квартире животных?
-- Нет. Она заходит, только когда хочет есть.
-- Или когда ей нужна медицинская помощь?
-- У нее просто царапина. Нужно смазать чем-нибудь дезинфицирующим.
-- Эидзи Миякэ -- звериный доктор.
-- Бунтаро, ну пожалуйста.
Он, ворча, роется под кассой. Вытаскивает пыльную красную коробочку, отчего ему под ноги валится куча всякого хлама, и протягивает мне.
-- Не замажьте кровью татами.
"Паразит тупозадый, небось стриг деньги на новый татами с каждого жильца, а на самом деле не менял его с 1969 года!" -- не этими словами отвечаю я своему домовладельцу и благодетелю, нашедшему работу. Я просто смиренно киваю.
-- Кровь уже не течет. Там только ранка, которую нужно обработать.
-- Как эта кошка выглядит? Может, моя жена знает ее хозяина.
-- Черная, лапы и хвост белые, клетчатый ошейник с серебряной пряжкой.
-- Ни адреса хозяина, ни имени? Я отрицательно качаю головой.
-- Спасибо вам. -- Начинаю отступать.
-- Не очень-то к ней привязывайся, -- кричит Бунтаро мне вслед. -Помни пункт договора: "Вы не будете держать никаких животных, кроме кактусов".
Обернувшись, смотрю на него сверху вниз:
-- Какого договора?
Бунтаро гадко усмехается и хлопает себя по лбу.
Закрываю дверь капсулы и принимаюсь за Кошку. Гамамелис наверняка жжет ее -- нас с Андзу он всегда жег, когда Пшеничка мазала нам царапины, -- но Кошка даже не вздрагивает.
-- Девочкам не пристало ввязываться в драки, -- говорю я ей.
Выбрасываю ватку и возвращаю Бунтаро его аптечку. Кошка устраивается поудобнее на моей --> юкате[Author:A] . Странно. Из всех людей Кошка выбрала меня, чтобы о ней позаботиться, меня, а не кого-то еще.
Над стойкой для заявлений появляется голова. Она принадлежит долговязой девчонке лет одиннадцати, одетой в спортивный костюм с изображениями Микки и Дональда и с красными бантами в волосах. Ее глаза просто огромны.
-- Добрый день, -- говорит она. -- Я шла по указателям. Это бюро находок?
-- Да, -- отвечаю я. -- Ты что-нибудь потеряла?
-- Мамочку, -- говорит она. -- Она постоянно уходит без моего разрешения.
Я неодобрительно хмыкаю.
-- Тебя можно понять.
Что мне делать? В своем рассказе Суга опустил главу о потерявшихся детях; сам он ушел за тележкой в другое крыло вокзала. Госпожа Сасаки на обеде. Где-то мамаша бегает в истерике, представляя себе колеса поезда и похитителей, промышляющих донорскими органами. Я в растерянности.
-- Почему бы тебе не залезть на стойку, -- говорю я девочке.
Она взбирается наверх. Так. Что мне делать?
-- Вы не хотите спросить, как меня зовут? -- спрашивает девочка.
-- Конечно, хочу. Как тебя зовут?
-- Юки Тийо. Вы не хотите вызвать мамочку по большому громкоговорителю?
-- Конечно, конечно.
Иду в боковой кабинет. Госпожа Сасаки упоминала о громкоговорящей системе оповещения, но Суга никогда не показывал мне, как ею пользоваться. Повернуть этот ключ, щелкнуть этим выключателем. Надеюсь, все правильно. Под надписью "Говорите" зажигается зеленый огонек. Я откашливаюсь и наклоняюсь к микрофону. Над Уэно разносится звук моего кашля. Когда Юки Тийо слышит свое имя, она чуть не лопается от гордости.
Я горю от смущения. Юки Тийо изучает меня взглядом.
-- Итак, Юки. Сколько тебе лет?
-- Десять. Но мамочка запрещает мне разговаривать с незнакомыми.
-- Но ты уже говорила со мной.
-- Только потому, что мне нужно было, чтобы вы позвали мамочку.
-- Ты неблагодарный ребенок.
Я слышу шаги Аоямы, затем вижу его самого. Его ботинки, его ключи.
-- Ты! Миякэ!
Очевидно, я по уши в дерьме.
-- Добрый день...
-- Не надо мне никаких "Добрых дней"! С каких это пор ты уполномочен делать сообщения по громкой связи?
У меня пересохло в горле.
-- Я не думал, что...
-- А если бы к Уэно мчался поезд с порванным тормозным кабелем? -- Его глаза мечут молнии. -- А если бы пришлось делать объявление об эвакуации! -Вены у него на лбу набухают. -- А если бы пришло предупреждение, что бомба заложена? -- Он меня уволит? -- А ты, ты занимаешь громкую связь лишь для того, чтобы попросить мать какой-то потерявшейся девчонки пройти в бюро находок на втором этаже! -- Он делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. -- Ты, ты превращаешь порядок в подростковый бардак!
-- Тра-ля-ля! -- К стойке мягко подходит женщина в леопардовой шкуре.
-- Мамочка! -- Юки Тийо машет рукой.
-- Дорогая моя, ты же знаешь, как мама расстраивается, когда ты вот так исчезаешь. У этого милого юноши из-за тебя неприятности?
Она локтем отодвигает Аояму в сторону и водружает на стойку фирменные пакеты с покупками. Самоуверенно и вызывающе улыбается.
-- Мне невероятно жаль, молодой человек. Что я могу поделать? Юки играет в эту милую игру каждый раз, когда мы идем по магазинам, так, милая? Муж говорит, что с возрастом это пройдет. Я должна где-нибудь расписаться?
-- Нет, мадам.
Аояма молча кипит от злости.
-- Позвольте мне чем-нибудь отблагодарить вас.
-- Правда, мадам, ничего не нужно.
-- Вы просто душка. -- Она поворачивается к Аояме. -- Отлично! Носильщик!
Я подавляю смешок на секунду позже, чем надо. Аояма излучает прямо-таки ядерное бешенство.
-- Нет, мадам, я заместитель начальника вокзала.
-- О! В этом наряде вы похожи на носильщика. Пойдем, Юки.
Когда мать уводит Юки, она оборачивается ко мне:
-- Извините, что напрягла вас.
Аояма слишком разъярен, чтобы напрягать меня еще больше.
-- Ты, Миякэ, ты, я тебе это припомню! Я сегодня же отправлю рапорт о твоем произволе в дисциплинарную комиссию!
Он стремительно удаляется. Не пора ли мне считать себя безработным? Из задней комнаты выходит Суга.
-- У тебя просто талант раздражать людей, Миякэ.
-- Ты все время был там?
-- Мне показалось, ты владеешь ситуацией. Мне хочется его убить. Что тут скажешь?
р
Я плыву на пароме! Сколько раз мы с Андзу наблюдали за ним, а сейчас я сам плыву на нем! Палуба раскачивается; ветер такой сильный, что к бортовой качке добавляется килевая. Якусима, огромная страна, где я живу, медленно, но верно уменьшается. Господин Икеда разглядывает берег в армейский бинокль. Морские птицы парят над кораблем. Второклассники спорят, что будет, если паром начнет тонуть и нам придется драться за места в спасательных шлюпках. Кто-то смотрит телевизор, кого-то гонят оттуда, где находиться запрещено. Кого-то тошнит в туалете. Рокочет двигатель. Вдыхаю его выхлопы. Смотрю, как корпус корабля скользит по разлетающимся брызгами волнам.
Если бы я уже не решил стать звездой футбола, я бы стал моряком. Ищу взглядом храм бога грома, но он скрыт утренней дымкой. Вот бы Андзу была здесь. Интересно, что она будет сегодня делать? Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз мы провели день врозь. Забираюсь в прошлое все дальше и дальше, но такого дня никогда не было. Якусима стала размером с амбар. Появляются и исчезают за кормой другие острова. Якусима помещается в кольце из большого и указательного пальцев. У меня шатается зуб. Господин Икеда стоит рядом на палубе.
-- Сакурадзима! -- кричит он мне сквозь ветер и шум двигателя, указывая вперед.
Вулкан вырастает из моря и заполняет собою треть неба. Еще одну треть застилают аккуратные, плотные клубы дыма, извергающиеся из зазубренного кратера.
-- Ты можешь ощутить вкус этого пепла, -- кричит господин Икеда, -- у себя во рту! А вон там -- это Кагосима!
Уже? Наше путешествие должно длиться три часа. Сверяюсь со своим Зэксом Омегой и обнаруживаю, что прошло почти три часа. Вот и Кагосима. Какая огромная! Вся Анбо, наша деревня, могла бы уместиться между двумя причалами этого порта. Огромные здания, гигантские краны, громадные сухогрузы, на их бортах написаны названия таких мест, о большинстве из которых я никогда не слышал. Наверное, когда я был здесь в последний раз, мне отключили память. Или, может, это было ночью? Вот откуда начинается мир. Будет что рассказать Андзу. То-то она удивится.
р
Если верить "Фудзифильму", четыре часа проскочили мимо пятнадцать минут назад. Самое большее, на что теперь можно надеяться, -- это два часа сна, и на работе я буду еле жив скорее от недосыпания, чем от избытка дел. Вчера Суга работал последний день, так что после обеда я останусь там совершенно один. До сих пор вижу падающее тело. Таракан затих. Убежал? Вынашивает планы мести? Или уснул и видит сны: сексапильные ляжки тараканих, преющие отбросы? Говорят, что на каждого таракана, которого вы видите, приходится девяносто его сородичей, недоступных взгляду. Под половицами, в пустотах, за шкафами. Под футонами. "Бедная мама, -- она надеется, что я так думаю. -- Пусть она бросила нас на дядюшек, когда нам было по три года, но что было, то быльем поросло. Сегодня же ей позвоню". Ни за что! Забудь об этом! Мне кажется, я слышу, как Токио зашевелился. Чешется шея. Чешу ее. Чешется спина. Чешу ее. Чешется в паху. Чешу в паху. Как только проснется Токио, считай, все надежды на сон пошли прахом. Вентилятор размешивает зной. Как она посмела написать мне такое письмо? Я так устал, когда ложился, так почему же не сплю?
-- Последняя пятница, -- говорит Суга. -- Полный улет. Завтра -свобода. Помсм, тебе надо поступить в колледж, Миякэ. Это круче, чем просто зарабатывать на жизнь.
На самом деле я его не слушаю -- накануне вечером я узнал, что, когда мне было три года, мать решила сбросить меня с девятого этажа, -- но когда он снова произносит это слово, не выдерживаю:
-- Что за слово ты все время повторяешь? Суга изображает недоумение.
-- Какое слово?
-- "Помсм".
-- О, прости, -- извиняется Суга, но по тону его этого не скажешь. -Совсем забыл.
-- Забыл?
-- Большинство моих друзей -- компьютерщики. Хакеры. И у нас -- свой язык, вот. "Помсм" по-английски означает "по моему скромному мнению". Что-то вроде "Я думаю, что...". Классное словечко, правда?
Звонит телефон. Суга смотрит -- я снимаю трубку.
-- Довольны собой, Миякэ? -- В знакомом голосе кипит злоба.
-- Господин Аояма?
-- Ты работаешь на них, ведь так?
-- Вы имеете в виду, на вокзал Уэно?
-- Не притворяйся! Я знаю, что ты работаешь на советников!
-- Каких советников?
-- Говорю же, брось придуриваться! Я тебя насквозь вижу! Ты приходил в мой кабинет, чтобы шпионить. Вынюхивать. Высматривать. Я понял, что за игру ты ведешь. А потом, позавчера, эта твоя провокация. Это было задумано, чтобы выманить меня из кабинета и скопировать мои файлы. Все сходится. Посмотрю я, как ты будешь это отрицать!
-- Клянусь, господин Аояма, здесь какая-то ошибка...
-- Ошибка? -- Аояма переходит на крик. -- Ты прав! Это самая большая ошибка в твоей лицемерной жизни! Я служил Уэно еще до твоего рождения! У меня есть друзья в министерстве транспорта! Я окончил престижный университет!
Трудно поверить, что можно кричать еще громче, но ему это удается.
-- Если твои хозяева полагают, что меня можно "реструктурировать" и засадить в какую-нибудь --> Акиту[Author:A] на конечную станцию с двумя платформами и общежитием из бумаги, то они глубоко заблуждаются! У меня за спиной годы службы!
Он запинается, пыхтит и выпускает последнюю угрозу:
-- Уэно имеет стандарты! Уэно имеет системы! Если эти невежественные подонки, ленивые паразиты, твои хозяева, хотят войны, я устрою им войну, а ты, ты, ты погибнешь в перекрестном огне!
Он вешает трубку. Суга смотрит на меня:
-- О чем это он?
Почему я? Почему всегда я?
-- Понятия не имею.
р
-- Как бы это помягче сказать? -- Господин Икеда шагает взад-вперед, произнося в перерыве между таймами напутственную речь. -- Парни. Вы полное дерьмо. Разгильдяи. Недочеловеки. Даже не млекопитающие. Сплошной позор. Вонючие отбросы. Сборище близоруких хромых ленивцев. Лишь благодаря чуду противник не вкатил нам девять голов, и имя этому чуду Мицуи.
Мицуи жует жвачку, наслаждаясь вкусом диктаторского расположения. Он талантливый и напористый вратарь. По счастью, ему не хватает воображения, чтобы использовать свою напористость для затевания разборок на поле. Отец Мицуи -- самый "прославленный" на Якусиме алкоголик, так что наш вратарь с раннего возраста привык следить за траекторией полета самых разных метательных снарядов. Икеда продолжает:
-- Живи мы в более цивилизованный век, я бы потребовал, чтобы все остальные совершили сеппуку. Тем не менее вы все обреете головы наголо в знак позора, если мы проиграем. Защитники. Несмотря на героические усилия господина Мицуи, сколько раз противник попал в перекладину? Накамори?
-- Три раза.
-- А в стойку?
Я посасываю теплый апельсин, регулирую наколенники, наблюдаю за напутственной речью в команде противника -- их тренер смеется. Спертый запах мальчишеского пота и футбольной экипировки. После полудня небо затянуло тучами. Вулкан пускает клубы дыма.
-- Миякэ? В стойку?
-- Э-э, дважды, -- говорю я наугад.
-- Э-э, дважды. Э-э, верно. Э-э, Накаяма, середина поля значит "середина поля", а не "середина штрафной зоны". Атака значит, что мы "атакуем ворота противника". Сколько раз их вратарю приходилось касаться мяча? Накамура?
-- Не очень часто. Икеда трет себе виски.
-- На самом деле ни разу! Ни разу! Он провел три -- отдельных -свидания с тремя -- отдельными -- девчонками из группы поддержки! Слушайте меня! Я снимаю матч на видео! Парни, завтра у меня день рождения. Если вы не подарите мне ничью, вы до конца своих дней себе этого не простите. Во втором тайме ветер на нашей стороне. Ваша задача -- окопаться и продержаться до конца. И еще: не допускайте пенальти. Вчера я напоил их тренера, и он похвастался, что игрок, который у них бьет штрафные, никогда не промахивается. Никогда. И помните -- если вдруг у вас ручки-ножки ослабнут -- моя камера наблюдает за вами; я буду разбираться с каждым как мужчина с мужчиной.
р
Судья дает свисток, возвещая о начале второго тайма. Тремя секундами позже мы теряем мяч. На мгновение я вспоминаю свой договор с богом. Каким же полезным он оказался. Я изо всех сил пытаюсь выглядеть получше перед камерой Икеды -- кружу по полю, кричу "Пас!", издаю вопли и всячески стараюсь избегать мяча.
-- Перехватывай и бей! -- вопит Икеда. Расстановка 4 - 3 - 3 сбивается в 10 - 0 - 0, и наша штрафная зона превращается в --> пинбольное поле[Author:A] : пинки, крики, ругань. Я играю на публику, изображая травму, но никто на меня не смотрит. Раз за разом Мицуи, несмотря на трудности, блестяще спасает ворота, отчаянно подпрыгивает, отбивает мяч в воздухе.
-- По местам! -- вопит Икеда.
Если бы только я мог стать таким, как Мицуи. Назавтра обо мне бы написали во всех спортивных газетах. Раз за разом противник атакует, но защитники, сгрудившись, отстаивают наши ворота. Бриз усиливается и превращается в ветер. Я совершаю отчаянную попытку принять верхнюю подачу -и это мне удается, -- но мяч бьет меня по макушке, едва ее не расплющив, и летит дальше, в глубь нашей половины поля. Судья свистит: нарушение правил -- не знаю почему, но Икеда все равно обвинит в этом меня. Накатани и Накамура, наши звезды, получают по желтой карточке за то, что сбили друг друга с ног. Я поворачиваюсь -- и мяч отскакивает от моего лица. Угловой.
-- Кретины! -- вопит Икеда.
Элбоу борется с мальчишкой-мутантом ростом вдвое выше меня, с глазами головореза. Зуб, который просто шатался, вдруг начинает шататься очень сильно. Мицуи нырком отбивает мяч. Один из болельщиков противника кидает в Накату, нашего нападающего, рисовый шарик, и тот с лета наносит ответный удар. Накаяма принимает мяч, посылает его вверх -- мяч подхватывает ветер, и мы все с криками "Банзай!" бросаемся за ним
-- По местам! -- вопит Икеда.
Зуб болтается на ниточке. Противник отступает. Мы бросаемся вперед. Я уже слышу звуки военных оркестров. Но тут нападающие противника стеной понеслись к нашим воротам -- мяч у них. Ловушка? Ловушка!
-- Задницы! -- вопит Икеда.
У меня уже не осталось дыхания, но я бегу назад, надеясь урвать хоть крупицу удачи после того, как нам забьют гол. Мицуи с ревом, почище истребителя "Зеро", выбегает из ворот, чтобы сократить угол. В отместку нападающий противника бьет по мячу за секунду до столкновения -- хруст костей -- не в силах затормозить, я налетаю прямо на них -- бутсой попав кому-то по голове, падаю, по инерции лечу дальше, скольжу по посыпанной гравием вратарской площадке и рукой останавливаю мяч прямо перед линией ворот.
Напряженное молчание.
Свисток судьи врывается мне в уши. Мицуи -- красная карточка, мне -желтая, нападающему -- поездка в больницу, нам всем -- выволочка от Икеды, противнику -- штрафной удар. А у нашей команды нет вратаря. Икеда разражается потоком брани, выпуская пар.
-- Ты неплохо поработал руками, Миякэ. Ты пойдешь в ворота.
Мои товарищи по команде подхватывают это предложение на лету. Что ж, жертвенные агнцы должны молчать. Плетусь к вратарской площадке. Кожа на ногах от колен и выше у меня ободрана. Противник выстраивается в штрафной зоне. Справа и слева от меня -- пустота. Подающий противника злорадствует, наматывая собранные в крысиный хвостик волосы себе на мизинец. Каждое мгновение барабанным боем отдается у меня в ушах. Барабанный бой замедляется. Свисток. Мир вокруг застывает. А вот и он. Бог грома. Помнишь меня? У нас уговор.
р
Суга грузит содержимое своего ящика в сумку. Слышится вой полицейских сирен. Когда это было? Всего лишь вчера. Длинный коридор, в который выходит бюро находок, соединяет оба крыла вокзала Уэно, поэтому в нем всегда довольно много народу, но на этот раз там царит особое оживление, и мы перегибаемся через стойку посмотреть, в чем дело. Мимо стремительно несется команда телевизионщиков -- ведущий, оператор Эн-эйч-кей, увешанный объективами, ассистент с насаженным на шест микрофоном и молодой парень, толкающий нечто вроде тележки. Это не компания уровня "снимем-махровую-утку", что частенько здесь появляется. Чувство высокой миссии, которое они излучают, расчищает им путь сквозь встречный поток пассажиров.
-- Об этом стоит разузнать побольше, -- говорит Суга. -- Держи оборону, Миякэ. Пахнет скандалом.
Он пулей вылетает из кабинета, и тут же звонит телефон:
-- Бюро находок? Я звоню узнать насчет парика одного моего друга... -Я испускаю стон. У нас сотни париков.
К счастью, это парик в стиле глэм-рок, усыпанный блестками, так что за пять минут отсутствия Суги мне удается его опознать.
-- Аояма свихнулся! -- Суга возбужденно выкладывает новости. -- Все микросхемы в башке погорели! И это в мой последний день!
-- Аояма? -- вспоминаю телефонный звонок.
-- Вчера вышел приказ. Высшее руководство токийского отделения ЯЖД решило убрать его с глаз долой. По распоряжению нового губернатора все крупные токийские вокзалы перетряхиваются, а Аояма -- это символ --> неприкасаемых[Author:A] . Советник -- парень десять лет преподавал в гарвардской бизнес-школе -- сообщил ему эту новость в присутствии группы младших менеджеров: получилось что-то вроде семинара "как понизить кого-нибудь в должности".
-- Кошмар.
-- Кошмар начался потом. Аояма вытаскивает арбалет, вот...
-- Арбалет?
-- Арбалет. И целится советнику в грудь, вот. Должно быть, предчувствовал, что это случится.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента