Модиано Патрик. Утраченный мир

   Эмброуз".
   Вернувшись в квартиру, я начал писать, устроившись на диване в гостиной, поджав под себя ноги и положив на колени пачку бумаги. Балконную дверь я оставил открытой. Очень жарко. Но что из того. Теперь, когда я хочу рассказать всю правду, мне нужно вернуться вспять, к тем далеким годам.
   Прежде чем сделаться английским писателем Эмброузом Гайзом, я вступил в жизнь в качестве носильщика. Да. Носильщика. И это единственное ремесло не считая писательского, - какое я когда-либо испробовал.
   Мне было двадцать лет, я провел несколько дней в департаменте Верхняя Савойя на зимнем спортивном курорте, теперь отдых приходилось прервать: денег, которые у меня оставались, едва хватало на обратный билет. А куда я намерен ехать, я и сам не мог бы сказать.
   Снегопад застиг меня по дороге к Рошбрюну, и, так как на расстоянии шага ничего не было видно, я укрылся в холле первого попавшегося отеля. Из-за обрыва в электросети холл был погружен в полумрак, на барьере перед портье стоял электрический фонарь, луч которого он время от времени направлял на шкафчик за своей спиной, чтобы взять оттуда ключ или почту для очередного клиента. Было то зыбкое время дня, которое я так хорошо знал по Парижу: сумрак мало-помалу сгущается, но фонари еще не зажгли, и на фоне неба темнеют громады зданий, а здесь в этот предвечерний час темнели силуэты клиентов, идущих через холл или неподвижно сидящих в кожаных креслах. Сейчас, когда я пишу эти строки, я невольно думаю: нет, не случайно, конечно, я впервые увидел Кармен именно в этот час. Если бывает такое время дня, которое способно вам кого-то напомнить, то неуловимое, пронзительное мгновение, когда угасает день, будет всегда вызывать в моей памяти Кармен.
   Я сидел в углу поблизости от портье. И слышал, как он сказал:
   - Конечно, мадам... Сейчас, мадам... сию минуту. - Сказал предупредительным тоном, меня удивившим, - так он не вязался с сухим тоном, каким он отвечал другим клиентам.
   Потом он взял телефонную трубку.
   - Алло... Я хочу узнать, заказана ли машина для мадам Блен... - Он положил трубку. - Вы можете больше ни о чем не беспокоиться, мадам Блен.
   И тогда я перевел взгляд на эту самую мадам Блен, которая, стоя спиной ко мне, небрежно оперлась о барьер перед портье. Фонарь освещал ее белокурые волосы. На ней был жакет из светло-коричневого меха. Ее нельзя было назвать ни высокой, ни маленькой. Она слегка повернула голову в мою сторону, и в луче света от фонаря я уловил озабоченное выражение ее лица. На вид ей было не больше тридцати пяти.
   - Только я пока еще не придумал, как быть с вашим багажом, мадам, сказал портье.
   - Что же мне делать?
   Отчаяние в ее голосе меня удивило. Что за драма связана с этим багажом?
   - Не раньше, чем через четыре дня, мадам.
   - Я уверена, ради меня вы постараетесь что-нибудь сделать.
   - Я рад бы всей душой, мадам. Но это невозможно.
   - Невозможно? Почему?
   - Я уже хотел было сам отвезти чемоданы в Париж. Но ни на минуту не могу отлучиться отсюда. Особенно сейчас... Все идет хуже некуда... Свет то и дело гаснет, а с утра отключили отопление...
   В холле и в самом деле было так холодно, что клиенты оставались в пальто и лыжных костюмах. Некоторые даже кутались в пледы. Один из посыльных начал расставлять на низких столиках свечи, а метрдотель с большим подносом в руках обносил желающих напитками.
   - Отопление вашего отеля меня не интересует. Меня интересуют только мои чемоданы...
   - Понимаю, мадам.
   - Вы должны сейчас же придумать какой-нибудь выход. Я на вас рассчитываю.
   - Я сделаю все, что в моих силах, мадам Блен.
   Она скрестила руки на барьере и подняла голову в позе прилежной ученицы. Стало быть, в нескольких метрах от меня стоит мадам Люсьен Блен. Мне довольно сделать шаг, чтобы оказаться с ней рядом, но расстояние казалось мне непреодолимым. Сейчас она покинет холл и исчезнет, а я останусь, пригвожденный к креслу, и буду вспоминать старую книгу, которую обнаружил в парижском госпитале Валь-де-Грас, куда попал прошлой осенью. Книгу в грязно-желтой обложке, на которой выделялись гранатового цвета буквы заглавия: "Как они нажили состояние", и синим имена таких людей, как сэр Базиль Захаров или коммодор Друйи. Одна из глав была посвящена Люсьену Блену - в ней рассказывалось, как он родился в далекой провинции, как приехал в Париж, как стремительно разбогател: ему принадлежали многочисленные отели, театральные залы, конный завод в Варавиле... Сразу после войны он женился на женщине, которая годилась ему в дочери. Была там и фотография: мадам Люсьен Блен совсем молоденькая, такая же белокурая, как и теперь; она стояла между своим мужем и одним из его жокеев, который только что выиграл скачки. Блен погиб в автомобильной катастрофе ночью на дороге в Варавиль... Автор этого сочинения изъяснялся фразами из приключенческих романов: "Люсьен Блен подошел к жизненному перекрестку. Какую дорогу он изберет?", или: "Отныне в жизни Люсьена Блена все большее место станет занимать любовь", или: "Это ваше последнее слово, Люсьен Блен? - Да. Я никогда не меняю своих решений". В Валь-де-Грас я чувствовал себя так скверно, что хорошую литературу читать не мог.
   - Такси будет через четверть часа, мадам.
   - А сколько ехать до Женевы?
   - Час... Вам не о чем беспокоиться... Самолет на Париж вылетает в десять пять.
   - Да, но вы все еще не решили, как быть с моими чемоданами... Я с нетерпением жду вашего ответа...
   - Вы, право, ставите меня в тупик, мадам Блен.
   Чтобы скрыть замешательство, он то зажигал, то снова тушил стоявший перед ним на барьере фонарь. А я... Думаю, не будь этого обрыва в электросети... Сумрак многое упрощал.
   Я подошел к портье. Наклонился к мадам Блен.
   - Мадам...
   Она обернулась. Портье поднял голову.
   - Извините мою навязчивость... но мне показалось, что вы беспокоитесь о своих чемоданах...
   Я и сам был удивлен, как отчетливо и звучно произношу каждое слово.
   - Если я могу вам чем-нибудь помочь...
   Она взяла с барьера фонарь и направила его луч мне в лицо.
   - Но мы с вами незнакомы...
   Сноп света слепил мне глаза, я старался не жмуриться.
   - Завтра я возвращаюсь в Париж... Если вам угодно, я могу доставить ваши чемоданы...
   И снова мой решительный тон удивил меня, словно эту фразу произнес не я, а кто-то другой.
   - Вы согласны довезти мои чемоданы до Парижа? - ласковым голосом спросила мадам Блен.
   - Само собой, мадам.
   - Но у меня их по крайней мере десяток...
   Она поставила фонарь на барьер совершенно прямо, так, чтобы свет падал на нас обоих.
   - Как же вы управитесь с десятью чемоданами? Вы едете поездом?
   - Да, ночным.
   - Я могу забронировать соседнее купе для багажа, - предложил портье. В котором часу у вас поезд, месье?
   - Завтра в шесть вечера.
   Портье что-то записал на листке бумаги.
   - Каким классом вы едете?
   - Вторым.
   - Лучше, чтобы вы поехали первым, месье. Для багажа мадам Блен мне легче забронировать купе первого класса.
   - Как вам будет угодно.
   Ради мадам Блен я был готов на все.
   - И вы доставите чемоданы в мою парижскую квартиру?
   - Конечно... Это легче легкого...
   - Как вы думаете, Жан, на него можно положиться?
   Портье смерил меня холодным взглядом. И ничего не ответил.
   - Сама я думаю, что можно...
   Она поднесла к губам сигарету. Я порылся в кармане и, по счастью, нашел в нем дешевенькую зажигалку, из тех, что в обиходе зовутся "кузнечиком". Она нагнулась ко мне, чтобы прикурить. При этом она задела меня плечом. На меня повеяло ее духами.
   - Так или иначе, придется рискнуть.
   - Со мной вы ничем не рискуете, мадам...
   Я вдруг испугался, что она передумает.
   - Вы студент?
   - Нет.
   - Занятный юноша, вы не находите?
   - Занятный? Чем?
   Портье оглядывал меня весьма недружелюбно.
   - Такси вас ждет, мадам.
   Он хотел ее проводить, но она протянула ему руку.
   - Не надо... Не трудитесь... Месье меня проводит... До свиданья, Жан...
   - До свиданья, мадам... И не беспокойтесь о чемоданах... Я все улажу вместе с месье...
   Мы вышли из отеля, мадам Блен и я. Еще не совсем стемнело, снег прекратился. Шумел включенный двигатель ожидавшего такси.
   - Я больше никогда сюда не вернусь, - сказала она доверительным тоном. - Шале нагоняет на меня хандру.
   - Какое шале?
   - Мое.
   Она взяла меня под руку - тропинку, что вела от отеля к дороге, замело мягким пушистым снегом, в котором утопали наши ноги.
   У шофера такси она попросила клочок бумаги и карандаш.
   - Я оставлю вам свой парижский адрес и номер телефона. Когда приедете с чемоданами, позвоните мне... Я буду в Париже уже сегодня вечером... Как вас зовут?
   - Жан Деккер. Через два "к"...
   Она записала мое имя на клочке бумаги, который разорвала пополам. И задержала на мне взгляд своих светлых глаз, точно я возбудил ее интерес, любопытство, а может быть, просто показался ей на кого-то похожим.
   Она продолжала мне улыбаться сквозь стекло такси. Я провожал машину взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Потом, поскольку мне все еще казалось, что я грежу, развернул бумажку; на ней черным по белому было написано: "Кармен Блен. Аллея Альберта I, 42-бис, тел. Трокадеро 15-28".
   В холле отеля вспыхнул свет. Электрический фонарь, стоявший все так же прямо, остался на прежнем месте перед портье - тот забыл его потушить.
   - Стало быть, вы обо всем договорились с мадам Блен?
   - Да... Да... Обо всем...
   - Вы меня выручили... Она иногда требует почти невозможного...
   - Вы давно с ней знакомы?
   - Целую вечность, месье. Я двадцать лет прослужил в отелях ее мужа.
   - Значит, она вправду жена Люсьена Блена?
   - Безусловно, месье. Чьей же еще, по-вашему, ей быть женой?
   - Извините, но, когда Блен умер, мне было десять лет, я мог его и не знать.
   - Конечно, месье... Конечно... Я к вам не в претензии... Вы еще так молоды...
   - Если я не ошибаюсь, он держал скаковых лошадей?
   - Форма жокеев - зеленые куртки, белые шапочки...
   Я дал себе слово запомнить: зеленые куртки, белые шапочки. Отныне два этих цвета неразлучно связались для меня с белокурыми волосами Кармен Блен.
   Портье наклонился ко мне.
   - Я начал работать у Блена в Варавиле... Конюхом... Так что, сами понимаете, давненько это было... Я знал Блена еще до того, как он на ней женился...
   Он метнул быстрый взгляд направо, налево. Может быть, боялся, что кто-нибудь подслушает.
   - Я очень люблю мадам, - сказал он, понизив голос. - Очень... Только после смерти Блена она все пустила по ветру... Это не ее вина... не могла она заниматься конюшней... впрочем, и ничем другим тоже... Когда я думаю, что Варавиля больше нет, а я вот служу портье в здешних горах... Но я на нее не сержусь...
   Его морщинистая кожа приобрела вдруг кирпичный оттенок, то ли от волнения, то ли от гнева. Я не осмелился расспрашивать дальше, боясь пробудить в нем слишком горестные воспоминания. Он выпрямился и набрал полную грудь воздуха.
   - Стало быть, я бронирую купе для чемоданов мадам Блен и место в спальном вагоне для вас? В поезде, который отходит завтра вечером. Так ведь, месье?
   - Да... только... мне не хватит денег, чтобы...
   - Не беспокойтесь, месье... Об этом позаботится мадам Блен.
   Он вдруг снова обрел решительный тон и холодноватую вежливость, приличествующую его должности.
   У дверей отеля остановился грузовичок. Грузовичок, крытый зеленым брезентом. Шофер долго ждал, сидя на подножке.
   - Ты взял все чемоданы из шале Люсьена Блена? - спросил портье.
   - Проверь, старина... проверь, - откликнулся шофер, кудрявый блондин с повадками старого лыжного тренера.
   Портье вынул из кармана листок бумаги. Потом обернулся ко мне.
   - Сегодня днем она звонила мне и сообщила полный перечень чемоданов... Посмотрим сначала те, что взяты в шале...
   Он направил электрический фонарь в недра грузовичка.
   - Кофр... кожаный коричневый саквояж... два чемоданчика крокодиловой кожи... четыре бежевых чемодана... Шляпная картонка...
   Он то и дело сверялся со списком.
   - И еще четыре матерчатых чемодана, отделанных кожей, которые она оставила здесь...
   Чемоданы были составлены у барьера. Портье, шофер и я сам перенесли их в грузовичок.
   Портье протянул мне конверт.
   - Ваш железнодорожный билет...
   Я сел рядом с шофером. Портье встал на подножку.
   - Не знаю, как вы справитесь на вокзале в Сен-Жерве... Носильщиков там нет... Ты поможешь ему, Анри?
   - Поглядим, - откликнулся шофер.
   - Счастливого пути, - сказал портье. - И передайте от меня привет мадам Блен.
   Шофер тронулся с места. Одной рукой он держал руль, другой протянул мне пачку сигарет.
   - Эта дама всегда путешествует с таким багажом?
   - Не знаю.
   Я и в самом деле ничего не знал. Я катил по горной дороге в неизвестность.
   Поезд стоял на вокзале минут десять. Как на фотоснимке вижу я пустынную платформу и желтый свет из приоткрытой двери зала ожидания. А чуть поодаль две тени - носильщика и шофера грузовичка, сидящих на тележке. Они курят. Я опускаю вагонное стекло и слышу их приглушенные голоса.
   Потом поезд плавно трогается. Сумерки еще не наступили. Я любуюсь пейзажем. Горы, лесопилки, речушки, шале, белые пространства с уже обнажившимися кое-где травой и скалами. В отрочестве я несколько лет проучился в коллеже в здешних местах, и каждый раз, когда я покидал Верхнюю Савойю, у меня слегка щемило сердце. Саланш. Клюз. Экс-ле-Бен. Озеро и заброшенные понтоны. И вот теперь в Верхней Савойе я познакомился с мадам Люсьен Блен. В коридоре ни души. Вагон пуст. Единственный пассажир в этом поезде, я размышляю над тем, к какой судьбе он меня влечет. Я открываю раздвижную дверь купе, потом закрываю ее за собой. Поднимаю голову вверх и при свете ночника разглядываю один за другим чемоданы Кармен.
   Спал я мало. Поезд на всех парах проскочил первые пригородные вокзалы, я не чувствовал ни малейшей усталости. Вильнев-Сен-Жорж. Мэзон-Альфор. По прибытии на Лионский вокзал я подумал, что отныне моя жизнь потечет по новому руслу, и бросил взгляд на часы. Было семь двадцать пять утра.
   Я окликнул двух носильщиков. Им пришлось повозиться с кофром.
   - Доставить ваш багаж на стоянку такси?
   - Да... На стоянку такси, - неуверенно подтвердил я.
   Они шли рядом, толкая свои тележки, а я вышагивал за ними с той же, что и они, торжественностью. Порывшись в карманах, я нашел тридцать франков двести семьдесят сантимов. Накануне, когда поезд отходил от Сен-Жерве, я обнаружил, что потерял бумажник.
   Носильщики уже приготовились сгрузить чемоданы на тротуар возле стоянки такси.
   - Простите... Вы не могли бы поставить их где-нибудь не на самом ходу? - пробормотал я.
   Тогда, взявшись за свои тележки, они снова зашагали по платформе к ресторану "Трэн-Бле" и там загородили створку двери одним из чемоданчиков мадам Блен. А потом вдвоем сгрудили чемоданы у ступенек, ведущих в ресторан. Я заплатил им, а когда они ушли, сел на кофр, который они положили на пол.
   В кармане у меня осталось всего три франка семьдесят пять сантимов. Ехать со всеми этими чемоданами на метро было невозможно. Я прошел по безлюдному ресторану. В глубине, в баре, официант в белой куртке поджидал первых клиентов. Я попросил у него телефонный жетон и в кабине стал шарить во внутреннем кармане куртки в поисках телефона мадам Люсьен Блен.
   С бьющимся сердцем я набрал Трокадеро 15-28. Ответил мужской голос.
   - Могу я попросить к телефону мадам Блен?
   - Мадам спит.
   Несколько секунд молчания. Наконец мужской голос спросил:
   - Кто это говорит?
   - Это насчет чемоданов мадам Блен.
   - Насчет чемоданов мадам? - Голос смягчился.
   - Да... Насчет чемоданов... Не знаю, как их ей доставить... Машины у меня нет... Я на Лионском вокзале...
   - На Лионском вокзале?
   - Да... Со мной кофр и десяток чемоданов, которые мадам Блен поручила мне на лыжной станции.
   - Послушайте... Я не могу будить мадам...
   - Что же мне делать?
   - Я пришлю за вами две машины, месье. Прямо сейчас. Две машины... Вы говорите, на Лионском вокзале?
   - Да, у ресторана "Трэн-Бле".
   Две большие черные машины, взятые напрокат. Они остановились одна позади другой, и шоферы - оба в бежевых костюмах - вышли из них одновременно.
   Я помог им погрузить чемоданы. Опустив спинку двойного заднего сиденья в большей из машин, они поместили и кофр. Меня восхитила легкость, с какой они перетаскивали чемоданы, словно это не составляло для них ни малейшего труда.
   Я сел в головную машину рядом с шофером. Он медленно тронулся с места, а вторая машина следовала за нами на расстоянии нескольких метров. К ветровому стеклу была прикреплена табличка: "Шоферы Франции".
   Бульвар Дидро. Аустерлицкий мост. Было девять часов утра. Я опустил стекло. В машину проник легкий ветерок, пропитанный ароматом листьев и пыли.
   Шофер небрежно вел машину, придерживая руль одной рукой. Другой шофер двигался за нами почти вплотную, так что порой машины едва не сталкивались буферами.
   Мы ехали по набережным вдоль ограды Ботанического сада. В какой-нибудь сотне-другой метров от нас в глубине квартала высился купол госпиталя Валь-де-Грас, где минувшей осенью меня продержали три месяца, прежде чем навсегда освободить от воинской повинности. Семь лет в коллеже, полгода казарм и три месяца в Валь-де-Грас. Отныне никто и нигде не сможет меня замуровать. Никто. Наконец я начинаю жить. Я до конца опустил стекло и оперся локтем на его край. На набережных уже зазеленели платаны, мы проезжали под сводом их крон.
   По улицам струились потоки машин, наш автомобиль скользил совершенно бесшумно. Приглушенно играло радио - помню, когда мы подъезжали к мосту Согласия, оркестр исполнял "Апрель в Португалии". Меня так и подмывало насвистать эту мелодию. Париж, освещенный весенним солнцем, казался совершенно незнакомым городом, куда я попал в первый раз, от набережной Орсэ за мостом Инвалидов веяло в это утро очарованием Средиземноморья и каникул. Точно мы ехали по Ла-Круазетт в Каннах или же по Английской набережной в Ницце.
   Мы проехали через Сену по мосту Альма, вторая машина катила с нами рядом. Шоферы переглядывались. Потом машины свернули на улицу Жана Гужона и в самом ее начале одна за другой остановились, въехав колесами на тротуар. Мы вышли из машин, все трое. Дверцы обоих черных лимузинов хлопнули, как в стародавних гангстерских фильмах. Мужчина в белой рубашке и синих брюках ждал у двустворчатой двери из светлого дерева, похожей больше на дверь в квартиру, нежели на входную дверь. Он подошел к нам. Был он мал ростом, с повадками отставного жокея.
   - Все чемоданы в порядке?
   Говорил он решительным тоном, меня удивившим. На нас он не обращал ни малейшего внимания. Его интересовали только чемоданы.
   - Все в порядке, - подтвердил я. - Все. Я проверил.
   Видя мое рвение, он мне улыбнулся. Быть может, вначале он подумал, что по молодости лет я отнесусь к поручению легкомысленно.
   Он распахнул входную дверь. Огромный вестибюль, выложенный черной и белой плиткой.
   - Чемоданы поставьте здесь.
   Оба шофера и я один за другим внесли все чемоданы в дом. Мужчина внимательно следил за тем, чтобы мы расставляли их вдоль стены по росту, начиная с самого большого. Когда работа была окончена, он вынул из кармана потертый коричневый кожаный бумажник и расплатился с шоферами, вручив каждому по пачке денег, которые предварительно сосчитал, слюнявя указательный палец.
   Мы остались вдвоем, он и я, посреди вестибюля. Я не решался ни шевельнуться, ни промолвить хоть слово. Он оглядел вереницу чемоданов. Без сомнения, пересчитывал их. Потом поднял ко мне лицо. Несколько секунд помолчал и, выпрямившись, торжественно объявил:
   - Мадам спит.
   После чего он расслабился. Скрестил руки на груди и снова мне улыбнулся. Это был уже другой человек. Он подошел ко мне и кончиками пальцев потрепал меня по плечу.
   - Спасибо, что оказали мадам эту услугу... Мадам говорила мне о вас... Она сказала, что хочет вас видеть...
   - Правда?
   Его, должно быть, удивила порывистость моего вопроса, но когда оба шофера ушли, я подумал, что сейчас выпроводят и меня и мне больше никогда в жизни не придется встретиться с мадам Люсьен Блен.
   - Идемте...
   Мы прошли по узкому, плохо освещенному коридору, в конце которого он открыл дверь и посторонился, пропуская меня вперед. В этой гостиной мое внимание с первой минуты привлекли голубые деревянные панели, краска на которых местами облупилась, и застекленные двери, выходившие в маленький сад...
   - Можете подождать здесь...
   Он указал мне на обтянутый синим бархатом диван у стены. Я сел.
   - Хотите чего-нибудь выпить?
   - Спасибо, нет.
   - Мадам Блен всегда просыпается поздно, - ласково сказал он, словно хотел заранее подбодрить меня и предупредить, что ждать придется долго. Вы и в самом деле не хотите чего-нибудь выпить? Кофе, например? Или апельсиновый сок?
   - Нет, спасибо.
   - Если передумаете, нажмите эту кнопку.
   И он показал мне золоченый звонок на стене справа от дивана.
   - До свиданья, месье. Наберитесь терпения.
   Он исчез через ту же дверь, через которую мы вошли, она медленно закрылась за ним; дверь была так плотно пригнана к стене, что совершенно сливалась с ней. Иллюзия была тем более полной, что со стороны гостиной у двери не было ручки. Может, коридор, по которому мы только что прошли, был потайным? Я дал себе слово спросить об этом у мадам Люсьен Блен.
   Я долго сидел на диване. Слева от меня китайская ширма. На низких столиках и на камине букеты желтых и белых цветов. Увядших. Прямо передо мной солнце освещало дверные стекла радужным светом, заливавшим траву и цветники сада. Этот садик, служивший продолжением гостиной, по форме напоминал носовую часть корабля, так что под конец мне стало казаться, будто я плыву по морю.
   Тишина была гнетущей. Я встал и открыл одну из двустворчатых стеклянных дверей. Ветерок приподнял газовые занавески, я выскользнул в сад.
   К черной решетке в рост человека, ограждавшей сад, был прислонен оранжевый шезлонг. Я разложил его посреди лужайки и сел. Светило солнце, до меня долетал приглушенный гул уличного движения, словно о решетку сада бил прибой. Мне было хорошо, я откинул голову на шезлонг. По синему небу плыли легкие весенние облачка.
   Потом я опустил голову. Передо мной ротондой выступала гостиная с ее тремя стеклянными дверями. Справа были еще две стеклянные двери, изнутри закрытые ставнями. Может, это спальня мадам Люсьен Блен? Мне хотелось бы заглянуть в щелку ставен, проверить, правда ли, что она спит в этой комнате. Я вернулся в гостиную. На низком столике ящичек с сигаретами и начатая коробка спичек, на оборотной стороне которой значилось название ресторана. Я снова сел на диван. Английский табак обжигал мне гортань, я следил глазами за облачками дыма, таявшими над моей головой. Лучи солнца заливали комнату, потом в комнате вдруг сразу темнело, как перед грозой. С того места, где я сидел, мне виден был кусочек неба. Тишина и эти слишком резкие перепады освещения навевали на меня едва уловимую - о, почти совсем неуловимую - тоску.
   Я переходил из гостиной в сад и из сада в гостиную до самого полудня, и никто так и не нарушил моего одинокого ожидания. Потом я открыл одну из дверей гостиной и на цыпочках, как мог быстро, прошел по анфиладе комнат. Некоторые были совершенно пусты. В других сгруженная мебель была накрыта чехлами. В последующие дни мне предстояло узнать, что все комнаты в квартире, кроме спальни и гостиной, были заброшены и служили свалкой. В них можно было найти всякую всячину - седла, сбрую, люстры, ковры и мебель, свезенные из тех домов, что в свое время принадлежали Люсьену Блену в Шантийи и на мысе Антиб, и чучела из его коллекции, например жираф, который одиноко высился посреди бывшей столовой.
   Наконец я добрался до вестибюля, выложенного черными и белыми плитками, где все еще стояли выстроенные по росту чемоданы. В ту минуту, когда я потянул на себя входную дверь, чья-то рука сжала мое плечо. Я обернулся. Человек, встретивший меня и двух шоферов, улыбался мне, но в глазах его была тревога.
   - Вы что, вздумали уйти?
   Неужели он незаметно для меня шел за мной по пятам? Может, он с самого начала следил за мной? Он все крепче стискивал мое плечо.
   - Надо подождать, пока проснется мадам.
   В голосе его слышалась угроза. Он приблизил ко мне свое жесткое личико жокея, похожее на лицо ребенка, усохшее с годами.
   - Я хотел немного пройтись.
   - В самом деле?
   - Да... Я хотел... купить газету.
   Он разжал хватку.
   - Только не долго. С мадам никогда заранее неизвестно. Она может проснуться в любую минуту.
   На улице я с облегчением перевел дух. Я уже думал, что он никогда меня не выпустит.
   На площади Альма на залитых солнцем террасах кафе ни одного свободного столика. Я шел куда глаза глядят, встречая мужчин и женщин, все - если память мне не изменяет - в костюмах светлых тонов и в платьях из вуали и муслина. Ветерок перебирал листву деревьев на авеню Монтеня, - свежий ветерок, создававший обманчивое ощущение, что идешь по приморскому бульвару.
   Медленными шагами я прошел вверх, потом вниз по Елисейским полям. Прогулялся вдоль аркад "Лидо", заглянул в "Симфонию". Я бродил много часов подряд, не отдавая себе в этом отчета, должно быть, я исходил все улицы в этом квартале. Запомнились мне только те минуты, когда меня застиг ливень. Первый раз это случилось в саду на Елисейских полях возле ресторана "Дуаен", и я успел укрыться в старом музыкальном павильоне. Во второй раз - возле кинотеатра "Биарриц". А потом солнце снова заиграло на мокрых тротуарах.