Страница:
Может, набивал себе электронщик цену, но гарантии давал твердые, а потому пришлось на такого рода траты пойти.
Платили мы и за охраняемую стоянку, и за номерные знаки давно ушедших в небытие автомобилей, ибо гнать машины без номеров в порт Элизабет, располагавшийся за мостом Верразано, означало залет в полицию и далее - в ту же тюрягу за езду без обязательной страховки и опознавательных аксессуаров.
С другой стороны, риск попасться с фальшивыми номерами предусматривал ответственность еще более суровую, однако платить четыреста долларов за грузовик-перевозчик с платформой было по меньшей мере глупо. Тем более, Мопс сумел договориться с каким-то знакомым ему русскоязычным полицейским, вызвавшимся сопроводить нас в порт на своей бело-черной телеге со светомузыкой за куда более скромный гонорар.
Угрюмый Аслан, отвечавший за инспекцию автотовара, не отличался той дотошной привередливостью и капризами, которых мы первоначально опасались. Машины осматривал поверхностно, а деньга на их приобретение выдавал исправно, небрежно кидая на капот своего «кэдди» из наручной сумочки увесистые пачки наличных и забирая себе автомобильные паспорта.
Через две недели ударного труда я доложил Соломоше, что парк «линкольнов» укомплектован, его доля у меня на счету и подошло время перегона машин в порт.
В ответ партнер поведал мне неутешительные московские новости: сорвались один за другим три контракта, мы ушли в финансовый минус, проклятая редакция повышает аренду, ибо намеревается заняться изданием поэтических сборников, которыми беден рынок - по причине, как полагает Соломон, их объективной невостребованности, однако, что докажешь этим упертым литературным долдонам? То есть поводов для головокружения от успехов у нас нет, тем более что портфель конструктивных коммерческих идей абсолютно пуст.
Приехав на стоянку, я застал там Аслана, блуждающего возле машин в компании какого-то латина с разбойничьей, в затейливых шрамах рожей, одетого в джинсы, простеганную куртку на гагачьем пуху и чепчик с длинным козырьком.
Выслушав мой доклад о начале операция перемещения автомобилей в порт, кавказец, кивнув на латина, изрек:
– Этот парень - хороший механик, он посмотрел телеги, нашел две сомнительных…
– Каких еще сомнительных?! - заверещал я. - Начинается! Ты же все принимал, все видел…
– Спокойно, друг - заметил мой визави невозмутимо. - Не порть себе нервы. Я прозевал, я и отвечу. Давай ключи и номера.
– Апорт?
– И в порт сам пригоню.
– Но что за проблемы-то? - искренне озадачился я.
– Гляди. - Аслан подвел меня к одной из машин, указал под днище. - Видишь пятно на асфальте? Это бензин. Возможно, микротрещина в баке. Или же в бензопроводе. У другой «тачки» - то же самое.
Я не нашелся что возразить. Со стороны Аслана было даже благородно освободить меня и от лишних трат, и от разъездов по станциям, а уж тем более - взять на себя криминал перегона «линкольнов» в порт.
– Ну, если какие расходы… - промямлил я. - Мы готовы, все-таки упущение…
– Я дал «добро», пусть у меня голова и болит, - равнодушно отрезал чеченец. Добавил нехотя: - У нас так принято…
Глядя вслед отъезжающим «линкольнам», я пребывал в изрядном недоумении, ибо все случившееся выходило из устоявшихся в моем сознании стереотипов. Суть Аслана я интуитивно понимал, находя ее сутью бандита и мерзавца; ничего, кроме негативных эмоций, этот субъект во мне не вызывал, а зная к тому же ухваточки его соплеменников - крайне жестких в коммерции, никаких поблажек не допускающих и с наслаждением использующих любой твой промах, я обескураженно сознавал, что мои оценки данной народности и ее здешнего американского представителя, видимо, излишне однобоки и категоричны.
Вскоре прибыл Мопс с подручными водилами, и первая колонна машин, сверкая на солнышке отполированным лакокрасочным покрытием, покатила в сторону корабля.
Из порта мы с Мопсом возвращались в Бруклин на его громыхающем ветеране американских трасс.
Я сетовал на то, что, всецело занимаясь контрактом, упустил из виду личные выгоды: к примеру, покупку дешевой резины, которую за бесценок продавал один мой знакомый, бывший москвич, владеющий ныне станцией техобслуживания в Куинсе.
– Дай «тачку», - просил я Мопса. - Завтра с утречка скатаю к Валерке, куплю у него всякой всячины, а то в Москве ей цена антиконституционная… Доставка к тому же дармовая, грех не воспользоваться…
– Вот… все на мне расчет строят, - бубнил Мопс. - Была бы у тебя эта всячина, если б не я…
– Золотой ты мой! - подтверждал я.
Валеру, носившего в американской действительности имя Уолтер, я обнаружил в подсобке за ремонтом проколотого колеса.
– Запчастей не подбросишь, хозяин?
– О, ты снова здесь, - без особенного удивления констатировал механик, вытирая руки обрывком драного полотенца.
Он был одет в замасленную кепочку, черную спецовку, дырявые джинсы и тяжеленные кожаные башмаки с округлыми облупившимися мысами.
Мне же виделся иной Валера - холеный, в белой рубашечке с пестрым галстуком, наимоднейших штиблетах… Тот, московский преуспевающий делец.
Некогда он - хозяин фирмы, занимающейся реконструкцией Московской окружной дороги, греб бюджетные денежки, входил в высшие сферы, баллотировался в депутаты Думы и как-то раз, решив передохнуть от деловой и великосветской суеты, с женой и ребенком отправился развеяться и погулять в Соединенные Штаты.
Взял крупный бизнесмен Валера пятьдесят тысяч долларов на мелкие расходы, поиграл в казино в Атлантик-Сити, позагорал в Майами, поглазел на струи Ниагарского водопада и через две недели, проснувшись в номере отеля «Хилтон», пересчитал оставшуюся наличность, составившую двенадцать тысяч.
Но не расстроился Валера от своих трат, да и чего расстраиваться, когда строишь стратегическую трассу вокруг столицы, имея компанию с оборотом столь внушительных средств, что несолидно даже и задумываться о такой чепухе, как расходы на личные удовольствия.
«Куплю «ролекс» и завтра домой», - ворочаясь в нежных простынях, думал Валера, набирая номер телефона одного из своих московских партнеров.
Состоявшийся же с партнером разговор мигом заставил Валерия переоценить и все свои планы, и произведенные траты.
Оказалось, что возвращаться в Москву ему категорически не следовало: фирма перешла к другим дядям, имевшим к Валере какие-то крупные претензии, и ждали дяди туриста с большим нетерпением, заготовив авансы умелым киллерам.
Детали мне были неизвестны, но то, что дорога в Россию сулила Валере погибель, я знал доподлинно, как доподлинно знал и то, что сумел-таки невозвращенец поневоле купить два подержанных подъемника, снять помещение гаражного типа и наладить на новом месте своего жительства средненький, однако укреплявшийся с каждым днем бизнес.
– Ну как Москва? Капитализируется? - вопрошал меня Валера.
– Стремительным домкратом, как говорится…
– Тебе колеса нужны?
– Да, взял бы комплект для «мерса».
– Выбирай! - Он указал в окно.
По направлению к станции двигалась телега с двумя впряженными в нее бездомными чернокожими. Телега была заполнена колесами - видимо, снятыми за ночь с машин. Третий чернокожий - наверняка вождь - сидел на покрышках и хлестал из горлышка пластиковой бутылки дешевую водку.
Со вздохом Валера открыл инструментальный шкаф, забитый доверху ящиками с крепким алкоголем, - им он расплачивался за краденые автозапчасти с местной шпаной, а также спекулировал в воскресные дни, когда, согласно закону штата Нью-Йорк, продажа винно-водочных изделий исключалась.
Я грустно сознался себе, что уже давно утратил всяческие романтические представления об Америке, хотя первый раз летел сюда с трепетом и восторгом, готовый, увидев Манхэттен, тотчас и умереть, поскольку полагал, что этим достигнута какая-то высочайшая цель. Дурак…
Получив три литровых бутыли «Смирновской», чернокожие люди привычно начали перекатывать колеса к стеллажам.
В этот момент в помещении появились полицейские.
– Вчера ночью с БМВ на соседней улице сняли четыре колеса, - начал один из них, обращаясь к Валерию. - Вам, случайно, никто ничего не предлагал?
– Никто, - даже не оборачиваясь в сторону стражей законности, отвечал мой знакомец, попутно приказывая чернокожим: - С хромированными дисками резину кладите вниз, сколько раз повторять! А эту, с грыжей, чего мне привез? В мусор ее! И учти - буду вычитать! Мне халтуры не надо!
Полицейские, осознав полную бесперспективность своего пребывания в стенах станции, потоптались смущенно и отбыли восвояси.
Отобрав два комплекта приличных колес, я осведомился у американского предпринимателя об их цене.
– Если тебе кто-то скажет, что это стоит дороже трехсот долларов, - ответил Валера, - то плюнь ему в лицо. А если скажет, что меньше двухсот, сделай то же самое.
– Таким образом, я должен тебе две сотни?
– Ты не понял намека? Двести пятьдесят.
Отсчитав деньги, я прошел в зал станции, с удивлением усмотрев в нем два «линкольна» со знакомыми номерами. В углу валялись снятые с машин бензобаки.
– Э, - тронул я хозяина за рукав спецовки, - какими судьбами сюда заехали мои машинки?
– Уверен, что твои?
– Конечно! Мой импорт. Аслан их пригнал?
– Твой импорт, его экспорт, - подтвердил Валера. - Вот, разбираемся, баки менять надо, трещины… - Он стрельнул в меня каким-то странным, испытующе-колким взглядом. - А ты чего, с «чехами» дружбу завел?
– Я не способен на столь смелые эксперименты, - ответил я. - А если имеешь в виду Аслана, он здесь в роли инспектора… Что за тип, кстати?
– Хрен знает… Клиент как клиент. Кофе будешь?
Мы выпили кофейку, покалякав о последних московских и нью-йоркских новостях, затем, использовав благоприятный момент, я попросил загрузить мои колеса в просторные багажники «линкольнов», откуда мне предстояло извлечь их уже в Питере, и, чрезвычайно довольный благоприятно складывающимся днем, тронулся к заждавшемуся меня Мопсу.
Услышав об увиденных мной на станции «линкольнах», товарищ явственно помрачнел.
– Как бы нас не подставили, - произнес, покусывая губу. - Уолтер та еще рыбина! Через него столько криминала идет, что удивляюсь, как его ФБР терпит… А может, стучит он ментам…
– А в чем подставка?
– Номера он перебивает, это проверено. Лично. А потому могут отправить две «тачки» из угона, договориться с таможней насчет компьютерного учета и оставить чистые здесь. Ну и впарить их… Паспорта-то ведь у чечена, в порт только копии требуют. В общем, у него там разные варианты. С разбором «тачек» по частям, со страховками… Он ведь станцию в собственность выкупил, теперь площадку берет центровую в Бруклине, а это - бабки, понял! Спрашивается: откуда? Так что…
– Не нагоняй жути, - отмахнулся я. - Пройдут машины порт - считай, дело сделано. А уж там в угоне они, не в угоне… А потом, у всей этой компании алиби: стали бы они баки снимать, мараться.
– Вообще… аргумент, - согласился Мопс. - Ладно, поехали железо переправлять на борт. Сегодня должны закончить эту бодягу. А завтра можешь трогаться… В свою Москву ненаглядную, век бы ее…
На следующее утро случайным чартерным рейсом я отбыл обратно домой.
Взлетев, самолет заложил крутой вираж над серой плоскостью залива, развернувшись боком к Манхэттену. В иллюминаторе увиделись сумрачные, предрассветные зеркала небоскребов, чьи антрацитовые стеклянные плоскости, медленно багровея, вспыхнули наконец оранжевым заревом восходящего над океаном солнца.
До свидания, Нью-Йорк! Увидимся ли еще?
Я вдруг остро пожалел, что не задержался хотя бы дня на три… Хотелось побродить по шумному и пестрому китайскому кварталу, посидеть в ресторанчиках, съездить на глубоководную рыбалку…
Но рутина московских дел и делишек, составлявшая основу избранного или же предопределенного моей судьбой бытия, звала к скорейшему возвращению, не признавая никаких слабовольных устремлений к мелким радостям быстротекущей жизни и принуждая, подобно зануде-учителю в скучный класс, на очередную экзаменовку с беспечной, незаметно промчавшейся переменки.
Встречавший в московском аэропорту Соломон обрушил на меня тонну нежнейших чувств, что сразу насторожило; и точно - после излитых восторгов типа «Милый друг, наконец-то мы вместе» мне преподнесли малоприятный сюрпризик: во время моего отсутствия осторожный и вдумчивый Соломоша попал впросак, ухнув пятьдесят тысяч долларов в безвозвратное никуда. Подвигла же его на совершение данного действия наша старая знакомая Фира Моисеевна, посещавшая офис компании едва ли не каждодневно с инициативными коммерческими предложениями.
Подобно тому как каждая редакция имеет своих внештатных графоманов, с сизифовым упорством заваливающих литсотрудников мусором уходящих в корзины опусов, многие фирмы также терпеливо и безысходно страдают от ходоков из мира стремящихся в бизнес дилетантов, предлагающих купить то выдающиеся неизвестные технологии, то гениальные изобретения невостребованных талантов от науки, а то и разного рода товарно-сырьевую массу - от гашеной извести или же торфа для экспорта в Австралию до уникального яда ужа-мутанта, водящегося в недрах сибирских болот.
К данной категории лиц принадлежала и Фира Моисеевна, неистощимая и энергичная как динамо-машина, в своем посредническом азарте независимого контактора.
Пожилая усатая дама, обремененная семейством, состоящим из сына, работающего официантом в забегаловке, и пяти внуков, являвшихся результатом его четырех расторгнутых браков, проживала в однокомнатной квартире старого московского дома, и случайное посещение данного жилища, помнится, произвело на меня неизгладимое впечатление.
Кроватей в квартире не было, их заменяли двухъярусные самодельные нары, отчего возникало впечатление обстановки поезда дальнего следования. На веревках, тянувшихся из углов комнаты в кухню, сушилось белье младенцев. Чадила плита. Пищало подрастающее поколение. Стол, заваленный пакетами с трофейными объедками из забегаловки, способствовал развитию стойкого отвращения к еде.
Невольное сострадание призывало чем-то помочь…
Беды же сыпались на Фиру Моисеевну густо и регулярно. Сгорела предназначенная к продаже дача, в неизвестном зарубежье скрылись две невестки, бросив на чужую бабку плоды своего материнства, физически пострадал сын при выполнении служебных обязанностей… А именно: трое нетрезвых посетителей забегаловки затеяли оживленную беседу не то о русском, не то о еврейском вопросе, в обсуждение которых сыну-официанту отчего-то потребовалось обязательно и некстати вмешаться, и в итоге горячей дискуссии незадачливому жидомасону (характеристика оппонентов) откусили нос.
Присоединение носа обратно оказалось дорогостоящей хирургической акцией, честь оплаты которой опять-таки выпала бедной еврейской маме.
В какой-то момент, разочаровавшись, видимо, в бесплодном сотрудничестве с нашим тандемом, а может, вернувшись с охоты за многомиллионными миражами на стезю добычи хлеба насущного, Фира открыла пекарню по выпуску не то бубликов, не то булок, очутившись в зоне внимания рэкета, навестившего отказывающуюся платить дань предпринимательницу по месту ее жительства.
Как я себе отчетливо представлял, пареньки, войдя в хоромы с нарами, потоптались на шатко дыбившихся клавишах серого паркета, оглядели обстановочку, освещаемую тусклой голой лампочкой, свисающей с перевитого разлохмаченного шнура…
Обнаружив под лампочкой страдалицу Фиру, сидевшую на колченогом стуле со скрещенными на грудях, прикрывающих живот, руками - красными от стирки, поврежденными артритом, - прослезились и, извинившись, ушли.
Но и с булками что-то не заладилось, продукция черствела до деревянного состояния по прошествии получаса от выпечки, и вскоре Фира Моисеевна вновь появилась у нас, доверительно заявив, что имеет клиента, готового купить то ли две тонны красной ртути, то ли эскадрилью истребителей с полным боекомплектом.
Тактичный Соломоша, с унынием выслушивающий очередные прожекты деловой женщины, гнать ее за порог все-таки не хотел, говоря мне, что относится к общению с подобными типажами как к игре на рулетке - мол, рано или поздно выпадет цифра, сулящая куш. Я, в свою очередь, уверял его, что единственный способ выиграть в рулетку - не играть в нее. Соломон же упрямо твердил о заветной цифре.
И вот цифра выпала. И название цифре было «зеро».
Матерый делец Соломоша угодил-таки в мышеловку!
На сей раз Фира Моисеевна, внезапно заявившаяся в наш офис в меховом манто, с бриллиантами в ушах и, подозреваю, побрившись, заявила, что вступила во владение престижным трехэтажным особняком, в котором намеревается разместить ресторан (третий этаж); казино (второй) и дискотеку (первый).
Затем, потупив взор и слегка зардевшись, поведала она и об обширном подвале, предназначенном, ее замыслом, исполнить роль пикантного салона с молоденькими прелестницами…
Соломоше предъявились документы с лиловыми печатями городских инстанций, разного рода гарантийные письма, и, вероятно, зачарованно представляя, как, отужинав в ресторане, он, одетый в белый костюм, спускается в казино, где выигрывает сотню-другую, а после, порастреся в клубничном тумане дискотеки поглощенные напитки и яства, следует в подвальчик, мой партнер вполне благосклонно отнесся к паевой сумме, определенной в сто тысяч баксов, и к предложению о долевом участии в эксплуатации недвижимости.
Далее последовали смотрины особняка, в котором до сего момента располагались какие-то дремучие сантехнические мастерские.
К удивлению Соломоши, на первом этаже уже кипели ремонтно-восстановительные работы: шпаклевались стены, устилался гранит и мрамор, елозили по потолку валики маляров…
– В сто тысяч уложимся! - уверенно комментировала Фира Моисеевна. - Я - в свои, вы - в свои… Но если не хотите - пожалуйста! Партнеров я найду без труда! Такой дворец и за такие деньги?! Я бы свистнула, да примета плохая… И здесь бы стояла очередь! С чемоданами валюты! Но я просто ценю вас как старого знакомого, Соломон! И как приличного человека! Так что у вас есть на размышление один академический час! Это не ртуть, это реально…
И Соломон дрогнул.
Однако спустя несколько дней, не сумев дозвониться Фире, ведомый неясным чувством совершенной оплошности, он еще раз навестил особняк, и тут взору его предстала удивительная картина: знакомое здание, возле которого он припарковал машину, содрогалось, будто находилось в зоне неблагополучной сейсмической активности. При этом во всей округе стояла какая-то мистическая канализационная вонь. А вокруг искомого особняка, заставленного машинами дорогих европейских и американских марок, суетились прилично, даже со вкусом одетые люди с портфелями и телефонами сотовой связи.
Истина прояснилась в течение последующих десяти минут.
К особняку примыкал комплекс районной канализационной системы, два раза в сутки запускавшей в действие мощнейшие насосы, чьи рабочие характеристики оказывали серьезное влияние: на особняк, так и на атмосферную атрибутику. В паузы между пусками насосов Фира Моисеевна водила сюда экскурсии из свои знакомых бизнесменов, каждому предлагая вступить с ней в долю. Ныне бизнесмены блохами прыгали вокруг строения, солидаризируясь в намерениях непременного розыска подлой старухи, сумевшей, оказывается, продать свою квартиру и смыться с домочадцами в неведомые просторы планеты Земля.
Истинно сказано: капля точит и камень. Все слезы Фиры Моисеевны, все многолетние ее хождения по фирмам, офисам, производствам и складам сконцентрировались в какой-то момент на пятачке московской земли, где дрожало от усилий мощнейших насосов древнее архитектурное сооружение, на которое пялились дольщики-вкладчики с искаженными злобной растерянностью физиономиями.
– Хорошо, что мы с тобой еще попали на пятьдесят тысяч! - горячо восклицал Соломоша. - Карга непременно требовала все сто! Я сослался на временное отсутствие средств…
– В этом твоя большая заслуга, приятель, - сказал я. - Только при чем тут местоимение «мы»? Ты же замечательно владеешь русским…
– Но…
– Ты советовался со мной? Я давал согласие? Или ты экономил наши общие средства на дорогостоящий звонок в Нью-Йорк?
– Но мы же компаньоны! - выпучил светящиеся негодование глаза Соломон. - И наша сила в готовности к попаданию, ты сам говорил…
– Соломон, - сказал я, поморщившись, - здесь не сцена, аплодисментов не предвидится, а посему, будь добр, сделай одолжение…
– Какое?
– Поставь меня на свое место, а себя на мое. И представь, каким бы в таком случае получился разговор. Только объективно представь… Ага? - Я пожал его мертвую руку. - Пока. Очень хочу спать. Перелет меня доконал. Что касается тебя - умолчу.
Тут я не без некоторого даже удовлетворения вспомнил, что доля партнера за операцию с «линкольнами» находится на моем личном счете и до нее ему не добраться.
Наверное, об этом же подумалось и Соломону, лицо которого приобрело трупный землистый оттенок, а кончик носа, заострившись, отмороженно побелел.
Я поспешил удалиться, сознавая удрученно, что Соломошино нытье по поводу моей «некорпоративности» мне предстоит выслушивать теперь, как домохозяйке кухонную радиоточку.
И прерывателем этого бесплатного скулежа могут явиться исключительно двадцать пять тысяч долларов США. Нытье стоило потерпеть.
Спустя полторы недели мы трое, Соломон, Тофик и я - олицетворение интернационализма религиозного, национального и делового, - прибыли в питерский порт за доставленными туда автомобилями.
В зале толклась целая рота водил и охранников, составлявших, как я сразу уяснил, боевую когорту кавказской группировки - заказчика лимузинов.
Необыкновенно любезный таможенник, в чьей ладони буквально растаяла стодолларовая купюра, заверил нас, что все документы в порядке; лебезя, раскланялся с Тофиком, выступавшим в роли получателя, затем осведомился, кто такой я, и, услышав, что, дескать, отправитель, заулыбался еще лучезарнее, предлагая нам поставить подписи на паспорте прибывшего груза и незамедлительно осмотреть его комплектность и целостность.
Далее нас пригласили пройти в недра каких-то служебных помещений через обнесенный сеткой дворик с кофейного цвета лужами, замызганными дворнягами, сидевшей на табурете у обшарпанной, подпертой метлой двери и сонно взиравшей на мир сторожихой-бабулей, одетой в черную, с зелеными петлицами шинель и в валенки с галошами.
Эта идиллическая картина на общем фоне солнечного мартовского денька сменилась последовавшими за ней кадрами некоего детективного кино, чей сюжет стремительно развился за той самой облезлой дверью: мы очутились в помещении, напоминавшем некий склад, где стояли два «линкольна» с распахнутыми, лишенными обшивок дверьми; в одной из машин храпел, откинув загривок на подголовник, грузный тип с короткой стрижкой, из наплечной кобуры которого вылезала рукоять пистолета; щелкала фотовспышка, на передвижных столиках громоздилась неизвестного, но наверняка специального назначения аппаратура, толпились лица в милицейской, таможенной и военной униформах, и до меня сразу же дошло: западня!
Попали!
Далее нам с Тофиком объяснили, что российскими компетентными органами задержана находящаяся в бензобаках двух машин контрабанда в виде двадцати килограммов качественного кокаина, которая будет предъявлена нам для ознакомления в присутствии понятых.
Я моментально припомнил Аслана, Валеру-Уолтера, снятые с «линкольнов» бензобаки с микротрещинами…
Ну падлы! Ну удружили!
Я поискал взглядом испарившегося в никуда приторного таможенника, содравшего с нас взятку. Особой неприязни к нему я не испытывал. Парень, в конце концов, обслужил нас вне очереди. А сто долларов не являлись причиной, способной противоречить его основному бизнесу - то есть быть блюстителем закона.
Кроме того, не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, но главное его дело состояло в том, чтобы исполнять приказы и распоряжения тех, кто сделал своим бизнесом охрану государственной и общественной безопасности. А к побочным доходам тех сиятельных лиц настоящий эпизод, видимо, на сей раз отношения не имел.
От своей причастности к перевозке наркотиков мы с Тофиком категорически отреклись, легко выдержав поверхностное дознание на месте изъятия криминального груза.
Затем нас развели по отдельным кабинетам портовой таможни, где начался активный допрос.
– Вы отправляли машины? - напирал на меня следователь.
– Да.
– При каких обстоятельствах в них могла быть заложена контрабанда?
– Ну, на станции, например, при инспекции…
– На какой станции?
– Не знаю, машины собирал и проверял дилер, я ни при чем…
– Имя дилера!
– Алик Рабинович.
– Молодой человек, здесь не вечер сатиры и юмора…
Платили мы и за охраняемую стоянку, и за номерные знаки давно ушедших в небытие автомобилей, ибо гнать машины без номеров в порт Элизабет, располагавшийся за мостом Верразано, означало залет в полицию и далее - в ту же тюрягу за езду без обязательной страховки и опознавательных аксессуаров.
С другой стороны, риск попасться с фальшивыми номерами предусматривал ответственность еще более суровую, однако платить четыреста долларов за грузовик-перевозчик с платформой было по меньшей мере глупо. Тем более, Мопс сумел договориться с каким-то знакомым ему русскоязычным полицейским, вызвавшимся сопроводить нас в порт на своей бело-черной телеге со светомузыкой за куда более скромный гонорар.
Угрюмый Аслан, отвечавший за инспекцию автотовара, не отличался той дотошной привередливостью и капризами, которых мы первоначально опасались. Машины осматривал поверхностно, а деньга на их приобретение выдавал исправно, небрежно кидая на капот своего «кэдди» из наручной сумочки увесистые пачки наличных и забирая себе автомобильные паспорта.
Через две недели ударного труда я доложил Соломоше, что парк «линкольнов» укомплектован, его доля у меня на счету и подошло время перегона машин в порт.
В ответ партнер поведал мне неутешительные московские новости: сорвались один за другим три контракта, мы ушли в финансовый минус, проклятая редакция повышает аренду, ибо намеревается заняться изданием поэтических сборников, которыми беден рынок - по причине, как полагает Соломон, их объективной невостребованности, однако, что докажешь этим упертым литературным долдонам? То есть поводов для головокружения от успехов у нас нет, тем более что портфель конструктивных коммерческих идей абсолютно пуст.
Приехав на стоянку, я застал там Аслана, блуждающего возле машин в компании какого-то латина с разбойничьей, в затейливых шрамах рожей, одетого в джинсы, простеганную куртку на гагачьем пуху и чепчик с длинным козырьком.
Выслушав мой доклад о начале операция перемещения автомобилей в порт, кавказец, кивнув на латина, изрек:
– Этот парень - хороший механик, он посмотрел телеги, нашел две сомнительных…
– Каких еще сомнительных?! - заверещал я. - Начинается! Ты же все принимал, все видел…
– Спокойно, друг - заметил мой визави невозмутимо. - Не порть себе нервы. Я прозевал, я и отвечу. Давай ключи и номера.
– Апорт?
– И в порт сам пригоню.
– Но что за проблемы-то? - искренне озадачился я.
– Гляди. - Аслан подвел меня к одной из машин, указал под днище. - Видишь пятно на асфальте? Это бензин. Возможно, микротрещина в баке. Или же в бензопроводе. У другой «тачки» - то же самое.
Я не нашелся что возразить. Со стороны Аслана было даже благородно освободить меня и от лишних трат, и от разъездов по станциям, а уж тем более - взять на себя криминал перегона «линкольнов» в порт.
– Ну, если какие расходы… - промямлил я. - Мы готовы, все-таки упущение…
– Я дал «добро», пусть у меня голова и болит, - равнодушно отрезал чеченец. Добавил нехотя: - У нас так принято…
Глядя вслед отъезжающим «линкольнам», я пребывал в изрядном недоумении, ибо все случившееся выходило из устоявшихся в моем сознании стереотипов. Суть Аслана я интуитивно понимал, находя ее сутью бандита и мерзавца; ничего, кроме негативных эмоций, этот субъект во мне не вызывал, а зная к тому же ухваточки его соплеменников - крайне жестких в коммерции, никаких поблажек не допускающих и с наслаждением использующих любой твой промах, я обескураженно сознавал, что мои оценки данной народности и ее здешнего американского представителя, видимо, излишне однобоки и категоричны.
Вскоре прибыл Мопс с подручными водилами, и первая колонна машин, сверкая на солнышке отполированным лакокрасочным покрытием, покатила в сторону корабля.
Из порта мы с Мопсом возвращались в Бруклин на его громыхающем ветеране американских трасс.
Я сетовал на то, что, всецело занимаясь контрактом, упустил из виду личные выгоды: к примеру, покупку дешевой резины, которую за бесценок продавал один мой знакомый, бывший москвич, владеющий ныне станцией техобслуживания в Куинсе.
– Дай «тачку», - просил я Мопса. - Завтра с утречка скатаю к Валерке, куплю у него всякой всячины, а то в Москве ей цена антиконституционная… Доставка к тому же дармовая, грех не воспользоваться…
– Вот… все на мне расчет строят, - бубнил Мопс. - Была бы у тебя эта всячина, если б не я…
– Золотой ты мой! - подтверждал я.
Валеру, носившего в американской действительности имя Уолтер, я обнаружил в подсобке за ремонтом проколотого колеса.
– Запчастей не подбросишь, хозяин?
– О, ты снова здесь, - без особенного удивления констатировал механик, вытирая руки обрывком драного полотенца.
Он был одет в замасленную кепочку, черную спецовку, дырявые джинсы и тяжеленные кожаные башмаки с округлыми облупившимися мысами.
Мне же виделся иной Валера - холеный, в белой рубашечке с пестрым галстуком, наимоднейших штиблетах… Тот, московский преуспевающий делец.
Некогда он - хозяин фирмы, занимающейся реконструкцией Московской окружной дороги, греб бюджетные денежки, входил в высшие сферы, баллотировался в депутаты Думы и как-то раз, решив передохнуть от деловой и великосветской суеты, с женой и ребенком отправился развеяться и погулять в Соединенные Штаты.
Взял крупный бизнесмен Валера пятьдесят тысяч долларов на мелкие расходы, поиграл в казино в Атлантик-Сити, позагорал в Майами, поглазел на струи Ниагарского водопада и через две недели, проснувшись в номере отеля «Хилтон», пересчитал оставшуюся наличность, составившую двенадцать тысяч.
Но не расстроился Валера от своих трат, да и чего расстраиваться, когда строишь стратегическую трассу вокруг столицы, имея компанию с оборотом столь внушительных средств, что несолидно даже и задумываться о такой чепухе, как расходы на личные удовольствия.
«Куплю «ролекс» и завтра домой», - ворочаясь в нежных простынях, думал Валера, набирая номер телефона одного из своих московских партнеров.
Состоявшийся же с партнером разговор мигом заставил Валерия переоценить и все свои планы, и произведенные траты.
Оказалось, что возвращаться в Москву ему категорически не следовало: фирма перешла к другим дядям, имевшим к Валере какие-то крупные претензии, и ждали дяди туриста с большим нетерпением, заготовив авансы умелым киллерам.
Детали мне были неизвестны, но то, что дорога в Россию сулила Валере погибель, я знал доподлинно, как доподлинно знал и то, что сумел-таки невозвращенец поневоле купить два подержанных подъемника, снять помещение гаражного типа и наладить на новом месте своего жительства средненький, однако укреплявшийся с каждым днем бизнес.
– Ну как Москва? Капитализируется? - вопрошал меня Валера.
– Стремительным домкратом, как говорится…
– Тебе колеса нужны?
– Да, взял бы комплект для «мерса».
– Выбирай! - Он указал в окно.
По направлению к станции двигалась телега с двумя впряженными в нее бездомными чернокожими. Телега была заполнена колесами - видимо, снятыми за ночь с машин. Третий чернокожий - наверняка вождь - сидел на покрышках и хлестал из горлышка пластиковой бутылки дешевую водку.
Со вздохом Валера открыл инструментальный шкаф, забитый доверху ящиками с крепким алкоголем, - им он расплачивался за краденые автозапчасти с местной шпаной, а также спекулировал в воскресные дни, когда, согласно закону штата Нью-Йорк, продажа винно-водочных изделий исключалась.
Я грустно сознался себе, что уже давно утратил всяческие романтические представления об Америке, хотя первый раз летел сюда с трепетом и восторгом, готовый, увидев Манхэттен, тотчас и умереть, поскольку полагал, что этим достигнута какая-то высочайшая цель. Дурак…
Получив три литровых бутыли «Смирновской», чернокожие люди привычно начали перекатывать колеса к стеллажам.
В этот момент в помещении появились полицейские.
– Вчера ночью с БМВ на соседней улице сняли четыре колеса, - начал один из них, обращаясь к Валерию. - Вам, случайно, никто ничего не предлагал?
– Никто, - даже не оборачиваясь в сторону стражей законности, отвечал мой знакомец, попутно приказывая чернокожим: - С хромированными дисками резину кладите вниз, сколько раз повторять! А эту, с грыжей, чего мне привез? В мусор ее! И учти - буду вычитать! Мне халтуры не надо!
Полицейские, осознав полную бесперспективность своего пребывания в стенах станции, потоптались смущенно и отбыли восвояси.
Отобрав два комплекта приличных колес, я осведомился у американского предпринимателя об их цене.
– Если тебе кто-то скажет, что это стоит дороже трехсот долларов, - ответил Валера, - то плюнь ему в лицо. А если скажет, что меньше двухсот, сделай то же самое.
– Таким образом, я должен тебе две сотни?
– Ты не понял намека? Двести пятьдесят.
Отсчитав деньги, я прошел в зал станции, с удивлением усмотрев в нем два «линкольна» со знакомыми номерами. В углу валялись снятые с машин бензобаки.
– Э, - тронул я хозяина за рукав спецовки, - какими судьбами сюда заехали мои машинки?
– Уверен, что твои?
– Конечно! Мой импорт. Аслан их пригнал?
– Твой импорт, его экспорт, - подтвердил Валера. - Вот, разбираемся, баки менять надо, трещины… - Он стрельнул в меня каким-то странным, испытующе-колким взглядом. - А ты чего, с «чехами» дружбу завел?
– Я не способен на столь смелые эксперименты, - ответил я. - А если имеешь в виду Аслана, он здесь в роли инспектора… Что за тип, кстати?
– Хрен знает… Клиент как клиент. Кофе будешь?
Мы выпили кофейку, покалякав о последних московских и нью-йоркских новостях, затем, использовав благоприятный момент, я попросил загрузить мои колеса в просторные багажники «линкольнов», откуда мне предстояло извлечь их уже в Питере, и, чрезвычайно довольный благоприятно складывающимся днем, тронулся к заждавшемуся меня Мопсу.
Услышав об увиденных мной на станции «линкольнах», товарищ явственно помрачнел.
– Как бы нас не подставили, - произнес, покусывая губу. - Уолтер та еще рыбина! Через него столько криминала идет, что удивляюсь, как его ФБР терпит… А может, стучит он ментам…
– А в чем подставка?
– Номера он перебивает, это проверено. Лично. А потому могут отправить две «тачки» из угона, договориться с таможней насчет компьютерного учета и оставить чистые здесь. Ну и впарить их… Паспорта-то ведь у чечена, в порт только копии требуют. В общем, у него там разные варианты. С разбором «тачек» по частям, со страховками… Он ведь станцию в собственность выкупил, теперь площадку берет центровую в Бруклине, а это - бабки, понял! Спрашивается: откуда? Так что…
– Не нагоняй жути, - отмахнулся я. - Пройдут машины порт - считай, дело сделано. А уж там в угоне они, не в угоне… А потом, у всей этой компании алиби: стали бы они баки снимать, мараться.
– Вообще… аргумент, - согласился Мопс. - Ладно, поехали железо переправлять на борт. Сегодня должны закончить эту бодягу. А завтра можешь трогаться… В свою Москву ненаглядную, век бы ее…
На следующее утро случайным чартерным рейсом я отбыл обратно домой.
Взлетев, самолет заложил крутой вираж над серой плоскостью залива, развернувшись боком к Манхэттену. В иллюминаторе увиделись сумрачные, предрассветные зеркала небоскребов, чьи антрацитовые стеклянные плоскости, медленно багровея, вспыхнули наконец оранжевым заревом восходящего над океаном солнца.
До свидания, Нью-Йорк! Увидимся ли еще?
Я вдруг остро пожалел, что не задержался хотя бы дня на три… Хотелось побродить по шумному и пестрому китайскому кварталу, посидеть в ресторанчиках, съездить на глубоководную рыбалку…
Но рутина московских дел и делишек, составлявшая основу избранного или же предопределенного моей судьбой бытия, звала к скорейшему возвращению, не признавая никаких слабовольных устремлений к мелким радостям быстротекущей жизни и принуждая, подобно зануде-учителю в скучный класс, на очередную экзаменовку с беспечной, незаметно промчавшейся переменки.
Встречавший в московском аэропорту Соломон обрушил на меня тонну нежнейших чувств, что сразу насторожило; и точно - после излитых восторгов типа «Милый друг, наконец-то мы вместе» мне преподнесли малоприятный сюрпризик: во время моего отсутствия осторожный и вдумчивый Соломоша попал впросак, ухнув пятьдесят тысяч долларов в безвозвратное никуда. Подвигла же его на совершение данного действия наша старая знакомая Фира Моисеевна, посещавшая офис компании едва ли не каждодневно с инициативными коммерческими предложениями.
Подобно тому как каждая редакция имеет своих внештатных графоманов, с сизифовым упорством заваливающих литсотрудников мусором уходящих в корзины опусов, многие фирмы также терпеливо и безысходно страдают от ходоков из мира стремящихся в бизнес дилетантов, предлагающих купить то выдающиеся неизвестные технологии, то гениальные изобретения невостребованных талантов от науки, а то и разного рода товарно-сырьевую массу - от гашеной извести или же торфа для экспорта в Австралию до уникального яда ужа-мутанта, водящегося в недрах сибирских болот.
К данной категории лиц принадлежала и Фира Моисеевна, неистощимая и энергичная как динамо-машина, в своем посредническом азарте независимого контактора.
Пожилая усатая дама, обремененная семейством, состоящим из сына, работающего официантом в забегаловке, и пяти внуков, являвшихся результатом его четырех расторгнутых браков, проживала в однокомнатной квартире старого московского дома, и случайное посещение данного жилища, помнится, произвело на меня неизгладимое впечатление.
Кроватей в квартире не было, их заменяли двухъярусные самодельные нары, отчего возникало впечатление обстановки поезда дальнего следования. На веревках, тянувшихся из углов комнаты в кухню, сушилось белье младенцев. Чадила плита. Пищало подрастающее поколение. Стол, заваленный пакетами с трофейными объедками из забегаловки, способствовал развитию стойкого отвращения к еде.
Невольное сострадание призывало чем-то помочь…
Беды же сыпались на Фиру Моисеевну густо и регулярно. Сгорела предназначенная к продаже дача, в неизвестном зарубежье скрылись две невестки, бросив на чужую бабку плоды своего материнства, физически пострадал сын при выполнении служебных обязанностей… А именно: трое нетрезвых посетителей забегаловки затеяли оживленную беседу не то о русском, не то о еврейском вопросе, в обсуждение которых сыну-официанту отчего-то потребовалось обязательно и некстати вмешаться, и в итоге горячей дискуссии незадачливому жидомасону (характеристика оппонентов) откусили нос.
Присоединение носа обратно оказалось дорогостоящей хирургической акцией, честь оплаты которой опять-таки выпала бедной еврейской маме.
В какой-то момент, разочаровавшись, видимо, в бесплодном сотрудничестве с нашим тандемом, а может, вернувшись с охоты за многомиллионными миражами на стезю добычи хлеба насущного, Фира открыла пекарню по выпуску не то бубликов, не то булок, очутившись в зоне внимания рэкета, навестившего отказывающуюся платить дань предпринимательницу по месту ее жительства.
Как я себе отчетливо представлял, пареньки, войдя в хоромы с нарами, потоптались на шатко дыбившихся клавишах серого паркета, оглядели обстановочку, освещаемую тусклой голой лампочкой, свисающей с перевитого разлохмаченного шнура…
Обнаружив под лампочкой страдалицу Фиру, сидевшую на колченогом стуле со скрещенными на грудях, прикрывающих живот, руками - красными от стирки, поврежденными артритом, - прослезились и, извинившись, ушли.
Но и с булками что-то не заладилось, продукция черствела до деревянного состояния по прошествии получаса от выпечки, и вскоре Фира Моисеевна вновь появилась у нас, доверительно заявив, что имеет клиента, готового купить то ли две тонны красной ртути, то ли эскадрилью истребителей с полным боекомплектом.
Тактичный Соломоша, с унынием выслушивающий очередные прожекты деловой женщины, гнать ее за порог все-таки не хотел, говоря мне, что относится к общению с подобными типажами как к игре на рулетке - мол, рано или поздно выпадет цифра, сулящая куш. Я, в свою очередь, уверял его, что единственный способ выиграть в рулетку - не играть в нее. Соломон же упрямо твердил о заветной цифре.
И вот цифра выпала. И название цифре было «зеро».
Матерый делец Соломоша угодил-таки в мышеловку!
На сей раз Фира Моисеевна, внезапно заявившаяся в наш офис в меховом манто, с бриллиантами в ушах и, подозреваю, побрившись, заявила, что вступила во владение престижным трехэтажным особняком, в котором намеревается разместить ресторан (третий этаж); казино (второй) и дискотеку (первый).
Затем, потупив взор и слегка зардевшись, поведала она и об обширном подвале, предназначенном, ее замыслом, исполнить роль пикантного салона с молоденькими прелестницами…
Соломоше предъявились документы с лиловыми печатями городских инстанций, разного рода гарантийные письма, и, вероятно, зачарованно представляя, как, отужинав в ресторане, он, одетый в белый костюм, спускается в казино, где выигрывает сотню-другую, а после, порастреся в клубничном тумане дискотеки поглощенные напитки и яства, следует в подвальчик, мой партнер вполне благосклонно отнесся к паевой сумме, определенной в сто тысяч баксов, и к предложению о долевом участии в эксплуатации недвижимости.
Далее последовали смотрины особняка, в котором до сего момента располагались какие-то дремучие сантехнические мастерские.
К удивлению Соломоши, на первом этаже уже кипели ремонтно-восстановительные работы: шпаклевались стены, устилался гранит и мрамор, елозили по потолку валики маляров…
– В сто тысяч уложимся! - уверенно комментировала Фира Моисеевна. - Я - в свои, вы - в свои… Но если не хотите - пожалуйста! Партнеров я найду без труда! Такой дворец и за такие деньги?! Я бы свистнула, да примета плохая… И здесь бы стояла очередь! С чемоданами валюты! Но я просто ценю вас как старого знакомого, Соломон! И как приличного человека! Так что у вас есть на размышление один академический час! Это не ртуть, это реально…
И Соломон дрогнул.
Однако спустя несколько дней, не сумев дозвониться Фире, ведомый неясным чувством совершенной оплошности, он еще раз навестил особняк, и тут взору его предстала удивительная картина: знакомое здание, возле которого он припарковал машину, содрогалось, будто находилось в зоне неблагополучной сейсмической активности. При этом во всей округе стояла какая-то мистическая канализационная вонь. А вокруг искомого особняка, заставленного машинами дорогих европейских и американских марок, суетились прилично, даже со вкусом одетые люди с портфелями и телефонами сотовой связи.
Истина прояснилась в течение последующих десяти минут.
К особняку примыкал комплекс районной канализационной системы, два раза в сутки запускавшей в действие мощнейшие насосы, чьи рабочие характеристики оказывали серьезное влияние: на особняк, так и на атмосферную атрибутику. В паузы между пусками насосов Фира Моисеевна водила сюда экскурсии из свои знакомых бизнесменов, каждому предлагая вступить с ней в долю. Ныне бизнесмены блохами прыгали вокруг строения, солидаризируясь в намерениях непременного розыска подлой старухи, сумевшей, оказывается, продать свою квартиру и смыться с домочадцами в неведомые просторы планеты Земля.
Истинно сказано: капля точит и камень. Все слезы Фиры Моисеевны, все многолетние ее хождения по фирмам, офисам, производствам и складам сконцентрировались в какой-то момент на пятачке московской земли, где дрожало от усилий мощнейших насосов древнее архитектурное сооружение, на которое пялились дольщики-вкладчики с искаженными злобной растерянностью физиономиями.
– Хорошо, что мы с тобой еще попали на пятьдесят тысяч! - горячо восклицал Соломоша. - Карга непременно требовала все сто! Я сослался на временное отсутствие средств…
– В этом твоя большая заслуга, приятель, - сказал я. - Только при чем тут местоимение «мы»? Ты же замечательно владеешь русским…
– Но…
– Ты советовался со мной? Я давал согласие? Или ты экономил наши общие средства на дорогостоящий звонок в Нью-Йорк?
– Но мы же компаньоны! - выпучил светящиеся негодование глаза Соломон. - И наша сила в готовности к попаданию, ты сам говорил…
– Соломон, - сказал я, поморщившись, - здесь не сцена, аплодисментов не предвидится, а посему, будь добр, сделай одолжение…
– Какое?
– Поставь меня на свое место, а себя на мое. И представь, каким бы в таком случае получился разговор. Только объективно представь… Ага? - Я пожал его мертвую руку. - Пока. Очень хочу спать. Перелет меня доконал. Что касается тебя - умолчу.
Тут я не без некоторого даже удовлетворения вспомнил, что доля партнера за операцию с «линкольнами» находится на моем личном счете и до нее ему не добраться.
Наверное, об этом же подумалось и Соломону, лицо которого приобрело трупный землистый оттенок, а кончик носа, заострившись, отмороженно побелел.
Я поспешил удалиться, сознавая удрученно, что Соломошино нытье по поводу моей «некорпоративности» мне предстоит выслушивать теперь, как домохозяйке кухонную радиоточку.
И прерывателем этого бесплатного скулежа могут явиться исключительно двадцать пять тысяч долларов США. Нытье стоило потерпеть.
Спустя полторы недели мы трое, Соломон, Тофик и я - олицетворение интернационализма религиозного, национального и делового, - прибыли в питерский порт за доставленными туда автомобилями.
В зале толклась целая рота водил и охранников, составлявших, как я сразу уяснил, боевую когорту кавказской группировки - заказчика лимузинов.
Необыкновенно любезный таможенник, в чьей ладони буквально растаяла стодолларовая купюра, заверил нас, что все документы в порядке; лебезя, раскланялся с Тофиком, выступавшим в роли получателя, затем осведомился, кто такой я, и, услышав, что, дескать, отправитель, заулыбался еще лучезарнее, предлагая нам поставить подписи на паспорте прибывшего груза и незамедлительно осмотреть его комплектность и целостность.
Далее нас пригласили пройти в недра каких-то служебных помещений через обнесенный сеткой дворик с кофейного цвета лужами, замызганными дворнягами, сидевшей на табурете у обшарпанной, подпертой метлой двери и сонно взиравшей на мир сторожихой-бабулей, одетой в черную, с зелеными петлицами шинель и в валенки с галошами.
Эта идиллическая картина на общем фоне солнечного мартовского денька сменилась последовавшими за ней кадрами некоего детективного кино, чей сюжет стремительно развился за той самой облезлой дверью: мы очутились в помещении, напоминавшем некий склад, где стояли два «линкольна» с распахнутыми, лишенными обшивок дверьми; в одной из машин храпел, откинув загривок на подголовник, грузный тип с короткой стрижкой, из наплечной кобуры которого вылезала рукоять пистолета; щелкала фотовспышка, на передвижных столиках громоздилась неизвестного, но наверняка специального назначения аппаратура, толпились лица в милицейской, таможенной и военной униформах, и до меня сразу же дошло: западня!
Попали!
Далее нам с Тофиком объяснили, что российскими компетентными органами задержана находящаяся в бензобаках двух машин контрабанда в виде двадцати килограммов качественного кокаина, которая будет предъявлена нам для ознакомления в присутствии понятых.
Я моментально припомнил Аслана, Валеру-Уолтера, снятые с «линкольнов» бензобаки с микротрещинами…
Ну падлы! Ну удружили!
Я поискал взглядом испарившегося в никуда приторного таможенника, содравшего с нас взятку. Особой неприязни к нему я не испытывал. Парень, в конце концов, обслужил нас вне очереди. А сто долларов не являлись причиной, способной противоречить его основному бизнесу - то есть быть блюстителем закона.
Кроме того, не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, но главное его дело состояло в том, чтобы исполнять приказы и распоряжения тех, кто сделал своим бизнесом охрану государственной и общественной безопасности. А к побочным доходам тех сиятельных лиц настоящий эпизод, видимо, на сей раз отношения не имел.
От своей причастности к перевозке наркотиков мы с Тофиком категорически отреклись, легко выдержав поверхностное дознание на месте изъятия криминального груза.
Затем нас развели по отдельным кабинетам портовой таможни, где начался активный допрос.
– Вы отправляли машины? - напирал на меня следователь.
– Да.
– При каких обстоятельствах в них могла быть заложена контрабанда?
– Ну, на станции, например, при инспекции…
– На какой станции?
– Не знаю, машины собирал и проверял дилер, я ни при чем…
– Имя дилера!
– Алик Рабинович.
– Молодой человек, здесь не вечер сатиры и юмора…