Монинг Карен Мари. Пленить сердце горца

   — Это случилось много лет назад. Почти как в другой жизни.
   Когда они поднялись на вершину гребня, Джиллиан выпрямилась в седле и принялась с любопытством рассматривать окрестности.
   — Там, — направил Гримм ее внимание на утес. — С того выступа вся долина видна как на ладони.
   И горько улыбнулся.
   — Я часто приходил сюда, чтобы окинуть взором земли, думая, что не родился еще парень счастливее меня.
   Джиллиан невольно вздохнула.
   Оккам двинулся вперед уверенной поступью, и при приближении к обрыву у Джиллиан перехватило дух.
   — Пещеры под нами, за той каменной россыпью, где склон горы наиболее крут. Мой лучший друг Аррон и я однажды поклялись нанести на карту каждый туннель, каждый зал, но проходы, казалось, тянулись в бесконечность. Мы почти уже составили карты четверти пещер, когда… когда…
   На Джиллиан нахлынули угрызения совести за то, что она заставила его снова столкнуться лицом к лицу с его демонами.
   — Твоего друга убили в битве?
   — Да.
   — Твой отец был ранен в той битве? — тихо спросила она.
   — Он должен был умереть, — натянуто произнес Гримм. — Маккейн погрузил боевой топор ему в грудь по самое топорище. Удивительно, что он выжил. Несколько лет после этого я считал его мертвым.
   — А твоя мать? — шепотом спросила она.
   Наступила тишина, нарушаемая лишь хрустом глинистого сланца под копытами Оккама.
   — Мы сейчас все увидим, девочка.
   Взгляд Джиллиан был прикован к краю утеса, где скала резко обрывалась, обращаясь в горизонт. В сотнях футов внизу находятся пепелища Тулута. Она выпрямилась в тревоге, чуть не свалившись с коня, и подготовилась к мрачной картине.
   — Держись, девочка, — успокоил Гримм, когда они сделали последние несколько шагов к краю обрыва и посмотрели на безжизненную долину.
   Почти пять минут он ничего не говорил, Джиллиан даже не была уверена, дышал ли он. Но она и сама не была уверена, дышит ли она.
   Под ними, раскинувшись на берегах кристально чистой реки и нескольких сверкающих озер, бурлил оживленный город с белыми домиками, окрашенными полуденным солнцем в мягко-янтарный цвет. Сотни домов были рассыпаны по долине, они стояли ровными рядами вдоль ухоженных дорог. Из труб лениво закручивался дым уютных очагов, и, хотя голосов не было слышно, повсюду виднелись кучки бегающих и играющих детей. По улицам, на которые изредка забредали овца или корова, ходили люди. В небольшом садике играли два волкодава. Вдоль главной улицы, проходившей по центру города, развевались и хлопали на ветру ярко раскрашенные знамена.
   Пораженная Джиллиан скользнула взглядом по долине вдоль реки, которая, пенясь, стекала из подземного источника у подножья горы, на горе высился каменный замок. Ладонь ее взлетела ко рту, подавляя потрясенный возглас. Совсем не это она ожидала увидеть.
   Мрачный и ужасный замок — так Гримм называл его.
   Ничто не могло так не соответствовать истине. Замок Мальдебанн был самым красивым сооружением, когда-либо попадавшимся ей на глаза. Изысканные резные башни и царственный фасад словно были высвобождены из горы молотком и резцом скульптора с богатой фантазией. Возведенный из бледно-серого камня, он вздымался могучими арками до головокружительных высот. Гора эффектно перекрывала долину, и замок раскинулся по всей ее ширине, простирая на восток и на запад крылья-пристройки.
   Рядом с этими могучими башнями Кейтнесс показался бы загородным домиком — нет, скорее, детским шалашом на дереве. Неудивительно, что замок Мальдебанн стал объектом нападения; он занимал невероятно выгодное стратегическое положение. Дозорная площадка наверху была испещрена десятками фигур в военной форме. За решеткой виднелись крепостные ворота, взмывавшие на пятьдесят футов вверх. Нижние дорожки были усеяны пестро разодетыми женщинами и детьми, суетливо бегающими с корзинами в руках.
   — Гримм? — ахнула Джиллиан.
   Руины? Лоб ее поморщился в недоумении. Как такое может быть? Неужели Гримм неправильно понял, кто все-таки проиграл ту роковую битву много лет назад?
   Над крепостными воротами замка полоскалось на ветру огромное знамя с крупными вышитыми буквами. Джиллиан прикрыла веки и прищурилась — совсем как Зеки, — но разобрать слов не смогла.
   — Что там вышито, Гримм? — едва слышно прошептала она, испытывая благоговейный страх перед неожиданным видом благоденствия и преуспевания, простирающимся перед ее глазами.
   Долгое время Гримм не отвечал. Она слышала, как он тяжело дышит у нее за спиной, и его тело стало таким же твердым, как камни, на которых стоял, переминаясь, Оккам.
   — Ты думаешь, какой-нибудь другой клан захватил эту долину и отстроился здесь? — неуверенно предположила она, цепляясь за любое объяснение происходящего.
   Гримм выдохнул с присвистом, дополнив вздох многозначительным стоном.
   — Сомневаюсь, Джиллиан.
   — Это возможно, не так ли? — не унималась она. Если нет, тогда Гримм, возможно, действительно страдал сумасшествием, потому что только безумец мог назвать этот великолепный город развалинами.
   — Нет.
   — Почему? Я хочу сказать, как ты можешь быть уверен в этом? Я даже не могу рассмотреть их пледы.
   — Потому что на том знамени написано: «Добро пожаловать, сын», — в ужасе прошептал Гримм.

Глава 28

   — Как я должна все это понимать, Гримм? — нарушила Джиллиан напряженное молчание, становившееся все более угнетающим.
   Гримм безучастно смотрел на долину, и Джиллиан вдруг ощутила странное смущение.
   — Как ты должна все это понимать?
   Соскользнув с Оккама, Гримм опустил ее на землю рядом с собой.
   — Ты? — повторил он скептически.
   Для него самого это все было совершенно непостижимым. Его дом не только не был пепелищем, рассеянным по долине, каким должен был быть, но на башенках развевались еще и эти чертовы приветственные знамена.
   — Да, — наседала на него Джиллиан. — Я. Ты говорил мне, что здесь все разрушено.
   Гримм не мог оторвать глаз от открывавшейся внизу картины. Он был ошеломлен, и потрясение сокрушило все надежды на логическое объяснение увиденного. Тулут был в пять раз больше прежнего, вокруг виднелись аккуратные поля возделанной земли, дома были вдвое крупнее прежнего. Разве все не должно казаться меньше, когда человек вырастает? Его разум протестовал, он чувствовал, что совершенно запутался. Тогда он скользнул взглядом по камням за спиной, отыскивая скрытый вход в пещеру, чтобы убедиться в том, что он действительно стоит в Вотановом провале и под ним действительно раскинулся Тулут. Текущая по долине река казалась вдвое шире, чем раньше, и была голубее лазури, — даже гора, черт возьми, выросла! А сам замок Мальдебанн? Неужели он сменил цвет? Он запомнился Гримму как огромный монолит, высеченный из чернейшего обсидиана, зловещий и угловатый, облепленный мхом и уставленный статуями химер. Его взгляд изумленно скользил по плавным линиям бледно-серого привлекательного строения, населенного людьми, а не тенями, жизнерадостно бурлящего, украшенного — о, Боже! — знаменами.
   Знаменами с надписью: «Добро пожаловать домой!».
   Гримм опустился на колени, открыл глаза как можно шире, закрыл их и потер, затем снова открыл. Джиллиан с любопытством наблюдала за ним.
   — Не исчезает, да? — сочувственно поинтересовалась она. — Я тоже пробовала.
   Гримм коротко взглянул на нее, и она, к своему удивлению, увидела полуулыбку, искривившую его губу.
   — Ты находишь это забавным, девочка? — с непонятной обидой произнес Гримм.
   Сострадание мгновенно преобразило черты Джиллиан, и она нежно положила руку ему на плечо.
   — О, нет, Гримм. Не подумай, что я смеюсь над тобой. Я смеюсь над тем, как мы оба ошеломлены, и отчасти я смеюсь от облегчения. Я ожидала увидеть страшную картину. Такого мы точно не ожидали! Я знаю, что для тебя это двойное потрясение, но я подумала, что это смешно, потому что, судя по всему, ты чувствуешь примерно то же, что чувствовала я, когда ты вернулся в Кейтнесс.
   — Как это, девочка?
   — Ну, когда я была маленькой, ты казался мне таким большим! Я имею в виду чудовищно огромным, самым большим человеком в мире. И, когда ты вернулся, поскольку я сама стала больше, то ожидала, что ты наконец покажешься мне меньше. Не меньше меня, но, по крайней мере, меньше, чем в последний раз, когда я видела тебя вблизи.
   — И? — заинтересовался он.
   Джиллиан смущенно покачала головой.
   — Ничего подобного. Ты выглядел еще больше.
   — И к чему ты это говоришь?
   Гримм оторвал взгляд от долины и повернулся к Джиллиан.
   — Ну, ты ожидал увидеть что-то маленькое, не так ли? Подозреваю, то, что ты увидел, оказалось намного больше. И это тебя потрясло, верно?
   — Я все еще не понимаю, к чему ты клонишь, — сухо заметил он.
   — Тебе следовало бы слушать в детстве больше сказок, — поддразнивая его, сказала Джиллиан. — Я это к тому, что память может быть обманчивой, — пояснила она. — Возможно, деревню так и не разрушили полностью. Возможно, тебе так лишь показалось, когда ты уезжал. Ты уезжал ночью? Может, было слишком темно, чтобы разглядеть все как следует?
   Гримм взял ее за руку, и они вместе встали на колени на краю обрыва. Когда он покидал Тулут, действительно была ночь, и все вокруг застилал густой дым. Для четырнадцатилетнего парня это было ужасающей сценой, и он уходил в полной уверенности, что его деревня и дом разрушены, а сам он превратился в опасного зверя. Уходил с ненавистью и отчаянием, не ожидая ничего хорошего от жизни. Сейчас, пятнадцать лет спустя, он стоял на коленях на том самом гребне, держась за руки с женщиной, которую любил больше жизни, и смотрел на невероятную картину, разворачивающуюся внизу. Если бы с ним не было Джиллиан, он, возможно, поджал бы хвост и убежал, так и не позволив задуматься над тем, какое странное волшебство властвовало в этой долине. Он поднес руку Джиллиан к губам и поцеловал.
   — Мои воспоминания о тебе никогда не были обманчивыми. Я всегда думал о тебе, как о лучшем, что дала мне жизнь.
   Глаза Джиллиан расширились. Она попыталась заговорить, но вместо слов у нее вышел лишь какой-то булькающий звук. Гримм оцепенел, истолковав этот звук как вскрик боли.
   — Как же это я держу тебя на холоде, когда ты больна?
   — Это не то… нет, — запинаясь, возразила она. — Правда, сейчас я чувствую себя намного лучше. — Встретив его подозрительный взгляд, Джиллиан добавила: — Мне действительно поскорее надо попасть в более теплое место. А этот замок определенно выглядит теплым.
   Она с надеждой посмотрела в сторону замка.
   Взгляд Гримма снова метнулся в долину. Замок действительно казался теплым и хорошо укрепленным. И, черт возьми, он казался самым безопасным местом, куда бы он мог ее отвезти, так почему бы и нет? Везде были развернуты знамена с призывом «Добро пожаловать!». Если их преследовали Маккейны, где было бы лучше принять бой? Как странно было возвращаться в Тулут после всех этих лет, и теперь по пятам за ним снова шли Маккейны. Замкнется ли, наконец, это круг, может быть, тогда все закончится? Возможно, им вовсе не придется ехать в Далкейт, чтобы собирать армию и воевать с Маккейнами.
   Но сначала ему придется встретиться с отцом. Шумно вздохнув от досады, Гримм стал взвешивать все возможные варианты развития событий. Как мог он спуститься в долину, где обитали все его глубочайшие страхи? Но как он объяснил бы это Джиллиан, если бы развернулся и уехал? Что, если вернется ее болезнь? Что, если они попадутся в лапы Маккейнам? Наплыв вопросов, на которые не было видно ясных ответов, поставил его в тупик. Обнаружить, что Тулут стал таким… таким прекрасным местом… этого его потрясенный ум постичь не мог.
   Джиллиан поморщилась и потерла живот. Руки Гримма сжали ее запястья, и он призвал на помощь свою легендарную силу воли, осознавая, что до окончания этого дня ему понадобится она вся, до последней капли.
   Выбора не было. Они сели на коня и начали спуск в долину.
 
   — Едут!
   Казалось, Ронин не находит себе места.
   — Да расслабься ты, — пожурил его Бальдур. — Все будет хорошо, вот увидишь.
   Макиллих скорчил гримасу.
   — Легко тебе говорить. Это же не твой сын! Говорю тебе, он плюнет мне в лицо.
   Бальдур покачал головой, стараясь не рассмеяться.
   — Если ты боишься только этого, старик, тогда тебе не о чем волноваться.
 
   Гримм и Джиллиан спустились по гребню Вотанова провала, объехали вокруг его основания и выехали на дорогу в долину. Пять огромных гор образовывали природную крепость, возвышающуюся над долиной, они поднимались, как пальцы разжатой руки. Защищенную «ладонь» занимал поселок — зеленый, бурлящий жизнью. Джиллиан быстро заключила, что когда много лет назад на Тулут напали Маккейны, они, должно быть, были либо слишком самонадеянны, либо обладали огромным численным перевесом.
   Словно прочтя ее мысли, Гримм пояснил:
   — Нас не всегда было так много, Джиллиан. За последние пятнадцать лет Тулут, похоже, не только восполнил потери в битве с Маккейнами, но и увеличил население… — он обвел ошеломленным взглядом долину, — почти в пять раз.
   Он присвистнул и покачал головой.
   — Здорово кто-то отстроился.
   — Ты уверен, что твой отец безумен?
   Гримм поморщился.
   — Да.
   «Так же уверен, как и во всем остальном, что казалось мне незыблемым еще несколько минут назад», — добавил он про себя.
   — Ну, в качестве безумного он определенно сотворил здесь чудеса.
   — Я не верю, что это он. Должно быть, здесь происходит что-то другое.
   — А знамя со словами «Добро пожаловать, сын»? Мне казалось, ты говорил, что у тебя нет братьев.
   — Нет, — натянуто бросил Гримм.
   Он понял, что скоро они ясно увидят первое из этих знамен, и пожалел, что не сказал Джиллиан правду: не было абсолютно никаких сомнений относительно того, кого ожидали в Тулуте. Он сказал ей не всю правду — на десятках знамен, развешенных по всему городу, на самом деле было вышито: «Добро пожаловать домой, Гаврэл».
   Джиллиан заерзала, пытаясь получше разглядеть окружающее. Несмотря на все тревоги, ее пышные бедра, извивающиеся у его паха, посылали молнии вожделения по его жилам. Воспоминания о прошлой ночи дразнили его тело, но он не мог позволить себе отвлечься.
   — Не двигайся, — зарычал Гримм.
   — Я просто хотела посмотреть…
   — Если ты будешь так извиваться, девочка, то упадешь на спину и увидишь небо.
   Гримм притянул ее к себе, чтобы она почувствовала, к чему привело ее ерзанье. Больше всего ему хотелось сейчас забыться а объятиях Джиллиан и унести ее, истомно удовлетворенную, за много миль в другом направлении.
   Когда они приблизились к знаменам на расстояние, с которого можно было прочесть слова, вышитые на них, Джиллиан снова подалась вперед. Гримм внутренне содрогнулся, готовясь к вопросам, которые, как он знал, непременно последуют.
   — Ба, да ведь это все не имеет к тебе никакого отношения, Гримм, — недоуменно проговорила она. — На этом знамени нет слов «Добро пожаловать домой, сын». Там написано: «Добро пожаловать домой, Гаврэл!».
   Она замолчала, покусывая губу.
   — Кто такой Гаврэл? И как тебе удалось прочесть все это с такого расстояния, но при этом спутать слово «сын» со словом «Гаврэл»? Эти слова совсем не похожи.
   — Тебе обязательно быть такой логичной? — вздохнул Гримм и снова подумал о том, чтобы развернуть Оккама и без каких-либо объяснений рвануть в другом направлении, но он знал, что это было бы лишь временной отсрочкой. В конце концов Джиллиан так или иначе привела бы его назад.
   Пришло время взглянуть в лицо своим демонам — очевидно, всем сразу. Ибо из-за поворота дороги навстречу им двигался целый парад вместе с горнистами и барабанщиками, и — если он вообще мог еще доверять памяти хоть в чем-то — человек, едущий впереди, был поразительно похож на его отца. Как и тот, который ехал рядом с ним. Взгляд. Гримма заметался между ними в поисках какой-нибудь подсказки, позволившей бы определить, кто из них его отец.
   Внезапно его осенило: потрясенный до временного затмения состоянием родных мест, он совершенно не учел одного обстоятельства. В тот момент, когда он увидел процветающий Тулут, испытанное потрясение заставило его глубочайший страх отступить в глубины сознания. Теперь же этот страх возвращался с силой приливной волны, заливая его тихим отчаянием.
   Если можно было доверять памяти — и это, казалось, стало основным вопросом дня, — к нему приближались знакомые лица, а это означало, что некоторые из этих людей, ехавших ему навстречу, знали, что он берсерк.
   Через какое-то мгновение они выдадут его страшный секрет Джиллиан, и он потеряет ее навсегда.

Глава 29

   Гримм так резко осадил Оккама, что жеребец испуганно встал на дыбы. Бормоча самые утешительные звуки, на которые он только был способен в таком возбужденном состоянии, Гримм успокоил напуганного коня и соскочил на землю.
   — Что ты делаешь? — удивилась Джиллиан столь быстрому спешиванию.
   Гримм внимательно рассматривал землю у себя под ногами.
   — Мне нужно, чтобы ты осталась здесь, девочка. Поедешь вперед, когда я позову, но не раньше. Обещай мне, что подождешь, пока я не позову тебя.
   Джиллиан внимательно посмотрела на понуренную голову, и после короткой внутренней борьбы протянула руку и нежно погладила его черные волосы. Гримм повернул голову и поцеловал ее ладонь.
   — Я не видел этих людей пятнадцать лет, Джиллиан.
   — Я останусь, обещаю.
   Он глазами поблагодарил ее. Его разрывали противоречивые эмоции, и все же он знал, что должен подойти к этим людям один. Только вырвав у обитателей деревни клятву хранить его тайну, он приведет Джиллиан в селение и займется приготовлениями к ее приему. Если бы она была опасно больна, он бы еще пошел на риск потерять ее любовь, чтобы спасти ей жизнь, но едва ли ее болезнь была серьезной, и хотя его тревожил любой недуг Джиллиан, он не был готов к тому страху и отвращению, которые она выказала во сне. Он не мог допустить подобного.
   Довольный тем, что она согласилась подождать на расстоянии, пока он не позовет, Гримм повернулся и побежал по грунтовой дороге навстречу приближающейся толпе. Сердце словно выскочило из груди, и ему казалось, что он разрывает себя пополам. Позади женщина, которую он любит; впереди прошлое, с которым он поклялся никогда не сталкиваться при свете дня.
   Во главе толпы ехали верхом двое мужчин одинакового роста и стати, оба с густыми копнами черных волос, обильно посеребренных сединой. У обоих были грубоватые, резкие лица, ямочки на гордых подбородках и одинаковое выражение радости на лицах. «Что здесь происходит?» — недоумевал Гримм.
   Словно все, во что он верил, оказалось ложью. Он считал, что Тулут разрушен, но Тулут оказался процветающим селением. Думал, что отец безумен, но кто-то с трезвым умом и сильной волей все здесь восстановил. Его отец, похоже, был чрезвычайно рад видеть его. И хотя Гримм не намеревался возвращаться, отец явно ожидал его. Как? Почему? Тысячи вопросов промелькнули у него в голове за то короткое время, которое понадобилось, чтобы покрыть расстояние между ними.
   При его приближении море улыбающихся лиц заревело. Как можно входить в такую ликующую толпу с ненавистью в сердце?
   И почему, черт возьми, они так рады его видеть?
   Гримм прервал свой бег в дюжине футов от первого ряда. Не в состоянии устоять на месте, он стал топтаться, неровно дыша, — не от того, что запыхался, а от предстоящей пугающей встречи.
   От толпы отделились двое мужчин, так похожих друг на друга. Один из них поднял руку в сторону толпы. Все смолкли, оставаясь на почтительном расстоянии, а мужчины поехали вперед. Гримм мельком оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Джиллиан не последовала за ним, и с облегчением увидел, что она подчинилась его приказу, хотя от любопытства так сильно свесилась с Оккама, что еще чуть-чуть — и ему пришлось бы поднимать ее с земли.
   — Гаврэл.
   Грудного тембра голос, так напоминавший его собственный, заставил его быстро повернуть голову. Гримм посмотрел на обоих мужчин, не зная, кто из них заговорил.
   — Гримм, — моментально поправил он.
   Мужчина, стоявший справа, сразу же разразился шумными упреками.
   — Что за вздорное имя «Угрюм»? Почему тогда не назвать себя Унылым или Меланхолией? Нет, вот — Удрученным!
   И, бросив брезгливый взгляд на Гримма, он фыркнул.
   — Оно лучше, чем Макиллих, — неприветливо возразил Гримм. — И не Угрюм, а Гримм.
   — А зачем тебе вообще понадобилось менять имя, парень?
   Мужчина слева и не пытался скрыть оскорбленного выражения на лице.
   Гримм всматривался в лица обоих мужчин, отчаянно пытаясь определить, кто из них его отец. Он совершенно не представлял себе, что сделал бы после этого, но ему действительно хотелось знать, в кого выплеснуть весь яд, скопившийся у него за все эти неисчислимые годы. Нет, не неисчислимые, поправил он себя — пятнадцать лет сердитых слов хотел он швырнуть в лицо этому человеку — слов, которые отравили половину его жизни.
   — Кто ты? — обратился он к говорившему последним.
   Тот со скорбным видом повернулся к своему спутнику.
   — Он спрашивает меня, кто я, Бальдур. Ты можешь в это поверить? Кто я?
   — По крайней мере, не плюнул, — мягко заметил Бальдур.
   — Ты — Ронин, — заключил Гримм.
   Если имя одного было Бальдур, другой должен был быть его отцом, Ронином Макиллихом.
   — Я.для тебя не Ронин! — негодующе воскликнул мужчина. — Я твой отец.
   — Ты мне не отец, — возразил Гримм таким ледяным голосом, который мог бы соперничать с самим жестоким ветром нагорья.
   Ронин с укоризной взглянул на Бальдура.
   — И что я тебе говорил?
   Бальдур покачал головой, выгнув лохматую бровь.
   — Он еще не плюнул.
   — Какое отношение ко всему этому имеют плевки, черт возьми?
   — Ну, парень, — протянул Бальдур, — это повод, которого я ищу, чтобы связать твою злопамятную задницу и поволочь в замок, где я мог бы вбить в тебя немного доброго здравого смысла и почтения к старшим.
   — Ты думаешь, у тебя это получится? — проговорил Гримм холодным вызывающим тоном.
   Гремучая смесь эмоций, бушевавшая в его душе, подбивала его ринуться в драку.
   Бальдур рассмеялся, и в его могучей груди заклокотал звук, похожий на радостный клич.
   — Мне по душе хорошая потасовка, парень, но такого щенка, как ты, мне хватит лишь на один зуб.
   Гримм направил хмурый взгляд на Ронина.
   — Ему известно, кто я?
   В этом вопросе сквозило высокомерие.
   — А ты знаешь, кто я? — тихо возразил Бальдур.
   Глаза Гримма вернулись к его лицу.
   — Что это значит? — спросил он так быстро, что фраза прозвучала, как одно слово, и уставился на Бальдура.
   Насмешливые глаза ледяной голубизны спокойно встретили его взгляд. Невозможно! За всю свою жизнь он никогда не встречал другого берсерка!
   Бальдур покачал головой и вздохнул, затем переглянулся с Ронином.
   — Парень глуп, Ронин. Говорю тебе, он туп, как пробка.
   Ронин негодующе надулся.
   — Он не глуп. Он — мой сын.
   — Парень не знает самого главного о себе, даже после всех этих…
   — Ну, и как он мог узнать, когда был…
   — Да любой болван догадался бы…
   — Это не значит, что он глуп…
   — Придержите языки! — взревел Гримм.
   — Нет необходимости так реветь, а то у меня голова отваливается, мальчик, — упрекнул Бальдур. — Не у тебя одного здесь нрав берсерка.
   — Я не мальчик. И не парень. И не болван, — ровным тоном проговорил Гримм, решив взять под контроль этот сумбурный разговор. — И когда женщина, которая у меня за спиной, приблизится, будьте так добры и разъясните слугам, жителям деревни и всему клану, что я не берсерк, вы меня поняли?
   — Не берсерк? — поднял брови Бальдур.
   — Не берсерк? — нахмурил лоб Ронин.
   — Не берсерк.
   — Но ты берсерк, — упрямо возразил Ронин.
   Гримм бросил на него сердитый взгляд.
   — Но она этого не знает. А если обнаружит это, то бросит меня. А если она меня бросит, у меня не останется ничего другого, как убить вас обоих, — сухо заявил он.
   — Ну, — глубоко обиженным тоном промолвил Бальдур, — нет необходимости переходить к угрозам, парень. Уверен, мы найдем способ все уладить.
   — Я в этом сомневаюсь, Бальдур. И если ты еще раз назовешь меня парнем, у тебя будут неприятности. Я плюну и дам тебе повод, которого ты ищешь, и тогда посмотрим, сможет ли стареющий берсерк справиться с другим берсерком в расцвете сил.
   — Два стареющих берсерка, — гордо поправил Ронин.
   Гримм резко повернул голову, уставился на Ронина и увидел такие же глаза ледяной голубизны. Этот денек преподносит одно ошеломляющее откровение за другим! И ему ничего не оставалось, как прибегнуть к сарказму:
   — Что это, черт возьми, — долина берсерков?
   — Что-то в этом роде, Гаврэл, — пробормотал Бальдур, уклоняясь от локтя Ронина.
   — Меня зовут Гримм.
   — И как ты собираешься объяснить имя на знаменах своей жене? — поинтересовался Ронин.
   — Она не моя жена, — возразил Гримм. Он разберется с этим позже.
   — Что?
   От негодования Ронин даже поднялся в стременах.
   — Ты привез сюда женщину в бесчестье? Мой сын не посмел бы сблизиться с женщиной, не предложив ей законного брака.
   Гримм взъерошил себе волосы. Мир сошел с ума! Это был самый абсурдный разговор, который он когда-либо вел.
   — У меня еще не было времени жениться на ней! Я только недавно ее похитил…