Страница:
— И что должно означать это таинственное замечание? — нахмурилась Кейли.
— Просто то, что, по моим наблюдениям, девчонка никогда не заглядывалась ни на кого, кроме Гримма.
— Гримм Родерик — наихудший из возможных мужей для нее! — воскликнула Кейли.
Хэтчард перевел любопытный взгляд на пышную служанку.
— Эй, почему ты так говоришь?
Рука Кейли взлетела к горлу, и она стала обмахивать себя ладонью, как веером.
— Есть мужчины, которых женщины хотят, и есть мужчины, за которых женщины выходят замуж. Родерик — это не тот мужчина, за которого следует выходить замуж.
— Это еще почему? — изумился Хэтчард.
— Он опасен, — вздохнула Кейли. — Явно опасен для девушки.
— Ты думаешь, он может обидеть ее? Хэтчард напрягся, готовый к бурной реакции.
— Даже если он не осознает этого, Рэмми, — тяжело вздохнула Кейли.
— Куда они отправились? И на сколько, говоришь?
Лоб Джиллиан сморщился от досады.
— В Дурркеш, миледи, — ответил Хэтчард. — Я бы предположил, что всего на какую-то недельку.
Джиллиан принялась раздраженно расправлять складки платья.
— Я надела сегодня утром платье, Кейли, красивое платье, — пожаловалась она. — Даже собиралась поехать в деревню в нем, а не в папином пледе, а ты знаешь, как я ненавижу ездить в платье верхом.
— Ты выглядишь действительно восхитительно, — заверила ее Кейли.
— Восхитительно для кого? Все женихи меня бросили.
Хэтчард прочистил горло.
— И на кого именно вы надеялись произвести впечатление?
Джиллиан набросилась на него:
— Тебя отец приставил шпионить за мной, Хэтчард? Ты, наверное, шлешь ему каждую неделю доносы! Ну так вот, болван, я тебе ничего не скажу.
Хэтчард был достаточно тактичен для того, чтобы тут же принять смущенный вид.
— Я не посылаю никаких доносов. Просто беспокоюсь о вашем благополучии.
— Ты можешь заботиться о ком-нибудь другом. Я достаточно взрослая, и могу побеспокоиться о себе сама.
— Джиллиан, — пожурила ее Кейли, — сердитый вид тебе не к лицу. Хэтчард просто выражает свою озабоченность.
— А мне хочется сердиться. Разве нельзя, для разнообразия?
Джиллиан на миг погрузилась в размышления.
— Минуточку, — задумчиво произнесла она. — Дурркеш, говорите? В это время там проводят великолепную ярмарку… последний раз, когда я ездила туда с мамой и папой, мы останавливались на прелестном маленьком постоялом дворе — «Черный башмак», так, кажется, Кейли?
Кейли кивнула.
— Когда был жив твой брат Эдмунд, вы оба часто бывали в городе.
По лицу Джиллиан скользнула тень, и Кейли поморщилась.
— Прости, Джиллиан. Я неумышленно.
— Знаю, — глубоко вздохнула девушка. — Кейли, начинай собирать вещи. У меня неожиданно возникло желание отправиться на ярмарку, — а когда, как не сейчас? Хэтчард, седлай лошадей. Я устала сидеть и ждать, когда со мной что-то случится. Пора самой делать свою жизнь.
— Это не предвещает ничего хорошего, госпожа Туиллоу, — заметил Хэтчард, когда Джиллиан энергичным шагом пошла прочь.
— У женщины столько же прав на то, чтобы развеяться, как и у мужчины. По крайней мере, она ищет себе мужа. А теперь нам надо сложить две головы и позаботиться о том, чтобы она сделала правильный выбор, — с важным видом заявила ему Кейли, прежде чем вразвалочку побрести вслед за Джиллиан, вихляя пышными бедрами так, что Хэтчарду вспомнилась давно забытая, чрезвычайно похабная песенка.
Порывисто вздохнув, он направился в конюшню.
Крыша «Черного башмака» угрожающе просела, но, к счастью, комнаты, которые снял Гримм, находились на третьем этаже, а не вверху, а, значит, они будут вполне защищены от потопа, заставшего их на полпути.
Остановившись у открытой двери, ведущей на постоялый двор, Гримм выжал рубашку. Вода хлынула меж пальцев и шумно плеснула на огромную каменную плиту.
На город опускался густой клубящийся туман. Через четверть часа найти дорогу в таком плотном тумане было бы невозможно, но они прибыли вовремя и избежали худшего. Гримм оставил коня в небольшом дворике за гостиницей, где опасно покачивался жалкий навес. Оккам будет хоть как-то укрыт от непогоды — если его не смоет наводнением.
Прежде чем войти, Гримм стряхнул с пледа бисер водяных капелек. Любая стоящая ткачиха ткала свою ткань настолько плотно, что та становилась практически водонепроницаемой, а ткачихи в Далкейте были одними из самых искусных в своем ремесле. Он отстегнул одну полу и накинул ее на плечо. Куин и Рэмси уже подошли к очагу, они отогревали руки и сушили башмаки.
— Жутко ненастная погода на дворе, не так ли, ребятки? — радостно поманил их кабатчик в дверь прилегающей таверны. — У меня здесь такой теплый огонь, есть и отличная выпивка, что вмиг прогонит озноб, так что не мешкайте. Меня зовут Мак, — добавил он, дружелюбно улыбаясь. — Загляните на минутку.
Гримм посмотрел на Куина, и тот пожал плечами. Выражение его лица прямо говорило, что в такой жалкий вечер не оставалось ничего другого, кроме как пьянствовать. Трое мужчин нырнули в низкую дверь, отделявшую харчевню от таверны, и заняли несколько разбитых стульев у стола, стоявшего возле очага.
— Раз уж здесь почти пусто, я мог бы и сам присесть с вами, как только позабочусь о том, чтобы у вас была выпивка. Немногие рискнут выйти на улицу в такой ливень.
Хозяин таверны засеменил, прихрамывая, к стойке, затем приковылял назад и размашисто плюхнул на стол бутылку виски и четыре кружки.
— На дворе такая кутерьма, не так ли? И куда путь держите? — поинтересовался он, тяжело опускаясь на стул. — Не обращайте внимания на мою ногу, думаю, это дерево размягчается, — добавил он, схватив другую табуретку, и, подняв деревянную ногу за лодыжку, опустил ее на доски. — Иногда побаливает в сырую погоду. А в этих краях такая погода стоит все время, не так ли? Мрачное место, это точно, но мне нравится. Вы когда-нибудь выезжали из Олбани, ребятки?
Гримм взглянул на Куина, тот рассматривал хозяина таверны, выражение лица у него было одновременно веселым и раздраженным. Гримм знал, что оба они думали о том, заткнется ли когда-нибудь этот скучающий коротышка.
Ночь сулила быть долгой.
За несколько часов дождь не утих, и Гримм, под предлогом проверить Оккама, сбежал из дымной таверны и нескончаемой болтовни Мака. Одолеваемый тем же беспокойством, которое преследовало его в Далкейте, он не мог усидеть на месте — выходя на задний двор гостиницы, он гадал, чем занимается в этот момент Джиллиан. Его губы сложились в легкую улыбку, когда он представил себе, как она топает ногами, потрясая своей великолепной копной волос, и негодует, что ее оставили. Джиллиан терпеть не могла ситуаций, когда ее исключали из чего-нибудь, чем занимались «парни». Но так будет лучше, и она поймет это, когда Куин вернется с подарком и сделает официальное предложение. Почти всякий раз, глядя на Куина, Гримм задумывался над тем, какая идеальная пара из них выйдет. У них родятся чудные дети, с аристократическими чертами и без каких-либо признаков унаследованного безумия. «Возможно, сведя их, я смог бы в какой-то мере искупить свои грехи», — размышлял Гримм, хотя от мысли, что Джиллиан и Куин будут вместе, его грудь сжала боль.
— Проваливай из моей кухни и не смей возвращаться, крысиное отродье!
Дверь в дальней стороне двора внезапно распахнулась, из нее кубарем вывалился ребенок и упал ничком в грязь.
Гримм внимательно посмотрел на человека, чья широкая фигура почти заполнила собой всю дверь. Огромный мускулистый здоровяк, за шесть футов ростом, с курчавыми, коротко остриженными каштановыми волосами. Его лицо пошло красными пятнами — то ли от гнева, то ли от перенапряжения, — «или, вероятнее всего, и того и другого вместе», — решил Гримм. В руке он сжимал широкий тесак, лезвие тускло поблескивало на свету.
Мальчонка с трудом встал на колени, скользя по промокшей земле, и тонкими, грязными пальцами попытался соскрести грязь с забрызганной щеки.
— Но Баннион всегда дает нам обрезки. Пожалуйста, сэр, мы хотим есть!
— Я не Баннион, ты, наглый выродок! Баннион здесь больше не работает, и не удивительно, что он подавал таким, как ты. Сейчас я здесь мясник.
И ребенок получил такой удар, что рухнул на спину в грязь, голова его затряслась — он был почти без сознания.
— Думаешь, мы оставляем кусочки для таких, как ты? Да ты можешь сгнить в сточной канаве, это говорю тебе я, Робби Маколи. Я не надеялся, что меня будет кто-нибудь кормить. Это из таких, как ты, крыс вырастают воры и убийцы честных, работящих людей.
Мясник шагнул под дождь, выволок ребенка из грязи за воротник и встряхнул. Когда паренек завыл, мясник треснул его здоровенной лапищей по лицу.
— Отпусти его, — тихо промолвил Гримм.
— А?
Мясник стал удивленно озираться по сторонам. По красному лицу скользнула насмешка, когда взгляд его остановился на Гримме, стоявшим наполовину в тени. Он угрожающе выпрямился, подняв мальчугана в одной руке.
— Тебя касаются мои дела? Не лезь в них. Я не спрашивал твоего мнения и не нуждаюсь в нем. Я поймал это отродье, когда он воровал мои потроха…
— Нет! Я не воровал! Баннион дает нам остатки…
Мясник ударил паренька тыльной стороной ладони по лицу, и из носа ребенка брызнула кровь.
Стоявший в тени навеса Гримм ошеломленно смотрел на истекающего кровью ребенка. У него в голове всплыли воспоминания — вспышка серебряного клинка, груда светлых локонов и запятнанная кровью сорочка, столбы дыма — поднялся неестественный ветер, он почувствовал, как тело закручивается изнутри, изменяя свою форму, и наконец бесповоротно попал во власть бушевавшей внутри него ярости. Без всякой сознательной мысли Гримм налетел на мясника, прижав того к каменной стене.
— Ты, сукин сын!
Пальцы Гримма сомкнулись вокруг кадыка мясника.
— Ребенку нужна еда. Когда я тебя отпущу, ты пойдешь в кухню и наложишь ему корзину лучшего мяса, какое у тебя есть, а потом ты…
— Как же, черта с два! — удалось прохрипеть мяснику. Он извернулся и вслепую ткнул ножом в Гримма. Когда лезвие вошло по рукоять, рука Гримма чуточку расслабилась, и мясник со свистом втянул воздух.
— Так тебе, ублюдок, — сипло вскрикнул он. — Никто не лезет в дела Робби Маколи. Это тебе урок.
Он оттолкнул Гримма, обеими руками проворачивая нож.
Когда Гримм покачнулся, мясник ринулся было вслед, но тут же инстинктивно отшатнулся, его глаза полезли на лоб от изумления, ибо безумец, которого он проткнул с такой жестокостью и стремительностью, что рана неминуемо должна была оказаться смертельной, улыбался.
— Что ж, улыбайся! Давай, продолжай, умри с улыбкой! — закричал он. — Потому что ты умираешь, это точно.
Но улыбка Гримма таила в себе такую зловещую угрозу, что мясник прижался к стене гостиницы, как лишайник в поисках глубокой, тенистой трещины между камнями.
— У тебя в брюхе нож, приятель, — прошипел мясник, поглядев на торчащую рукоятку ножа, чтобы удостовериться, что тот действительно вошел в кишки его противника.
Ровно дыша, Гримм ухватился за рукоятку и извлек лезвие, затем спокойно приставил его к трясущемуся подбородку мясника.
— Ты дашь парнишке еду, за которой он пришел. Затем извинишься, — мягко произнес он, сверкая глазами.
— Пошел ты к черту, — забормотал мясник. — Да ты через секунду завалишься рожей в грязь.
Гримм приставил лезвие под ухо мясника, надавив на яремную вену.
— Не рассчитывай на это.
— Ты должен быть мертвым, парень! У тебя же дыра в брюхе!
— Гримм, — пронзил ночной воздух голос Куина.
Мягко, с осторожностью любовника надавив на нож, Гримм проткнул кожу на шее мясника.
— Гримм, — тихо повторил Куин.
— Боже, приятель! Оттащи его от меня, — отчаянно взмолился мясник. — Он ненормальный! Его чертовы глаза, как…
— Заткнись, ты, дурак, — прервал его Куин успокаивающим тоном, зная по своему опыту, что грубо произнесенные слова могли обострить состояние неистовства Гримма.
Куин осторожно кружил вокруг мужчин. Гримм застыл с прижатым к горлу мясника лезвием. Мальчуган в лохмотьях сжался в комок у их ног, глядя вверх широко раскрытыми глазами.
— Он берсерк, — благоговейно зашептал мальчуган. — Клянусь Одином, посмотри на его глаза.
— Он помешанный, — захныкал мясник, глядя на Куина. — Сделайте что-нибудь.
— Я и делаю, — тихо сказал Куин. — Не шуми, Христа ради, и не двигайся.
Куин шагнул к Гримму, стараясь, чтобы тот его увидел.
— Это отродье — всего лишь бездомное ничтожество. Не за что убивать честного человека, — скулил мясник. — Откуда я мог знать, что он чертов берсерк?
— Нет никакой разницы, берсерк он, или нет. Человек должен вести себя благородно не только тогда, когда рядом окажется кто-нибудь больше и сильнее его, — с отвращением сказал Куин. — Гримм, ты хочешь убить этого человека или накормить ребенка?
Куин говорил тихо, в самое ухо своему другу. Глаза Гримма светились в сумеречном свете, и Куин знал, что тот испытывает сильную жажду крови, которая сопровождала переход в состояние неистовства.
— Ты ведь хочешь только накормить мальчика, не так ли? Только накормить этого мальчика и не дать его в обиду, помнишь? Гримм… Гаврэл… послушай меня. Посмотри на меня!
— Я ненавижу это состояние, Куин, — заявил Гримм несколько минут спустя, расстегивая рубашку негнущимися пальцами.
Куин бросил на него любопытный взгляд.
— Неужели? Что в этом ненавидеть? Единственное различие между тем, что сделал ты и что сделал бы я, заключается в том, что ты не ведаешь, что творишь, когда делаешь это. Ты остаешься благородным, даже когда не полностью контролируешь себя. Ты настолько благороден, черт возьми, что просто не можешь вести себя по-другому.
— Я бы убил его!
— Я не убежден в этом. Я и раньше видел, как ты делал это, и видел, как ты выходил из этого состояния. Чем взрослее ты становишься, тем больший контроль над собой, похоже, приобретаешь. И я не знаю, осознал ли ты это, но на этот раз ты не полностью утратил власть над собой. Ты слышал меня, когда я обращался к тебе. Раньше у меня уходило намного больше времени, чтобы достучаться до тебя.
Лоб Гримма покрылся морщинами.
— Это верно, — признался он. — Похоже, мне удалось сохранить крупинку сознания. Совсем немного — но больше, чем раньше.
— Дай мне взглянуть на рану.
Куин поднес свечу ближе.
— И помни, что мясник, не задумываясь, избил бы паренька до потери сознания и бросил бы умирать в грязи. На бездомных детей в этом городе смотрят не лучше, чем на крыс, и все считают, что чём быстрее они издохнут, тем лучше.
— Это неправильно, Куин, — заметил Гримм. — Дети ни в чем не виноваты. Они не успели испортиться. Было бы лучше забрать этих детишек куда-нибудь, чтобы воспитать их как положено. И чтобы кто-нибудь, вроде Джиллиан, обучал их сказкам, — добавил он.
Куин украдкой улыбнулся, склоняясь над затягивающейся раной.
— Она будет удивительной матерью, не так ли? Как Элизабет, — в изумлении он провел пальцами по уже засыхающей ране в боку Гримма. — Копьем Одина клянусь, приятель, меня всегда потрясало, как быстро у тебя заживают раны.
Гримм слегка поморщился.
— Очень. И, похоже, чем дальше, тем быстрее.
Куин упал на кровать и замотал головой.
— Какое это, должно быть, благо. И никогда не надо беспокоиться о заражении, да? Так как же все-таки можно убить берсерка?
— С большим трудом, — сухо ответил Гримм. — Я пробовал спиться до смерти, и не получилось. Затем я попробовал заморить себя работой. Когда и это не вышло, я просто стал бросаться в любую битву, какая подворачивалась, но и это ни к чему не привело. Единственное, что осталось, это пуститься во все тяжкие…
Он смущенно осекся.
— Ну, как видишь, это тоже не помогло.
Куин усмехнулся:
— Впрочем, попытка — не пытка, верно?
Гримм слегка скривил губу.
— Поспи немного, приятель.
Куин легонько стукнул его в плечо.
— Утром все кажется лучше, чем вечером. Ну, почти все, — добавил он с глупой ухмылкой, — если я не слишком напьюсь накануне. Тогда девчонка иногда выглядит хуже, чем вечером. Да и я сам, если уж на то пошло.
Гримм лишь покачал головой, рухнул на кровать и, сложив руки за головой, через несколько секунд уснул.
Глава 11
— Просто то, что, по моим наблюдениям, девчонка никогда не заглядывалась ни на кого, кроме Гримма.
— Гримм Родерик — наихудший из возможных мужей для нее! — воскликнула Кейли.
Хэтчард перевел любопытный взгляд на пышную служанку.
— Эй, почему ты так говоришь?
Рука Кейли взлетела к горлу, и она стала обмахивать себя ладонью, как веером.
— Есть мужчины, которых женщины хотят, и есть мужчины, за которых женщины выходят замуж. Родерик — это не тот мужчина, за которого следует выходить замуж.
— Это еще почему? — изумился Хэтчард.
— Он опасен, — вздохнула Кейли. — Явно опасен для девушки.
— Ты думаешь, он может обидеть ее? Хэтчард напрягся, готовый к бурной реакции.
— Даже если он не осознает этого, Рэмми, — тяжело вздохнула Кейли.
— Куда они отправились? И на сколько, говоришь?
Лоб Джиллиан сморщился от досады.
— В Дурркеш, миледи, — ответил Хэтчард. — Я бы предположил, что всего на какую-то недельку.
Джиллиан принялась раздраженно расправлять складки платья.
— Я надела сегодня утром платье, Кейли, красивое платье, — пожаловалась она. — Даже собиралась поехать в деревню в нем, а не в папином пледе, а ты знаешь, как я ненавижу ездить в платье верхом.
— Ты выглядишь действительно восхитительно, — заверила ее Кейли.
— Восхитительно для кого? Все женихи меня бросили.
Хэтчард прочистил горло.
— И на кого именно вы надеялись произвести впечатление?
Джиллиан набросилась на него:
— Тебя отец приставил шпионить за мной, Хэтчард? Ты, наверное, шлешь ему каждую неделю доносы! Ну так вот, болван, я тебе ничего не скажу.
Хэтчард был достаточно тактичен для того, чтобы тут же принять смущенный вид.
— Я не посылаю никаких доносов. Просто беспокоюсь о вашем благополучии.
— Ты можешь заботиться о ком-нибудь другом. Я достаточно взрослая, и могу побеспокоиться о себе сама.
— Джиллиан, — пожурила ее Кейли, — сердитый вид тебе не к лицу. Хэтчард просто выражает свою озабоченность.
— А мне хочется сердиться. Разве нельзя, для разнообразия?
Джиллиан на миг погрузилась в размышления.
— Минуточку, — задумчиво произнесла она. — Дурркеш, говорите? В это время там проводят великолепную ярмарку… последний раз, когда я ездила туда с мамой и папой, мы останавливались на прелестном маленьком постоялом дворе — «Черный башмак», так, кажется, Кейли?
Кейли кивнула.
— Когда был жив твой брат Эдмунд, вы оба часто бывали в городе.
По лицу Джиллиан скользнула тень, и Кейли поморщилась.
— Прости, Джиллиан. Я неумышленно.
— Знаю, — глубоко вздохнула девушка. — Кейли, начинай собирать вещи. У меня неожиданно возникло желание отправиться на ярмарку, — а когда, как не сейчас? Хэтчард, седлай лошадей. Я устала сидеть и ждать, когда со мной что-то случится. Пора самой делать свою жизнь.
— Это не предвещает ничего хорошего, госпожа Туиллоу, — заметил Хэтчард, когда Джиллиан энергичным шагом пошла прочь.
— У женщины столько же прав на то, чтобы развеяться, как и у мужчины. По крайней мере, она ищет себе мужа. А теперь нам надо сложить две головы и позаботиться о том, чтобы она сделала правильный выбор, — с важным видом заявила ему Кейли, прежде чем вразвалочку побрести вслед за Джиллиан, вихляя пышными бедрами так, что Хэтчарду вспомнилась давно забытая, чрезвычайно похабная песенка.
Порывисто вздохнув, он направился в конюшню.
Крыша «Черного башмака» угрожающе просела, но, к счастью, комнаты, которые снял Гримм, находились на третьем этаже, а не вверху, а, значит, они будут вполне защищены от потопа, заставшего их на полпути.
Остановившись у открытой двери, ведущей на постоялый двор, Гримм выжал рубашку. Вода хлынула меж пальцев и шумно плеснула на огромную каменную плиту.
На город опускался густой клубящийся туман. Через четверть часа найти дорогу в таком плотном тумане было бы невозможно, но они прибыли вовремя и избежали худшего. Гримм оставил коня в небольшом дворике за гостиницей, где опасно покачивался жалкий навес. Оккам будет хоть как-то укрыт от непогоды — если его не смоет наводнением.
Прежде чем войти, Гримм стряхнул с пледа бисер водяных капелек. Любая стоящая ткачиха ткала свою ткань настолько плотно, что та становилась практически водонепроницаемой, а ткачихи в Далкейте были одними из самых искусных в своем ремесле. Он отстегнул одну полу и накинул ее на плечо. Куин и Рэмси уже подошли к очагу, они отогревали руки и сушили башмаки.
— Жутко ненастная погода на дворе, не так ли, ребятки? — радостно поманил их кабатчик в дверь прилегающей таверны. — У меня здесь такой теплый огонь, есть и отличная выпивка, что вмиг прогонит озноб, так что не мешкайте. Меня зовут Мак, — добавил он, дружелюбно улыбаясь. — Загляните на минутку.
Гримм посмотрел на Куина, и тот пожал плечами. Выражение его лица прямо говорило, что в такой жалкий вечер не оставалось ничего другого, кроме как пьянствовать. Трое мужчин нырнули в низкую дверь, отделявшую харчевню от таверны, и заняли несколько разбитых стульев у стола, стоявшего возле очага.
— Раз уж здесь почти пусто, я мог бы и сам присесть с вами, как только позабочусь о том, чтобы у вас была выпивка. Немногие рискнут выйти на улицу в такой ливень.
Хозяин таверны засеменил, прихрамывая, к стойке, затем приковылял назад и размашисто плюхнул на стол бутылку виски и четыре кружки.
— На дворе такая кутерьма, не так ли? И куда путь держите? — поинтересовался он, тяжело опускаясь на стул. — Не обращайте внимания на мою ногу, думаю, это дерево размягчается, — добавил он, схватив другую табуретку, и, подняв деревянную ногу за лодыжку, опустил ее на доски. — Иногда побаливает в сырую погоду. А в этих краях такая погода стоит все время, не так ли? Мрачное место, это точно, но мне нравится. Вы когда-нибудь выезжали из Олбани, ребятки?
Гримм взглянул на Куина, тот рассматривал хозяина таверны, выражение лица у него было одновременно веселым и раздраженным. Гримм знал, что оба они думали о том, заткнется ли когда-нибудь этот скучающий коротышка.
Ночь сулила быть долгой.
За несколько часов дождь не утих, и Гримм, под предлогом проверить Оккама, сбежал из дымной таверны и нескончаемой болтовни Мака. Одолеваемый тем же беспокойством, которое преследовало его в Далкейте, он не мог усидеть на месте — выходя на задний двор гостиницы, он гадал, чем занимается в этот момент Джиллиан. Его губы сложились в легкую улыбку, когда он представил себе, как она топает ногами, потрясая своей великолепной копной волос, и негодует, что ее оставили. Джиллиан терпеть не могла ситуаций, когда ее исключали из чего-нибудь, чем занимались «парни». Но так будет лучше, и она поймет это, когда Куин вернется с подарком и сделает официальное предложение. Почти всякий раз, глядя на Куина, Гримм задумывался над тем, какая идеальная пара из них выйдет. У них родятся чудные дети, с аристократическими чертами и без каких-либо признаков унаследованного безумия. «Возможно, сведя их, я смог бы в какой-то мере искупить свои грехи», — размышлял Гримм, хотя от мысли, что Джиллиан и Куин будут вместе, его грудь сжала боль.
— Проваливай из моей кухни и не смей возвращаться, крысиное отродье!
Дверь в дальней стороне двора внезапно распахнулась, из нее кубарем вывалился ребенок и упал ничком в грязь.
Гримм внимательно посмотрел на человека, чья широкая фигура почти заполнила собой всю дверь. Огромный мускулистый здоровяк, за шесть футов ростом, с курчавыми, коротко остриженными каштановыми волосами. Его лицо пошло красными пятнами — то ли от гнева, то ли от перенапряжения, — «или, вероятнее всего, и того и другого вместе», — решил Гримм. В руке он сжимал широкий тесак, лезвие тускло поблескивало на свету.
Мальчонка с трудом встал на колени, скользя по промокшей земле, и тонкими, грязными пальцами попытался соскрести грязь с забрызганной щеки.
— Но Баннион всегда дает нам обрезки. Пожалуйста, сэр, мы хотим есть!
— Я не Баннион, ты, наглый выродок! Баннион здесь больше не работает, и не удивительно, что он подавал таким, как ты. Сейчас я здесь мясник.
И ребенок получил такой удар, что рухнул на спину в грязь, голова его затряслась — он был почти без сознания.
— Думаешь, мы оставляем кусочки для таких, как ты? Да ты можешь сгнить в сточной канаве, это говорю тебе я, Робби Маколи. Я не надеялся, что меня будет кто-нибудь кормить. Это из таких, как ты, крыс вырастают воры и убийцы честных, работящих людей.
Мясник шагнул под дождь, выволок ребенка из грязи за воротник и встряхнул. Когда паренек завыл, мясник треснул его здоровенной лапищей по лицу.
— Отпусти его, — тихо промолвил Гримм.
— А?
Мясник стал удивленно озираться по сторонам. По красному лицу скользнула насмешка, когда взгляд его остановился на Гримме, стоявшим наполовину в тени. Он угрожающе выпрямился, подняв мальчугана в одной руке.
— Тебя касаются мои дела? Не лезь в них. Я не спрашивал твоего мнения и не нуждаюсь в нем. Я поймал это отродье, когда он воровал мои потроха…
— Нет! Я не воровал! Баннион дает нам остатки…
Мясник ударил паренька тыльной стороной ладони по лицу, и из носа ребенка брызнула кровь.
Стоявший в тени навеса Гримм ошеломленно смотрел на истекающего кровью ребенка. У него в голове всплыли воспоминания — вспышка серебряного клинка, груда светлых локонов и запятнанная кровью сорочка, столбы дыма — поднялся неестественный ветер, он почувствовал, как тело закручивается изнутри, изменяя свою форму, и наконец бесповоротно попал во власть бушевавшей внутри него ярости. Без всякой сознательной мысли Гримм налетел на мясника, прижав того к каменной стене.
— Ты, сукин сын!
Пальцы Гримма сомкнулись вокруг кадыка мясника.
— Ребенку нужна еда. Когда я тебя отпущу, ты пойдешь в кухню и наложишь ему корзину лучшего мяса, какое у тебя есть, а потом ты…
— Как же, черта с два! — удалось прохрипеть мяснику. Он извернулся и вслепую ткнул ножом в Гримма. Когда лезвие вошло по рукоять, рука Гримма чуточку расслабилась, и мясник со свистом втянул воздух.
— Так тебе, ублюдок, — сипло вскрикнул он. — Никто не лезет в дела Робби Маколи. Это тебе урок.
Он оттолкнул Гримма, обеими руками проворачивая нож.
Когда Гримм покачнулся, мясник ринулся было вслед, но тут же инстинктивно отшатнулся, его глаза полезли на лоб от изумления, ибо безумец, которого он проткнул с такой жестокостью и стремительностью, что рана неминуемо должна была оказаться смертельной, улыбался.
— Что ж, улыбайся! Давай, продолжай, умри с улыбкой! — закричал он. — Потому что ты умираешь, это точно.
Но улыбка Гримма таила в себе такую зловещую угрозу, что мясник прижался к стене гостиницы, как лишайник в поисках глубокой, тенистой трещины между камнями.
— У тебя в брюхе нож, приятель, — прошипел мясник, поглядев на торчащую рукоятку ножа, чтобы удостовериться, что тот действительно вошел в кишки его противника.
Ровно дыша, Гримм ухватился за рукоятку и извлек лезвие, затем спокойно приставил его к трясущемуся подбородку мясника.
— Ты дашь парнишке еду, за которой он пришел. Затем извинишься, — мягко произнес он, сверкая глазами.
— Пошел ты к черту, — забормотал мясник. — Да ты через секунду завалишься рожей в грязь.
Гримм приставил лезвие под ухо мясника, надавив на яремную вену.
— Не рассчитывай на это.
— Ты должен быть мертвым, парень! У тебя же дыра в брюхе!
— Гримм, — пронзил ночной воздух голос Куина.
Мягко, с осторожностью любовника надавив на нож, Гримм проткнул кожу на шее мясника.
— Гримм, — тихо повторил Куин.
— Боже, приятель! Оттащи его от меня, — отчаянно взмолился мясник. — Он ненормальный! Его чертовы глаза, как…
— Заткнись, ты, дурак, — прервал его Куин успокаивающим тоном, зная по своему опыту, что грубо произнесенные слова могли обострить состояние неистовства Гримма.
Куин осторожно кружил вокруг мужчин. Гримм застыл с прижатым к горлу мясника лезвием. Мальчуган в лохмотьях сжался в комок у их ног, глядя вверх широко раскрытыми глазами.
— Он берсерк, — благоговейно зашептал мальчуган. — Клянусь Одином, посмотри на его глаза.
— Он помешанный, — захныкал мясник, глядя на Куина. — Сделайте что-нибудь.
— Я и делаю, — тихо сказал Куин. — Не шуми, Христа ради, и не двигайся.
Куин шагнул к Гримму, стараясь, чтобы тот его увидел.
— Это отродье — всего лишь бездомное ничтожество. Не за что убивать честного человека, — скулил мясник. — Откуда я мог знать, что он чертов берсерк?
— Нет никакой разницы, берсерк он, или нет. Человек должен вести себя благородно не только тогда, когда рядом окажется кто-нибудь больше и сильнее его, — с отвращением сказал Куин. — Гримм, ты хочешь убить этого человека или накормить ребенка?
Куин говорил тихо, в самое ухо своему другу. Глаза Гримма светились в сумеречном свете, и Куин знал, что тот испытывает сильную жажду крови, которая сопровождала переход в состояние неистовства.
— Ты ведь хочешь только накормить мальчика, не так ли? Только накормить этого мальчика и не дать его в обиду, помнишь? Гримм… Гаврэл… послушай меня. Посмотри на меня!
— Я ненавижу это состояние, Куин, — заявил Гримм несколько минут спустя, расстегивая рубашку негнущимися пальцами.
Куин бросил на него любопытный взгляд.
— Неужели? Что в этом ненавидеть? Единственное различие между тем, что сделал ты и что сделал бы я, заключается в том, что ты не ведаешь, что творишь, когда делаешь это. Ты остаешься благородным, даже когда не полностью контролируешь себя. Ты настолько благороден, черт возьми, что просто не можешь вести себя по-другому.
— Я бы убил его!
— Я не убежден в этом. Я и раньше видел, как ты делал это, и видел, как ты выходил из этого состояния. Чем взрослее ты становишься, тем больший контроль над собой, похоже, приобретаешь. И я не знаю, осознал ли ты это, но на этот раз ты не полностью утратил власть над собой. Ты слышал меня, когда я обращался к тебе. Раньше у меня уходило намного больше времени, чтобы достучаться до тебя.
Лоб Гримма покрылся морщинами.
— Это верно, — признался он. — Похоже, мне удалось сохранить крупинку сознания. Совсем немного — но больше, чем раньше.
— Дай мне взглянуть на рану.
Куин поднес свечу ближе.
— И помни, что мясник, не задумываясь, избил бы паренька до потери сознания и бросил бы умирать в грязи. На бездомных детей в этом городе смотрят не лучше, чем на крыс, и все считают, что чём быстрее они издохнут, тем лучше.
— Это неправильно, Куин, — заметил Гримм. — Дети ни в чем не виноваты. Они не успели испортиться. Было бы лучше забрать этих детишек куда-нибудь, чтобы воспитать их как положено. И чтобы кто-нибудь, вроде Джиллиан, обучал их сказкам, — добавил он.
Куин украдкой улыбнулся, склоняясь над затягивающейся раной.
— Она будет удивительной матерью, не так ли? Как Элизабет, — в изумлении он провел пальцами по уже засыхающей ране в боку Гримма. — Копьем Одина клянусь, приятель, меня всегда потрясало, как быстро у тебя заживают раны.
Гримм слегка поморщился.
— Очень. И, похоже, чем дальше, тем быстрее.
Куин упал на кровать и замотал головой.
— Какое это, должно быть, благо. И никогда не надо беспокоиться о заражении, да? Так как же все-таки можно убить берсерка?
— С большим трудом, — сухо ответил Гримм. — Я пробовал спиться до смерти, и не получилось. Затем я попробовал заморить себя работой. Когда и это не вышло, я просто стал бросаться в любую битву, какая подворачивалась, но и это ни к чему не привело. Единственное, что осталось, это пуститься во все тяжкие…
Он смущенно осекся.
— Ну, как видишь, это тоже не помогло.
Куин усмехнулся:
— Впрочем, попытка — не пытка, верно?
Гримм слегка скривил губу.
— Поспи немного, приятель.
Куин легонько стукнул его в плечо.
— Утром все кажется лучше, чем вечером. Ну, почти все, — добавил он с глупой ухмылкой, — если я не слишком напьюсь накануне. Тогда девчонка иногда выглядит хуже, чем вечером. Да и я сам, если уж на то пошло.
Гримм лишь покачал головой, рухнул на кровать и, сложив руки за головой, через несколько секунд уснул.
Глава 11
«Утром все выглядит лучше». Наблюдая за Джиллиан из окна, Гримм вспомнил слова Куина и искренне согласился с ними. Что же убедило его в том, что она не последует за ними, — временная потеря рассудка?
Жадно наблюдая за Джиллиан из надежного убежища своей комнаты, Гримм вынужден был признать, что выглядит она потрясающе. Облаченная в бархатный янтарный плащ, она ласкала взор разрумянившимися щеками и блестящими глазами, ее светлые волосы рассыпались по плечам, искрясь под солнечными лучами. Дождь прекратился — «возможно, только ради нее», — подумал Гримм, — и она стояла в облаке солнечного света, лучи падали на нее с востока, из-за крыши, провозглашая приближение полудня. Гримм спал ночью как убитый, но после неистовства берсерка так было всегда, и неважно, сколь долго длилось это состояние.
Припав к узкому створчатому окну, Гримм тер стекло до тех пор, пока не смог четко рассмотреть происходящее на улице. Хэтчард сносил поклажу, а Джиллиан взяла Кейли под руку и о чем-то оживленно болтала с ней. Когда через несколько секунд на улице появился Куин, галантно предложил дамам руки и повел их в гостиницу, Гримм печально вздохнул.
Всегда галантный, всегда разлюбезный Куин!
Чертыхнувшись, Гримм пошел кормить Оккама — о собственном завтраке он забыл.
Джиллиан поднялась по главной лестнице к своей комнате, оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто ее не видит, и украдкой сбежала по ступенькам черного хода, по дороге разглаживая складки плаща. Затем, кусая губу, она вышла в небольшой дворик за гостиницей. Как она и подозревала, Гримм был там: с ладони кормил Оккама зерном, тихо мурлыча себе под нос. Джиллиан остановилась, залюбовавшись им. Он был высокий и статный, его темные волосы ерошил легкий ветерок. Непристойно низко опущенный плед сползал на стройные бедра с плотским бесстыдством. Джиллиан мельком увидела полоску спины в том месте, где, очевидно, была наспех заправлена рубаха. От желания погладить эту гладкую оливковую кожу ее пальцы зачесались. А когда он наклонился за щеткой и на его ногах заиграли мускулы, у нее невольно вырвался стон страстного желания, хотя она поклялась себе соблюдать полную тишину.
Конечно же, он услышал ее. Она мгновенно натянула маску безразличия и, чтобы предотвратить возможный упрек, напала первой.
— Почему ты никогда не ставишь Оккама в стойло? — живо поинтересовалась она.
Бросив короткий взгляд через плечо, Гримм начал чистить холеный бок коня.
— Однажды конюшня, в которой он стоял, загорелась.
— Непохоже, чтобы он обгорел.
Джиллиан пересекла двор, не сводя глаз с жеребца.
— Он не пострадал?
Конь был великолепен — на несколько ладоней выше большинства других жеребцов, лоснящийся, чистой синевато-серой масти.
Гримм прервал чистку.
— Ты никогда не перестанешь задавать вопросов, да? И вообще, что ты здесь делаешь? Нельзя было просто подождать в Кейтнессе, как поступила бы на твоем месте хорошая девочка? Ах, нет, я забыл, Джиллиан терпеть не может, когда ее бросают, — насмешливо произнес он.
— И кто же его спас? — Джиллиан решила не попадаться на его удочку.
Внимание Гримма снова вернулось к коню.
— Я.
Последовала пауза, на протяжении которой слышались лишь скребки щетки о шкуру коня. Когда Гримм снова заговорил, слова полились тихим стремительным потоком.
— Ты когда-нибудь слышала, как кричит лошадь, Джиллиан? Это один из самых леденящих кровь звуков, которые я когда-либо слышал. Он пронзает тебя с такой же болью, как и крик невинного ребенка. Думаю, именно невинность всегда трогала меня больше всего.
Ей стало интересно, когда же он слышал крики ребенка, и отчаянно захотелось спросить его об этом, но она не решалась бередить его раны. Она придержала язык, надеясь, что, быть может, он сам продолжит, если она промолчит.
Но он не продолжил. Молча отойдя от жеребца, Гримм сделал резкое движение, сопровождаемое щелчком языка о зубы. И изумленная Джиллиан увидела, как жеребец опустился на колени, а затем с тихим ржанием тяжело повалился набок. Гримм встал на колени рядом с конем и рукой подозвал ее поближе.
Джиллиан медленно опустилась на колени рядом с Гриммом.
— О, бедный, милый Оккам, — прошептала она.
Вся нижняя часть крупа коня была покрыта рубцами. Джиллиан легонько провела пальцами по огрубевшей коже, и ее лоб сочувственно сморщился.
— Он так сильно обгорел, что все говорили, что он не выживет, — поведал ей Гримм. — Его собирались добить, и я его купил. И после всего этого он вдобавок к своим ранам еще и обезумел на несколько месяцев. Можешь ли ты представить себе весь ужас запертого в стойле горящей конюшни коня? Оккам бегал быстрее самой быстроногой лошади и мог бы убежать от огня, но стал узником в созданном руками человека аду. С тех пор я никогда не запираю его в стойле.
Джиллиан тяжело вздохнула и взглянула на Гримма. На его лице было столько горечи!
— У тебя такой голос, словно ты и сам не раз попадал в созданный руками человека ад, Гримм Родерик, — тихо заметила она.
Его взгляд словно дразнил ее.
— И что тебе известно о созданном руками человека аде?
— Женщина живет большую часть жизни в мире, созданном мужчиной, — ответила Джиллиан. — Сначала — в мире своего отца, затем — в мире своего мужа, наконец, — своего сына, по чьей милости она продолжает оставаться в одном из домов ее сыновей, если ее муж умрет раньше нее. А в Шотландии мужья, похоже, всегда умирают раньше жен — на той или иной войне. Иногда для женщины достаточно ужасно просто видеть тот ад, который мужчины придумывают друг для друга. Мы воспринимаем кое-что по-другому, чем вы, мужчины.
Она импульсивно прижала свою ладонь к его губам, заставив замолчать, когда он попытался что-то возразить.
— Нет. Не говори ничего. Знаю, ты думаешь, что я мало знаю о горе и боли, но и меня они не обошли стороной. Есть кое-что такое, чего ты обо мне не знаешь, Гримм Родерик. И не забывай о битве, которую я видела, когда была маленькой.
Ее глаза широко раскрылись от изумления, когда Гримм легонько поцеловал кончики ее пальцев, лежавшие у него на губах.
— Сражен, Джиллиан, — прошептал он, и, сняв ее ладонь с губ, нежно положил ее ей на колени. Джиллиан не смела и пошелохнуться, когда его ладонь легла сверху, словно защищая.
— Если бы я верил в то, что падающие звезды исполняют желания, я бы загадал на всех на них, чтобы Джиллиан Сент-Клэр никогда бы и краешком глаза не увидела ада. Чтобы перед глазами Джиллиан стоял лишь рай.
Джиллиан оставалась абсолютно неподвижной, скрывая свое изумление, от ощущения сильной теплой ладони ее охватило ликование. Бог свидетель, она проехала бы до самой Англии, пробившись сквозь яростные пограничные стычки, если бы знала, что в конце пути ожидало такое! И ей показалось, что тело ее пустило корни в том месте, где она стояла на коленях; она бы охотно состарилась в этом дворике, не обращая ни малейшего внимания на ветер и дождь, град и снег, лишь бы это прикосновение длилось вечно! Загипнотизированная проблеском сомнения в его взгляде, Джиллиан приподняла голову; его голова, казалось, двигается вперед и вниз, словно подталкиваемая случайно налетевшим ветерком.
Его губы были уже в одном дыхании от ее губ, и она с вырывающимся из груди сердцем ждала, что за этим последует.
— Джиллиан! Джиллиан, ты где?
Джиллиан закрыла глаза, желая, чтобы владелец этого бесцеремонно вмешавшегося голоса провалился в ад или даже куда подальше. И ощутила легкое прикосновение губ Гримма, когда тот запечатлел легкий поцелуй, нисколько не напоминавший того, какого она ожидала. Ей хотелось, чтобы его губы смяли ее рот, хотелось, чтобы его язык наполнил весь ее рот, а его дыхание — ее легкие, хотелось всего, что он мог дать.
— Это Рэмси, — сквозь зубы процедил Гримм. — Он идет сюда. Поднимайся с колен, девушка. Живее!
Джиллиан поспешно вскочила на ноги и отступила назад, отчаянно пытаясь заглянуть Гримму в лицо, но темноволосая голова переместилась туда, где всего мгновение назад, была ее собственная голова.
— Гримм, — прошептала она умоляюще.
Джиллиан хотела, чтобы он поднял голову; ей было необходимо увидеть его глаза, убедиться в том, что она действительно видела желание в его глазах, когда он смотрел на нее.
— Девушка, — простонал он, со все еще склоненной головой.
— Да? — прошептала она, затаив дыхание.
Его руки в складках килта сжались в кулаки, и она ждала, трепеща.
Позади них с грохотом открылась и закрылась дверь.
— Джиллиан, — позвал Рэмси, выходя во двор. — Вот ты где! Я так рад, что ты присоединилась к нам. Я подумал, быть может, ты захочешь сопровождать меня на ярмарку? А что твой конь делает на земле, Родерик?
Джиллиан шумно вздохнула от досады и осталась стоять спиной к Рэмси.
— Что, Гримм? Что? — допытывалась она шепотом.
Гримм поднял голову, и его голубые глаза вызывающе блеснули.
— Куин влюблен в тебя, девушка. Думаю, тебе следует это знать, — тихо промолвил он.
Жадно наблюдая за Джиллиан из надежного убежища своей комнаты, Гримм вынужден был признать, что выглядит она потрясающе. Облаченная в бархатный янтарный плащ, она ласкала взор разрумянившимися щеками и блестящими глазами, ее светлые волосы рассыпались по плечам, искрясь под солнечными лучами. Дождь прекратился — «возможно, только ради нее», — подумал Гримм, — и она стояла в облаке солнечного света, лучи падали на нее с востока, из-за крыши, провозглашая приближение полудня. Гримм спал ночью как убитый, но после неистовства берсерка так было всегда, и неважно, сколь долго длилось это состояние.
Припав к узкому створчатому окну, Гримм тер стекло до тех пор, пока не смог четко рассмотреть происходящее на улице. Хэтчард сносил поклажу, а Джиллиан взяла Кейли под руку и о чем-то оживленно болтала с ней. Когда через несколько секунд на улице появился Куин, галантно предложил дамам руки и повел их в гостиницу, Гримм печально вздохнул.
Всегда галантный, всегда разлюбезный Куин!
Чертыхнувшись, Гримм пошел кормить Оккама — о собственном завтраке он забыл.
Джиллиан поднялась по главной лестнице к своей комнате, оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто ее не видит, и украдкой сбежала по ступенькам черного хода, по дороге разглаживая складки плаща. Затем, кусая губу, она вышла в небольшой дворик за гостиницей. Как она и подозревала, Гримм был там: с ладони кормил Оккама зерном, тихо мурлыча себе под нос. Джиллиан остановилась, залюбовавшись им. Он был высокий и статный, его темные волосы ерошил легкий ветерок. Непристойно низко опущенный плед сползал на стройные бедра с плотским бесстыдством. Джиллиан мельком увидела полоску спины в том месте, где, очевидно, была наспех заправлена рубаха. От желания погладить эту гладкую оливковую кожу ее пальцы зачесались. А когда он наклонился за щеткой и на его ногах заиграли мускулы, у нее невольно вырвался стон страстного желания, хотя она поклялась себе соблюдать полную тишину.
Конечно же, он услышал ее. Она мгновенно натянула маску безразличия и, чтобы предотвратить возможный упрек, напала первой.
— Почему ты никогда не ставишь Оккама в стойло? — живо поинтересовалась она.
Бросив короткий взгляд через плечо, Гримм начал чистить холеный бок коня.
— Однажды конюшня, в которой он стоял, загорелась.
— Непохоже, чтобы он обгорел.
Джиллиан пересекла двор, не сводя глаз с жеребца.
— Он не пострадал?
Конь был великолепен — на несколько ладоней выше большинства других жеребцов, лоснящийся, чистой синевато-серой масти.
Гримм прервал чистку.
— Ты никогда не перестанешь задавать вопросов, да? И вообще, что ты здесь делаешь? Нельзя было просто подождать в Кейтнессе, как поступила бы на твоем месте хорошая девочка? Ах, нет, я забыл, Джиллиан терпеть не может, когда ее бросают, — насмешливо произнес он.
— И кто же его спас? — Джиллиан решила не попадаться на его удочку.
Внимание Гримма снова вернулось к коню.
— Я.
Последовала пауза, на протяжении которой слышались лишь скребки щетки о шкуру коня. Когда Гримм снова заговорил, слова полились тихим стремительным потоком.
— Ты когда-нибудь слышала, как кричит лошадь, Джиллиан? Это один из самых леденящих кровь звуков, которые я когда-либо слышал. Он пронзает тебя с такой же болью, как и крик невинного ребенка. Думаю, именно невинность всегда трогала меня больше всего.
Ей стало интересно, когда же он слышал крики ребенка, и отчаянно захотелось спросить его об этом, но она не решалась бередить его раны. Она придержала язык, надеясь, что, быть может, он сам продолжит, если она промолчит.
Но он не продолжил. Молча отойдя от жеребца, Гримм сделал резкое движение, сопровождаемое щелчком языка о зубы. И изумленная Джиллиан увидела, как жеребец опустился на колени, а затем с тихим ржанием тяжело повалился набок. Гримм встал на колени рядом с конем и рукой подозвал ее поближе.
Джиллиан медленно опустилась на колени рядом с Гриммом.
— О, бедный, милый Оккам, — прошептала она.
Вся нижняя часть крупа коня была покрыта рубцами. Джиллиан легонько провела пальцами по огрубевшей коже, и ее лоб сочувственно сморщился.
— Он так сильно обгорел, что все говорили, что он не выживет, — поведал ей Гримм. — Его собирались добить, и я его купил. И после всего этого он вдобавок к своим ранам еще и обезумел на несколько месяцев. Можешь ли ты представить себе весь ужас запертого в стойле горящей конюшни коня? Оккам бегал быстрее самой быстроногой лошади и мог бы убежать от огня, но стал узником в созданном руками человека аду. С тех пор я никогда не запираю его в стойле.
Джиллиан тяжело вздохнула и взглянула на Гримма. На его лице было столько горечи!
— У тебя такой голос, словно ты и сам не раз попадал в созданный руками человека ад, Гримм Родерик, — тихо заметила она.
Его взгляд словно дразнил ее.
— И что тебе известно о созданном руками человека аде?
— Женщина живет большую часть жизни в мире, созданном мужчиной, — ответила Джиллиан. — Сначала — в мире своего отца, затем — в мире своего мужа, наконец, — своего сына, по чьей милости она продолжает оставаться в одном из домов ее сыновей, если ее муж умрет раньше нее. А в Шотландии мужья, похоже, всегда умирают раньше жен — на той или иной войне. Иногда для женщины достаточно ужасно просто видеть тот ад, который мужчины придумывают друг для друга. Мы воспринимаем кое-что по-другому, чем вы, мужчины.
Она импульсивно прижала свою ладонь к его губам, заставив замолчать, когда он попытался что-то возразить.
— Нет. Не говори ничего. Знаю, ты думаешь, что я мало знаю о горе и боли, но и меня они не обошли стороной. Есть кое-что такое, чего ты обо мне не знаешь, Гримм Родерик. И не забывай о битве, которую я видела, когда была маленькой.
Ее глаза широко раскрылись от изумления, когда Гримм легонько поцеловал кончики ее пальцев, лежавшие у него на губах.
— Сражен, Джиллиан, — прошептал он, и, сняв ее ладонь с губ, нежно положил ее ей на колени. Джиллиан не смела и пошелохнуться, когда его ладонь легла сверху, словно защищая.
— Если бы я верил в то, что падающие звезды исполняют желания, я бы загадал на всех на них, чтобы Джиллиан Сент-Клэр никогда бы и краешком глаза не увидела ада. Чтобы перед глазами Джиллиан стоял лишь рай.
Джиллиан оставалась абсолютно неподвижной, скрывая свое изумление, от ощущения сильной теплой ладони ее охватило ликование. Бог свидетель, она проехала бы до самой Англии, пробившись сквозь яростные пограничные стычки, если бы знала, что в конце пути ожидало такое! И ей показалось, что тело ее пустило корни в том месте, где она стояла на коленях; она бы охотно состарилась в этом дворике, не обращая ни малейшего внимания на ветер и дождь, град и снег, лишь бы это прикосновение длилось вечно! Загипнотизированная проблеском сомнения в его взгляде, Джиллиан приподняла голову; его голова, казалось, двигается вперед и вниз, словно подталкиваемая случайно налетевшим ветерком.
Его губы были уже в одном дыхании от ее губ, и она с вырывающимся из груди сердцем ждала, что за этим последует.
— Джиллиан! Джиллиан, ты где?
Джиллиан закрыла глаза, желая, чтобы владелец этого бесцеремонно вмешавшегося голоса провалился в ад или даже куда подальше. И ощутила легкое прикосновение губ Гримма, когда тот запечатлел легкий поцелуй, нисколько не напоминавший того, какого она ожидала. Ей хотелось, чтобы его губы смяли ее рот, хотелось, чтобы его язык наполнил весь ее рот, а его дыхание — ее легкие, хотелось всего, что он мог дать.
— Это Рэмси, — сквозь зубы процедил Гримм. — Он идет сюда. Поднимайся с колен, девушка. Живее!
Джиллиан поспешно вскочила на ноги и отступила назад, отчаянно пытаясь заглянуть Гримму в лицо, но темноволосая голова переместилась туда, где всего мгновение назад, была ее собственная голова.
— Гримм, — прошептала она умоляюще.
Джиллиан хотела, чтобы он поднял голову; ей было необходимо увидеть его глаза, убедиться в том, что она действительно видела желание в его глазах, когда он смотрел на нее.
— Девушка, — простонал он, со все еще склоненной головой.
— Да? — прошептала она, затаив дыхание.
Его руки в складках килта сжались в кулаки, и она ждала, трепеща.
Позади них с грохотом открылась и закрылась дверь.
— Джиллиан, — позвал Рэмси, выходя во двор. — Вот ты где! Я так рад, что ты присоединилась к нам. Я подумал, быть может, ты захочешь сопровождать меня на ярмарку? А что твой конь делает на земле, Родерик?
Джиллиан шумно вздохнула от досады и осталась стоять спиной к Рэмси.
— Что, Гримм? Что? — допытывалась она шепотом.
Гримм поднял голову, и его голубые глаза вызывающе блеснули.
— Куин влюблен в тебя, девушка. Думаю, тебе следует это знать, — тихо промолвил он.