Монро Люси. Подарок для Александры

   – Своим смехом ты перекрываешь доступ кислорода ребенку, – упрекнул он супругу, глядя на нее с улыбкой.
   Мистер Петронидис сел напротив нее, лицо его сморщилось в усмешке.
   – Мне не повезло в жизни. У меня не было смышленого деда, который научил бы меня, как взламывать дверные замки. Я пригрозил вышибить дверь. Жена расплакалась так громко, что я слышал ее всхлипывания из-за толстой, капитальной перегородки. – Глаза его стали огромными и почти круглыми. – Мне пришлось забраться в спальню через окно и покорить ее своей изобретательностью. Примирение прошло как нельзя лучше.
   Димитрий сел на широкий подлокотник кресла, где сидела Александра, и нежно погладил ее по затылку.
   – Спирос и Феба уже в Париже? – спросил он у деда.
   – Да. После вашей свадьбы они сначала заехали ко мне, чтобы поделиться впечатлениями и рассказать, какая у меня замечательная внучка.
   Александра почувствовала, как к щекам приливает кровь.
   – Я рада, что у них сложилось такое приятное мнение обо мне. Не скрою, меня тревожило, что я могу им не понравиться. Но, как и вы, они были ко мне благосклонны.
   Мистер Петронидис ожесточенно замахал руками в экспансивной, присущей всем южанам манере.
   – Все сложилось на редкость удачно. Наконец-то оба моих внука женились, приведя в дом по невестке, и не за горами появление на свет правнука. Мне остается только возблагодарить Господа за ниспосланные моей семье дары.
   Искренность его слов не могла не тронуть сердце Александры. В порыве чувств она вскочила с кресла и снова бросилась к деду, чтобы расцеловать его.
   – Спасибо вам. Вы так добры.
   Он категорично замахал руками, но явно был тронут.
   – Отведи ее наверх, Димитрий. Беременным женщинам предписан продолжительный отдых.
   Александра снова разразилась хохотом, поскольку услышала замечание, произносимое Димитрием ежедневно, с тех пор как он снова вернулся в ее жизнь. После этих слов они оба дружно шли в спальню, забывая о важности и обязательности медицинских предписаний.
   Димитрий неодобрительно покачал головой, помог ей подняться с кресла и, нежно прижимая к груди, взял на руки.
   – Пойдем, дорогая, тебе действительно надо поспать.
   Громкий смех чуть было снова не вырвался из ее груди.
   – На руках ты вряд ли внесешь меня на лестницу. Я уже слишком тяжела.
   Глаза Димитрия озорно заблестели.
   – Никто не сможет упрекнуть меня в том, что я первым назвал тебя толстой. Я хорошо усваиваю уроки деда.
   И она сдалась. Димитрий внес ее в спальню, которая показалась ей такой огромной, что даже длинная и широкая сверх меры кровать, стоявшая посередине, смотрелась крошечной. Одна стена полностью состояла из серии раздвижных стеклянных дверей, откуда отлично просматривалось хрустально-голубое, сверкающее в лучах солнца море, которое и приковало удивленный взгляд Александры.
   – Просто дух захватывает!
   Она медленно, в довольно вызывающей манере сползла с его рук и, отвернув восторженное лицо от изумительного морского пейзажа, представшего ее глазам, посмотрела на мужа, улыбаясь.
   – Так ты сказал, что мне пора спать?
   – Сначала мы должны проверить, насколько высока степень усталости, – уверенным голосом произнес Димитрий, начиная раздевать супругу.
   Ее любопытный взгляд блуждал по комнате, пока знакомая испанская статуэтка, стоявшая на старинном комоде, не привлекла ее внимания. Это было скульптурное изображение молоденькой девушки, отдыхающей в саду. Димитрий говорил когда-то, что она напомнила ему Александру. В последний раз она видела ее аккуратно обернутой в упаковочную бумагу в гостиной их парижской квартиры.
   Она только сейчас поняла важность появления этой статуэтки здесь, в Греции. А спустя несколько мгновений профессионально оказанная Димитрием помощь в освобождении от одежды достигла цели и практически лишила ее разума, уводя в мир наслаждения.
   Александра выдвинула еще один ящик старинного комода в поисках своих вещей. До сих пор ей не везло. Первый ящик был доверху забит носками мужа, второй – его широкими шелковыми трусами, третий – белыми хлопчатобумажными футболками, которые он любил надевать под свитер или носил в комплекте с джинсами, если не собирался выходить из дому. Один за другим она закрыла все осмотренные ящики и выдвинула последний.
   Он открылся лишь на несколько дюймов, когда сильные руки мужа легли ей на плечи и властно подняли на ноги.
   – Дорогая, чем ты здесь занимаешься? Тебе не следует так низко наклоняться и вытаскивать тяжелые ящики.
   – Я только искала свои вещи, но найти удалось твои. – Она разочарованно взглянула на содержимое очередного, узкой щелью открывшегося ящика, снова забитого бельем супруга. – Так где мои вещи? – проговорила она, упираясь лицом в его обнаженную грудь.
   Он развернул ее к двери, ведущей в смежную со спальней ванную, рядом с которой находился встроенный платяной шкаф.
   – Там.
   Она подошла к нему и, распахнув дверцы, обнаружила за ними огромный гардероб, три стенки которого были увешаны всевозможными нарядами. Соседство деловых костюмов Димитрия с ее объемными платьями, специально предназначенными для периода беременности, придавало ощущение семейной идиллии и заставило ее улыбнуться. Она протянула руку к вешалке, чтобы снять одно из платьев, как вдруг заметила, что среди обилия нарядов висят и те, которые она упаковала для отправки Димитрию из их парижской квартиры.
   – Ты сохранил все мои платья, – глуповато заметила она.
   – Конечно, я был уверен в том, что ты когда-нибудь вернешься и они тебе снова потребуются, – произнес Димитрий, стоя у дверей. – Только по прошествии нескольких месяцев. Сейчас же тебе понадобятся наряды размером побольше.
   Она повернулась к нему лицом и озорно улыбнулась.
   – Так ты все же утверждаешь, что я толстая?
   Он мастерски изобразил испуг:
   – Боже упаси! Но послушай, – добавил он, – если я буду все время стоять рядом с тобой, то к ужину с дедом мы, безусловно, опоздаем.
   Где-то посередине ужина Димитрия позвали к телефону. Это был международный звонок.
   Мистер Петронидис-старший подмигнул ей, подбадривая:
   – Бизнес мешает личной жизни?
   Она дернула плечиками.
   – После длительного пребывания в Нью-Йорке и нашего недельного свадебного путешествия работы у него накопилось хоть отбавляй.
   – Истинная правда. – Дедушка посмотрел на нее, вскинув густые брови. – Расскажи мне о своей семье.
   И она начала рассказ о Мэделейн и Хантере, о своей матери, о том, как благородно поступил Димитрий, выкупив веками принадлежавшее семье Дюпре поместье.
   Мистер Петронидис только махнул в ответ рукой, словно выбросил что-то ненужное.
   – Это ничего ему не стоило. Твоя мать стала для Димитрия полноправным членом нашей семьи. И заботиться о ней и ее благополучии – его первостепенная обязанность.
   Александра тревожно покусывала губу.
   – Я вышла замуж за вашего внука не для того, чтобы переложить на его плечи свою ответственность перед матерью.
   Пожилой человек смеялся долго, громко и от всей души.
   – Конечно, нет, глупышка. Если бы ты хотела получить от моего внука только деньги, ты никогда бы не покинула Париж.
   Улыбка осветила лицо Александры, которая почувствовала некоторое облегчение, услышав эти слова.
   – Вы правы. Мне всегда был нужен только он. Я ничего не знала о существовании Фебы, – честно призналась она.
   – Да. Я это знаю.
   – Простите меня, если это возможно.
   – За что ты просишь у меня прощения, дитя мое?
   – Должно быть, скандальное расторжение помолвки огорчило вас.
   – Огорчило? – Он выглядел удивленным. – Я хотел от своих внуков то, что имею теперь в полном объеме, – сказал он, указывая на ее живот, который теперь не мог скрыть даже обеденный стол, за которым она сидела.
   Подкравшийся к щекам подлый румянец выдал ее смущение. Мужчины из семьи Петронидис отрицательно влияли на ее хладнокровие и самообладание.
   Дед отхлебнул немного вина.
   – Но мой внук умудрился исполнить и свое второе обещание.
   – Второе обещание?
   – Он женился на тебе, в полном соответствии с данной мне клятвой. – Черные глаза светились крепкой, как сталь, решимостью. – Мой правнук будет носить нашу фамилию. А я стану самым счастливым человеком.
   Казалось, улыбка на лице Александры застыла.
   – Он дал вам клятву жениться на мне?
   Старик закивал головой:
   – Он человек слова, – сказал он с гордостью. – Твой сын вырастет членом славной семьи Петронидис. И если завтра мне будет суждено отойти в мир иной, то я покину вас счастливым человеком.
   – Прошу вас, не говорите таких слов, – взмолилась она, хотя сама была так взволнована, что сердце разрывалось на куски.
   Неужели Димитрий поклялся деду, что женится на ней? И обещал официально дать своему сыну фамилию их рода?
   – Молодые всегда боятся говорить о смерти. А я уже стар и смело смотрю ей в глаза. У меня, пожалуй, осталось еще одно желание. Мне надо успеть научить моего правнука взламывать дверные замки. – И старик рассмеялся собственной удачной шутке.
   Александре же казалось, что она медленно умирает. Оказывается, Димитрий женился на ней, не будучи увлеченным ею. Он вступил с ней в брак даже не ради ребенка. Он обвенчался с ней, чтобы исполнить волю своего деда и выполнить данное ему обещание.
   Не удивительно, что Димитрий безропотно мирился со всеми ее прихотями. А когда она отказалась от брака, он ее просто совратил.
   Итак, ее он не любит, он любит своего деда. И достаточно сильно, чтобы жениться на своей бывшей любовнице, которая еще совсем недавно не представляла никакого интереса и ценности в качестве невесты и кандидатура которой даже не рассматривалась как достойный товар на рынке будущих жен.
   – Что с тобой, дитя мое? Ты так побледнела.
   Она смущенно опустила глаза.
   – Усталость все еще сказывается. И немного подташнивает, – честно призналась она. – Токсикоз так и не прошел.
   Мистер Петронидис закивал головой со знанием дела.
   – Ясно, ясно. Хочешь прилечь?
   – Я лучше останусь здесь, с вами.
   – Ты слишком добра и внимательна ко мне.
   – Совсем нет. Мне просто нравится с вами общаться, – честно призналась она.
   – Тогда расскажи мне о своей работе. Я никогда раньше не встречался с манекенщицами.
   Она начала рассказывать ему о своей жизни, которую вела под именем Ксандры Фочен, и закончила свое повествование описанием встречи и знакомства с Димитрием.
   Когда старик и Александра, закончив ужин, перешли в гостиную в ожидании кофе, к ним присоединился и Димитрий.
   Он расположился рядом с ней на диване. Тело ее напряглось. Сможет ли она простить ему те растерянность и разочарование, которые вынуждена была испытать, узнав, с какой легкостью и выгодой для себя он утаил от нее факт своего второго клятвенного обещания, данного деду? Не в силах терпеть боль от ощущения его присутствия, Александра поднялась с места.
   – Думаю, что мне пора спать. – Она повернулась к Димитрию. – Можешь считать себя свободным от обязанности сопровождать меня наверх. Уверена, что у вас есть о чем поговорить. Вы так долго не виделись. – Слова были напыщенными и прозвучали неестественно.
   Димитрий прищурился, словно заподозрил что-то неладное, и галантно встал.
   – Я все же провожу тебя.
   Петронидис-старший тоже медленно поднялся с кресла. Вид у него был утомленный. Впервые за время их общения Александра увидела, что не так уж он и здоров.
   Быстро расцеловав Петронидиса-старшего в обе щеки, она направилась к лестнице, ведущей наверх.
   Димитрий немного отстал от нее, уделив несколько секунд деду, чтобы пожелать тому спокойной ночи, и догнал ее уже на последней ступени. Александра благосклонно позволила мужу взять ее за руку, но, когда он стал оказывать ей знаки внимания в постели, резко отвергла его ласки, ссылаясь на усталость. Занятия любовью стали для нее в эту ночь невозможными.
   Он ведь женился на ней, чтобы исполнить клятву, данную смертельно больному родственнику. Впервые за всю беременность она почувствовала щемящую тяжесть в сердце, и связана эта боль была непосредственно с ее ребенком. Если бы она не забеременела, Димитрий спокойно отпустил бы ее на все четыре стороны.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   На следующее утро, проснувшись, Александра с удивлением обнаружила, что Димитрия рядом с ней нет. Она обняла его подушку, вдыхая аромат, присущий только ему, мечтая, чтобы его отсутствие не отдалось физической болью в сердце. Два часа тому назад ему пришлось вылететь в Афины, но он не испарился незамеченным, а разбудил супругу робкими ласками, закончившимися проявлением бурной страсти.
   Отходя ко сну, она твердо решила не заниматься с ним этой ночью любовью. Но решимости хватило лишь до рассвета, когда супруг разбудил ее поцелуем.
   Стук в дверь возвестил о том, что настало время завтрака. Она быстро приподнялась и села на кровати поудобнее, чтобы прислуга смогла поставить поднос ей на колени. Губы неожиданно растянулись в улыбке, стоило ей увидеть хлебцы, фрукты, яичницу и кусочек бекона. Димитрий не раз подшучивал над ее правилом неизменно есть на завтрак одно и то же. Согласно его утверждениям, беременным женщинам должны сниться соленые огурцы и мороженое, а не хлебцы и бекон.
   К завтраку подали и невкусный, но полезный травяной чай, к которому она вынуждена была себя приучить, чтобы хоть как-то справляться с приступами тошноты. К чаю она притрагиваться сегодня не собиралась – симптомы очередного приступа благополучно прошли.
   Александра ела под шум прибоя, вспоминая события прошлой ночи и стараясь переключаться на сцены, произошедшие ближе к утру. Тело ее еще хранило печать мужских прикосновений и было легковозбудимо. А память о блаженстве вызывала нежелательные тянущие ощущения внизу живота.
   В ванной она спокойно и по-деловому обдумала ситуацию, в которой оказалась по собственному недомыслию. Что эта ситуация меняла? Александра ведь знала, что Димитрий не любит ее, когда давала согласие на брак. Но она ничего не знала об обещании. Имеет ли это значение?
   Конечно, имеет. Быть замужем за мужчиной, который вступил с тобой в брак по причинам, весьма далеким от любви, унизительно. А гордости у нее не меньше, чем у супруга.
   Собственно, у нее с Димитрием получался тот тип брака, которым окружение ее супруга и общество ее матери могло только гордиться. Это называлось браком по расчету. В конце концов, она не была больше Ксандрой Фочен, несуществующей личностью, с которой он предпочитал преимущественно спать, а на законных основаниях получила имя Александры Петронидис. Она превратилась в уважаемую особу, имеющую определенный вес в обществе, где по достоинству оценивалось прошлое ее аристократической семьи, чем в кои-то веки можно было гордиться.
   Резкая, колющая боль неожиданно пронзила сердце. Александра думала о будущем, о череде пустых, безотрадных лет, которые ей суждено провести в незавидной роли покладистой греческой жены, бесплатного приложения к жизни величественного мужа, ни разу не исполнив главной партии.
   Она никогда не оставит Димитрия, потому что сильно его любит. Но домашней рабыней она тоже не станет. Димитрий говорил, что постарается дать ей все, что сделает ее счастливой. Будет ли он возражать, если она объявит о своем решении вернуться в модельный бизнес после рождения ребенка?
 
   Об этом она и спросила его на следующее утро.
   Ответа не последовало.
   Димитрий молча смотрел на нее, лежа на самом краю кровати. В его синих глазах, как обычно, невозможно было ничего прочитать. От него волнами исходили негативные импульсы, и Александру бросило в дрожь.
   – У тебя есть серьезные возражения против моего возвращения на подиум после рождения ребенка?
   Пальцы его сжались в кулаки, а крепко стиснутые зубы, казалось, заскрипели.
   – Еще в Нью-Йорке ты уверяла меня, что не собираешься возвращаться к прежней профессии.
   Она пожала плечами.
   – Тогда я думала, что иного пути у меня нет. Жизнь матери-одиночки представлялась мне довольно трудной и без профессиональных проблем, тем более таких, какие возникают в сфере моей деятельности.
   – Ты хочешь оставить малыша без материнского присмотра и заботы и взять няню, которая будет воспитывать его вместо нас? – Неприязнь пропитывала каждое из сказанных им слов.
   Нет, черт побери. Конечно, она хотела не этого. Одной из немногих возможностей, которую она хотела получить после свадьбы и о которой давно мечтала, была перспектива оставить работу, чтобы полностью посвятить себя ребенку. Ей не хотелось отказываться от кормления грудью. Ей не хотелось пропустить тот момент, когда ее сын произнесет свое первое слово и сделает первый в жизни шаг.
   – Мне не обязательно гоняться за каждым выгодным контрактом. Я откажусь от публичных демонстраций одежды и коммерческой рекламы, оставлю за собой только право сниматься для журналов мод.
   – Спокойно можешь отказаться от всего. – Он внимательно смотрел на нее. – Ты моя жена. У тебя нет никакой необходимости работать.
   Александра нервно сжимала пальцами накрахмаленную и идеально отутюженную простыню, прикрывающую ее обнаженное тело.
   – Хочешь сказать, что возражаешь против моей работы?
   Он выглядел таким усталым, как в день их встречи на квартире Мэделейн.
   – Разве ты послушаешь меня, если я начну категорически возражать?
   – Я не собираюсь полностью отказываться от своей жизни, подчиняя ее другим.
   – А тебе это удавалось? – Он натянул на себя одеяло и выключил свет, прежде чем демонстративно повернуться к ней спиной.
   Очевидно, он считал, что разговор окончен, а тема исчерпана.
   Она нервно заерзала на кровати. Спать в его крепких и надежных объятиях уже вошло в ее привычку. Сейчас же необъятная площадь огромной постели отделяла их тела друг от друга. Слезы подступали к глазам.
   Она не рвалась вернуться в модельный бизнес. Она работала манекенщицей, чтобы содержать свою семью. Теперь же просто бросила ему вызов, потому что он не любил ее.
   Но приглашение к дуэли принято не было. Внезапно тепло окутало все ее тело, и жаркие руки Димитрия нежно сомкнули вокруг нее свои объятия.
   – Не плачь, дорогая моя. Я полный идиот. Хочешь продолжать работать – на здоровье. Я не буду мешать тебе.
   Она улыбнулась сквозь слезы.
   – Иногда я слишком заносчив и самолюбив. Я проклинал и ненавидел те часы, которые твоя работа отнимала у нас. Но мне не стоит быть таким эгоистичным. Если для полного счастья тебе не хватает профессии, то я не буду стоять на твоем пути.
   Неужели он так переживал их частые разлуки?
   – Тебя никогда не смутила бы перспектива жениться на манекенщице?
   – Что в этом позорного? Мне никогда не было стыдно за столь блестящую любовницу.
   – Это совсем другое дело. Этим утверждением ты только подтверждаешь мои опасения.
   – Я слишком много говорю, о чем впоследствии приходится жалеть, – с досадой в голосе произнес Димитрий.
   – Маме бы это не понравилось.
   – С твоей мамой мы всегда сможем договориться. Я стал для нее самим Господом Богом, когда вернул столь дорогое ее сердцу поместье.
   Остатки горьких слез на глазах Александры превратились в слезы отчаянной радости и ликования.
   – Ты правда поможешь мне вновь стать Ксандрой Фочен?
   – Нет. Ни в коем случае, – губы его плотно сжались. – Ты по-прежнему можешь быть манекенщицей, но работать будешь под своим теперешним именем. Разве ты сможешь вычеркнуть меня из своей жизни?
   Это самоуверенное заявление должно было вывести ее из себя, но возымело совершенно противоположное воздействие. Ее сердце пело от радости. Он был готов всячески поддерживать ее решение вернуться к работе. И не только. Он не хотел, чтобы ее профессиональные пристрастия отделяли их друг от друга.
   Он не любил ее, но относился к ней с достаточным уважением.
   – Не хочу я быть манекенщицей, – призналась она.
   – Что? – изумленно переспросил он.
   – Я не хочу работать. Я хочу сидеть дома с ребенком.
   – О чем мы, черт побери, тогда разговариваем битых полчаса? – от его крика у нее чуть не лопнули барабанные перепонки.
   – Не смей повышать на меня голос!
   – Зачем же ты тогда затеяла весь этот разговор? – Зубы его зло заскрежетали, а из глаз едва не сыпались искры негодования.
   – Я должна была знать.
   – Что ты должна была знать?
   – Как ты относился к той женщине, которой я когда-то была… которая от тебя забеременела. Когда ты сделал мне официальное предложение руки и сердца, я уже была для тебя Александрой Дюпре.
   – Как женщина от смены имен ты ничего не потеряла. И я об этом уже не раз говорил.
   – Ксандру Фочен ты просто вышвырнул из дома.
   – Ты подумала, что, если вернешься на подиум и снова возьмешь ее имя, я смогу выгнать тебя опять? – бешеная ярость пронизывала каждый произнесенный им слог.
   – Нет. Конечно, нет. – Теперь все казалось таким сложным и запутанным. С тех пор как она узнала о его втором обещании, каждая приходящая в голову мысль не казалась ей простой. – Я не знаю.
   Димитрий в изнеможении опустил голову на подушку и прикрыл руками глаза.
   – Ты никогда не сможешь этого забыть. Так ведь?
   – Чего именно? – с тревогой в голосе уточнила она.
   – Моей глупости. Ты никогда не сможешь снова поверить мне, а это значит, что не сможешь любить меня так, как когда-то любила.
   – Любовь для тебя – пустое, ничего не значащее слово, – напомнила ему Александра.
   Он отвел руки от лица, и Александра вздрогнула: оно было унылым и безрадостным.
   – Тебе не может быть известно, что именно значит для меня любовь.
   – Почему ты скрыл от меня свое второе, данное деду обещание? – прошептала Александра. Она не собиралась задавать этот вопрос, слова сами слетели с губ.
   Он резко приподнялся на кровати.
   – И ты решила позлить меня в отместку, сказав, что хочешь снова вернуться к профессии, которую всегда любила больше, чем меня?
   – Я никогда не ставила свою работу выше тебя.
   – Так ли это? «Я не смогу с тобой поехать, у меня фотопробы… Я уезжаю на неделю на съемки рекламы. Мы не сможем заняться любовью, мне нужно хорошенько выспаться, чтобы не выглядеть завтра утром ведьмой…» – не без сарказма повторил он все те оправдания, которые ему приходилось выслушивать в свое время от Александры. – Регулярность нашей половой жизни и то диктовалась твоей профессиональной занятостью.
   – Я была вынуждена работать, и теперь ты знаешь, почему.
   – Тогда мне было это неизвестно, и ты предпочитала оставлять меня в неведении.
   – Я не могла открыть тебе всего.
   – А почему? Что за особые причины заставляли тебя так долго скрывать от меня твое истинное лицо?
   – Потому что…
   – Я сам скажу тебе, почему. Потому что ты мне не доверяла. Ты давала мне право пользоваться своим телом, но никогда не открывала душу. Твое сердце было заперто на засов. – В его речи слышался сильный греческий акцент.
   – Это неправда. Я любила тебя.
   Он быстро вскочил с кровати.
   – Я никогда не обманывала тебя.
   – Ты представлялась Ксандрой Фочен, что не соответствовало действительности.
   – Мне незачем переписывать отдельные страницы моей жизни, чтобы снова и снова приходить к неизбежному выводу: ты бросил меня, выкинув из своей жизни, как мешок с мусором! – закричала Александра в ответ, удивляясь своей ярости и полной потере самоконтроля.
   Плечи его были опущены, лицо выглядело изможденным и осунувшимся.
   – Ты всегда будешь к этому возвращаться. Это неизбежно. – Он резко отвернулся.
   Внезапно прошлая боль и отчаяние вспыхнули в ней с неистовой силой.
   – Не стоит поворачиваться ко мне спиной, негодяй!
   Димитрий быстро приподнялся.
   – Как ты меня назвала?
   – А как ты назвал меня в тот памятный вечер «У Рене»?
   – Я тебя не оскорблял.
   – Ты назвал меня падшей женщиной!
   Выглядел он сейчас не лучшим образом.
   – Не говорил я ничего подобного.
   – Говорил, говорил. Этот чертов футляр для ювелирных украшений сказал все вместо тебя.
   – Я купил тебе этот браслет еще до разговора с дедом. Я просто хотел сделать тебе подарок и выразить свою признательность. Но в приступе ревности мои действия получили совершенно другое звучание.
   Так это был браслет… Она так и не удосужилась взглянуть на его подарок.
   – Хочешь, чтобы я поверила в твою искренность после всего, что ты мне наговорил в тот вечер?
   – Нет. Не хочу, – он замотал головой. – Я и не надеюсь, что ты будешь безоговорочно верить каждому моему слову. И мое предательство здесь ни при чем. Ты мне всегда не доверяла, с самого первого дня нашего знакомства. – Димитрий скрестил руки на груди, словно боялся нанесения очередного удара. – Я не смогу остаться с тобой в одной кровати. Мне будет трудно заснуть рядом с женщиной, которая так меня ненавидит.
   Он направился в гардеробную и вышел оттуда с накинутым на плечи халатом.
   – Я буду спать сегодня в комнате для гостей.
   Она хотела покаяться и броситься к его ногам с мольбами о прощении, но язык не слушался, и ни единого звука не слетело с ее губ. Его рука уже медленно потянулась к ручке двери, когда Александра наконец смогла пролепетать:
   – Почему ты ничего не сказал мне о существовании второго обещания?
   – Ты наверняка подумала бы, что я из кожи вон лезу, чтобы его исполнить. А мне хотелось, чтобы ты снова поверила мне: мне нужна была ты, и только ты. – Он быстро открыл дверь и вышел из спальни.