Страница:
Над дверью тускло светилось слово «BAR». Именно так, по-английски. Ни одного иероглифа. Названия тоже не было. «BAR» и все. Называй, как хочешь. На улицу выходило одно окно. Правда, достаточно большое. Я заглянул туда. Сумрак, только стойка светится. И ни одного человека.
Я вернулся к двери и взялся за тяжелую медную ручку. Звякнул колокольчик. Я шагнул в полумрак зала. Меня тихо приветствовал Bob Marley.
Блестящая стойка в дальнем конце зала. Простые деревянные столы – на возвышениях вдоль стен. Вместо стульев – длинные скамейки. Стены увешаны американскими рекламными плакатами сороковых-пятидесятых годов, номерами машин из разных штатов, картами мира и Америки, тоже старыми, может быть, начала века, чучелами рыб и макетами парусников.
Полнейшая разноголосица. Стиль – отсутствие всякого стиля.
На потолочных балках – части военной амуниции. Форма оккупационных войск. Бутсы, каски, подсумки. Смелый ход. Японцы не очень любят вспоминать о войне. Впрочем, о том, что мы в Японии, напоминал только я. Точнее, мое отражение в зеркале на одной из стен. Это был маленький кусочек Америки.
Рядом с касками американских морпехов – огромная меч-рыба из гипса. Под потолком – сонное вращение двух допотопных медных вентиляторов.
Не хватало только музыкального автомата. Во всех американских фильмах, если показывают бар, там обязательно стоит музыкальный автомат. Наверное, владелец не смотрел американских фильмов.
За стойкой протирал стаканы огромный негр с седыми растаманскими дредами. Хорошее дело.
Я подошел к нему.
– Коннитива, [13]– кивнул он.
Надо же… Я уж думал, он будет делать вид, что не говорит по-японски. После касок под потолком-то.
– Здравствуйте.
– Что будешь пить, приятель?
– Виски.
– У меня только американский.
– Тогда «Джим Бим». Льда побольше, содовой поменьше.
– Больше ничего?
– Фисташки.
– На подходе. Присаживайся.
Я огляделся. Оказывается, я здесь был не один. В самом темном углу сидел еще один клиент. Вернее, спал, уронив голову на руки. Лица не видно. Только седая макушка. Одни старики… Да и сам бар похож на динозавра, невесть как оказавшегося на улицах современного города.
Я времяшествую на машине времени.
Ни один столик меня не привлек. Я решил остаться за стойкой. Забрался на высокий табурет. Положил руки на полированную доску. Пальцы мелко подрагивали. Досталось мне вчера. На всякий случай отключил свой NEC. [14]Наверняка, Вик и этот номер знает. Слушать ее бредни не хотелось.
Негр поставил передо мной стакан, блюдце с фисташками и отошел в сторону протирать бокалы. Почему бармены постоянно что-то протирают? То стойку, то стаканы, то руки… Какая-то профессиональная болезнь.
Я взял стакан. Параллелепипеды льда тихо звякнули.
Глоток. Холодный шарик скользнул по пищеводу и скатился в желудок. Там растекся, выделяя тепло. Самое то. Вот чего мне не хватало весь день.
После четвертого глотка пальцы перестали дрожать. Теперь можно поразмыслить о случившемся вчера.
Но какие тут могли быть размышления? Пустая пивная бутылка на столе факт очень неприятный. Получается, что обезьяна все-таки была. Принесла бутылку, выпила ее. Оставила на столе. Никогда не слышал, чтобы галлюцинации оставляли после себя пустые бутылки. Значит, настоящая обезьяна?
Еще один неплохой вариант – я сам принес бутылку в комнату. Так сказать, во время припадка. Принес и все свалил на обезьяну.
В общем, все то же, что и вчера. Ни одного нового предположения. Ни одной новой мысли.
Я мрачно посмотрел на себя в зеркало. Затравленный взгляд. Плотно сжатые губы. Желваки играют. Типичный клиент психиатрической лечебницы.
– Неважно выглядишь, парень, – услышал я над ухом.
Оказывается, бармен уже все протер.
– Тяжелый день?
– Скорее, тяжелая ночь, – вяло ответил я.
Говорить с ним не особенно хотелось. Но молчать невежливо. Вик бы сказала ему «иди в задницу» и дело с концом. Я так не могу. Вот если вдруг решу покончить жизнь самоубийством, тоже начну говорить и делать все, что хочу.
Тот, кто решил наложить на себя руки, имеет кучу льгот. Ему чихать на мелкие неприятности и правила хорошего тона. Ему вообще на все чихать. Можно не волноваться из-за выволочки на работе. Можно сказать незнакомому человеку «иди в задницу». Можно не думать о том, что виски вредно для здоровья. Много чего можно. Даже из-за глюков можно не переживать. Зеленая улица… И есть только одно обязательство – нужно разнести свою башку из дробовика Mossberg 590 «Compact Cruiser». Но это мелочи…
– Судя по твоему виду, дело не в шустрой подружке, – хмыкнул негр.
– Да уж…
Почему бы ему не протереть еще что-нибудь?
– Еще виски?
Я посмотрел на свой стакан. Он был пуст. Ничего себе…
– Да, пожалуй.
– На подходе.
Позвякивание льда, бульканье, стук донышка о стойку.
– Большие проблемы? – спросил бармен.
– Не то чтобы очень, – уклончиво ответил я. Не рассказывать же ему об обезьяне.
– Знаешь, в чем особенность больших проблем, приятель? Они всегда решаются сами, эти сучки. Чем больше проблема, тем меньше тебе нужно суетиться. Такая вот хитрость, парень.
– Оригинально.
– Не веришь?
Я пожал плечами.
– Вот увидишь, твоя проблема решится сама собой. Тебе и делать ничего не придется. Главное не грузиться.
– Не думаю, что все так просто. Есть и такие вещи, которые сами по себе никуда не исчезают.
– Например? – поднял бровь негр.
– Например, сумасшествие.
– Ты не похож на чокнутого.
– Я и не говорю про себя, – беззастенчиво соврал я. – Вы сказали: «Например?» Я привел пример.
Негр недоверчиво посмотрел на меня.
– Ну так вот, – продолжил я, – Если у человек поехала крыша, вряд ли это пройдет само собой. Скорее, наоборот. Болезнь будет только прогрессировать. Но даже если случится чудо, и он выздоровеет сам по себе, все равно будет всю жизнь помнить, что однажды…
Я осекся. Слишком много болтаю. Во всем виноват виски.
– Однажды он увидел нечто такое, что нормальный человек видеть не должен, – закончил за меня бармен. – Так? Можешь ничего не говорить. Вижу, что так. И что же это было?
Я молчал, глядя в стакан.
– Да валяй, рассказывай. Не стесняйся, я всего лишь старый ниггер. Со мной можно не церемониться. Так что же ты увидел этой ночью?
– Обезьяну, – выпалил я.
– Обезьяну?
– Да.
– И что она делала?
Тот же вопрос задала Вик. Почему все уверены, что обезьяна должна была что-то делать. Как будто одного ее присутствия в городской квартире недостаточно.
– Пила пиво. Прямо из бутылки.
– Пиво? Из бутылки?
Негр расхохотался. Зубы у него были редкие и желтые. Но смеялся он заразительно. Донельзя заразительно. Я не выдержал и усмехнулся. А ведь действительно смешно. Если бы это все произошло не со мной…
– Да-а, – отсмеявшись, протянул бармен. – Обезьяна, лакающая пиво из бутылки! Такое дерьмо и в самом деле не каждый может увидеть… – Он немного помолчал. – И ты, конечно, уверен, что у тебя поехала крыша?
– Что-то вроде, – признался я. Что уж теперь скрывать…
Как же он ловко все из меня вытянул!
– Брось, – серьезно сказал негр. – Знаешь, что я тебе скажу, паренек?
Он наклонился ко мне, его дыхание защекотало ухо.
– Беспокоиться будешь, когда она заговорит с тобой, – шепотом сказал он.
– Кто? Обезьяна?
Он кивнул.
Я почувствовал, что мой желудок опять, как тогда, ночью, подкатывает к горлу.
– С чего вы взяли, что она заговорит? Думаете, я свихнулся окончательно?
– Я ничего не думаю. Я просто сказал: когда она заговорит с тобой, тогда и будешь делать в штаны. Еще виски?
– Да.
Я был уже порядочно пьян. Но остановиться не мог.
– На подходе.
– И все-таки! Вы что, знаете что-то про эту обезьяну?
– Да ничего я не знаю.
– Хорошо. Сформулирую вопрос по-другому… «Когда» она заговорит или «если» она заговорит?
– Тебе виднее. Это же твой глюк, не мой… Держи стакан.
Я машинально отхлебнул виски. Мысли путались. То ли из-за алкоголя, то ли из-за слов негра. Я подумал, что если обезьяна заговорит, обмороком дело не кончится. Как бы не наделать в штаны…
Вот интересно: я уже сошел с ума, или только собираюсь сойти, из-за этой обезьяны? То есть встреча с обезьяной результат помешательства? Или помешательство будет результатом встречи с обезьяной?
Хотя, «интересно» – не совсем подходящее слово.
Как же я пьян…
– Странно, я даже не знал, что на этой улице есть бар, – сказал я. – Правда, живу я здесь недолго. Полугода нет. Давно здесь бар?
– Сколько себя помню. Его открыл еще мой отец.
– Да? Почему же я его не видел? Даже улицы этой не замечал…
Когда я выпью, всегда так. Приходит в голову какой-нибудь пустяк и застревает там. Никак от него не избавиться. Как жила в зубах.
– Некоторые вещи попросту не хотят, чтобы их видели до поры до времени.
– Бар-невидимка, – пробормотал я.
– Что-то вроде. То же и с твоей обезьяной. Может быть, она всегда была рядом. Но решила показаться на глаза именно сейчас. И вот ты уверен, что по уши в дерьме.
– Вы знаете, если бы я не был так пьян, я бы решил, что у нас получается очень странный разговор.
Язык у меня заплетался.
– Значит… Решила показаться? Интересная мысль… Но почему?
– Тебе лучше знать, – ответил бармен.
– Вик… – это я сказал себе под нос.
Но негр кивнул.
– Может быть…
– Вы знаете Вик?
– Нет. Но могу догадаться, что это телка, которая устроила тебе кислый вечерок. Скорее всего, она заставила тебя задуматься о чем-то таком, о чем раньше ты не думал. Ты задумался. И пришла обезьяна. Все очень просто. Если немного подумать, можно решить любую задачу… – И спохватившись, добавил: – Такое вот дерьмо, приятель.
– Обезьяны не приходят по ночам и не пьют пиво из бутылки…
– Просто ты ее раньше не видел. Точнее, она от тебя пряталась.
– Чушь.
– Если тебе больше нравится считать себя чокнутым, дело твое.
– Не нравится. Но есть реальность… Есть какие-то правила… Нормы. Если я вижу то, чего не может быть, я ненормален.
– Мой бар ты тоже раньше не видел. Теперь ты сидишь здесь и пьешь виски. Тоже глюк?
Как же я пьян! К чему весь этот разговор? Что я вообще здесь делаю?
Напиваюсь. Кажется, именно это я собирался сделать. И мне это удалось. Я парень, который делает то, что хочет. Крутой сукин сын.
Надо же, как качается табуретка!..
Я навалился на стойку.
– Еще виски?
– Угу.
– На подходе. До дома сможешь дойти?
– Конечно… Наверное. Честно говоря, не очень хочу туда идти. Боюсь… – Мне действительно было страшно. Я надеялся, что алкоголь притупит все чувства, но страх неуклюже ворочался внутри.
Сколько еще стаканов мне понадобится, чтобы избавиться от него? Ноги откажут быстрее.
– Ты боишься думать, что у тебя поехала крыша. Ведь сама по себе обезьяна – животное не страшное. Вот если бы к тебе пришел крокодил… Вот это было бы настоящее дерьмо.
Непонятно было, издевается бармен или говорит серьезно. Я решил пока не обижаться. В конце концов, я бы тоже поострил на его месте.
– Мне от этого не легче.
– Понимаю, – кивнул негр. – Есть выход – подружиться со своими страхами. Попробуй угостить обезьяну бананом.
Смешно. Угостить обезьяну бананом. Очень смешно.
– Хороший у вас бар, – сказал я. – Давным-давно я хотел иметь такой же. Стоять за стойкой, протирать стаканы и учить других жизни.
Я хихикнул. Хихиканье получилось донельзя глупым.
– И что, – поднял бровь негр, – Не сложилось?
– Не сложилось. Правда, не слишком-то я и пытался. Так, юношеские мечты. Глупость. Даже смешно вспоминать… Где у вас туалет?
Негр ткнул пальцем в дверь справа от стойки. Дверь с иллюминатором. Оригинально.
В туалете было тихо и чисто. Отличное место. Сделав свои дела, я прислонился лбом к холодной стене. В голове шумело. Там бесновалась целая стая обезьян. Обезьянья вакханалия. Кошмар.
Пора заканчивать с виски.
Но уходить из бара я не хотел. Здесь я чувствовал себя в безопасности. Негр, конечно, странный тип. Но странность – это не преступление.
Вик тоже странная… Вик. Интересно, что она сейчас делает? Читает очередную муть. Как лучше наложить на себя руки. «Краткое пособие для самоубийц». Может, все же стоит с ней переспать? Сейчас бы я с ней переспал…
Как же я пьян!
На табуретку я взгромоздился с трудом. Она так и норовила выскользнуть из-под меня. Но все-таки я ее оседлал. Я же говорил, что я крутой сукин сын.
– Эй, парень, не хочешь кофе? – сказал негр, внимательно следя за моими гимнастическими упражнениями.
– Угу.
– Ты крепко набрался.
– М-м-м…
– Пей кофе и иди домой.
– Н-не хочу… Боюсь. Ладно… Сейчас пойду. Вик… Она хочет отравиться. Или повеситься. Ну, что-то в этом духе… Я не верю. А вдруг так оно и есть? Что мне делать? Еще и обезьяна эта… Маска. У Вик лицо превращается в маску. Жуткое зрелище. И время останавливается. Все замирает… Когда выглядывает маска… Вик, маска, обезьяна… Что за чертовщина, а?
Негр молчал. Опять принялся протирать стаканы.
Глаза у меня закрывались сами собой. Кофе не помогал. Наоборот, обезьяны в голове распоясались окончательно. Я понял, что если хочу ночевать дома, надо идти прямо сейчас. Вот сейчас встать и идти.
Я сполз с табуретки. Сунул руку в карман. Вытащил кошелек. Фукудзава Юкити [15]подмигнул мне, когда я доставал деньги.
– До свидания, – промычал я. – Было очень приятно с вами побеседовать. Спасибо.
– Не за что, парень. Удачи тебе. Дорогу найдешь?
Я кивнул. От кивка замутило.
– Заходи еще.
Я направился к двери. Человек за дальним столиком по-прежнему спал. Когда я взялся за ручку двери, он вдруг поднял голову. Меня спасло от позора то, что я был зверски пьян. Иначе я бы заверещал. А так лишь тихо пискнул. Как мышь. Чертовски пьяная мышь.
Широко ухмыляясь, из-за стола на меня смотрела точная копия бармена.
– Заходи еще, – сказала копия, – Для тебя бар будет открыт. И угости обезьяну бананом.
Я оглянулся на стойку. Первый (или второй?) негр невозмутимо протирал очередной стакан.
Я выпал за дверь. В спину ударил хриплый хохот.
На улице встретили темнота, свежий воздух и дождь. Стало чуть легче.
Я вышел из узенького проулка. Огни, суетящиеся люди-грибы, снующие туда-сюда машины. Все как всегда. Нормальный привычный мир. Виски сделал его чуть ярче и шумнее. Но мир был настоящим.
Дома я принял душ и кое-как дотащился до кровати. Заснул, по-моему, еще по пути.
Если обезьяна и приходила в эту ночь, она здорово разочаровалась. На нее никто не обратил внимания.
Вечер следующего дня я решил провести дома. Меня тянуло в тот бар. Именно поэтому после работы я проиграл пару тысяч в патинко, а потом пошел домой. Заказал себе по телефону суси с тунцом, открыл бутылку пива и сел перед телевизором. Пора немного отдохнуть. Мне не помешал бы отпуск. Хотя бы несколько дней. Чтобы привести мысли и нервы в порядок. Но об этом можно только мечтать.
Конечно, если дело зайдет слишком далеко, придется рискнуть. Лучше потерять работу, чем голову. После психушки найти приличное место будет невозможно. Но это на крайний случай. Надеюсь, его не будет.
Скорее всего, во всем виновата усталость. Организм изнашивается. Нервы изнашиваются. Я изнашиваюсь. Иногда я напоминаю себе старую затертую куртку. Все расползается по швам. Но я пытаюсь сохранить товарный вид. Потому что иначе – свалка. Разница в том, что куртку можно снять. А куда девать себя?
Я все чаще начинаю думать, что жизнь убивает. То есть так оно, конечно, и есть. Я не изобрел порох. Но одно дело – знать. И совсем другое – чувствовать это.
Проблема вовсе не в том, что отпущенные часы тают, как снег на ладони. Нагрузка. Вот в чем проблема. Жизнь высасывает силы. Она требует напряжения. Требует бесконечных усилий. Ни один механизм не может долгое время работать на пределе. Он попросту ломается. Но для машины возможна эксплуатация в щадящем режиме. Жизнь щадящего режима не знает.
Я изнашиваюсь. Каждый новый день выжимает из меня все, что можно. Максимальное количество оборотов в гонке за эфемерной штукой, которая называется модный стиль жизни.
В десять вечера зазвонил телефон. Я сделал громче звук у телевизора. Телефон надрывался минуты три. Потрясающая настойчивость. Наконец, кому-то надоело слушать гудки.
Я снова уткнулся в телевизор. Об убитой девочке больше не говорили. Еще бы. Убийца известен, девочка мертва, выводы сделаны. Скучно. Зато все каналы подняли страшный шум из-за бракованной партии покемонов. Внутри мягких игрушек обнаружили швейные иглы. То ли брак, то ли чья-то хулиганская выходка.
Только я начал вникать в проблемы продавцов и владельцев игрушечных магазинов, как снова зазвонил телефон. Он дал звонков десять, после которых я выдернул шнур из розетки. Сегодня мне нужен отдых. Нормальный тихий вечер.
Пара бутылок пива. Легкий ужин. Ранний сон. Вот мой план на сегодня. Никаких разговоров, никаких книг, никаких мыслей.
Покончив с пивом и суси, я еще немного пощелкал пультом. Ничего интересного по телевизору. Сплошные покемоны.
Я выключил телевизор. В комнате стало тихо. Так тихо, что слышен разговор соседей за стеной. Если бы я прислушался, даже смог бы разобрать слова.
Полная тишина. Дождь и тот стих.
Делать было абсолютно нечего. Пора ложиться спать. Но вместо того, чтобы отправиться в душ, я продолжал сидеть в кресле. Как будто тишина и темнота загипнотизировали меня.
Ни одной мысли в голове. Когда-то, еще в институте, я серьезно занимался кендо. Скорее, из-за желания как-то выделиться. Мои приятели играли в бейсбол и футбол. А я отдавал дань традициям. Впрочем, одно время мне это занятие даже нравилось.
В кендо главное не техника владения мечом, а состояние духа-разума. Важен абсолютный внутренний покой. Отсутствие мыслей. Полное молчание. Только в таком состоянии можно рассчитывать на победу.
Его-то мне достичь и не удавалось. Я все время о чем-то думал. Мелькнет мысль, ухватишься за нее, начинаешь раскручивать. В этот момент противник наносит удар. И все. Проигрыш.
А вот сейчас получилось. Ненадолго. Как только все мысли исчезли, я тут же начал думать об этом. Но все равно, было хорошо сидеть так, в тишине и темноте. И позволить мыслям течь туда, куда они хотят.
Наверное, я ждал чего-то. Если уж быть совсем точным, ждал обезьяну. Страха не было. Только любопытство. Мне нужно еще раз посмотреть на нее. Убедиться в том, что она действительно существует. Пусть даже и в моем сознании. Одно дело – одноразовый глюк, и совсем другое – навязчивое видение. Не так обидно.
Я ждал долго. Так долго, что от сидения затекла спина и шея. Но ничего не происходило. По-прежнему было тихо и темно. Голоса соседей смолкли. Видимо, решили свою проблему. Парень не выбивал свой футон. Надо будет завтра посмотреть, идет ли он на службу…
Наконец, мне надоело таращиться в темноту. Я встал и потянулся.
Потом принял душ, лег в кровать и уснул. И спал спокойно до самого утра.
На следующий день я почувствовал себя другим человеком. Образцовый служащий. Трудовой муравей. Вежливый, дисциплинированный, трудолюбивый, аккуратный. Идеальный винтик. Именно на таких и держится весь механизм. Механизм получения денег из воздуха, их переработки и последующей утилизации.
После работы я забежал перекусить в якиторию, потом отправился в Гиндзу. [16]В Ханкю [17]купил себе новый галстук и несколько пар носков.
И поехал домой. Настроение было приподнятое. Даже дождь не казался таким мокрым. Странно, ведь ничего особенного сегодня не произошло. День как день.
Так всегда. Своя жизнь кажется скучной до оскомины. Из всех развлечений – пачинко, телевизор, выпивка. Для острых ощущений – боевики или фильмы ужасов. Из всех проблем – как заработать деньги и как их потратить.
Но стоит случайно влезть в какую-нибудь историю, и то, что раньше вызывало тоску, кажется таким милым и желанным.
Думая так, я подошел к двери своей квартиры. И понял, что рано радовался возвращению своей мирной жизни.
Глава 6
Я вернулся к двери и взялся за тяжелую медную ручку. Звякнул колокольчик. Я шагнул в полумрак зала. Меня тихо приветствовал Bob Marley.
Блестящая стойка в дальнем конце зала. Простые деревянные столы – на возвышениях вдоль стен. Вместо стульев – длинные скамейки. Стены увешаны американскими рекламными плакатами сороковых-пятидесятых годов, номерами машин из разных штатов, картами мира и Америки, тоже старыми, может быть, начала века, чучелами рыб и макетами парусников.
Полнейшая разноголосица. Стиль – отсутствие всякого стиля.
На потолочных балках – части военной амуниции. Форма оккупационных войск. Бутсы, каски, подсумки. Смелый ход. Японцы не очень любят вспоминать о войне. Впрочем, о том, что мы в Японии, напоминал только я. Точнее, мое отражение в зеркале на одной из стен. Это был маленький кусочек Америки.
Рядом с касками американских морпехов – огромная меч-рыба из гипса. Под потолком – сонное вращение двух допотопных медных вентиляторов.
Не хватало только музыкального автомата. Во всех американских фильмах, если показывают бар, там обязательно стоит музыкальный автомат. Наверное, владелец не смотрел американских фильмов.
За стойкой протирал стаканы огромный негр с седыми растаманскими дредами. Хорошее дело.
Я подошел к нему.
– Коннитива, [13]– кивнул он.
Надо же… Я уж думал, он будет делать вид, что не говорит по-японски. После касок под потолком-то.
– Здравствуйте.
– Что будешь пить, приятель?
– Виски.
– У меня только американский.
– Тогда «Джим Бим». Льда побольше, содовой поменьше.
– Больше ничего?
– Фисташки.
– На подходе. Присаживайся.
Я огляделся. Оказывается, я здесь был не один. В самом темном углу сидел еще один клиент. Вернее, спал, уронив голову на руки. Лица не видно. Только седая макушка. Одни старики… Да и сам бар похож на динозавра, невесть как оказавшегося на улицах современного города.
Я времяшествую на машине времени.
Ни один столик меня не привлек. Я решил остаться за стойкой. Забрался на высокий табурет. Положил руки на полированную доску. Пальцы мелко подрагивали. Досталось мне вчера. На всякий случай отключил свой NEC. [14]Наверняка, Вик и этот номер знает. Слушать ее бредни не хотелось.
Негр поставил передо мной стакан, блюдце с фисташками и отошел в сторону протирать бокалы. Почему бармены постоянно что-то протирают? То стойку, то стаканы, то руки… Какая-то профессиональная болезнь.
Я взял стакан. Параллелепипеды льда тихо звякнули.
Глоток. Холодный шарик скользнул по пищеводу и скатился в желудок. Там растекся, выделяя тепло. Самое то. Вот чего мне не хватало весь день.
После четвертого глотка пальцы перестали дрожать. Теперь можно поразмыслить о случившемся вчера.
Но какие тут могли быть размышления? Пустая пивная бутылка на столе факт очень неприятный. Получается, что обезьяна все-таки была. Принесла бутылку, выпила ее. Оставила на столе. Никогда не слышал, чтобы галлюцинации оставляли после себя пустые бутылки. Значит, настоящая обезьяна?
Еще один неплохой вариант – я сам принес бутылку в комнату. Так сказать, во время припадка. Принес и все свалил на обезьяну.
В общем, все то же, что и вчера. Ни одного нового предположения. Ни одной новой мысли.
Я мрачно посмотрел на себя в зеркало. Затравленный взгляд. Плотно сжатые губы. Желваки играют. Типичный клиент психиатрической лечебницы.
– Неважно выглядишь, парень, – услышал я над ухом.
Оказывается, бармен уже все протер.
– Тяжелый день?
– Скорее, тяжелая ночь, – вяло ответил я.
Говорить с ним не особенно хотелось. Но молчать невежливо. Вик бы сказала ему «иди в задницу» и дело с концом. Я так не могу. Вот если вдруг решу покончить жизнь самоубийством, тоже начну говорить и делать все, что хочу.
Тот, кто решил наложить на себя руки, имеет кучу льгот. Ему чихать на мелкие неприятности и правила хорошего тона. Ему вообще на все чихать. Можно не волноваться из-за выволочки на работе. Можно сказать незнакомому человеку «иди в задницу». Можно не думать о том, что виски вредно для здоровья. Много чего можно. Даже из-за глюков можно не переживать. Зеленая улица… И есть только одно обязательство – нужно разнести свою башку из дробовика Mossberg 590 «Compact Cruiser». Но это мелочи…
– Судя по твоему виду, дело не в шустрой подружке, – хмыкнул негр.
– Да уж…
Почему бы ему не протереть еще что-нибудь?
– Еще виски?
Я посмотрел на свой стакан. Он был пуст. Ничего себе…
– Да, пожалуй.
– На подходе.
Позвякивание льда, бульканье, стук донышка о стойку.
– Большие проблемы? – спросил бармен.
– Не то чтобы очень, – уклончиво ответил я. Не рассказывать же ему об обезьяне.
– Знаешь, в чем особенность больших проблем, приятель? Они всегда решаются сами, эти сучки. Чем больше проблема, тем меньше тебе нужно суетиться. Такая вот хитрость, парень.
– Оригинально.
– Не веришь?
Я пожал плечами.
– Вот увидишь, твоя проблема решится сама собой. Тебе и делать ничего не придется. Главное не грузиться.
– Не думаю, что все так просто. Есть и такие вещи, которые сами по себе никуда не исчезают.
– Например? – поднял бровь негр.
– Например, сумасшествие.
– Ты не похож на чокнутого.
– Я и не говорю про себя, – беззастенчиво соврал я. – Вы сказали: «Например?» Я привел пример.
Негр недоверчиво посмотрел на меня.
– Ну так вот, – продолжил я, – Если у человек поехала крыша, вряд ли это пройдет само собой. Скорее, наоборот. Болезнь будет только прогрессировать. Но даже если случится чудо, и он выздоровеет сам по себе, все равно будет всю жизнь помнить, что однажды…
Я осекся. Слишком много болтаю. Во всем виноват виски.
– Однажды он увидел нечто такое, что нормальный человек видеть не должен, – закончил за меня бармен. – Так? Можешь ничего не говорить. Вижу, что так. И что же это было?
Я молчал, глядя в стакан.
– Да валяй, рассказывай. Не стесняйся, я всего лишь старый ниггер. Со мной можно не церемониться. Так что же ты увидел этой ночью?
– Обезьяну, – выпалил я.
– Обезьяну?
– Да.
– И что она делала?
Тот же вопрос задала Вик. Почему все уверены, что обезьяна должна была что-то делать. Как будто одного ее присутствия в городской квартире недостаточно.
– Пила пиво. Прямо из бутылки.
– Пиво? Из бутылки?
Негр расхохотался. Зубы у него были редкие и желтые. Но смеялся он заразительно. Донельзя заразительно. Я не выдержал и усмехнулся. А ведь действительно смешно. Если бы это все произошло не со мной…
– Да-а, – отсмеявшись, протянул бармен. – Обезьяна, лакающая пиво из бутылки! Такое дерьмо и в самом деле не каждый может увидеть… – Он немного помолчал. – И ты, конечно, уверен, что у тебя поехала крыша?
– Что-то вроде, – признался я. Что уж теперь скрывать…
Как же он ловко все из меня вытянул!
– Брось, – серьезно сказал негр. – Знаешь, что я тебе скажу, паренек?
Он наклонился ко мне, его дыхание защекотало ухо.
– Беспокоиться будешь, когда она заговорит с тобой, – шепотом сказал он.
– Кто? Обезьяна?
Он кивнул.
Я почувствовал, что мой желудок опять, как тогда, ночью, подкатывает к горлу.
– С чего вы взяли, что она заговорит? Думаете, я свихнулся окончательно?
– Я ничего не думаю. Я просто сказал: когда она заговорит с тобой, тогда и будешь делать в штаны. Еще виски?
– Да.
Я был уже порядочно пьян. Но остановиться не мог.
– На подходе.
– И все-таки! Вы что, знаете что-то про эту обезьяну?
– Да ничего я не знаю.
– Хорошо. Сформулирую вопрос по-другому… «Когда» она заговорит или «если» она заговорит?
– Тебе виднее. Это же твой глюк, не мой… Держи стакан.
Я машинально отхлебнул виски. Мысли путались. То ли из-за алкоголя, то ли из-за слов негра. Я подумал, что если обезьяна заговорит, обмороком дело не кончится. Как бы не наделать в штаны…
Вот интересно: я уже сошел с ума, или только собираюсь сойти, из-за этой обезьяны? То есть встреча с обезьяной результат помешательства? Или помешательство будет результатом встречи с обезьяной?
Хотя, «интересно» – не совсем подходящее слово.
Как же я пьян…
– Странно, я даже не знал, что на этой улице есть бар, – сказал я. – Правда, живу я здесь недолго. Полугода нет. Давно здесь бар?
– Сколько себя помню. Его открыл еще мой отец.
– Да? Почему же я его не видел? Даже улицы этой не замечал…
Когда я выпью, всегда так. Приходит в голову какой-нибудь пустяк и застревает там. Никак от него не избавиться. Как жила в зубах.
– Некоторые вещи попросту не хотят, чтобы их видели до поры до времени.
– Бар-невидимка, – пробормотал я.
– Что-то вроде. То же и с твоей обезьяной. Может быть, она всегда была рядом. Но решила показаться на глаза именно сейчас. И вот ты уверен, что по уши в дерьме.
– Вы знаете, если бы я не был так пьян, я бы решил, что у нас получается очень странный разговор.
Язык у меня заплетался.
– Значит… Решила показаться? Интересная мысль… Но почему?
– Тебе лучше знать, – ответил бармен.
– Вик… – это я сказал себе под нос.
Но негр кивнул.
– Может быть…
– Вы знаете Вик?
– Нет. Но могу догадаться, что это телка, которая устроила тебе кислый вечерок. Скорее всего, она заставила тебя задуматься о чем-то таком, о чем раньше ты не думал. Ты задумался. И пришла обезьяна. Все очень просто. Если немного подумать, можно решить любую задачу… – И спохватившись, добавил: – Такое вот дерьмо, приятель.
– Обезьяны не приходят по ночам и не пьют пиво из бутылки…
– Просто ты ее раньше не видел. Точнее, она от тебя пряталась.
– Чушь.
– Если тебе больше нравится считать себя чокнутым, дело твое.
– Не нравится. Но есть реальность… Есть какие-то правила… Нормы. Если я вижу то, чего не может быть, я ненормален.
– Мой бар ты тоже раньше не видел. Теперь ты сидишь здесь и пьешь виски. Тоже глюк?
Как же я пьян! К чему весь этот разговор? Что я вообще здесь делаю?
Напиваюсь. Кажется, именно это я собирался сделать. И мне это удалось. Я парень, который делает то, что хочет. Крутой сукин сын.
Надо же, как качается табуретка!..
Я навалился на стойку.
– Еще виски?
– Угу.
– На подходе. До дома сможешь дойти?
– Конечно… Наверное. Честно говоря, не очень хочу туда идти. Боюсь… – Мне действительно было страшно. Я надеялся, что алкоголь притупит все чувства, но страх неуклюже ворочался внутри.
Сколько еще стаканов мне понадобится, чтобы избавиться от него? Ноги откажут быстрее.
– Ты боишься думать, что у тебя поехала крыша. Ведь сама по себе обезьяна – животное не страшное. Вот если бы к тебе пришел крокодил… Вот это было бы настоящее дерьмо.
Непонятно было, издевается бармен или говорит серьезно. Я решил пока не обижаться. В конце концов, я бы тоже поострил на его месте.
– Мне от этого не легче.
– Понимаю, – кивнул негр. – Есть выход – подружиться со своими страхами. Попробуй угостить обезьяну бананом.
Смешно. Угостить обезьяну бананом. Очень смешно.
– Хороший у вас бар, – сказал я. – Давным-давно я хотел иметь такой же. Стоять за стойкой, протирать стаканы и учить других жизни.
Я хихикнул. Хихиканье получилось донельзя глупым.
– И что, – поднял бровь негр, – Не сложилось?
– Не сложилось. Правда, не слишком-то я и пытался. Так, юношеские мечты. Глупость. Даже смешно вспоминать… Где у вас туалет?
Негр ткнул пальцем в дверь справа от стойки. Дверь с иллюминатором. Оригинально.
В туалете было тихо и чисто. Отличное место. Сделав свои дела, я прислонился лбом к холодной стене. В голове шумело. Там бесновалась целая стая обезьян. Обезьянья вакханалия. Кошмар.
Пора заканчивать с виски.
Но уходить из бара я не хотел. Здесь я чувствовал себя в безопасности. Негр, конечно, странный тип. Но странность – это не преступление.
Вик тоже странная… Вик. Интересно, что она сейчас делает? Читает очередную муть. Как лучше наложить на себя руки. «Краткое пособие для самоубийц». Может, все же стоит с ней переспать? Сейчас бы я с ней переспал…
Как же я пьян!
На табуретку я взгромоздился с трудом. Она так и норовила выскользнуть из-под меня. Но все-таки я ее оседлал. Я же говорил, что я крутой сукин сын.
– Эй, парень, не хочешь кофе? – сказал негр, внимательно следя за моими гимнастическими упражнениями.
– Угу.
– Ты крепко набрался.
– М-м-м…
– Пей кофе и иди домой.
– Н-не хочу… Боюсь. Ладно… Сейчас пойду. Вик… Она хочет отравиться. Или повеситься. Ну, что-то в этом духе… Я не верю. А вдруг так оно и есть? Что мне делать? Еще и обезьяна эта… Маска. У Вик лицо превращается в маску. Жуткое зрелище. И время останавливается. Все замирает… Когда выглядывает маска… Вик, маска, обезьяна… Что за чертовщина, а?
Негр молчал. Опять принялся протирать стаканы.
Глаза у меня закрывались сами собой. Кофе не помогал. Наоборот, обезьяны в голове распоясались окончательно. Я понял, что если хочу ночевать дома, надо идти прямо сейчас. Вот сейчас встать и идти.
Я сполз с табуретки. Сунул руку в карман. Вытащил кошелек. Фукудзава Юкити [15]подмигнул мне, когда я доставал деньги.
– До свидания, – промычал я. – Было очень приятно с вами побеседовать. Спасибо.
– Не за что, парень. Удачи тебе. Дорогу найдешь?
Я кивнул. От кивка замутило.
– Заходи еще.
Я направился к двери. Человек за дальним столиком по-прежнему спал. Когда я взялся за ручку двери, он вдруг поднял голову. Меня спасло от позора то, что я был зверски пьян. Иначе я бы заверещал. А так лишь тихо пискнул. Как мышь. Чертовски пьяная мышь.
Широко ухмыляясь, из-за стола на меня смотрела точная копия бармена.
– Заходи еще, – сказала копия, – Для тебя бар будет открыт. И угости обезьяну бананом.
Я оглянулся на стойку. Первый (или второй?) негр невозмутимо протирал очередной стакан.
Я выпал за дверь. В спину ударил хриплый хохот.
На улице встретили темнота, свежий воздух и дождь. Стало чуть легче.
Я вышел из узенького проулка. Огни, суетящиеся люди-грибы, снующие туда-сюда машины. Все как всегда. Нормальный привычный мир. Виски сделал его чуть ярче и шумнее. Но мир был настоящим.
Дома я принял душ и кое-как дотащился до кровати. Заснул, по-моему, еще по пути.
Если обезьяна и приходила в эту ночь, она здорово разочаровалась. На нее никто не обратил внимания.
Вечер следующего дня я решил провести дома. Меня тянуло в тот бар. Именно поэтому после работы я проиграл пару тысяч в патинко, а потом пошел домой. Заказал себе по телефону суси с тунцом, открыл бутылку пива и сел перед телевизором. Пора немного отдохнуть. Мне не помешал бы отпуск. Хотя бы несколько дней. Чтобы привести мысли и нервы в порядок. Но об этом можно только мечтать.
Конечно, если дело зайдет слишком далеко, придется рискнуть. Лучше потерять работу, чем голову. После психушки найти приличное место будет невозможно. Но это на крайний случай. Надеюсь, его не будет.
Скорее всего, во всем виновата усталость. Организм изнашивается. Нервы изнашиваются. Я изнашиваюсь. Иногда я напоминаю себе старую затертую куртку. Все расползается по швам. Но я пытаюсь сохранить товарный вид. Потому что иначе – свалка. Разница в том, что куртку можно снять. А куда девать себя?
Я все чаще начинаю думать, что жизнь убивает. То есть так оно, конечно, и есть. Я не изобрел порох. Но одно дело – знать. И совсем другое – чувствовать это.
Проблема вовсе не в том, что отпущенные часы тают, как снег на ладони. Нагрузка. Вот в чем проблема. Жизнь высасывает силы. Она требует напряжения. Требует бесконечных усилий. Ни один механизм не может долгое время работать на пределе. Он попросту ломается. Но для машины возможна эксплуатация в щадящем режиме. Жизнь щадящего режима не знает.
Я изнашиваюсь. Каждый новый день выжимает из меня все, что можно. Максимальное количество оборотов в гонке за эфемерной штукой, которая называется модный стиль жизни.
В десять вечера зазвонил телефон. Я сделал громче звук у телевизора. Телефон надрывался минуты три. Потрясающая настойчивость. Наконец, кому-то надоело слушать гудки.
Я снова уткнулся в телевизор. Об убитой девочке больше не говорили. Еще бы. Убийца известен, девочка мертва, выводы сделаны. Скучно. Зато все каналы подняли страшный шум из-за бракованной партии покемонов. Внутри мягких игрушек обнаружили швейные иглы. То ли брак, то ли чья-то хулиганская выходка.
Только я начал вникать в проблемы продавцов и владельцев игрушечных магазинов, как снова зазвонил телефон. Он дал звонков десять, после которых я выдернул шнур из розетки. Сегодня мне нужен отдых. Нормальный тихий вечер.
Пара бутылок пива. Легкий ужин. Ранний сон. Вот мой план на сегодня. Никаких разговоров, никаких книг, никаких мыслей.
Покончив с пивом и суси, я еще немного пощелкал пультом. Ничего интересного по телевизору. Сплошные покемоны.
Я выключил телевизор. В комнате стало тихо. Так тихо, что слышен разговор соседей за стеной. Если бы я прислушался, даже смог бы разобрать слова.
Полная тишина. Дождь и тот стих.
Делать было абсолютно нечего. Пора ложиться спать. Но вместо того, чтобы отправиться в душ, я продолжал сидеть в кресле. Как будто тишина и темнота загипнотизировали меня.
Ни одной мысли в голове. Когда-то, еще в институте, я серьезно занимался кендо. Скорее, из-за желания как-то выделиться. Мои приятели играли в бейсбол и футбол. А я отдавал дань традициям. Впрочем, одно время мне это занятие даже нравилось.
В кендо главное не техника владения мечом, а состояние духа-разума. Важен абсолютный внутренний покой. Отсутствие мыслей. Полное молчание. Только в таком состоянии можно рассчитывать на победу.
Его-то мне достичь и не удавалось. Я все время о чем-то думал. Мелькнет мысль, ухватишься за нее, начинаешь раскручивать. В этот момент противник наносит удар. И все. Проигрыш.
А вот сейчас получилось. Ненадолго. Как только все мысли исчезли, я тут же начал думать об этом. Но все равно, было хорошо сидеть так, в тишине и темноте. И позволить мыслям течь туда, куда они хотят.
Наверное, я ждал чего-то. Если уж быть совсем точным, ждал обезьяну. Страха не было. Только любопытство. Мне нужно еще раз посмотреть на нее. Убедиться в том, что она действительно существует. Пусть даже и в моем сознании. Одно дело – одноразовый глюк, и совсем другое – навязчивое видение. Не так обидно.
Я ждал долго. Так долго, что от сидения затекла спина и шея. Но ничего не происходило. По-прежнему было тихо и темно. Голоса соседей смолкли. Видимо, решили свою проблему. Парень не выбивал свой футон. Надо будет завтра посмотреть, идет ли он на службу…
Наконец, мне надоело таращиться в темноту. Я встал и потянулся.
Потом принял душ, лег в кровать и уснул. И спал спокойно до самого утра.
На следующий день я почувствовал себя другим человеком. Образцовый служащий. Трудовой муравей. Вежливый, дисциплинированный, трудолюбивый, аккуратный. Идеальный винтик. Именно на таких и держится весь механизм. Механизм получения денег из воздуха, их переработки и последующей утилизации.
После работы я забежал перекусить в якиторию, потом отправился в Гиндзу. [16]В Ханкю [17]купил себе новый галстук и несколько пар носков.
И поехал домой. Настроение было приподнятое. Даже дождь не казался таким мокрым. Странно, ведь ничего особенного сегодня не произошло. День как день.
Так всегда. Своя жизнь кажется скучной до оскомины. Из всех развлечений – пачинко, телевизор, выпивка. Для острых ощущений – боевики или фильмы ужасов. Из всех проблем – как заработать деньги и как их потратить.
Но стоит случайно влезть в какую-нибудь историю, и то, что раньше вызывало тоску, кажется таким милым и желанным.
Думая так, я подошел к двери своей квартиры. И понял, что рано радовался возвращению своей мирной жизни.
Глава 6
На полу, прислонившись к моей двери сидела Вик. Глаза закрыты. В ушах наушники плеера. «My favorit game» the Cardigans – это услышал даже я.
Рядом с ней лежит рюкзак. Уж не с вещами ли она ко мне?.. Те же дурацкие штаны. Если она вдруг их переоденет, я ее не узнаю.
Интересно, видели ее соседи?
Вик почувствовала меня. Открыла глаза. Нажала паузу на плеере. Сняла наушники.
– Ну, – сказала она, глядя снизу вверх, – и как это понимать?
– Ты не могла бы встать? Мне нужно открыть дверь.
Она поднялась с таким видом, будто ее согнали с трона.
Я открыл дверь.
– Заходи.
Ни слова не говоря, она подхватила рюкзак и зашла в квартиру. И на том спасибо. Не хватало только сцен на глазах у соседей.
В комнате она тут же забралась с ногами в кресло. Нахохлилась, обхватила колени руками. Наверное, ждала от меня объяснений и извинений.
– Выпить хочешь? – спросил я.
– Нет.
Я пожал плечами, сел на диван и включил телевизор.
Какое-то время мы безразлично следили за картинками на экране. Во всяком случае, я не мог вникнуть в происходящее. Не знаю, как Вик. Вряд ли ее занимали новости. По-моему, ее вообще не интересует ничего, кроме собственных идей. Ограниченность или цельность? Две стороны одной монеты. Как повернуть.
– Может, все-таки объяснишь, куда ты пропал на два дня? – спросила Вик.
Металл в голосе. Острота. Можно нарезать сасими.
– Никуда я не пропадал. Просто не хотелось ни с кем разговаривать.
– Мне нужна была твоя помощь.
– Я все равно не смог бы тебе ничем помочь. Был не в форме.
– Что там за шутки про обезьяну?
– Долго рассказывать.
– Как хочешь… Выключи телевизор, – она взъерошила волосы.
– Пожалуйста?
– Придурок. Пожалуйста.
Вот так, понемногу, мне удастся научить ее вежливости.
– «Придурок» – явно лишнее в этой связке, – сказал я.
И нажал кнопку на пульте. Экран мигнул и погас. За стенкой опять послышались голоса соседей. О чем можно столько болтать? Боязнь молчания, страх тишины. У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Мы шумоголики. Без инъекции звука у нас начинается ломка. Когда-то деды могли в полной тишине созерцать цветущую сливу. Теперь мы запятнали честь древнего самурайского рода. Предки из дома Тайра заклеймили бы нас позором. Они были ближе к смерти. Они были ближе к истинному пониманию жизни. Мы не хотим этой близости. Она нам неприятна, как мысль о сексе со старухой. Мы просто болтаем или включаем на полную громкость радио. Это приносит нам успокоение.
– Мне нужна твоя помощь, – произнесла Вик. Я уловил в ее тоне напряжение.
– Ты сказала «была нужна помощь». Мне показалось, что ты справилась без меня.
– Тебе очень, очень, о-о-очень много чего кажется, – скривила она губы. – Сделай мне кофе.
– Пожалуйста?
– Ох, как же ты меня достал… Пожалуйста.
Я сходил на кухню и сварил кофе. В этом деле главное помол. Чтобы не слишком крупный и не слишком мелкий. Если смолоть правильно, можно больше ни о чем не заботиться. Кофе получится что надо.
С двумя чашками в руках я вернулся в комнату. Вик опять не было в этом мире. Лицо начало превращаться в маску. Не дожидаясь, пока произойдет то же, что в ресторане, я протянул ей чашку.
– Пей. И перестань уходить в себя, когда я рядом. У тебя лицо напоминает маску в такие моменты. Жуть.
– Что? – очнулась Вик.
– Какая помощь тебе нужна?
Она глотнула кофе и посмотрела на будильник на моем столе. Я тоже посмотрел. Девять вечера. Хорошо бы разделаться с ее делами до полуночи.
– Хороший кофе, – сказала она.
– Стараюсь.
– Хорошая квартира. Чисто, уютно, все продумано…
– Спасибо.
– Ты всегда все делаешь хорошо?
– Во всяком случае, стремлюсь к этому. Иначе и затевать ничего не стоит. Какой смысл делать что-нибудь кое-как? Но главное здесь не сделать хорошо, а стремиться к этому. Пусть даже получится из рук вон плохо. Но если по-настоящему пытался – время не потрачено впустую. Вот так. Но это моя философия. У других все может быть иначе.
Вик прихлебывала кофе. На лице у нее скука. Я показался себе занудным стариком. Очень правильным, скучным стариком.
На сколько лет я ее старше? Судя по виду, ей не больше двадцати пяти. Значит, разница пять-шесть лет. Ерунда, в сущности. Но порой мне кажется, что мы принадлежим к разным поколениям. Либо мое время прошло, либо ее время еще не наступило.
– А вот у меня всегда все шло наперекосяк, – вдруг сказала Вик.
Я был уверен, что она уже думает о другом.
– С самого начала… При рождении пуповина обвилась вокруг шеи. Меня еле спасли. Наверное, это и была моя судьба – умереть, толком и не родившись. Врачи обманули ее. И теперь мне кажется, что я занимаю чужое место. Меня не должно быть в этом мире. Но я есть. Быть может, из-за этого пострадал кто-то другой. Ему пришлось уйти… Конечно, сумасшедшая мысль. Но она не оставляет меня со школы. Очень тяжело жить, зная, что занимаешь чужое место, Котаро. Мне кажется, что потому-то у меня так хорошо получается быть невидимой. Меня не замечает сам мир, в планах которого не было девушки по имени Вик. Случилась ошибка. Я осталась, но план не изменился. Я – ошибка в системе. Лишняя деталь. Для меня не было предусмотрено подруг, любимого, зверька какого-нибудь. Ведь чтобы в твоей жизни кто-то появился, линии судеб должны пересечься. А моя линия ни с чем пересечься не может. Просто потому, что ее нет. Она оборвалась еще там, в родильной палате. Линия судьбы оборвалась, а я осталась. Без всякой судьбы.
Рядом с ней лежит рюкзак. Уж не с вещами ли она ко мне?.. Те же дурацкие штаны. Если она вдруг их переоденет, я ее не узнаю.
Интересно, видели ее соседи?
Вик почувствовала меня. Открыла глаза. Нажала паузу на плеере. Сняла наушники.
– Ну, – сказала она, глядя снизу вверх, – и как это понимать?
– Ты не могла бы встать? Мне нужно открыть дверь.
Она поднялась с таким видом, будто ее согнали с трона.
Я открыл дверь.
– Заходи.
Ни слова не говоря, она подхватила рюкзак и зашла в квартиру. И на том спасибо. Не хватало только сцен на глазах у соседей.
В комнате она тут же забралась с ногами в кресло. Нахохлилась, обхватила колени руками. Наверное, ждала от меня объяснений и извинений.
– Выпить хочешь? – спросил я.
– Нет.
Я пожал плечами, сел на диван и включил телевизор.
Какое-то время мы безразлично следили за картинками на экране. Во всяком случае, я не мог вникнуть в происходящее. Не знаю, как Вик. Вряд ли ее занимали новости. По-моему, ее вообще не интересует ничего, кроме собственных идей. Ограниченность или цельность? Две стороны одной монеты. Как повернуть.
– Может, все-таки объяснишь, куда ты пропал на два дня? – спросила Вик.
Металл в голосе. Острота. Можно нарезать сасими.
– Никуда я не пропадал. Просто не хотелось ни с кем разговаривать.
– Мне нужна была твоя помощь.
– Я все равно не смог бы тебе ничем помочь. Был не в форме.
– Что там за шутки про обезьяну?
– Долго рассказывать.
– Как хочешь… Выключи телевизор, – она взъерошила волосы.
– Пожалуйста?
– Придурок. Пожалуйста.
Вот так, понемногу, мне удастся научить ее вежливости.
– «Придурок» – явно лишнее в этой связке, – сказал я.
И нажал кнопку на пульте. Экран мигнул и погас. За стенкой опять послышались голоса соседей. О чем можно столько болтать? Боязнь молчания, страх тишины. У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Мы шумоголики. Без инъекции звука у нас начинается ломка. Когда-то деды могли в полной тишине созерцать цветущую сливу. Теперь мы запятнали честь древнего самурайского рода. Предки из дома Тайра заклеймили бы нас позором. Они были ближе к смерти. Они были ближе к истинному пониманию жизни. Мы не хотим этой близости. Она нам неприятна, как мысль о сексе со старухой. Мы просто болтаем или включаем на полную громкость радио. Это приносит нам успокоение.
– Мне нужна твоя помощь, – произнесла Вик. Я уловил в ее тоне напряжение.
– Ты сказала «была нужна помощь». Мне показалось, что ты справилась без меня.
– Тебе очень, очень, о-о-очень много чего кажется, – скривила она губы. – Сделай мне кофе.
– Пожалуйста?
– Ох, как же ты меня достал… Пожалуйста.
Я сходил на кухню и сварил кофе. В этом деле главное помол. Чтобы не слишком крупный и не слишком мелкий. Если смолоть правильно, можно больше ни о чем не заботиться. Кофе получится что надо.
С двумя чашками в руках я вернулся в комнату. Вик опять не было в этом мире. Лицо начало превращаться в маску. Не дожидаясь, пока произойдет то же, что в ресторане, я протянул ей чашку.
– Пей. И перестань уходить в себя, когда я рядом. У тебя лицо напоминает маску в такие моменты. Жуть.
– Что? – очнулась Вик.
– Какая помощь тебе нужна?
Она глотнула кофе и посмотрела на будильник на моем столе. Я тоже посмотрел. Девять вечера. Хорошо бы разделаться с ее делами до полуночи.
– Хороший кофе, – сказала она.
– Стараюсь.
– Хорошая квартира. Чисто, уютно, все продумано…
– Спасибо.
– Ты всегда все делаешь хорошо?
– Во всяком случае, стремлюсь к этому. Иначе и затевать ничего не стоит. Какой смысл делать что-нибудь кое-как? Но главное здесь не сделать хорошо, а стремиться к этому. Пусть даже получится из рук вон плохо. Но если по-настоящему пытался – время не потрачено впустую. Вот так. Но это моя философия. У других все может быть иначе.
Вик прихлебывала кофе. На лице у нее скука. Я показался себе занудным стариком. Очень правильным, скучным стариком.
На сколько лет я ее старше? Судя по виду, ей не больше двадцати пяти. Значит, разница пять-шесть лет. Ерунда, в сущности. Но порой мне кажется, что мы принадлежим к разным поколениям. Либо мое время прошло, либо ее время еще не наступило.
– А вот у меня всегда все шло наперекосяк, – вдруг сказала Вик.
Я был уверен, что она уже думает о другом.
– С самого начала… При рождении пуповина обвилась вокруг шеи. Меня еле спасли. Наверное, это и была моя судьба – умереть, толком и не родившись. Врачи обманули ее. И теперь мне кажется, что я занимаю чужое место. Меня не должно быть в этом мире. Но я есть. Быть может, из-за этого пострадал кто-то другой. Ему пришлось уйти… Конечно, сумасшедшая мысль. Но она не оставляет меня со школы. Очень тяжело жить, зная, что занимаешь чужое место, Котаро. Мне кажется, что потому-то у меня так хорошо получается быть невидимой. Меня не замечает сам мир, в планах которого не было девушки по имени Вик. Случилась ошибка. Я осталась, но план не изменился. Я – ошибка в системе. Лишняя деталь. Для меня не было предусмотрено подруг, любимого, зверька какого-нибудь. Ведь чтобы в твоей жизни кто-то появился, линии судеб должны пересечься. А моя линия ни с чем пересечься не может. Просто потому, что ее нет. Она оборвалась еще там, в родильной палате. Линия судьбы оборвалась, а я осталась. Без всякой судьбы.