Страница:
ГЛАВА XXII О том, что порядок судебной юрисдикции установился еще до конца
второй династии
Утверждали, будто в период смут при второй династии вассалы могли присвоить себе право суда в своих феодах. Те. кто так говорил, предпочли обобщение исследованию; конечно, легче было сказать, что вассалы вовсе не владели, чем установить, каким образом они владели. Но право суда не было результатом захвата: оно ведет свое начало от древнейших установлении, а не от их распада. "Кто убьет свободного человека, - говорится в законе баварцев, - тот уплатит композицию его родственникам, если таковые окажутся; если же их не будет, то - герцогу или тому, кому убитый препоручил себя во время своей жизни". Известно, что значило препоручать себя за получение бенефиция. "Тот, у кого похитили раба, - говорит закон аллеманов, - отправится к государю, которому подчинен похититель, чтобы получить следуемую композицию". "Если сотник, - говорится в декрете Хильдеберта, - найдет вора не в своей, а в чужой сотне или в области наших верных, и не изгонит его оттуда, то он будет считаться виновным вместо вора или же должен будет очистить себя присягой". Из этого следует, что существовала разница между областью сотников и областью верных. Этот декрет Хильдеберта служит объяснением постановления Хлотаря от того же года, вынесенного по такому же случаю и при тех же обстоятельствах, и отличается от первого только способом выражения. Постановление называет ш 1ти1е то, что в декрете носит наименование /п {егпнтз тШеПитп по-зтгогит. Биньон и Дюканж, полагавшие, что т 1гие означало владение другого короля, впали в этом случае в заблуждение. В одном постановлении короля Италии Пипина, которое предназначалось столько же для франков, сколько для лангобардов, государь этот, определив наказание графам и другим королевским чиновникам за нарушение обязанностей при отправлении правосудия или за проволочку в решении дел, предписывает, чтобы в тех случаях, когда франк или лангобард, имея феод, не станет чинить суда, судья того округа, к которому он принадлежит, временно отстранял его от распоряжения феодом и на этот срок отправлял в нем суд сам или через поверенного, Один из капитуляриев Карла Великого доказывает нам, что короли не повсеместно взимали /гес1игп. Из другого капитулярия того же государя видно, что в то время уже существовали правила феодальных отношений и феодальные суды. Далее, капитулярий Людовика Благочестивого постановляет, что в тех случаях, когда владелец феода сам не чинит суда или препятствует в том другим, обращающиеся к нему за правосудием могут жить постоем в его доме, пока не последует решение их дела. Укажу еще на два капитулярия Карла Лысого: один от 861 года, в котором мы находим установление частных юрисдикции с их судьями и чиновниками; другой от 864 года, в котором государь этот различает собственные владения от владений частных лиц. Мы вовсе не знаем первоначальной уступки феодов, потому что феоды произошли от известного нам раздела земель между победителями. Поэтому нельзя доказать на основании первоначальных договоров, что право суда было с самого начала соединено с феодом. Но если в формулах, подтверждающих право на эти феоды или закрепляющих их за владельцами на вечные времена, мы находим, как было сказано, что они уже имели право суда, то необходимо признать, что это право суда принадлежало феоду по самой его природе и было одной из важнейших его прерогатив. Мы имеем больше памятников, указывающих на введение вотчинного церковного суда на церковной тероитории, чем памятников, свидетельствующих о действии того же вотчинного суда в бенефициях или феодах левдов или верных. Это объясняется двумя причинами: во-первых, большая часть дошедших до нас памятников была собрана и сохранена монахами в интересах их монастырей; во-вторых, церковные владения, образовавшиеся путем особых уступок и, так сказать, наперекор установленному порядку, предполагали существование соответствующих документов, тогда как уступка земель левдам, как следствие общего политического строя, делала ненужным получение, а тем более сохра.нение специальных документов. Часто даже случалось, что короли довольствовались при этом простой формой передачи посредством скипетра, как это можно видеть в жизнеописании св. Мавра. Но третья формула Маркульфа служит для нас достаточным доказательством того, что привилегия иммунитета, а следовательно, и суда была общей для представителей церкви и мирян, так как она была установлена для тех и других. То же следует сказать и об узаконении Хлотаря II.
ГЛАВА XXIII Общее понятие о книге аббата Дюбо "Установление французской
монархии в Галлии"
Прежде чем закончить эту книгу, я считаю полезным подвергнуть некоторому исследованию произведение аббата Дюбо, потому что мои понятия постоянно противоречат тем, которые он высказывает, так что если он нашел истину, то я ее не нашел. Это произведение ввело многих в заблуждение, потому что написано с большим искусством; потому что в нем постоянно предполагается то, что следует доказать; потому что, чем менее оно представляет доказательств, тем более дает вероятностей; потому что бесчисленное множество предположений выдается в нем за принципы и из них в виде заключения выводятся другие предположения. Читатель забывает о своих сомнениях и начинает верить, А так как колоссальная эрудиция автора выразилась не в его системе, а лишь в ряде подробностей, то ум отвлекается этими подробностями и не занимается более главным. К тому же такое множество исследований не позволяет думать, чтобы ничего не было найдено, Продолжительность путешествия заставляет думать, что цель его, наконец, достигнута. По, присмотревшись внимательно, находишь перед собой невероятных размеров колосса на глиняных ногах; и именно потому он так безмерно велик, что у него глиняные ноги. Если бы система аббата Дюбо была построена на прочной основе, ему незачем было бы доказывать ее на протяжении трех скучных томов; он нашел бы все, что ему было нужно, в самом предмете, не вдаваясь в беспрестанные поиски того, что лежит от него очень далеко, - сам разум включил бы эту истину в цепь других истин. История и наши законы сказали бы ему: "-Не берите на себя так много труда: мы будем свидетельствовать за вас".
ГЛАВА XXIV
Продолжение той же темы. Размышление по поводу основы системы
Аббат Дюбо хочет устранить всякое представление о том, что франки вошли в Галлию как победители. По его мнению, наши короли, призванные народами, просто заняли место римских императоров и получили их права. Утверждение это неприменимо ни к тому времени, когда Хлодвиг, войдя в Галлию, грабил и захватывал ее города, ни к тому, когда он, разбив римского наместника Сиагрия, покорил страну, которой тот управлял; оно может, следовательно, относиться только к тому времени, когда Хлодвиг уже завладел с помощью оружия значительной частью Галлии, после чего народ с любовью избрал его и призвал к владычеству над остальной страной. Недостаточно, чтобы он был принят, необходимо, чтобы он был призван: аббату Дюбо необходимо доказать, что народы предпочли власть Хлодвига власти римлян или власти своих собственных законов. Между тем римляне в той части Галлии, которая еще не была покорена варварами, делились, по мнению аббата Дюбо, на две группы: одни повиновались римским начальникам; другие же, принадлежавшие к арморийскому союзу, прогнали их, чтобы защищаться против варварских народов собственными силами и управляться собственными законами. Доказывает ли аббат Дюбо, что римляне, которые оставались еще подчиненными Риму, призвали Хлодвига? Нисколько. Доказывает ли он, что арморийская республика призвала Хлодвига или хотя бы заключила какой-либо договор с ним? И этого нет. Он не только ничего не может сказать нам о судьбе этой республики, но не может даже доказать ее существование; и хотя он прослеживает ее со времени Гонория до завоеваний Хлодвига и с удивительным искусством относит к ней все события того времени, ее совсем не видно у древних авторов. И действительно, одно дело доказать, опираясь па цитату из Зосимы, что при Гонории арморийская страна и другие галльские провинции восстали и образовали нечто вроде республики; а другое - обнаружить, что, несмотря на неоднократно производившееся умиротворение Галлии, арморийцы продолжали составлять отдельную республику, существовавшую до завоеваний Хлодвига. Между тем, чтобы установить свою систему, аббат Дюбо нуждался в очень сильных и очень точных доказательствах: когда мы видим, что завоеватель входит в государство и подчиняет себе значительную его часть благодаря своему могуществу и наси-лиям; что по прошествии некоторого времени вся страна оказывается в его руках и история не говорит, как это случилось, - есть сильное основание думать, что дело кончилось так же, как и началось. Если это положение остается недоказанным, очевидно, что вся система аббата Дюбо разрушается до самого основания, и каждый раз, как о.н будет делать какой-либо вывод, исходя из положения, что Галлия не была покорена франками, но что франки были призваны римлянами, положение это можно будет отвергнуть. Аббат Дюбо хочет доказать свое основное положение ссылкой на римские звания, которые были присвоены Хлодвигу; он утверждает, будто Хлодвиг наследовал своему отцу Хильде-рику в должности начальника войск. Но эта должность составляет его собственное изобретение. Письмо св. Ремигия к Хлод-двигу, на которое ссылается автор, содержит в себе лишь поздравление короля со вступлением его на престол- Когда цель документа известна, зачем приписывать ему другую, которой он не имеет? К концу своего правления Хл&двиг получил от императора Анастасия звание консула. Но какие права приобретал он этим званием, которое давалось всего на один год? Есть основание думать, говорит аббат Дюбо, что император Анастасий в том же дипломе сделал Хлодвига проконсулом. А я скажу, что есть основание думать, что он этого не сделал. По отношению к ни на чем не основанному положению авторитет отрицающего равносилен авторитету утверждающего. Кроме того. у меня есть и основание для отрицания: Григорий Турский, который говорит о консульстве, ничего не сообщает о проконсульстве; если бы предположение аббата Дюбо было справедливо, Хлодвиг не мог бы занимать эту должность более шести месяцев, так как он умер полтора года спустя после того, как был назначен консулом, а проконсульская должность не была наследственным званием. Наконец, когда Хлодвиг был назначен консулом и, если угодно, проконсулом, он был уже властелином монархии и все его права были прочно установлены. Другое доказательство, приводимое аббатом Дюбо, - это осуществленная императором Юстинианом передача всех имперских прав на Галлию детям и внукам Хлодвига. Я мог бы многое сказать по поводу этой передачи. О значении, которое придавали ей франкские короли, можно судить на основании того, как они исполнили ее условия. К тому же они были господами Галлии, ее признанными государями. Юстиниан не владел в ней ни пядью земли. Западная империя была уже давно уничтожена, а восточный император не имел на Галлию никаких прав, кроме прав представителя западного императора; это были права на права. Монархия франков была уже основана; новые порядки уже вступили в силу; взаимные отношения лиц и населявших монархию народов были приведены к соглашению; каждому пароду были даны свои законы, получившие даже письменную редакцию. Какое значение могла иметь эта посторонняя уступка прав уже установившемуся учреждению? Для чего понадобились аббату Дюбо разглагольствования всех этих епископов, которые среди беспорядка и смятения, среди полного разрушения государства и опустошений завоевания стараются льстить победителю? Что доказывает лесть, кроме слабости того, кто вынужден льстить? О чем свидетельствуют красноречие и поэзия, кроме умения применять эти искусства? Кого не удивит Григорий Турский, когда после рассказа об убийствах, совершенных Хлодвигом, он говорит, что бог тем не менее ежедневно поражал его врагов, потому что он ходил по путям божьим? Кто сомневается в том, что духовенство было очень радо обращению Хлодвига и что оно извлекло из этого большие выгоды? Но кто может, с другой стороны, сомневаться и в том, что народы подверглись всем бедствиям завоевания и что римское правительство уступило место правительству германцев? Франки не хотели, да и не могли все изменить; вообще говоря, редко кто из завоевателей был одержим этой манией. Но для того, чтобы все выводы аббата Дюбо были верны, необходимо, чтобы франки не только ничего не изменили у римлян, но еще и изменились сами. Следуя методу аббата Дюбо, я мог бы доказать, что греки вовсе не покорили Персии. Сначала я стал бы говорить о договорах, которые некоторые из их городов заключили с персами; я сказал бы о греках, которые были на жалованье у персов, подобно тому как франки были на жалованье у римлян; что если Александр вошел в страну персов, если он осадил, взял и разрушил город Тир, то это было частное дело, подобно победе над Сиагрием. Взгляните, как еврейский первосвященник выходит к нему навстречу; прислушайтесь к оракулу Юпитера Аммона; вспомните, что было предсказано о нем в Гордии; посмотрите, как все города выбегают, так сказать, к нему навстречу; как являются к нему толпою сатрапы и знать. Он одевается по-персидски; это - консульское одеяние Хлодвига. Разве Дарий не предлагал ему половину своего государства? Разве Дарий не был убит как тиран? Не оплакивают ли мать и жена Дария смерть Александра? Разве Квинт Курций, Арриан и Плутарх были современниками Александра? Не наградило ли нас книгопечатание познаниями, которых не доставало этим авторам? Такова история 689 Установления французской монархии в Галлии.
Гуго Капет могли быть дворянами только в том случае, если они происходили от римлян и саксов, т. е. от народов порабощенных? Аббат Дюбо основывает свое мнение на салических законах. Из этих законов, говорит он, ясно, что у франков вовсе не было двух сословий граждан. Они назначали композиции в двести солидов за смерть всякого франка без различия; но между римлянами различали королевского сотрапезника, римлянина-собственника и податного римлянина: за первого назначалась композиция в триста солидов, за второго - в сто, за третьего - только в сорок пять солидов. А так как в размерах композиций состоял главный признак различия сословий, то аббат Дюбо и заключил, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян - три. Удивительно, как эта самая ошибка аббата Дюбо не открыла ему его заблуждения. В самом деле, было бы очень странно, если бы сословие благородных у римлян, жившее под владычеством франков, получало более высокую композицию .и пользовалось большим значением, чем славнейшие из франков и величайшие из их предводителей. Можно ли поверить, чтобы народ-победитель проявлял так мало уважения к самому себе н так много - к народу, им побежденному? Кроме того, аббат Дюбо ссылается на законы других варваров, доказывающие, что у них имелись различные сословия граждан. Было бы очень странно, если бы франки составляли исключение из этого общего правила. Уж это одно должно было навести его на мысль, что он неверно понял или неверно применив тексты салического закона, что в действительности и было. Из этого закона мы узнаем, что композиция за смерть антрустиона, т. е. верного или вассала короля, составляла шестьсот солидов, а за римлянина, сотрапезника короля, - - только триста солидов. Там же находим, что композиция за смерть простого франка составляла двести солидов, а за простого римлянина - только сто. Кроме того, за податного римлянина, нечто вроде крепостного или вольноотпущенного, уплачивалась композиция в сорок пять солидов; но я не буду говорить о ней, как и о композиции за франка-крепостного или вольноотпущенного, так как здесь нет речи об этом третьем разряде. Что же делает аббат Дюбо? Он умалчивает о высшем общественном сословии у франков, т. е. о статье закона, относящейся к антрустионам, и затем, сравнивая простого франка, за смерть которого полагалась композиция в двести солидов, с римлянами так называемых ям трех сословий, за которых платились композиции различных размеров, он делает заключение, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян - три. Если у франков был только один класс граждан, то, казалось бы, и у бургундов не должно было быть иначе, так как их королевство составило одну из главнейших частей нашей монархии; между тем в их кодексах существуют три композиции: одна для бургундов и римлян из сословия благородных, другая для бургундов и римлян среднего состояния и третья для людей низшего состояния из обоих народов. Аббат Дюбо совсем не упомянул об этом законе. Нельзя не удивляться, когда видишь, как он уклоняется от наступающих на него со всех сторон противоречий. Заговорят ли о знати, сеньорах и дворянах, он отвечает, что то были частные, а не сословные различия, формы вежливости, а не юридические преимущества; что люди, о которых говорят, принадлежали к совету короля; что это даже могли быть римляне, но что во всяком случае у франков было только одно сословие граждан. б другой стороны, если говорится где-нибудь о франке низшего сословия, то он утверждает, что это крепостной. Так он толкует и декрет Хильдеберта. Считаю нужным дать некоторые пояснения по поводу этого декрета. Аббат Дюбо сделал его знаменитым, потому что воспользовался им с целью доказать два положения: во-первых, что все композиции, какие только мы находим в законах варваров, были лишь гражданскими возмещениями, дополнительными к телесным наказаниям, - положение, ниспровергающее все наши древние памятники; во-вторых, что все свободные люди подлежали прямому и непосредственному суду короля, чему опять-таки противоречит бесчисленное множество сочинений и авторитетов, которые знакомят нас с судебными порядками тех времен. В этом декрете, вынесенном в народном собрании, говорится, что если судья найдет заведомого вора, то, в случае если это будет франк (Ргапсиз), его следует отослать к королю; если же это будет лицо меньшего достоинства (с1еЬНюг региона), то - тут же повесить. Аббат Дюбо слово Ргапсиз переводит - свободный человек, а с1еЫ1юг регзопа - крепостной. Оставим на время в стороне слово Ргапсиз и начнем с рассмотрения, как следует понимать слова (1еЫ1юг региона, в буквальном "переводе - более слабое лицо. Я утверждаю. что на каждом языке всякое сравнение необходимо предполагает три степени: высшую, среднюю и меньшую. Если бы здесь речь шла только о свободных людях и крепостных, то сказали бы крепостной, а не более слабый человек. Таким образом, иеЬНюг региона вовсе не оаначает здесь крепостного человека, но человека, ниже которого должен стоять крепостной. Если так, 10 Ргапсиз будет означать не свободного, а могущественного человека. И слово Ргапсиз имеет здесь действительно этот смысл, потому что среди франков всегда находились люди, которые пользовались в государстве большим могуществом и с которыми судье или графу трудно было справиться. Объяснение это находится в согласии с большим числом капитуляриев, в которых приводятся случаи, когда преступников можно было отсылать на суд короля и когда этого нельзя было делать. В жизнеописании Людовика Благочестивого, написанном Теганом, говорится, что епископы были главными виновниками унижения этого государя - в особенности те из них, которые раньше были крепостными, и те, которые родились среди варваров. Теган обращается к Гебону, которого этот государь вывел из рабства и сделал реймским архиепископом, с такими словами: "Какую награду получил император за столько благодеяний! Он сделал тебя свободным, но не благородным; благородным он не мог тебя сделать, даровав тебе свободу". Эта речь, столь ясно доказывающая существование двух разрядов граждан, нисколько не затрудняет аббата Дюбо. Он отвечает так: "Это вовсе не значит, что Людовик Благочестивый не мог возвести Гебона в звание благородного. Гебон, как реймский архиепископ, принадлежал к высшему классу, стоявшему над благородными". Предоставляю читателю решить, сказано ли это в приведенном месте; пусть он сам судит, идет ли здесь речь о первенствующем значении духовенства сравнительно с дворянством. "Это место доказывает только, - продолжает аббат Дюбо, - что свободнорожденные граждане назывались людьми благородными; согласно общепринятым обычаям благородный и свободнорожденный человек долгое время означали одно и то же". Как! Только потому, что в новейшие времена некоторые буржуа получили звание благородных, цитата из жизнеописания Людовика Благочестивого становится применимой к этим людям? "Может быть также, - добавляет он, Гебон был рабом вовсе не у франков, а у саксов или у какого-либо другого германского народа, где граждане делились на несколько разрядов". Итак, по причине может быть аббата Дюбо следует считать, что у франков не было дворянства. Но он никогда еще не употреблял так некстати слово может быть. Мы сейчас видели, что Теган, говоря о епископах, которые противодействовали Людовику Благочестивому, различает тех, которые вышли из крепостных, "и тех, которые происходили от варваров. Гебон принадлежал к первым, а не к последним. К тому же я не понимаю, как можно говорить, что крепостной, как Гебон, мог быть саксом или германцем: крепостной не имеет семейства, а следовательно, и народности. Людовик Благочестивый отпустил Ге-бона на волю; а так как вольноотпущенники принимали закон своего господина, то и Гебон стал франком, а не саксом или германцем. Я нападал, теперь же стану защищаться. Мне скажут: сословие антрустионов, конечно, составляло особый разряд граждан, отличный от простых свободных; но так как феоды сначала были временными, а затем пожизненными, то и не могло образоваться наследственного дворянства за невозможностью присвоить прерогативы наследственному владению. Это самое возражение, несомненно, и внушило де Валуа мысль, что у франков был один разряд граждан, - мысль, которую заимствовал у него аббат Дюбо, чтобы затем исказить ее плохими доказательствами. Как бы то ни было, не аббат Дюбо мог сделать это возражение; иначе, признав существование трех разрядов- римского дворянства и звание королевского сотрапезника для первого из них, он не сказал бы, что звание это означало родовое дворянство более, чем означало его звание антрустиона. Но я должен дать прямой ответ. Антрустионы, или верные, были таковыми не потому, что имели феод; наоборот - им давали феод потому, что они были антрустпонами, или верными. Следует вспомнить, что я говорил в первых главах этой книги: они еще не владели в то время постоянно одним и тем же феодом, как это было впоследствии; но если они лишались одного феода, то взамен его им давали другой, так как феоды давались в зависимости от происхождения человека, так как они давались часто и в народных собраниях и, наконец, так как было столько же в интересах дворян получать их, как в интересах короля их давать. Эти роды отличались своим званием верных и преимущественным правом компенсации за феод. Я укажу в следующей книге, каким образом благодаря обстоятельствам того времени свободные люди могли иногда пользоваться этим великим преимуществом и, следовательно, вступать в сословие дворян. Этого не было во время Гонтрана и его племянника Хильдеберта, но это было при Карле Великом. Тем н.е менее, хотя со времен этого государя свободные люди не считались неспособными к владению феодом, отпущенные на волю крепостные, как это, повиднмому, следует из приведенной выше цитаты из Тегана, были совершенно лишены этого права. Аббат Дюбо, ссылающийся даже на Турцию с целью дать нам понятие о том, чем была древняя французская знать, быть может, заметит на это, что в Турции никогда не жаловались на предоставление почестей и дарование высоких званий людям низкого происхождения, как жаловались на это в царствование Людовика Благочестивого и Карла Лысого. Но на это не жаловались в эпоху Карла Великого, потому что этот государь всегда отличал старые роды от новых, чего не делали Людовик Благочестивый и Карл Лысый. Общество не должно забывать, что обязано аббату Дюбо многими превосходными сочинениями, и должно судить о нем по этим прекрасным его произведениям, а не по книге, о которой мы здесь говорим. В ней аббат Дюбо допустил большие ошибки, потому что больше имел в виду графа де Буленвилье, чем разрабатываемый предмет. Из всей моей критики я выведу одно размышление: если этот великий человек заблуждался, то чего только не могу опасаться я?
КНИГА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Теория феодального права франков в его отношении к
изменениям, происходившим в их монархии
ГЛАВА I
Изменения в должностях и феодах
Сначала графы посылались в округа только на один год. Но вскоре они сгали покупать право продления своей должности. Мы находим пример тому уже в царствование внуков Хлодвига. Некто Пеоннй, граф в городе Оксерре, послал сына своего Муммола с деньгами к Гоптрану, чтобы получить разрешение на дальнейшее пребывание п своей должности. Сын отдал эти деньги за себя и таким образом получил место отца. Короли уже тогда начинали торговать своими милостями. Хотя по законам королевства феоды и подлежали возврату, нх, однако, не давали и не отбирали назад по капризу или произволу. Предмет этот принадлежал обыкновенно к одному из главных вопросов, разрешаемых в народных собраниях. Само собой разумеется, что п в настоящем случае, как и в предыдущем, подкуп оказывал свое действие и что за деньги можно было продлить владение феодом, так же как и графством. Я покажу дальше, что кроме пожалований, делаемых государями на время, были такие, которые делались навсегда. Однажды двор задумал отменить сделанные ранее пожалования; это вызвало всеобщее недовольство, следствием которого был знаменитый в истории Франции переворот, начавшийся удивительным зрелищем казни Брунгильды. Прежде всего кажется непонятным, каким образом эта королева, дочь. сестра, мать столь многих королей, знаменитая еще теперь созданиями, достойными римского эдила или проконсула, одаренная от природы удивительной способностью к большим делам, обладающая достоинствами, которые так долго пользовались уважением, - каким образом могла она вдруг подвергнуться столь продолжительным, постыдным и жестоким мучениям по распоряжению короля, не пользовавшегося большим уважением у своего народа, - если только не предположить, что была какая-то особая причина нерасположения к ней со стороны самого народа. Хлотарь упрекал ее в смерти десяти королей; но между ними двое были убиты по его приказанию, а из остальных некоторые пали жертвой судьбы или злобы другой королевы, и народ, который позволил Фредегонде спокойно умереть в ее постели и даже воспротивился ее наказанию за ужасные преступления, мог бы. казалось, остаться равнодушным к преступлениям Брунгильды. Посадив на верблюда, ее возили перед всем войском: очевидно, войско было нерасположено к ней. Фредегар говорит, что Претории, любимец Брунгильды, отбирал имущество сеньоров н пополнял им казну; что он унижал дворянство и что никто не мог быть уверен в том, что он сохранит за собой свою должность. В войске был составлен против него заговор; и он был заколот кинжалом в собственной палатке. Брун-гнльда, мстя за его смерть или преследуя те же цели, становилась с каждым днем все более и более ненавистна народу. Хлотарь хотел царствовать один, был исполнен самых мстительных чувств; он был уверен, что погибнет, если только дети Брунгильды одержат верх. Поэтому он вступил в заговор против самого себя. Вследствие ли своей неспособности или потому, что его принуждали к тому обстоятельства, он выступил обвинителем Брунгильды и проявил на этой королеве пример жестокости. Душой заговора против Брунгильды был Варнахар. Ой был назначен майордомом Бургундии и потребовал от Хлотаря обязательства, что тот сохранит за ним это место до самой его смерти. Таким образом, майордом вышел из положения, в котором находились французские сеньоры, и власть эта начала становиться независимой от власти королевской. Более всего встревожило народ пагубное правление Брунгильды. Пока законы сохраняли свою силу, никто не мог жаловаться на отнятие у него феода, ибо закон не давал их навсегда; но когда раздачей феодов стали руководить алчность происки и подкупы, то поднялись жалобы на несправедливое отнятие того, что часто было приобретено не лучшим спосо-бом. Быть может, не было бы возражений против отнятия феодов, если бы к тому побуждали мотивы общественного блага. Но дело в том, что ссылались на общественное благо, и в то же время не скрывался подкуп; предъявлялись права казны, чтобы затем расточать казенное имущество по произволу; пожалования перестали быть наградой за оказанные или ожидаемые услуги. Руководствуясь порочными побуждениями, Брунгильда хотела исправить злоупотребления прежней испорченности. Ее прихоти вовсе не были прихотями слабого ума. Левды и высшие чины были уверены, что она их погубит, - и потому погубили ее. Без сомнения, мы располагаем далеко не всеми актами, обнародованными в то время, а сообщения хроник, составители которых знали об истории своего времени не более того, что знают в настоящее время сельские жители о нашей, отличаются крайней скудостью. У нас, однако, есть постановление Хлотаря, обнародованное на соборе в Париже с целью исправления злоупотреблений; из него видно,- что государь этот прекратил жалобы, вызвавшие переворот. С одной стороны. он подтверждает все пожалования, сделанные или подтвержденные его предшественниками; а сдругой постановляет, чтобы все отнятое у его лендов, или верных, было мм возвращено. Это не было единственной уступкой короля па том соборе. Он потребовал исправления всех нарушений привилегий духовенства и ограничил влияние двора на избрание епископов. Он также изменил фискальные порядки, отменив все вновь введенные повинности н все дорожные пошлины, установленные после смерти Гонтрана, Сигиберта и Хильперика; словом, он отменял все, что было сделано за время регентства Фредегонды и Брунгильды: он запретил, чтобы его стада паслись в лесах частных лиц. Мы сейчас увидим, что его преобразования этим еще не ограничились и были распространены на,гражданские дела,
второй династии
Утверждали, будто в период смут при второй династии вассалы могли присвоить себе право суда в своих феодах. Те. кто так говорил, предпочли обобщение исследованию; конечно, легче было сказать, что вассалы вовсе не владели, чем установить, каким образом они владели. Но право суда не было результатом захвата: оно ведет свое начало от древнейших установлении, а не от их распада. "Кто убьет свободного человека, - говорится в законе баварцев, - тот уплатит композицию его родственникам, если таковые окажутся; если же их не будет, то - герцогу или тому, кому убитый препоручил себя во время своей жизни". Известно, что значило препоручать себя за получение бенефиция. "Тот, у кого похитили раба, - говорит закон аллеманов, - отправится к государю, которому подчинен похититель, чтобы получить следуемую композицию". "Если сотник, - говорится в декрете Хильдеберта, - найдет вора не в своей, а в чужой сотне или в области наших верных, и не изгонит его оттуда, то он будет считаться виновным вместо вора или же должен будет очистить себя присягой". Из этого следует, что существовала разница между областью сотников и областью верных. Этот декрет Хильдеберта служит объяснением постановления Хлотаря от того же года, вынесенного по такому же случаю и при тех же обстоятельствах, и отличается от первого только способом выражения. Постановление называет ш 1ти1е то, что в декрете носит наименование /п {егпнтз тШеПитп по-зтгогит. Биньон и Дюканж, полагавшие, что т 1гие означало владение другого короля, впали в этом случае в заблуждение. В одном постановлении короля Италии Пипина, которое предназначалось столько же для франков, сколько для лангобардов, государь этот, определив наказание графам и другим королевским чиновникам за нарушение обязанностей при отправлении правосудия или за проволочку в решении дел, предписывает, чтобы в тех случаях, когда франк или лангобард, имея феод, не станет чинить суда, судья того округа, к которому он принадлежит, временно отстранял его от распоряжения феодом и на этот срок отправлял в нем суд сам или через поверенного, Один из капитуляриев Карла Великого доказывает нам, что короли не повсеместно взимали /гес1игп. Из другого капитулярия того же государя видно, что в то время уже существовали правила феодальных отношений и феодальные суды. Далее, капитулярий Людовика Благочестивого постановляет, что в тех случаях, когда владелец феода сам не чинит суда или препятствует в том другим, обращающиеся к нему за правосудием могут жить постоем в его доме, пока не последует решение их дела. Укажу еще на два капитулярия Карла Лысого: один от 861 года, в котором мы находим установление частных юрисдикции с их судьями и чиновниками; другой от 864 года, в котором государь этот различает собственные владения от владений частных лиц. Мы вовсе не знаем первоначальной уступки феодов, потому что феоды произошли от известного нам раздела земель между победителями. Поэтому нельзя доказать на основании первоначальных договоров, что право суда было с самого начала соединено с феодом. Но если в формулах, подтверждающих право на эти феоды или закрепляющих их за владельцами на вечные времена, мы находим, как было сказано, что они уже имели право суда, то необходимо признать, что это право суда принадлежало феоду по самой его природе и было одной из важнейших его прерогатив. Мы имеем больше памятников, указывающих на введение вотчинного церковного суда на церковной тероитории, чем памятников, свидетельствующих о действии того же вотчинного суда в бенефициях или феодах левдов или верных. Это объясняется двумя причинами: во-первых, большая часть дошедших до нас памятников была собрана и сохранена монахами в интересах их монастырей; во-вторых, церковные владения, образовавшиеся путем особых уступок и, так сказать, наперекор установленному порядку, предполагали существование соответствующих документов, тогда как уступка земель левдам, как следствие общего политического строя, делала ненужным получение, а тем более сохра.нение специальных документов. Часто даже случалось, что короли довольствовались при этом простой формой передачи посредством скипетра, как это можно видеть в жизнеописании св. Мавра. Но третья формула Маркульфа служит для нас достаточным доказательством того, что привилегия иммунитета, а следовательно, и суда была общей для представителей церкви и мирян, так как она была установлена для тех и других. То же следует сказать и об узаконении Хлотаря II.
ГЛАВА XXIII Общее понятие о книге аббата Дюбо "Установление французской
монархии в Галлии"
Прежде чем закончить эту книгу, я считаю полезным подвергнуть некоторому исследованию произведение аббата Дюбо, потому что мои понятия постоянно противоречат тем, которые он высказывает, так что если он нашел истину, то я ее не нашел. Это произведение ввело многих в заблуждение, потому что написано с большим искусством; потому что в нем постоянно предполагается то, что следует доказать; потому что, чем менее оно представляет доказательств, тем более дает вероятностей; потому что бесчисленное множество предположений выдается в нем за принципы и из них в виде заключения выводятся другие предположения. Читатель забывает о своих сомнениях и начинает верить, А так как колоссальная эрудиция автора выразилась не в его системе, а лишь в ряде подробностей, то ум отвлекается этими подробностями и не занимается более главным. К тому же такое множество исследований не позволяет думать, чтобы ничего не было найдено, Продолжительность путешествия заставляет думать, что цель его, наконец, достигнута. По, присмотревшись внимательно, находишь перед собой невероятных размеров колосса на глиняных ногах; и именно потому он так безмерно велик, что у него глиняные ноги. Если бы система аббата Дюбо была построена на прочной основе, ему незачем было бы доказывать ее на протяжении трех скучных томов; он нашел бы все, что ему было нужно, в самом предмете, не вдаваясь в беспрестанные поиски того, что лежит от него очень далеко, - сам разум включил бы эту истину в цепь других истин. История и наши законы сказали бы ему: "-Не берите на себя так много труда: мы будем свидетельствовать за вас".
ГЛАВА XXIV
Продолжение той же темы. Размышление по поводу основы системы
Аббат Дюбо хочет устранить всякое представление о том, что франки вошли в Галлию как победители. По его мнению, наши короли, призванные народами, просто заняли место римских императоров и получили их права. Утверждение это неприменимо ни к тому времени, когда Хлодвиг, войдя в Галлию, грабил и захватывал ее города, ни к тому, когда он, разбив римского наместника Сиагрия, покорил страну, которой тот управлял; оно может, следовательно, относиться только к тому времени, когда Хлодвиг уже завладел с помощью оружия значительной частью Галлии, после чего народ с любовью избрал его и призвал к владычеству над остальной страной. Недостаточно, чтобы он был принят, необходимо, чтобы он был призван: аббату Дюбо необходимо доказать, что народы предпочли власть Хлодвига власти римлян или власти своих собственных законов. Между тем римляне в той части Галлии, которая еще не была покорена варварами, делились, по мнению аббата Дюбо, на две группы: одни повиновались римским начальникам; другие же, принадлежавшие к арморийскому союзу, прогнали их, чтобы защищаться против варварских народов собственными силами и управляться собственными законами. Доказывает ли аббат Дюбо, что римляне, которые оставались еще подчиненными Риму, призвали Хлодвига? Нисколько. Доказывает ли он, что арморийская республика призвала Хлодвига или хотя бы заключила какой-либо договор с ним? И этого нет. Он не только ничего не может сказать нам о судьбе этой республики, но не может даже доказать ее существование; и хотя он прослеживает ее со времени Гонория до завоеваний Хлодвига и с удивительным искусством относит к ней все события того времени, ее совсем не видно у древних авторов. И действительно, одно дело доказать, опираясь па цитату из Зосимы, что при Гонории арморийская страна и другие галльские провинции восстали и образовали нечто вроде республики; а другое - обнаружить, что, несмотря на неоднократно производившееся умиротворение Галлии, арморийцы продолжали составлять отдельную республику, существовавшую до завоеваний Хлодвига. Между тем, чтобы установить свою систему, аббат Дюбо нуждался в очень сильных и очень точных доказательствах: когда мы видим, что завоеватель входит в государство и подчиняет себе значительную его часть благодаря своему могуществу и наси-лиям; что по прошествии некоторого времени вся страна оказывается в его руках и история не говорит, как это случилось, - есть сильное основание думать, что дело кончилось так же, как и началось. Если это положение остается недоказанным, очевидно, что вся система аббата Дюбо разрушается до самого основания, и каждый раз, как о.н будет делать какой-либо вывод, исходя из положения, что Галлия не была покорена франками, но что франки были призваны римлянами, положение это можно будет отвергнуть. Аббат Дюбо хочет доказать свое основное положение ссылкой на римские звания, которые были присвоены Хлодвигу; он утверждает, будто Хлодвиг наследовал своему отцу Хильде-рику в должности начальника войск. Но эта должность составляет его собственное изобретение. Письмо св. Ремигия к Хлод-двигу, на которое ссылается автор, содержит в себе лишь поздравление короля со вступлением его на престол- Когда цель документа известна, зачем приписывать ему другую, которой он не имеет? К концу своего правления Хл&двиг получил от императора Анастасия звание консула. Но какие права приобретал он этим званием, которое давалось всего на один год? Есть основание думать, говорит аббат Дюбо, что император Анастасий в том же дипломе сделал Хлодвига проконсулом. А я скажу, что есть основание думать, что он этого не сделал. По отношению к ни на чем не основанному положению авторитет отрицающего равносилен авторитету утверждающего. Кроме того. у меня есть и основание для отрицания: Григорий Турский, который говорит о консульстве, ничего не сообщает о проконсульстве; если бы предположение аббата Дюбо было справедливо, Хлодвиг не мог бы занимать эту должность более шести месяцев, так как он умер полтора года спустя после того, как был назначен консулом, а проконсульская должность не была наследственным званием. Наконец, когда Хлодвиг был назначен консулом и, если угодно, проконсулом, он был уже властелином монархии и все его права были прочно установлены. Другое доказательство, приводимое аббатом Дюбо, - это осуществленная императором Юстинианом передача всех имперских прав на Галлию детям и внукам Хлодвига. Я мог бы многое сказать по поводу этой передачи. О значении, которое придавали ей франкские короли, можно судить на основании того, как они исполнили ее условия. К тому же они были господами Галлии, ее признанными государями. Юстиниан не владел в ней ни пядью земли. Западная империя была уже давно уничтожена, а восточный император не имел на Галлию никаких прав, кроме прав представителя западного императора; это были права на права. Монархия франков была уже основана; новые порядки уже вступили в силу; взаимные отношения лиц и населявших монархию народов были приведены к соглашению; каждому пароду были даны свои законы, получившие даже письменную редакцию. Какое значение могла иметь эта посторонняя уступка прав уже установившемуся учреждению? Для чего понадобились аббату Дюбо разглагольствования всех этих епископов, которые среди беспорядка и смятения, среди полного разрушения государства и опустошений завоевания стараются льстить победителю? Что доказывает лесть, кроме слабости того, кто вынужден льстить? О чем свидетельствуют красноречие и поэзия, кроме умения применять эти искусства? Кого не удивит Григорий Турский, когда после рассказа об убийствах, совершенных Хлодвигом, он говорит, что бог тем не менее ежедневно поражал его врагов, потому что он ходил по путям божьим? Кто сомневается в том, что духовенство было очень радо обращению Хлодвига и что оно извлекло из этого большие выгоды? Но кто может, с другой стороны, сомневаться и в том, что народы подверглись всем бедствиям завоевания и что римское правительство уступило место правительству германцев? Франки не хотели, да и не могли все изменить; вообще говоря, редко кто из завоевателей был одержим этой манией. Но для того, чтобы все выводы аббата Дюбо были верны, необходимо, чтобы франки не только ничего не изменили у римлян, но еще и изменились сами. Следуя методу аббата Дюбо, я мог бы доказать, что греки вовсе не покорили Персии. Сначала я стал бы говорить о договорах, которые некоторые из их городов заключили с персами; я сказал бы о греках, которые были на жалованье у персов, подобно тому как франки были на жалованье у римлян; что если Александр вошел в страну персов, если он осадил, взял и разрушил город Тир, то это было частное дело, подобно победе над Сиагрием. Взгляните, как еврейский первосвященник выходит к нему навстречу; прислушайтесь к оракулу Юпитера Аммона; вспомните, что было предсказано о нем в Гордии; посмотрите, как все города выбегают, так сказать, к нему навстречу; как являются к нему толпою сатрапы и знать. Он одевается по-персидски; это - консульское одеяние Хлодвига. Разве Дарий не предлагал ему половину своего государства? Разве Дарий не был убит как тиран? Не оплакивают ли мать и жена Дария смерть Александра? Разве Квинт Курций, Арриан и Плутарх были современниками Александра? Не наградило ли нас книгопечатание познаниями, которых не доставало этим авторам? Такова история 689 Установления французской монархии в Галлии.
Гуго Капет могли быть дворянами только в том случае, если они происходили от римлян и саксов, т. е. от народов порабощенных? Аббат Дюбо основывает свое мнение на салических законах. Из этих законов, говорит он, ясно, что у франков вовсе не было двух сословий граждан. Они назначали композиции в двести солидов за смерть всякого франка без различия; но между римлянами различали королевского сотрапезника, римлянина-собственника и податного римлянина: за первого назначалась композиция в триста солидов, за второго - в сто, за третьего - только в сорок пять солидов. А так как в размерах композиций состоял главный признак различия сословий, то аббат Дюбо и заключил, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян - три. Удивительно, как эта самая ошибка аббата Дюбо не открыла ему его заблуждения. В самом деле, было бы очень странно, если бы сословие благородных у римлян, жившее под владычеством франков, получало более высокую композицию .и пользовалось большим значением, чем славнейшие из франков и величайшие из их предводителей. Можно ли поверить, чтобы народ-победитель проявлял так мало уважения к самому себе н так много - к народу, им побежденному? Кроме того, аббат Дюбо ссылается на законы других варваров, доказывающие, что у них имелись различные сословия граждан. Было бы очень странно, если бы франки составляли исключение из этого общего правила. Уж это одно должно было навести его на мысль, что он неверно понял или неверно применив тексты салического закона, что в действительности и было. Из этого закона мы узнаем, что композиция за смерть антрустиона, т. е. верного или вассала короля, составляла шестьсот солидов, а за римлянина, сотрапезника короля, - - только триста солидов. Там же находим, что композиция за смерть простого франка составляла двести солидов, а за простого римлянина - только сто. Кроме того, за податного римлянина, нечто вроде крепостного или вольноотпущенного, уплачивалась композиция в сорок пять солидов; но я не буду говорить о ней, как и о композиции за франка-крепостного или вольноотпущенного, так как здесь нет речи об этом третьем разряде. Что же делает аббат Дюбо? Он умалчивает о высшем общественном сословии у франков, т. е. о статье закона, относящейся к антрустионам, и затем, сравнивая простого франка, за смерть которого полагалась композиция в двести солидов, с римлянами так называемых ям трех сословий, за которых платились композиции различных размеров, он делает заключение, что у франков было только одно сословие граждан, а у римлян - три. Если у франков был только один класс граждан, то, казалось бы, и у бургундов не должно было быть иначе, так как их королевство составило одну из главнейших частей нашей монархии; между тем в их кодексах существуют три композиции: одна для бургундов и римлян из сословия благородных, другая для бургундов и римлян среднего состояния и третья для людей низшего состояния из обоих народов. Аббат Дюбо совсем не упомянул об этом законе. Нельзя не удивляться, когда видишь, как он уклоняется от наступающих на него со всех сторон противоречий. Заговорят ли о знати, сеньорах и дворянах, он отвечает, что то были частные, а не сословные различия, формы вежливости, а не юридические преимущества; что люди, о которых говорят, принадлежали к совету короля; что это даже могли быть римляне, но что во всяком случае у франков было только одно сословие граждан. б другой стороны, если говорится где-нибудь о франке низшего сословия, то он утверждает, что это крепостной. Так он толкует и декрет Хильдеберта. Считаю нужным дать некоторые пояснения по поводу этого декрета. Аббат Дюбо сделал его знаменитым, потому что воспользовался им с целью доказать два положения: во-первых, что все композиции, какие только мы находим в законах варваров, были лишь гражданскими возмещениями, дополнительными к телесным наказаниям, - положение, ниспровергающее все наши древние памятники; во-вторых, что все свободные люди подлежали прямому и непосредственному суду короля, чему опять-таки противоречит бесчисленное множество сочинений и авторитетов, которые знакомят нас с судебными порядками тех времен. В этом декрете, вынесенном в народном собрании, говорится, что если судья найдет заведомого вора, то, в случае если это будет франк (Ргапсиз), его следует отослать к королю; если же это будет лицо меньшего достоинства (с1еЬНюг региона), то - тут же повесить. Аббат Дюбо слово Ргапсиз переводит - свободный человек, а с1еЫ1юг регзопа - крепостной. Оставим на время в стороне слово Ргапсиз и начнем с рассмотрения, как следует понимать слова (1еЫ1юг региона, в буквальном "переводе - более слабое лицо. Я утверждаю. что на каждом языке всякое сравнение необходимо предполагает три степени: высшую, среднюю и меньшую. Если бы здесь речь шла только о свободных людях и крепостных, то сказали бы крепостной, а не более слабый человек. Таким образом, иеЬНюг региона вовсе не оаначает здесь крепостного человека, но человека, ниже которого должен стоять крепостной. Если так, 10 Ргапсиз будет означать не свободного, а могущественного человека. И слово Ргапсиз имеет здесь действительно этот смысл, потому что среди франков всегда находились люди, которые пользовались в государстве большим могуществом и с которыми судье или графу трудно было справиться. Объяснение это находится в согласии с большим числом капитуляриев, в которых приводятся случаи, когда преступников можно было отсылать на суд короля и когда этого нельзя было делать. В жизнеописании Людовика Благочестивого, написанном Теганом, говорится, что епископы были главными виновниками унижения этого государя - в особенности те из них, которые раньше были крепостными, и те, которые родились среди варваров. Теган обращается к Гебону, которого этот государь вывел из рабства и сделал реймским архиепископом, с такими словами: "Какую награду получил император за столько благодеяний! Он сделал тебя свободным, но не благородным; благородным он не мог тебя сделать, даровав тебе свободу". Эта речь, столь ясно доказывающая существование двух разрядов граждан, нисколько не затрудняет аббата Дюбо. Он отвечает так: "Это вовсе не значит, что Людовик Благочестивый не мог возвести Гебона в звание благородного. Гебон, как реймский архиепископ, принадлежал к высшему классу, стоявшему над благородными". Предоставляю читателю решить, сказано ли это в приведенном месте; пусть он сам судит, идет ли здесь речь о первенствующем значении духовенства сравнительно с дворянством. "Это место доказывает только, - продолжает аббат Дюбо, - что свободнорожденные граждане назывались людьми благородными; согласно общепринятым обычаям благородный и свободнорожденный человек долгое время означали одно и то же". Как! Только потому, что в новейшие времена некоторые буржуа получили звание благородных, цитата из жизнеописания Людовика Благочестивого становится применимой к этим людям? "Может быть также, - добавляет он, Гебон был рабом вовсе не у франков, а у саксов или у какого-либо другого германского народа, где граждане делились на несколько разрядов". Итак, по причине может быть аббата Дюбо следует считать, что у франков не было дворянства. Но он никогда еще не употреблял так некстати слово может быть. Мы сейчас видели, что Теган, говоря о епископах, которые противодействовали Людовику Благочестивому, различает тех, которые вышли из крепостных, "и тех, которые происходили от варваров. Гебон принадлежал к первым, а не к последним. К тому же я не понимаю, как можно говорить, что крепостной, как Гебон, мог быть саксом или германцем: крепостной не имеет семейства, а следовательно, и народности. Людовик Благочестивый отпустил Ге-бона на волю; а так как вольноотпущенники принимали закон своего господина, то и Гебон стал франком, а не саксом или германцем. Я нападал, теперь же стану защищаться. Мне скажут: сословие антрустионов, конечно, составляло особый разряд граждан, отличный от простых свободных; но так как феоды сначала были временными, а затем пожизненными, то и не могло образоваться наследственного дворянства за невозможностью присвоить прерогативы наследственному владению. Это самое возражение, несомненно, и внушило де Валуа мысль, что у франков был один разряд граждан, - мысль, которую заимствовал у него аббат Дюбо, чтобы затем исказить ее плохими доказательствами. Как бы то ни было, не аббат Дюбо мог сделать это возражение; иначе, признав существование трех разрядов- римского дворянства и звание королевского сотрапезника для первого из них, он не сказал бы, что звание это означало родовое дворянство более, чем означало его звание антрустиона. Но я должен дать прямой ответ. Антрустионы, или верные, были таковыми не потому, что имели феод; наоборот - им давали феод потому, что они были антрустпонами, или верными. Следует вспомнить, что я говорил в первых главах этой книги: они еще не владели в то время постоянно одним и тем же феодом, как это было впоследствии; но если они лишались одного феода, то взамен его им давали другой, так как феоды давались в зависимости от происхождения человека, так как они давались часто и в народных собраниях и, наконец, так как было столько же в интересах дворян получать их, как в интересах короля их давать. Эти роды отличались своим званием верных и преимущественным правом компенсации за феод. Я укажу в следующей книге, каким образом благодаря обстоятельствам того времени свободные люди могли иногда пользоваться этим великим преимуществом и, следовательно, вступать в сословие дворян. Этого не было во время Гонтрана и его племянника Хильдеберта, но это было при Карле Великом. Тем н.е менее, хотя со времен этого государя свободные люди не считались неспособными к владению феодом, отпущенные на волю крепостные, как это, повиднмому, следует из приведенной выше цитаты из Тегана, были совершенно лишены этого права. Аббат Дюбо, ссылающийся даже на Турцию с целью дать нам понятие о том, чем была древняя французская знать, быть может, заметит на это, что в Турции никогда не жаловались на предоставление почестей и дарование высоких званий людям низкого происхождения, как жаловались на это в царствование Людовика Благочестивого и Карла Лысого. Но на это не жаловались в эпоху Карла Великого, потому что этот государь всегда отличал старые роды от новых, чего не делали Людовик Благочестивый и Карл Лысый. Общество не должно забывать, что обязано аббату Дюбо многими превосходными сочинениями, и должно судить о нем по этим прекрасным его произведениям, а не по книге, о которой мы здесь говорим. В ней аббат Дюбо допустил большие ошибки, потому что больше имел в виду графа де Буленвилье, чем разрабатываемый предмет. Из всей моей критики я выведу одно размышление: если этот великий человек заблуждался, то чего только не могу опасаться я?
КНИГА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Теория феодального права франков в его отношении к
изменениям, происходившим в их монархии
ГЛАВА I
Изменения в должностях и феодах
Сначала графы посылались в округа только на один год. Но вскоре они сгали покупать право продления своей должности. Мы находим пример тому уже в царствование внуков Хлодвига. Некто Пеоннй, граф в городе Оксерре, послал сына своего Муммола с деньгами к Гоптрану, чтобы получить разрешение на дальнейшее пребывание п своей должности. Сын отдал эти деньги за себя и таким образом получил место отца. Короли уже тогда начинали торговать своими милостями. Хотя по законам королевства феоды и подлежали возврату, нх, однако, не давали и не отбирали назад по капризу или произволу. Предмет этот принадлежал обыкновенно к одному из главных вопросов, разрешаемых в народных собраниях. Само собой разумеется, что п в настоящем случае, как и в предыдущем, подкуп оказывал свое действие и что за деньги можно было продлить владение феодом, так же как и графством. Я покажу дальше, что кроме пожалований, делаемых государями на время, были такие, которые делались навсегда. Однажды двор задумал отменить сделанные ранее пожалования; это вызвало всеобщее недовольство, следствием которого был знаменитый в истории Франции переворот, начавшийся удивительным зрелищем казни Брунгильды. Прежде всего кажется непонятным, каким образом эта королева, дочь. сестра, мать столь многих королей, знаменитая еще теперь созданиями, достойными римского эдила или проконсула, одаренная от природы удивительной способностью к большим делам, обладающая достоинствами, которые так долго пользовались уважением, - каким образом могла она вдруг подвергнуться столь продолжительным, постыдным и жестоким мучениям по распоряжению короля, не пользовавшегося большим уважением у своего народа, - если только не предположить, что была какая-то особая причина нерасположения к ней со стороны самого народа. Хлотарь упрекал ее в смерти десяти королей; но между ними двое были убиты по его приказанию, а из остальных некоторые пали жертвой судьбы или злобы другой королевы, и народ, который позволил Фредегонде спокойно умереть в ее постели и даже воспротивился ее наказанию за ужасные преступления, мог бы. казалось, остаться равнодушным к преступлениям Брунгильды. Посадив на верблюда, ее возили перед всем войском: очевидно, войско было нерасположено к ней. Фредегар говорит, что Претории, любимец Брунгильды, отбирал имущество сеньоров н пополнял им казну; что он унижал дворянство и что никто не мог быть уверен в том, что он сохранит за собой свою должность. В войске был составлен против него заговор; и он был заколот кинжалом в собственной палатке. Брун-гнльда, мстя за его смерть или преследуя те же цели, становилась с каждым днем все более и более ненавистна народу. Хлотарь хотел царствовать один, был исполнен самых мстительных чувств; он был уверен, что погибнет, если только дети Брунгильды одержат верх. Поэтому он вступил в заговор против самого себя. Вследствие ли своей неспособности или потому, что его принуждали к тому обстоятельства, он выступил обвинителем Брунгильды и проявил на этой королеве пример жестокости. Душой заговора против Брунгильды был Варнахар. Ой был назначен майордомом Бургундии и потребовал от Хлотаря обязательства, что тот сохранит за ним это место до самой его смерти. Таким образом, майордом вышел из положения, в котором находились французские сеньоры, и власть эта начала становиться независимой от власти королевской. Более всего встревожило народ пагубное правление Брунгильды. Пока законы сохраняли свою силу, никто не мог жаловаться на отнятие у него феода, ибо закон не давал их навсегда; но когда раздачей феодов стали руководить алчность происки и подкупы, то поднялись жалобы на несправедливое отнятие того, что часто было приобретено не лучшим спосо-бом. Быть может, не было бы возражений против отнятия феодов, если бы к тому побуждали мотивы общественного блага. Но дело в том, что ссылались на общественное благо, и в то же время не скрывался подкуп; предъявлялись права казны, чтобы затем расточать казенное имущество по произволу; пожалования перестали быть наградой за оказанные или ожидаемые услуги. Руководствуясь порочными побуждениями, Брунгильда хотела исправить злоупотребления прежней испорченности. Ее прихоти вовсе не были прихотями слабого ума. Левды и высшие чины были уверены, что она их погубит, - и потому погубили ее. Без сомнения, мы располагаем далеко не всеми актами, обнародованными в то время, а сообщения хроник, составители которых знали об истории своего времени не более того, что знают в настоящее время сельские жители о нашей, отличаются крайней скудостью. У нас, однако, есть постановление Хлотаря, обнародованное на соборе в Париже с целью исправления злоупотреблений; из него видно,- что государь этот прекратил жалобы, вызвавшие переворот. С одной стороны. он подтверждает все пожалования, сделанные или подтвержденные его предшественниками; а сдругой постановляет, чтобы все отнятое у его лендов, или верных, было мм возвращено. Это не было единственной уступкой короля па том соборе. Он потребовал исправления всех нарушений привилегий духовенства и ограничил влияние двора на избрание епископов. Он также изменил фискальные порядки, отменив все вновь введенные повинности н все дорожные пошлины, установленные после смерти Гонтрана, Сигиберта и Хильперика; словом, он отменял все, что было сделано за время регентства Фредегонды и Брунгильды: он запретил, чтобы его стада паслись в лесах частных лиц. Мы сейчас увидим, что его преобразования этим еще не ограничились и были распространены на,гражданские дела,