Монтгомери Люси. Аня из Инглсайда

такиемальчики.
   Керт предложил ей только что вынутую изо рта жвачку и разозлился, когда она отказалась.
   — Я посажу на тебя живую мышь! — завопил он. — Наглая кошка! Воображала! Брат у тебя нюня!
   — Уолтер не нюня! — сказала Ди. Она почти умирала от страха, но не желала слушать, как обзывают Уолтера.
   — Нюня… он пишет стихи! Знаешь, что я сделал бы, если бы у меня был брат, который пишет стихи? Я утопил бы его, как топят котят.
   — Кстати, на сеновале куча диких котят, — сказала Дженни. — Пошли найдем их!
   Ди вовсе не хотелось идти искать котят вместе с этими ужасными мальчишками. Она сказала, что не пойдет.
   — У нас дома множество котят. Сейчас их одиннадцать, — с гордостью сообщила она.
   — Не верю! — воскликнула Дженни. — Ни у кого еще не было одиннадцать котят. И не может быть!
   — У одной кошки пять, а у другой шесть. И я все равно не полезу на сеновал. Прошлой зимой я упала с сеновала у Эми Тейлор. Я разбилась бы насмерть, если бы не упала на кучу соломы.
   — Я тоже однажды упала бы с нашего сеновала, кабы Керт меня не схватил за платье, — сердито сказала Дженни. Никто, кроме нее, не имел права падать с сеновалов. У Ди Блайт было приключение! Какая наглость!
   — Надо говорить: если быон не схватил, — заметила Ди, и с этой минуты между ней и Дженни все было кончено.
   Но еще предстояло как-то пережить ночь. Спать пошли, когда уже совсем стемнело, так как никто из Пенни никогда не ложился рано. В большой спальне, куда привела ее Дженни в половине одиннадцатого, стояли две кровати. Аннабела и Герти собирались лечь на одну из них. Ди посмотрела на другую. Подушки были очень засаленные, да и одеяло весьма нуждалось в стирке. Обои — знаменитые обои с попугаями — были сплошь в затеках, и сами попугаи выглядели не особенно «попугаисто». На умывальнике у постели стоял красный кувшин и жестяной таз, до половины заполненный грязной водой. Она ни за что не согласилась бы умыть лицо в этом!Что ж, на этот раз ей придется лечь спать не умывшись. Хорошо еще, что ночная рубашка, которую оставила для нее на кровати тетя Лина, оказалась чистой.
   Когда Ди встала, прочитав молитву, Дженни засмеялась.
   — Ну и старомодная же ты! У тебя такой смешной и безгрешный вид, когда ты читаешь молитву. От молитв никакого проку. И зачем ты их читаешь?
   — Я должна спасать свою душу, — сказала Ди, цитируя Сюзан.
   — У меня нет никакой души, — насмешливо возразила Дженни.
   — Возможно, но у меняесть, — твердо заявила Ди, выпрямляясь.
   Дженни внимательно посмотрела на нее. Но чары ее глаз рассеялись. Никогда больше Ди не подчинится их колдовской силе.
   — Ты не такая девочка, какой я считала тебя, Ди Блайт, — сказала Дженни печально, как тот, кто глубоко разочарован.
   Ди не успела ответить, так как в этот момент в комнату ворвались Джордж Эндрю и Керт. На Джордже Эндрю была маска — отвратительная рожа с огромным носом. Ди взвизгнула.
   — Чего визжишь, как резаная свинья? Заткнись! — приказал Джордж Эндрю. — Тебе придется поцеловать нас перед сном.
   — Не поцелуешь, запрем тебя в чулан, а там полно крыс, — добавил Керт.
   Джордж Эндрю шагнул к Ди. Она снова взвизгнула и попятилась. Маска внушала ей панический страх. Она хорошо знала, что это всего лишь Джордж Эндрю, и егоона не боялась, но она умрет, если эта омерзительная маска приблизится к ней! Она знала, что умрет. И как раз тогда, когда этот ужасный нос почти касался ее лица, она споткнулась о табурет и упала навзничь на пол, ударившись затылком об острый край кровати Аннабелы и Герти. Несколько мгновений она была в полубессознательном состоянии и лежала с закрытыми глазами.
   — Она умерла… она умерла! — зашмыгал носом Керт, начиная плакать.
   — Ох ну и выпорют же тебя, Джордж Эндрю, если ты ее убил! — сказала Аннабела.
   — Может, она только притворяется, — всхлипнул Керт.
   — Посади на нее червяка. У меня есть тут в жестянке… Если она только прикинулась мертвой, то вскочит.
   Ди слышала это, но была слишком испугана, чтобы открыть глаза. (Может быть, они уйдут и оставят ее одну, если будут думать, что она умерла. Но если они посадят на нее червяка…)
    —Ткни ее булавкой. Если кровь пойдет, то она не мертвая, — сказал Керт.
    (Она могла бы вытерпеть булавку, но не червяка.)
    —Она не мертвая… она не может быть мертвой, — прошептала Дженни. — Ты просто напугал ее до обморока. Но если она очнется, то завопит на весь дом, и тогда дядя Бен придет и исколошматит нас до полусмерти. Лучше бы я не звала ее сюда, эту трусиху!
   — Может, мы могли бы отнести ее к ней домой, прежде чем она очнется? — предложил Джордж Эндрю.
    (О, если бы только отнесли!)
    —Не сможем — слишком далеко, — сказала Дженни.
   — Да ну, всего четверть мили короткой дорогой. Возьмем каждый за руку и за ногу — ты, Керт, я и Аннабела.
   Ни у кого, кроме Пенни, не возникла бы такая идея, и никто, кроме них, не осуществил бы ее, даже если бы она и возникла. Но они привыкли делать все, что только придет в голову, а гнев главы семейства был не шуткой, и его следовало, если возможно, избежать. Отец не утруждал себя их воспитанием, пока они не переступали определенную границу… но уж если переступали — держись!
   — Если она придет в себя, пока мы несем ее, мы просто бросим ее и убежим, — сказал Джордж Эндрю.
   Но не было ни малейшей опасности, что Ди придет в себя — она затрепетала от счастья, когда почувствовала, что ее подняли за руки и за ноги. Они тихонько спустились вниз и вышли из дома, прошли через двор и по длинному клеверному полю, мимо леса, вниз холма. Два раза им пришлось положить ее на землю, пока они отдыхали. Теперь у них не было сомнений, что она мертва, и все, чего они желали, это отнести ее домой так, чтобы никто их не увидел. Если Дженни Пенни никогда прежде не молилась, она молилась теперь — о том, чтобы никто в деревне не бодрствовал в этот час. Если им удастся отнести Ди Блайт домой, они все смогут утверждать, хоть под присягой, что она очень захотела домой перед сном и ушла. Что случилось потом, их не касается.
   Ди решилась один раз открыть глаза, пока они отдыхали и обсуждали эти свои планы. Спящий мир показался ей пугающе чужим. Ели были темными и враждебными. Звезды смеялись над ней.
    (Мне не нравится такое огромное небо. Но если я еще немного продержусь, то скоро буду дома. А если они узнают, что я не мертвая, то просто бросят меня здесь и я никогда не доберусь домой одна и в темноте.)
   Положив Ди на крыльце Инглсайда, Пенни бросились наутек. Ди боялась очнуться слишком быстро, но наконец отважилась открыть глаза. Да, она была дома. Даже не верилось, что это правда. Она поступила очень плохо, не послушавшись маму и Сюзан, но была уверена, что никогда больше так не поступит. Ди села, и по ступенькам к ней подкрался Заморыш и, мурлыкая, принялся тереться об нее. Она обмяла его и прижала к себе. Ах, какой он был милый, теплый, дружелюбный! Войти в дом, думала она, ей, вероятно не удастся — Сюзан, конечно же, заперла все двери, раз папа уехал, а будить Сюзан в такой поздний час она не смела. Июньская ночь была довольно холодна, но Ди это не пугало — она ляжет в гамак и свернется там, обняв Заморыша и зная, что совсем рядом, за этими запертыми дверями, Сюзан, и мальчики, и Нэн, и родной дом.
   Какой необычный этот мир после наступления темноты! Неужели все в нем спят, кроме нее? Большие белые розы на кусте у крыльца выглядели в ночи как чьи-то лица. Запах мяты казался другом. В саду мерцали огоньки светляков. Что ж, она тоже сможет похвастаться, что спала под открытым небом всю ночь.
   Но этому не суждено было произойти. Две темные фигуры вошли в ворота и направились по дорожке к дому. Гилберт свернул за угол, чтобы влезть в окно кухни и открыть дверь изнутри, но поднявшаяся по ступенькам Аня остановилась, в изумлении глядя на несчастную девчушку, что сидела на крыльце, крепко обнимая кота.
   — Мама… ах, мама! — Она была в безопасности — в маминых объятиях.
   — Ди, дорогая! Что это значит?
   — Ох, мама, я не послушалась, но мне так жаль, и ты была права, а Гэмми такая отвратительная… но я думала, вы вернетесь только завтра.
   — Папе позвонили из Лоубриджа. Завтра предстоит оперировать миссис Паркер, и доктор Паркер хочет, чтобы папа срочно приехал к ним для консультации.
   Так что мы сели на вечерний поезд и пришли пешком со станции. Теперь расскажи мне, что случилось…
   Вся история была рассказана всхлипывающей Ди к тому времени, как Гилберт вошел в дом и открыл изнутри парадную дверь. Ему казалось, что он почти не произвел шума, влезая в окно, но уши у Сюзан были такие, что, когда дело касалось безопасности Инглсайда, она услышала бы даже, как летучая мышь пискнет, и она тут же, прихрамывая, в халате, накинутом поверх ночной рубашки, спустилась по лестнице в переднюю.
   Последовали восклицания и объяснения, но Аня поспешила прервать их:
   — Никто не винит вас в случившемся, Сюзан, дорогая. Ди поступила очень нехорошо, но она знает это и, как я думаю, уже наказана. Мне очень жаль, что мы обеспокоили вас. Вы должны поскорее вернуться в постель, а доктор осмотрит вашу ногу.
   — Я не спала, миссис докторша, дорогая. Неужели вы думаете, я могла бы уснуть, зная, где находится это бедное дитя? И, несмотря ни на какую ногу, я собираюсь приготовить вам по чашечке чая.
   — Мама, — сказала Ди со своей собственной, такой белой подушки, — папа когда-нибудь обращался с тобой жестоко?
   — Жестоко? Со мной? Что ты, Ди…
   — Пенни сказали это, сказали, что он бил тебя…
   — Дорогая, ты уже знаешь, что представляют собой Пенни, так что теперь у тебя хватит ума, чтобы выкинуть из головы все, что они сказали. Гадкие сплетни не такая уж редкость; их сочиняютлюди, похожие на этих Пенни. Пусть тебя не тревожат мысли об этом.
   — Ты будешь ругать меня утром, мама?
   — Нет. Я думаю, ты уже получила урок. Теперь спи, моя драгоценность.
   "Мама такая здравомыслящая", —было последней мыслью засыпающей Ди.
   Но Сюзан, когда наконец мирно вытянулась в постели, удобно положив ловко и умело забинтованную ногу, говорила себе:
   — Надо будет поискать утром частый гребень, и, как только увижу мою прекрасную мисс Дженни Пенни, отделаю ее так, что она долго меня не забудет.
   Дженни Пенни избежала расправы, так как больше не появилась в школе Глена. Она стала посещать вместе с остальными Пенни школу в Моубрей-Нэрроузе, откуда доходили слухи о ее рассказах. Среди них был один о Ди Блайт, которая живет в большом доме в Глене святой Марии, но всегда приходила к Пенни ночевать, а однажды вечером лишилась чувств, и она, Дженни Пенни, одна, без всякой помощи, отнесла ее домой в полночь на спине. В Инглсайде все члены благодарной семьи встали на колени и целовали ей руки, а доктор собственноручно запряг в бричку с отделанным бахромой верхом свою знаменитую пару серых в яблоках коней и отвез ее домой.
   "И если я хоть что-нибудьмогу сделать для вас, мисс Пенни, только скажите! Я готов пролить по капле всю мою кровь, чтобы вознаградить вас за вашу доброту к моей любимой дочери. Я поехал бы в Экваториальную Африку, если бы потребовалось, чтобы отблагодарить вас за то, что вы сделали", — клялся доктор.
 
 

30

   —  Язнаю кое-что про тебя, чего ты не знаешь… чего тыне знаешь… чего тыне знаешь, — бубнила Дови Джонсон, раскачиваясь вперед и назад на самом краю пристани.
   Пришла очередь Нэн оказаться в луче прожектора — очередь Нэн добавить свою историю к воспоминаниям инглсайдских лет. Хотя Нэн до конца своих дней краснела, когда ей напоминали об этом. До чего же она была глупа!
   Нэн содрогалась от страха, глядя на то, как Дови раскачивается на самом краю, и все же находила в этом зрелище что-то зачаровывающее. Она была уверена, что Дови когда-нибудь упадет, и что тогда? Но Дови не падала. Счастье никогда не изменяло ей. Все, что делала Дови, или рассказывала, будто делала, — что было, возможно, не одно и то же, — приводило Нэн в восхищение. Нэн, выросшая в Инглсайде, где никто никогда даже в шутку не сказал никому ничего, кроме правды, была слишком простодушна и доверчива. Дови, которой было одиннадцать и которая всю жизнь жила в Шарлоттауне, знала так много — гораздо больше, чем Нэн, которой было только восемь. Шарлоттаун, говорила Дови, — единственное место, где люди что-то знают. Что можете вы знать, сидя в таком захолустье, как Глен святой Марии?
   Дови проводила часть каникул у своей тети Эллы в Глене, и у них с Нэн, несмотря на разницу в возрасте, завязались весьма близкие отношения. Возможно, потому, что Нэн смотрела на Дови, казавшуюся ей почти взрослой, снизу вверх с восхищением. Дови нравилась ее скромная маленькая обожательница.
   — Нэн Блайт совсем безобидная, она только немного простоватая и доверчивая, — говорила она тете Элле.
   Бдительные инглсайдские взрослые не видели ничего подозрительного в Дови — даже несмотря на то, что, как было известно Ане, ее мать приходилась кузиной авонлейским Паям, — и ничуть не возражали против ее дружбы с Нэн, хотя Сюзан с самого начала очень не доверяла этим крыжовенно-зеленым глазам с бледно-золотистыми ресницами. Дови была воспитанной, хорошо одетой и говорила не слишком много. Сюзан ничем не могла объяснить свое недоверие и помалкивала. Когда начнутся занятия в школе, Дови уедет домой, а пока явно не было никакой необходимости доставать частый гребень.
   Нэн и Дови проводили большую часть свободного времени вдвоем на пристани, где обычно стоял корабль, а то и два, со свернутыми крыльями-парусами, и Долина Радуг почти не видела Нэн в том августе. Остальные инглсайдские дети не питали особенно теплых чувств к Дови, да и она к ним тоже. Однажды она разыграла Уолтера, и разгневанная Ди сказала ей все, что думала. Дови, очевидно, очень любила розыгрыши. Возможно, именно поэтому ни одна из девочек Глена никогда не старалась отбить ее у Нэн.
   — Пожалуйста, скажи мне, — попросила Нэн.
   Но Дови только плутовски прищурила глаза и сказала, что Нэн слишком мала, чтобы ей говорили такие вещи. Слишком мала! Это было невыносимо обидно.
   —  Пожалуйста,скажи мне, Дови.
   — Не могу. Мне сказала это по секрету тетя Кейт. Она умерла, так что теперь я единственная в мире знаю эту тайну. А перед тем как узнать ее, я обещала, что никогда не скажу ни слова ни одной живой душе. А ты скажешь кому-нибудь… не сможешь удержаться.
   — Не скажу. Я умею молчать, — горячо заверила Нэн.
   — Говорят, что вы в Инглсайде все рассказываете друг другу. Сюзан в два счета выудит у тебя любую тайну.
   — Не выудит. Есть много такого, о чем я никогда не говорила Сюзан. Всякие секреты… Я расскажу тебе мои, если ты расскажешь мне твои.
   — Меня не интересуют секреты таких маленьких девочек, как ты, — заявила Дови.
   Какое оскорбление! Нэн считала, что ее маленькие секреты прелестны — и та цветущая дикая вишня, которую она нашла в еловом лесочке за сараем, где мистер Тейлор складывает сено, и придуманная ею крошечная белая фея, что спит на плавающем листе лилии на краю болота, и ее мечты о вплывающей в гавань лодке которую тянут лебеди, прикованные к ней серебряными цепями, и романтическая история, которую она начала сочинять, о прекрасной леди, живущей на старой ферме Мак-Алистеров. Все эти секреты казались Нэн чудными и полными волшебства, и, подумав, она, пожалуй, даже обрадовалась тому, что ей не придется открыть их Дови.
   Но что же такое Дови знала о ней, Нэн, чего сама Нэн не знала? Этот вопрос изводил Нэн, как надоедливый комар.
   На следующий день Дови снова заговорила об известной ей тайне.
   — Я обдумала этот вопрос, Нэн. Возможно, тебе все-таки следуетзнать то, что знаю я, поскольку это касается тебя. Тетя Кейт, конечно же, имела в виду, что я не должна говорить это никому, кроме той, к кому это имеет непосредственное отношение. Слушай, если ты дашь мне твоего фарфорового оленя, я скажу тебе, что я о тебе знаю.
   — Нет, Дови, оленяя дать тебе не могу. Сюзан подарила его мне на день рождения. Если бы я отдала его, это бы ее ужасно обидело.
   — Прекрасно. Если тебе больше хочется иметь этого дурацкого оленя, чем обладать важными сведениями, можешь оставить его себе. Мневсе равно. Я предпочту сохранить свою тайну. Мне всегда приятно знать то, чего другие девочки не знают. Это делает меня такой значительной.Я буду смотреть на тебя в следующее воскресенье в церкви и думать про себя: "Если бы тытолько знала, что я знаю про тебя, Нэн Блайт!" Это будет забавно.
   — То, что ты знаешь обо мне, хорошее? —спросила Нэн.
   — О, это оченьромантично… что-то вроде того, что читаешь иногда в книжках. Но неважно. Тебеэто не интересно, а язнаю то, что я знаю.
   К этому времени Нэн уже почти сходила с ума от любопытства. Не стоит и жить, если она не сможет выяснить, что же такое таинственное и романтическое знает Дови. Внезапно в голову ей пришла идея.
   — Дови, я не могу отдать тебе моего оленя, но, если ты скажешь мне, что ты знаешь обо мне, я отдам тебе мой красный зонтик.
   Крыжовенные глаза Дови блеснули интересом. Зонтик давно был предметом ее зависти.
   — Новый красный зонтик, который твоя мать привезла тебе из города на прошлой неделе? — уточнила она деловито.
   Нэн кивнула. Сердце ее забилось. Неужели, ах неужели Дови все же откроет ей тайну?
   — А мать тебе позволит? — спросила Дови.
   Нэн кивнула во второй раз, но уже не так решительно. Она была далеко не уверена, что ей позволят отдать зонтик. Дови почувствовала это.
   — Тебе придется принести зонтик сюда, — сказала она твердо. — Будет зонтик — будет секрет.
   — Я принесу его завтра, — торопливо пообещала Нэн. Она должнаузнать, что Дови знает о ней, — должна, и все тут.
   — Но я еще подумаю, — добавила Дови. — Так что не очень надейся. Возможно, я все-таки ничего тебе не скажу. Ты слишком мала… Я и так часто говорила тебе больше, чем следовало.
   — Сегодня я старше, чем была вчера, — выставила в качестве довода Нэн. — Ну, Дови, не будь мелочной!
   — По-моему, я имею полное право говорить или не говорить то, что я знаю, — привела свой неотразимый аргумент Дови. — Ты скажешь Ане, ну, то есть своей матери…
   — Разумеется, я знаю, как зовут мою собственную мать, — с достоинством заявила Нэн. Секреты секретами, но всему есть предел. — Я уже говорила тебе, что не скажу никомув Инглсайде.
   — Ты поклянешься в этом?
   —  Поклянусь?
    —Не будь попугаем. Разумеется, я имела в виду просто торжественное обещание.
   — Я торжественно обещаю.
   — Еще торжественнее!
   Нэн не понимала, как можно обещать еще торжественнее, — у нее свело бы судорогой лицо, если бы она попыталась.
    Положи на сердце руку,
    И скажи: готова
    Я принять от неба муку,
    Коль нарушу слово, —
   распорядилась Дови. Нэн прошла через этот ритуал.
   — Завтра принесешь зонтик, и тогда посмотрим, — сказала Дови. — Что твоя мать делала до того, как вышла замуж?
   — Она была учительницей, и очень хорошей учительницей, — ответила Нэн.
   — Да я так просто поинтересовалась. Моя мама думает, что твой отец совершил ошибку, женившись на ней. Никто ничего не знает о ее семье.И мама говорит, было полно других девушек, на которых он мог жениться. Ну, я пошла. Орвуар!
   Нэн знала, что это по-французски и значит «до завтра». Она очень гордилась тем, что у нее есть подружка, которая умеет говорить по-французски.
   Нэн еще долго сидела на пристани после того, как Дови ушла домой. Ей нравилось сидеть там и следить за отплывающими и возвращающимися рыбачьими лодками, а иногда за каким-нибудь кораблем, который медленно выходил из гавани, направляясь в далекие сказочные страны. Как Джему, ей часто хотелось поплыть на таком корабле — по голубой гавани, мимо туманной гряды дюн, мимо мыса, где по ночам вращающийся маяк Четырех Ветров становился сторожевой башней морских тайн, и дальше, дальше — к голубой дымке, что была летним заливом, вперед, вперед — к заколдованным островам в золотых утренних морях. Нэн, сидя на корточках на старой осевшей пристани, носилась на крыльях воображения по всему миру.
   Но в тот день ей не давал покоя секрет Дови. Откроет ли она его ей? И в чем он заключается, в чем он можетзаключаться? И что это за девушки, на которых папа мог жениться? Одна из них могла бы быть ее мамой. Но это было бы ужасно! Никто не мог быть ее мамой, кроме мамы!..Такое было просто немыслимо.
   — Я думаю, что Дови Джонсон собирается сказать мне секрет, — призналась Нэн маме в тот вечер. Мама пришла поцеловать ее на ночь. — Но я не смогу открыть его даже тебе, мама, так как обещала, что ничего никому не скажу. Ты ведь не будешь возражать, нет, мама?
   — Ничуть, — сказала Аня, стараясь подавить улыбку.
   Когда Нэн на следующий день отправилась на пристань, она взяла с собой зонтик. Это был еезонтик, говорила она себе. Он был подарен ей, так что она имеет полное право делать с ним все, что хочет. Успокоив свою совесть этой софистикой, она тихонько вышла из дома, стараясь никому не попасться на глаза. Ей было тяжело думать о том, что придется отказаться от ее прелестного, яркого маленького зонтика, но к этому времени безумное желание выяснить, что же все-таки знает Дови, стало слишком сильным, чтобы ему сопротивляться.
   — Вот зонтик, Дови, — сказала она, сдерживая дыхание. — А теперь скажи мне секрет.
   Это было полной неожиданностью для Дови. Она не предполагала, что дело зайдет так далеко, — она не думала, что мать позволитНэн отдать ее красный зонтик. Дови поджала губы.
   — Не знаю, будет ли этот оттенок красного мне к лицу. Он слишком кричащий.Пожалуй, я все-таки не скажу.
   Но Нэн обладала силой духа, и чары Дови еще не смогли низвести этот дух до слепой покорности. Ничто не возмущало его быстрее, чем несправедливость.
   — Уговор есть уговор, Дови Джонсон! Ты сказала:зонтик — за секрет. Вот зонтик, и ты должнавыполнить свое обещание.
   — Ну, хорошо, — сказала Дови утомленно.
   Вдруг все замерло. Порывы ветра стихли. Вода перестала плескаться вокруг столбов пристани. Нэн содрогнулась от восхитительного волнения. Она наконец узнает, что известно Дови.
   — Знаешь семью Джимми Томаса из рыбачьей деревни? — спросила Дови. — Шестипалого Джимми Томаса?
   Нэн кивнула. Конечно, она знала Томасов, ну, во всяком случае, знала о них. Шестипалый Джимми иногда заходил в Инглсайд и предлагал рыбу. Но, по словам Сюзан, она никогда не могла быть уверена, что рыба у него свежая. Нэн не нравилась его внешность — его лысая макушка, пышные кудрявые белые волосы по обе стороны от нее и красный крючковатый нос. Но какое отношение Томасы имели к тайне?
   — А Касси Томас ты знаешь? — продолжила Дови.
   Нэн видела Касси Томас — Шестипалый Джимми привозил дочку как-то раз с собой на телеге с рыбой. Касси была ее ровесницей, с копной рыжих волос и дерзкими серо-зелеными глазами. Она показала Нэн язык.
   — Ну… — Дови глубоко вздохнула, — вот вся правда отебе. Ты —Касси Томас, а она —Нэн Блайт.
   Ошеломленная Нэн растерянно смотрела на Дови. У нее не возникло даже смутного понятия о том, что может иметь в виду Дови. То, что она сказала, было полнейшей бессмыслицей.
   — Я… я… что ты хочешь сказать?
   — Мне кажется, все достаточно ясно. — Дови смотрела на нее с жалостливой улыбкой. Раз уже ее вынудили сказать секрет, она намерена сделать этот секрет заслуживающим того, чтобы быть сказанным. — Ты и она родились в одну ночь. Тогда Томасы жили в Глене. Нянька взяла сестру Ди к Томасам и положила там в колыбель, а тебя отнесла к матери Ди. У нее не хватило смелости взять и Ди, а иначе она это сделала бы. Она ненавидела мать Ди и выбрала этот способ, чтобы свести с ней счеты. Вот так и вышло, что ты на самом деле Касси Томас и должна бы жить в рыбачьей деревне, а бедная Касси должна бы наслаждаться жизнью в Инглсайде, вместо того чтобы мучиться в доме Шестипалого, где ее частенько поколачивает мачеха. Мне часто так жаль ее.
   Нэн верила каждому слову этой нелепой выдумки. Она никогда в жизни не лгала и ни на миг не усомнилась в правдивости Дови. Ей никогда не пришло бы в голову, что кто-то — тем более ее обожаемая Дови — может выдумать такую историю. Она смотрела на Дови страдальческими глазами существа, безвозвратно утратившего все иллюзии.
   — Как… как твоя тетя Кейт узнала об этом? — задыхаясь, еле выговорила она пересохшими губами.
   — Нянька призналась ей на смертном одре, — мрачно сообщила Дови. — Я полагаю, ее мучила совесть. Тетя не сказала никому, кроме меня. Когда я приехала в Глен и увидела Касси Томас… Нэн Блайт, я хочу сказать… Я внимательно посмотрела на нее. У нее рыжие волосы и глаза точно такого цвета, как у твоей матери. А у тебя и глаза темные, и волосы… Вот по какой причине ты не похожа на Ди — близнецы всегдавыглядят совершенно одинаково. И у Касси точно такие же уши, как у твоего отца, — красивые и так плотно прилегают к голове. Я полагаю, теперь уже ничего нельзя исправить, но часто думаю о том, что это несправедливо. Тебе так легко живется, и наряжают тебя как куколку, а бедная Касси… то есть Нэн… в лохмотьях и часто недоедает. И старый Шестипалый бьет ее, когда приходит домой пьяный! Ну что ты так на меня уставилась?
   Нэн чувствовала, что не в силах вынести эту муку. Все теперь стало пугающе ясно. Люди всегда находили странным, что она и Ди совсем не похожи друг на друга. Вот почему это так!