Страница:
— Без сомнения, все к лучшему, — загадочно заверила Заморыша Сюзан, войдя в кухню.
— Очень любезно со стороны миссис Паркер избавить нас от Уолтера, Ануся, — сказала тетя Мэри Мерайя, когда Паркеры уехали. — Она говорит, что Уолтер ей, пожалуй, даже нравится. Странные бывают у людей вкусы, не правда ли? Ну, возможно, теперь, по меньшей мере следующие две недели, я смогу входить в ванную, не опасаясь наступить на дохлую рыбу.
— На дохлую рыбу, тетя! Вы же не имеете в виду…
— Я имею в виду именно то, что говорю, Ануся. Я всегда говорю то, что думаю. На дохлую рыбу! Тыкогда-нибудь наступала босой ногой на дохлую рыбу?
— Не-ет… но как…
— Вчера вечером Уолтер поймал в ручье форель и пустил ее в таз с водой, чтобы она оставалась живой, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан. Судя по ее тону, она легко относилась к этой истории. — Если бы форель так и плавала в тазу, все было бы в порядке, но она каким-то образом умудрилась выскочить и издохла ночью. Разумеется, если людям непременно надо вечно ходить босиком…
— Я руководствуюсь правилом никогда ни с кем не ссориться, — заявила тетя Мэри Мерайя, вставая и покидая комнату.
— Яполна решимости не позволить ей вывести меня из равновесия, — твердо сказала Сюзан.
— Ох, Сюзан, пожалуй, она и вправду немного действует мне на нервы… хотя надеюсь, такие мелочи не будут так сильно волновать меня, когда все это будет позади… Но я думаю, это в самом деле отвратительное ощущение, когда наступаешь босой ногой на дохлую рыбу.
— Разве не лучше наступать на дохлую рыбу, чем на живую, мама? Дохлая не будет извиваться, — вставила Ди.
Поскольку всегда во что бы то ни стало следует говорить правду и только правду, приходится признать, что хозяйка Инглсайда и ее служанка захихикали.
Итак, все было решено. Однако вечером в разговоре с Гилбертом Аня все же выразила сомнение в том, что Уолтеру будет хорошо в Лоубридже.
— Он такой впечатлительный и одарен таким богатым воображением, — заметила она задумчиво.
— Даже слишком богатым, — отозвался Гилберт, который был очень утомлен после того, как за день — если процитировать Сюзан — «родил трех младенцев». — Этот ребенок, Аня, боится подняться по лестнице в темноте. Я уверен, ему будет очень полезно пообщаться несколько дней с детьми Паркеров. Он вернется домой совсем другим мальчиком.
Аня больше не возражала. Гилберт, несомненно, был прав. Без Джема Уолтеру, вероятно, одиноко, да и принимая во внимание то, как сложились обстоятельства два года назад, когда на свет появился Ширли, было бы лучше, чтобы и на этот раз Сюзан имела как можно меньше обязанностей сверх ведения хозяйства и терпимого отношения к присутствию тети Мэри Мерайи, чьи две недели уже растянулись до четырех.
Уолтер лежал в постели без сна и пытался, дав полную волю своей фантазии, отделаться от навязчивой мысли о том, что на следующий день ему предстоит уехать из дома. Он обладал удивительно ярким и живым воображением. Оно было для Уолтера великолепным белым скакуном, похожим на того, что был изображен на красивой картинке, висящей на стене у его постели, и на нем можно было галопом мчаться вперед или назад во времени и пространстве. Опускалась ночь — высокий, темный, с крыльями, как у летучей мыши, ангел, живущий в лесах мистера Эндрю Тейлора на южном холме. Иногда Уолтер радостно приветствовал его… иногда представлял его так живо, что начинал бояться… Уолтер драматизировал и олицетворял все, что окружало его в его маленьком мире: и Ветер, что рассказывал ему сказки перед сном, и Мороз, что побивал цветы в саду, и Росу, что выпадала так серебристо и бесшумно, и Луну, которую — он был уверен в этом — можно поймать, если только пойти ночью на вершину того дальнего фиолетового холма, и Туман, что приходит с моря, и само великое Море, всегда меняющееся и всегда остающееся прежним, и таинственный морской Прилив… Для Уолтера все они были живыми существами. И сам Инглсайд, и ложбину, и кленовую рощу, и болото, и берег гавани населяли домовые, эльфы, дриады, водяные и русалки. Черный гипсовый кот на каминной полке в библиотеке был волшебным. Ночью он оживал и крался на мягких лапах в темноте из комнаты в комнату, вырастая до невероятных размеров. Уолтер сунул голову под одеяло и задрожал. Он всегда пугал себя своими собственными фантазиями.
Возможно, тетя Мэри Мерайя была права, когда сказала, что он «чересчур нервный и легко возбудимый», хотя Сюзан никогда не могла простить ей этого. Возможно, была права и тетушка Китти Мак-Грегор из Верхнего Глена, которая считалась ясновидящей и однажды, глубоко погрузив взгляд в дымчато-серые, обрамленные длинными ресницами глаза Уолтера, сказала, что у него «старая душа в юном теле». Быть может, старая душа знала слишком много такого, что не всегда мог понять юный ум.
Утром Уолтеру сказали, что после обеда папа отвезет его в Лоубридж. Он промолчал, но в конце обеда от волнения у него перехватило горло, и он быстро опустил глаза, чтобы скрыть затуманившие их слезы. Однако недостаточно быстро.
— Неужели ты собираешься зареветь,Уолтер? — с негодованием воскликнула тетя Мэри Мерайя, словно шестилетний мальчуган был бы опозорен навеки, если бы заплакал. — Уж если кто вызывает у меня подозрение, так это плаксы. И ты не доел мясо.
— Я съел все, кроме жира, — сказал Уолтер, храбро сморгнув слезы, но все еще не осмеливаясь поднять глаза. — Я не люблю жир.
— Когда я была ребенком, — заявила тетя Мэри Мерайя, — мне не разрешалось любить или не любить то, что мне клали на тарелку. Ну, ничего, миссис Паркер, вероятно, излечит тебя от некоторых из твоих нелепых представлений. В девичестве она была Уинтер… или Кларк? Нет, скорее всего Кембл. Но Уинтеры и Кемблы — люди одного склада, они не потерпят никаких глупостей.
— Ох, пожалуйста, тетя Мэри Мерайя, не пугайте Уолтера перед поездкой в Лоубридж, — сказала Аня, в глубине ее глаз вспыхнула искорка раздражения.
— Прошу прощения, Ануся. — В голосе тети Мэри Мерайи звучало глубочайшее смирение. — Мне, разумеется, следовало помнить, что я не имею права ничемуучить твоих детей.
— Пропади она пропадом, — пробормотала Сюзан, выходя на кухню за десертом — любимым «королевским пудингом» Уолтера.
Аня почувствовала себя ужасно виноватой. Гилберт бросил на нее немного укоризненный взгляд, словно желая сказать, что она могла бы проявить чуть больше терпения в отношении бедной, одинокой старой женщины.
Сам Гилберт явно чувствовал себя неважно. Все знали, что он очень переутомился, работая все лето без единого дня отдыха, и, возможно, присутствие тети Мэри Мерайи было большей нагрузкой для его нервов, чем он согласился бы признать. Аня решила, что осенью, если все будет хорошо, отправит его — как бы он ни противился — на месяц в Новую Шотландию — пострелять бекасов.
— Как вам нравится чай? — с раскаянием спросила она тетю Мэри Мерайю.
Тетя Мэри Мерайя поджала губы:
— Слишком слабый. Но это не имеет значения. Кого волнует, придется ли старухе по вкусу чай или нет? Некоторые люди, впрочем, считают меня желанной гостьей.
Какова бы ни была связь между двумя последними предложениями тети Мэри Мерайи, Аня почувствовала, что выяснять это в данный момент ей не по силам. Она заметно побледнела.
— Я, пожалуй, поднимусь к себе и прилягу, — сказала она громко, поднимаясь из-за стола. — Я думаю, Гилберт, тебе лучше не задерживаться в Лоубридже… и стоило бы, наверное, позвонить мисс Карсон.
Она поцеловала Уолтера на прощание довольно невнимательно и торопливо — было очень похоже на то, что она совсем не думала о нем. Уолтер очень надеялся,что не заплачет. Тетя Мэри Мерайя поцеловала его в лоб — так неприятно, когда на лбу остается мокрый след поцелуя, — и сказала:
— Веди себя прилично за столом, когда будешь в Лоубридже, Уолтер. Смотри не объедайся. Будешь объедаться, придет большой черный человек с большим черным мешком, в который он сажает всех непослушных детей.
Было, вероятно, не так уж плохо для тети Мэри Мерайи, что Гилберт вышел, чтобы запрячь Серого Тома, и не слышал ее речей. Он и Аня всегда обращали особое внимание на то, чтобы никогда не пугать своих детей такими вздорными выдумками, и не позволяли делать это другим. Впрочем, Сюзан, убиравшая со стола, слышала все до единого слова, однако она сдержалась, и тетя Мэри Мерайя никогда не узнала, что едва избежала того, чтобы ей в голову швырнули соусник вместе с его содержимым.
8
— Очень любезно со стороны миссис Паркер избавить нас от Уолтера, Ануся, — сказала тетя Мэри Мерайя, когда Паркеры уехали. — Она говорит, что Уолтер ей, пожалуй, даже нравится. Странные бывают у людей вкусы, не правда ли? Ну, возможно, теперь, по меньшей мере следующие две недели, я смогу входить в ванную, не опасаясь наступить на дохлую рыбу.
— На дохлую рыбу, тетя! Вы же не имеете в виду…
— Я имею в виду именно то, что говорю, Ануся. Я всегда говорю то, что думаю. На дохлую рыбу! Тыкогда-нибудь наступала босой ногой на дохлую рыбу?
— Не-ет… но как…
— Вчера вечером Уолтер поймал в ручье форель и пустил ее в таз с водой, чтобы она оставалась живой, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан. Судя по ее тону, она легко относилась к этой истории. — Если бы форель так и плавала в тазу, все было бы в порядке, но она каким-то образом умудрилась выскочить и издохла ночью. Разумеется, если людям непременно надо вечно ходить босиком…
— Я руководствуюсь правилом никогда ни с кем не ссориться, — заявила тетя Мэри Мерайя, вставая и покидая комнату.
— Яполна решимости не позволить ей вывести меня из равновесия, — твердо сказала Сюзан.
— Ох, Сюзан, пожалуй, она и вправду немного действует мне на нервы… хотя надеюсь, такие мелочи не будут так сильно волновать меня, когда все это будет позади… Но я думаю, это в самом деле отвратительное ощущение, когда наступаешь босой ногой на дохлую рыбу.
— Разве не лучше наступать на дохлую рыбу, чем на живую, мама? Дохлая не будет извиваться, — вставила Ди.
Поскольку всегда во что бы то ни стало следует говорить правду и только правду, приходится признать, что хозяйка Инглсайда и ее служанка захихикали.
Итак, все было решено. Однако вечером в разговоре с Гилбертом Аня все же выразила сомнение в том, что Уолтеру будет хорошо в Лоубридже.
— Он такой впечатлительный и одарен таким богатым воображением, — заметила она задумчиво.
— Даже слишком богатым, — отозвался Гилберт, который был очень утомлен после того, как за день — если процитировать Сюзан — «родил трех младенцев». — Этот ребенок, Аня, боится подняться по лестнице в темноте. Я уверен, ему будет очень полезно пообщаться несколько дней с детьми Паркеров. Он вернется домой совсем другим мальчиком.
Аня больше не возражала. Гилберт, несомненно, был прав. Без Джема Уолтеру, вероятно, одиноко, да и принимая во внимание то, как сложились обстоятельства два года назад, когда на свет появился Ширли, было бы лучше, чтобы и на этот раз Сюзан имела как можно меньше обязанностей сверх ведения хозяйства и терпимого отношения к присутствию тети Мэри Мерайи, чьи две недели уже растянулись до четырех.
Уолтер лежал в постели без сна и пытался, дав полную волю своей фантазии, отделаться от навязчивой мысли о том, что на следующий день ему предстоит уехать из дома. Он обладал удивительно ярким и живым воображением. Оно было для Уолтера великолепным белым скакуном, похожим на того, что был изображен на красивой картинке, висящей на стене у его постели, и на нем можно было галопом мчаться вперед или назад во времени и пространстве. Опускалась ночь — высокий, темный, с крыльями, как у летучей мыши, ангел, живущий в лесах мистера Эндрю Тейлора на южном холме. Иногда Уолтер радостно приветствовал его… иногда представлял его так живо, что начинал бояться… Уолтер драматизировал и олицетворял все, что окружало его в его маленьком мире: и Ветер, что рассказывал ему сказки перед сном, и Мороз, что побивал цветы в саду, и Росу, что выпадала так серебристо и бесшумно, и Луну, которую — он был уверен в этом — можно поймать, если только пойти ночью на вершину того дальнего фиолетового холма, и Туман, что приходит с моря, и само великое Море, всегда меняющееся и всегда остающееся прежним, и таинственный морской Прилив… Для Уолтера все они были живыми существами. И сам Инглсайд, и ложбину, и кленовую рощу, и болото, и берег гавани населяли домовые, эльфы, дриады, водяные и русалки. Черный гипсовый кот на каминной полке в библиотеке был волшебным. Ночью он оживал и крался на мягких лапах в темноте из комнаты в комнату, вырастая до невероятных размеров. Уолтер сунул голову под одеяло и задрожал. Он всегда пугал себя своими собственными фантазиями.
Возможно, тетя Мэри Мерайя была права, когда сказала, что он «чересчур нервный и легко возбудимый», хотя Сюзан никогда не могла простить ей этого. Возможно, была права и тетушка Китти Мак-Грегор из Верхнего Глена, которая считалась ясновидящей и однажды, глубоко погрузив взгляд в дымчато-серые, обрамленные длинными ресницами глаза Уолтера, сказала, что у него «старая душа в юном теле». Быть может, старая душа знала слишком много такого, что не всегда мог понять юный ум.
Утром Уолтеру сказали, что после обеда папа отвезет его в Лоубридж. Он промолчал, но в конце обеда от волнения у него перехватило горло, и он быстро опустил глаза, чтобы скрыть затуманившие их слезы. Однако недостаточно быстро.
— Неужели ты собираешься зареветь,Уолтер? — с негодованием воскликнула тетя Мэри Мерайя, словно шестилетний мальчуган был бы опозорен навеки, если бы заплакал. — Уж если кто вызывает у меня подозрение, так это плаксы. И ты не доел мясо.
— Я съел все, кроме жира, — сказал Уолтер, храбро сморгнув слезы, но все еще не осмеливаясь поднять глаза. — Я не люблю жир.
— Когда я была ребенком, — заявила тетя Мэри Мерайя, — мне не разрешалось любить или не любить то, что мне клали на тарелку. Ну, ничего, миссис Паркер, вероятно, излечит тебя от некоторых из твоих нелепых представлений. В девичестве она была Уинтер… или Кларк? Нет, скорее всего Кембл. Но Уинтеры и Кемблы — люди одного склада, они не потерпят никаких глупостей.
— Ох, пожалуйста, тетя Мэри Мерайя, не пугайте Уолтера перед поездкой в Лоубридж, — сказала Аня, в глубине ее глаз вспыхнула искорка раздражения.
— Прошу прощения, Ануся. — В голосе тети Мэри Мерайи звучало глубочайшее смирение. — Мне, разумеется, следовало помнить, что я не имею права ничемуучить твоих детей.
— Пропади она пропадом, — пробормотала Сюзан, выходя на кухню за десертом — любимым «королевским пудингом» Уолтера.
Аня почувствовала себя ужасно виноватой. Гилберт бросил на нее немного укоризненный взгляд, словно желая сказать, что она могла бы проявить чуть больше терпения в отношении бедной, одинокой старой женщины.
Сам Гилберт явно чувствовал себя неважно. Все знали, что он очень переутомился, работая все лето без единого дня отдыха, и, возможно, присутствие тети Мэри Мерайи было большей нагрузкой для его нервов, чем он согласился бы признать. Аня решила, что осенью, если все будет хорошо, отправит его — как бы он ни противился — на месяц в Новую Шотландию — пострелять бекасов.
— Как вам нравится чай? — с раскаянием спросила она тетю Мэри Мерайю.
Тетя Мэри Мерайя поджала губы:
— Слишком слабый. Но это не имеет значения. Кого волнует, придется ли старухе по вкусу чай или нет? Некоторые люди, впрочем, считают меня желанной гостьей.
Какова бы ни была связь между двумя последними предложениями тети Мэри Мерайи, Аня почувствовала, что выяснять это в данный момент ей не по силам. Она заметно побледнела.
— Я, пожалуй, поднимусь к себе и прилягу, — сказала она громко, поднимаясь из-за стола. — Я думаю, Гилберт, тебе лучше не задерживаться в Лоубридже… и стоило бы, наверное, позвонить мисс Карсон.
Она поцеловала Уолтера на прощание довольно невнимательно и торопливо — было очень похоже на то, что она совсем не думала о нем. Уолтер очень надеялся,что не заплачет. Тетя Мэри Мерайя поцеловала его в лоб — так неприятно, когда на лбу остается мокрый след поцелуя, — и сказала:
— Веди себя прилично за столом, когда будешь в Лоубридже, Уолтер. Смотри не объедайся. Будешь объедаться, придет большой черный человек с большим черным мешком, в который он сажает всех непослушных детей.
Было, вероятно, не так уж плохо для тети Мэри Мерайи, что Гилберт вышел, чтобы запрячь Серого Тома, и не слышал ее речей. Он и Аня всегда обращали особое внимание на то, чтобы никогда не пугать своих детей такими вздорными выдумками, и не позволяли делать это другим. Впрочем, Сюзан, убиравшая со стола, слышала все до единого слова, однако она сдержалась, и тетя Мэри Мерайя никогда не узнала, что едва избежала того, чтобы ей в голову швырнули соусник вместе с его содержимым.
8
Обычно Уолтер получал большое удовольствие от поездок с папой. Его пленяла красота, а дороги в окрестностях Глена святой Марии были удивительно красивы, особенно дорога в Лоубридж. Она казалась двойной лентой танцующих на ветру лютиков — с зеленой кромкой папоротников в тех местах, где к ней подступали манящие густой тенью рощи. Но сегодня папа, судя по всему, не хотел разговаривать и погонял Серого Тома так, как никогда прежде. Когда они добрались до Лоубриджа, он отвел в сторону миссис Паркер, сказал ей несколько торопливых слов и бросился вон, даже не попрощавшись с Уолтером. Уолтеру вновь пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы удержаться от слез. Было, к сожалению, слишком очевидно, что никто не любит его. Мама и папа любили его прежде, но больше не любят.
Большой, неухоженный дом Паркеров не показался Уолтеру приветливым. Но, возможно, никакой дом не произвел бы благоприятного впечатления в подобный момент. Миссис Паркер повела маленького гостя на задний двор, откуда доносились визги бурного веселья, и представила детям, которыми этот двор, казалось, был переполнен. Затем, не теряя времени, она вернулась к своему шитью, порекомендовав им познакомиться самим — прием, дававший прекрасные результаты в девяти случаях из десяти. Можно ли винить ее за то, что она не сумела разглядеть в маленьком Уолтере Блайте того самого «десятого»? Мальчик нравился ей… ее собственные отпрыски были славными, общительными ребятишками… Фред и Опал имели некоторую склонность напускать на себя монреальскую важность, но она не сомневалась в том, что они никогда и ни к кому не отнесутся недоброжелательно. Все пройдет гладко. Она была так рада, что может выручить «бедную Анну Блайт» — пусть всего лишь избавив ее на время от забот об одном из детей. Миссис Паркер очень надеялась, что в Инглсайде все кончится благополучно. Анины знакомые, напоминая друг другу о событиях двухлетней давности, связанных с рождением Ширли, тревожились за нее гораздо больше, чем она сама.
На заднем дворе — дворе, переходившем в большой тенистый яблоневый сад, — вдруг стало тихо. Уолтер стоял, глядя серьезно и робко на детей Паркеров и их кузена и кузину Джонсон из Монреаля. Билл Паркер, десятилетний румяный и круглолицый сорванец, «удался в мать» и был, на взгляд Уолтера, очень взрослым и большим. Девятилетний Энди Паркер, как могли бы сказать вам лоубриджские школьники, считался «противным Паркером» и неспроста носил прозвище Свинтус. Уолтеру с самого начала не понравилась его внешность — жесткие, коротко подстриженные светлые волосы, хитрая веснушчатая физиономия, светло-голубые навыкате глаза. Фред Джонсон, ровесник Билла, тоже не понравился Уолтеру, хотя был красивым малым с каштановыми кудрями и черными глазами. Его девятилетняя сестра Опал, с такими же кудрями и черными глазами — сверкающими черными глазами, — стояла, обнявшись со светловолосой восьмилетней Корой Паркер, и обе они оглядывали Уолтера довольно снисходительно. Если бы не Элис Паркер, Уолтер, вполне возможно, круто повернулся бы и убежал.
Элис было семь; у Элис была головка в прелестнейших золотых кудряшках; у Элис были голубые глаза, такие же голубые и нежные, как фиалки в ложбине; у Элис были розовые щечки с ямочками; на Элис было желтое платьице в оборках, в котором она выглядела как танцующий на ветру лютик; Элис улыбалась ему так, словно знала его всю жизнь; Элис была другом.
Разговор начал Фред.
— Привет, сынок, — сказал он покровительственно.
Уолтер сразу почувствовал надменность в его тоне и ушел в себя.
— Меня зовут Уолтер, — сказал он сдержанно и отчетливо.
Фред с хорошо разыгранным удивлением обернулся к остальным. Сейчас он покажет этому деревенскому мальчишке!
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал он Биллу, скорчив забавную мину.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал Билл в свою очередь, обращаясь к Опал.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказала Опал сияющему от удовольствия Энди.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал Энди Коре.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —хихикнула Кора, глядя на Элис.
Элис не сказала ничего. Она лишь восхищенно смотрела на Уолтера, и ее взгляд позволил ему сохранить самообладание, когда все остальные нараспев затянули хором: «Он говорит, что его зовут Уолтер», а затем разразились визгливым издевательским смехом.
«Как весело дорогим детишкам!» — подумала довольная миссис Паркер, расправляя только что сделанные сборочки.
— Мама говорит, что ты веришь в фей, — сказал Энди, искоса глядя на Уолтера хитрыми и наглыми глазами.
Уолтер посмотрел на него открыто и прямо. Он не допустит, чтобы его посрамили в присутствии Элис.
— Феи существуют, — сказал он твердо.
— Не существуют, — сказал Энди.
— Существуют, — сказал Уолтер.
— Он говорит, что существуют феи, — сказал Энди Фреду.
— Он говорит, что существуют феи, — сказал Фред Биллу, и они проделали то же самое, что и в первый раз.
Это было пыткой для Уолтера, которого никогда прежде не дразнили и который не мог равнодушно отнестись к происходящему. Он закусил губу, чтобы не расплакаться. Он не должен плакать в присутствии Элис.
— А как бы тебе понравилось, если бы тебя нащипали до синяков? — спросил Энди, решивший, что Уолтер — неженка и маменькин сынок и что будет очень забавно изводить его насмешками.
— Свинтус, перестань! — приказала Элис грозно — очень грозно, хотя и очень тихо, мило и мягко. В ее тоне было нечто такое, к чему даже Энди не посмел отнестись пренебрежительно.
— Да я только пошутил, — пробормотал он пристыженно.
Общее настроение изменилось немного в пользу Уолтера, и они довольно весело поиграли в пятнашки в саду. Но когда все шумной толпой повалили в дом на ужин, Уолтера вновь одолела тоска по дому. Она была такой мучительной, что на один ужасный момент он испугался, что расплачется прямо на глазах у всех — даже в присутствии Элис, которая, однако, так дружески подтолкнула его локтем, когда они садились за стол, что ему стало немного легче. Но есть он не мог — просто не мог. Миссис Паркер, в пользу чьих воспитательных методов, безусловно, можно было привести кое-какие доводы, не стала докучать ему из-за этого, сделав вывод, что утром его аппетит будет лучше, а другие были слишком заняты едой и болтовней, чтобы уделять ему много внимания.
Уолтер недоумевал, почему все в семье так кричат, обращаясь друг к другу, — он не был осведомлен относительно того, что они еще не успели отучиться от этой привычки после недавней кончины очень глухой и очень обидчивой старой бабушки. От шума у него заболела голова. Ах, дома сейчас тоже, наверное, ужинают. Мама улыбается, сидя во главе стола, папа шутит с близнецами, Сюзан наливает сливки в кружку Ширли, Нэн незаметно кидает под стол лакомые кусочки Заморышу. Даже тетя Мэри Мерайя, как часть домашнего окружения, предстала вдруг озаренной мягким, нежным, теплым светом. А кто же звонил в китайский гонг к ужину? Это была его неделя… Ах, если бы он только мог где-нибудь поплакать! Но, судя по всему, в Лоубридже не было такого места, где человек может позволить себе пролить слезу. И кроме того… кроме того, рядом была Элис. Уолтер залпом выпил стакан ледяной воды и нашел, что это помогло.
— У нашей кошки бывают судороги, — неожиданно сказал Энди, пнув его под столом.
— У нашей тоже, — сказал Уолтер. У Заморыша два раза были судороги, и Уолтер не желал допустить того, чтобы лоубриджские кошки котировались выше инглсайдских.
— Спорю, что у нашей кошки судороги судорожнее, чем у вашей, — поддразнил его Энди.
— Спорю, что нет, — резко отозвался Уолтер.
— Ну-ну, давайте не будем спорить из-за ваших кошек, — сказала миссис Паркер, которой был нужен спокойный тихий вечер, чтобы завершить работу над своим докладом на тему «Непонятые дети». — Бегите в сад и поиграйте немного перед сном.
Перед сном! Уолтер вдруг осознал, что ему предстоит провести здесь всю ночь… много ночей… две недели ночей. Это было ужасно! Он вышел в сад, крепко сжав руки в кулаки, и неожиданно увидел Билла и Энди, схватившихся в яростной драке на лужайке — они брыкались, царапались, визжали.
— Ты подсунул мне червивое яблоко, Билл Паркер! — вопил брату Энди. — Я научу тебя, как давать мне червивые яблоки!
Такого рода драки были у Паркеров обычным делом. Миссис Паркер считала, что мальчикам полезно подраться. По ее словам, таким способом их организмы освобождаются от избытка кипучей энергии и после этого они становятся только еще дружнее. Но Уолтер, никогда прежде не видевший ни одной драки, пришел в ужас. Фред подзадоривал противников, Опал и Кора смеялись, но в глазах Элис стояли слезы. Уолтер не мог этого вынести. Он бросился между дерущимися, которые оторвались друг от друга на мгновение, чтобы набрать воздуха, перед тем как снова вступить в схватку.
— Прекратите драку, — сказал Уолтер. — Вы пугаете Элис.
Билл и Энди, застыв в изумлении, несколько мгновений смотрели на него, пока их не поразила смешная сторона происходящего — такой малыш вмешивается в их драку! Оба разразились смехом, а Билл хлопнул его по спине.
— На это нужна храбрость, карапуз, — сказал он. — Продолжай в том же духе — и когда-нибудь станешь настоящим мальчишкой. Вот тебе яблоко за это, и к тому же не червивое.
Элис стерла слезы со своих нежных розовых щечек и взглянула на Уолтера с таким обожанием, что Фреду это не понравилось. Разумеется, Элис была просто малявкой, но даже малявки не имели права смотреть с обожанием на других мальчиков, когда рядом стоял он, Фред Джонсон из Монреаля. Необходимо было что-то предпринять. Фред заходил в гостиную и слышал, как тетя Джен, перед этим говорившая по телефону, сказала несколько слов дяде Дику.
— Твоя мать тяжело больна, — объявил он Уолтеру.
— Она… она здорова! — выкрикнул Уолтер.
— Нет, она действительно тяжело больна. Я слышал, как тетя Джен сказала это дяде Дику… — На самом деле Фред слышал, как тетя Джен сказала: «Анна Блайт больна», но для интереса добавил «тяжело». — Она, вероятно, умрет, прежде чем ты вернешься домой.
Уолтер обвел все вокруг исполненным муки взглядом. И снова Элис встала на его сторону, и снова остальные собрались под знамя Фреда. Они ощущали что-то чуждое в этом темноволосом красивом маленьком мальчике — они испытывали потребность дразнить его.
— Если она больна, — сказал Уолтер, — папа ее вылечит.
Он вылечит — он должен вылечить!
— Боюсь, это окажется невозможным, — вздохнул Фред, делая постную физиономию и подмигивая Энди.
— Для папы нет ничего невозможного, — настаивал верный Уолтер.
— Рас Картер уехал в Шарлоттаун всего лишь на один день прошлым летом, а когда вернулся домой, его мать была мертва, — сказал Билл.
— И даже похоронена, — подхватил Энди, желая добавить драматический штрих — факт или нет, неважно. — Рас здорово разозлился тогда из-за того, что пропустил похороны… Похороны — это так интересно!
— А я никогда ни на одних похоронах не была, — заметила Опал огорченно.
— Ничего, тебе еще представится масса случаев, — утешил Энди. — Но вот видишь, малыш, даже наш папа не смог спасти жизнь миссис Картер, а он очень хороший доктор… гораздо лучше, чем твойпапа.
— Не лучше…
— Лучше и вдобавок красивее…
— Не лучше…
— Что-нибудь всегдаслучается, когда уезжаешь из дома, — сказала Опал. — Что ты почувствуешь, если вернешься домой и обнаружишь, что Инглсайд сгорел дотла?
— Когда твоя мама умрет, вас, детей, вероятно, разлучат, — весело предположила Кора. — Может быть, ты переедешь к нам насовсем.
— Да… переезжай, — сказала Элис нежно.
— Ну, его отец захочет оставить детей себе, — возразил Билл. — Он скоро снова женится. Но, может быть, его отец тоже умрет. Я слышал, как папа говорил, что доктор Блайт сводит себя в могилу непосильным трудом… Смотри, как он уставился. У тебя девчоночьи глаза, сынок… девчоночьи глаза… девчоночьи глаза…
— Брось, — сказала Опал, неожиданно почувствовав, что ей надоела эта забава. — Ты его не одурачишь. Он знает, что его просто поддразнивают. Сбегаем лучше в парк — посмотрим, как играют в бейсбол. А Уолтер и Элис пусть остаются здесь. Мы не хотим, чтобы малышня вечно бегала за нами следом!
Уолтер не был огорчен, увидев, что они уходят. Элис тоже явно не пожалела об этом. Они сели на бревно и посмотрели друг на друга робко и обрадованно.
— Я научу тебя играть в камешки, — сказала Элис, — и дам на ночь моего плюшевого кенгуру.
Когда пришло время ложиться спать, выяснилось, что ему предстоит провести ночь одному в маленькой спальне, дверь в которую открывалась прямо из холла второго этажа. Миссис Паркер предусмотрительно оставила ему свечу и теплое стеганое одеяло, так как июльская ночь выдалась необычно холодной, как это иногда случается даже летом в приморских провинциях. Казалось, что можно ожидать ночных заморозков. Но Уолтер никак не мог уснуть — даже с крепко прижатым к щеке плюшевым кенгуру Элис. Ах, если бы он только был сейчас дома, в своей собственной комнате, где из большого окна открывается вид на Глен, а за маленьким слуховым окошком с крошечным козырьком стоит высокая сосна. И мама пришла бы и почитала ему стихи своим чудесным мелодичным голосом.
— Я большой мальчик… Я не буду плакать, не бу-у-уду… — Слезы, несмотря на все его усилия, подступили к глазам. Что пользы от плюшевых кенгуру? Казалось, прошли годы с тех пор, как он покинул родной дом.
Вскоре из парка вернулись другие дети и, дружеской бесцеремонностью набившись в маленькую спальню, уселись на кровать, грызя яблоки.
— Э, ты ревешь, малыш, — насмешливо протянул Энди, — ты просто маленькая, миленькая девочка. Мамочкин любимчик!
— Кусни, малыш, — предложил Билл, проживая ему наполовину сгрызенное яблоко. — И не унывай. Я не удивлюсь, если твоя мама поправится… разумеется, в том случае, если у нее есть конституция организма. Папа говорит, что мисс Флэгг давным-давно умерла бы, если бы у нее не было этой конституции. А у твоей матери она есть?
— Конечно есть, — убежденно ответил Уолтер. Он понятия не имел о том, что такое «конституция организма», но если она есть у миссис Флэгг, то должна быть и у мамы.
— Миссис Сойер умерла на прошлой неделе, а мать Сэма Кларка на позапрошлой, — сообщил Энди.
— Они умерли ночью, — заметила Кора. — Мама говорит, что люди чаще всего умирают ночью. Надеюсь, со мнойтак не случится. Только вообразите, отправиться на небеса в ночной рубашке!
— Дети! Дети! — позвала миссис Паркер. — Быстро в постель.
Мальчики убежали, предварительно сделав вид, что душат его полотенцем. Пожалуй, малыш им все же понравился.
Опал уже повернулась к своей двери, чтобы уйти, когда Уолтер схватил ее за руку.
— Опал, ведь это неправда, будто мама больна? — прошептал он умоляюще. Он бы не в силах остаться один на один со своими страхами.
Опал, как говорила миссис Паркер, была незлая девочка, но и она не могла противиться искушению испытать тот трепет, что возникает у человека, сообщающего дурные вести.
— Она в самом деле больна. Тетя Джен так говорит… Она сказала, что мы не должны говорить тебе об этом. Но я подумала, что тебе следует знать… Может быть, у нее рак.
— Неужели вседолжны умереть, Опал? — Для Уолтера, никогда прежде не думавшего о смерти, это была совершенно новая и пугающая мысль.
— Конечно, глупый! Только по-настоящему люди не умирают — они уходят на небеса, — ободрила его Опал.
— Не все, — мгновенно прошипел Энди, подслушивающий под дверью.
— А… а небеса гораздо дальше, чем Шарлоттаун? — спросил Уолтер.
Опал взвизгнула от смеха.
— Ну и чудак же ты! Небеса за миллионы миль отсюда. Но я скажу тебе, что делать. Молись. Молитвы помогают, я точно знаю. Я однажды потеряла десятицентовик, помолилась и нашла четвертак.
— Опал, ты слышала, что я сказала? — окликнула из своей комнаты миссис Паркер. — И задуй свечу в спальне Уолтера. Я боюсь пожара… Уолтеру давно следовало уснуть.
Опал задула свечу и убежала. Тетя Джен была добродушной, но уж когда рассердится!..
Энди просунул голову в приоткрытую дверь, чтобы дать гостю свое последнее благословение.
— Наверное, эти птицы на обоях оживут и выклюют тебе глаза, — прошипел он.
Наконец все действительно отправились в постель, чувствуя, что день прошел отлично, что Уолт Блайт неплохой малыш и что они еще получат немало удовольствия, когда будут дразнить его завтра.
«Милые маленькие души!» — сентиментально подумала миссис Паркер.
Непривычная тишина опустилась на дом Паркеров, а в шести милях от него, в Инглсайде, маленькая Берта Марилла Блайт смотрела из-под длинных ресниц на счастливые лица вокруг нее и на мир, в который пришла в самую холодную июльскую ночь, какую только переживали приморские провинции Канады за предшествующие восемьдесят семь лет!
Большой, неухоженный дом Паркеров не показался Уолтеру приветливым. Но, возможно, никакой дом не произвел бы благоприятного впечатления в подобный момент. Миссис Паркер повела маленького гостя на задний двор, откуда доносились визги бурного веселья, и представила детям, которыми этот двор, казалось, был переполнен. Затем, не теряя времени, она вернулась к своему шитью, порекомендовав им познакомиться самим — прием, дававший прекрасные результаты в девяти случаях из десяти. Можно ли винить ее за то, что она не сумела разглядеть в маленьком Уолтере Блайте того самого «десятого»? Мальчик нравился ей… ее собственные отпрыски были славными, общительными ребятишками… Фред и Опал имели некоторую склонность напускать на себя монреальскую важность, но она не сомневалась в том, что они никогда и ни к кому не отнесутся недоброжелательно. Все пройдет гладко. Она была так рада, что может выручить «бедную Анну Блайт» — пусть всего лишь избавив ее на время от забот об одном из детей. Миссис Паркер очень надеялась, что в Инглсайде все кончится благополучно. Анины знакомые, напоминая друг другу о событиях двухлетней давности, связанных с рождением Ширли, тревожились за нее гораздо больше, чем она сама.
На заднем дворе — дворе, переходившем в большой тенистый яблоневый сад, — вдруг стало тихо. Уолтер стоял, глядя серьезно и робко на детей Паркеров и их кузена и кузину Джонсон из Монреаля. Билл Паркер, десятилетний румяный и круглолицый сорванец, «удался в мать» и был, на взгляд Уолтера, очень взрослым и большим. Девятилетний Энди Паркер, как могли бы сказать вам лоубриджские школьники, считался «противным Паркером» и неспроста носил прозвище Свинтус. Уолтеру с самого начала не понравилась его внешность — жесткие, коротко подстриженные светлые волосы, хитрая веснушчатая физиономия, светло-голубые навыкате глаза. Фред Джонсон, ровесник Билла, тоже не понравился Уолтеру, хотя был красивым малым с каштановыми кудрями и черными глазами. Его девятилетняя сестра Опал, с такими же кудрями и черными глазами — сверкающими черными глазами, — стояла, обнявшись со светловолосой восьмилетней Корой Паркер, и обе они оглядывали Уолтера довольно снисходительно. Если бы не Элис Паркер, Уолтер, вполне возможно, круто повернулся бы и убежал.
Элис было семь; у Элис была головка в прелестнейших золотых кудряшках; у Элис были голубые глаза, такие же голубые и нежные, как фиалки в ложбине; у Элис были розовые щечки с ямочками; на Элис было желтое платьице в оборках, в котором она выглядела как танцующий на ветру лютик; Элис улыбалась ему так, словно знала его всю жизнь; Элис была другом.
Разговор начал Фред.
— Привет, сынок, — сказал он покровительственно.
Уолтер сразу почувствовал надменность в его тоне и ушел в себя.
— Меня зовут Уолтер, — сказал он сдержанно и отчетливо.
Фред с хорошо разыгранным удивлением обернулся к остальным. Сейчас он покажет этому деревенскому мальчишке!
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал он Биллу, скорчив забавную мину.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал Билл в свою очередь, обращаясь к Опал.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказала Опал сияющему от удовольствия Энди.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —сказал Энди Коре.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —хихикнула Кора, глядя на Элис.
Элис не сказала ничего. Она лишь восхищенно смотрела на Уолтера, и ее взгляд позволил ему сохранить самообладание, когда все остальные нараспев затянули хором: «Он говорит, что его зовут Уолтер», а затем разразились визгливым издевательским смехом.
«Как весело дорогим детишкам!» — подумала довольная миссис Паркер, расправляя только что сделанные сборочки.
— Мама говорит, что ты веришь в фей, — сказал Энди, искоса глядя на Уолтера хитрыми и наглыми глазами.
Уолтер посмотрел на него открыто и прямо. Он не допустит, чтобы его посрамили в присутствии Элис.
— Феи существуют, — сказал он твердо.
— Не существуют, — сказал Энди.
— Существуют, — сказал Уолтер.
— Он говорит, что существуют феи, — сказал Энди Фреду.
— Он говорит, что существуют феи, — сказал Фред Биллу, и они проделали то же самое, что и в первый раз.
Это было пыткой для Уолтера, которого никогда прежде не дразнили и который не мог равнодушно отнестись к происходящему. Он закусил губу, чтобы не расплакаться. Он не должен плакать в присутствии Элис.
— А как бы тебе понравилось, если бы тебя нащипали до синяков? — спросил Энди, решивший, что Уолтер — неженка и маменькин сынок и что будет очень забавно изводить его насмешками.
— Свинтус, перестань! — приказала Элис грозно — очень грозно, хотя и очень тихо, мило и мягко. В ее тоне было нечто такое, к чему даже Энди не посмел отнестись пренебрежительно.
— Да я только пошутил, — пробормотал он пристыженно.
Общее настроение изменилось немного в пользу Уолтера, и они довольно весело поиграли в пятнашки в саду. Но когда все шумной толпой повалили в дом на ужин, Уолтера вновь одолела тоска по дому. Она была такой мучительной, что на один ужасный момент он испугался, что расплачется прямо на глазах у всех — даже в присутствии Элис, которая, однако, так дружески подтолкнула его локтем, когда они садились за стол, что ему стало немного легче. Но есть он не мог — просто не мог. Миссис Паркер, в пользу чьих воспитательных методов, безусловно, можно было привести кое-какие доводы, не стала докучать ему из-за этого, сделав вывод, что утром его аппетит будет лучше, а другие были слишком заняты едой и болтовней, чтобы уделять ему много внимания.
Уолтер недоумевал, почему все в семье так кричат, обращаясь друг к другу, — он не был осведомлен относительно того, что они еще не успели отучиться от этой привычки после недавней кончины очень глухой и очень обидчивой старой бабушки. От шума у него заболела голова. Ах, дома сейчас тоже, наверное, ужинают. Мама улыбается, сидя во главе стола, папа шутит с близнецами, Сюзан наливает сливки в кружку Ширли, Нэн незаметно кидает под стол лакомые кусочки Заморышу. Даже тетя Мэри Мерайя, как часть домашнего окружения, предстала вдруг озаренной мягким, нежным, теплым светом. А кто же звонил в китайский гонг к ужину? Это была его неделя… Ах, если бы он только мог где-нибудь поплакать! Но, судя по всему, в Лоубридже не было такого места, где человек может позволить себе пролить слезу. И кроме того… кроме того, рядом была Элис. Уолтер залпом выпил стакан ледяной воды и нашел, что это помогло.
— У нашей кошки бывают судороги, — неожиданно сказал Энди, пнув его под столом.
— У нашей тоже, — сказал Уолтер. У Заморыша два раза были судороги, и Уолтер не желал допустить того, чтобы лоубриджские кошки котировались выше инглсайдских.
— Спорю, что у нашей кошки судороги судорожнее, чем у вашей, — поддразнил его Энди.
— Спорю, что нет, — резко отозвался Уолтер.
— Ну-ну, давайте не будем спорить из-за ваших кошек, — сказала миссис Паркер, которой был нужен спокойный тихий вечер, чтобы завершить работу над своим докладом на тему «Непонятые дети». — Бегите в сад и поиграйте немного перед сном.
Перед сном! Уолтер вдруг осознал, что ему предстоит провести здесь всю ночь… много ночей… две недели ночей. Это было ужасно! Он вышел в сад, крепко сжав руки в кулаки, и неожиданно увидел Билла и Энди, схватившихся в яростной драке на лужайке — они брыкались, царапались, визжали.
— Ты подсунул мне червивое яблоко, Билл Паркер! — вопил брату Энди. — Я научу тебя, как давать мне червивые яблоки!
Такого рода драки были у Паркеров обычным делом. Миссис Паркер считала, что мальчикам полезно подраться. По ее словам, таким способом их организмы освобождаются от избытка кипучей энергии и после этого они становятся только еще дружнее. Но Уолтер, никогда прежде не видевший ни одной драки, пришел в ужас. Фред подзадоривал противников, Опал и Кора смеялись, но в глазах Элис стояли слезы. Уолтер не мог этого вынести. Он бросился между дерущимися, которые оторвались друг от друга на мгновение, чтобы набрать воздуха, перед тем как снова вступить в схватку.
— Прекратите драку, — сказал Уолтер. — Вы пугаете Элис.
Билл и Энди, застыв в изумлении, несколько мгновений смотрели на него, пока их не поразила смешная сторона происходящего — такой малыш вмешивается в их драку! Оба разразились смехом, а Билл хлопнул его по спине.
— На это нужна храбрость, карапуз, — сказал он. — Продолжай в том же духе — и когда-нибудь станешь настоящим мальчишкой. Вот тебе яблоко за это, и к тому же не червивое.
Элис стерла слезы со своих нежных розовых щечек и взглянула на Уолтера с таким обожанием, что Фреду это не понравилось. Разумеется, Элис была просто малявкой, но даже малявки не имели права смотреть с обожанием на других мальчиков, когда рядом стоял он, Фред Джонсон из Монреаля. Необходимо было что-то предпринять. Фред заходил в гостиную и слышал, как тетя Джен, перед этим говорившая по телефону, сказала несколько слов дяде Дику.
— Твоя мать тяжело больна, — объявил он Уолтеру.
— Она… она здорова! — выкрикнул Уолтер.
— Нет, она действительно тяжело больна. Я слышал, как тетя Джен сказала это дяде Дику… — На самом деле Фред слышал, как тетя Джен сказала: «Анна Блайт больна», но для интереса добавил «тяжело». — Она, вероятно, умрет, прежде чем ты вернешься домой.
Уолтер обвел все вокруг исполненным муки взглядом. И снова Элис встала на его сторону, и снова остальные собрались под знамя Фреда. Они ощущали что-то чуждое в этом темноволосом красивом маленьком мальчике — они испытывали потребность дразнить его.
— Если она больна, — сказал Уолтер, — папа ее вылечит.
Он вылечит — он должен вылечить!
— Боюсь, это окажется невозможным, — вздохнул Фред, делая постную физиономию и подмигивая Энди.
— Для папы нет ничего невозможного, — настаивал верный Уолтер.
— Рас Картер уехал в Шарлоттаун всего лишь на один день прошлым летом, а когда вернулся домой, его мать была мертва, — сказал Билл.
— И даже похоронена, — подхватил Энди, желая добавить драматический штрих — факт или нет, неважно. — Рас здорово разозлился тогда из-за того, что пропустил похороны… Похороны — это так интересно!
— А я никогда ни на одних похоронах не была, — заметила Опал огорченно.
— Ничего, тебе еще представится масса случаев, — утешил Энди. — Но вот видишь, малыш, даже наш папа не смог спасти жизнь миссис Картер, а он очень хороший доктор… гораздо лучше, чем твойпапа.
— Не лучше…
— Лучше и вдобавок красивее…
— Не лучше…
— Что-нибудь всегдаслучается, когда уезжаешь из дома, — сказала Опал. — Что ты почувствуешь, если вернешься домой и обнаружишь, что Инглсайд сгорел дотла?
— Когда твоя мама умрет, вас, детей, вероятно, разлучат, — весело предположила Кора. — Может быть, ты переедешь к нам насовсем.
— Да… переезжай, — сказала Элис нежно.
— Ну, его отец захочет оставить детей себе, — возразил Билл. — Он скоро снова женится. Но, может быть, его отец тоже умрет. Я слышал, как папа говорил, что доктор Блайт сводит себя в могилу непосильным трудом… Смотри, как он уставился. У тебя девчоночьи глаза, сынок… девчоночьи глаза… девчоночьи глаза…
— Брось, — сказала Опал, неожиданно почувствовав, что ей надоела эта забава. — Ты его не одурачишь. Он знает, что его просто поддразнивают. Сбегаем лучше в парк — посмотрим, как играют в бейсбол. А Уолтер и Элис пусть остаются здесь. Мы не хотим, чтобы малышня вечно бегала за нами следом!
Уолтер не был огорчен, увидев, что они уходят. Элис тоже явно не пожалела об этом. Они сели на бревно и посмотрели друг на друга робко и обрадованно.
— Я научу тебя играть в камешки, — сказала Элис, — и дам на ночь моего плюшевого кенгуру.
Когда пришло время ложиться спать, выяснилось, что ему предстоит провести ночь одному в маленькой спальне, дверь в которую открывалась прямо из холла второго этажа. Миссис Паркер предусмотрительно оставила ему свечу и теплое стеганое одеяло, так как июльская ночь выдалась необычно холодной, как это иногда случается даже летом в приморских провинциях. Казалось, что можно ожидать ночных заморозков. Но Уолтер никак не мог уснуть — даже с крепко прижатым к щеке плюшевым кенгуру Элис. Ах, если бы он только был сейчас дома, в своей собственной комнате, где из большого окна открывается вид на Глен, а за маленьким слуховым окошком с крошечным козырьком стоит высокая сосна. И мама пришла бы и почитала ему стихи своим чудесным мелодичным голосом.
— Я большой мальчик… Я не буду плакать, не бу-у-уду… — Слезы, несмотря на все его усилия, подступили к глазам. Что пользы от плюшевых кенгуру? Казалось, прошли годы с тех пор, как он покинул родной дом.
Вскоре из парка вернулись другие дети и, дружеской бесцеремонностью набившись в маленькую спальню, уселись на кровать, грызя яблоки.
— Э, ты ревешь, малыш, — насмешливо протянул Энди, — ты просто маленькая, миленькая девочка. Мамочкин любимчик!
— Кусни, малыш, — предложил Билл, проживая ему наполовину сгрызенное яблоко. — И не унывай. Я не удивлюсь, если твоя мама поправится… разумеется, в том случае, если у нее есть конституция организма. Папа говорит, что мисс Флэгг давным-давно умерла бы, если бы у нее не было этой конституции. А у твоей матери она есть?
— Конечно есть, — убежденно ответил Уолтер. Он понятия не имел о том, что такое «конституция организма», но если она есть у миссис Флэгг, то должна быть и у мамы.
— Миссис Сойер умерла на прошлой неделе, а мать Сэма Кларка на позапрошлой, — сообщил Энди.
— Они умерли ночью, — заметила Кора. — Мама говорит, что люди чаще всего умирают ночью. Надеюсь, со мнойтак не случится. Только вообразите, отправиться на небеса в ночной рубашке!
— Дети! Дети! — позвала миссис Паркер. — Быстро в постель.
Мальчики убежали, предварительно сделав вид, что душат его полотенцем. Пожалуй, малыш им все же понравился.
Опал уже повернулась к своей двери, чтобы уйти, когда Уолтер схватил ее за руку.
— Опал, ведь это неправда, будто мама больна? — прошептал он умоляюще. Он бы не в силах остаться один на один со своими страхами.
Опал, как говорила миссис Паркер, была незлая девочка, но и она не могла противиться искушению испытать тот трепет, что возникает у человека, сообщающего дурные вести.
— Она в самом деле больна. Тетя Джен так говорит… Она сказала, что мы не должны говорить тебе об этом. Но я подумала, что тебе следует знать… Может быть, у нее рак.
— Неужели вседолжны умереть, Опал? — Для Уолтера, никогда прежде не думавшего о смерти, это была совершенно новая и пугающая мысль.
— Конечно, глупый! Только по-настоящему люди не умирают — они уходят на небеса, — ободрила его Опал.
— Не все, — мгновенно прошипел Энди, подслушивающий под дверью.
— А… а небеса гораздо дальше, чем Шарлоттаун? — спросил Уолтер.
Опал взвизгнула от смеха.
— Ну и чудак же ты! Небеса за миллионы миль отсюда. Но я скажу тебе, что делать. Молись. Молитвы помогают, я точно знаю. Я однажды потеряла десятицентовик, помолилась и нашла четвертак.
— Опал, ты слышала, что я сказала? — окликнула из своей комнаты миссис Паркер. — И задуй свечу в спальне Уолтера. Я боюсь пожара… Уолтеру давно следовало уснуть.
Опал задула свечу и убежала. Тетя Джен была добродушной, но уж когда рассердится!..
Энди просунул голову в приоткрытую дверь, чтобы дать гостю свое последнее благословение.
— Наверное, эти птицы на обоях оживут и выклюют тебе глаза, — прошипел он.
Наконец все действительно отправились в постель, чувствуя, что день прошел отлично, что Уолт Блайт неплохой малыш и что они еще получат немало удовольствия, когда будут дразнить его завтра.
«Милые маленькие души!» — сентиментально подумала миссис Паркер.
Непривычная тишина опустилась на дом Паркеров, а в шести милях от него, в Инглсайде, маленькая Берта Марилла Блайт смотрела из-под длинных ресниц на счастливые лица вокруг нее и на мир, в который пришла в самую холодную июльскую ночь, какую только переживали приморские провинции Канады за предшествующие восемьдесят семь лет!