— Диана, милая, я и сейчас все отлично понимаю. Для чего же человеку дано воображение, если не для того, чтобы читать по глазам то, что происходит в сердцах!
— Ты будешь подружкой на моей свадьбе, Энн? Обещай, что приедешь на свадьбу, когда бы она ни состоялась и где бы ты в это время ни находилась.
— Я приеду, если будет нужно, даже с другого конца света, — поклялась Энн.
— Но свадьба, наверное, состоится еще не скоро. — Диана покраснела. — Не раньше чем через три года. Мне ведь только восемнадцать лет, и мама говорит, что она ни одной своей дочери не позволит выйти замуж до совершеннолетия. Кроме того, отец Фреда собирается купить для него ферму Абрахама Флетчера и говорит, что передаст ее Фреду, только когда они выплатят за нее по крайней мере две трети цены. Но три года — это не так уж много времени для того, чтобы научиться вести хозяйство. Я ведь совсем не умею ни шить, ни вышивать. Завтра начну обвязывать салфетки. У Миры Джиллис, когда она выходила замуж, было тридцать семь салфеток, и я собираюсь приготовить по крайней мере столько же.
— Да, ты права, вести хозяйство с тридцатью шестью салфетками просто немыслимо, — кивнула Энн, изо всех сил стараясь сохранить серьезную мину.
Диана надула губы.
— Вот уж не думала, что ты будешь надо мной насмехаться, Энн, — с укоризной сказала она.
— Милая Диана, да я вовсе не насмехаюсь! — с раскаянием в голосе воскликнула Энн. — Я тебя просто немного поддразнила. Я убеждена, из тебя получится прелестная хозяйка. И замечательно, что ты уже сейчас думаешь о том, как украсить свой дом светлого счастья.
Не успела Энн произнести слова «дом светлого счастья», как ее воображение принялось за работу, и она стала в уме представлять себе свой собственный «дом светлого счастья». В этом доме, разумеется, жил его хозяин и ее идеал — человек с гордым меланхоличным взглядом; но почему-то тут же присутствовал и Джильберт Блайт — он помогал ей развешивать картины, разбивать клумбы в саду и заниматься сотнями других малых дел, что гордый и меланхоличный герой ее романа, видимо, считал ниже своего достоинства. Энн попыталась изгнать образ Джильберта из своего испанского замка, но он не хотел уходить, и в конце концов она махнула на него рукой и так усердно принялась строить свое воздушное сооружение, что дом был готов и полностью обставлен, прежде чем Диана успела ответить на ее слова.
— Наверное, ты удивляешься, Энн, что я полюбила Фреда, который совсем не высокий, и не стройный, и вообще не похож на мой идеал будущего мужа… Но знаешь, мне как-то неважно, высокий Фред или нет, мне даже не хотелось бы, чтобы он был высоким и стройным, потому что тогда… видишь ли… тогда он уже не был бы Фредом. Правда, мы будем такой аппетитной толстенькой парой, — грустно добавила Диана, — но это все же лучше, чем если бы я была маленькой и толстенькой, а мой муж высоким и стройным — как Морган Слоун и его жена. Миссис Линд говорит, что каждый раз, когда она их видит, ей приходят на память Пат и Паташон.
«Что ж, — сказала себе Энн, расчесывая волосы перед сном, — я рада, что Диана счастлива и довольна своим выбором. Но когда придет мой черед… если это когда-нибудь случится… мне хочется верить, что мой роман не будет таким обыденным. Однако ведь и Диана когда-то так же думала. Сколько раз она говорила, что никогда не пойдет замуж за какого-нибудь скучного работягу-соседа… что ее жених должен будет сделать что-то особенное, чтобы завоевать ее любовь. И вот все ее взгляды изменились. Может быть, и мои изменятся? Нет, ни за что… я ни за что не откажусь от своего идеала. Как это все-таки осложняет жизнь, когда твоя закадычная подруга вдруг решает выйти замуж».
Глава двадцать седьмая
— Ты будешь подружкой на моей свадьбе, Энн? Обещай, что приедешь на свадьбу, когда бы она ни состоялась и где бы ты в это время ни находилась.
— Я приеду, если будет нужно, даже с другого конца света, — поклялась Энн.
— Но свадьба, наверное, состоится еще не скоро. — Диана покраснела. — Не раньше чем через три года. Мне ведь только восемнадцать лет, и мама говорит, что она ни одной своей дочери не позволит выйти замуж до совершеннолетия. Кроме того, отец Фреда собирается купить для него ферму Абрахама Флетчера и говорит, что передаст ее Фреду, только когда они выплатят за нее по крайней мере две трети цены. Но три года — это не так уж много времени для того, чтобы научиться вести хозяйство. Я ведь совсем не умею ни шить, ни вышивать. Завтра начну обвязывать салфетки. У Миры Джиллис, когда она выходила замуж, было тридцать семь салфеток, и я собираюсь приготовить по крайней мере столько же.
— Да, ты права, вести хозяйство с тридцатью шестью салфетками просто немыслимо, — кивнула Энн, изо всех сил стараясь сохранить серьезную мину.
Диана надула губы.
— Вот уж не думала, что ты будешь надо мной насмехаться, Энн, — с укоризной сказала она.
— Милая Диана, да я вовсе не насмехаюсь! — с раскаянием в голосе воскликнула Энн. — Я тебя просто немного поддразнила. Я убеждена, из тебя получится прелестная хозяйка. И замечательно, что ты уже сейчас думаешь о том, как украсить свой дом светлого счастья.
Не успела Энн произнести слова «дом светлого счастья», как ее воображение принялось за работу, и она стала в уме представлять себе свой собственный «дом светлого счастья». В этом доме, разумеется, жил его хозяин и ее идеал — человек с гордым меланхоличным взглядом; но почему-то тут же присутствовал и Джильберт Блайт — он помогал ей развешивать картины, разбивать клумбы в саду и заниматься сотнями других малых дел, что гордый и меланхоличный герой ее романа, видимо, считал ниже своего достоинства. Энн попыталась изгнать образ Джильберта из своего испанского замка, но он не хотел уходить, и в конце концов она махнула на него рукой и так усердно принялась строить свое воздушное сооружение, что дом был готов и полностью обставлен, прежде чем Диана успела ответить на ее слова.
— Наверное, ты удивляешься, Энн, что я полюбила Фреда, который совсем не высокий, и не стройный, и вообще не похож на мой идеал будущего мужа… Но знаешь, мне как-то неважно, высокий Фред или нет, мне даже не хотелось бы, чтобы он был высоким и стройным, потому что тогда… видишь ли… тогда он уже не был бы Фредом. Правда, мы будем такой аппетитной толстенькой парой, — грустно добавила Диана, — но это все же лучше, чем если бы я была маленькой и толстенькой, а мой муж высоким и стройным — как Морган Слоун и его жена. Миссис Линд говорит, что каждый раз, когда она их видит, ей приходят на память Пат и Паташон.
«Что ж, — сказала себе Энн, расчесывая волосы перед сном, — я рада, что Диана счастлива и довольна своим выбором. Но когда придет мой черед… если это когда-нибудь случится… мне хочется верить, что мой роман не будет таким обыденным. Однако ведь и Диана когда-то так же думала. Сколько раз она говорила, что никогда не пойдет замуж за какого-нибудь скучного работягу-соседа… что ее жених должен будет сделать что-то особенное, чтобы завоевать ее любовь. И вот все ее взгляды изменились. Может быть, и мои изменятся? Нет, ни за что… я ни за что не откажусь от своего идеала. Как это все-таки осложняет жизнь, когда твоя закадычная подруга вдруг решает выйти замуж».
Глава двадцать седьмая
СВАДЬБА В КАМЕННОМ ДОМИКЕ
Наступила последняя неделя августа, а с ней и день, на который была назначена свадьба мисс Лаванды. Через две недели Энн и Джильберт уедут в Редмонд. Через неделю миссис Рэйчел Линд переедет в Грингейбл и расположится в бывшей комнате для гостей, которую Ма-рилла с Энн уже для нее приготовили. Миссис Линд устроила аукцион, на котором распродала всю ненужную мебель и домашнюю утварь, а сейчас с увлечением занималась любимым делом — помогала мистеру и миссис Аллан готовиться к отъезду и укладывать вещи. В следующее воскресенье мистер Аллан прочтет в церкви прощальную проповедь. Сколько перемен происходило в Эвонли! Это были в основном радостные, счастливые перемены, но все равно они вызывали у Энн легкую грусть — навсегда уходило старое и привычное.
— Что ж, перемены не всегда приносят удовольствие, но все равно мир должен меняться, — философски заметил мистер Гаррисон. — Ну, года два от силы, а если все и дальше будет оставаться неизменным, мы начнем зарастать мхом.
Мистер Гаррисон сидел на веранде и курил трубку. Его жена скрепя сердце разрешила ему курить в доме — при условии, что он будет это делать у открытого окна. В благодарность за уступку мистер Гаррисон, если погода благоприятствовала, старался курить на улице — и обе стороны были довольны друг другом.
Энн пришла к Гаррисонам попросить у Эмили букетик ее желтых георгинов. Вечером они с Дианой собирались в Приют Радушного Эха помогать мисс Лаванде и Шарлотте в приготовлениях к завтрашнему венчанию. Мисс Лаванда не сажала у себя в саду георгины и вообще их не любила: они не вписывались в ее старомодный неяркий садик. Но в это лето в Эвонли почти все цветы побило градом, и Энн с Дианой решили, что букетик желтых георгинов в старом кувшине кремового цвета будет отлично смотреться на фоне темно-красных обоев на полутемной площадке лестницы.
— А ты, значит, через две недели уезжаешь в университет? — спросил мистер Гаррисон. — Мы с Эмили будем по тебе скучать. Хотя вместо тебя в Грингейбле станет жить миссис Линд. Как подумаешь — незаменимых на этом свете, видно, нет.
Ироничный тон, которым мистер Гаррисон произнес эти внешне невинные слова, просто невозможно передать на бумаге. Несмотря на то что его жена подружилась с миссис Линд, его собственное отношение к этой достойной особе, даже при новом режиме, можно было в лучшем случае назвать вооруженным нейтралитетом.
— Да, уезжаю, — кивнула Энн. — Я радуюсь этому и одновременно горюю.
— Ты, верно, соберешь все медали и призы, которые у них там есть?
— Попробую получить хоть один… или два, — призналась Энн, — но сейчас для меня это уже не так важно, как два года назад. Я еду в университет главным образом для того, чтобы узнать, как лучше прожить жизнь и принести при этом максимум пользы. Хочу научиться понимать себя и людей, помогать им.
Мистер Гаррисон одобрительно хмыкнул:
— Вот и правильно. Для этого и существует высшее образование — а не для того, чтобы печь разных там бакалавров, напичканных знаниями и гонором под завязку, так что ни для чего другого уже не остается места. Ты права, Энн. Тебе, я думаю, университет не повредит.
После чая Диана и Энн поехали в Приют Радушного Эха, забрав с собой все трофеи своих набегов на собственные и соседские клумбы. В каменном домике царило страшное волнение. Шарлотта Четвертая носилась взад и вперед с такой энергией и скоростью, что в глазах просто рябило от ее голубых бантов.
— Как хорошо, что вы пришли! — с восторгом приветствовала она девушек. — Столько дел, столько дел… глазурь на торте почему-то не застывает… и серебро надо перетереть еще раз… этот огромный сундук все еще не упакован, а курятина для салата до сих пор бегает по двору и кукарекает. На мисс Лаванду ни в чем нельзя положиться. Я уж не знаю, как обрадовалась, когда полчаса назад пришел мистер Ирвинг и повел ее гулять в лес. Любовь, конечно, замечательная вещь, но если ее подмешать в тесто и жаркое, только все перепортишь. Как хотите, мисс Ширли, но я так считаю…
Энн и Диана с таким прилежанием взялись за несделанные дела, что к десяти часам вечера даже Шарлотта Четвертая перестала нервничать. Она заплела волосы в огромное количество косичек и, с трудом поднявшись к себе, рухнула в постель.
— Я, наверное, даже ни на минуточку не засну, мисс Ширли, все буду думать: а вдруг в последнюю минуту, что-нибудь случится — сливки не собьются… или мистера Ирвинга разобьет паралич…
— А что, разве у него часто бывает паралич? — с улыбкой спросила Диана, которая находила Шарлотту Четвертую усладой если не для глаз, то для ушей.
— Паралич часто не бывает, — с достоинством возразила Шарлотта Четвертая. — Живет человек, живет, и — бац! — паралич. Это с кем хочешь может случиться. А мистер Ирвинг похож на моего дядю, которого хватил удар за столом во время обеда. Но, может, все и обойдется. В этом мире нам остается только надеяться на лучшее и готовиться к худшему, а там — что Бог пошлет.
— Я боюсь только одного — вдруг завтра пойдет дождь, — волновалась Диана. — Дядя Эб предсказал дождь на середину недели, и с тех пор как у нас была та буря с градом, я как-то стала больше верить его предсказаниям.
Энн, которая точно знала, что дядя Эб не имел к той буре ни малейшего отношения, не придала его прогнозу большого значения. Она проспала ночь безмятежным сном человека, утомленного трудами праведными. Но долго ей спать не пришлось. Шарлотта Четвертая разбудила ее чуть свет.
— Мисс Ширли, — раздался жалобный скулеж под дверью, — простите, ради Бога, что я вас бужу в такую рань, но еще столько нужно всего сделать… И мне кажется, что собирается дождь. Пожалуйста, просыпайтесь и успокойте меня, что никакого дождя не будет.
Энн бросилась к окну, надеясь, что Шарлотта выдумала про дождь просто для того, чтобы она побыстрее проснулась. Но, увы, утро действительно предвещало ненастье, сад мисс Лаванды был какой-то тусклый и притихший, а небо над елками затянули темные облака.
— Как не повезло с погодой, — сокрушалась Диана.
— Ничего, будем надеяться на лучшее, — решительно сказала Энн. — Лишь бы не пошел дождь, а прохладный жемчужно-серый день даже больше подходит для венчания, чем жара.
— Но дождь-то вот-вот пойдет, — чуть не плача, проговорила Шарлотта Четвертая, входя к ним в комнату. Вид у нее был пресмешной. Многочисленные косички, перевязанные на концах тесемками, торчали во все стороны. — Вот увидите, тучи будут ползти и ползти, а в последнюю минуту польет как из ведра. Все намокнут… нанесут в дом грязи… и венчание в беседке не получится… Нет, что хотите говорите, но если на невесту не упал солнечный луч — это дурной знак, мисс Ширли. Я так и знала… все шло слишком хорошо и что-нибудь обязательно стрясется.
Видимо, Шарлотта Четвертая придерживалась пессимистических взглядов, сходных с теми, что исповедовала мисс Элиза Эндрюс.
Но дождь так и не пошел, хотя небо хмурилось весь день. К полудню комнаты были украшены, стол сверкал фарфором и серебром, а наверху, в своей комнате, невеста в брачном убранстве ждала своего жениха.
— Как вы прелестно выглядите! — Энн была в восторге.
— Очаровательно! — вторила ей Диана.
— Все готово, мисс Ширли, и пока что ничего ужасного не случилось, — весело объявила Шарлотта Четвертая и пошла в свою каморку надевать праздничный наряд.
Она расплела свои многочисленные косички и убрала вздыбленные волосы в две косы, на которые повязала не два ярко-голубых банта, как всегда, а четыре. Верхние банты за ушами напоминали крылья херувимов на картинах Рафаэля, но Шарлотте они очень нравились. Затем она надела хрустящее белое платье, так сильно накрахмаленное, что оно вполне могло бы стоять на полу без хозяйки. Закончив туалет, Шарлотта удовлетворенно оглядела себя в зеркале… но это удовлетворение оказалось недолговечным и испарилось, как только она вышла в прихожую и через открытую дверь увидела высокую девушку в мягком облегающем платье, которая закалывала себе в волосы букетик белых, похожих на звездочки цветов.
«Нет, куда мне до мисс Ширли, — с отчаянием подумала бедная Шарлотта. — Такой, видно, надо родиться. Сколько ни учись, до нее и за тыщу лет не дотянешься».
К часу пополудни пришли гости, включая миссис и мистера Аллан. Поскольку пастор графтонского прихода был в отпуске, мистеру Аллану предстояло венчать мистера Ирвинга и мисс Лаванду. Церемония была проста и незамысловата. Мисс Лаванда спустилась по лестнице. Жених, дожидавшийся внизу, взял ее за руку, и тут она подняла на него свои большие карие глаза, сиявшие таким неземным светом, что у Шарлотты Четвертой, которая перехватила этот взгляд, по спине пробежал холодок восторга. Все прошли в беседку, где их ждал мистер Аллан. Гости расположились вокруг. Энн и Диана стояли около старой каменной скамьи, а Шарлотта Четвертая втиснулась между ними, сунув одну холодную дрожащую лапку в руку Энн, другую — в руку Дианы.
Мистер Аллан открыл свою синюю книжечку и начал читать текст, освящающий брачные узы. В ту минуту, когда он объявил мисс Лаванду и мистера Ирвинга мужем и женой, произошло чудное знамение: солнце вдруг прорвалось сквозь прогалину в облаках и залило своим сиянием счастливую невесту. Сад чудесно преобразился, заиграл солнечными зайчиками и пляшущими тенями.
«Какое чудесное предзнаменование», — подумала Энн, целуя невесту.
Затем все три девушки оставили гостей, столпившихся вокруг новобрачных в беседке, и побежали в дом еще раз проверить, все ли готово для свадебного пира.
— Какое счастье, что все позади, мисс Ширли, — проговорила Шарлотта Четвертая, — и что они благополучно поженились. Теперь их уже ничто не разлучит. Рис в кладовке, старые ботинки за дверью, а сливки стоят на ступеньках погреба — надо их сейчас же взбить.
В половине третьего мистер и миссис Ирвинг отправились в свадебное путешествие. Все гости собирались провожать их на станцию. Когда мисс Лаванда, то есть миссис Ирвинг, сошла с крыльца дома, где она прожила столько лет, Джильберт и девушки, согласно обычаю, бросили ей вслед горсти риса, а Шарлотта Четвертая швырнула старый башмак — еще одно традиционное пожелание счастья, — угодив им прямо в голову мистера Аллана. Но самый красивый прощальный жест сделал Поль. Когда новобрачные уже шли по дорожке к калитке, он выскочил на крыльцо и стал изо всех сил трясти большой медный колокольчик, который до этого украшал каминную полку в столовой. Поль хотел всего лишь устроить веселый тарарам, но когда он перестал трезвонить, из-за реки до всех долетели очаровательные звуки, напоминавшие перезвон свадебных колоколов. Чистые, переливчатые они постепенно замирали, но еще долго слышались вдали. Казалось, любимое эхо мисс Лаванды прощалось с ней и желало ей счастья. Так, под благословение этих нежных звуков, мисс Лаванда уехала из своей прежней жизни надежд, мечтаний и фантазий, чтобы зажить полнокровной жизнью реального мира.
Через два часа Джильберт отправился по делам в Ист-Графтон, Диану ждали дома, а Энн и Шарлотта вернулись в Приют, чтобы привести все в порядок и запереть каменный домик. Сад был освещен лучами вечернего солнца, над цветами порхали бабочки, слышалось жужжанье пчел. И тем не менее что-то в маленьком каменном домике уже изменилось: он уже начал тосковать по своей хозяйке.
— Господи, какой у него грустный вид, — шмыгая носом, сказала Шарлотта Четвертая, которая лила слезы всю дорогу от станции до дома. — Получается, что свадьба ненамного веселее похорон, мисс Ширли… по крайней мере, когда все разъедутся.
Девушки трудились весь вечер. Они убрали цветы и прочие украшения, перемыли посуду, несъеденные гостями вкусные вещи упаковали в корзинку — они предназначались младшим братьям Шарлотты. Энн не успокоилась, пока они не навели в доме идеальный порядок. Когда Шарлотта отправилась домой с гостинцами для братьев, Энн еще раз прошлась по затихшим комнатам, чувствуя себя запоздалой гостей на окончившемся празднике, и опустила жалюзи. Потом она заперла дверь и села под серебристым тополем дожидаться Джильберта. У нее был очень усталый вид, но голова ее работала не переставая, мысли о любви и счастье не давали ей покоя.
— О чем ты думаешь, Энн? — спросил Джильберт, подходя к скамейке. Лошадь с коляской он оставил за воротами.
— О мисс Лаванде и мистере Ирвинге, — мечтательно ответила Энн. — Как все красиво получилось… какое счастье, что они встретились снова после двадцати пяти лет разлуки…
— Да, это очень красиво, — кивнул Джильберт, глядя Энн в глаза, — но насколько было бы лучше, если бы не было этой двадцатипятилетней разлуки… если бы они прошли через жизнь рука об руку… и воспоминания у них были бы только общие…
Сердце Энн как-то странно дрогнуло и она, слегка покраснев, впервые отвела взгляд от Джильберта. Словно на минуту приподнялась завеса, скрывавшая ее неосознанные мысли, и Энн открылось что-то новое в жизни. Может быть, любовь не обязательно появляется под гром литавр, как рыцарь на коне? Может быть, она приходит незаметно по тихим тропинкам, как добрый друг, и долго не объявляет о себе в будничном свете, пока внезапный яркий луч не высветит на ее страницах и рифмы, и музыку?
Может быть… может быть, любовь естественно вырастает из дружбы, как роза распускается из зеленого бутона?
Завеса тут же упала снова, но Энн, подходя к своему дому по темной дорожке, была уже не совсем той девушкой, которая уехала из Грингейбла накануне вечером. Чья-то невидимая рука перевернула страницу ее жизни, девичество осталось позади, и ее ждала жизнь взрослой женщины, со своей красотой и тайной, со своими радостями и печалями.
Джильберт поступил мудро, больше ничего не сказав Энн, не открыв ей своих чувств. Однако румянец, вспыхнувший на ее щеках, подарил ему надежду, и она поддерживала его все долгие четыре года. Четыре года серьезных и радостных трудов, в конце которых его ждала награда: любимая профессия и любимая женщина.
Каменный домик стоял в сумерках, одинокий, но не покинутый. Он не навсегда расстался с мечтами, фантазиями, смехом и любовью: придет лето, и они сюда снова вернутся. А пока он был согласен ждать. И эхо в лиловой дымке за рекой тоже было согласно ждать.
— Что ж, перемены не всегда приносят удовольствие, но все равно мир должен меняться, — философски заметил мистер Гаррисон. — Ну, года два от силы, а если все и дальше будет оставаться неизменным, мы начнем зарастать мхом.
Мистер Гаррисон сидел на веранде и курил трубку. Его жена скрепя сердце разрешила ему курить в доме — при условии, что он будет это делать у открытого окна. В благодарность за уступку мистер Гаррисон, если погода благоприятствовала, старался курить на улице — и обе стороны были довольны друг другом.
Энн пришла к Гаррисонам попросить у Эмили букетик ее желтых георгинов. Вечером они с Дианой собирались в Приют Радушного Эха помогать мисс Лаванде и Шарлотте в приготовлениях к завтрашнему венчанию. Мисс Лаванда не сажала у себя в саду георгины и вообще их не любила: они не вписывались в ее старомодный неяркий садик. Но в это лето в Эвонли почти все цветы побило градом, и Энн с Дианой решили, что букетик желтых георгинов в старом кувшине кремового цвета будет отлично смотреться на фоне темно-красных обоев на полутемной площадке лестницы.
— А ты, значит, через две недели уезжаешь в университет? — спросил мистер Гаррисон. — Мы с Эмили будем по тебе скучать. Хотя вместо тебя в Грингейбле станет жить миссис Линд. Как подумаешь — незаменимых на этом свете, видно, нет.
Ироничный тон, которым мистер Гаррисон произнес эти внешне невинные слова, просто невозможно передать на бумаге. Несмотря на то что его жена подружилась с миссис Линд, его собственное отношение к этой достойной особе, даже при новом режиме, можно было в лучшем случае назвать вооруженным нейтралитетом.
— Да, уезжаю, — кивнула Энн. — Я радуюсь этому и одновременно горюю.
— Ты, верно, соберешь все медали и призы, которые у них там есть?
— Попробую получить хоть один… или два, — призналась Энн, — но сейчас для меня это уже не так важно, как два года назад. Я еду в университет главным образом для того, чтобы узнать, как лучше прожить жизнь и принести при этом максимум пользы. Хочу научиться понимать себя и людей, помогать им.
Мистер Гаррисон одобрительно хмыкнул:
— Вот и правильно. Для этого и существует высшее образование — а не для того, чтобы печь разных там бакалавров, напичканных знаниями и гонором под завязку, так что ни для чего другого уже не остается места. Ты права, Энн. Тебе, я думаю, университет не повредит.
После чая Диана и Энн поехали в Приют Радушного Эха, забрав с собой все трофеи своих набегов на собственные и соседские клумбы. В каменном домике царило страшное волнение. Шарлотта Четвертая носилась взад и вперед с такой энергией и скоростью, что в глазах просто рябило от ее голубых бантов.
— Как хорошо, что вы пришли! — с восторгом приветствовала она девушек. — Столько дел, столько дел… глазурь на торте почему-то не застывает… и серебро надо перетереть еще раз… этот огромный сундук все еще не упакован, а курятина для салата до сих пор бегает по двору и кукарекает. На мисс Лаванду ни в чем нельзя положиться. Я уж не знаю, как обрадовалась, когда полчаса назад пришел мистер Ирвинг и повел ее гулять в лес. Любовь, конечно, замечательная вещь, но если ее подмешать в тесто и жаркое, только все перепортишь. Как хотите, мисс Ширли, но я так считаю…
Энн и Диана с таким прилежанием взялись за несделанные дела, что к десяти часам вечера даже Шарлотта Четвертая перестала нервничать. Она заплела волосы в огромное количество косичек и, с трудом поднявшись к себе, рухнула в постель.
— Я, наверное, даже ни на минуточку не засну, мисс Ширли, все буду думать: а вдруг в последнюю минуту, что-нибудь случится — сливки не собьются… или мистера Ирвинга разобьет паралич…
— А что, разве у него часто бывает паралич? — с улыбкой спросила Диана, которая находила Шарлотту Четвертую усладой если не для глаз, то для ушей.
— Паралич часто не бывает, — с достоинством возразила Шарлотта Четвертая. — Живет человек, живет, и — бац! — паралич. Это с кем хочешь может случиться. А мистер Ирвинг похож на моего дядю, которого хватил удар за столом во время обеда. Но, может, все и обойдется. В этом мире нам остается только надеяться на лучшее и готовиться к худшему, а там — что Бог пошлет.
— Я боюсь только одного — вдруг завтра пойдет дождь, — волновалась Диана. — Дядя Эб предсказал дождь на середину недели, и с тех пор как у нас была та буря с градом, я как-то стала больше верить его предсказаниям.
Энн, которая точно знала, что дядя Эб не имел к той буре ни малейшего отношения, не придала его прогнозу большого значения. Она проспала ночь безмятежным сном человека, утомленного трудами праведными. Но долго ей спать не пришлось. Шарлотта Четвертая разбудила ее чуть свет.
— Мисс Ширли, — раздался жалобный скулеж под дверью, — простите, ради Бога, что я вас бужу в такую рань, но еще столько нужно всего сделать… И мне кажется, что собирается дождь. Пожалуйста, просыпайтесь и успокойте меня, что никакого дождя не будет.
Энн бросилась к окну, надеясь, что Шарлотта выдумала про дождь просто для того, чтобы она побыстрее проснулась. Но, увы, утро действительно предвещало ненастье, сад мисс Лаванды был какой-то тусклый и притихший, а небо над елками затянули темные облака.
— Как не повезло с погодой, — сокрушалась Диана.
— Ничего, будем надеяться на лучшее, — решительно сказала Энн. — Лишь бы не пошел дождь, а прохладный жемчужно-серый день даже больше подходит для венчания, чем жара.
— Но дождь-то вот-вот пойдет, — чуть не плача, проговорила Шарлотта Четвертая, входя к ним в комнату. Вид у нее был пресмешной. Многочисленные косички, перевязанные на концах тесемками, торчали во все стороны. — Вот увидите, тучи будут ползти и ползти, а в последнюю минуту польет как из ведра. Все намокнут… нанесут в дом грязи… и венчание в беседке не получится… Нет, что хотите говорите, но если на невесту не упал солнечный луч — это дурной знак, мисс Ширли. Я так и знала… все шло слишком хорошо и что-нибудь обязательно стрясется.
Видимо, Шарлотта Четвертая придерживалась пессимистических взглядов, сходных с теми, что исповедовала мисс Элиза Эндрюс.
Но дождь так и не пошел, хотя небо хмурилось весь день. К полудню комнаты были украшены, стол сверкал фарфором и серебром, а наверху, в своей комнате, невеста в брачном убранстве ждала своего жениха.
— Как вы прелестно выглядите! — Энн была в восторге.
— Очаровательно! — вторила ей Диана.
— Все готово, мисс Ширли, и пока что ничего ужасного не случилось, — весело объявила Шарлотта Четвертая и пошла в свою каморку надевать праздничный наряд.
Она расплела свои многочисленные косички и убрала вздыбленные волосы в две косы, на которые повязала не два ярко-голубых банта, как всегда, а четыре. Верхние банты за ушами напоминали крылья херувимов на картинах Рафаэля, но Шарлотте они очень нравились. Затем она надела хрустящее белое платье, так сильно накрахмаленное, что оно вполне могло бы стоять на полу без хозяйки. Закончив туалет, Шарлотта удовлетворенно оглядела себя в зеркале… но это удовлетворение оказалось недолговечным и испарилось, как только она вышла в прихожую и через открытую дверь увидела высокую девушку в мягком облегающем платье, которая закалывала себе в волосы букетик белых, похожих на звездочки цветов.
«Нет, куда мне до мисс Ширли, — с отчаянием подумала бедная Шарлотта. — Такой, видно, надо родиться. Сколько ни учись, до нее и за тыщу лет не дотянешься».
К часу пополудни пришли гости, включая миссис и мистера Аллан. Поскольку пастор графтонского прихода был в отпуске, мистеру Аллану предстояло венчать мистера Ирвинга и мисс Лаванду. Церемония была проста и незамысловата. Мисс Лаванда спустилась по лестнице. Жених, дожидавшийся внизу, взял ее за руку, и тут она подняла на него свои большие карие глаза, сиявшие таким неземным светом, что у Шарлотты Четвертой, которая перехватила этот взгляд, по спине пробежал холодок восторга. Все прошли в беседку, где их ждал мистер Аллан. Гости расположились вокруг. Энн и Диана стояли около старой каменной скамьи, а Шарлотта Четвертая втиснулась между ними, сунув одну холодную дрожащую лапку в руку Энн, другую — в руку Дианы.
Мистер Аллан открыл свою синюю книжечку и начал читать текст, освящающий брачные узы. В ту минуту, когда он объявил мисс Лаванду и мистера Ирвинга мужем и женой, произошло чудное знамение: солнце вдруг прорвалось сквозь прогалину в облаках и залило своим сиянием счастливую невесту. Сад чудесно преобразился, заиграл солнечными зайчиками и пляшущими тенями.
«Какое чудесное предзнаменование», — подумала Энн, целуя невесту.
Затем все три девушки оставили гостей, столпившихся вокруг новобрачных в беседке, и побежали в дом еще раз проверить, все ли готово для свадебного пира.
— Какое счастье, что все позади, мисс Ширли, — проговорила Шарлотта Четвертая, — и что они благополучно поженились. Теперь их уже ничто не разлучит. Рис в кладовке, старые ботинки за дверью, а сливки стоят на ступеньках погреба — надо их сейчас же взбить.
В половине третьего мистер и миссис Ирвинг отправились в свадебное путешествие. Все гости собирались провожать их на станцию. Когда мисс Лаванда, то есть миссис Ирвинг, сошла с крыльца дома, где она прожила столько лет, Джильберт и девушки, согласно обычаю, бросили ей вслед горсти риса, а Шарлотта Четвертая швырнула старый башмак — еще одно традиционное пожелание счастья, — угодив им прямо в голову мистера Аллана. Но самый красивый прощальный жест сделал Поль. Когда новобрачные уже шли по дорожке к калитке, он выскочил на крыльцо и стал изо всех сил трясти большой медный колокольчик, который до этого украшал каминную полку в столовой. Поль хотел всего лишь устроить веселый тарарам, но когда он перестал трезвонить, из-за реки до всех долетели очаровательные звуки, напоминавшие перезвон свадебных колоколов. Чистые, переливчатые они постепенно замирали, но еще долго слышались вдали. Казалось, любимое эхо мисс Лаванды прощалось с ней и желало ей счастья. Так, под благословение этих нежных звуков, мисс Лаванда уехала из своей прежней жизни надежд, мечтаний и фантазий, чтобы зажить полнокровной жизнью реального мира.
Через два часа Джильберт отправился по делам в Ист-Графтон, Диану ждали дома, а Энн и Шарлотта вернулись в Приют, чтобы привести все в порядок и запереть каменный домик. Сад был освещен лучами вечернего солнца, над цветами порхали бабочки, слышалось жужжанье пчел. И тем не менее что-то в маленьком каменном домике уже изменилось: он уже начал тосковать по своей хозяйке.
— Господи, какой у него грустный вид, — шмыгая носом, сказала Шарлотта Четвертая, которая лила слезы всю дорогу от станции до дома. — Получается, что свадьба ненамного веселее похорон, мисс Ширли… по крайней мере, когда все разъедутся.
Девушки трудились весь вечер. Они убрали цветы и прочие украшения, перемыли посуду, несъеденные гостями вкусные вещи упаковали в корзинку — они предназначались младшим братьям Шарлотты. Энн не успокоилась, пока они не навели в доме идеальный порядок. Когда Шарлотта отправилась домой с гостинцами для братьев, Энн еще раз прошлась по затихшим комнатам, чувствуя себя запоздалой гостей на окончившемся празднике, и опустила жалюзи. Потом она заперла дверь и села под серебристым тополем дожидаться Джильберта. У нее был очень усталый вид, но голова ее работала не переставая, мысли о любви и счастье не давали ей покоя.
— О чем ты думаешь, Энн? — спросил Джильберт, подходя к скамейке. Лошадь с коляской он оставил за воротами.
— О мисс Лаванде и мистере Ирвинге, — мечтательно ответила Энн. — Как все красиво получилось… какое счастье, что они встретились снова после двадцати пяти лет разлуки…
— Да, это очень красиво, — кивнул Джильберт, глядя Энн в глаза, — но насколько было бы лучше, если бы не было этой двадцатипятилетней разлуки… если бы они прошли через жизнь рука об руку… и воспоминания у них были бы только общие…
Сердце Энн как-то странно дрогнуло и она, слегка покраснев, впервые отвела взгляд от Джильберта. Словно на минуту приподнялась завеса, скрывавшая ее неосознанные мысли, и Энн открылось что-то новое в жизни. Может быть, любовь не обязательно появляется под гром литавр, как рыцарь на коне? Может быть, она приходит незаметно по тихим тропинкам, как добрый друг, и долго не объявляет о себе в будничном свете, пока внезапный яркий луч не высветит на ее страницах и рифмы, и музыку?
Может быть… может быть, любовь естественно вырастает из дружбы, как роза распускается из зеленого бутона?
Завеса тут же упала снова, но Энн, подходя к своему дому по темной дорожке, была уже не совсем той девушкой, которая уехала из Грингейбла накануне вечером. Чья-то невидимая рука перевернула страницу ее жизни, девичество осталось позади, и ее ждала жизнь взрослой женщины, со своей красотой и тайной, со своими радостями и печалями.
Джильберт поступил мудро, больше ничего не сказав Энн, не открыв ей своих чувств. Однако румянец, вспыхнувший на ее щеках, подарил ему надежду, и она поддерживала его все долгие четыре года. Четыре года серьезных и радостных трудов, в конце которых его ждала награда: любимая профессия и любимая женщина.
Каменный домик стоял в сумерках, одинокий, но не покинутый. Он не навсегда расстался с мечтами, фантазиями, смехом и любовью: придет лето, и они сюда снова вернутся. А пока он был согласен ждать. И эхо в лиловой дымке за рекой тоже было согласно ждать.