Помолившись, он уселся на голые коричневые пятки ипосмотрел Энн в лицо:
   — Я лучше стал себя вести, правда, Энн?
   — Да, лучше, — подтвердила Энн, всегда готовая признать заслуги, если они имелись.
   — Я знаю, что лучше, — уверенно кивнул Дэви. — Хочешь, скажу почему? Вчера Марилла дала мне два куска хлеба с повидлом — один для меня, другой для Доры. И я отдал Доре тот, который больше, хотя Марилла мне ничего не говорила. Это ведь хороший поступок, правда?
   — Да, Дэви, ты поступил как настоящий джентльмен.
   — Другое дело, что Дора никогда не бывает такая голодная, как я, — признал Дэви. — Она съела только половину своего куска, а другую отдала мне. Но я же не знал, что она отдаст мне половину! Так что я поступил хорошо.
   Вечером Марилла сообщила Энн:
   — Мы с Рэйчел решили завтра съездить в город. Мистер Линд на этой неделе чувствует себя лучше, и Рэйчел решила съездить, пока он опять не разболелся.
   — А я завтра собираюсь переделать массу дел, — добродетельно объявила Энн. — Во-первых, надо наконец поменять чехол перины. Я давно уже собираюсь это сделать. Такая противная работа: перья разлетаются повсюду, пух ко всему прилипает. Вот я все и откладывала. А сама все время твержу ученикам, что не следует откладывать неприятную работу на завтра. Так что буду следовать собственным правилам. Кроме того, я хочу испечь кекс для мистера Гаррисона, закончить свое эссе о садах нашего общества, написать письмо Стелле, выстирать и выгладить свое муслиновое платье и сшить Доре новый фартук.
   — Что-то очень много получается — и половины не успеешь, — пессимистически предсказала Марилла. — всегда так бывает: когда задумаешь много всего переделать — обязательно что-нибудь помешает.

Глава семнадцатая
ВСЕГДА ТАК БЫВАЕТ!

   Энн встала рано. Грингейбл купался в солнечных лучах. За дорожкой шелестело пшеничное поле мистера Гаррисона, по которому ветерок гонял бледно-золотые волны. Мир был так прекрасен, что Энн целых десять минут стояла опершись на калитку, упиваясь его красотой.
   После завтрака Марилла собралась в путь. Дору она брала с собой — девочке это давно было обещано.
   — Смотри, Дэви, постарайся вести себя хорошо и не мешай Энн, — сурово обратилась к мальчику Марилла. — Если будешь хорошим мальчиком, привезу тебе из города полосатую леденцовую палочку.
   Увы! Пытаясь добиться от Дэви примерного поведения, Марилла уже шла даже на подкуп.
   — Нарочно-то я не буду себя плохо вести. Но вдруг это получится нечаянно?
   — А ты постарайся. Энн, если приедет мистер Ширер, купи у него ростбиф и несколько бифштексов. А если нет, приготовь на обед петушка.
   — Не стану я готовить только для себя с Дэви. На обед доедим окорок, а к твоему приезду я зажарю бифштексы.
   — А я буду помогать мистеру Гаррисону вылавливать из пруда водоросли. Он позвал меня к себе в помощники и, наверное, к обеду тоже пригласит. Мистер Гаррисон вовсе не жадный и веселый. Я хочу, когда вырасту, быть похожим на него. То есть характером… Я вовсе не хочу, чтобы у меня было такое же лицо и лысина. Но пока это мне вроде не грозит… Миссис Линд говорит, что я красивый ребенок. Как ты думаешь, Энн, когда я вырасту, я не стану вдруг некрасивым?
   — Да нет, думаю, ты и взрослым будешь красивый парень, — ответила Энн, к возмущению Мариллы — хвалить мальчишку в лицо! — Но ты должен и вести себя соответственно, быть вежливым и воспитанным.
   — А когда Минни вчера плакала, потому что кто-то назвал ее уродиной, ты сказала, что совершенно не важно, как человек выглядит — его ценят за доброту и порядочность, — недовольно проговорил Дэви. — Вот у тебя и получается: красивый или некрасивый, а спасения нет — все равно веди себя хорошо…
   — А разве ты не хочешь быть хорошим мальчиком? — спросила Марилла, которая за эти годы научилась многому, но так и не поняла, что задавать детям такие вопросы бесполезно.
   — Хочу хорошим, но не чересчур. Например, чтобы стать директором воскресной школы, вовсе не надо быть таким уж хорошим. Посмотрите на мистера Бэлла — он же совсем плохой человек.
   — Откуда ты это взял?! — воскликнула Марилла.
   — Он сам так говорит. В прошлое воскресенье он сказал в воскресной школе, что он презренный червь, жалкий грешник и погряз в пороке. А что он такого плохого сделал, а, Марилла? Убил кого-нибудь? Или крал деньги из церковной кружки?
   Тут подъехала в своей коляске миссис Линд, и Марилла спаслась бегством, подумав, что мистеру Бэллу надо быть поосторожнее в своих покаянных обращениях к Всевышнему, особенно в присутствии детей.
   Оставшись одна, Энн принялась за работу: подмела полы, застелила постели, накормила кур, выстирала муслиновое платье и повесила его сушиться. Затем стала готовиться к схватке с периной. Она поднялась на чердак и натянула на себя первое попавшееся старое платье — то, что носила, когда ей было четырнадцать лет. В этом узком и коротком платье она напоминала ту Энн, которая приехала в Грингейбл из приюта. Но зато ему никак не могли повредить пух и перья. В довершение своего туалета Энн повязала на голову красный шейный платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в таком наряде спустилась в кухню, куда Марилла перед отъездом принесла перину.
   Возле окна висело надтреснутое зеркало, и, нечаянно заглянув в него, Энн ужаснулась: в лучах бившего в окно солнца все семь веснушек ярким пламенем горели у нее на носу.
   «Ой, я и забыла вчера на ночь намазать их мазью, — подумалаона. — Пойду хоть сейчас сделаю это».
   Энн перепробовала массу снадобий, пытаясь избавиться от противных веснушек. От одного из них у нее облезла вся кожа на носу — но веснушки остались. За несколько дней до описываемых событий она нашла в журнале новый рецепт мази от веснушек, и, поскольку все ингредиенты у нее в доме имелись, немедленно изготовила это средство, хотя Марилла ворчала, что если Господь Бог счел за нужное наградить ее веснушками, то нечего противиться Божьей воле.
   Энн прошла в кладовку, где всегда было довольно темно, потому что перед окном росла большая ива, нашла банку с мазью и при помощи специально отведенной для этой священной цели губки обильно смазала нос. Затем она вернулась к перине. Тот, кому приходилось менять чехол у перины, легко может себе представить, на кого была похожа Энн по завершении этой операции. Ее синее платье стало совсем белым от приставшего пуха, а волосы, выбившиеся из-под платка, украшал нимб из перьев. И вот в таком неприглядном виде ее застал стук в дверь.
   «Наверное, это мистер Ширер, — подумала Энн. — Он всегда ужасно спешит, так что придется открыть ему в таком виде».
   Она побежала вниз по лестнице, открыла дверь, и тут в глазах у нее потемнело, и ей захотелось сейчас же, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Но крыльцо Грингейбла почему-то не вняло крику души несчастной, увенчанной пухом и перьями юной девы и не разверзлось. На пороге стояли трое: Присцилла Грант в прелестном шелковом платье, невысокая толстенькая седовласая женщина в твидовом костюме и высокая, изысканно одетая дама с красивым благородным лицом и огромными лиловыми глазами, оттененными длинными черными ресницами. «Конечно же, это и есть знаменитая писательница Шарлотта Морган!» — решила Энн.
   И тут в ее растерянном мозгу мелькнула спасительная мысль, за которую она и ухватилась, как утопающий за соломинку. Все героини миссис Морган умели подняться над обстоятельствами. Какие бы неприятности на них ни обрушивались, они никогда не терялись и умели найти выход из трудного положения. Вот и Энн сочла своим долгом подняться над обстоятельствами и повела себя с поистине королевским спокойствием и достоинством. Как позже призналась Присцилла, она никогда так не восхищалась Энн Ширли, как в ту, столь трудную для нее минуту. Внутри у Энн все трепетало, но внешне она этого никак не показала. Спокойно поздоровалась с Присциллой и пожала руки незнакомым дамам с таким видом, словно сама была разодета в шелка и бархат. Правда, она чуть не ахнула от изумления, узнав, что дама, которую она приняла за писательницу, вовсе не была ею, а оказалась какой-то никому не ведомой миссис Пойндекстер, тогда как толстенькая коротышка с седыми волосами, наоборот, и была знаменитой Шарлоттой Морган. Но это открытие уже не могло усугубить общего полуобморочного состояния Энн. Она проводила гостей в гостиную и, оставив их там, вместе с Присциллой отправилась распрягать их лошадь.
   — Прости, милочка, что мы свалились тебе как снег на голову, — извинялась Присцилла, — но я только вчера узнала, что нам удастся вас навестить. В понедельник тетя Шарлотта уезжает, а сегодняшний день она обещала провести с приятельницей в Шарлоттауне. И вдруг эта приятельница звонит вчера вечером и говорит, что у нее в доме карантин по скарлатине. Вот я и предложила отправиться к тебе — я же знала, как ты мечтаешь познакомиться с тетей Шарлоттой. Мы заехали по дороге в отель «Белые Пески» и захватили с собой миссис Пойндекстер. Она тоже тетина приятельница и живет в Нью-Йорке. Ее муж миллионер. Мы пробудем недолго — миссис Пойндекстер надо вернуться в отель к пяти часам.
   Тут Энн заметила, что Присцилла с некоторым недоумением поглядывает на ее лицо.
   «Ну что она на меня уставилась? — раздраженно подумала Энн. — Никогда не меняла чехол у перины, что ли?»
   Когда Присцилла пошла к гостям, а Энн еще не успела убежать наверх переодеваться, в кухню вошла Диана. Энн схватила подругу за руку:
   — Диана, ты можешь себе представить, кто у меня сейчас сидит в гостиной? Миссис Шарлотта Морган и жена нью-йоркского миллионера… А я в таком виде… и в доме совершенно нечего есть, кроме остатков окорока. Диана, как быть?
   И тут Энн заметила, что Диана тоже смотрит на нее как-то странно. Господи, да что же это такое?
   — Диана, не смотри на меня так! — взмолилась Энн. — Ты-то должна понимать, что когда меняешь чехол у перины, тебя всю облепляют пух и перья.
   — Да дело не в перьях, — проговорила Диана. — Что у тебя с носом, Энн?
   — С носом? Боже правый, что еще случилось с моим носом?
   Энн бросилась к зеркалу и ужаснулась: весь нос был выкрашен в красный цвет.
   Она рухнула на диван, силы окончательно покинули ее.
   — Что же с ним случилось? — спросила Диана.
   — Я считала, что намазала его мазью от веснушек, но, видно, по ошибке взяла краску, которой Марилла разрисовывает коврики, — простонала Энн. — Что же делать?
   — Попробуй смыть ее.
   — Вдруг она не смывается, как та краска для волос? Марилле тогда пришлось меня остричь, но не могу же я отрезать себе нос! Опять Господь карает меня за тщеславие, и вполне заслуженно… хотя эта мысль меня почему-то совершенно не утешает.
   К счастью, краска легко смылась. Воспрянувшая духом Энн пошла к себе наверх переодеваться, а Диана побежала домой. Вскоре Энн спустилась к гостям — в приличном виде и здравом уме. Муслиновое платье, подобное тем, что носили героини миссис Морган, весело трепыхалось на веревке, так что Энн пришлось надеть платье из синего батиста. Она быстро разожгла огонь и заварила чай. А вскоре вернулась и Диана в своем муслиновом платье. Она принесла с собой большое закрытое блюдо.
   — Это мама прислала, — сказала она, приподнимая крышку, под которой обнаружилась золотистая жареная курица.
   К курице Энн подала свежий хлеб, который утром испекла Марилла, отличное масло и сыр, фруктовый компот из слив, плавающих в золотистом сиропе. И еще она поставила на стол большой букет бело-розовых астр. Но все это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с тем, что было приготовлено к приезду миссис Морган в прошлый раз.
   Однако проголодавшиеся гости с удовольствием уписывали простое угощение, и через несколько минут Энн и думать забыла о том, что было и чего не было у нее в меню. И хотя внешность миссис Морган не поражала воображения, что признавали даже самые восторженные почитательницы, слушать ее было безумно интересно. Она много поездила по свету, много повидала и блистала такими яркими остротами и эпиграммами, что совершенно очаровала слушательниц. И при этом в ней ощущались женственность и мягкость, которые сразу располагали к ней людей. Она не только прекрасно говорила сама, но и умела вовлечь в разговор других, и вскоре с Дианы и Энн слетела всякая скованность, и они наперебой принялись рассказывать гостье о своих делах. Миссис Пойндекстер говорила мало, больше улыбалась и ела курицу и компот с таким изяществом, будто вкушала нектар и амброзию.
   «В конце концов, — заметила после отъезда гостей Энн, — такой красивой женщине совершенно не обязательно еще и разговаривать: достаточно того, что ею можно любоваться».
   После обеда они всей компанией прогулялись по Тропе Мечтаний и Березовой аллее, а на обратном пути дошли до Дриадиного ключа, где присели отдохнуть и провели очаровательных полчаса.
   — Какие замечательные женщины, — восторгалась Энн, когда они проводили гостей. — Блеск ума и красота души. Я даже не знаю, что мне доставило больше наслаждения — слушать миссис Морган или смотреть на миссис Пойндекстер. Знаешь, Диана, мне кажется, что так получилось даже лучше, чем если бы мы знали об их приезде заранее и суетились бы два дня, готовясь к встрече. Оставайся у меня ужинать, Диана, обсудим все в подробностях.
   — Присцилла говорит, что золовка миссис Пойндекстер замужем за английским графом. И смотри — съели по две порции сливового компота, — поразилась Диана, которой, видимо, эти два обстоятельства казались взаимоисключающими.
   — А по-моему, и сам английский граф не стал бы воротить свой аристократический нос от Мариллиного компота, — с гордостью за Мариллу заявила Энн.
   Когда вечером она рассказывала Марилле о событиях дня, то не упомянула о конфузе с разрисованным носом, но решительно выбросила на помойку мазь от веснушек.
   «Больше не буду пользоваться никакими косметическими снадобьями, — решила она. — Они предназначены для аккуратных, собранных людей, а таким, как я, лучше не испытывать судьбу».

Глава восемнадцатая
ПРИЮТ РАДУШНОГО ЭХА

   Начался учебный год, и Энн вернулась в школу, свободная от некоторых теорий и вооруженная большим опытом. У нее появилось несколько новых учеников — шести- и семилеток, которые с широко открытыми глазами вступили в этот новый удивительный мир. Среди них были и Дэви с Дорой. Энн посадила Дэви с Милти Боултером, который учился второй год и уже чувствовал себя в школе, можно сказать, старожилом. Дора договорилась еще в воскресной школе сесть за одну парту с Лили Слоун, но так как Лили Слоун в первый день не пришла, Энн временно посадила Дору с Мирабель Коттон, которой исполнилось уже десять лет и которая казалась Доре совсем взрослой.
   — В школе, оказывается, очень весело, — поведал Дэви Марилле вечером после первого учебного дня. — Ты говорила, что мне будет трудно сидеть смирно и не вертеться… Мне и вправду было трудно — я заметил, что ты часто бываешь права, — но все-таки под партой можно болтать ногами, а это уже что-то. Зато как здорово, когда кругом столько мальчишек и есть с кем поиграть. Я сижу с Милти Боултером. Он отличный парень. Ростом Милти выше меня, но я шире. Лучше всего сидеть на задних партах, но там сидят те, у кого ноги уже достают до пола. Милти нарисовал на грифельной доске портрет Энн, и он получился довольно-таки страшным. Я ему сказал, что если он будет так рисовать Энн, я его на перемене отлуплю. Милти ответил: «Подумаешь, напугал!» — но потом решил: ладно уж, пусть это будет не Энн. Он стер имя Энн под картинкой и подписал: «Барбара Шоу». Милти не любит Барбару за то, что она называет его «милый мальчуган» и однажды даже погладила по голове.
   Дора произнесла только одну фразу:
   — Мне в школе понравилось. — Но после этого весь вечер молчала, а когда Марилла велела ей идти наверх и ложиться спать, вдруг расплакалась. — Я боюсь… Я не хочу идти наверх одна. Там темно.
   — Какая это тебя муха укусила? — спросила Марилла. — Все лето ты спокойно ложилась спать и ничего не боялась.
   Дора продолжала плакать. Энн посадила ее к себе на колени, прижала к груди и прошептала на ухо:
   — Расскажи мне, что случилось, детка. Чего ты боишься?
   — Я боюсь дяди Мирабель Коттон, — сквозь слезы ответила Дора. — Мирабель мне сегодня в школе рассказала, что у них в семье почти все умерли — дедушки, бабушки и еще уйма дядюшек и тетушек. У них, Коттонов, такая привычка — умирать. Мирабель говорит, что ни у кого другого в Эвонли не умерло столько родственников. Она мне рассказала, кто от чего умер, что они говорили перед смертью и как выглядели в гробу. И еще она сказала, что один из ее дядей расхаживает ночами по дому, после того как его похоронили. Его видела ее мама. До остальных мне как-то дела нет, но вот этот дядя у меня не выходит из головы.
   Энн пошла вместе с Дорой наверх и сидела рядом с ней, пока девочка не заснула. На следующий день на перемене она оставила Мирабель Коттон в классе и мягко, но твердо внушила ей, что если уж ей так не повезло и покойный дядя блуждает по дому, вместо того чтобы достойно лежать в могиле, совсем не обязательно рассказывать об этом непослушном дяде маленькой однокласснице. Мирабель очень расстроилась из-за этого запрета. Кроме семейного привидения, Коттонам нечем было особенно похвастаться. За что же ее станут уважать одноклассники, если ее любимая тема будет объявлена запретной?
   Прошел сентябрь, зазолотился и заалел октябрь. Как-то вечером в пятницу к Энн пришла Диана.
   — Я сегодня получила письмо от Эллы Кимбалл. Она приглашает нас завтра к чаю. Хочет познакомить со своей кузиной Иреной Трент, которая приехала из Шарлоттауна. Но все наши лошади завтра заняты, а твоя захромала. Так что, видно, не придется нам к ней съездить.
   — А почему бы нам не отправиться пешком? — предложила Энн. — Если пойдем прямиком через лес, мы выйдем на вест-графтонскую дорогу неподалеку от фермы Кимбаллов. Я там часто ходила прошлой зимой и хорошо знаю места. А обратно нам пешком идти не придется — Оливер Кимбалл будет рад случаю отвезти нас домой. Он ухаживает за Керри Слоун, а отец редко дает ему лошадь, чтобы съездить к ней повидаться.
   Так и решили. На следующий день после обеда Энн и Диана отправилась по Тропе Мечтаний, которая привела их к дороге, ведущей в глубь леса, где буки и клены пылали багрянцем и золотом и где царили великая тишина и покой.
   — Кажется, что мы в огромном храме, заполненном светом от витражей, — мечтательно прошептала Энн. — В таком месте как-то не пристало спешить — все равно что бежать из церкви.
   — Но спешить-то все же надо, — отозвалась Диана, взглянув на часы. — У нас времени совсем в обрез.
   — Ну ладно, я согласна идти быстро, только давай не будем разговаривать, — смирилась Энн, ускорив шаг. — Я просто упиваюсь этой красотой. У меня такое чувство, будто я подношу к губам чашу с янтарным осенним вином, и я хочу отхлебывать этого хмельного напитка по глоточку на каждом шагу.
   Но, видимо, чересчур упившись хмельной красотой осеннего леса, Энн, дойдя до развилки дороги, свернула налево, вместо того чтобы пойти направо. Впоследствии она считала это самой удачной ошибкой в своей жизни. Вскоре они вышли на пустынную травянистую дорогу, по обе стороны которой росли молодые пихты.
   — Куда мы попали?! — озабоченно воскликнула Диана. — Это вовсе не вест-графтонская дорога.
   — Это тропа на Мидл-Графтон, — смущенно призналась Энн. — Я свернула на развилке не в ту сторону. Не знаю точно, где мы, но до фермы Кимбаллов еще, наверное, добрых три мили.
   — Значит, к пяти нам туда никак не успеть — сейчас уже половина пятого, — с отчаянием сказала Диана, посмотрев на часы. — Мы заявимся, когда они уже выйдут из-за стола, так что им придется накрывать его для нас заново.
   — Тогда пошли лучше обратно домой, — предложила Энн с виноватым видом.
   Но на это Диана тоже не согласилась.
   — Нет уж, раз мы столько прошли, идем дальше. По крайней мере, проведем у них вечер.
   Через несколько десятков шагов перед ними опять возникла развилка дороги.
   — А теперь куда? — с сомнением спросила Диана. Энн покачала головой:
   — Я не знаю. Не хватает еще раз ошибиться. Смотри — вон там ворота, а за ними дорожка идет прямо в лес. Она наверняка ведет к какому-нибудь дому. Давай спросим, как пройти к Кимбаллам.
   — Какая романтическая аллея, — изумилась Диана. Дорога извивалась под старыми развесистыми елями, ветви которых смыкались у них над головой. Внизу царил вечный полумрак, земля была усыпана иголками. Расти здесь ничего не могло. Лишь кое-где сквозь ветви прорывался одинокий луч солнца.
   — Мне кажется, что мы пробираемся через заколдованный лес, — тихо сказала Энн. — Как ты думаешь, Диана, мы отыщем дорогу обратно в реальный мир? У меня такое ощущение, что мы вот-вот выйдем к старинному замку, где спит заколдованная принцесса.
 
   Тут дорога резко свернула, и они увидели перед собой — нет, не замок, а очаровательный каменный домик, который показался им еще удивительнее. На острове все сельские дома обычно были деревянные и построены на один лад, будто выросли из одного семечка.
   Энн остановилась, затаив дыхание от восторга, а Диана воскликнула:
   — Теперь я знаю, где мы! В этом домике живет мисс Лаванда Льюис. Она называет его Приют Радушного Эха. Я о нем часто слышала, но ни разу не видела. Правда, романтическое местечко?
   — Ничего очаровательнее я и представить себе не могла, — восхищенно ответила Энн. — Так и кажется, что этот домик из сказки или счастливого сна.
   Домик был выстроен из плит красного песчаника, который добывали на острове. Остроконечная крыша спускалась низко, к самым окнам, а из нее выглядывали еще два слуховых оконца со странными деревянными козырьками. Стены дома покрывала сплошная завеса плюща, который легко цеплялся за шершавый камень и сейчас, под действием первых осенних заморозков, расцветился богатой гаммой бронзо-вишневых тонов.
   Перед домом располагался сад, куда вела калитка. Возле нее и остановились девушки. С одной стороны сад подходил к дому, с трех других был огорожен каменной стеной, до такой степени заросшей мхом, травой и папоротником, что издали она казалась зеленым валом. Справа и слева за стеной раскинули свои ветви высокие пихты, а за домом виднелся покрытый зеленой клеверной травой небольшой луг, который полого спускался к реке Графтон. Никаких других домов или полей вокруг видно не было — только холмы и долины, поросшие пушистыми молодыми елочками.
   — Любопытно, какая она, мисс Льюис? — Диана отворила калитку. — Говорят, она очень странная.
   — Тогда это интересный человек, — уверенно заявила Энн. — Странные люди всегда интересны. Я же тебе говорила, что мы идем к заколдованному замку. Я чувствовала, что тут поработали эльфы.
   — Вряд ли мисс Лаванда Льюис похожа на спящую красавицу, — засмеялась Диана. — Она старая дева… Ей уже, наверное, сорок пять лет, и, говорят, она вся седая.
   — И это тоже колдовство, — прошептала Энн без тени сомнения в голосе. — В душе она по-прежнему молода и прекрасна. Если с нее снять заклятье, к ней вернутся молодость и красота. Но мы этого сделать не сможем… Здесь нужен принц… а принц еще не пришел за мисс Лавандой. А вдруг с ним случилось какое-нибудь несчастье? Хотя в сказках так не бывает…
   — Боюсь, что он приходил и давно ушел, — улыбнулась Диана. — Говорят, в молодости она была помолвлена со Стивеном Ирвингом, отцом Поля. Но они поссорились и расстались.
   — Тише! — остановила ее Энн. — Дверь открыта.
   Девушки поднялись на крыльцо, затененное густой завесой плюща, и постучали в открытую дверь. Послышались торопливые шаги, и перед Энн и Дианой предстало довольно странное существо. Это была девочка лет четырнадцати с конопатым лицом, курносым носом и ртом, в полном смысле слова, до ушей. Две длинные косы светлых волос были перевязаны огромными голубыми бантами.
   — Мисс Льюис дома? — спросила Энн.
   — Да, мэм. Входите, мэм, сюда, мэм… пожалуйста, садитесь, мэм. Я сейчас доложу о вас мисс Лаванде. Она наверху, мэм.
   И маленькая служанка исчезла, а Энн с Дианой, оставшись одни, окинули комнату восхищенным взглядом. Надо заметить, что прелестный маленький домик и внутри оказался очарователен.
   В комнате с низкими потолками и двумя квадратными окошками с очень мелкой решеткой на раме, занавешенными муслиновыми гардинами, стояла старомодная и очень изящная мебель. Но девушкам, прошедшим по осеннему воздуху четыре мили, самой привлекательной частью интерьера показался накрытый к чаю стол, украшенный сервизом бледно-голубого фарфора и массой вкусных вещей. По скатерти были разбросаны золотистые листья папоротника, которые придавали столу праздничный вид.
   — Мисс Лаванда, наверное, ожидает гостей, — прошептала Энн. — Смотри, выставлено шесть приборов. И какая же у нее смешная служанка. Сама словно из страны эльфов. Наверное, она тоже знает, как пройти к ферме Кимбаллов, но уж очень хочется посмотреть на мисс Лаванду… Ш-ш-ш! Идет!
   В дверях появилась хозяйка дома. При виде ее девушки были до того изумлены, что забыли встать и поздороваться. Они молча сидели и смотрели на нее во все глаза. Они предполагали увидеть обычную пожилую старую деву, каких в деревне было немало, — худую, со стянутыми в узел седыми волосами и очками на носу. Мисс Лаванда отличалась от этого привычного образа, как небо от земли.