Где-то вдали печально замычала корова.
– Скажите вот что, Прескотт. – Я снова махнул рукой через голографическое изображение. – Здесь есть что-нибудь, начинающееся приблизительно так: «ЗА ТО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ ДЕВУШКОЙ, ДОЧЕРЬЮ, СЕСТРОЙ, МАТЕРЬЮ…» (ненужное удалить)?
Мне не нужен был ответ Прескотт. Я прочел его у неё на лице.
Солнце исчертило письменный стол косыми полосами; в деревьях на краю луга пели птицы. Оуму Прескотт склонилась над клавиатурой, вызывая на голографический дисплей пурпурный луч. На глазах луч раскрылся орхидеей, изображенной последователями кубизма. Где-то далеко ещё одна корова пожаловалась на жизнь.
Я снова надел шлемофон.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЧАСТЬ 2. Ответное действие
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Скажите вот что, Прескотт. – Я снова махнул рукой через голографическое изображение. – Здесь есть что-нибудь, начинающееся приблизительно так: «ЗА ТО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ ДЕВУШКОЙ, ДОЧЕРЬЮ, СЕСТРОЙ, МАТЕРЬЮ…» (ненужное удалить)?
Мне не нужен был ответ Прескотт. Я прочел его у неё на лице.
Солнце исчертило письменный стол косыми полосами; в деревьях на краю луга пели птицы. Оуму Прескотт склонилась над клавиатурой, вызывая на голографический дисплей пурпурный луч. На глазах луч раскрылся орхидеей, изображенной последователями кубизма. Где-то далеко ещё одна корова пожаловалась на жизнь.
Я снова надел шлемофон.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Городок назывался Эмбер. Я нашел его по карте. Примерно в двухстах километрах к северу от Бей-Сити, на прибрежном шоссе. В море напротив был изображен асимметричный жёлтый знак.
– «Поборник свободной торговли», – пояснила Прескотт, выглянув у меня из-за плеча. – Авианосец. Это последний боевой корабль, самый большой из всех, что были когда-либо построены. В начале эпохи колоний какой-то идиот посадил его здесь на мель, и на берегу возник целый город, обслуживающий туристов.
– Туристов?
– Это очень большой корабль.
Я взял напрокат древнюю наземную машину у потрепанного торговца, чья стоянка размещалась в двух кварталах от конторы Прескотт, и поехал на север по подвесному мосту цвета ржавчины. Мне требовалось время на размышление. Прибрежное шоссе оказалось совсем неухоженным, но зато здесь почти не было движения. Поэтому я выехал на центральную жёлтую полосу дорожной разметки и покатил вперед, держа ровные сто пятьдесят в час. Радио предложило широкий выбор станций, чья эстетическая самонадеянность была выше моего понимания. Впрочем, в конце концов мне удалось отыскать неомаоистскую пропаганду, зашитую в память какого-то старинного спутника, который просто поленились снять с орбиты. Смесь глубоко политизированных сентенций и сахаринового караоке была неотразимой. В открытое окно проникал запах моря, впереди разворачивалась ровная лента дороги, и я на время забыл о Корпусе чрезвычайных посланников, Инненине и всём, что случилось после.
Когда я добрался до длинной дуги, спускающейся к Эмберу, солнце зашло за наклонённую палубу «Поборника свободной торговли», и последние лучи оставили почти неразличимые розовые размывы на поверхности моря по обе стороны от тени полузатонувшего авианосца. Прескотт была права. Это действительно очень большой корабль.
Я сбавил скорость из уважения к появившимся впереди зданиям, рассеянно подумав, у кого могло хватить ума подвести такое огромное судно столь близко к берегу. Возможно, это знал Банкрофт. Вероятно, тогда он уже жил на этом свете.
Главная улица Эмбера проходила через весь городок вдоль берега моря и отделялась от пляжа цепочкой величественных пальм и кованой чугунной оградой в неовикторианском стиле. К стволам пальм крепились голографические плакаты, на которых было изображено одно и то же женское лицо, окруженное венком слов: «ГИБКОСТЬ И ЛОВКОСТЬ – АНЧАНА САЛОМAO И ТЕАТР ПОЛНОГО ВЛАДЕНИЯ ТЕЛОМ ИЗ РИО». На плакаты глазели маленькие кучки людей.
Я медленно катил по улице, внимательно изучая фасады домов, и наконец нашел то, что искал, ближе концу города. Я проехал мимо нужного здания и, не привлекая к себе внимания, поставил машину метрах в пятидесяти дальше. Посидел некоторое время в ней, проверяя, будет ли какая-то реакция на мое появление, и, ничего не дождавшись, вышел из машины и вернулся назад пешком.
Контора информационно-связного центра Элиотта находилась в узком здании, втиснутом между химическим заводом и пустой площадкой, на которой чайки с громкими криками дрались за объедки среди обломков выброшенного оборудования. Раскрытая дверь заведения была подперта неисправным плоским монитором; сразу за ней находилось операционное помещение. Войдя внутрь, я осмотрелся по сторонам. За длинным пластмассовым столиком были установлены четыре консоли, задом друг к другу. За ними дверь, ведущая в кабинет со стеклянными стенами. Дальняя стена представляла собой блок из семи мониторов, по которым быстро бежали непонятные строчки. Зияющая в ряду экранов брешь указывала место, где раньше была другая дверь. На краске сохранились шрамы от упорно державшихся петель. Ближайший к бреши экран часто моргал, словно то, что уничтожило его собрата, оказалось заразным.
– Чем могу помочь?
Из-за стойки оборудования высунулся тощий мужчина неопределенного возраста с нездорово бледной кожей. У него во рту болталась незажженная сигарета, а в интерфейс за правым ухом был вставлен длинный проводок.
– Да. Я ищу Виктора Элиотта.
– Он на берегу. – Тощий мужчина махнул туда, откуда я только что пришёл. – Видите старика у перил? Разглядывающего обломки? Это он.
Выглянув за дверь, я отыскал в вечёрнем полумраке одинокую фигуру на смотровой площадке.
– Это заведение принадлежит ему, не так ли?
– Да. Наказание за грехи. – Информационная крыса ухмыльнулась, обводя рукой убогое помещение. – Дела идут так, что его присутствия особо и не требуется.
Поблагодарив собеседника, я вышел на улицу. Уже начинало темнеть, и голографическое лицо Анчаны Саломао приобрело в сгущающихся сумерках дополнительную выразительность. Пройдя под одним из плакатов, я приблизился к пожилому мужчине на смотровой площадке и облокотился рядом с ним на чёрные чугунные перила. Увидев меня, он обернулся и кивнул, а затем снова уставился на горизонт, словно пытаясь отыскать трещину в сварном шве между морем и небом.
– По-моему, чересчур мрачное место для вечной стоянки, – заметил я, махнув в сторону остова авианосца.
Перед тем как ответить, старик задумался.
– Говорят, это сделали террористы. – Его голос был пустым, безразличным, будто Элиотт использовал его чересчур активно и что-то сломал. – А может, отказал сонар в шторм. Возможно, и то и другое.
– Быть может, это сотворили ради страховки? – предположил я.
Элиотт пригляделся ко мне пристальнее.
– Вы нездешний? – спросил он, и на этот раз в голосе прозвучала тень любопытства.
– Да. Я здесь проездом.
– Из Рио? – Старик махнул на плакат Анчаны Саломао. – Вы артист?
– Нет.
– Хм. – Он задумался над моим ответом. Казалось, Элиотт успел порядком подзабыть искусство поддержания беседы. – У вас движения как у артиста.
– Близко, но не совсем. Это военная нейрохимия.
Тут старик понял всё, но потрясение отразилось лишь в дрогнувшем на мгновение взгляде. Медленно осмотрев меня с ног до головы, он опять повернулся к морю.
– Вы приехали за мной? От Банкрофта?
– Можно сказать и так.
Старик облизал губы.
– Вы приехали, чтобы убить меня?
Достав из кармана копию на твердом носителе, я протянул её ему.
– Я хочу задать несколько вопросов. Вы передавали вот это?
Он стал читать, беззвучно шевеля губами. Я мысленно слышал слова, которые старик повторял, осознавая вновь: «…за то, что ты отнял у меня дочь… сожгу дотла твою голову… не будешь знать ни дня, ни часа… в этой жизни нигде не найдешь спокойствия…» Тут не было ничего особенно оригинального, хотя каждое слово было написано от всего сердца. Причем так четко, что это беспокоило меня гораздо больше всех тех ядовитых издевок, что показала Прескотт из архива «Яростный бред». Кроме того, здесь была конкретно указана смерть, которой умер Банкрофт. Бластер, стреляющий заряженными частицами, прожёг Банкрофту череп насквозь, после чего разбросал его раскаленное содержимое по комнате.
– Да, это моих рук дело, – тихо признал Элиотт.
– Вам известно, что в прошлом месяце на Лоренса Банкрофта совершили покушение?
Старик протянул обратно лист бумаги.
– Вот как? А я слышал, ублюдок сам спалил свою голову.
– Что ж, такая возможность тоже существует, – согласился я, скомкав бумагу и бросив её в контейнер с мусором внизу на пляжи. – Но мне платят за то, чтобы я не относился к ней серьёзно. К несчастью для вас, причина смерти чересчур напоминает ту, о которой упоминалось в вашей прозе.
– Я не имею к этому никакого отношения, – спокойно ответил Элиотт.
– Я предполагал, что вы это скажете. Быть может, я бы даже поверил вам. Вот только тот, кто убил Банкрофта, преодолел очень совершенную систему охранных заграждений, а вы служили сержантом в тактическом подразделении морской пехоты. У себя на Харлане мне приходилось встречаться с морпехами, и я знаю, что их готовят к подобного рода операциям.
Элиотт с любопытством посмотрел на меня.
– Так вы кузнечик?
– Кто?
– Кузнечик. Пришелец.
– Да.
Если Элиотт и испугался сначала, этот эффект быстро прошел. Я подумал о том, чтобы разыграть карту чрезвычайных посланников, но решил, что дело того не стоит. Старик продолжал говорить.
– Банкрофту незачем приглашать мускулы с другой планеты. Каким боком вы впутались в это дело?
– Частный контракт, – сказал я. – Я должен найти убийцу.
Элиотт фыркнул.
– И вы решили, это сделал я.
У меня и в мыслях такого не было, но я не стал возражать. Заблуждение давало старику чувство определенного превосходства, способствовавшее поддержанию разговора. В глазах Элиотта появилось что-то похожее на искру.
– Вы считаете, я мог бы проникнуть в дом Банкрофта? А я знаю точно, что не мог. Потому что все тщательно изучил. Если бы существовал хоть какой-то способ туда попасть, я бы воспользовался им ещё год назад, и Банкрофта пришлось бы собирать по кусочкам с травы на лужайке.
– Вы поступили бы так из-за того, что случилось с вашей дочерью?
– Да. – Элиотт распалялся, давая выход гневу. – Из-за того, что случилось с моей дочерью и со многими другими. Она была ещё ребёнком.
Умолкнув, он уставился в море. Через какое-то время старик махнул рукой в сторону «Поборника свободной торговли». Там на сцене, установленной на наклонной палубе, засверкали яркие огоньки.
– Вот чего она хотела. К чему стремилась. Попасть в театр полного владения телом. Стать похожей на Анчану Саломао и Риану Ли. Она отправилась в Бей-Сити, потому что услышала про кого-то, кто мог бы…
Осёкшись, Элиотт повернулся ко мне лицом. Информационная крыса назвал его стариком, и теперь я впервые увидел почему. Элиотт до сих пор сохранил выправку бывшего сержанта морской пехоты и упругий, мускулистый живот, но у него было лицо старика, изборожденное глубокими морщинами долгих страданий. Я почувствовал, что сейчас он вот-вот расплачется.
– И у неё это могло бы получиться. Она была очень красивой.
Элиотт принялся рыться в карманах. Достав пачку сигарет, я угостил его. Он машинально взял одну, прикурил от зажигательной полоски на пачке, но продолжил копаться, пока не достал миниатюрный кристалл «Кодак». Если честно, я не хотел смотреть, но Элиотт включил кристалл прежде, чем я успел что-либо сказать. В воздухе появилось небольшое объёмное изображение.
Старик сказал правду. Элизабет Элиотт действительно была очень красивой девушкой. Светловолосой, атлетического телосложения, и всего на несколько лет моложе Мириам Банкрофт. Снимок не мог показать, обладала ли она несгибаемым упорством и лошадиной выносливостью, необходимыми для полного владения телом, но по крайней мере задатки у неё были.
На голографической карточке девушка была заснята между Элиоттом и другой женщиной, чуть повзрослевшей копией Элизабет. Все трое стояли на траве, освещенные ярким солнцем, и изображение портила лишь тень от дерева, падавшая на лицо женщины. Женщина хмурилась, словно запоздало осознав, что композиция на снимке не будет безупречной. На самом деле выражение недовольства у неё на лице сводилось к неглубоким складкам на лбу. В остальном лица семьи буквально светились счастьем.
– Её не стало, – сказал Элиотт, словно догадавшись, на ком сфокусировано моё внимание. – Четыре года назад. Вы знаете, что такое «погружение»?
Я покачал головой. «Местный колорит, – шепнула мне на ухо Вирджиния Видаура. – Впитывай его».
Элиотт поднял взгляд – какое-то мгновение казалось, что на голографический плакат Анчаны Саломао. Но затем я понял – его взор устремлён в небо над ним.
– Там, наверху, – сказал он и снова умолк, как в тот момент, когда заговорил о дочери.
Я ждал.
– Там, наверху, кружатся спутники связи, передающие потоки информации. Это можно видеть на некоторых виртуальных картах; на них Земля выглядит так, словно кто-то вяжет ей шарф. – Элиотт снова посмотрел на меня, и его глаза сверкнули. – Так говорила Ирена: «Кто-то вяжет Земле шарф». И часть этого шарфа – люди. Оцифрованные богачи, направляющиеся из одного тела в другое. Мотки памяти, мыслей и чувств, превращенные в последовательности чисел.
Теперь я понял, к чему он клонит, но продолжал молчать.
– Если обладать определенными способностями (а у Ирены они были) и иметь необходимое оборудование, можно перехватывать эти сигналы. Это называется «ловить крошки мозга». Переживания принцессы дома моделей, мысли учёного, занимающегося теорией элементарных частиц, детские воспоминания монарха. Такие вещи пользуются спросом. О, естественно, светские журналы публикуют отредактированное проникновение в сознание знаменитостей, но все это подчищено, подкорректировано. Прилизано для широкой публики. Ни одного момента потери контроля над собой, ничего такого, чего можно бы стыдиться или что могло бы повредить популярности. Одни лучезарные фальшивые улыбки. Но людям нужно не это.
Тут я был готов с ним поспорить. Журналы, публикующие проникновение в сознание знаменитостей, популярны и на Харлане. Потребители такого рода продукции жалуются как раз тогда, когда их кумиры оказываются застигнутыми врасплох в минуты слабости. Самый большой общественный резонанс вызывают супружеская неверность и ненормативная лексика. И это понятно. Жалкие создания, которым хочется проводить столько времени в чужом сознании, не хотят видеть человеческие недостатки, отраженные в позолоченных головах тех, кем они восторгаются.
– Перехватывая «крошки мозга», можно найти все что угодно, – произнес Элиотт с неожиданным воодушевлением, порожденным, как я решил, точкой зрения его супруги. – Сомнение, внутреннюю нечистоплотность, подлость. Люди готовы заплатить за это бешеные деньги.
– Подобные действия противозаконны.
Элиотт указал на вывеску над своей конторой.
– На рынке передачи информации наступил спад. Слишком много предложений. Произошло перенасыщение. А нам нужно было выплачивать страховку за клоны и перезагрузку. За нас двоих и Элизабет. Моей армейской пенсии едва хватало на жизнь. Что же оставалось делать?
– Сколько она получила? – мягко спросил я.
Элиотт отвернулся в море.
– Тридцать лет.
Некоторое время он молчал, затем, не отрывая взгляда от горизонта, сказал:
– Шесть месяцев я крепился, а затем включил экран и увидел какую-то крупную финансовую шишку в теле Ирены. – Повернувшись ко мне, он прокашлял что-то похожее на смешок. – Корпорация, которую она возглавляет, купила его в департаменте хранения Бей-Сити. Заплатила в пять раз больше, чем смог бы предложить я. Говорят, сучка меняет оболочки каждый месяц.
– Элизабет это знала?
Элиотт кивнул один раз, словно уронив топор.
– Я вывалил ей все как-то вечером. Я тогда был сам не свой. Весь день искал работу, но тщетно. И вот не выдержал и проговорился. И знаете, что мне ответила Элизабет?
– Нет, – пробормотал я.
Старик меня не слышал. Костяшки его пальцев побелели на чугунном поручне.
– Она сказала: «Не беспокойся, папа, когда я стану богатой, мы вернем мамочку».
Я почувствовал, что он не на шутку завёлся.
– Послушайте, Элиотт, я сожалею по поводу вашей дочери, но, насколько мне известно, она работала не в тех заведениях, которые посещает Банкрофт. «Закуток Джерри» все-таки нельзя назвать «Домом», вы согласны?
Бывший морской пехотинец без предупреждения развернулся и набросился на меня. В его глазах горела бешеная ярость. Я не мог ни в чем винить Элиотта. Он видел перед собой лишь одного из прислужников Банкрофта.
Но чрезвычайного посланника невозможно застать врасплох – нас не зря готовят. Я разглядел надвигающийся выпад ещё до того, как Элиотт сам осознал, что собирается его сделать. Через долю секунды отреагировала нейрохимия моей взятой напрокат оболочки. Старик нанес удар снизу, намереваясь пройти кулаком под блоком, который, как он предполагал, я поставлю, и сокрушить рёбра. Блока не оказалось, как и меня самого. Вместо этого я шагнул навстречу ударам, вывел Элиотта из равновесия всем весом и зацепил ногой его ногу. Пошатнувшись, он отлетел к перилам, а я нанес жестокий удар локтем в солнечное сплетение. Лицо Элиотта стало серым от боли. Нагнувшись, я прижал его к ограждению и ткнул в горло большим и указательным пальцами.
– Все, достаточно, – чуть дрогнувшим голосом объявил я.
Нейрохимия и вспомогательные цепи оказались более грубыми, чем системы Корпуса чрезвычайных посланников, которыми я пользовался в прошлом. У меня возникло ощущение, будто я заключен в подкожный мешок из мелкой металлической сетки.
Я посмотрел на Элиотта.
Его глаза были рядом с моими, и, несмотря на удушающий захват, они по-прежнему горели яростью. Дыхание со свистом вырывалось изо рта, и он отчаянно пытался вырваться и провести болевой прием.
Оторвав старика от ограждения, я предусмотрительно отстранил его на расстояние вытянутой руки.
– Послушайте, я не собираюсь сплетничать. Я просто хочу знать. Почему вы решили, что Банкрофт имеет к ней какое-то отношение?
– Потому что она сама мне это сказала, козел! – злобно прошипел Элиотт. – Она сказала, что он с ней сделал.
– И что же?
Старик часто заморгал; не нашедшая выхода ярость выплеснулась в слёзы.
– Страшные вещи, – выдавил он. – Элизабет сказала, ему это нужно. Настолько, что он вернулся. Настолько, что он был готов хорошо заплатить.
Бедняжка решила, что нашла дойную корову. «Не беспокойся, папа, когда я стану богатой, мы вернём мамочку». В молодости такие ошибки совершаются на каждом шагу. Но ничто не даётся просто.
– Вы полагаете, она умерла поэтому?
Повернувшись, Элиотт посмотрел так, словно я был очень ядовитой разновидностью паука, заползшей к нему на кухню.
– Она не умерла, мистер. Её убили. Кто-то взял бритву и разрезал её на части.
– В материалах дела говорится, что это сделал клиент. Не Банкрофт.
– Откуда им знать? – безучастно произнес он. – Полиция назвала тело, но кто был в нем? Кто заплатил за всё?
– Его нашли?
– Убийцу шлюхи из биокабины? А вы как думаете? Она ведь не работала на «Дома», так?
– Я имел в виду не это, Элиотт. Вы говорите, Элизабет развлекала Банкрофта в заведении Джерри, и я готов вам поверить. Но вы должны признать, что это не похоже на Банкрофта. Я с ним встречался. Чтобы он ходил по трущобам? – Я покачал головой. – По-моему, это не в его духе.
Элиотт отвернулся.
– Плоть, – сказал он. – Что вы хотите прочесть по плоти мафа?
Уже почти стемнело. В море, на покосившейся палубе затонувшего авианосца началось представление. Какое-то время мы с Элиоттом смотрели на огни, слушая доносившиеся обрывки музыки. Они походили на передачи из мира, от которого нас отделили навечно.
– Память больших полушарий Элизабет до сих пор на хранении, – тихо заметил я.
– И что с того? Страховой полис пропал четыре года назад, когда мы вбухали все деньги в одного адвоката. Он уверял, что вытащит Ирену из-под суда. – Элиотт неопределенно махнул на тускло освещенный фасад своей конторы. – Я произвожу впечатление человека, способного заработать огромные деньги?
После этого говорить было не о чем. Оставив его на смотровой площадке, я вернулся к машине. Элиотт по-прежнему стоял здесь, когда я проезжал мимо, покидая городок. Он даже не обернулся.
– «Поборник свободной торговли», – пояснила Прескотт, выглянув у меня из-за плеча. – Авианосец. Это последний боевой корабль, самый большой из всех, что были когда-либо построены. В начале эпохи колоний какой-то идиот посадил его здесь на мель, и на берегу возник целый город, обслуживающий туристов.
– Туристов?
– Это очень большой корабль.
Я взял напрокат древнюю наземную машину у потрепанного торговца, чья стоянка размещалась в двух кварталах от конторы Прескотт, и поехал на север по подвесному мосту цвета ржавчины. Мне требовалось время на размышление. Прибрежное шоссе оказалось совсем неухоженным, но зато здесь почти не было движения. Поэтому я выехал на центральную жёлтую полосу дорожной разметки и покатил вперед, держа ровные сто пятьдесят в час. Радио предложило широкий выбор станций, чья эстетическая самонадеянность была выше моего понимания. Впрочем, в конце концов мне удалось отыскать неомаоистскую пропаганду, зашитую в память какого-то старинного спутника, который просто поленились снять с орбиты. Смесь глубоко политизированных сентенций и сахаринового караоке была неотразимой. В открытое окно проникал запах моря, впереди разворачивалась ровная лента дороги, и я на время забыл о Корпусе чрезвычайных посланников, Инненине и всём, что случилось после.
Когда я добрался до длинной дуги, спускающейся к Эмберу, солнце зашло за наклонённую палубу «Поборника свободной торговли», и последние лучи оставили почти неразличимые розовые размывы на поверхности моря по обе стороны от тени полузатонувшего авианосца. Прескотт была права. Это действительно очень большой корабль.
Я сбавил скорость из уважения к появившимся впереди зданиям, рассеянно подумав, у кого могло хватить ума подвести такое огромное судно столь близко к берегу. Возможно, это знал Банкрофт. Вероятно, тогда он уже жил на этом свете.
Главная улица Эмбера проходила через весь городок вдоль берега моря и отделялась от пляжа цепочкой величественных пальм и кованой чугунной оградой в неовикторианском стиле. К стволам пальм крепились голографические плакаты, на которых было изображено одно и то же женское лицо, окруженное венком слов: «ГИБКОСТЬ И ЛОВКОСТЬ – АНЧАНА САЛОМAO И ТЕАТР ПОЛНОГО ВЛАДЕНИЯ ТЕЛОМ ИЗ РИО». На плакаты глазели маленькие кучки людей.
Я медленно катил по улице, внимательно изучая фасады домов, и наконец нашел то, что искал, ближе концу города. Я проехал мимо нужного здания и, не привлекая к себе внимания, поставил машину метрах в пятидесяти дальше. Посидел некоторое время в ней, проверяя, будет ли какая-то реакция на мое появление, и, ничего не дождавшись, вышел из машины и вернулся назад пешком.
Контора информационно-связного центра Элиотта находилась в узком здании, втиснутом между химическим заводом и пустой площадкой, на которой чайки с громкими криками дрались за объедки среди обломков выброшенного оборудования. Раскрытая дверь заведения была подперта неисправным плоским монитором; сразу за ней находилось операционное помещение. Войдя внутрь, я осмотрелся по сторонам. За длинным пластмассовым столиком были установлены четыре консоли, задом друг к другу. За ними дверь, ведущая в кабинет со стеклянными стенами. Дальняя стена представляла собой блок из семи мониторов, по которым быстро бежали непонятные строчки. Зияющая в ряду экранов брешь указывала место, где раньше была другая дверь. На краске сохранились шрамы от упорно державшихся петель. Ближайший к бреши экран часто моргал, словно то, что уничтожило его собрата, оказалось заразным.
– Чем могу помочь?
Из-за стойки оборудования высунулся тощий мужчина неопределенного возраста с нездорово бледной кожей. У него во рту болталась незажженная сигарета, а в интерфейс за правым ухом был вставлен длинный проводок.
– Да. Я ищу Виктора Элиотта.
– Он на берегу. – Тощий мужчина махнул туда, откуда я только что пришёл. – Видите старика у перил? Разглядывающего обломки? Это он.
Выглянув за дверь, я отыскал в вечёрнем полумраке одинокую фигуру на смотровой площадке.
– Это заведение принадлежит ему, не так ли?
– Да. Наказание за грехи. – Информационная крыса ухмыльнулась, обводя рукой убогое помещение. – Дела идут так, что его присутствия особо и не требуется.
Поблагодарив собеседника, я вышел на улицу. Уже начинало темнеть, и голографическое лицо Анчаны Саломао приобрело в сгущающихся сумерках дополнительную выразительность. Пройдя под одним из плакатов, я приблизился к пожилому мужчине на смотровой площадке и облокотился рядом с ним на чёрные чугунные перила. Увидев меня, он обернулся и кивнул, а затем снова уставился на горизонт, словно пытаясь отыскать трещину в сварном шве между морем и небом.
– По-моему, чересчур мрачное место для вечной стоянки, – заметил я, махнув в сторону остова авианосца.
Перед тем как ответить, старик задумался.
– Говорят, это сделали террористы. – Его голос был пустым, безразличным, будто Элиотт использовал его чересчур активно и что-то сломал. – А может, отказал сонар в шторм. Возможно, и то и другое.
– Быть может, это сотворили ради страховки? – предположил я.
Элиотт пригляделся ко мне пристальнее.
– Вы нездешний? – спросил он, и на этот раз в голосе прозвучала тень любопытства.
– Да. Я здесь проездом.
– Из Рио? – Старик махнул на плакат Анчаны Саломао. – Вы артист?
– Нет.
– Хм. – Он задумался над моим ответом. Казалось, Элиотт успел порядком подзабыть искусство поддержания беседы. – У вас движения как у артиста.
– Близко, но не совсем. Это военная нейрохимия.
Тут старик понял всё, но потрясение отразилось лишь в дрогнувшем на мгновение взгляде. Медленно осмотрев меня с ног до головы, он опять повернулся к морю.
– Вы приехали за мной? От Банкрофта?
– Можно сказать и так.
Старик облизал губы.
– Вы приехали, чтобы убить меня?
Достав из кармана копию на твердом носителе, я протянул её ему.
– Я хочу задать несколько вопросов. Вы передавали вот это?
Он стал читать, беззвучно шевеля губами. Я мысленно слышал слова, которые старик повторял, осознавая вновь: «…за то, что ты отнял у меня дочь… сожгу дотла твою голову… не будешь знать ни дня, ни часа… в этой жизни нигде не найдешь спокойствия…» Тут не было ничего особенно оригинального, хотя каждое слово было написано от всего сердца. Причем так четко, что это беспокоило меня гораздо больше всех тех ядовитых издевок, что показала Прескотт из архива «Яростный бред». Кроме того, здесь была конкретно указана смерть, которой умер Банкрофт. Бластер, стреляющий заряженными частицами, прожёг Банкрофту череп насквозь, после чего разбросал его раскаленное содержимое по комнате.
– Да, это моих рук дело, – тихо признал Элиотт.
– Вам известно, что в прошлом месяце на Лоренса Банкрофта совершили покушение?
Старик протянул обратно лист бумаги.
– Вот как? А я слышал, ублюдок сам спалил свою голову.
– Что ж, такая возможность тоже существует, – согласился я, скомкав бумагу и бросив её в контейнер с мусором внизу на пляжи. – Но мне платят за то, чтобы я не относился к ней серьёзно. К несчастью для вас, причина смерти чересчур напоминает ту, о которой упоминалось в вашей прозе.
– Я не имею к этому никакого отношения, – спокойно ответил Элиотт.
– Я предполагал, что вы это скажете. Быть может, я бы даже поверил вам. Вот только тот, кто убил Банкрофта, преодолел очень совершенную систему охранных заграждений, а вы служили сержантом в тактическом подразделении морской пехоты. У себя на Харлане мне приходилось встречаться с морпехами, и я знаю, что их готовят к подобного рода операциям.
Элиотт с любопытством посмотрел на меня.
– Так вы кузнечик?
– Кто?
– Кузнечик. Пришелец.
– Да.
Если Элиотт и испугался сначала, этот эффект быстро прошел. Я подумал о том, чтобы разыграть карту чрезвычайных посланников, но решил, что дело того не стоит. Старик продолжал говорить.
– Банкрофту незачем приглашать мускулы с другой планеты. Каким боком вы впутались в это дело?
– Частный контракт, – сказал я. – Я должен найти убийцу.
Элиотт фыркнул.
– И вы решили, это сделал я.
У меня и в мыслях такого не было, но я не стал возражать. Заблуждение давало старику чувство определенного превосходства, способствовавшее поддержанию разговора. В глазах Элиотта появилось что-то похожее на искру.
– Вы считаете, я мог бы проникнуть в дом Банкрофта? А я знаю точно, что не мог. Потому что все тщательно изучил. Если бы существовал хоть какой-то способ туда попасть, я бы воспользовался им ещё год назад, и Банкрофта пришлось бы собирать по кусочкам с травы на лужайке.
– Вы поступили бы так из-за того, что случилось с вашей дочерью?
– Да. – Элиотт распалялся, давая выход гневу. – Из-за того, что случилось с моей дочерью и со многими другими. Она была ещё ребёнком.
Умолкнув, он уставился в море. Через какое-то время старик махнул рукой в сторону «Поборника свободной торговли». Там на сцене, установленной на наклонной палубе, засверкали яркие огоньки.
– Вот чего она хотела. К чему стремилась. Попасть в театр полного владения телом. Стать похожей на Анчану Саломао и Риану Ли. Она отправилась в Бей-Сити, потому что услышала про кого-то, кто мог бы…
Осёкшись, Элиотт повернулся ко мне лицом. Информационная крыса назвал его стариком, и теперь я впервые увидел почему. Элиотт до сих пор сохранил выправку бывшего сержанта морской пехоты и упругий, мускулистый живот, но у него было лицо старика, изборожденное глубокими морщинами долгих страданий. Я почувствовал, что сейчас он вот-вот расплачется.
– И у неё это могло бы получиться. Она была очень красивой.
Элиотт принялся рыться в карманах. Достав пачку сигарет, я угостил его. Он машинально взял одну, прикурил от зажигательной полоски на пачке, но продолжил копаться, пока не достал миниатюрный кристалл «Кодак». Если честно, я не хотел смотреть, но Элиотт включил кристалл прежде, чем я успел что-либо сказать. В воздухе появилось небольшое объёмное изображение.
Старик сказал правду. Элизабет Элиотт действительно была очень красивой девушкой. Светловолосой, атлетического телосложения, и всего на несколько лет моложе Мириам Банкрофт. Снимок не мог показать, обладала ли она несгибаемым упорством и лошадиной выносливостью, необходимыми для полного владения телом, но по крайней мере задатки у неё были.
На голографической карточке девушка была заснята между Элиоттом и другой женщиной, чуть повзрослевшей копией Элизабет. Все трое стояли на траве, освещенные ярким солнцем, и изображение портила лишь тень от дерева, падавшая на лицо женщины. Женщина хмурилась, словно запоздало осознав, что композиция на снимке не будет безупречной. На самом деле выражение недовольства у неё на лице сводилось к неглубоким складкам на лбу. В остальном лица семьи буквально светились счастьем.
– Её не стало, – сказал Элиотт, словно догадавшись, на ком сфокусировано моё внимание. – Четыре года назад. Вы знаете, что такое «погружение»?
Я покачал головой. «Местный колорит, – шепнула мне на ухо Вирджиния Видаура. – Впитывай его».
Элиотт поднял взгляд – какое-то мгновение казалось, что на голографический плакат Анчаны Саломао. Но затем я понял – его взор устремлён в небо над ним.
– Там, наверху, – сказал он и снова умолк, как в тот момент, когда заговорил о дочери.
Я ждал.
– Там, наверху, кружатся спутники связи, передающие потоки информации. Это можно видеть на некоторых виртуальных картах; на них Земля выглядит так, словно кто-то вяжет ей шарф. – Элиотт снова посмотрел на меня, и его глаза сверкнули. – Так говорила Ирена: «Кто-то вяжет Земле шарф». И часть этого шарфа – люди. Оцифрованные богачи, направляющиеся из одного тела в другое. Мотки памяти, мыслей и чувств, превращенные в последовательности чисел.
Теперь я понял, к чему он клонит, но продолжал молчать.
– Если обладать определенными способностями (а у Ирены они были) и иметь необходимое оборудование, можно перехватывать эти сигналы. Это называется «ловить крошки мозга». Переживания принцессы дома моделей, мысли учёного, занимающегося теорией элементарных частиц, детские воспоминания монарха. Такие вещи пользуются спросом. О, естественно, светские журналы публикуют отредактированное проникновение в сознание знаменитостей, но все это подчищено, подкорректировано. Прилизано для широкой публики. Ни одного момента потери контроля над собой, ничего такого, чего можно бы стыдиться или что могло бы повредить популярности. Одни лучезарные фальшивые улыбки. Но людям нужно не это.
Тут я был готов с ним поспорить. Журналы, публикующие проникновение в сознание знаменитостей, популярны и на Харлане. Потребители такого рода продукции жалуются как раз тогда, когда их кумиры оказываются застигнутыми врасплох в минуты слабости. Самый большой общественный резонанс вызывают супружеская неверность и ненормативная лексика. И это понятно. Жалкие создания, которым хочется проводить столько времени в чужом сознании, не хотят видеть человеческие недостатки, отраженные в позолоченных головах тех, кем они восторгаются.
– Перехватывая «крошки мозга», можно найти все что угодно, – произнес Элиотт с неожиданным воодушевлением, порожденным, как я решил, точкой зрения его супруги. – Сомнение, внутреннюю нечистоплотность, подлость. Люди готовы заплатить за это бешеные деньги.
– Подобные действия противозаконны.
Элиотт указал на вывеску над своей конторой.
– На рынке передачи информации наступил спад. Слишком много предложений. Произошло перенасыщение. А нам нужно было выплачивать страховку за клоны и перезагрузку. За нас двоих и Элизабет. Моей армейской пенсии едва хватало на жизнь. Что же оставалось делать?
– Сколько она получила? – мягко спросил я.
Элиотт отвернулся в море.
– Тридцать лет.
Некоторое время он молчал, затем, не отрывая взгляда от горизонта, сказал:
– Шесть месяцев я крепился, а затем включил экран и увидел какую-то крупную финансовую шишку в теле Ирены. – Повернувшись ко мне, он прокашлял что-то похожее на смешок. – Корпорация, которую она возглавляет, купила его в департаменте хранения Бей-Сити. Заплатила в пять раз больше, чем смог бы предложить я. Говорят, сучка меняет оболочки каждый месяц.
– Элизабет это знала?
Элиотт кивнул один раз, словно уронив топор.
– Я вывалил ей все как-то вечером. Я тогда был сам не свой. Весь день искал работу, но тщетно. И вот не выдержал и проговорился. И знаете, что мне ответила Элизабет?
– Нет, – пробормотал я.
Старик меня не слышал. Костяшки его пальцев побелели на чугунном поручне.
– Она сказала: «Не беспокойся, папа, когда я стану богатой, мы вернем мамочку».
Я почувствовал, что он не на шутку завёлся.
– Послушайте, Элиотт, я сожалею по поводу вашей дочери, но, насколько мне известно, она работала не в тех заведениях, которые посещает Банкрофт. «Закуток Джерри» все-таки нельзя назвать «Домом», вы согласны?
Бывший морской пехотинец без предупреждения развернулся и набросился на меня. В его глазах горела бешеная ярость. Я не мог ни в чем винить Элиотта. Он видел перед собой лишь одного из прислужников Банкрофта.
Но чрезвычайного посланника невозможно застать врасплох – нас не зря готовят. Я разглядел надвигающийся выпад ещё до того, как Элиотт сам осознал, что собирается его сделать. Через долю секунды отреагировала нейрохимия моей взятой напрокат оболочки. Старик нанес удар снизу, намереваясь пройти кулаком под блоком, который, как он предполагал, я поставлю, и сокрушить рёбра. Блока не оказалось, как и меня самого. Вместо этого я шагнул навстречу ударам, вывел Элиотта из равновесия всем весом и зацепил ногой его ногу. Пошатнувшись, он отлетел к перилам, а я нанес жестокий удар локтем в солнечное сплетение. Лицо Элиотта стало серым от боли. Нагнувшись, я прижал его к ограждению и ткнул в горло большим и указательным пальцами.
– Все, достаточно, – чуть дрогнувшим голосом объявил я.
Нейрохимия и вспомогательные цепи оказались более грубыми, чем системы Корпуса чрезвычайных посланников, которыми я пользовался в прошлом. У меня возникло ощущение, будто я заключен в подкожный мешок из мелкой металлической сетки.
Я посмотрел на Элиотта.
Его глаза были рядом с моими, и, несмотря на удушающий захват, они по-прежнему горели яростью. Дыхание со свистом вырывалось изо рта, и он отчаянно пытался вырваться и провести болевой прием.
Оторвав старика от ограждения, я предусмотрительно отстранил его на расстояние вытянутой руки.
– Послушайте, я не собираюсь сплетничать. Я просто хочу знать. Почему вы решили, что Банкрофт имеет к ней какое-то отношение?
– Потому что она сама мне это сказала, козел! – злобно прошипел Элиотт. – Она сказала, что он с ней сделал.
– И что же?
Старик часто заморгал; не нашедшая выхода ярость выплеснулась в слёзы.
– Страшные вещи, – выдавил он. – Элизабет сказала, ему это нужно. Настолько, что он вернулся. Настолько, что он был готов хорошо заплатить.
Бедняжка решила, что нашла дойную корову. «Не беспокойся, папа, когда я стану богатой, мы вернём мамочку». В молодости такие ошибки совершаются на каждом шагу. Но ничто не даётся просто.
– Вы полагаете, она умерла поэтому?
Повернувшись, Элиотт посмотрел так, словно я был очень ядовитой разновидностью паука, заползшей к нему на кухню.
– Она не умерла, мистер. Её убили. Кто-то взял бритву и разрезал её на части.
– В материалах дела говорится, что это сделал клиент. Не Банкрофт.
– Откуда им знать? – безучастно произнес он. – Полиция назвала тело, но кто был в нем? Кто заплатил за всё?
– Его нашли?
– Убийцу шлюхи из биокабины? А вы как думаете? Она ведь не работала на «Дома», так?
– Я имел в виду не это, Элиотт. Вы говорите, Элизабет развлекала Банкрофта в заведении Джерри, и я готов вам поверить. Но вы должны признать, что это не похоже на Банкрофта. Я с ним встречался. Чтобы он ходил по трущобам? – Я покачал головой. – По-моему, это не в его духе.
Элиотт отвернулся.
– Плоть, – сказал он. – Что вы хотите прочесть по плоти мафа?
Уже почти стемнело. В море, на покосившейся палубе затонувшего авианосца началось представление. Какое-то время мы с Элиоттом смотрели на огни, слушая доносившиеся обрывки музыки. Они походили на передачи из мира, от которого нас отделили навечно.
– Память больших полушарий Элизабет до сих пор на хранении, – тихо заметил я.
– И что с того? Страховой полис пропал четыре года назад, когда мы вбухали все деньги в одного адвоката. Он уверял, что вытащит Ирену из-под суда. – Элиотт неопределенно махнул на тускло освещенный фасад своей конторы. – Я произвожу впечатление человека, способного заработать огромные деньги?
После этого говорить было не о чем. Оставив его на смотровой площадке, я вернулся к машине. Элиотт по-прежнему стоял здесь, когда я проезжал мимо, покидая городок. Он даже не обернулся.
ЧАСТЬ 2. Ответное действие
(Конфликт вторжения)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я позвонил Прескотт из машины. Её лицо, появившееся на крошечном запылённом экране, вмонтированном в приборную панель, показалось мне чем-то недовольным.
– Это вы, Ковач? Ну как, нашли то, что искали?
– Я до сих пор не знаю, что именно ищу, – радостно ответил я. – Как вы думаете, Банкрофт посещает биокабины?
Адвокат скорчила гримасу.
– О, пожалуйста, не надо.
– Хорошо, тогда другой вопрос. А Лейла Бегин когда-либо промышляла в биокабинах?
– Понятия не имею, Ковач, честное слово.
– Это вы, Ковач? Ну как, нашли то, что искали?
– Я до сих пор не знаю, что именно ищу, – радостно ответил я. – Как вы думаете, Банкрофт посещает биокабины?
Адвокат скорчила гримасу.
– О, пожалуйста, не надо.
– Хорошо, тогда другой вопрос. А Лейла Бегин когда-либо промышляла в биокабинах?
– Понятия не имею, Ковач, честное слово.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента