Страница:
Она заковыляла к мельнице, волоча за собой помело. Цапля укоризненно смотрела на нее с края промоины, не решаясь вернуться к своему излюбленному месту.
— И ты, дурная птица, — погрозила ей ведьма, — хоть бы помогла… Ведь можешь, разве не так?
Стороннего наблюдателя не было, а потому трудно сказать, сколько во всем произошедшем было от магии, а сколько от безумия.
Дым выветрился и смешался с болотным туманом, оседая в торф. Старуха вернулась внутрь и стала дожидаться своих четвероногих любимцев. Для нее Гретхен, ее подручные и их просьба перестали существовать.
Кем она была, старая Брунгильда? Даже в Феме мало кто знал наверняка.
Тайный орден, угнездившийся в Ливонии и Ганзе, был младше старухи, коротающей свой век на развалившейся мельнице. Много старше Фемгерихта был лес со странной историей, исторгнувший однажды из себя Брунгильду.
Сотрудничали с ней охотно, а проникнуть в сущность — эту затею давно забросили. Трудно смотреть в омут слишком долго — голова кружится.
Так и жила старуха, не понятая даже Фемой, на своем островке, в окружении полуволков-полусобак, ворча на новомодных алхимиков, требуя время от времени со своих редких посетителей страшную плату.
Интересно, что она ее всегда получала, а если нет — оставалась не в накладе. Стая вокруг ее убежища никогда не редела, только росла. И огоньки в туманных болотах, радовавшие ее своим блеклым свечением, также не шли на убыль, норовя превратить весь торфяник в мерцающее море трепещущего пламени, будто нарочно намалеванное демонами в насмешку над звездным небом.
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
— И ты, дурная птица, — погрозила ей ведьма, — хоть бы помогла… Ведь можешь, разве не так?
Стороннего наблюдателя не было, а потому трудно сказать, сколько во всем произошедшем было от магии, а сколько от безумия.
Дым выветрился и смешался с болотным туманом, оседая в торф. Старуха вернулась внутрь и стала дожидаться своих четвероногих любимцев. Для нее Гретхен, ее подручные и их просьба перестали существовать.
Кем она была, старая Брунгильда? Даже в Феме мало кто знал наверняка.
Тайный орден, угнездившийся в Ливонии и Ганзе, был младше старухи, коротающей свой век на развалившейся мельнице. Много старше Фемгерихта был лес со странной историей, исторгнувший однажды из себя Брунгильду.
Сотрудничали с ней охотно, а проникнуть в сущность — эту затею давно забросили. Трудно смотреть в омут слишком долго — голова кружится.
Так и жила старуха, не понятая даже Фемой, на своем островке, в окружении полуволков-полусобак, ворча на новомодных алхимиков, требуя время от времени со своих редких посетителей страшную плату.
Интересно, что она ее всегда получала, а если нет — оставалась не в накладе. Стая вокруг ее убежища никогда не редела, только росла. И огоньки в туманных болотах, радовавшие ее своим блеклым свечением, также не шли на убыль, норовя превратить весь торфяник в мерцающее море трепещущего пламени, будто нарочно намалеванное демонами в насмешку над звездным небом.
Глава 20
«СПРУТ»
— Парус! Парус!
Эти истошные крики разбудили задремавшего было де Сото. Заполошно вскочив, он уставился в указанном впередсмотрящим направлении. Действительно, над синей гладью гордо реял алый парус со шведским львом.
— Ага, — усмехнулся испанец. — А говорят — кошки воды боятся! Всем приготовиться, добыча сама идет к нам в руки.
— Парус! — опять прокричал вахтенный.
— Заткнись, и так видим, — взорвался де Сото, грозя сидящему на самой маковке мачты молодому турчонку, выкупленному им с невольничьей галеры перед уходом из теплых морей.
— Все три видно? — поразился турчонок.
— Три? Каррамба! Святой Яков Компостельский и сисястая Морская Девка посылают нам свое благословение.
— Иалла! — дружно откликнулась команда, потрясая кривыми саблями.
— Как мне вас отучить от этих криков, — скривился де Сото. — Я-то привык, а русичи могут оскорбиться. Ладно, это потом. Сейчас же — все к бою!
Метнулись к пушкам опытные канониры, абордажная команда сгрудилась на носовом возвышении, турчонок, воинственно нахлобучив шишак, принялся подбирать в колчане стрелу для первого, «счастливого» выстрела.
— Отворачивают? — спросил, задирая голову до хруста в шее, капитан.
— Два корыта колотят волны веслами, словно испуганные гуси, — ответил востроглазый турчонок. — Третье пошло на сближение.
— Наглость — не смелость, как говорят на берегах Гвадалквивира. Пушки готовы?
— Готовы.
— Сейчас мы их удивим.
«Спрут», ловя еле заметный ветер парусами, медленно шел навстречу флейту с красным парусом. Свенский корабль, наверняка — охранитель каравана, шел на веслах. Парус болтался, словно груди старухи, и де Сото принялся вслух ругать ленивых скандинавских моряков, но тут же осекся.
— А эти дети Шайтана и Одина не так уж глупы, — подтвердил догадки патрона помощник. — Намечается небольшая буря.
— Молодец, — похвалил его испанец. — Небо тут какое-то не такое, все никак не разберусь в форме облаков. Выходит — этот смельчак собирается атаковать нас и связать боем, а купцы улепетывают, чтобы укрыться в буре?
— Или так, — заметил помощник, поигрывая
абордажной саблей, — или меня пора списывать на берег и покупать верблюда… то есть — коня.
— Рано нам еще в кавалерию, — процедил сквозь зубы де Сото. — Абордажной команде — на весла!
С явной неохотой воины расселись по лавкам, гремя уключинами и переругиваясь. В броне грести тяжело. Тут нужны невольники…
Слушая эту обычную песню, испанец по-волчьи ухмылялся. Все идет рутинно — значит нормально, успех гарантирован темной звездой, горящей над ним вот уже сколько десятилетий.
— Корабль свенский неплох, — заметил помощник. — Он сам по себе — отличная добыча.
— А где я возьму новую абордажную команду? Смотри — весь нос флейта сверкает от панцирей и кольчуг. Да там десятка два одних только воинов, а скольких на весла загнали для пущей скорости? Нет, «Спрут» так не воюет.
Помощник склонил голову в знак признания безусловной мудрости капитана.
— Обойдем его слева, — рассуждал вслух испанец. — Главное — чтобы они не сцепились с нами крючьями. А когда оставим за кормой — дадим залп.
— А если дождаться, — неожиданно подал голос всегда молчаливый мавр, — не утруждая спины и руки абордажной команды, развернуться, да смести картечью всю эту панцирную шелуху с носа? Потом — вперед с саблей и сурой Корана!
— Ты был капитаном у берберийцев, Ахмад, — вкрадчиво сказал де Сото, поглаживая кинжал. — Но ты был плохим капитаном. Имея две фелуки и полторы сотни людей, попал ко мне в плен.
— Такова была воля Всевышнего, — склонил голову мавр.
— А теперь помолчи и не суйся со своими кровожадными советами.
Мавр замолк с прежним каменным выражением лица.
Свенский флейт приближался, на его носу произошло какое-то движение.
— Мушкетон, — сказал помощник, аккуратно садясь в позу со скрещенными ногами. Его примеру последовал де Сото и все остальные, не занятые на веслах.
Хлопнул выстрел, но заряд ушел в какие-то неведомые дали.
— Пушек нет, или они хитрые? — подумал вслух помощник.
— Они хитрые, а пушек нет, — откликнулся де Сото. — У них первобытный стреломет.
— Щиты на нос, — крикнул, надсаживаясь, мавр.
— Погоди, — задумчиво протянул испанец. — Они действительно хитрые. Весла бросить, всем — убрать паруса!
Словно стая обезьян, удирающая от тигров, матросы взметнулись вверх по канатам и мачте, сворачивая паруса.
— Крючья и кошки? — спросил помощник. Испанец кивнул.
Рулевой по сигналу капитана совершил резкий маневр. Летящий навстречу флейт прошел по правому борту, и тут заработал стреломет.
Оттянутая козьими жилами доска разогнулась со стоном, ударив по снарядам. Вместо ожидаемого шипения стрел и копий послышались совсем иные звуки. К «Спруту» по воздуху протянулись длинные щупальца, как будто флейт обратился вдруг в кальмара, недовольного вторжением человека в свою пучину.
Разматывая крепкие веревки, к коггу метнулись «кошки» — деревянные и сделанные из крепких корней конструкции, похожие на скрюченные пальцы старухи.
Одна из «кошек» угодила в турчонка, впилась в тело и вышвырнула его из корзины.
— Вы мне за это заплатите, собаки! — крикнул де Сото, пританцовывая от бешенства с саблей в руках.
Остальные «кошки», хапнув пустоту в тех местах, где только что были паруса, без добычи упали за борт. Правда, пострадал такелаж на носу.
— Лишить нас скорости не удалось, — пробормотал де Сото, — а вот возможность подтянуть нас к себе упущена, милостивые государи!
Действительно, как ни старались снова на флейте лихорадочно зарядить стреломет, они не успевали. Корабли расходились — флейт шел в никуда, «Спрут» — вдогонку за улепетывающими купцами.
Лучники с флейта, подбежав к левому борту, принялись обстреливать ускользающего врага. Мавр, подхватив большой, похожий на корыто четырехугольный щит, прикрывал капитана. Помощник метнулся к рулевому и закрыл его таким же неуклюжим щитом. Канониры распластались возле пушек, боясь поднять головы. И все же одна из стрел нашла свою жертву, пробив навылет горло члену абордажной команды, сгрудившейся под мачтой.
Флейт, благо был на веслах, стал неуклюже разворачиваться, готовясь кинуться в погоню. «Спрут» по инерции прошел дальше, но его движение замедлялось — ни весел, ни парусов.
— Все наверх, — распорядился де Сото. — Ставь паруса!
Канониры уже возились возле орудий.
— Отлично стоит, — заметил де Сото, глядя, как флейт покачивается на мелкой волне, словно развалился во всю свою длину, желая покрасоваться.
— Пали!
Грохнула первая пушка, басовито и основательно, вот только каменное ядро прошло слишком высоко.
— Пали!
Второй подарок фрау Гретхен не подкачал. Под восторженные крики «Иалла!» в самом центре флейта, в туче брызг и щепок образовался пролом.
— Небольшую бы волну, — мечтательно протянул де Сото, — и пошли бы ко дну, не вынуждая нас на третий выстрел. А так приходится… Пали!
Третий выстрел проломил палубу и вырвал мачту флейта, замершего бесполезным бревном за кормой «Спрута».
— Добивать не станем? — спросил помощник.
— Порох дорог, — откликнулся испанец. — Хватит возиться с парусами, пора нагонять купцов! На весла, акульи дети!
На флейте быстро разобрались, что не утонут сразу, но от погони придется отказаться. Заройся идущий на веслах корабль носом в волну — ив пробоину хлестнет вода.
Тучи над горизонтом приобрели явственно угрожающий вид, ветер крепчал на глазах.
Вскоре де Сото, сблизившись с первым из купеческих кораблей, решил поберечь абордажную команду и велел сушить весла. Купцы прибегли к известной со времен Гомера тактике — попытались разбежаться в разные стороны.
— Один уйдет, — сказал де Сото. — По крайней мере, сегодня нам его не догнать.
— А второй идет прямо в пасть урагана, — заметил мавр.
— Куда ему с первобытным квадратным парусом тягаться с нами?
Арабское парусное оснащение «Спрута» и искусство команды позволили быстро сократить расстояние.
— Весла бросили, — заметил де Сото. — Готовятся дать нам отпор.
— Может — теперь… — робко спросил помощник.
— Именно теперь! Разворот, разворот! Тридцать три каракатицы вам в печенку и одно осьминожье щупальце под хвост каждому!
«Темный Спрут», почти обогнав рвущегося в объятия бури купца, стал медленно и неотвратимо поворачиваться.
— Поняли наш замысел? — спросил де Сото, наблюдающий за канонирами.
— Похоже, нет, — заметил помощник. — Люди с весел надели доспехи и переместились к носу.
— Картечь готова? — спросил де Сото.
— Иалла! — пришел стандартный ответ.
— Тогда — с богом и Морской Девкой! Взлетела и опустилась сабля, грохнул выстрел трех чудовищных орудий, почти слившийся в один. Мелкие железные и медные обрезки, перемешанные с галькой, буквально смели с палубы купеческого корабля всех, кого не укрыли борта.
— На сближение! — рявкнул де Сото.
Но команда купца не собиралась сдаваться так просто. Дважды казавшаяся неуклюжей посудина уворачивалась от слишком быстрого «Спрута», пока де Сото, отпихнув рулевого, сам не повел когг в атаку.
Борт атакующего корабля прошел вдоль купеческой лоймы, с треском ломая бесполезно свешенные в воду весла. Взметнулись «кошки», заготовленные абордажной командой «Темного Спрута». Они были железные, и не целились в парус и канаты. Они метили в борта.
— Тяни! — неистово заорал де Сото. Тридцать человек одновременно рванули пять или шесть пеньковых канатов, соединявших суда. Зазор между жертвой и кораблем-агрессором сократился. Испанец, выхаркнув из легких древний клич кастильских рыцарей «Яго!», первым перемахнул на борт лоймы. Следом ринулись остальные.
Не повезло мавру по имени Ахмад — он не рассчитал прыжок и рухнул между сближающимися судами. Его истошный предсмертный крик слился с ревом дерущихся.
Де Сото рубился истово, словно от этой схватки зависело нечто большее, чем какой-то торговый груз, не дошедший до Ревеля.
Алебарда свена, кинувшегося в отчаянную контратаку, расколола череп одного из старейших бойцов команды де Сото, и кастилец буквально осатанел. В два удара перерубил он древко алебарды, плечом отпихнул владельца к борту и снес голову. Не довольствуясь этим, он нанес еще несколько бесполезных ударов по обезглавленному телу.
Его бойцы, сторонясь собственного капитана, уже ходили среди корчащихся тел и мертвецов, наклоняясь время от времени, чтобы срезать с пальцев перстни или добить раненых. Де Сото тупо смотрел на бесформенную окровавленную кучу, оставшуюся от алебардиста.
— Всякое я видел, — рассудительно и как будто спокойно сказал помощник, хотя из рассеченного плеча толчками выходила алая кровь, — но чтобы накануне бури моряки за борт от ужаса прыгали…
Действительно, среди волн мелькали головы троих свенов, отчаянно плывущих куда-то вдаль. В ополоумевшем испанце им привиделся призрак скандинавской легендарной старины — воин-берсеркер, неистовый и безумный, рычащий убийца, человеческая душа которого уступила место Одину.
Де Сото вытер рукой пену с бороды, успев подумать: «Совсем как Барбаросса, вот и эпилепсия случилась…»
Потом он потерял сознание.
— Перегружайте товар, — распорядился помощник, зубами стягивая на ране тряпицу. — Буря надвигается.
Часть товара, равно как и саму почти не поврежденную лойму пришлось бросить, ибо ветер крепчал и волны уже взметались ввысь, норовя столкнуть оба судна и отправить их на дно Балтики.
Де Сото очнулся, когда вокруг бушевал настоящий ад. Его команда, спасая свои жизни, прыгала с трясущейся палубы лоймы на «Спрут», чудом и мастерством рулевого удерживаемый рядом с гибнущим купеческим кораблем.
— А я… меня… — прохрипел испанец, но его вырвало какой-то кровавой пеной.
Последним прыгнул через борт помощник, свято веря, что его благодетель давно на «Темном Спруте». Лойма подлетела на высокой волне, подбросив корму едва ли не к самым небесам, потом зарылась носом в черную воду. Испанец кубарем прокатился по изуродованным телам, ударился о мачту и вновь потерял сознание.
Через борт хлестнула первая волна.
Эти истошные крики разбудили задремавшего было де Сото. Заполошно вскочив, он уставился в указанном впередсмотрящим направлении. Действительно, над синей гладью гордо реял алый парус со шведским львом.
— Ага, — усмехнулся испанец. — А говорят — кошки воды боятся! Всем приготовиться, добыча сама идет к нам в руки.
— Парус! — опять прокричал вахтенный.
— Заткнись, и так видим, — взорвался де Сото, грозя сидящему на самой маковке мачты молодому турчонку, выкупленному им с невольничьей галеры перед уходом из теплых морей.
— Все три видно? — поразился турчонок.
— Три? Каррамба! Святой Яков Компостельский и сисястая Морская Девка посылают нам свое благословение.
— Иалла! — дружно откликнулась команда, потрясая кривыми саблями.
— Как мне вас отучить от этих криков, — скривился де Сото. — Я-то привык, а русичи могут оскорбиться. Ладно, это потом. Сейчас же — все к бою!
Метнулись к пушкам опытные канониры, абордажная команда сгрудилась на носовом возвышении, турчонок, воинственно нахлобучив шишак, принялся подбирать в колчане стрелу для первого, «счастливого» выстрела.
— Отворачивают? — спросил, задирая голову до хруста в шее, капитан.
— Два корыта колотят волны веслами, словно испуганные гуси, — ответил востроглазый турчонок. — Третье пошло на сближение.
— Наглость — не смелость, как говорят на берегах Гвадалквивира. Пушки готовы?
— Готовы.
— Сейчас мы их удивим.
«Спрут», ловя еле заметный ветер парусами, медленно шел навстречу флейту с красным парусом. Свенский корабль, наверняка — охранитель каравана, шел на веслах. Парус болтался, словно груди старухи, и де Сото принялся вслух ругать ленивых скандинавских моряков, но тут же осекся.
— А эти дети Шайтана и Одина не так уж глупы, — подтвердил догадки патрона помощник. — Намечается небольшая буря.
— Молодец, — похвалил его испанец. — Небо тут какое-то не такое, все никак не разберусь в форме облаков. Выходит — этот смельчак собирается атаковать нас и связать боем, а купцы улепетывают, чтобы укрыться в буре?
— Или так, — заметил помощник, поигрывая
абордажной саблей, — или меня пора списывать на берег и покупать верблюда… то есть — коня.
— Рано нам еще в кавалерию, — процедил сквозь зубы де Сото. — Абордажной команде — на весла!
С явной неохотой воины расселись по лавкам, гремя уключинами и переругиваясь. В броне грести тяжело. Тут нужны невольники…
Слушая эту обычную песню, испанец по-волчьи ухмылялся. Все идет рутинно — значит нормально, успех гарантирован темной звездой, горящей над ним вот уже сколько десятилетий.
— Корабль свенский неплох, — заметил помощник. — Он сам по себе — отличная добыча.
— А где я возьму новую абордажную команду? Смотри — весь нос флейта сверкает от панцирей и кольчуг. Да там десятка два одних только воинов, а скольких на весла загнали для пущей скорости? Нет, «Спрут» так не воюет.
Помощник склонил голову в знак признания безусловной мудрости капитана.
— Обойдем его слева, — рассуждал вслух испанец. — Главное — чтобы они не сцепились с нами крючьями. А когда оставим за кормой — дадим залп.
— А если дождаться, — неожиданно подал голос всегда молчаливый мавр, — не утруждая спины и руки абордажной команды, развернуться, да смести картечью всю эту панцирную шелуху с носа? Потом — вперед с саблей и сурой Корана!
— Ты был капитаном у берберийцев, Ахмад, — вкрадчиво сказал де Сото, поглаживая кинжал. — Но ты был плохим капитаном. Имея две фелуки и полторы сотни людей, попал ко мне в плен.
— Такова была воля Всевышнего, — склонил голову мавр.
— А теперь помолчи и не суйся со своими кровожадными советами.
Мавр замолк с прежним каменным выражением лица.
Свенский флейт приближался, на его носу произошло какое-то движение.
— Мушкетон, — сказал помощник, аккуратно садясь в позу со скрещенными ногами. Его примеру последовал де Сото и все остальные, не занятые на веслах.
Хлопнул выстрел, но заряд ушел в какие-то неведомые дали.
— Пушек нет, или они хитрые? — подумал вслух помощник.
— Они хитрые, а пушек нет, — откликнулся де Сото. — У них первобытный стреломет.
— Щиты на нос, — крикнул, надсаживаясь, мавр.
— Погоди, — задумчиво протянул испанец. — Они действительно хитрые. Весла бросить, всем — убрать паруса!
Словно стая обезьян, удирающая от тигров, матросы взметнулись вверх по канатам и мачте, сворачивая паруса.
— Крючья и кошки? — спросил помощник. Испанец кивнул.
Рулевой по сигналу капитана совершил резкий маневр. Летящий навстречу флейт прошел по правому борту, и тут заработал стреломет.
Оттянутая козьими жилами доска разогнулась со стоном, ударив по снарядам. Вместо ожидаемого шипения стрел и копий послышались совсем иные звуки. К «Спруту» по воздуху протянулись длинные щупальца, как будто флейт обратился вдруг в кальмара, недовольного вторжением человека в свою пучину.
Разматывая крепкие веревки, к коггу метнулись «кошки» — деревянные и сделанные из крепких корней конструкции, похожие на скрюченные пальцы старухи.
Одна из «кошек» угодила в турчонка, впилась в тело и вышвырнула его из корзины.
— Вы мне за это заплатите, собаки! — крикнул де Сото, пританцовывая от бешенства с саблей в руках.
Остальные «кошки», хапнув пустоту в тех местах, где только что были паруса, без добычи упали за борт. Правда, пострадал такелаж на носу.
— Лишить нас скорости не удалось, — пробормотал де Сото, — а вот возможность подтянуть нас к себе упущена, милостивые государи!
Действительно, как ни старались снова на флейте лихорадочно зарядить стреломет, они не успевали. Корабли расходились — флейт шел в никуда, «Спрут» — вдогонку за улепетывающими купцами.
Лучники с флейта, подбежав к левому борту, принялись обстреливать ускользающего врага. Мавр, подхватив большой, похожий на корыто четырехугольный щит, прикрывал капитана. Помощник метнулся к рулевому и закрыл его таким же неуклюжим щитом. Канониры распластались возле пушек, боясь поднять головы. И все же одна из стрел нашла свою жертву, пробив навылет горло члену абордажной команды, сгрудившейся под мачтой.
Флейт, благо был на веслах, стал неуклюже разворачиваться, готовясь кинуться в погоню. «Спрут» по инерции прошел дальше, но его движение замедлялось — ни весел, ни парусов.
— Все наверх, — распорядился де Сото. — Ставь паруса!
Канониры уже возились возле орудий.
— Отлично стоит, — заметил де Сото, глядя, как флейт покачивается на мелкой волне, словно развалился во всю свою длину, желая покрасоваться.
— Пали!
Грохнула первая пушка, басовито и основательно, вот только каменное ядро прошло слишком высоко.
— Пали!
Второй подарок фрау Гретхен не подкачал. Под восторженные крики «Иалла!» в самом центре флейта, в туче брызг и щепок образовался пролом.
— Небольшую бы волну, — мечтательно протянул де Сото, — и пошли бы ко дну, не вынуждая нас на третий выстрел. А так приходится… Пали!
Третий выстрел проломил палубу и вырвал мачту флейта, замершего бесполезным бревном за кормой «Спрута».
— Добивать не станем? — спросил помощник.
— Порох дорог, — откликнулся испанец. — Хватит возиться с парусами, пора нагонять купцов! На весла, акульи дети!
На флейте быстро разобрались, что не утонут сразу, но от погони придется отказаться. Заройся идущий на веслах корабль носом в волну — ив пробоину хлестнет вода.
Тучи над горизонтом приобрели явственно угрожающий вид, ветер крепчал на глазах.
Вскоре де Сото, сблизившись с первым из купеческих кораблей, решил поберечь абордажную команду и велел сушить весла. Купцы прибегли к известной со времен Гомера тактике — попытались разбежаться в разные стороны.
— Один уйдет, — сказал де Сото. — По крайней мере, сегодня нам его не догнать.
— А второй идет прямо в пасть урагана, — заметил мавр.
— Куда ему с первобытным квадратным парусом тягаться с нами?
Арабское парусное оснащение «Спрута» и искусство команды позволили быстро сократить расстояние.
— Весла бросили, — заметил де Сото. — Готовятся дать нам отпор.
— Может — теперь… — робко спросил помощник.
— Именно теперь! Разворот, разворот! Тридцать три каракатицы вам в печенку и одно осьминожье щупальце под хвост каждому!
«Темный Спрут», почти обогнав рвущегося в объятия бури купца, стал медленно и неотвратимо поворачиваться.
— Поняли наш замысел? — спросил де Сото, наблюдающий за канонирами.
— Похоже, нет, — заметил помощник. — Люди с весел надели доспехи и переместились к носу.
— Картечь готова? — спросил де Сото.
— Иалла! — пришел стандартный ответ.
— Тогда — с богом и Морской Девкой! Взлетела и опустилась сабля, грохнул выстрел трех чудовищных орудий, почти слившийся в один. Мелкие железные и медные обрезки, перемешанные с галькой, буквально смели с палубы купеческого корабля всех, кого не укрыли борта.
— На сближение! — рявкнул де Сото.
Но команда купца не собиралась сдаваться так просто. Дважды казавшаяся неуклюжей посудина уворачивалась от слишком быстрого «Спрута», пока де Сото, отпихнув рулевого, сам не повел когг в атаку.
Борт атакующего корабля прошел вдоль купеческой лоймы, с треском ломая бесполезно свешенные в воду весла. Взметнулись «кошки», заготовленные абордажной командой «Темного Спрута». Они были железные, и не целились в парус и канаты. Они метили в борта.
— Тяни! — неистово заорал де Сото. Тридцать человек одновременно рванули пять или шесть пеньковых канатов, соединявших суда. Зазор между жертвой и кораблем-агрессором сократился. Испанец, выхаркнув из легких древний клич кастильских рыцарей «Яго!», первым перемахнул на борт лоймы. Следом ринулись остальные.
Не повезло мавру по имени Ахмад — он не рассчитал прыжок и рухнул между сближающимися судами. Его истошный предсмертный крик слился с ревом дерущихся.
Де Сото рубился истово, словно от этой схватки зависело нечто большее, чем какой-то торговый груз, не дошедший до Ревеля.
Алебарда свена, кинувшегося в отчаянную контратаку, расколола череп одного из старейших бойцов команды де Сото, и кастилец буквально осатанел. В два удара перерубил он древко алебарды, плечом отпихнул владельца к борту и снес голову. Не довольствуясь этим, он нанес еще несколько бесполезных ударов по обезглавленному телу.
Его бойцы, сторонясь собственного капитана, уже ходили среди корчащихся тел и мертвецов, наклоняясь время от времени, чтобы срезать с пальцев перстни или добить раненых. Де Сото тупо смотрел на бесформенную окровавленную кучу, оставшуюся от алебардиста.
— Всякое я видел, — рассудительно и как будто спокойно сказал помощник, хотя из рассеченного плеча толчками выходила алая кровь, — но чтобы накануне бури моряки за борт от ужаса прыгали…
Действительно, среди волн мелькали головы троих свенов, отчаянно плывущих куда-то вдаль. В ополоумевшем испанце им привиделся призрак скандинавской легендарной старины — воин-берсеркер, неистовый и безумный, рычащий убийца, человеческая душа которого уступила место Одину.
Де Сото вытер рукой пену с бороды, успев подумать: «Совсем как Барбаросса, вот и эпилепсия случилась…»
Потом он потерял сознание.
— Перегружайте товар, — распорядился помощник, зубами стягивая на ране тряпицу. — Буря надвигается.
Часть товара, равно как и саму почти не поврежденную лойму пришлось бросить, ибо ветер крепчал и волны уже взметались ввысь, норовя столкнуть оба судна и отправить их на дно Балтики.
Де Сото очнулся, когда вокруг бушевал настоящий ад. Его команда, спасая свои жизни, прыгала с трясущейся палубы лоймы на «Спрут», чудом и мастерством рулевого удерживаемый рядом с гибнущим купеческим кораблем.
— А я… меня… — прохрипел испанец, но его вырвало какой-то кровавой пеной.
Последним прыгнул через борт помощник, свято веря, что его благодетель давно на «Темном Спруте». Лойма подлетела на высокой волне, подбросив корму едва ли не к самым небесам, потом зарылась носом в черную воду. Испанец кубарем прокатился по изуродованным телам, ударился о мачту и вновь потерял сознание.
Через борт хлестнула первая волна.
Глава 21
«АДМИРАЛ ДОРНА» И «ФЕДОР КРЮГЕР»
— Нужно прижиматься к берегу, — прокричал Карстен Роде рулевому. — Буря идет нешуточная! Мы потеряем лойму! — Моряки они совсем никудышные, эти странные русские, — печально сказал доминиканец, наблюдая за бестолковой суетой на палубе «Федора».
— Ничего, клянусь селедочным хвостом и эскуриалом, которого у меня не будет, — рассмеялся Карстен Роде, — все мы когда-то вышли в море первый раз.
Как всегда перед штормом, он сделался излишне говорливым, что пришлось не по вкусу монаху. Особенно его покоробило упоминание всуе испанского фамильного захоронения. Эскуриал для кастильской знати — дело весьма значимое и требующее вдумчивости, почти как пирамида для древнего египтянина.
Первый русский капер не зря слыл отменным мореходом — он сумел перехитрить бурю и сбежать к берегу из открытых вод. Шквалистый ветер нагнал их, равно как и ливень, но главной опасности избежать удалось.
Интересно, что «Адмирал Дориа» и его младший собрат с дурашливым названием совсем немного разминулись с «Темным Спрутом», также устремившимся под защиту брега.
— Я вижу парус, — крикнул вахтенный из корзины. — Кажется, свенский.
— Может, хотя бы на время шторма мы позабудем пиратские хищнические наклонности? — спросил монах у датчанина.
— Ну уж, нет, — самодовольно сказал Роде. — Лойму мы спасли, а ветер и волны потреплют свенов так, что их можно будет взять голыми руками.
— Эй, на «Федоре»! — закричал он. Прислушался — и точно, странные попутчики гогочут в один голос. Так уже случалось не раз.
— Ничего не понимаю в этом поганом русском юморе, — проворчал Карстен Роде, добавив громче: — Войдите в бухту и ждите нас к утру!
С лоймы пришел ответ — поняли, дескать, выполняем.
— Будем надеяться, — проворчал датчанин, думая уже о мелькнувшем в самом сердце непогоды свенском парусе, — что не пропорют брюхо камнями и не выбросятся сдуру на берег…
Когг рванулся в открытое море в тот самый миг, как солнце, скрытое за тучами, утонуло за горизонтом. Роде надеялся на опыт экипажа и крепость своего корабля, бросая вызов стихии.
Он едва не просчитался — нешуточные волны поначалу принялись играть с «Адмиралом», словно с пустой скорлупкой от греческого ореха. Но вскоре, натешившись, отстали.
— Очень странный ураган, — прокричал доминиканцу каперский капитан. — Взялся ниоткуда и тает, словно призрак.
— Мне он тоже не нравится, — сказал монах. — Молитва никак не идет в голову, подходящая к случаю.
— Это что-то новенькое, — буркнул датчанин, любивший подтрунивать над своим набожным духовником. — Или мой друг стареет, или буря действительно странная. Как сказал бы сам адмирал Дориа — заблудившаяся в океане отрыжка Сатаны.
— Великий флотоводец был и великим греховодником, — кротко заметил доминиканец. — Не стоит подражать ему во всем, сын мой. Следует отделять зерна от плевел.
Когг, танцуя на постепенно успокаивающихся волнах, рыскал в темном море, выискивая свенов. Такую охоту, почти не имеющую шансов на успех, датчанин полюбил за последний год.
— Попробовал бы я отмочить нечто подобное в Ионийском море, — сказал он Берналю, — враз налетел бы на риф. Балтика — раздолье для охотника.
— Азарт — оружие дьявола! — откликнулся эхом монах. Он скрашивал рутину долгих морских походов, разыгрывая туповатого католика-фанатика, чем иногда доводил датчанина до белого каления.
— А занудство — доблесть ангелов, — зыркнув на духовника глазами, выдал Карстен.
— Богохульство может обречь на поражение любое, даже угодное небесам мероприятие… Кстати, что там по левому борту?
Датчанин метнулся в ту сторону, куда уставился тонкий палец доминиканца, мгновение всматривался во тьму, а затем вскричал:
— Может быть, я не Дориа, но тоже войду в историю. Переложить руль. Идем на сближение.
— Ничего, клянусь селедочным хвостом и эскуриалом, которого у меня не будет, — рассмеялся Карстен Роде, — все мы когда-то вышли в море первый раз.
Как всегда перед штормом, он сделался излишне говорливым, что пришлось не по вкусу монаху. Особенно его покоробило упоминание всуе испанского фамильного захоронения. Эскуриал для кастильской знати — дело весьма значимое и требующее вдумчивости, почти как пирамида для древнего египтянина.
Первый русский капер не зря слыл отменным мореходом — он сумел перехитрить бурю и сбежать к берегу из открытых вод. Шквалистый ветер нагнал их, равно как и ливень, но главной опасности избежать удалось.
Интересно, что «Адмирал Дориа» и его младший собрат с дурашливым названием совсем немного разминулись с «Темным Спрутом», также устремившимся под защиту брега.
— Я вижу парус, — крикнул вахтенный из корзины. — Кажется, свенский.
— Может, хотя бы на время шторма мы позабудем пиратские хищнические наклонности? — спросил монах у датчанина.
— Ну уж, нет, — самодовольно сказал Роде. — Лойму мы спасли, а ветер и волны потреплют свенов так, что их можно будет взять голыми руками.
— Эй, на «Федоре»! — закричал он. Прислушался — и точно, странные попутчики гогочут в один голос. Так уже случалось не раз.
— Ничего не понимаю в этом поганом русском юморе, — проворчал Карстен Роде, добавив громче: — Войдите в бухту и ждите нас к утру!
С лоймы пришел ответ — поняли, дескать, выполняем.
— Будем надеяться, — проворчал датчанин, думая уже о мелькнувшем в самом сердце непогоды свенском парусе, — что не пропорют брюхо камнями и не выбросятся сдуру на берег…
Когг рванулся в открытое море в тот самый миг, как солнце, скрытое за тучами, утонуло за горизонтом. Роде надеялся на опыт экипажа и крепость своего корабля, бросая вызов стихии.
Он едва не просчитался — нешуточные волны поначалу принялись играть с «Адмиралом», словно с пустой скорлупкой от греческого ореха. Но вскоре, натешившись, отстали.
— Очень странный ураган, — прокричал доминиканцу каперский капитан. — Взялся ниоткуда и тает, словно призрак.
— Мне он тоже не нравится, — сказал монах. — Молитва никак не идет в голову, подходящая к случаю.
— Это что-то новенькое, — буркнул датчанин, любивший подтрунивать над своим набожным духовником. — Или мой друг стареет, или буря действительно странная. Как сказал бы сам адмирал Дориа — заблудившаяся в океане отрыжка Сатаны.
— Великий флотоводец был и великим греховодником, — кротко заметил доминиканец. — Не стоит подражать ему во всем, сын мой. Следует отделять зерна от плевел.
Когг, танцуя на постепенно успокаивающихся волнах, рыскал в темном море, выискивая свенов. Такую охоту, почти не имеющую шансов на успех, датчанин полюбил за последний год.
— Попробовал бы я отмочить нечто подобное в Ионийском море, — сказал он Берналю, — враз налетел бы на риф. Балтика — раздолье для охотника.
— Азарт — оружие дьявола! — откликнулся эхом монах. Он скрашивал рутину долгих морских походов, разыгрывая туповатого католика-фанатика, чем иногда доводил датчанина до белого каления.
— А занудство — доблесть ангелов, — зыркнув на духовника глазами, выдал Карстен.
— Богохульство может обречь на поражение любое, даже угодное небесам мероприятие… Кстати, что там по левому борту?
Датчанин метнулся в ту сторону, куда уставился тонкий палец доминиканца, мгновение всматривался во тьму, а затем вскричал:
— Может быть, я не Дориа, но тоже войду в историю. Переложить руль. Идем на сближение.
Глава 22
НА БЕЗЫМЯННОЙ ЛОЙМЕ
Де Сото снились весьма странные вещи. Густой лес, в сердце его — болото… Над трясиной — гнилая мельница. Множество хищников с вздыбившейся на загривках шерстью сползались к мельнице, источая первородную, ненасытную злобу… Странная женщина, приплясывая и размахивая травяным веником, вертелась у входа. Из распахнутых дверей мельницы вырвались неясные крылатые тени и устремились к испанцу…
Он точно знал, что ищут крылатые создания именно его.
От этого осознания гранд очнулся в холодном поту. Он лежал на залитой кровью палубе купеческой лоймы, сжимая в руке обломок сабли, кругом валялись бездыханные тела.
— Бросили, — произнес он. — Дети шайтана, все же бросили!
Он рывком сел и тут же завалился на бок. Судно буквально прыгало из стороны в сторону, опасно накреняясь и содрогаясь. Буря наступала со всех сторон, завывая и раскалывая тьму ударами необычайно ярких молний. Смутно вспоминалась ему абордажная схватка.
— Кажется, — пробормотал испанец, делая еще одну попытку подняться, — меня обуяло боевое безумие. А потом наступил упадок всяческих сил — телесных и духовных. Хорошо еще — за борт не свалился.
Он добрел до борта и уставился в хаос, творящийся за пределами корабля.
— Дело дрянь, — вслух сказал он. — Это корыто не продержится до рассвета.
Не желая сдаваться, упрямый де Сото побрел к корме, намереваясь взяться за рулевое весло, и если не победить стихию, то поспорить с ней напоследок.
Трижды он падал, когда корабль валился набок, один раз его сшибла с ног волна, хлестнувшая через борт. Но упорный кастилец все же добрался до весла и вцепился в него мертвой хваткой.
Опять привиделась старуха, странно реальная на фоне рассекающих небо молний и клубящейся за бортами мглы. Она улыбалась ему беззубым ртом и что-то шептала.
Де Сото прислушался, словно не понимая, что имеет дело с видением.
— Обмануть фрау Гретхен можно, — шептали бескровные губы старухи. — Но — только один раз за всю жизнь.
Де Сото тряхнул головой, и видение рассеялось.
— Фрау Гретхен, — расхохотался он вдруг дико и страшно, прямо в лицо буре. — Где ты, в этом разверстом хаосе? Ты далеко, за волнами и тучами, за Либонией и Ганзой, в домике с цветными стеклышками в проемах и с резными дверями…
— Зато мы здесь, — услышал он вдруг тонкий голос и резко повернул голову.
Никого и ничего, только темные волны и низкие тучи, разрываемые ветром в клочья.
Тут ему показалось, что за шиворот попала вместе с водой здоровенная рыбина. Он отпустил весло и сделал нелепое движение, силясь дотянуться через голову к месту между лопаток, где что-то живое билось и трепыхалось.
Палуба качнулась в очередной раз, и де Сото едва не вылетел за борт. Трепыхание исчезло, а по спине побежал ледяной холодок.
Потом забилась жилка на запястье, словно ожил медный браслет, удерживающий широкий рукав нижней рубахи. Де Сото поднял руку к глазам и с удивлением увидел, как на запястье проступает кровь.
— Кажется, — пробормотал он, — я обретаю святые стигматы. Жаль — никто не увидит и не оценит.
Потом ухо рвануло так, словно за него хватанула акула, а по щеке побежала теплая струйка крови. Де Сото принялся отряхиваться, как заеденный блохами пес, когда все тело его выгнулось и наполнилось болью. Так чувствуют себя обвиненные в ереси люди, разрываемые на части раскаленными щипцами, или ведьма в каком-нибудь Данциге, живьем заточенная в узкий ящик с гвоздями и перевозимая в этом своем новом доме на спине хромого мула…
— Да что такое, каррамба?! Мало мне предательства команды и бури, так еще и какие-то пиявки!.. — закричал де Сото.
— Гретхен не любит, когда ее обманывают, — прошелестел мягкий голос над головой. — У нее есть добрые друзья, такие как старая Брунгильда. А у старухи есть мы…
— Кто — мы? — прокричал в совершенно неодушевленную черноту испанец.
— Мы — частичка мести Гретхен… Голодная частичка…
Икру левой ноги рванули невидимые зубы, потом боль пронзила шею, у основания черепа. Де Сото принялся размахивать руками, не в силах избавиться от наваждения.
— Нам нравится, что ты сильный, — прошелестел голос, когда обессиленный испанец уселся возле рулевого весла, наблюдая, как волны перекатывают по палубе трупы купеческой команды. — Ты борешься. Трапеза будет длинной-предлинной, как рука Гретхен или память старой Брунгильды…
Де Сото пожал плечами и смежил веки.
Есть предел, пик боли, за которым наступает своего рода плато. Организм перестает реагировать на внешние раздражители — все равно, реальны ли терзающие его зубы, или призрачны.
Испанец потерял сознание, потом вновь пришел в себя, пожираемый невидимками, окунулся в небытие снова…
Когда буря стала стихать, де Сото осторожно приоткрыл один глаз. Рядом с ним лежал мертвый свен, обнимая обломок мачты. Испанец встал, посмотрел за борт и упрямо взялся за рулевое весло.
— Гретхен, — вдруг проорал он. — Я ведь найду тебя! Мне снова захотелось увидеться. Я доплыву до тебя один, без команды…
Он помедлил, безумными глазами поводя вокруг, потом пробормотал:
— Все же лучше с командой. Совсем даже не бросили меня, клянусь хвостом нептуньей жены!
Он направился к мертвецу, пинком выбил из его рук обломок, поднял тело и усадил на скамью для гребцов.
— Держи весло, — строго сказал де Сото. — И слушай ритм.
Он взял обломок и принялся стучать им по борту, потом вновь обратился к свену:
— Понял, бестолочь? Для гребца важен ритм, больше ничего.
Закрепив рулевое весло, испанец прошелся по лой-ме, поднимая мертвецов и рассаживая их по скамьям.
Он даже попытался втащить вверх по мачте последнего, уверенный, что до фрау Гретхен можно добраться лишь с толковым впередсмотрящим.
Эту затею он оставил со словами:
— Матрос, ты пытаешься надуть своего капитана! У тебя нет головы, а ты набиваешься во впередсмотрящие…
Вернувшись к рулю испанец некоторое время наблюдал, как стихает разбушевавшаяся стихия. Потом он обратился к своему экипажу с краткой прочувственной речью:
— Все вы, свены, негодные свиньи, но я приведу вас к цели!
Молчание было ему ответом, и лойма двинулась в свое призрачное плавание.
Он точно знал, что ищут крылатые создания именно его.
От этого осознания гранд очнулся в холодном поту. Он лежал на залитой кровью палубе купеческой лоймы, сжимая в руке обломок сабли, кругом валялись бездыханные тела.
— Бросили, — произнес он. — Дети шайтана, все же бросили!
Он рывком сел и тут же завалился на бок. Судно буквально прыгало из стороны в сторону, опасно накреняясь и содрогаясь. Буря наступала со всех сторон, завывая и раскалывая тьму ударами необычайно ярких молний. Смутно вспоминалась ему абордажная схватка.
— Кажется, — пробормотал испанец, делая еще одну попытку подняться, — меня обуяло боевое безумие. А потом наступил упадок всяческих сил — телесных и духовных. Хорошо еще — за борт не свалился.
Он добрел до борта и уставился в хаос, творящийся за пределами корабля.
— Дело дрянь, — вслух сказал он. — Это корыто не продержится до рассвета.
Не желая сдаваться, упрямый де Сото побрел к корме, намереваясь взяться за рулевое весло, и если не победить стихию, то поспорить с ней напоследок.
Трижды он падал, когда корабль валился набок, один раз его сшибла с ног волна, хлестнувшая через борт. Но упорный кастилец все же добрался до весла и вцепился в него мертвой хваткой.
Опять привиделась старуха, странно реальная на фоне рассекающих небо молний и клубящейся за бортами мглы. Она улыбалась ему беззубым ртом и что-то шептала.
Де Сото прислушался, словно не понимая, что имеет дело с видением.
— Обмануть фрау Гретхен можно, — шептали бескровные губы старухи. — Но — только один раз за всю жизнь.
Де Сото тряхнул головой, и видение рассеялось.
— Фрау Гретхен, — расхохотался он вдруг дико и страшно, прямо в лицо буре. — Где ты, в этом разверстом хаосе? Ты далеко, за волнами и тучами, за Либонией и Ганзой, в домике с цветными стеклышками в проемах и с резными дверями…
— Зато мы здесь, — услышал он вдруг тонкий голос и резко повернул голову.
Никого и ничего, только темные волны и низкие тучи, разрываемые ветром в клочья.
Тут ему показалось, что за шиворот попала вместе с водой здоровенная рыбина. Он отпустил весло и сделал нелепое движение, силясь дотянуться через голову к месту между лопаток, где что-то живое билось и трепыхалось.
Палуба качнулась в очередной раз, и де Сото едва не вылетел за борт. Трепыхание исчезло, а по спине побежал ледяной холодок.
Потом забилась жилка на запястье, словно ожил медный браслет, удерживающий широкий рукав нижней рубахи. Де Сото поднял руку к глазам и с удивлением увидел, как на запястье проступает кровь.
— Кажется, — пробормотал он, — я обретаю святые стигматы. Жаль — никто не увидит и не оценит.
Потом ухо рвануло так, словно за него хватанула акула, а по щеке побежала теплая струйка крови. Де Сото принялся отряхиваться, как заеденный блохами пес, когда все тело его выгнулось и наполнилось болью. Так чувствуют себя обвиненные в ереси люди, разрываемые на части раскаленными щипцами, или ведьма в каком-нибудь Данциге, живьем заточенная в узкий ящик с гвоздями и перевозимая в этом своем новом доме на спине хромого мула…
— Да что такое, каррамба?! Мало мне предательства команды и бури, так еще и какие-то пиявки!.. — закричал де Сото.
— Гретхен не любит, когда ее обманывают, — прошелестел мягкий голос над головой. — У нее есть добрые друзья, такие как старая Брунгильда. А у старухи есть мы…
— Кто — мы? — прокричал в совершенно неодушевленную черноту испанец.
— Мы — частичка мести Гретхен… Голодная частичка…
Икру левой ноги рванули невидимые зубы, потом боль пронзила шею, у основания черепа. Де Сото принялся размахивать руками, не в силах избавиться от наваждения.
— Нам нравится, что ты сильный, — прошелестел голос, когда обессиленный испанец уселся возле рулевого весла, наблюдая, как волны перекатывают по палубе трупы купеческой команды. — Ты борешься. Трапеза будет длинной-предлинной, как рука Гретхен или память старой Брунгильды…
Де Сото пожал плечами и смежил веки.
Есть предел, пик боли, за которым наступает своего рода плато. Организм перестает реагировать на внешние раздражители — все равно, реальны ли терзающие его зубы, или призрачны.
Испанец потерял сознание, потом вновь пришел в себя, пожираемый невидимками, окунулся в небытие снова…
Когда буря стала стихать, де Сото осторожно приоткрыл один глаз. Рядом с ним лежал мертвый свен, обнимая обломок мачты. Испанец встал, посмотрел за борт и упрямо взялся за рулевое весло.
— Гретхен, — вдруг проорал он. — Я ведь найду тебя! Мне снова захотелось увидеться. Я доплыву до тебя один, без команды…
Он помедлил, безумными глазами поводя вокруг, потом пробормотал:
— Все же лучше с командой. Совсем даже не бросили меня, клянусь хвостом нептуньей жены!
Он направился к мертвецу, пинком выбил из его рук обломок, поднял тело и усадил на скамью для гребцов.
— Держи весло, — строго сказал де Сото. — И слушай ритм.
Он взял обломок и принялся стучать им по борту, потом вновь обратился к свену:
— Понял, бестолочь? Для гребца важен ритм, больше ничего.
Закрепив рулевое весло, испанец прошелся по лой-ме, поднимая мертвецов и рассаживая их по скамьям.
Он даже попытался втащить вверх по мачте последнего, уверенный, что до фрау Гретхен можно добраться лишь с толковым впередсмотрящим.
Эту затею он оставил со словами:
— Матрос, ты пытаешься надуть своего капитана! У тебя нет головы, а ты набиваешься во впередсмотрящие…
Вернувшись к рулю испанец некоторое время наблюдал, как стихает разбушевавшаяся стихия. Потом он обратился к своему экипажу с краткой прочувственной речью:
— Все вы, свены, негодные свиньи, но я приведу вас к цели!
Молчание было ему ответом, и лойма двинулась в свое призрачное плавание.
Глава 23
ВИДЕНИЕ КАРСТЕНА РОДЕ
Свен уже близок, — сказал датчанин. — Я чую гнилую требуху в желудке их капитана. Уточняя, где именно он почувствовал присутствие гнилой требухи, Роде ткнул во тьму волосатым пальцем.
— Не следует истинно духовному человеку преувеличивать роль обычных человеческих чувств, — наставительно изрек доминиканец, и буднично спросил: — Ты не побоишься, сын мой, столкнуться со свенским кораблем в этом хаосе? Можно потерять когг.
— Можно, — нехотя согласился датчанин. — Когда увидим его — спустим лодку со штурмовой командой.
— Но это чистое безумие, дьявольское помешательство!
— Когда мы направлялись на север, — напомнил Роде, — вы, святой отец, обещали печься о моей душе и не совать свой длинный нос в дела военные. Не так ли?
— Поистине так.
— Вот и не суйте его! Приготовить лодку!
На беду, из темноты проступил силуэт подлетающего на волне корабля, высветившегося при свете молнии во всей своей красе.
— Я же говорил, — обрадовался датчанин, — что буря не спасет подлых витальеров. Абордажная группа готова?
— Мы всегда готовы, — спокойно сказал новгородский воин судовой рати. — Ждем твоего слова, капитан.
— Не следует истинно духовному человеку преувеличивать роль обычных человеческих чувств, — наставительно изрек доминиканец, и буднично спросил: — Ты не побоишься, сын мой, столкнуться со свенским кораблем в этом хаосе? Можно потерять когг.
— Можно, — нехотя согласился датчанин. — Когда увидим его — спустим лодку со штурмовой командой.
— Но это чистое безумие, дьявольское помешательство!
— Когда мы направлялись на север, — напомнил Роде, — вы, святой отец, обещали печься о моей душе и не совать свой длинный нос в дела военные. Не так ли?
— Поистине так.
— Вот и не суйте его! Приготовить лодку!
На беду, из темноты проступил силуэт подлетающего на волне корабля, высветившегося при свете молнии во всей своей красе.
— Я же говорил, — обрадовался датчанин, — что буря не спасет подлых витальеров. Абордажная группа готова?
— Мы всегда готовы, — спокойно сказал новгородский воин судовой рати. — Ждем твоего слова, капитан.