А между тем в середине грозы тучи также бывают очень характерны. Из них в моей голове ещё в юношеские годы выделилось несколько типических форм, и многие из них запечатлелись так отчётливо, что я без всякого труда могу представить их на рисунках. Приведу здесь лишь несколько из них, потому что они будут иметь прямое отношение к объяснению некоторых из «зверей» Апокалипсиса.
Однажды, приблизительно в половине августа, я возвращался домой из леса, прилегающего к берегу Волги. Солнце уже сильно склонилось к западу и светило мне прямо в лицо, а под ним на горизонте поднималась и быстро двигалась навстречу мне грозовая туча. Я торопился поспеть домой до ливня, но надежды было мало. Солнце скоро скрылось за тучей, и наступил тот особенный род освещения, который всегда характеризует приближение грозы. Всё, на что ни падала тень от тучи, сейчас же принимало особенный мрачный колорит, и вся природа, казалось, замерла в ожидании чего-то странного и необычайного.
Я уже не помню, долго ли продолжалось всё это, потому что я о чём-то замечтался. Но вдруг я остановился, как вкопанный, выведенный из своей задумчивости резкой и неожиданной переменой в освещении окружающего ландшафта и поразительной картиной в облаках. Солнце вдруг выглянуло в узкое отверстие, как бы в пробоину какой-то особенной тучи, состоящей из двух слоёв, наложенных один на другой. Контраст окружающей меня местности, освещённой одним этим пучком параллельных лучей, с отдалёнными, покрытыми зловещею тенью, частями ландшафта был поразительный. Для того чтобы понять, что это была за картина, нужно самому её видеть в природе или, по крайней мере, на картине, писанной гениальным художником, потому что всякое описание бессильно.
Благодаря тому, что пробоина в тучах двигалась мимо солнца, оттенки его блеска быстро изменялись. Солнце казалось совсем живым лицом разгневанного человека, старающегося просунуть свою голову между двумя слоями тучи для того, чтобы посмотреть, что творится на земле. Это сходство с живой человеческой головой дополнялось ещё тем, что верхний край узкого отверстия в свинцово-сизых тучах, освещённый сзади солнечными лучами, принял вид густой шевелюры снежно-белых волос над разгневанным ликом солнца, а нижний край образовал под ним как бы воротник меховой шубы, такого же снежно-белого цвета, закутывавший его подбородок, а поперёк солнечного диска легло, тёмной чертой, продолговатое облако, представляя собой что-то вроде двухконечного древнего кинжала, который солнце держит у себя во рту (рис. 16 в I гл. 2-й части).
Несомненно, что эта кажущаяся пробоина в тучах была лишь перспективным явлением, простым расширением узкого промежутка между двумя слоями грозовой тучи, лежащими один над другим. Узкая и в обычных условиях совершенно незаметная отслойка продолжалась в облаках и далее в обе стороны несколькими сужениями и расширениями, так как косые лучи солнечного света, проходя сзади в соседние расширения, образовали по обе стороны хмурящегося солнца несколько светящихся пунктов, как бы пламя нескольких горящих факелов, поставленных направо и налево от гневного солнечного лица.
Всё это было так внезапно, так полно какой-то своей собственной жизни и движения, что, как мне ни смешно сознаться, но я несомненно испугался и был готов спросить с суеверным страхом:
– Что такое случилось? Что тебе нужно?
Явление это, которое в буквальном смысле слова воспроизведено в первой главе Апокалипсиса, продолжалось не более минуты. Солнце медленно передвигалось за нижний край отверстия, принимая от постепенно помрачавших его промежуточных паров всё более и более хмурый зловещий вид. А затем на месте солнца остался лишь огромный факел светлых лучей посреди ряда других таких же пучков золотистого света… Через полчаса налетала буря, а что было далее, я уже не помню.
Другой раз, когда я вышел в средине грозы, в промежутке между двумя ливнями, на открытое место, чтобы посмотреть на движение и формы туч этого периода, я увидел на лазури отчасти прояснившегося неба, очень высоко вверху, но несколько к юго-востоку, длинный ряд снежно-белых облаков, свёрнутых спиралями в виде охотничьих рогов (рис. 10). Они быстро неслись друг за другом, обозначая этим путь крутившегося вверху урагана, и вся их спираль представляла, очевидно, центры вращения соответственных частей атмосферы, где вследствие внезапного разрежения воздуха выделялись лёгкие водяные пары. Но внизу невольно казалось, что по небу летит вереница невидимых ангелов, трубящих среди грозы…
Когда же я через некоторое время снова вышел посмотреть, то увидел высоко на севере другую, не менее поразившую меня картину. Три больших беловатых облака, занимавшие всю верхнюю часть неба, приняли там формы настоящих огромных жаб (рис. 11), схватившихся друг за друга передними лапами и нёсшихся, как бы в диком танце, около самого северного полюса неба. Эта иллюзия танца в воздухе обусловливалась их криволинейными движениями и тем, что на пути они вытягивали то ту, то другую из своих лап и искривлялись самым уродливым образом. Но и это явление тоже продолжалось недолго, и через несколько минут все жабы распались на четыре отдельных облака, вроде кучевых…
Аналогичные формы мне приходилось наблюдать и в середине других гроз. Но я прибавлю здесь лишь два случая, которые пригодятся нам впоследствии.
Рис. 10. Трубные вестники в середине нескольких из виденных мною гроз.
Рис. 11. Танцующие жабы в средине одной из виденных мною гроз.
Рис. 12. Многоголовый зверь в средине одной из виденных мною швейцарских гроз.
Один раз, после августовской грозы, окончившейся к закату солнца, когда весь западный край горизонта был уже покрыт кровавой полосой вечерней зари, одна из последних туч приняла чрезвычайно оригинальный вид. На огненном фон горизонта сидела какая-то гордая женская фигура в пышном багряном одеянии и держала в вытянутой руке чашу, чрезвычайно похожую на те, которые употребляются в церквях для причастия. От просвечивающих и отражённых лучей уже скрывшегося солнца эта чаша казалась вылитой из золота, а сама женщина как будто была украшена со всех сторон золотистыми кружевами. От медленного движения тучи казалось, что она плавно наклоняется вперёд, как бы желая поднести кому-то эту чашу. Её рука всё более и более протягивалась к югу и, наконец, черезнесколько минут оторвалась, и облако приняло вид двух отдельных клочьев (гл. 17 Апокалипсиса).
Второй замечательный случай, относящейся к облакам, выходящим в средин грозы из-за горизонта, я видел уже не в России, а в Швейцарии. Я возвращался с компанией нескольких женевских студенток и студентов с загородной экскурсии, где нас захватила гроза. Вдруг один из нас заметил на краю неба, по которому летело в разных местах лишь несколько клочковатых туч, новое облачное образование необыкновенного вида. Казалось, что из-под горизонта с юго-запада выступала покрытая уродливыми наростами и гребнями сизая спина какого-то допотопного гигантского ящера (рис. 12). Пять или шесть смерчей, крутившихся над этой тучей, образовали над ней несколько спиральных белых облаков, напоминавших длинные змеевидные шеи. Они оканчивались белыми кучевыми облаками, в виде уродливых голов…
– Смотрите, словно гидра какая многоголовая выходит из-под земли, – сказала одна из наших спутниц, и, все согласились с этим.
Боле удачного названия и нельзя было придумать появившемуся перед нами чудищу.
Глава IV
Часть II
Карта, представляющая положение звёзд над островом Патмосом около 5 часов вечера, 30 сентября 395 юл. года, и объяснение к ней
Глава I
Иоанн – семи малоазиатским собраниям[3]:
Благосклонность вам и мир от того, кто был, есть и будет, и от Семи Душ (сияющих в созвездии Большой Медведицы, рис. 14) напротив его Трона[4], и от верного провозвестника истины Иисуса-Посвящённого. Перворождённый из мёртвых и властелин земных царей, он принял нас к своему сердцу, обмыл своею кровью от наших проступков и сделал нас самих[5] царями и священнослужителями перед богом, своим отцом. Да будете ему слава и власть в веках веков!.. Да будет!
Я оглянулся на этот голос и вот увидел (в очертаниях облаков, между которыми проглядывало солнце) семь золотых светоносных чаш[8], а посреди них облачное подобие человеческого существа[9], одетого в длинную белую одежду еврейских первосвященников и опоясанного под грудью золотым поясом. Его голова – солнце – и волосы (т. е. края облака над ним, рис. 16) были ярки как белый пух, как снег. Его глаза, как огненное пламя. Его ноги (столбы лучей, пробивавшихся на землю сквозь тучи) были подобны раскалённой в печи бронзе; голос же его был – шум множества волн. На правой сторон он держал в своей облачной руке семь звёзд[10]Большой Медведицы, изо рта его выходил меч, заострённый с обоих концов, а лицо его было – солнце, сияющее во всей своей силе.
Увидев его, я упал, как мёртвый, к его ногам, но он протянул надо мною[11] свою правую облачную руку и сказал этим:
– Не бойся! Я первый и последний, я жив, но был мёртв, и вот буду жить в веках веков. Мне принадлежат ключи, запирающие смерть и подземное царство. Опиши всё, что ты только что видел, всё, что видишь теперь и что случится после этого. Сокровенный смысл Семи Звёзд в моей правой руке и семи золотых светоносных сосудов в тучах таков: Семь Звёзд – это оглашатели[12] семи Малоазиатских общин, а семь сосудов – это сами общины.
Однажды, приблизительно в половине августа, я возвращался домой из леса, прилегающего к берегу Волги. Солнце уже сильно склонилось к западу и светило мне прямо в лицо, а под ним на горизонте поднималась и быстро двигалась навстречу мне грозовая туча. Я торопился поспеть домой до ливня, но надежды было мало. Солнце скоро скрылось за тучей, и наступил тот особенный род освещения, который всегда характеризует приближение грозы. Всё, на что ни падала тень от тучи, сейчас же принимало особенный мрачный колорит, и вся природа, казалось, замерла в ожидании чего-то странного и необычайного.
Я уже не помню, долго ли продолжалось всё это, потому что я о чём-то замечтался. Но вдруг я остановился, как вкопанный, выведенный из своей задумчивости резкой и неожиданной переменой в освещении окружающего ландшафта и поразительной картиной в облаках. Солнце вдруг выглянуло в узкое отверстие, как бы в пробоину какой-то особенной тучи, состоящей из двух слоёв, наложенных один на другой. Контраст окружающей меня местности, освещённой одним этим пучком параллельных лучей, с отдалёнными, покрытыми зловещею тенью, частями ландшафта был поразительный. Для того чтобы понять, что это была за картина, нужно самому её видеть в природе или, по крайней мере, на картине, писанной гениальным художником, потому что всякое описание бессильно.
Благодаря тому, что пробоина в тучах двигалась мимо солнца, оттенки его блеска быстро изменялись. Солнце казалось совсем живым лицом разгневанного человека, старающегося просунуть свою голову между двумя слоями тучи для того, чтобы посмотреть, что творится на земле. Это сходство с живой человеческой головой дополнялось ещё тем, что верхний край узкого отверстия в свинцово-сизых тучах, освещённый сзади солнечными лучами, принял вид густой шевелюры снежно-белых волос над разгневанным ликом солнца, а нижний край образовал под ним как бы воротник меховой шубы, такого же снежно-белого цвета, закутывавший его подбородок, а поперёк солнечного диска легло, тёмной чертой, продолговатое облако, представляя собой что-то вроде двухконечного древнего кинжала, который солнце держит у себя во рту (рис. 16 в I гл. 2-й части).
Несомненно, что эта кажущаяся пробоина в тучах была лишь перспективным явлением, простым расширением узкого промежутка между двумя слоями грозовой тучи, лежащими один над другим. Узкая и в обычных условиях совершенно незаметная отслойка продолжалась в облаках и далее в обе стороны несколькими сужениями и расширениями, так как косые лучи солнечного света, проходя сзади в соседние расширения, образовали по обе стороны хмурящегося солнца несколько светящихся пунктов, как бы пламя нескольких горящих факелов, поставленных направо и налево от гневного солнечного лица.
Всё это было так внезапно, так полно какой-то своей собственной жизни и движения, что, как мне ни смешно сознаться, но я несомненно испугался и был готов спросить с суеверным страхом:
– Что такое случилось? Что тебе нужно?
Явление это, которое в буквальном смысле слова воспроизведено в первой главе Апокалипсиса, продолжалось не более минуты. Солнце медленно передвигалось за нижний край отверстия, принимая от постепенно помрачавших его промежуточных паров всё более и более хмурый зловещий вид. А затем на месте солнца остался лишь огромный факел светлых лучей посреди ряда других таких же пучков золотистого света… Через полчаса налетала буря, а что было далее, я уже не помню.
Другой раз, когда я вышел в средине грозы, в промежутке между двумя ливнями, на открытое место, чтобы посмотреть на движение и формы туч этого периода, я увидел на лазури отчасти прояснившегося неба, очень высоко вверху, но несколько к юго-востоку, длинный ряд снежно-белых облаков, свёрнутых спиралями в виде охотничьих рогов (рис. 10). Они быстро неслись друг за другом, обозначая этим путь крутившегося вверху урагана, и вся их спираль представляла, очевидно, центры вращения соответственных частей атмосферы, где вследствие внезапного разрежения воздуха выделялись лёгкие водяные пары. Но внизу невольно казалось, что по небу летит вереница невидимых ангелов, трубящих среди грозы…
Когда же я через некоторое время снова вышел посмотреть, то увидел высоко на севере другую, не менее поразившую меня картину. Три больших беловатых облака, занимавшие всю верхнюю часть неба, приняли там формы настоящих огромных жаб (рис. 11), схватившихся друг за друга передними лапами и нёсшихся, как бы в диком танце, около самого северного полюса неба. Эта иллюзия танца в воздухе обусловливалась их криволинейными движениями и тем, что на пути они вытягивали то ту, то другую из своих лап и искривлялись самым уродливым образом. Но и это явление тоже продолжалось недолго, и через несколько минут все жабы распались на четыре отдельных облака, вроде кучевых…
Аналогичные формы мне приходилось наблюдать и в середине других гроз. Но я прибавлю здесь лишь два случая, которые пригодятся нам впоследствии.
Один раз, после августовской грозы, окончившейся к закату солнца, когда весь западный край горизонта был уже покрыт кровавой полосой вечерней зари, одна из последних туч приняла чрезвычайно оригинальный вид. На огненном фон горизонта сидела какая-то гордая женская фигура в пышном багряном одеянии и держала в вытянутой руке чашу, чрезвычайно похожую на те, которые употребляются в церквях для причастия. От просвечивающих и отражённых лучей уже скрывшегося солнца эта чаша казалась вылитой из золота, а сама женщина как будто была украшена со всех сторон золотистыми кружевами. От медленного движения тучи казалось, что она плавно наклоняется вперёд, как бы желая поднести кому-то эту чашу. Её рука всё более и более протягивалась к югу и, наконец, черезнесколько минут оторвалась, и облако приняло вид двух отдельных клочьев (гл. 17 Апокалипсиса).
Второй замечательный случай, относящейся к облакам, выходящим в средин грозы из-за горизонта, я видел уже не в России, а в Швейцарии. Я возвращался с компанией нескольких женевских студенток и студентов с загородной экскурсии, где нас захватила гроза. Вдруг один из нас заметил на краю неба, по которому летело в разных местах лишь несколько клочковатых туч, новое облачное образование необыкновенного вида. Казалось, что из-под горизонта с юго-запада выступала покрытая уродливыми наростами и гребнями сизая спина какого-то допотопного гигантского ящера (рис. 12). Пять или шесть смерчей, крутившихся над этой тучей, образовали над ней несколько спиральных белых облаков, напоминавших длинные змеевидные шеи. Они оканчивались белыми кучевыми облаками, в виде уродливых голов…
– Смотрите, словно гидра какая многоголовая выходит из-под земли, – сказала одна из наших спутниц, и, все согласились с этим.
Боле удачного названия и нельзя было придумать появившемуся перед нами чудищу.
Глава IV
Первая встреча с Апокалипсисом
Мне часто приходило в голову: можно ли считать все эти формы туч в средине гроз такими же типическими, как и известная каждому передовая туча в виде свитка пергамента, загнутого концом к земле? Можно ли сказать, что эти промежуточные формы так же часто можно наблюдать, как, например, радугу? Конечно, все эти картины перспективного характера, а потому для их наблюдения нужно находиться на известном пункте по отношению к пути центра грозы, и надо, кроме того, захватить её в известный период развития. Но ведь то же самое можно сказать и о передовой туче, а однако все знают её типическую форму.
Вот почему мне очень хотелось узнать, видал ли кто-нибудь в средине гроз такие же или аналогичные формы облаков? Если да, то, может быть, все грозы пришлось бы разделить лишь на несколько типов и даже предсказывать характерные формы дальнейших туч по одному виду передового облака. Кроме того, грозы резко разделяются на два типа, ясно различаемые только поздним вечером: у одних молнии бывают голубовато-белые, а у других алые, часто совсем кровавого цвета, вероятно, дающие спектр водорода от разложения водяных паров. Алые молнии мне часто приходилось наблюдать в поле по вечерам: их вспышки заливали кровавым блеском весь горизонт.
Какие формы туч типичны для тех и других гроз? Я нигде не находил подобных описаний до тех пор, пока не был заключён в Алексевский равелин Петропавловской крепости. Там мне семь месяцев не давали читать ровно никаких книг, а потом вдруг (сочтя меня уже достаточно подготовленным религиозно) выдали, для наставления в православной вере, старинную Библию на французском языке, оставшуюся, по-видимому, ещё от декабристов. Она была помечена 1817 годом, и мне её положили за недостатком экземпляров русского издания, розданных другим товарищам. Как человек свободомыслящей, я сейчас же принялся изучать эту книгу как образчик древнего мировоззрения, и прежде всего начал с Апокалипсиса. До того времени я ни разу его не читал и со слов Рахметова, в известном роман Чернышевского «Что делать?», считал эту книгу за произведение сумасшедшего.
С этим представлением я и принялся за чтение, но с первой же главы я, поражённый, должен был совершенно изменить своё заимствованное мнение об этой книге. Подобно ботанику, который узнаёт свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова – пустые звуки, вызывающее лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них ещё замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях. Через несколько страниц для меня уже не оставалось никакого сомнения, что истинным источником этого древнего пророчества было одно из тех землетрясений, которые нередки и теперь в Греческом Архипелаге, и сопровождавшие его гроза и зловещее астрологическое расположение планет по созвездиям, эти старинные знаки божьего гнева, принятые автором, под влиянием религиозного энтузиазма, за знамение, специально посланное богом в ответ на его горячие мольбы о том, чтобы указать ему хоть каким-нибудь намёком, когда же, наконец, Иисус придёт на землю.
Автор этой книги внезапно встал перед моими глазами, как человек с глубоко любящим сердцем и с чрезвычайно отзывчивой и поэтической душой, но исстрадавшийся и измученный окружавшим его лицемерием, ханжеством и раболепством современной ему христианской церкви перед «царями земными».
С первой же главы этот неизвестный Иоанн представился мне одиноко сидящим на берегу острова Патмоса и погружённым в грустные размышления. Он ожидал вычисленного им на этот день (по употреблявшемуся тогда Саросскому циклу) солнечного затмения и старался определить с помощью астрологических соображений время страстно желаемого им второго пришествия Христа, не замечая надвигающейся сзади него грозы. Но вот внезапный свет солнца, прорвавшийся в щелевидный промежуток между двумя несущимися одна над другой тучами, вдруг вывел его из забвения и, быстро повернувшись, он увидел то же самое разгневанное солнце, смотрящее на него из-за туч, которое раз видел и я…
Какое впечатление должна была произвести на него эта зловещая картина, появившаяся внезапно в тот самый час, когда он ожидал такого грозного для всех древних явления, как солнечное затмение, понять не трудно из его собственного описания.
А дело осложнялось затем другим, ещё неизмеримо более страшным событием – землетрясением. Он в ужасе пал на колени, и всё, что было потом, стало представляться ему сплошным рядом знамений, посланных для того, чтобы он записал и истолковал их так, как подсказывало ему «божественное вдохновение», т. е. тот порыв энтузиазма, с которым знакома всякая истинно-поэтическая душа, и который он считал за отголосок мыслей бога в своей собственной душе.
Но лучше судите сами по приводимому мною теперь толковому изложению этой замечательной книги. По указанным в ней положениям планет в определённых созвездиях Зодиака я мог вычислить астрономическим путём, а следовательно и с безусловною точностью, что описанная здесь гроза пронеслась над Патмосом в воскресенье 30-го сентября 395 юлианского года. Вся книга, как стенографически точное воспроизведение картины неба, имевшей место только один этот раз за весь исторический период времени, была несомненно составлена по непосредственным заметкам этого же дня и ночи и окончательно написана в следующие затем дни, т. е. в начале октября того же года.
В это время христианская церковь уже несколько десятков лет (с 330 года) была государственной в обеих частях Римской империи, но вместе с самой империей раздиралась на части постоянными раздорами и взаимными интригами своих честолюбивых и порочных епископов. По этой дате и по самому содержанию книги оказалось не трудно определить и личность её автора. Это несомненно был Иоанн Хризостом Антиохийский, родившийся около 354 года, сосланный затем императором Аркадием по решению собора епископов в 403 году и умерший в изгнании в 407 году. Мои астрономические вычисления[1], не оставляющие никаких сомнений в справедливости этой даты, будут приведены далее, в третьей части моего исследования, а теперь я прямо прилагаю здесь для ясности самую книгу Иоанна.
Моё изложение Апокалипсиса – не рабски подстрочный перевод, как обыкновенные церковные: это, так сказать, популяризация – его, потому что простой перевод здесь неуместен. Предмет, о котором трактует в своей книге автор, т. е. созвездия неба, их фигуры, движения по ним планет и их собственные суточные движения на кажущемся небесном своде, настолько мало известны не-астрономам, что голые названия этих предметов, как их даёт автор, были бы для большинства простыми звуками без определённого смысла. Для того, чтобы истинная мысль автора была ясна для общеобразованного человека, мне пришлось при каждом специальном термине сейчас же прибавлять и соответствующее пояснение. Так, например, вместо голого слова «Дракон», которое в астрологии и астрономии обозначает соответствующее созвездие, я писал: созвездие Дракона, вместо отрывочного: «Конские Узды» я писал с пояснением в скобках: Конские Узды (группа звёзд в созвездии Возничего), и т. д.
Точно так же и при описании облачных фигур пришлось давать разбивкой пояснительные дополнения. Вместо, например, краткого выражения в подлиннике: «Сидящая фигура была подобна камням яшме и сердолику», я говорил: «сидящая фигура обладала в одних своих частях полосатыми, белым с тёмным оттенками яшмы, а в других красновато-оранжевыми оттенками сердолика». Основная сущность осталась та же самая и в этом моём популяризационном изложении, но читатель сразу понимает из него, что именно хотел сказать автор, не будучи принуждён бежать за курсом минералогии для того, чтобы справиться, какие цвета и оттенки имеют яшма и сердолик.
В моём популяризационном переложении с греческого осталось всё то же, что и в подлиннике и в обыкновенных, ни на что не годных[2] переводах, но лишь в полной мере сказалась разница между старым и новым способом изложения научных предметов. Старинный автор писал исключительно для узкого круга людей, посвящённых во все тайны его науки, нередко стараясь всеми силами, чтобы его не мог понять непосвящённый, а новый автор, наоборот, прилагает все старания, чтобы быть как можно более общепонятным.
Но, несмотря на этот популяризационный способ передачи оригинала, я держался как можно ближе к греческому подлиннику и переводил его даже подстрочно, с приведением в примечаниях греческих слов во всех тех случаях, которые были важны для определения времени возникновения Апокалипсиса и для установления миросозерцания её автора.
Вот почему мне очень хотелось узнать, видал ли кто-нибудь в средине гроз такие же или аналогичные формы облаков? Если да, то, может быть, все грозы пришлось бы разделить лишь на несколько типов и даже предсказывать характерные формы дальнейших туч по одному виду передового облака. Кроме того, грозы резко разделяются на два типа, ясно различаемые только поздним вечером: у одних молнии бывают голубовато-белые, а у других алые, часто совсем кровавого цвета, вероятно, дающие спектр водорода от разложения водяных паров. Алые молнии мне часто приходилось наблюдать в поле по вечерам: их вспышки заливали кровавым блеском весь горизонт.
Какие формы туч типичны для тех и других гроз? Я нигде не находил подобных описаний до тех пор, пока не был заключён в Алексевский равелин Петропавловской крепости. Там мне семь месяцев не давали читать ровно никаких книг, а потом вдруг (сочтя меня уже достаточно подготовленным религиозно) выдали, для наставления в православной вере, старинную Библию на французском языке, оставшуюся, по-видимому, ещё от декабристов. Она была помечена 1817 годом, и мне её положили за недостатком экземпляров русского издания, розданных другим товарищам. Как человек свободомыслящей, я сейчас же принялся изучать эту книгу как образчик древнего мировоззрения, и прежде всего начал с Апокалипсиса. До того времени я ни разу его не читал и со слов Рахметова, в известном роман Чернышевского «Что делать?», считал эту книгу за произведение сумасшедшего.
С этим представлением я и принялся за чтение, но с первой же главы я, поражённый, должен был совершенно изменить своё заимствованное мнение об этой книге. Подобно ботанику, который узнаёт свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова – пустые звуки, вызывающее лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них ещё замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях. Через несколько страниц для меня уже не оставалось никакого сомнения, что истинным источником этого древнего пророчества было одно из тех землетрясений, которые нередки и теперь в Греческом Архипелаге, и сопровождавшие его гроза и зловещее астрологическое расположение планет по созвездиям, эти старинные знаки божьего гнева, принятые автором, под влиянием религиозного энтузиазма, за знамение, специально посланное богом в ответ на его горячие мольбы о том, чтобы указать ему хоть каким-нибудь намёком, когда же, наконец, Иисус придёт на землю.
Автор этой книги внезапно встал перед моими глазами, как человек с глубоко любящим сердцем и с чрезвычайно отзывчивой и поэтической душой, но исстрадавшийся и измученный окружавшим его лицемерием, ханжеством и раболепством современной ему христианской церкви перед «царями земными».
С первой же главы этот неизвестный Иоанн представился мне одиноко сидящим на берегу острова Патмоса и погружённым в грустные размышления. Он ожидал вычисленного им на этот день (по употреблявшемуся тогда Саросскому циклу) солнечного затмения и старался определить с помощью астрологических соображений время страстно желаемого им второго пришествия Христа, не замечая надвигающейся сзади него грозы. Но вот внезапный свет солнца, прорвавшийся в щелевидный промежуток между двумя несущимися одна над другой тучами, вдруг вывел его из забвения и, быстро повернувшись, он увидел то же самое разгневанное солнце, смотрящее на него из-за туч, которое раз видел и я…
Какое впечатление должна была произвести на него эта зловещая картина, появившаяся внезапно в тот самый час, когда он ожидал такого грозного для всех древних явления, как солнечное затмение, понять не трудно из его собственного описания.
А дело осложнялось затем другим, ещё неизмеримо более страшным событием – землетрясением. Он в ужасе пал на колени, и всё, что было потом, стало представляться ему сплошным рядом знамений, посланных для того, чтобы он записал и истолковал их так, как подсказывало ему «божественное вдохновение», т. е. тот порыв энтузиазма, с которым знакома всякая истинно-поэтическая душа, и который он считал за отголосок мыслей бога в своей собственной душе.
Но лучше судите сами по приводимому мною теперь толковому изложению этой замечательной книги. По указанным в ней положениям планет в определённых созвездиях Зодиака я мог вычислить астрономическим путём, а следовательно и с безусловною точностью, что описанная здесь гроза пронеслась над Патмосом в воскресенье 30-го сентября 395 юлианского года. Вся книга, как стенографически точное воспроизведение картины неба, имевшей место только один этот раз за весь исторический период времени, была несомненно составлена по непосредственным заметкам этого же дня и ночи и окончательно написана в следующие затем дни, т. е. в начале октября того же года.
В это время христианская церковь уже несколько десятков лет (с 330 года) была государственной в обеих частях Римской империи, но вместе с самой империей раздиралась на части постоянными раздорами и взаимными интригами своих честолюбивых и порочных епископов. По этой дате и по самому содержанию книги оказалось не трудно определить и личность её автора. Это несомненно был Иоанн Хризостом Антиохийский, родившийся около 354 года, сосланный затем императором Аркадием по решению собора епископов в 403 году и умерший в изгнании в 407 году. Мои астрономические вычисления[1], не оставляющие никаких сомнений в справедливости этой даты, будут приведены далее, в третьей части моего исследования, а теперь я прямо прилагаю здесь для ясности самую книгу Иоанна.
Моё изложение Апокалипсиса – не рабски подстрочный перевод, как обыкновенные церковные: это, так сказать, популяризация – его, потому что простой перевод здесь неуместен. Предмет, о котором трактует в своей книге автор, т. е. созвездия неба, их фигуры, движения по ним планет и их собственные суточные движения на кажущемся небесном своде, настолько мало известны не-астрономам, что голые названия этих предметов, как их даёт автор, были бы для большинства простыми звуками без определённого смысла. Для того, чтобы истинная мысль автора была ясна для общеобразованного человека, мне пришлось при каждом специальном термине сейчас же прибавлять и соответствующее пояснение. Так, например, вместо голого слова «Дракон», которое в астрологии и астрономии обозначает соответствующее созвездие, я писал: созвездие Дракона, вместо отрывочного: «Конские Узды» я писал с пояснением в скобках: Конские Узды (группа звёзд в созвездии Возничего), и т. д.
Точно так же и при описании облачных фигур пришлось давать разбивкой пояснительные дополнения. Вместо, например, краткого выражения в подлиннике: «Сидящая фигура была подобна камням яшме и сердолику», я говорил: «сидящая фигура обладала в одних своих частях полосатыми, белым с тёмным оттенками яшмы, а в других красновато-оранжевыми оттенками сердолика». Основная сущность осталась та же самая и в этом моём популяризационном изложении, но читатель сразу понимает из него, что именно хотел сказать автор, не будучи принуждён бежать за курсом минералогии для того, чтобы справиться, какие цвета и оттенки имеют яшма и сердолик.
В моём популяризационном переложении с греческого осталось всё то же, что и в подлиннике и в обыкновенных, ни на что не годных[2] переводах, но лишь в полной мере сказалась разница между старым и новым способом изложения научных предметов. Старинный автор писал исключительно для узкого круга людей, посвящённых во все тайны его науки, нередко стараясь всеми силами, чтобы его не мог понять непосвящённый, а новый автор, наоборот, прилагает все старания, чтобы быть как можно более общепонятным.
Но, несмотря на этот популяризационный способ передачи оригинала, я держался как можно ближе к греческому подлиннику и переводил его даже подстрочно, с приведением в примечаниях греческих слов во всех тех случаях, которые были важны для определения времени возникновения Апокалипсиса и для установления миросозерцания её автора.
Часть II
Откровение в грозе и буре и в четырёх ударах патмосского землетрясения 30 сентября 395 года
Карта, представляющая положение звёзд над островом Патмосом около 5 часов вечера, 30 сентября 395 юл. года, и объяснение к ней
Популяризированное изложение по греческому изданию:
??? ?????? ???????? '??????. ?????? ??? ??????????? ???????? '???????? ???? ???????? ??? ????? ?????? ?? ?? ?? ?????? ?????????, 1902.
Некоторые исправления сделаны по старинным изданиям Эрасма и другим древним спискам. Пояснительные вставки разбивкой и курсивом в скобках принадлежат мне.
Рис. 13. Положение созвездий над Патмосом во время астрономического определения их Иоанном в гл. 6-12 Апокалипсиса.
Для пользования этой картой нужно представить себя стоящим на южном берегу острова Патмоса, лицом к югу, причём изображённые на ней созвездия как бы перекидываются через голову наблюдателя. Таким образом, карту нужно держать у себя над головой, как находится само звёздное небо.
Видны были лишь те созвездия, которые поместились в вычерченном нижнем круге, представляющем патмосский горизонт. Вертикальная линия – меридиан этого горизонта, а крест на ней – зенит, т. е. точка, находящаяся прямо над головой наблюдателя.
Прямо на юг выступает из-под горизонта верхняя половина созвездия Жертвенник, а над ним Скорпион, в котором была планета Сатурн. Направо (к западу) были Весы (где был Меркурий), Дева (где были Солнце и Луна) и наполовину зашедший Лев. Налево, к востоку, были Стрелец (в котором находился Юпитер), Козерог, Водолей и Пегас.
Прямо на север поднимались над горизонтом две звёздочки Возничего, называемые Конскими Уздами, а налево от них к востоку верхняя часть Персея с его Мечом, под которым находилась тогда планета Марс.
В зените находилась Лира, а к северу от неё Дракон и за ним Небесный Полюс, украшенный Полярной Звездой, центр вращения небесного свода, с 24 лучеобразно исходящими от него часами звёздного времени (так называемые часы прямого восхождения звёзд). Направо от него видны семь светочей Большой Медведицы, а налево – Кассиопея, называвшаяся прежде Троном.
Довольно глубоко под северной частью горизонта находилось созвездие Тельца, а к востоку от него Овен или Агнец, готовившийся к своему восхождению.
Все эти созвездия и их положения указаны в «Откровении». Кроме них названы ещё: Венец между зенитом и западом и 3мей к югу от него. Затем упоминаются: Серп, или верхние звёзды Боотеса, находящегося между зенитом и западом, и Южный Венец, на самом южном горизонте рядом с Жертвенником.
??? ?????? ???????? '??????. ?????? ??? ??????????? ???????? '???????? ???? ???????? ??? ????? ?????? ?? ?? ?? ?????? ?????????, 1902.
Некоторые исправления сделаны по старинным изданиям Эрасма и другим древним спискам. Пояснительные вставки разбивкой и курсивом в скобках принадлежат мне.
Для пользования этой картой нужно представить себя стоящим на южном берегу острова Патмоса, лицом к югу, причём изображённые на ней созвездия как бы перекидываются через голову наблюдателя. Таким образом, карту нужно держать у себя над головой, как находится само звёздное небо.
Видны были лишь те созвездия, которые поместились в вычерченном нижнем круге, представляющем патмосский горизонт. Вертикальная линия – меридиан этого горизонта, а крест на ней – зенит, т. е. точка, находящаяся прямо над головой наблюдателя.
Прямо на юг выступает из-под горизонта верхняя половина созвездия Жертвенник, а над ним Скорпион, в котором была планета Сатурн. Направо (к западу) были Весы (где был Меркурий), Дева (где были Солнце и Луна) и наполовину зашедший Лев. Налево, к востоку, были Стрелец (в котором находился Юпитер), Козерог, Водолей и Пегас.
Прямо на север поднимались над горизонтом две звёздочки Возничего, называемые Конскими Уздами, а налево от них к востоку верхняя часть Персея с его Мечом, под которым находилась тогда планета Марс.
В зените находилась Лира, а к северу от неё Дракон и за ним Небесный Полюс, украшенный Полярной Звездой, центр вращения небесного свода, с 24 лучеобразно исходящими от него часами звёздного времени (так называемые часы прямого восхождения звёзд). Направо от него видны семь светочей Большой Медведицы, а налево – Кассиопея, называвшаяся прежде Троном.
Довольно глубоко под северной частью горизонта находилось созвездие Тельца, а к востоку от него Овен или Агнец, готовившийся к своему восхождению.
Все эти созвездия и их положения указаны в «Откровении». Кроме них названы ещё: Венец между зенитом и западом и 3мей к югу от него. Затем упоминаются: Серп, или верхние звёзды Боотеса, находящегося между зенитом и западом, и Южный Венец, на самом южном горизонте рядом с Жертвенником.
Глава I
Гневный лик солнца в облаке, предвестник грозы
Благосклонность вам и мир от того, кто был, есть и будет, и от Семи Душ (сияющих в созвездии Большой Медведицы, рис. 14) напротив его Трона[4], и от верного провозвестника истины Иисуса-Посвящённого. Перворождённый из мёртвых и властелин земных царей, он принял нас к своему сердцу, обмыл своею кровью от наших проступков и сделал нас самих[5] царями и священнослужителями перед богом, своим отцом. Да будете ему слава и власть в веках веков!.. Да будет!
Вон идёт он в облаках бури и увидит его всякий глаз, и те, которые пронзили его, и зарыдают над ним все племена земные![6]
Я, Иоанн, ваш брат и участник в печали и торжестве, и в терпеливом ожидании его прихода, был на острове Патмосе для божественной науки и проповеди об Иисусе-Посвящённом[7].В воскресенье меня охватило вдохновение, и я слышал в шуме волн позади себя могучий голос, звучащий как труба: – Я первая и последняя буква алфавита, начало и конец. То, что видишь, напиши на папирусе и пошли собраниям верных в Малой Азии: в Эфес, Смирну, Пергам, Фиатиры, Сардис, Филадельфию и Лаодикию.
Я оглянулся на этот голос и вот увидел (в очертаниях облаков, между которыми проглядывало солнце) семь золотых светоносных чаш[8], а посреди них облачное подобие человеческого существа[9], одетого в длинную белую одежду еврейских первосвященников и опоясанного под грудью золотым поясом. Его голова – солнце – и волосы (т. е. края облака над ним, рис. 16) были ярки как белый пух, как снег. Его глаза, как огненное пламя. Его ноги (столбы лучей, пробивавшихся на землю сквозь тучи) были подобны раскалённой в печи бронзе; голос же его был – шум множества волн. На правой сторон он держал в своей облачной руке семь звёзд[10]Большой Медведицы, изо рта его выходил меч, заострённый с обоих концов, а лицо его было – солнце, сияющее во всей своей силе.
Увидев его, я упал, как мёртвый, к его ногам, но он протянул надо мною[11] свою правую облачную руку и сказал этим:
– Не бойся! Я первый и последний, я жив, но был мёртв, и вот буду жить в веках веков. Мне принадлежат ключи, запирающие смерть и подземное царство. Опиши всё, что ты только что видел, всё, что видишь теперь и что случится после этого. Сокровенный смысл Семи Звёзд в моей правой руке и семи золотых светоносных сосудов в тучах таков: Семь Звёзд – это оглашатели[12] семи Малоазиатских общин, а семь сосудов – это сами общины.