Страница:
Миллер был убежден — война притупляет здравый смысл и замутняет ценности. Но он надеялся, что есть ценности, которые остаются постоянными.
Его отцу и другим офицерам Waffens SS удалось избежать последствии поражения в войне. Они поменялись одеждой и документами с мертвыми штатскими и бежали — в Боливию, Мексику, Америку, Канаду, Англию, Швецию. Но они поддерживали связь. Звонили друг другу, чтобы вспомнить о прошлом, убедить самих себя в том, что, как бы жестоко история ни доказывала их неправоту, они остаются частью элиты своей страны.
И сыновья элиты тоже поддерживали связь. Время от времени Миллера вытаскивали на встречи бывших друзей его отца. Он и другие сыновья поклялись в том, что, если их отцам будет угрожать опасность, они станут помогать друг другу. В первый день каждого года каждая семья должна была выплатить двадцать тысяч долларов на взятку человеку, не имеющему отношения к их группе, но знающему их секрет, — за это он гарантировал молчание.
Теперь эти взятки оказались бесполезными. Клятва сыновей — встать, как один, на защиту группы — оказалась неэффективной. Несмотря на все меры предосторожности, их отцы подверглись нападению. И им самим, сыновьям отцов, грозила опасность.
Безумие.
“Не думай о прошлом, — сказал себе Миллер. — Настоящее и будущее — вот что важно. Наши отцы не те, за кого вы их принимаете. Верните их. Оставьте нас в покое. Вы ошиблись. “Ночь и Туман” надо прекратить”.
И все же молодой офицер SS, гордо смотрящий с фотографии, которую Миллер не мог отложить в сторону, поразительно напоминал его отца. “Нет! Мой отец не мог меня обмануть!”
Но мог ли он открыть эту страшную правду?
Я ошибаюсь, думал Миллер. Я смотрел на этого офицера два дня назад. Мне и в голову не приходило, что это может быть мой отец.
Или я не хотел, чтобы эта мысль пришла мне в голову?
Но теперь она не отпускала. Миллер сконцентрировался на фотографии, с особым вниманием он рассматривал лоб офицера под козырьком фуражки.
Он пытался убедить себя, что то, что он видел, — дефект фотографии или царапина на негативе, но не мог. Шрам был идентичен со шрамом на лбу у его отца — это было последствие автомобильной катастрофы, во время которой отец чудом остался жив. Тогда ему было десять лет.
Как можно любить монстра?
Но как узнать, что он монстр, если ты его любишь?
Еще сам не понимая, что делает, Миллер снял трубку телефона
5
6
7
8
9
Черный священник
1
Его отцу и другим офицерам Waffens SS удалось избежать последствии поражения в войне. Они поменялись одеждой и документами с мертвыми штатскими и бежали — в Боливию, Мексику, Америку, Канаду, Англию, Швецию. Но они поддерживали связь. Звонили друг другу, чтобы вспомнить о прошлом, убедить самих себя в том, что, как бы жестоко история ни доказывала их неправоту, они остаются частью элиты своей страны.
И сыновья элиты тоже поддерживали связь. Время от времени Миллера вытаскивали на встречи бывших друзей его отца. Он и другие сыновья поклялись в том, что, если их отцам будет угрожать опасность, они станут помогать друг другу. В первый день каждого года каждая семья должна была выплатить двадцать тысяч долларов на взятку человеку, не имеющему отношения к их группе, но знающему их секрет, — за это он гарантировал молчание.
Теперь эти взятки оказались бесполезными. Клятва сыновей — встать, как один, на защиту группы — оказалась неэффективной. Несмотря на все меры предосторожности, их отцы подверглись нападению. И им самим, сыновьям отцов, грозила опасность.
Безумие.
“Не думай о прошлом, — сказал себе Миллер. — Настоящее и будущее — вот что важно. Наши отцы не те, за кого вы их принимаете. Верните их. Оставьте нас в покое. Вы ошиблись. “Ночь и Туман” надо прекратить”.
И все же молодой офицер SS, гордо смотрящий с фотографии, которую Миллер не мог отложить в сторону, поразительно напоминал его отца. “Нет! Мой отец не мог меня обмануть!”
Но мог ли он открыть эту страшную правду?
Я ошибаюсь, думал Миллер. Я смотрел на этого офицера два дня назад. Мне и в голову не приходило, что это может быть мой отец.
Или я не хотел, чтобы эта мысль пришла мне в голову?
Но теперь она не отпускала. Миллер сконцентрировался на фотографии, с особым вниманием он рассматривал лоб офицера под козырьком фуражки.
Он пытался убедить себя, что то, что он видел, — дефект фотографии или царапина на негативе, но не мог. Шрам был идентичен со шрамом на лбу у его отца — это было последствие автомобильной катастрофы, во время которой отец чудом остался жив. Тогда ему было десять лет.
Как можно любить монстра?
Но как узнать, что он монстр, если ты его любишь?
Еще сам не понимая, что делает, Миллер снял трубку телефона
5
— Министерство юстиции США? Кто тебе это сказал? — Хэлловэй плотнее прижал трубку к уху.
— Репортер “Ассошиэйтед пресс”.
— Боже мой!
— Он сказал, мой отец — военный преступник, — произнес Миллер. — Он командовал проклятым соединением SS по массовому уничтожению.
— Но это абсурд!
— Да? Я начал задумываться. Кое-что из того, что он мне сказал…
— Ты что, действительно ему поверил? Он же репортер! Он расскажет тебе все, что угодно!
— Я еще раз посмотрел фотографии и…
— Ты должен был их уничтожить к чертовой матери!
— На одной из них мой отец в форме дивизии “Мертвая голова!”
— На фотографии времен второй мировой войны? Откуда тебе знать, как тогда выглядел твой отец? Эта фотография ничего не доказывает!
— У моего отца на лбу вверху, справа, — шрам! У этого офицера тоже!
— Совпадение!
— Недостаточно хорошее объяснение! — повысил голос Миллер. — Я должен знать! Мой отец был связан с нацистским соединением уничтожения? А другие отцы? Они тоже участники массовых убийств?
— Ты хочешь сказать, что мой отец?.. Глупость! Это оскорбительно! Я не желаю слушать!..
— Не уходи от ответа, Хэлловэй! Отвечай!
— Я не буду оправдываться.
— Они — военные преступники?
— Конечно, нет! Они служили в SS, да! Waffens SS! Законное формирование! Это не дивизия “Мертвая голова”, которая уничтожала евреев! Но посторонним не понять этой разницы! Штатские считают, что все эсэсовцы — военные преступники! Поэтому наш и отцы вынуждены были лгать. “Ночь и Туман” совершили ту же ошибку, которую, как мы боялись, допустят иммиграционные службы и которую теперь допускают министерство юстиции США и “Ассошиэйтед Пресс”.
— Ты хочешь сказать, что в министерстве не могут отличить Waffens SS от дивизии “Мертвая голова”? Чушь собачья!
— Тогда почему же они сделали эту ошибку?
— Мой отец, твой и другие члены группы звонили друг другу в особые для них дни. Двадцатого апреля. Восьмого ноября. Тридцатого ноября. Для тебя эти даты что-нибудь значат?
— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Это дни рождения кого-то из группы.
— Ты негодяй, — кричал Миллер. — Если только ты врешь!..
— Вру? О чем?
— Двадцатое апреля — день рождения, правильно. В этот день в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году родился Гитлер! Восьмое ноября — годовщина так называемого пивного бунта. Первая попытка Гитлера прийти к власти. Это было в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Бунт не удался. Но через десять лет они достигли своего — тридцатого января. В эти три дня наши отцы, несмотря на риск, не могли не связаться друг с другом.
— Хорошо, — сказал Хэлловэй. — Я не сознавал значения этих дат.
— Я тебе не верю. Ты знал, что они значат. Я слышу это по твоему голосу.
— Видимо, ты веришь только тому, чему хочешь. Но я уверяю тебя, что…
— У меня есть еще вопрос, — перебил его Миллер. — Наши отцы, все, были старшими офицерами. Это означает, что они не служили вместе. Они командовали отдельными частями. Когда война кончилась, они оказались в разных местах. Что послужило причиной их соединения? Почему они организовали группу?
— Мои отец говорил, что они вместе учились, — ответил Хэлловэй.
— Но нацистские войска были разбросаны по всему миру. Восточный фронт. Западный, северная Африка, Россия, Франция, Италия, Египет. Если наши отцы и учились вместе, они вряд ли виделись друг с другом во время войны. Негодяй, ты снова врешь. Их объединение не имеет ничего общего с их совместной учебой. Почему, в то время как все немецкие солдаты пытались уничтожить свое военное прошлое, эта группа собралась вместе? Они прятались в разных странах. Но они поддерживали связь. Черт возьми, почему?
Хэлловэй не отвечал.
— Кому они платили, кто их шантажировал? — требовал Миллер. — Почему?
На том конце провода тишина.
— Я думаю, репортер был прав, — сказал Миллер. — Я думаю, мой отец очень много чего мне не сказал и ты тоже. Но ты скажешь. Я приеду к тебе, Хэлловэй. Я приеду в Канаду и выбью из тебя ответы.
— Нет! Ты сошел с ума! Ты не можешь приехать сюда! Если за тобой следят из министерства юстиции, ты привлечешь их внимание ко мне…
Хэлловэй не успел закончить предложение. Миллер бросил трубку.
— Репортер “Ассошиэйтед пресс”.
— Боже мой!
— Он сказал, мой отец — военный преступник, — произнес Миллер. — Он командовал проклятым соединением SS по массовому уничтожению.
— Но это абсурд!
— Да? Я начал задумываться. Кое-что из того, что он мне сказал…
— Ты что, действительно ему поверил? Он же репортер! Он расскажет тебе все, что угодно!
— Я еще раз посмотрел фотографии и…
— Ты должен был их уничтожить к чертовой матери!
— На одной из них мой отец в форме дивизии “Мертвая голова!”
— На фотографии времен второй мировой войны? Откуда тебе знать, как тогда выглядел твой отец? Эта фотография ничего не доказывает!
— У моего отца на лбу вверху, справа, — шрам! У этого офицера тоже!
— Совпадение!
— Недостаточно хорошее объяснение! — повысил голос Миллер. — Я должен знать! Мой отец был связан с нацистским соединением уничтожения? А другие отцы? Они тоже участники массовых убийств?
— Ты хочешь сказать, что мой отец?.. Глупость! Это оскорбительно! Я не желаю слушать!..
— Не уходи от ответа, Хэлловэй! Отвечай!
— Я не буду оправдываться.
— Они — военные преступники?
— Конечно, нет! Они служили в SS, да! Waffens SS! Законное формирование! Это не дивизия “Мертвая голова”, которая уничтожала евреев! Но посторонним не понять этой разницы! Штатские считают, что все эсэсовцы — военные преступники! Поэтому наш и отцы вынуждены были лгать. “Ночь и Туман” совершили ту же ошибку, которую, как мы боялись, допустят иммиграционные службы и которую теперь допускают министерство юстиции США и “Ассошиэйтед Пресс”.
— Ты хочешь сказать, что в министерстве не могут отличить Waffens SS от дивизии “Мертвая голова”? Чушь собачья!
— Тогда почему же они сделали эту ошибку?
— Мой отец, твой и другие члены группы звонили друг другу в особые для них дни. Двадцатого апреля. Восьмого ноября. Тридцатого ноября. Для тебя эти даты что-нибудь значат?
— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Это дни рождения кого-то из группы.
— Ты негодяй, — кричал Миллер. — Если только ты врешь!..
— Вру? О чем?
— Двадцатое апреля — день рождения, правильно. В этот день в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году родился Гитлер! Восьмое ноября — годовщина так называемого пивного бунта. Первая попытка Гитлера прийти к власти. Это было в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Бунт не удался. Но через десять лет они достигли своего — тридцатого января. В эти три дня наши отцы, несмотря на риск, не могли не связаться друг с другом.
— Хорошо, — сказал Хэлловэй. — Я не сознавал значения этих дат.
— Я тебе не верю. Ты знал, что они значат. Я слышу это по твоему голосу.
— Видимо, ты веришь только тому, чему хочешь. Но я уверяю тебя, что…
— У меня есть еще вопрос, — перебил его Миллер. — Наши отцы, все, были старшими офицерами. Это означает, что они не служили вместе. Они командовали отдельными частями. Когда война кончилась, они оказались в разных местах. Что послужило причиной их соединения? Почему они организовали группу?
— Мои отец говорил, что они вместе учились, — ответил Хэлловэй.
— Но нацистские войска были разбросаны по всему миру. Восточный фронт. Западный, северная Африка, Россия, Франция, Италия, Египет. Если наши отцы и учились вместе, они вряд ли виделись друг с другом во время войны. Негодяй, ты снова врешь. Их объединение не имеет ничего общего с их совместной учебой. Почему, в то время как все немецкие солдаты пытались уничтожить свое военное прошлое, эта группа собралась вместе? Они прятались в разных странах. Но они поддерживали связь. Черт возьми, почему?
Хэлловэй не отвечал.
— Кому они платили, кто их шантажировал? — требовал Миллер. — Почему?
На том конце провода тишина.
— Я думаю, репортер был прав, — сказал Миллер. — Я думаю, мой отец очень много чего мне не сказал и ты тоже. Но ты скажешь. Я приеду к тебе, Хэлловэй. Я приеду в Канаду и выбью из тебя ответы.
— Нет! Ты сошел с ума! Ты не можешь приехать сюда! Если за тобой следят из министерства юстиции, ты привлечешь их внимание ко мне…
Хэлловэй не успел закончить предложение. Миллер бросил трубку.
6
Хэлловэй медленно положил трубку.
Несколько секунд он не мог пошевелиться. Не без усилия он повернулся к пейзажам своего отца, которые ностальгически рассматривал, когда зазвонил телефон. Ровный ряд картин через равные промежутки прерывался окнами в патио, где он видел охранников, патрулирующих вокруг дома.
Раньше он никогда бы не стал разговаривать с Миллером из дома, он бы поехал в расположенный рядом Китченер, где у него был безопасный телефон. Но ему казалось неразумным покидать поместье даже для того, чтобы навестить свою семью в безопасном городе. Он очень скучал и чувствовал себя одиноким без жены и детей, но не мог вернуть их и тем самым подвергнуть опасности.
До этого звонил совершенно запаниковавший Розенберг и бормотал что-то о том, что власти узнали правду о его отце. Подобные звонки были и от других напуганных сыновей членов группы. Обнажалось прошлое. “Ночь и Туман” хорошо справлялись со своей задачей, они втаптывали семена мести еще глубже.
Но Хэлловэй предвидел, что это еще не все, — последний, самый мощный удар еще не нанесен. Он не переставая думал о корабле. К этому времени он проходил через Гибралтар и входил в Средиземное море. Хэлловэй жалел, что не обратил внимание на предложение Розенберга. Он жалел, что не среагировал на его страхи и не согласился вернуть корабль. Теперь было слишком поздно. Даже если бы он постарался, он не смог бы пройти через всю систему контактов и вовремя предупредить корабль.
Что бы теперь ни произошло, он не контролировал ситуацию. Но если “Ночь и Туман” знают об этом корабле, как им известно обо всем другом, если тайна корабля будет открыта, думал Хэлловэй, у нас будет два врага — “Ночь и Туман” и наши клиенты, и я не уверен, что хуже.
Несколько секунд он не мог пошевелиться. Не без усилия он повернулся к пейзажам своего отца, которые ностальгически рассматривал, когда зазвонил телефон. Ровный ряд картин через равные промежутки прерывался окнами в патио, где он видел охранников, патрулирующих вокруг дома.
Раньше он никогда бы не стал разговаривать с Миллером из дома, он бы поехал в расположенный рядом Китченер, где у него был безопасный телефон. Но ему казалось неразумным покидать поместье даже для того, чтобы навестить свою семью в безопасном городе. Он очень скучал и чувствовал себя одиноким без жены и детей, но не мог вернуть их и тем самым подвергнуть опасности.
До этого звонил совершенно запаниковавший Розенберг и бормотал что-то о том, что власти узнали правду о его отце. Подобные звонки были и от других напуганных сыновей членов группы. Обнажалось прошлое. “Ночь и Туман” хорошо справлялись со своей задачей, они втаптывали семена мести еще глубже.
Но Хэлловэй предвидел, что это еще не все, — последний, самый мощный удар еще не нанесен. Он не переставая думал о корабле. К этому времени он проходил через Гибралтар и входил в Средиземное море. Хэлловэй жалел, что не обратил внимание на предложение Розенберга. Он жалел, что не среагировал на его страхи и не согласился вернуть корабль. Теперь было слишком поздно. Даже если бы он постарался, он не смог бы пройти через всю систему контактов и вовремя предупредить корабль.
Что бы теперь ни произошло, он не контролировал ситуацию. Но если “Ночь и Туман” знают об этом корабле, как им известно обо всем другом, если тайна корабля будет открыта, думал Хэлловэй, у нас будет два врага — “Ночь и Туман” и наши клиенты, и я не уверен, что хуже.
7
Путаница в документах грузового корабля “Медуза” напоминала клубок змей на голове ее легендарной тезки. Мнимым владельцем была боливийская корпорация “Трансокеанические компании”. Но при более внимательном изучении их документации выяснилось, что компания, адресом которой являлся почтовый ящик, принадлежит либерийской корпорации “Флот Атлантиды”, а адрес офиса либерийской компании было так же трудно отыскать, как и мифический континент, в честь которого она была названа.
Эта компания, в свою очередь, принадлежала шведскому концерну “Средиземноморский транспорт”, который принадлежал мексиканскому концерну, принадлежащему концерну канадскому. Многих служащих попросту не существовало. Тем же, кто получал жалование, платили лишь за возможность использовать их подписи на официальных документах. Из горстки реальных директоров один был Арон Розенберг — “Мехико-Сити импорт”, другой — Ричард Хэлловэй — “Флот Онтарио”.
“Медуза” регулярно пересекала Атлантику, имея на своем борту текстиль, технику и продукты из Греции, Италии, Франции, Испании, Англии, Канады, Мексики и Бразилии. Но выгода от таких перевозок была минимальной, и, если бы не другой груз, который часто прятали среди текстиля, техники и продуктов, ни Арон Розенберг, ни Ричард Хэлловэй не смогли бы вести такой роскошный образ жизни. Этот груз и был на борту “Медузы”, когда она шла на встречу с сухогрузом, чьи документы были так же запутаны и чьи владельцы имели богатейшие поместья на побережье Ливии. В следующую ночь у побережья северной Африки ящики с грузом должны быть перегружены с борта на борт. Затем “Медуза” с бразильским кофе на борту продолжит свой путь в Неаполь, ее ватерлиния чуть поднимется, так как в ее трюмах уже не будет пластиковых бомб, разрывных гранат, противопехотных мин, автоматических пистолетов, штурмовых карабинов, пулеметов, портативных ракетных установок и ракет, реагирующих на тепло.
Обычно это оружие контрабандой перевозилось из Бельгии, которая является главным поставщиком оружия черного рынка, и под различными прикрытиями отправлялось в Марсель. Там его забирала “Медуза” и поставляла различным террористическим группировкам вдоль южного побережья Европы.
Но недавние антитеррористические меры, предпринятые в результате возросшего количества терактов, сделали Марсель и другие порты Европы слишком опасными для контрабанды оружия. Альтернативный путь — вывозить оружие из Северной Америки, где вследствие различных гражданских войн скапливалось множество американского и советского оружия, большее количество которого было готово к продаже. Итак, “Медуза” через тридцать шесть часов должна была встретиться в Средиземном море с ливийским сухогрузом. “Трансокеаник” не волновало, как Ливия будет использовать купленное оружие. Сто миллионов долларов — это все, что волновало Розенберга и Хэлловэя.
Эта компания, в свою очередь, принадлежала шведскому концерну “Средиземноморский транспорт”, который принадлежал мексиканскому концерну, принадлежащему концерну канадскому. Многих служащих попросту не существовало. Тем же, кто получал жалование, платили лишь за возможность использовать их подписи на официальных документах. Из горстки реальных директоров один был Арон Розенберг — “Мехико-Сити импорт”, другой — Ричард Хэлловэй — “Флот Онтарио”.
“Медуза” регулярно пересекала Атлантику, имея на своем борту текстиль, технику и продукты из Греции, Италии, Франции, Испании, Англии, Канады, Мексики и Бразилии. Но выгода от таких перевозок была минимальной, и, если бы не другой груз, который часто прятали среди текстиля, техники и продуктов, ни Арон Розенберг, ни Ричард Хэлловэй не смогли бы вести такой роскошный образ жизни. Этот груз и был на борту “Медузы”, когда она шла на встречу с сухогрузом, чьи документы были так же запутаны и чьи владельцы имели богатейшие поместья на побережье Ливии. В следующую ночь у побережья северной Африки ящики с грузом должны быть перегружены с борта на борт. Затем “Медуза” с бразильским кофе на борту продолжит свой путь в Неаполь, ее ватерлиния чуть поднимется, так как в ее трюмах уже не будет пластиковых бомб, разрывных гранат, противопехотных мин, автоматических пистолетов, штурмовых карабинов, пулеметов, портативных ракетных установок и ракет, реагирующих на тепло.
Обычно это оружие контрабандой перевозилось из Бельгии, которая является главным поставщиком оружия черного рынка, и под различными прикрытиями отправлялось в Марсель. Там его забирала “Медуза” и поставляла различным террористическим группировкам вдоль южного побережья Европы.
Но недавние антитеррористические меры, предпринятые в результате возросшего количества терактов, сделали Марсель и другие порты Европы слишком опасными для контрабанды оружия. Альтернативный путь — вывозить оружие из Северной Америки, где вследствие различных гражданских войн скапливалось множество американского и советского оружия, большее количество которого было готово к продаже. Итак, “Медуза” через тридцать шесть часов должна была встретиться в Средиземном море с ливийским сухогрузом. “Трансокеаник” не волновало, как Ливия будет использовать купленное оружие. Сто миллионов долларов — это все, что волновало Розенберга и Хэлловэя.
8
Тель-Авив, Израиль.
Только вертолет коснулся земли, из него тут же выпрыгнул Миша Плетц. Он побежал к самому маленькому из зданий, сделанных из рифленого железа, в южной части аэропорта. Его ждал плотный мужчина в белой рубашке с короткими рукавами.
— Бумаги с вами? — крикнул Миша.
Мужчина показал на дипломат, который держал в руке.
— Прочитаете в машине или?..
— Нет, здесь, — сказал Миша.
Они вошли в здание, оборудованное кондиционерами.
— Мы получили сообщение сорок минут назад, — сказал мужчина и вытащил документ из дипломата. — Как только я увидел кодовое имя, я сразу связался с вами.
Миша взял документ. Выполняя обещание, данное Эрике и Солу, он съездил в кибутц в двадцати милях от города, чтобы убедиться в безопасности их сына. Самым трудным из обещанного было для него оставить Кристофера с охранниками, связанными с Моссадом.
— Твои родители любят тебя, они скоро вернутся, — говорил Миша. — И я тоже, — он поцеловал мальчика, и, не уверенный в том, что Эрика и Сол еще живы, и испугавшись, что его эмоциональность может расстроить Кристофера, он побежал к ожидающему его вертолету.
На обратном пути в Тель-Авив пилот сказал Мише, что его вызывает штаб, и протянул ему наушники. Помощник Миши отказался передать по связи суть полученного ими сообщения, но назвал его источник. “Цветной Пиджак”.
Кодовое имя принадлежало пропавшему отцу Эрики, Йозефу Бернштейну.
Глаза привыкли к слабому освещению в здании, Миша изучал документ.
— Как вы его получили? Какая станция? Страна?
— Из нашего Посольства в Вашингтоне, — сказал помощник. — Один из наших людей десять лет назад был учеником Йозефа. Сегодня утром он зашел в кафе. Присел у стойки, и, кто бы, вы думали, сидел рядом с ним?
— Наш человек уверен? — взволнованно спросил Миша. — Нет никаких сомнений?
— Нет. Это был Йозеф, точно. Возможно, именно потому, что они хорошо знали друг друга, Йозеф и выбрал его для передачи информации. Видимо, Йозеф хотел, чтобы источник сообщения не мог вызвать у нас подозрений. Контакт длился не больше минуты. Йозеф сказал нашему человеку, чтобы мы не волновались из-за него. Он занимается одним незавершенным делом. Скоро все кончится.
— Что он имел в виду?
— Наш человек спросил. Йозеф отказался отвечать. Он передал ему записку и сказал, что это очень серьезная информация. Он хотел, чтобы вы узнали об этом и начали действовать. А потом он ушел.
— И все? Наш человек не пробовал проследить за ним?
— “Пробовал” — подходящее слово. Йозефу известны все трюки, он оторвался от нашего человека через два квартала.
— Как выглядел Йозеф?
— Ужасно. Бледный. Худой. Руки трясутся. Хуже всего — глаза.
— Что?
— В них, казалось, — я цитирую, здесь наш человек грешит субъективизмом, — отражается мука.
— Мука из-за чего? Помощник пожал плечами.
— Мы везде искали Йозефа, и вдруг он сам объявляется в вашингтонском кафе, — сказал Миша.
— По крайней мере мы теперь знаем, что он жив.
— Поверьте, я благодарю Бога за это. Но чем он был занят все это время? Почему он в Вашингтоне? — Он указал на документ. — Как он получил эту информацию?
— Вы всегда говорили — он один из лучших. Я хочу подчеркнуть — он сказал нашему человеку, что это серьезная информация. — Миша еще раз перечитал сообщение.
— Завтра ночью грузовой корабль “Медуза” встречается с ливийским сухогрузом для передачи военного снаряжения, предназначенного для террористических актов против Израиля.
В сообщении указывались время и координаты встречи и опознавательный код каждого корабля.
— Как он получил эту информацию? — снова спросил Миша.
— Что мы намерены предпринять — вот главный вопрос. Миша задумался. Несмотря на уверения Йозефа в том, что это ценная информация, был шанс, что он совершил ошибку. Стандартная процедура требовала до принятия контрмер получить подтверждения от других источников. Но на проверку информации Йозефа уже не оставалось времени. Если оружие существует и если до завтрашней ночи ничего не будет предпринято, передача оружия состоится. Снаряжение распределят. На Израиль будет совершено нападение. С другой стороны, если оружия не существует, а израильские самолеты уничтожат корабль…
Миша не хотел даже представлять последующую за этим реакцию международного сообщества.
— Как вы намерены поступить? — спросил помощник.
— Вернуться в штаб.
— И?
— Скажу, когда доберемся.
На самом деле Миша не знал. Они вышли из здания, Миша думал о том, как было бы хорошо, если бы он мог связаться с Эрикой и Солом.
“Эрика, твой отец жив, — хотел сказать Миша. — Его видели в Вашингтоне; Я не знаю, чем он занят, но, судя потому, что я выяснил, это важно, и я не знаю, что с этим делать. Найдите его. Помогите мне. Я Должен знать, что происходит.
Сол, ты не один в этом деле. Твоя бывшая сеть не может помешать тебе получить помощь. Мы хотим тебе помочь, мы настаиваем на этом. Это вопрос нашей национальной безопасности. Твое дело — наше дело. Мы поддержим тебя”.
Миша сел в машину помощника. На пути в Тель-Авив, в штаб Моссада, он почти ни к чему не пришел. Но когда они уже почти приехали, он принял решение.
Ты веришь Йозефу?
Да.
Ты веришь, что в его сообщении правда?
Все взвесив? Да.
Ты отдашь приказ о воздушной атаке?
Нет. Не это. У меня идея получше. Это убережет от возникновения многих проблем. Международного инцидента не будет. Кроме того, какой смысл уничтожать это оружие? Мы используем его лучше, чем ливийцы.
Наверное, последнюю фразу он сказал вслух, помощник, нахмурившись, повернулся к Мише:
— Что вы сказали?
— Всегда мечтал стать пиратом.
Только вертолет коснулся земли, из него тут же выпрыгнул Миша Плетц. Он побежал к самому маленькому из зданий, сделанных из рифленого железа, в южной части аэропорта. Его ждал плотный мужчина в белой рубашке с короткими рукавами.
— Бумаги с вами? — крикнул Миша.
Мужчина показал на дипломат, который держал в руке.
— Прочитаете в машине или?..
— Нет, здесь, — сказал Миша.
Они вошли в здание, оборудованное кондиционерами.
— Мы получили сообщение сорок минут назад, — сказал мужчина и вытащил документ из дипломата. — Как только я увидел кодовое имя, я сразу связался с вами.
Миша взял документ. Выполняя обещание, данное Эрике и Солу, он съездил в кибутц в двадцати милях от города, чтобы убедиться в безопасности их сына. Самым трудным из обещанного было для него оставить Кристофера с охранниками, связанными с Моссадом.
— Твои родители любят тебя, они скоро вернутся, — говорил Миша. — И я тоже, — он поцеловал мальчика, и, не уверенный в том, что Эрика и Сол еще живы, и испугавшись, что его эмоциональность может расстроить Кристофера, он побежал к ожидающему его вертолету.
На обратном пути в Тель-Авив пилот сказал Мише, что его вызывает штаб, и протянул ему наушники. Помощник Миши отказался передать по связи суть полученного ими сообщения, но назвал его источник. “Цветной Пиджак”.
Кодовое имя принадлежало пропавшему отцу Эрики, Йозефу Бернштейну.
Глаза привыкли к слабому освещению в здании, Миша изучал документ.
— Как вы его получили? Какая станция? Страна?
— Из нашего Посольства в Вашингтоне, — сказал помощник. — Один из наших людей десять лет назад был учеником Йозефа. Сегодня утром он зашел в кафе. Присел у стойки, и, кто бы, вы думали, сидел рядом с ним?
— Наш человек уверен? — взволнованно спросил Миша. — Нет никаких сомнений?
— Нет. Это был Йозеф, точно. Возможно, именно потому, что они хорошо знали друг друга, Йозеф и выбрал его для передачи информации. Видимо, Йозеф хотел, чтобы источник сообщения не мог вызвать у нас подозрений. Контакт длился не больше минуты. Йозеф сказал нашему человеку, чтобы мы не волновались из-за него. Он занимается одним незавершенным делом. Скоро все кончится.
— Что он имел в виду?
— Наш человек спросил. Йозеф отказался отвечать. Он передал ему записку и сказал, что это очень серьезная информация. Он хотел, чтобы вы узнали об этом и начали действовать. А потом он ушел.
— И все? Наш человек не пробовал проследить за ним?
— “Пробовал” — подходящее слово. Йозефу известны все трюки, он оторвался от нашего человека через два квартала.
— Как выглядел Йозеф?
— Ужасно. Бледный. Худой. Руки трясутся. Хуже всего — глаза.
— Что?
— В них, казалось, — я цитирую, здесь наш человек грешит субъективизмом, — отражается мука.
— Мука из-за чего? Помощник пожал плечами.
— Мы везде искали Йозефа, и вдруг он сам объявляется в вашингтонском кафе, — сказал Миша.
— По крайней мере мы теперь знаем, что он жив.
— Поверьте, я благодарю Бога за это. Но чем он был занят все это время? Почему он в Вашингтоне? — Он указал на документ. — Как он получил эту информацию?
— Вы всегда говорили — он один из лучших. Я хочу подчеркнуть — он сказал нашему человеку, что это серьезная информация. — Миша еще раз перечитал сообщение.
— Завтра ночью грузовой корабль “Медуза” встречается с ливийским сухогрузом для передачи военного снаряжения, предназначенного для террористических актов против Израиля.
В сообщении указывались время и координаты встречи и опознавательный код каждого корабля.
— Как он получил эту информацию? — снова спросил Миша.
— Что мы намерены предпринять — вот главный вопрос. Миша задумался. Несмотря на уверения Йозефа в том, что это ценная информация, был шанс, что он совершил ошибку. Стандартная процедура требовала до принятия контрмер получить подтверждения от других источников. Но на проверку информации Йозефа уже не оставалось времени. Если оружие существует и если до завтрашней ночи ничего не будет предпринято, передача оружия состоится. Снаряжение распределят. На Израиль будет совершено нападение. С другой стороны, если оружия не существует, а израильские самолеты уничтожат корабль…
Миша не хотел даже представлять последующую за этим реакцию международного сообщества.
— Как вы намерены поступить? — спросил помощник.
— Вернуться в штаб.
— И?
— Скажу, когда доберемся.
На самом деле Миша не знал. Они вышли из здания, Миша думал о том, как было бы хорошо, если бы он мог связаться с Эрикой и Солом.
“Эрика, твой отец жив, — хотел сказать Миша. — Его видели в Вашингтоне; Я не знаю, чем он занят, но, судя потому, что я выяснил, это важно, и я не знаю, что с этим делать. Найдите его. Помогите мне. Я Должен знать, что происходит.
Сол, ты не один в этом деле. Твоя бывшая сеть не может помешать тебе получить помощь. Мы хотим тебе помочь, мы настаиваем на этом. Это вопрос нашей национальной безопасности. Твое дело — наше дело. Мы поддержим тебя”.
Миша сел в машину помощника. На пути в Тель-Авив, в штаб Моссада, он почти ни к чему не пришел. Но когда они уже почти приехали, он принял решение.
Ты веришь Йозефу?
Да.
Ты веришь, что в его сообщении правда?
Все взвесив? Да.
Ты отдашь приказ о воздушной атаке?
Нет. Не это. У меня идея получше. Это убережет от возникновения многих проблем. Международного инцидента не будет. Кроме того, какой смысл уничтожать это оружие? Мы используем его лучше, чем ливийцы.
Наверное, последнюю фразу он сказал вслух, помощник, нахмурившись, повернулся к Мише:
— Что вы сказали?
— Всегда мечтал стать пиратом.
9
Сидя в номере римского отеля. Сосулька с нарастающей неприязнью наблюдал за сыном врага своего отца. Сет просматривал газеты.
Рыжеволосый наемный убийца скупил все основные европейские, английские и американские газеты, какие только мог найти. Его знаний языков было превосходным. В редких случаях, когда он не мог разобраться сам. Сет обращался к Сосульке за помощью.
— Я знал, что о нас заговорят итальянские газеты, — сказал Сет. — j Предполагал — парижские и лондонские, может быть — афинские или западноберлинские. Но об этом пишут даже в Мадриде. И в Нью-Йорке, и в Вашингтоне.
Сосулька не пытался скрыть скуку и отвращение.
— Признаю, материал не на первой полосе, — сказал Сет. — Я и не предполагал этого.
Газетные статьи в основном были похожи друг на друга. За Римом в Тибре обнаружено тело представителя преступного мира, известного под псевдонимом Медичи. Предполагается, что он был связан с международными террористическими организациями и был убит с помощью передозировки наркотиков. Результаты вскрытия еще не обнародованы. Римская полиция предполагает, что сообщники Медичи, по неустановленным пока причинам, повернулись против него.
Это убийство само по себе не могло привлечь внимание международной прессы. Но следователи задавались вопросом: не связан ли труп в Тибре с сенсационной находкой на вилле в пригороде Рима — девять трупов. Восемь жертв убиты из пистолета, все — охранники. Девятый — представитель преступного мира, известный как Джатто, — был подвергнут пыткам, после чего ему перерезали горло. Подразумевалось, что Джатто имел связи с международным терроризмом, но в последнее время по состоянию здоровья отошел от дел. Не назвавший себя, но надежный источник сообщал, что Медичи, став дилером на черном рынке оружия, занял место Джатто. Убийство обоих вынуждает власти предположить, что война преступных группировок набирает силу и, очевидно, имеет место международное вмешательство.
— Что касается полиции — мы оказали им услугу, — сказал Сет. — Более того, они подозревают не тех, кого надо. Нам не на что жаловаться.
— Но что будет, когда анализ крови Медичи покажет, что он умер от передозировки амитала натрия? — спросил Сосулька. — Полиция соотнесет это с ножевыми ранами на теле Джатто и придет к выводу, что их обоих допрашивали.
— Ну и что? Они никогда не узнают, что это были мы, как не узнают и то, какая нам нужна была информация.
Сосулька был удивлен цветом лица своего компаньона. Как будто Сет, убивая, черпал в этом для себя жизненные соки. Сосульке это действовало на нервы. Для него убийство было профессией, для Сета же, казалось, это было необходимостью. Сосулька никогда никого не убивал, если не был уверен в том, что этот человек — например, диктатор, кокаиновый король или коммунистический двойной агент — заслуживает смерти. Сета же, казалось, если плата была достаточной, совсем не волновало, кого он будет убивать. Если его отец был таким же, как сын. Сосулька не удивлялся тому, что его отец ненавидел этого человека.
Конечно, оба отца были главными наемниками Гитлера. Но отец Сета специализировался на убийстве лидеров подпольных организаций, защищающих евреев, в то время как отец Сосульки охотился на разведчиков союзников и не один раз просил дать ему шанс попробовать уничтожить Черчилля. Разница была существенная. Расовое уничтожение отвратительно с любой точки зрения. Политическое убийство можно оправдать, если от него зависит безопасность твоей страны.
“Но если политика твоей страны ошибочна? — спрашивал себя Сосулька. — Если ее национальная политика основывается на расовой ненависти? Патриотизм заставляет тебя защищать аморальную страну? Или защита нации всего лишь самозащита? Обманывался ли мой отец?”
Сосулька продолжал наблюдать за человеком, которого ненавидел. Его глаза. Чем больше Сет убивает, тем ярче они становятся.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил Сет.
— У нас полно трупов. И мы ничего не достигли.
— Неправда. — Сет опустил газету. — Мы сузили круг поисков. Теперь понятно, что исчезновение кардинала не связано с террористами.
— Я никогда и не думал, что они связаны.
— Но эту возможность надо было проверить. То, что Хэлловэй поставляет террористам оружие с черного рынка…
— Бог ты мой, что?
— Ты не знал? Так Хэлловэй зарабатывает себе на жизнь. Военное снаряжение.
— Ты хочешь сказать, что все это из-за незаконных поставок оружия?
— И из-за требования кардинала раньше выплатить деньги. Ты, конечно, знал об этом.
— Не спорю. Я думал об этом скорее не как о шантаже, а как о растянувшейся плате за оказанную услугу.
— Ну, многие из нас думали о том, чтобы убить кардинала. С ним расплатились сполна.
— Он оказал нашим отцам услугу.
— Да, в своих собственных интересах. В интересах его церкви. За сорок лет выплата составила целое состояние. Восемь миллионов долларов.
— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Сосулька, — я считаю, это дешево, принимая во внимание те зверства, что они совершили. — И твой отец тоже? — Сосулька встал.
— Мой — нет! Он отделил себя от остальных!
— Правда? Очень жаль, но вынужден разочаровать тебя, — твой отец уничтожил не меньше евреев, чем мой. Они враждовали не из-за евреев, а из-за женщины, из-за твоей матери! Она выбрала твоего отца, а не моего! Я должен был быть тобой! А ты вообще не должен был существовать!
В этот момент Сосулька понял, какой сильной была их ненависть. Он, сдаваясь, поднял руки:
— Это глупый спор. Нам еще предстоит решить массу проблем.
В глазах Сета погас огонь.
— Конечно. И мы все еще не нашли своих отцов, — приложив усилия, он вернул контроль над собой. — В данный момент, — он вздохнул, — на мой взгляд, — он снова вздохнул, — ситуация такова.
Сосулька ждал.
— Мы исключаем теорию Хэлловэя о том, что “Ночь и Туман” — террористическая группировка, которой стало известно то, что было известно кардиналу, и которая похитила кардинала, желая взять в свои руки сеть Хэлловэя по продаже вооружения.
— Согласен, — сказал Сосулька.
— Но исчезновение кардинала связано с исчезновением наших отцов, — продолжал Сет. — “Ночь и Туман” не нашли бы их, если бы не кардинал.
— Снова согласен.
— Их захватили не с целью держать в заложниках ради денег. Остается возможность того, что “Ночь и Туман” делает это по личным причинам… То есть “Ночь и Туман” — израильтяне. Но чтобы получить информацию от кардинала, они должны были проникнуть в систему безопасности католической церкви.
— Я в этом сомневаюсь.
— И я тоже. Это заставляет задуматься.
— Задуматься о чем?
— О том, что напрашивается само собой. Может, кто-нибудь… или какая-нибудь группа… внутри церкви и есть “Ночь и Туман”?
Рыжеволосый наемный убийца скупил все основные европейские, английские и американские газеты, какие только мог найти. Его знаний языков было превосходным. В редких случаях, когда он не мог разобраться сам. Сет обращался к Сосульке за помощью.
— Я знал, что о нас заговорят итальянские газеты, — сказал Сет. — j Предполагал — парижские и лондонские, может быть — афинские или западноберлинские. Но об этом пишут даже в Мадриде. И в Нью-Йорке, и в Вашингтоне.
Сосулька не пытался скрыть скуку и отвращение.
— Признаю, материал не на первой полосе, — сказал Сет. — Я и не предполагал этого.
Газетные статьи в основном были похожи друг на друга. За Римом в Тибре обнаружено тело представителя преступного мира, известного под псевдонимом Медичи. Предполагается, что он был связан с международными террористическими организациями и был убит с помощью передозировки наркотиков. Результаты вскрытия еще не обнародованы. Римская полиция предполагает, что сообщники Медичи, по неустановленным пока причинам, повернулись против него.
Это убийство само по себе не могло привлечь внимание международной прессы. Но следователи задавались вопросом: не связан ли труп в Тибре с сенсационной находкой на вилле в пригороде Рима — девять трупов. Восемь жертв убиты из пистолета, все — охранники. Девятый — представитель преступного мира, известный как Джатто, — был подвергнут пыткам, после чего ему перерезали горло. Подразумевалось, что Джатто имел связи с международным терроризмом, но в последнее время по состоянию здоровья отошел от дел. Не назвавший себя, но надежный источник сообщал, что Медичи, став дилером на черном рынке оружия, занял место Джатто. Убийство обоих вынуждает власти предположить, что война преступных группировок набирает силу и, очевидно, имеет место международное вмешательство.
— Что касается полиции — мы оказали им услугу, — сказал Сет. — Более того, они подозревают не тех, кого надо. Нам не на что жаловаться.
— Но что будет, когда анализ крови Медичи покажет, что он умер от передозировки амитала натрия? — спросил Сосулька. — Полиция соотнесет это с ножевыми ранами на теле Джатто и придет к выводу, что их обоих допрашивали.
— Ну и что? Они никогда не узнают, что это были мы, как не узнают и то, какая нам нужна была информация.
Сосулька был удивлен цветом лица своего компаньона. Как будто Сет, убивая, черпал в этом для себя жизненные соки. Сосульке это действовало на нервы. Для него убийство было профессией, для Сета же, казалось, это было необходимостью. Сосулька никогда никого не убивал, если не был уверен в том, что этот человек — например, диктатор, кокаиновый король или коммунистический двойной агент — заслуживает смерти. Сета же, казалось, если плата была достаточной, совсем не волновало, кого он будет убивать. Если его отец был таким же, как сын. Сосулька не удивлялся тому, что его отец ненавидел этого человека.
Конечно, оба отца были главными наемниками Гитлера. Но отец Сета специализировался на убийстве лидеров подпольных организаций, защищающих евреев, в то время как отец Сосульки охотился на разведчиков союзников и не один раз просил дать ему шанс попробовать уничтожить Черчилля. Разница была существенная. Расовое уничтожение отвратительно с любой точки зрения. Политическое убийство можно оправдать, если от него зависит безопасность твоей страны.
“Но если политика твоей страны ошибочна? — спрашивал себя Сосулька. — Если ее национальная политика основывается на расовой ненависти? Патриотизм заставляет тебя защищать аморальную страну? Или защита нации всего лишь самозащита? Обманывался ли мой отец?”
Сосулька продолжал наблюдать за человеком, которого ненавидел. Его глаза. Чем больше Сет убивает, тем ярче они становятся.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил Сет.
— У нас полно трупов. И мы ничего не достигли.
— Неправда. — Сет опустил газету. — Мы сузили круг поисков. Теперь понятно, что исчезновение кардинала не связано с террористами.
— Я никогда и не думал, что они связаны.
— Но эту возможность надо было проверить. То, что Хэлловэй поставляет террористам оружие с черного рынка…
— Бог ты мой, что?
— Ты не знал? Так Хэлловэй зарабатывает себе на жизнь. Военное снаряжение.
— Ты хочешь сказать, что все это из-за незаконных поставок оружия?
— И из-за требования кардинала раньше выплатить деньги. Ты, конечно, знал об этом.
— Не спорю. Я думал об этом скорее не как о шантаже, а как о растянувшейся плате за оказанную услугу.
— Ну, многие из нас думали о том, чтобы убить кардинала. С ним расплатились сполна.
— Он оказал нашим отцам услугу.
— Да, в своих собственных интересах. В интересах его церкви. За сорок лет выплата составила целое состояние. Восемь миллионов долларов.
— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Сосулька, — я считаю, это дешево, принимая во внимание те зверства, что они совершили. — И твой отец тоже? — Сосулька встал.
— Мой — нет! Он отделил себя от остальных!
— Правда? Очень жаль, но вынужден разочаровать тебя, — твой отец уничтожил не меньше евреев, чем мой. Они враждовали не из-за евреев, а из-за женщины, из-за твоей матери! Она выбрала твоего отца, а не моего! Я должен был быть тобой! А ты вообще не должен был существовать!
В этот момент Сосулька понял, какой сильной была их ненависть. Он, сдаваясь, поднял руки:
— Это глупый спор. Нам еще предстоит решить массу проблем.
В глазах Сета погас огонь.
— Конечно. И мы все еще не нашли своих отцов, — приложив усилия, он вернул контроль над собой. — В данный момент, — он вздохнул, — на мой взгляд, — он снова вздохнул, — ситуация такова.
Сосулька ждал.
— Мы исключаем теорию Хэлловэя о том, что “Ночь и Туман” — террористическая группировка, которой стало известно то, что было известно кардиналу, и которая похитила кардинала, желая взять в свои руки сеть Хэлловэя по продаже вооружения.
— Согласен, — сказал Сосулька.
— Но исчезновение кардинала связано с исчезновением наших отцов, — продолжал Сет. — “Ночь и Туман” не нашли бы их, если бы не кардинал.
— Снова согласен.
— Их захватили не с целью держать в заложниках ради денег. Остается возможность того, что “Ночь и Туман” делает это по личным причинам… То есть “Ночь и Туман” — израильтяне. Но чтобы получить информацию от кардинала, они должны были проникнуть в систему безопасности католической церкви.
— Я в этом сомневаюсь.
— И я тоже. Это заставляет задуматься.
— Задуматься о чем?
— О том, что напрашивается само собой. Может, кто-нибудь… или какая-нибудь группа… внутри церкви и есть “Ночь и Туман”?
Черный священник
1
Цюрих.
В восьми кварталах от реки Лиммат Сол и Эрика прошмыгнули мимо охранников агентства в переулке и вошли в гараж.
Большое помещение, освещение ярче утреннего солнца на улице, безупречный бетонный пол. В гараже стояла только одна машина — “рено”, которым пользовались трое убийц. Команда агентства забрала машину с указанного Солом места — со стоянки возле железнодорожного моста. Над ней работали всю ночь — проверяли отпечатки пальцев, обыскивали, разбирали. Теперь машина превратилась в скелет.
— Эти ребята были готовы к третьей мировой войне, — сказал низкий голос.
Он принадлежал Галлахеру. Сол повернулся. К ним, держа в руках ракетную установку RPG—7, подошел шеф австрийского отделения агентства. Он кивнул на разложенное на полу оружие. Пластиковые бомбы, гранаты, “узи”, “Калашниковы”.
В восьми кварталах от реки Лиммат Сол и Эрика прошмыгнули мимо охранников агентства в переулке и вошли в гараж.
Большое помещение, освещение ярче утреннего солнца на улице, безупречный бетонный пол. В гараже стояла только одна машина — “рено”, которым пользовались трое убийц. Команда агентства забрала машину с указанного Солом места — со стоянки возле железнодорожного моста. Над ней работали всю ночь — проверяли отпечатки пальцев, обыскивали, разбирали. Теперь машина превратилась в скелет.
— Эти ребята были готовы к третьей мировой войне, — сказал низкий голос.
Он принадлежал Галлахеру. Сол повернулся. К ним, держа в руках ракетную установку RPG—7, подошел шеф австрийского отделения агентства. Он кивнул на разложенное на полу оружие. Пластиковые бомбы, гранаты, “узи”, “Калашниковы”.