По счастью, Данила Лошаков, поглощенный своим служебным романом, узнал об этой вылазке слишком поздно, иначе наложил бы лапу минимум на одну треть promotion-продукции. Конечно же, он догадывался, что вряд ли что-то оттуда бесплатно попадет врачам, и долго изводил Андрея каверзными вопросами, не стесняясь задавать их даже в присутствии Краснова и Ненашева. Андрей отвечал на бетоне, что «не понимает, о чем вообще речь». Даже с учетом условий fifty-fifty ему было резоннее сработать с результативным и молчаливым Леонидом, чем с Данилой, болтливым, как попугай, и хвастливым, как петух.
Олегу Краснову в сложившемся междувластии удалось выбить корпоративную поездку в подмосковный пансионат «Сосны». И так удачно сложились обстоятельства (а складывали их сам Олег, Андрей, и Данила), что из сотрудников Эльсинора поехали только мужчины; Олег прихватил своего друга и бывшего коллегу по Биттнеру Семена Драгункина, Данила взял с собой Льва Ремизова, который потащил прицепом свою девушку Полину, Андрей повёз Имоджин и Вадима Второва, который уже переделал все дела, и ему просто некуда было деваться.
Пансионат находился в сосновом бору, на вершине поросшего лесом холма, у подножия которого протекала речка. Здание было построено в духе советского неоклассицизма, с просторными номерами, обставленными добротной чехословацкой мебелью годов 70-80х, спортзалом, бассейном, кинотеатром, и т. д. Возникало ощущение, что время двинулось вспять – вот сейчас ко входу подъедет важная машина ЗИМ, оттуда выйдет Леонид Ильич Брежнев и начнет всех целовать.
К услугам отдыхающих были спортивные площадки, теннисные корты, водные мотоциклы и лодки, километры лесных тропинок с указателями, чтобы не заблудиться, и многое-многое другое – полный список развлечений на самый взыскательный вкус. В советские времена здесь отдыхали только члены ЦК и высшие партийные деятели, это было сверхэлитное место, куда простые смертные не допускались. Пансионат сохранил элитарность и по сей день, и был знаменит тем, что однажды отдыхающий по имени Борис Ельцин упал с моста, переброшенного через ту самую речушку, а газеты потом раструбили, что его сбросили оттуда коммунисты и враги Отечества.
Из всех прибывших только вечно занятый Ненашев не остался до конца, пробыв сутки, он пожелал всем счастливого отдыха, и умчался осваивать офтальмологический рынок. Остальным ничто не помешало отдохнуть за счёт фирмы. Андрей с Имоджин вдвоем днями пропадали то в лесу, то на речке, – он старался уводить её подальше от своих друзей. Ему не хотелось, чтобы его подруга видела, чем они там занимаются, так как она могла бы провести параллель с ним и подумать, что он тоже на такое способен. Устраивать в бане свалки с девушками легкого поведения, например. Но от неё не укрылись некоторые детали. Так, однажды, из Москвы привезли штук пять путан, из которых только одна оказалась вдувабельной, – Драгункин спьяну набрал страхолюдин, от которых мороз по коже, особенно в области гениталий. И парни сосредоточили свое внимание на той самой единственной симпатичной, оказавшейся настолько выносливой, что, обслужив шестерых, она еще два дня зависала с Данилой. Это только на первый взгляд кажется, что жизнь у них малина, на поверку оказывается, что легкое поведение – это тяжелая работа. Её-то, – общую, то есть Данилину девушку, а также некоторых других, заметила Имоджин, кроме того, ребята, хоть и разговаривали между собой по-русски, предмет беседы выдавали характерные интонации, взгляды, и жесты. И всё происходящее она назвала «сообщество оргий». Андрей поспешил откреститься ото всех, и заявил, что главный друг его – это Лев Ремизов, средоточие добропорядочности.
Но от прощального ужина было никак не отвертеться, и, собравшись в баре все вместе, устроили вечеринку. Первый тост (пили молдавский «Брют») подняли за двух присутствующих девушек – Имоджин и Полину.
– Конечно, не Asti под омаров, но тоже неплохо, как считаешь, Имоджин, – лукаво смеясь, произнес Данила, намекая на грандиозные пирушки в Corvinus Kempinski.
Она ничего не ответила – её увлёк беседой Андрей. Тогда Данила заговорил с Евгением из Нижнего Новгорода, но тому было интересно про Asti с омарами, и он попросил конкретизировать произнесенное.
– А-а… – небрежно протянул Данила, – на будапештском трэйнинге зависали мы в шикарном отеле, как он назывался, коллега, кажется, Corvinus…
Андрей проигнорировал вопрос, нарочито громко рассмеявшись – он как раз закончил с анекдотом, и перешел к другой смешной истории. А на Данилу обратили внимание уже многие, в том числе Олег Краснов, от которого Данила тщательно скрывал всё, что происходило в Будапеште, особенно происшествие на Vaci utca – историю знакомства с Имоджин, и махинации с ресторанными счетами.
– Давай-ка, сладкий мой, про Будапешт…
Данила принял заговорщический вид, характерный для подобных моментов, когда специально выбалтывал немного из того, что особенно тщательно скрывал.
Тут раздался громкий голос Семена Драгункина:
– В Гваделупе мы с Ириной заказали лобстеров…
Обхватив двумя руками тарелку, он, помедлив две секунды, отмерил еще два таких диаметра, показывая размер воображаемого лобстера:
– … Она всегда говорила: ракообразные очень полезны для…
В это время Данила, отвечая на слова, затерявшиеся в шуме разговора, говорил Евгению:
– Мы с Концовой напарились в сауне, которая там у нас на первом этаже в бизнес-центре, и поднялись в офис за вещами. Время было девять – мы и не заметили, что уже вечер. Паоло увидел нас, и конечно же, ему стало всё ясно – ну, ты понимаешь, какой у нас был вид, ты понял, да?! Как раз в это время он проходил мимо офиса Онорины, через стеклянную перегородку было видно, как она работает, и Паоло такой говорит: «Look to this woman, guys, бедная Онорина, она остается на работе допоздна, потому что ей совсем не к кому пойти». Ха-ха-ха! Прямо так и сказал!
Евгений в ответ спросил:
– Да? Ничего себе! А как он на вас посмотрел?
– Да он сразу всё понял, что мы не просто так ходили в сауну.
– А ты признался, что вы были в сауне?
– Мы с Концовой были в сауне, но ни разу не зашли в парилку – сам понимаешь, зачем туда ходят… чтобы напарить свой конец. И Паоло ведь не дурак, он сразу догадался, зачем мы туда пошли. Никаких сомнений, коллега, он спалил нас.
– Ах, эти ваши шутки, – рассмеялась Имоджин в ответ на слова, сказанные Андреем ей на ухо, – я никогда не стремилась к самостоятельности! И вообще в Венгрии женщина – это женщина, а не конь с яйцами, и отношение к ней соответствующее. Феминизм у нас не развит.
Скучавший Второв вступил в дискуссию:
– А чем плох феминизм?
– В Америке и во многих европейских странах считают, что браки заключаются не на небесах, а в нотариальной конторе, где четко прописывается регламент семейной жизни, количество половых актов в том числе. Сношения между супругами происходят в присутствии адвокатов, которые следят за тем, чтобы брачный контракт не был нарушен. Считается, что интимная сфера охраняется конституцией, но на мой взгляд, законодательство разрушило интимную жизнь цивилизованных людей. Раньше брачные нормы утверждали при помощи виселицы и побивания камнями, а сейчас при помощи закона. У таких – «цивилизованных» в кавычках – людей не может быть любви.
– Я тоже так считаю, – сказал Второв. – Я – однолюб. У человека может быть только одна любовь – одна-единственная на всю жизнь.
– Правда? Ты тоже так считаешь, Andrew?
– А что я считаю… вариантов много может быть разных. Но в целом Вадим прав – по-настоящему любишь только раз, всё остальное – пустое, лирика. Что называется, материал для чего-то основного. Не знаю, насколько тут уместен пример из биологии. Послушайте: несколько миллионов сперматозоидов раскручивают яйцеклетку – в буквальном смысле слова. Раскручивают и раскачивают. Они расщепляют её оболочку своими ферментами. Но только один проникает вовнутрь и оплодотворяет яйцеклетку – то есть, ему достается плод усилий всего коллектива. Остальные – расходный материал – погибают.
– … Ракообразные оставили свой след… Проползли по многим предметам… – продолжал Драгункин обзор восьминогих членистоногих, – … когда я встречался с одной англичанкой, и она приехала однажды ко мне в Москву улучшить свой русский, вечером мы пошли погулять и я предложил ей по-русски: «Ты хочешь есть? Пойдем ужинать?
Заканчивая свою мысль, Данила важно поднял голову и посмотрел в сторону Евгения:
– … у меня сейчас одни замужние. Мужья перекладывают на меня свой тяжелый ночной труд. Представляешь, коллега, каково мне приходится?! А я нет-нет между делом передергиваю затвор в душике – так, по привычке. Ничего, справляюсь.
Оторвавшись от блюда с люля-кебабом, Краснов спросил Маркелова о состоянии дел в краснодарском филиале МНТК:
– На днях звонил директору. Я так понял, они затарились нашим шовником. Через кого прошла закупка?
Леонид Маркелов опрокинул стопку и сделал вид, что не слышит, а весь поглощен рассказом Драгункина.
– … Какое-то время мы препирались, куда нам пойти, на все мои предложения она отвечала односложно: – «Нет. Я хочу пива. И я хочу рака. Ты напоишь меня пивом? Накормишь меня раком?». Не выдержав, я ответил: – «Пивом напою. Раком накормить не могу, раком могу тебя только трахнуть».
Сказав это, он прикрыл рот ладонью и посмотрел испуганно в сторону Полины. Она вполголоса разговаривала с Лёвой и ничего не слышала. Другая девушка, Имоджин, не понимала по-русски, и Драгункин продолжил свой занимательный рассказ.
– … Она не понимает меня и спрашивает: «Что это значит: «трахнуть»?» Я объясняю ей культурно: «Это значит «to have sex». Лицо её проясняется, она смеется: «Oh, «to fuck», really? А как можно «to fuck» раком?» И я продолжил свой ликбез: «Doggy-style».
Имоджин сказала, что будет ждать Андрея в номере, и ушла. Второв, провожая её взглядом, глубокомысленно произнес, что был бы не прочь жениться на такой – красива, интересна, темпераментна, умна. Гармоничная личность, большая редкость, мазафака.
– Не теряйся, дружище! Учи венгерский!
– Ничего себе! Я думал ты скажешь, что спать с венгеркой непатриотично!
Зная его с детства, Андрей всё же поймался на удочку, на его серьёзный тон, и принялся горячо доказывать:
– А ты знаешь, как она к этому пришла… Опять же, это ничто по сравнению с девчонкой, с которой целовался по подъездам, убегал из кафе, потому что не было денег заплатить, которая знала тебя до того, как ты стал чего-то стоить. Вот это настоящая любовь. Кстати, ещё один пример из биологии…
Отпив шампанского, он рассказал о жизни чаек. Они живут большими группами – супружеская пара не ищет уединения, а неплохо себя чувствует в шумной толпе птичьего базара. Но за удовольствие общаться с себе подобными приходиться платить. Жизнь чайки, как самца, так и самки – проходит в постоянной защите своего гнезда, а заодно и своего партнера от гнусных поползновений холостяков и незамужних девушек. Самка чайки, впрочем, ведет себя безукоризненно и отчаянно защищает клювом и когтями свою честь, да и женатый самец не рвется нарушать святость семейных уз. Но в один прекрасный момент всё меняется. В период размножения то одна, то другая самка вдруг начинает задирать хвостик и оглашать воздух призывными воплями, сзывая к себе самцов со всей округи. И как только те подлетают, развратница отдается им сразу, немедленно – это она, та, за которой её законному супругу пришлось ухаживать чуть ли не неделю, прежде чем она согласилась подпустить его к себе! Самец, конечно, как может, пытается противостоять безобразию, но тщетно – что он способен сделать с парой десятков распаленных захватчиков, копошащихся вокруг бессовестной женщины, которая явно млеет от такого ажиотажа? Орнитологи называют этот феномен «быстрым спариванием» – длится он всего десять-пятнадцать минут, но за это время самка ухитряется вступить в контакт в среднем с семью-десятью самцами. После чего опять ведет добродетельную жизнь – правда, яйца в кладке, за которыми будет ухаживать её муж, вполне могут принадлежать вовсе не ему. Но супругу, кстати, не на что пенять – можно подумать, сам он вел себя лучше, когда нахалка по соседству призывала кавалеров со всей округи на сеанс быстрого спаривания… Биологи относят этот ритуал к «конкуренции спермы» – и полагают, что он необходим, чтобы поддерживать высокую репродуктивную функцию у самцов вида, ведь в конечном счете больше всего детей будет не только у самых крупных и привлекательных самцов, но и у тех, которые могут эффективнее всего размножаться.
– Я, конечно, ценю достижения коллективного труда, – заключил Андрей, – но предпочитаю это делать не дома.
А Драгункин под шум голосов, взрывы смеха и стук серебра по фарфору заканчивал свое повествование:
– … Для неё мои слова оказались настоящим откровением. Она воскликнула: «Doggy-style, really? Но «dog» – это собака, не «рак». «Рак» по-английски – это «crawfish». «Правда? – невозмутимо ответил я. – Странно… Может быть, англоговорящие девочки в основном стоят спокойно во время этого процесса, а русскоязычные стараются двигаться назад?»
Она продолжала гнуть свою линию: «А почему ты не можешь покормить меня раком?»
А я ей терпеливо объясняю: «Потому что, во-первых, говорят «покормить раками», а не «раком». Во-вторых, я не знаю, где можно найти раков в полдвенадцатого». Она: «А «трахнуть раками» значит «to have sex many-many-many times»?» «Нет, – отвечаю я. – To have sex many-many-many times» – это будет «затрахать». «Really?» – спросила она озадаченно. Я промолчал, и всё время, пока длилась пауза, она смотрела на меня с восхищением, потом сказала: «За-тра-хать! Какой у вас все-таки поэтичный язык! Так ты напоишь меня пивом?» «Sure, – ответил я. – One thing you should promise. You will not drink it doggy-style». (Конечно. Но ты должна пообещать, что не будешь пить его раком – англ.) «Клянусь», – ответила она с абсолютно серьезным лицом.
– Ха-ха-ха!
– Хи-хи-хи! Драгункин всегда рассмешит!
Утром она призналась Андрею, что познала вместе с ним бездну наслаждений, соприкасающихся с мукой.
Глава 21
Глава 22
Олегу Краснову в сложившемся междувластии удалось выбить корпоративную поездку в подмосковный пансионат «Сосны». И так удачно сложились обстоятельства (а складывали их сам Олег, Андрей, и Данила), что из сотрудников Эльсинора поехали только мужчины; Олег прихватил своего друга и бывшего коллегу по Биттнеру Семена Драгункина, Данила взял с собой Льва Ремизова, который потащил прицепом свою девушку Полину, Андрей повёз Имоджин и Вадима Второва, который уже переделал все дела, и ему просто некуда было деваться.
Пансионат находился в сосновом бору, на вершине поросшего лесом холма, у подножия которого протекала речка. Здание было построено в духе советского неоклассицизма, с просторными номерами, обставленными добротной чехословацкой мебелью годов 70-80х, спортзалом, бассейном, кинотеатром, и т. д. Возникало ощущение, что время двинулось вспять – вот сейчас ко входу подъедет важная машина ЗИМ, оттуда выйдет Леонид Ильич Брежнев и начнет всех целовать.
К услугам отдыхающих были спортивные площадки, теннисные корты, водные мотоциклы и лодки, километры лесных тропинок с указателями, чтобы не заблудиться, и многое-многое другое – полный список развлечений на самый взыскательный вкус. В советские времена здесь отдыхали только члены ЦК и высшие партийные деятели, это было сверхэлитное место, куда простые смертные не допускались. Пансионат сохранил элитарность и по сей день, и был знаменит тем, что однажды отдыхающий по имени Борис Ельцин упал с моста, переброшенного через ту самую речушку, а газеты потом раструбили, что его сбросили оттуда коммунисты и враги Отечества.
Из всех прибывших только вечно занятый Ненашев не остался до конца, пробыв сутки, он пожелал всем счастливого отдыха, и умчался осваивать офтальмологический рынок. Остальным ничто не помешало отдохнуть за счёт фирмы. Андрей с Имоджин вдвоем днями пропадали то в лесу, то на речке, – он старался уводить её подальше от своих друзей. Ему не хотелось, чтобы его подруга видела, чем они там занимаются, так как она могла бы провести параллель с ним и подумать, что он тоже на такое способен. Устраивать в бане свалки с девушками легкого поведения, например. Но от неё не укрылись некоторые детали. Так, однажды, из Москвы привезли штук пять путан, из которых только одна оказалась вдувабельной, – Драгункин спьяну набрал страхолюдин, от которых мороз по коже, особенно в области гениталий. И парни сосредоточили свое внимание на той самой единственной симпатичной, оказавшейся настолько выносливой, что, обслужив шестерых, она еще два дня зависала с Данилой. Это только на первый взгляд кажется, что жизнь у них малина, на поверку оказывается, что легкое поведение – это тяжелая работа. Её-то, – общую, то есть Данилину девушку, а также некоторых других, заметила Имоджин, кроме того, ребята, хоть и разговаривали между собой по-русски, предмет беседы выдавали характерные интонации, взгляды, и жесты. И всё происходящее она назвала «сообщество оргий». Андрей поспешил откреститься ото всех, и заявил, что главный друг его – это Лев Ремизов, средоточие добропорядочности.
Но от прощального ужина было никак не отвертеться, и, собравшись в баре все вместе, устроили вечеринку. Первый тост (пили молдавский «Брют») подняли за двух присутствующих девушек – Имоджин и Полину.
– Конечно, не Asti под омаров, но тоже неплохо, как считаешь, Имоджин, – лукаво смеясь, произнес Данила, намекая на грандиозные пирушки в Corvinus Kempinski.
Она ничего не ответила – её увлёк беседой Андрей. Тогда Данила заговорил с Евгением из Нижнего Новгорода, но тому было интересно про Asti с омарами, и он попросил конкретизировать произнесенное.
– А-а… – небрежно протянул Данила, – на будапештском трэйнинге зависали мы в шикарном отеле, как он назывался, коллега, кажется, Corvinus…
Андрей проигнорировал вопрос, нарочито громко рассмеявшись – он как раз закончил с анекдотом, и перешел к другой смешной истории. А на Данилу обратили внимание уже многие, в том числе Олег Краснов, от которого Данила тщательно скрывал всё, что происходило в Будапеште, особенно происшествие на Vaci utca – историю знакомства с Имоджин, и махинации с ресторанными счетами.
– Давай-ка, сладкий мой, про Будапешт…
Данила принял заговорщический вид, характерный для подобных моментов, когда специально выбалтывал немного из того, что особенно тщательно скрывал.
Тут раздался громкий голос Семена Драгункина:
– В Гваделупе мы с Ириной заказали лобстеров…
Обхватив двумя руками тарелку, он, помедлив две секунды, отмерил еще два таких диаметра, показывая размер воображаемого лобстера:
– … Она всегда говорила: ракообразные очень полезны для…
В это время Данила, отвечая на слова, затерявшиеся в шуме разговора, говорил Евгению:
– Мы с Концовой напарились в сауне, которая там у нас на первом этаже в бизнес-центре, и поднялись в офис за вещами. Время было девять – мы и не заметили, что уже вечер. Паоло увидел нас, и конечно же, ему стало всё ясно – ну, ты понимаешь, какой у нас был вид, ты понял, да?! Как раз в это время он проходил мимо офиса Онорины, через стеклянную перегородку было видно, как она работает, и Паоло такой говорит: «Look to this woman, guys, бедная Онорина, она остается на работе допоздна, потому что ей совсем не к кому пойти». Ха-ха-ха! Прямо так и сказал!
Евгений в ответ спросил:
– Да? Ничего себе! А как он на вас посмотрел?
– Да он сразу всё понял, что мы не просто так ходили в сауну.
– А ты признался, что вы были в сауне?
– Мы с Концовой были в сауне, но ни разу не зашли в парилку – сам понимаешь, зачем туда ходят… чтобы напарить свой конец. И Паоло ведь не дурак, он сразу догадался, зачем мы туда пошли. Никаких сомнений, коллега, он спалил нас.
– Ах, эти ваши шутки, – рассмеялась Имоджин в ответ на слова, сказанные Андреем ей на ухо, – я никогда не стремилась к самостоятельности! И вообще в Венгрии женщина – это женщина, а не конь с яйцами, и отношение к ней соответствующее. Феминизм у нас не развит.
Скучавший Второв вступил в дискуссию:
– А чем плох феминизм?
– В Америке и во многих европейских странах считают, что браки заключаются не на небесах, а в нотариальной конторе, где четко прописывается регламент семейной жизни, количество половых актов в том числе. Сношения между супругами происходят в присутствии адвокатов, которые следят за тем, чтобы брачный контракт не был нарушен. Считается, что интимная сфера охраняется конституцией, но на мой взгляд, законодательство разрушило интимную жизнь цивилизованных людей. Раньше брачные нормы утверждали при помощи виселицы и побивания камнями, а сейчас при помощи закона. У таких – «цивилизованных» в кавычках – людей не может быть любви.
– Я тоже так считаю, – сказал Второв. – Я – однолюб. У человека может быть только одна любовь – одна-единственная на всю жизнь.
– Правда? Ты тоже так считаешь, Andrew?
– А что я считаю… вариантов много может быть разных. Но в целом Вадим прав – по-настоящему любишь только раз, всё остальное – пустое, лирика. Что называется, материал для чего-то основного. Не знаю, насколько тут уместен пример из биологии. Послушайте: несколько миллионов сперматозоидов раскручивают яйцеклетку – в буквальном смысле слова. Раскручивают и раскачивают. Они расщепляют её оболочку своими ферментами. Но только один проникает вовнутрь и оплодотворяет яйцеклетку – то есть, ему достается плод усилий всего коллектива. Остальные – расходный материал – погибают.
– … Ракообразные оставили свой след… Проползли по многим предметам… – продолжал Драгункин обзор восьминогих членистоногих, – … когда я встречался с одной англичанкой, и она приехала однажды ко мне в Москву улучшить свой русский, вечером мы пошли погулять и я предложил ей по-русски: «Ты хочешь есть? Пойдем ужинать?
Заканчивая свою мысль, Данила важно поднял голову и посмотрел в сторону Евгения:
– … у меня сейчас одни замужние. Мужья перекладывают на меня свой тяжелый ночной труд. Представляешь, коллега, каково мне приходится?! А я нет-нет между делом передергиваю затвор в душике – так, по привычке. Ничего, справляюсь.
Оторвавшись от блюда с люля-кебабом, Краснов спросил Маркелова о состоянии дел в краснодарском филиале МНТК:
– На днях звонил директору. Я так понял, они затарились нашим шовником. Через кого прошла закупка?
Леонид Маркелов опрокинул стопку и сделал вид, что не слышит, а весь поглощен рассказом Драгункина.
– … Какое-то время мы препирались, куда нам пойти, на все мои предложения она отвечала односложно: – «Нет. Я хочу пива. И я хочу рака. Ты напоишь меня пивом? Накормишь меня раком?». Не выдержав, я ответил: – «Пивом напою. Раком накормить не могу, раком могу тебя только трахнуть».
Сказав это, он прикрыл рот ладонью и посмотрел испуганно в сторону Полины. Она вполголоса разговаривала с Лёвой и ничего не слышала. Другая девушка, Имоджин, не понимала по-русски, и Драгункин продолжил свой занимательный рассказ.
– … Она не понимает меня и спрашивает: «Что это значит: «трахнуть»?» Я объясняю ей культурно: «Это значит «to have sex». Лицо её проясняется, она смеется: «Oh, «to fuck», really? А как можно «to fuck» раком?» И я продолжил свой ликбез: «Doggy-style».
Имоджин сказала, что будет ждать Андрея в номере, и ушла. Второв, провожая её взглядом, глубокомысленно произнес, что был бы не прочь жениться на такой – красива, интересна, темпераментна, умна. Гармоничная личность, большая редкость, мазафака.
– Не теряйся, дружище! Учи венгерский!
– Ничего себе! Я думал ты скажешь, что спать с венгеркой непатриотично!
Зная его с детства, Андрей всё же поймался на удочку, на его серьёзный тон, и принялся горячо доказывать:
– А ты знаешь, как она к этому пришла… Опять же, это ничто по сравнению с девчонкой, с которой целовался по подъездам, убегал из кафе, потому что не было денег заплатить, которая знала тебя до того, как ты стал чего-то стоить. Вот это настоящая любовь. Кстати, ещё один пример из биологии…
Отпив шампанского, он рассказал о жизни чаек. Они живут большими группами – супружеская пара не ищет уединения, а неплохо себя чувствует в шумной толпе птичьего базара. Но за удовольствие общаться с себе подобными приходиться платить. Жизнь чайки, как самца, так и самки – проходит в постоянной защите своего гнезда, а заодно и своего партнера от гнусных поползновений холостяков и незамужних девушек. Самка чайки, впрочем, ведет себя безукоризненно и отчаянно защищает клювом и когтями свою честь, да и женатый самец не рвется нарушать святость семейных уз. Но в один прекрасный момент всё меняется. В период размножения то одна, то другая самка вдруг начинает задирать хвостик и оглашать воздух призывными воплями, сзывая к себе самцов со всей округи. И как только те подлетают, развратница отдается им сразу, немедленно – это она, та, за которой её законному супругу пришлось ухаживать чуть ли не неделю, прежде чем она согласилась подпустить его к себе! Самец, конечно, как может, пытается противостоять безобразию, но тщетно – что он способен сделать с парой десятков распаленных захватчиков, копошащихся вокруг бессовестной женщины, которая явно млеет от такого ажиотажа? Орнитологи называют этот феномен «быстрым спариванием» – длится он всего десять-пятнадцать минут, но за это время самка ухитряется вступить в контакт в среднем с семью-десятью самцами. После чего опять ведет добродетельную жизнь – правда, яйца в кладке, за которыми будет ухаживать её муж, вполне могут принадлежать вовсе не ему. Но супругу, кстати, не на что пенять – можно подумать, сам он вел себя лучше, когда нахалка по соседству призывала кавалеров со всей округи на сеанс быстрого спаривания… Биологи относят этот ритуал к «конкуренции спермы» – и полагают, что он необходим, чтобы поддерживать высокую репродуктивную функцию у самцов вида, ведь в конечном счете больше всего детей будет не только у самых крупных и привлекательных самцов, но и у тех, которые могут эффективнее всего размножаться.
– Я, конечно, ценю достижения коллективного труда, – заключил Андрей, – но предпочитаю это делать не дома.
А Драгункин под шум голосов, взрывы смеха и стук серебра по фарфору заканчивал свое повествование:
– … Для неё мои слова оказались настоящим откровением. Она воскликнула: «Doggy-style, really? Но «dog» – это собака, не «рак». «Рак» по-английски – это «crawfish». «Правда? – невозмутимо ответил я. – Странно… Может быть, англоговорящие девочки в основном стоят спокойно во время этого процесса, а русскоязычные стараются двигаться назад?»
Она продолжала гнуть свою линию: «А почему ты не можешь покормить меня раком?»
А я ей терпеливо объясняю: «Потому что, во-первых, говорят «покормить раками», а не «раком». Во-вторых, я не знаю, где можно найти раков в полдвенадцатого». Она: «А «трахнуть раками» значит «to have sex many-many-many times»?» «Нет, – отвечаю я. – To have sex many-many-many times» – это будет «затрахать». «Really?» – спросила она озадаченно. Я промолчал, и всё время, пока длилась пауза, она смотрела на меня с восхищением, потом сказала: «За-тра-хать! Какой у вас все-таки поэтичный язык! Так ты напоишь меня пивом?» «Sure, – ответил я. – One thing you should promise. You will not drink it doggy-style». (Конечно. Но ты должна пообещать, что не будешь пить его раком – англ.) «Клянусь», – ответила она с абсолютно серьезным лицом.
– Ха-ха-ха!
– Хи-хи-хи! Драгункин всегда рассмешит!
* * *
Андрей незаметно покинул бар и поднялся в номер. Имоджин стояла у окна в одной ночной рубашке, и лунный свет стекал млечными каплями с её обнаженных плеч. Не включая свет, Андрей подошёл к ней, взял на руки, и отнес на кровать. Среди сладкого шепота он услышал самые нежные прозвища, слетавшие с её губ, потом она умолкла и стала осыпать поцелуями, тайну которых знала только она одна, и перед которыми поцелуи всех женщин мира показались бы пресными. Близость её после всех этих биологических бесед довела его страсть до предела. Упругое тело Имоджин, гибкие в своем буйстве движения держали его в плену, требовали, сулили и были достойны самых пламенных ласк.Утром она призналась Андрею, что познала вместе с ним бездну наслаждений, соприкасающихся с мукой.
Глава 21
«Народ не любит ни учиться, ни работать. И презрение к низшему – мощный двигатель всякого соревнования и основа иерархии».
Набрасывая эти и подобные им сентенции в одну кучу вместе с примерами недобросовестности подчиненных, Калистрат Кодряну, администратор, коврожрец, мастер метких сравнений и неоспоримых истин, пытался переложить на работников вину за сложившуюся ситуацию на фирме. Смехотворные цифры продаж шовного материала; казахская зубная паста, которую с трудом растаможили, заплатив при этом множество штрафов, и осевшая мертвым грузом на складе; отсутствие планов и отчетов. Зато все усвоили туго, что раз в месяц нужно подходить к кормушке и протягивать руку. В своём шестидесятническом кримпленовом костюмчике администратор являл собой хрестоматийный типаж жулика из старого кино.
– Это твои люди, ты ими рулишь, – сказал Андрей. – Если они вдруг стали плохими, значит…
И мысленно прибавил: «Самый х**вый из них ты, коврожрец».
Вытаращив глаза, Кодряну некоторое время молчал, задумавшись, потом ответил:
– Это не мои люди, ты сам их набирал.
И широко развел руками – мол, ничего тут не поделаешь. Андрей принялся возражать: эти люди вполне адекватные, на прежней работе, при хорошей организации труда у них были отличные показатели, и нынешние результаты – прямое следствие…
– А чем у нас Штейн занимается? – вдруг спросил Кодряну, прервав Андрея на полуслове. – Почему так мало продаёт?
– При чем тут он? Штейн – это Штейн, отдел продаж – это отдел продаж. Одно без другого запросто может существовать…
Кодряну, видимо, считал себя если не тенью шефа, другом семьи, то, по крайней мере, чем-то вроде верховного везира, который останется при своих интересах в любом случае. Поняв намёк, он употребил немало лести, чтобы отвести от себя угрозу. Сказал, что лично займется продажами, а при отсутствии результатов уволит менеджеров, и будет работать за всех – и за руководителя, и за отдел продаж. Не уточнил, правда, кем собирается руководить, когда всех уволит.
Андрей понял, что дело непростое. Его вдруг осенило даже, в чем корень беды. С самого начала не «администратор» у него, а он у «администратора» находился в повиновении. Строя дурачка, Кодряну возил Андрея на таможню, в больницы к клиентам, – всячески вовлекал в рабочий процесс и демонстрировал, как всё сложно и многотрудно. А когда с него спрашивали результат, говорил: «Ну ты же сам всё видел». И хозяин, которому навязали комплекс вины за плохие условия труда, был вынужден не только платить за неудовлетворительную работу, но ещё и «занимать» сотрудников.
Поняв это, Андрей решил скинуть со своей спины ленивую обезьяну.
– Вот что, Ваше Ворсейшество Гелиос Кодряныч: я больше не буду вникать в это дерьмо. Работу построим так: я даю задание, ты выполняешь, а в определенные дни отчитываешься.
Андрей уже не скрывал раздражения и сожалел, что послушал мать и взял на работу старое облезлое чучело, из которого можно было выбить три горы пыли.
– Я не буду выслушивать жалобы, не буду понимать и успокаивать. Все свои трудности ты сам придумал, и самая большая трудность – это ты. Я уезжаю отдыхать в Италию, а ты остаешься тут пиздячить, отрабатывать список дел, который я напишу и не буду – слышишь! не буду обсуждать с тобой эти дела, чтобы ты своим нытьем заставил меня отказаться от составленного плана. Тупо оставлю на столе листок, а когда приеду, отдохнувший и загоревший, то напротив каждого пункта должна будет стоять галочка «выполнено».
И, будто не замечая озадаченности Его Ворсейшества, Андрей стал описывать предстоящую поездку – недельный тур по городам: Рим, Ватикан, Венеция, Флоренция, Сиена, Сан-Марино, Сан-Джиминьяно, Сан-Ремо, Неаполь, Помпеи; а затем отдых на Венецианской Ривьере, в Лидо-ди-Эзоло, красота…
Кодряну пожалился маме Андрея, как своей, и она вечером спросила сына вечером по телефону, разумно ли ехать в дорогостоящий тур, когда на фирме такая задница. Андрей попытался поговорить с ней на понятном ей языке. «Послушай, мама, задница в голове у этого клоуна, а не на фирме, и тем более, не у меня. У меня всё в порядке – и с головой, и на работе». – «Но пойми, Андрей, Калистрат хочет тебе помочь, он даже готов был урезать себе зарплату, но в условиях, когда ты спускаешь столько денег на развлечения…» – «Это плохая привычка – заглядывать в чужой карман, мама. Она убьёт его раньше, чем моль побьет его старый пиджак».
Ещё была одна проблема, и решить её оказалось так же сложно, как выработать с женщиной единый подход к проблеме расходов. Реваз так и не вернул двадцать семь тысяч долларов, – сразу после займа у него начались трудности, и Андрей, соответственно, не расплатился с Атиконом за товар. Директор Атикона неоднократно звонил в представительство «Эльсинор Фармасьютикалз» и жаловался на Совинком. В своих жалобах он зашел так далеко, что охарактеризовал действия волгоградского сотрудника как «воровство на доверии». Джон Смит, новый глава представительства, недавно вступил в должность, и был целиком поглощён приёмом дел от Онорины Ларивьер, прежней главы, и переездом головного офиса из Петербурга в Москву. Джон, в прошлом году закончивший Гарвард, не скрывал, что приехал в Россию набраться управленческого опыта. На родине никто бы не доверил вчерашнему выпускнику руководить представительством крупной международной компании. Здесь же такая возможность представилась, глупо ею не воспользоваться.
К счастью для Андрея, Смит оказался человеком вязким, излишне обстоятельным, и был способен делать в единицу времени одно только дело. Краснов, при котором началась эта долговая история, сразу понял, что его подчиненный как-то замешан в ней, но, испытывая личные симпатии к Андрею, спустил всё на тормозах, и предоставил разбираться в ней Ненашеву, своему преемнику. Тот, в свою очередь, занятый своими многочисленными делами, также оставил жалобу «Атикона» без внимания. Но по приезду в Волгоград вспомнил об этом, и учинил допрос. Уже в аэропорту он начал задавать вопросы, касающиеся задолженности и заявил, что первым делом необходимо наведаться в Совинком и переговорить с его руководством. Там были все предупреждены, как себя нужно вести, но это был аварийный вариант. Ненашев умный парень и сразу бы обо всём догадался, поэтому надо было обойтись без визитов.
Пока ехали, Андрей расписывал, что сделано в плане взыскания долга.
– … посылал письма, ездил разговоры разговаривать, угрожал судом. Недобросовестные плательщики, надо же, какие нехорошие люди, но, ничего, разберемся…
Ненашев понимающе кивал: «Да, конечно…» Когда доехали до Самарского разъезда, он сказал на светофоре: «О, тут до МНТК рукой подать! Поехали сначала туда». Ругнувшись на Совинком, мол, руки чешутся надрать их как следует, Андрей послушно повернул влево.
Ненашев привёз Кошелеву долгожданный набор хирургических инструментов Буратто, и заведующий оперблоком по такому случаю достал бутылку коньяка из шкафа, набитого коробками шовного материала «Джонсон и Джонсон», вынул три рюмки из тумбочки, забитой тем же самым, и всем разлил. Он продержал гостей у себя больше двух часов – пока не кончился коньяк и новости у Николая Ненашева. Потом были визиты к другим врачам, директор филиала принял уже в конце рабочего дня.
Вечером, в ресторане «Волгоград», за ужином, Ненашев принялся расспрашивать о других клиентах. Оказалось, что единственного стоящего клиента уже посетили, тогда руководитель хирургического отдела стал выяснять, что интересного есть в ближайших городах – Астрахани и Саратове. Представился шанс отвлечь внимание шефа от опасной темы, и Андрей им воспользовался, принявшись увлеченно рассказывать про доктора Крутого, главного врача саратовской областной офтальмологической клиники. Это был старинный клиент «Монолита», ненашевской фирмы, и, находясь так близко, грех было не поехать к нему. И Ненашев принял решение: «Выезжаем рано утром в Саратов».
События развивались в благоприятном направлении. Доктор Крутой тоже так просто не смог отпустить гостей, не в его это правилах. У него был крохотный кабинетик, половину которого занимал огромный стол, из кабинета дверь вела в большую заднюю комнату, в которой длинный обеденный стол смотрелся как-то по-сиротски, и оставалось еще место для танцев и выгула собаки, ещё в этих покоях имелась уютная спаленка, туалет, и ванная комната. Помещение использовалось еще и как собачья конура – там жил ротвейлер Тоби. В этих апартаментах, под присмотром Тоби, и фактурной сексапилки – старшей операционной сестры, с которой жил главврач, Андрей с Николаем Ненашевым просидели два дня. Крутой их усиленно потчевал водкой, чтобы представители Эльсинора не уехали к его конкуренту в городскую глазную клинику. Не выпускал и в отделения – все контакты только в его присутствии. Таковы были его правила. Изредка удавалось выйти на улицу подышать свежим воздухом и полюбоваться красивой природой (больница находилась за городом). На третьи сутки Ненашев взвыл. Он руководил продажами по всей России, и уже просто не имел возможности долее находиться в этом регионе, и был вынужден, не возвращаясь в Волгоград, вылететь из Саратова обратно в Москву. В аэропорту, подводя итоги поездки, он коснулся проблемы тридцатитысячного долга, сказав:
– … Краснов, «молодец», оставил мне свои хвосты. Так не делается, пусть сам разбирается со своими проблемами. У меня и так дел по горло. Но ты тоже не затягивай – Паоло… если узнает…
И многозначительно посмотрел на Андрея. Да, великий и ужасный «дон Альбертинелли» был не тем человеком, которому можно скармливать истории о «недобросовестных ребятах». Андрей заверил шефа, что непременно решит вопрос – до того, как об этом узнает area-manager.
Набрасывая эти и подобные им сентенции в одну кучу вместе с примерами недобросовестности подчиненных, Калистрат Кодряну, администратор, коврожрец, мастер метких сравнений и неоспоримых истин, пытался переложить на работников вину за сложившуюся ситуацию на фирме. Смехотворные цифры продаж шовного материала; казахская зубная паста, которую с трудом растаможили, заплатив при этом множество штрафов, и осевшая мертвым грузом на складе; отсутствие планов и отчетов. Зато все усвоили туго, что раз в месяц нужно подходить к кормушке и протягивать руку. В своём шестидесятническом кримпленовом костюмчике администратор являл собой хрестоматийный типаж жулика из старого кино.
– Это твои люди, ты ими рулишь, – сказал Андрей. – Если они вдруг стали плохими, значит…
И мысленно прибавил: «Самый х**вый из них ты, коврожрец».
Вытаращив глаза, Кодряну некоторое время молчал, задумавшись, потом ответил:
– Это не мои люди, ты сам их набирал.
И широко развел руками – мол, ничего тут не поделаешь. Андрей принялся возражать: эти люди вполне адекватные, на прежней работе, при хорошей организации труда у них были отличные показатели, и нынешние результаты – прямое следствие…
– А чем у нас Штейн занимается? – вдруг спросил Кодряну, прервав Андрея на полуслове. – Почему так мало продаёт?
– При чем тут он? Штейн – это Штейн, отдел продаж – это отдел продаж. Одно без другого запросто может существовать…
Кодряну, видимо, считал себя если не тенью шефа, другом семьи, то, по крайней мере, чем-то вроде верховного везира, который останется при своих интересах в любом случае. Поняв намёк, он употребил немало лести, чтобы отвести от себя угрозу. Сказал, что лично займется продажами, а при отсутствии результатов уволит менеджеров, и будет работать за всех – и за руководителя, и за отдел продаж. Не уточнил, правда, кем собирается руководить, когда всех уволит.
Андрей понял, что дело непростое. Его вдруг осенило даже, в чем корень беды. С самого начала не «администратор» у него, а он у «администратора» находился в повиновении. Строя дурачка, Кодряну возил Андрея на таможню, в больницы к клиентам, – всячески вовлекал в рабочий процесс и демонстрировал, как всё сложно и многотрудно. А когда с него спрашивали результат, говорил: «Ну ты же сам всё видел». И хозяин, которому навязали комплекс вины за плохие условия труда, был вынужден не только платить за неудовлетворительную работу, но ещё и «занимать» сотрудников.
Поняв это, Андрей решил скинуть со своей спины ленивую обезьяну.
– Вот что, Ваше Ворсейшество Гелиос Кодряныч: я больше не буду вникать в это дерьмо. Работу построим так: я даю задание, ты выполняешь, а в определенные дни отчитываешься.
Андрей уже не скрывал раздражения и сожалел, что послушал мать и взял на работу старое облезлое чучело, из которого можно было выбить три горы пыли.
– Я не буду выслушивать жалобы, не буду понимать и успокаивать. Все свои трудности ты сам придумал, и самая большая трудность – это ты. Я уезжаю отдыхать в Италию, а ты остаешься тут пиздячить, отрабатывать список дел, который я напишу и не буду – слышишь! не буду обсуждать с тобой эти дела, чтобы ты своим нытьем заставил меня отказаться от составленного плана. Тупо оставлю на столе листок, а когда приеду, отдохнувший и загоревший, то напротив каждого пункта должна будет стоять галочка «выполнено».
И, будто не замечая озадаченности Его Ворсейшества, Андрей стал описывать предстоящую поездку – недельный тур по городам: Рим, Ватикан, Венеция, Флоренция, Сиена, Сан-Марино, Сан-Джиминьяно, Сан-Ремо, Неаполь, Помпеи; а затем отдых на Венецианской Ривьере, в Лидо-ди-Эзоло, красота…
Кодряну пожалился маме Андрея, как своей, и она вечером спросила сына вечером по телефону, разумно ли ехать в дорогостоящий тур, когда на фирме такая задница. Андрей попытался поговорить с ней на понятном ей языке. «Послушай, мама, задница в голове у этого клоуна, а не на фирме, и тем более, не у меня. У меня всё в порядке – и с головой, и на работе». – «Но пойми, Андрей, Калистрат хочет тебе помочь, он даже готов был урезать себе зарплату, но в условиях, когда ты спускаешь столько денег на развлечения…» – «Это плохая привычка – заглядывать в чужой карман, мама. Она убьёт его раньше, чем моль побьет его старый пиджак».
Ещё была одна проблема, и решить её оказалось так же сложно, как выработать с женщиной единый подход к проблеме расходов. Реваз так и не вернул двадцать семь тысяч долларов, – сразу после займа у него начались трудности, и Андрей, соответственно, не расплатился с Атиконом за товар. Директор Атикона неоднократно звонил в представительство «Эльсинор Фармасьютикалз» и жаловался на Совинком. В своих жалобах он зашел так далеко, что охарактеризовал действия волгоградского сотрудника как «воровство на доверии». Джон Смит, новый глава представительства, недавно вступил в должность, и был целиком поглощён приёмом дел от Онорины Ларивьер, прежней главы, и переездом головного офиса из Петербурга в Москву. Джон, в прошлом году закончивший Гарвард, не скрывал, что приехал в Россию набраться управленческого опыта. На родине никто бы не доверил вчерашнему выпускнику руководить представительством крупной международной компании. Здесь же такая возможность представилась, глупо ею не воспользоваться.
К счастью для Андрея, Смит оказался человеком вязким, излишне обстоятельным, и был способен делать в единицу времени одно только дело. Краснов, при котором началась эта долговая история, сразу понял, что его подчиненный как-то замешан в ней, но, испытывая личные симпатии к Андрею, спустил всё на тормозах, и предоставил разбираться в ней Ненашеву, своему преемнику. Тот, в свою очередь, занятый своими многочисленными делами, также оставил жалобу «Атикона» без внимания. Но по приезду в Волгоград вспомнил об этом, и учинил допрос. Уже в аэропорту он начал задавать вопросы, касающиеся задолженности и заявил, что первым делом необходимо наведаться в Совинком и переговорить с его руководством. Там были все предупреждены, как себя нужно вести, но это был аварийный вариант. Ненашев умный парень и сразу бы обо всём догадался, поэтому надо было обойтись без визитов.
Пока ехали, Андрей расписывал, что сделано в плане взыскания долга.
– … посылал письма, ездил разговоры разговаривать, угрожал судом. Недобросовестные плательщики, надо же, какие нехорошие люди, но, ничего, разберемся…
Ненашев понимающе кивал: «Да, конечно…» Когда доехали до Самарского разъезда, он сказал на светофоре: «О, тут до МНТК рукой подать! Поехали сначала туда». Ругнувшись на Совинком, мол, руки чешутся надрать их как следует, Андрей послушно повернул влево.
Ненашев привёз Кошелеву долгожданный набор хирургических инструментов Буратто, и заведующий оперблоком по такому случаю достал бутылку коньяка из шкафа, набитого коробками шовного материала «Джонсон и Джонсон», вынул три рюмки из тумбочки, забитой тем же самым, и всем разлил. Он продержал гостей у себя больше двух часов – пока не кончился коньяк и новости у Николая Ненашева. Потом были визиты к другим врачам, директор филиала принял уже в конце рабочего дня.
Вечером, в ресторане «Волгоград», за ужином, Ненашев принялся расспрашивать о других клиентах. Оказалось, что единственного стоящего клиента уже посетили, тогда руководитель хирургического отдела стал выяснять, что интересного есть в ближайших городах – Астрахани и Саратове. Представился шанс отвлечь внимание шефа от опасной темы, и Андрей им воспользовался, принявшись увлеченно рассказывать про доктора Крутого, главного врача саратовской областной офтальмологической клиники. Это был старинный клиент «Монолита», ненашевской фирмы, и, находясь так близко, грех было не поехать к нему. И Ненашев принял решение: «Выезжаем рано утром в Саратов».
События развивались в благоприятном направлении. Доктор Крутой тоже так просто не смог отпустить гостей, не в его это правилах. У него был крохотный кабинетик, половину которого занимал огромный стол, из кабинета дверь вела в большую заднюю комнату, в которой длинный обеденный стол смотрелся как-то по-сиротски, и оставалось еще место для танцев и выгула собаки, ещё в этих покоях имелась уютная спаленка, туалет, и ванная комната. Помещение использовалось еще и как собачья конура – там жил ротвейлер Тоби. В этих апартаментах, под присмотром Тоби, и фактурной сексапилки – старшей операционной сестры, с которой жил главврач, Андрей с Николаем Ненашевым просидели два дня. Крутой их усиленно потчевал водкой, чтобы представители Эльсинора не уехали к его конкуренту в городскую глазную клинику. Не выпускал и в отделения – все контакты только в его присутствии. Таковы были его правила. Изредка удавалось выйти на улицу подышать свежим воздухом и полюбоваться красивой природой (больница находилась за городом). На третьи сутки Ненашев взвыл. Он руководил продажами по всей России, и уже просто не имел возможности долее находиться в этом регионе, и был вынужден, не возвращаясь в Волгоград, вылететь из Саратова обратно в Москву. В аэропорту, подводя итоги поездки, он коснулся проблемы тридцатитысячного долга, сказав:
– … Краснов, «молодец», оставил мне свои хвосты. Так не делается, пусть сам разбирается со своими проблемами. У меня и так дел по горло. Но ты тоже не затягивай – Паоло… если узнает…
И многозначительно посмотрел на Андрея. Да, великий и ужасный «дон Альбертинелли» был не тем человеком, которому можно скармливать истории о «недобросовестных ребятах». Андрей заверил шефа, что непременно решит вопрос – до того, как об этом узнает area-manager.
Глава 22
Мариам обратила внимание Андрея на то, что когда они попадают в помещение с работающим телевизором – будь то холл гостиницы, бар, или магазин – на всех экранах одно и то же: Россия. О чем говорится, не понять, но, судя по всему, что-то серьёзное.
Она позвонила матери, и та сообщила, что в России кризис и дефолт. И посоветовала сильно не тратиться, экономить валюту, так как доллар подорожал в пять раз, и стоит теперь около тридцати рублей.
Она позвонила матери, и та сообщила, что в России кризис и дефолт. И посоветовала сильно не тратиться, экономить валюту, так как доллар подорожал в пять раз, и стоит теперь около тридцати рублей.