Федор Московцев
M&D
Глава 1
Волгоград
Конец августа 1997
Не дойдя двух шагов до машины, Арина почувствовала головокружение. На мгновение что-то похожее на свет мелькнуло в её глазах. И, точно от подземного толчка, она пошатнулась и, потеряв сознание, упала.
– Мама! Мама! – услышала она голос дочери где-то рядом с собой.
Очнувшись, Арина обнаружила себя сидящей на земле, прислонившись спиной к колесу:
– Где мы…
Было нестерпимо душно, от давящей тишины в ушах звенело, точно кто-то из царства мрака натягивал тысячи невидимых струн. И стала страшная явь, безжалостная, угнетающая. Арине вдруг показалось, что она находится не на кладбище, а в некоем чудесном саду, вся семья в сборе, всем весело, и нет этого жуткого горя. Узнав о котором по прибытию в город несколько дней назад, она будто сама отправилась в преисподнюю, оказываясь то в плену кошмаров, то сонма ярких видений.
Таня сидела перед ней на корточках.
– Мама, поехали скорей отсюда.
– Где мы, – повторила Арина, всё еще находясь в забытьи, в том дивном саду.
Таня протянула руку:
– Отвернись, не смотри туда. Встань, и сядь в машину.
Предельным усилием воли заставив себя подняться, Арина опять увидела деревянный лакированный крест, и силы вновь покинули её. Внезапно острая мысль пронзила сознание. Очнувшись, словно от тяжелого сна, Арина вскрикнула:
– Где Кирилл?!
Дети откликнулись одновременно:
– В машине.
– Я тут!
Взглянув на высунувшуюся из окна мальчишечью голову, Арина схватила дочь, крепко сжала её в своих объятиях – как будто кто-то пытался отнять её и увести навсегда.
– Больно, мама, не надо с таким фанатизмом! Поехали отсюда.
– Обещаю, – ответила сидящая на переднем сиденье Таня, отвернувшись к окну.
И решила ничего не говорить матери про Серёжу, пригласившего её в кино.
Машина двигалась в плотном потоке, среди других машин, в которых сидели люди. Живые люди. А душа Арины всё ещё пребывала там, в царстве теней. Кошмар не рассеивался; тоска, загрузившая её душу несколько дней назад, заставлявшая вздрагивать и при полной тишине, казалось, достигла апогея и готова была разорвать на части.
Арину чуть не парализовало, когда она услышала звонкий Танин голос.
– Скажи, мама, куда ты спрятала тот браслет – со звёздочками и полулуниями.
Придя в себя, Арина строго посмотрела на дочь:
– Зачем он тебе?
– Ну… я хочу его немного поносить.
– Тебе рано носить золотые вещи. Тем более, это папина реликвия.
– Мама, ну пожалуйста. На один только денёк.
Машинально управляя, Арина погрузилась в непреклонно темнеющие мысли.
Дети, несмышленые котята, они не только не знают, где «право» и «лево», им даже неизвестно, где «сено», а где «солома». Почему нигде не сказано, как научить ребёнка выбирать правильный путь?!
Конец августа 1997
Не дойдя двух шагов до машины, Арина почувствовала головокружение. На мгновение что-то похожее на свет мелькнуло в её глазах. И, точно от подземного толчка, она пошатнулась и, потеряв сознание, упала.
– Мама! Мама! – услышала она голос дочери где-то рядом с собой.
Очнувшись, Арина обнаружила себя сидящей на земле, прислонившись спиной к колесу:
– Где мы…
Было нестерпимо душно, от давящей тишины в ушах звенело, точно кто-то из царства мрака натягивал тысячи невидимых струн. И стала страшная явь, безжалостная, угнетающая. Арине вдруг показалось, что она находится не на кладбище, а в некоем чудесном саду, вся семья в сборе, всем весело, и нет этого жуткого горя. Узнав о котором по прибытию в город несколько дней назад, она будто сама отправилась в преисподнюю, оказываясь то в плену кошмаров, то сонма ярких видений.
Таня сидела перед ней на корточках.
– Мама, поехали скорей отсюда.
– Где мы, – повторила Арина, всё еще находясь в забытьи, в том дивном саду.
Таня протянула руку:
– Отвернись, не смотри туда. Встань, и сядь в машину.
Предельным усилием воли заставив себя подняться, Арина опять увидела деревянный лакированный крест, и силы вновь покинули её. Внезапно острая мысль пронзила сознание. Очнувшись, словно от тяжелого сна, Арина вскрикнула:
– Где Кирилл?!
Дети откликнулись одновременно:
– В машине.
– Я тут!
Взглянув на высунувшуюся из окна мальчишечью голову, Арина схватила дочь, крепко сжала её в своих объятиях – как будто кто-то пытался отнять её и увести навсегда.
– Больно, мама, не надо с таким фанатизмом! Поехали отсюда.
* * *
– Обещай, что будешь всегда меня слушаться, – сказала Арина, когда выехали за ворота кладбища.– Обещаю, – ответила сидящая на переднем сиденье Таня, отвернувшись к окну.
И решила ничего не говорить матери про Серёжу, пригласившего её в кино.
Машина двигалась в плотном потоке, среди других машин, в которых сидели люди. Живые люди. А душа Арины всё ещё пребывала там, в царстве теней. Кошмар не рассеивался; тоска, загрузившая её душу несколько дней назад, заставлявшая вздрагивать и при полной тишине, казалось, достигла апогея и готова была разорвать на части.
Арину чуть не парализовало, когда она услышала звонкий Танин голос.
– Скажи, мама, куда ты спрятала тот браслет – со звёздочками и полулуниями.
Придя в себя, Арина строго посмотрела на дочь:
– Зачем он тебе?
– Ну… я хочу его немного поносить.
– Тебе рано носить золотые вещи. Тем более, это папина реликвия.
– Мама, ну пожалуйста. На один только денёк.
Машинально управляя, Арина погрузилась в непреклонно темнеющие мысли.
Дети, несмышленые котята, они не только не знают, где «право» и «лево», им даже неизвестно, где «сено», а где «солома». Почему нигде не сказано, как научить ребёнка выбирать правильный путь?!
Глава 2
По случаю дня города в банкетном зале ресторана «Волгоград» устроили приём. Собрались люди, имеющие определённое влияние в городе.
Иосиф Григорьевич Давиденко прибыл первым, и, наблюдая за последними приготовлениями, размышлял над тем, как ему сблизиться с Шарифуллиным и восстановить с ним прежние отношения. «Волгоградский химический комбинат» не был бездонной бочкой, и не мог удовлетворить притязаний всех акционеров. Давиденко было интереснее работать с Першиным, притянутым надёжными крючками, чем на перспективу – пускай надёжную перспективу – прикрывать принадлежащую Шарифуллину дилерскую фирму «Приоритет». И он нуждался в деньгах – как никогда раньше. Взяв под опеку Арину Кондаурову, Иосиф Григорьевич в ответ на её просьбу: «Куда мне пристроить свободные деньги, чтобы получать стабильный процент?» сразу ответил, что устроит всё наилучшим образом, даже не подумав, как это сделает. Средства в итоге были размещены на «ВХК», и, занимаясь своими делами и следя за сохранностью средств вдовы Виктора Кондаурова, Иосиф Григорьевич часто упускал из виду вопросы, связанные с Шарифулиным.
Как результат такой политики, по итогам аукциона, на котором были выставлены акции «ВХК», «Приоритету» не досталось ничего, а у его исполнительного директора обнаружились проблемы с правоохранительными органами. Шарифуллин был вынужден свернуть этот непрофильный для него бизнес, и, догадываясь о том, кто ему устроил обструкцию, затаил на Давиденко обиду. И тот, следуя своему плану, решил не медлить с устранением Першина и двинуть на завод другую фигуру – Николая Моничева, который для всех считался независимым, и о его связях с УВД никто не знал. С ним можно было работать точно так же, как с Першиным, и вместе с тем показать Шарифуллину, что никаких дел на заводе нет, как нет никакой выгоды от устранения «Приоритета».
– Здравствуйте, Иосиф Григорьевич. Вы, как всегда, опередили всех.
Это пришли Владислав Каданников и Юрий Солодовников. Здороваясь с ними за руку, Давиденко сказал, что, хоть Влад и приходит обычно вторым, но в некоторых других вопросах всегда опережает.
Афанасий Иванович Гетманов, о приближении которого мощным шумом возвещало его дыхание, подошёл, тяжело ступая, поздоровался со всеми, и, встал между Давиденко и Солодовниковым с видом упрямым и довольным, закатив глаза, смеясь всеми морщинками, образовавшимися у него на висках.
– Дерево – это надёжный матерьял?
Юрий Солодовников оглядел его, как бы оценивая, сколько старик ещё протянет:
– Вы строите дом или подыскиваете перекладину попрочнее?
– До смертинки три пердинки, но сейчас не об этом, – ответил Гетманов. – Деревообрабатывающий завод на Тулака.
Каданников сказал, что присматривает себе землю под коттедж с видом на Волгу, участок граничит с заводом.
– Это не мои площадя́, – отмахнулся Гетманов, – комитет распродовывает только акции ДОЗа.
Зал постепенно наполнялся. Николай Моничев, войдя, собирался подойти к Иосифу Григорьевичу, но, увидев Каданникова и Солодовникова, к которым испытывал неприязнь, направился к другой группе. Юрий Иванович Рубайлов, к которому он подошёл, рассказывал в этот момент о своей родственнице, которая приехала из Москвы и открывает дочернюю структуру некого московского банка.
– … банк – не банк, фонд – не фонд, какая-то кредитная организация с особыми полномочиями. Независимая, но связанная с материнской компанией определенными обязательствами. Дочка, одним словом.
Подошли Каданников с Солодовниковым; поздоровавшись, стали выбирать, чем бы закусить. Моничев оказался как раз между ними. Взяв бутерброд с красной икрой, Солодовников хищно посмотрел на Моничева, который в ответ улыбнулся улыбкой ребёнка, в отсутствие родителей спалившего квартиру.
– Это «Властелина»? – спросил Солодовников, всё так же бесцеремонно продолжая разглядывать Моничева.
– Что?
– Юрий Иванович, компания, в которой работает ваша родственница – она называется «Властелина»? Или «МММ»? А может, «Три-Эн»…
При этих словах Моничев поёжился. Рубайлов шумно рассмеялся:
– Да, да, да, тёзка! А мои карманы набиты акциями, сейчас начну их тут распространять.
Моничев пояснил:
– «Прайм-финанс групп» – это солидная организация. Банки, пенсионные фонды, страховые компании. Дочка от такой компании – это очень и очень серьёзно.
– Ты считаешь, что дочка остаётся в семье, она часть семьи? – усмехнулся Каданников.
– Конечно! А если говорить не о бизнесе – тем более. Те, кто хочет иметь отзывчивых, заботливых детей, мечтают именно о дочерях.
– Я говорю не о заботе, а о семье. Покормить кашей и подложить судно под задницу может и нанятая сиделка, и неважно, кто ей платит – сын или дочь. Семья – это нечто большее, чем стол и стул, чем услуги – принёс и вынес. Дочери обычно уходят в семью мужа и становится частью его семьи. А сыновья продолжают дело отцов, то есть остаются в родной семье, в которой росли и воспитывались. Я говорю о настоящих семьях, а не о генетической лаборатории…
При этих словах Каданников посмотрел в сторону общего зала.
Моничев чувствовал себя словно в западне, находясь между Каданниковым и Солодовниковым, поэтому, дослушав до конца тираду, отошёл к другой группе.
«Он чей?» – взглядом и энергичным кивком спросил Солодовников Каданникова, тот в ответ кивнул в сторону Иосифа Григорьевича.
– Вопросов больше не имею, – кивнул Солодовников.
В дальнем углу, в креслах, расставленных полукругом, сидели Мельников, заместитель мэра по здравоохранению, о котором рассказывали ужасающие истории, и который, после двадцати лет скандалов, ещё не совсем забытых, сохранил детские глаза и юношески чистое лицо; Градовский, вице-губернатор, и три акционера «ВХК» – Капранов, Першин, и Шмерко. Последний, обращаясь к Капранову, сказал:
– Если вы не хотите взять моего крестника в строительную фирму, тогда я приму его на заводоуправление.
Тот, почти не скрывая раздражение, ответил:
– Что значит «хочу» и «не хочу»? Есть понятие «профпригодность», я даже сына своего не беру в компанию.
– Но взяли же свою…
Капранов не дал ему договорить:
– Ольга хорошо подготовлена, к тому же она – большая умница. Ей можно доверить то, что никогда не доверишь жене.
Шмерко оказался бессилен что-либо возразить, и заговорил с Мельниковым.
– Как вы думаете, в городской администрации найдётся место…
В то время, как заместитель мэра отбивался от исполняющего обязанности гендиректора «ВХК», пытавшегося приткнуть своего крестника, Дениса Еремеева, в зале появился невысокого роста пятидесятипятилетний мужчина с крупными чертами лица, с широкой залысиной, в золотых очках и коротконогий; порывисто устремляясь к Градовскому, и, чудом не налетев на Давиденко, он наткнулся крючковатым своим носом на Рубайлова, посмотревшего на него с лёгкой усмешкой.
– Куда вы так спешите, Михаил Алексеевич, вечер только начался, ещё даже не все блюда расставили…
– Мне нужен Николай Григорьевич – он блюдёт фигуру и обычно уходит задолго до того, как подадут основные блюда. Как Москва, Юрий Иванович, что там в Охотном ряду?
– Охотно бы вам уступил это бремя.
Два бывших соперника на выборах депутата Госдумы смерили друг друга оценивающими взглядами. «Кто заговорит первый, тот уже проиграл», – подумал Рубайлов и изобразил самую фальшивую улыбку, на которую был способен.
– Всё сложилось наилучшим образом: у меня и здесь полно забот с моим «Интеллектуальным резервом», – развёл руками Синельников.
– Осторожнее с нищими: когда их кормят с руки, они могут отхватить зубами всю конечность целиком!
Пожелав друг другу приятного вечера, бывшие соперники разошлись. Михаил Алексеевич Синельников направился к тому, кто был ему нужен. За последние полгода он приобрёл некоторое влияние в деловых кругах, и сейчас стремился его упрочить. Двоих партийцев удалось протащить в областную думу, и одного функционера – в городскую администрацию. Через них, а также посредством своих обширных знакомств, Синельников «решал вопросы» в пользу различных предпринимателей, иногда даже дешевле и эффективнее, чем присутствующие в этом зале Давиденко и Каданников. Профессорский имидж и задатки оратора сильно помогали ему в этом. Он обращался к должностным лицам с просьбами, произнося их тем грубым и густым голосом, каким евреи, его предки, требовали денег от своих должников, эльзасских, польских, и крымских крестьян; и ему редко отказывали.
Пока он промышлял по мелочам, крупные игроки попросту не замечали его. Делами «Медторга», в котором он оставался соучредителем, заправлял его компаньон, привлекавший профессора лишь изредка для переговоров с поставщиками. По части выбивания скидок и особых условий Синельникову не было равных.
Давиденко вызвал Першина на балкон для важного разговора. Оказавшись один на один, начал без лишних предисловий:
– Ладно, Виталий Петрович, мы будем обсуждать кое-что?
Першин с готовностью улыбнулся:
– Вы что-то сказали по телефону насчёт бизнеса?
– Отлично! Это интересно! Уверен, мы договоримся.
Першин всё ещё улыбался, но Иосиф Григорьевич не откликнулся на его улыбку, и деловито продолжил:
– Я предлагаю выгодную сделку. Ты продаёшь мне свою долю в кооперативах «Транскомплект» и «БМТ», покупателем буду выступать не я, а мой… партнёр. Тебе необязательно быть большим, необязательно быть частью меня. У тебя уже всё есть, ты достаточно неплохо устроился. Ты можешь обойтись без меня.
Улыбка уже сошла с лица Першина.
– И это последнее предложение? То есть – ультиматум, вы всё уже решили?
– Нет, насчёт «обойтись без меня» я погорячился, ты и впредь можешь обращаться ко мне по всяким вопросам, просто передачки уже носить не будешь, а всё заново, на договорной основе. Это будет начало другого общего дела, новых взаимовыгодных путей.
Першин понимал, что всё уже решили без него, но для очистки совести сделал попытку спасти ситуацию:
– Я, конечно, благодарен за то, что вы предлагаете, но, может, мне всё-таки позволят остаться на заводе? У меня уже есть возможности с моими компаниями, я развиваю свой бизнес. То есть… мне не нужны «другие взаимовыгодные пути».
В этом месте разговора на балконе появился Вячеслав Уваров. Обменявшись с ним быстрыми взглядами, Давиденко продолжил:
– Я просто знаю тебя как умного человека. Слышал это также от других людей. Не заставляй меня сомневаться в этом.
Уваров махнул рукой в сторону зала.
– Давай, Виталий Батькович, бери в охапку этого индюка сопливого, и договаривайся о переуступке.
Проникшись скорбным разочарованием, не удостаивая Уварова ни словом, ни взглядом, Першин обратился к Иосифу Григорьевичу:
– Я думал, что мы прошли некоторый путь… то есть расплатились по старым счетам и подвели черту. Всё, что был должен, я закрыл. Теперь мы можем не вспоминать о прежних делах, разговаривать на равных, и развивать тот самый общий бизнес. Но вы предпочли другого.
И он мотнул головой в сторону Моничева, который находился в центре зала, и время от времени поглядывал на балконный проём.
– Ведь в бизнесе, как обычно, бывают друзья, и враги. А вот таких вот приятелей не должно быть.
Иосиф Григорьевич отвёл взгляд и посмотрел на ветви вязов, раскачивающеся прямо напротив балкона. Решимость его была поколеблена. Першин был отчасти прав – с некоторого времени с Моничевым установились какие-то полуприятельские отношения, что могло впоследствии повредить делу. Самому же Першину, объективно говоря, уже можно было доверять, даже с учётом всего, что произошло. Ему уже просто было невыгодно дальше строить козни, а отношения с ним вышли на качественно новый уровень.
Но отступать было поздно, тем более в присутствии Уварова. Иосиф Григорьевич перевел взгляд на Першина – грустного, глубоко сосредоточенного, погруженного в себя под бременем незаслуженных обид стоящего опершись о балконные перила.
– Вот что, Виталий. Переговоришь с Моничевым, и подойди к Гетманову, пока он тут. Комитет по имуществу дербанит деревообрабатывающий завод, у тебя там будут хорошие возможности.
– Но «ДОЗ» – это город, при чём тут Госкомимущества и Гетманов?
– У него там есть интерес, подойди к нему от меня.
– Сколько я вам буду должен?
– Ничего.
– То есть… скидка Моничеву?
– Нет говорю, общайся с ним на равных. Что наторгуешь, всё твоё.
Першин не торопился уходить, несмотря на нетерпеливые взгляды Уварова.
– С кем я там буду работать?
– Уровень мэра тебя устраивает?
– То есть… официальное учредительство, не «офис»?
Уваров всё-таки вмешался:
– Что ты всё вопросом на вопрос – вроде не еврей! Сказали тебе: иди к Моне, потом к хохлу!
Иосиф Григорьевич похлопал Першина по плечу:
– Надеюсь, что услышу добрые новости до конца вечера.
Когда Виталий Першин удалился с балкона, Уваров высказал мысль: есть ли резон отпускать коммерсанта на все четыре стороны, и вместо него сажать на завод другого, когда можно работать с обоими.
Давиденко, наконец, осознал, что сомнения его были напрасны, и сказал:
– Мы ничего не теряем. Моничев будет платить и со своей нынешней епархии, и с «ВХК». А Першин – ну, ты же знаешь китайскую поговорку: «пленных не брать». Мы были вынуждены его взять, теперь, когда он расплатился, надо либо добивать его, либо отпустить, и больше с ним не связываться. Всё, что он говорит о своей адекватности и общем бизнесе – полный бред.
– Посмотрим, что будет с Моничевым.
– Будем посмотреть. Зови его сюда.
Уваров зашёл в зал, и, дождавшись, пока Першин с Моничевым договорятся, жестом позвал последнего на балкон.
– Сговорился с ним по цене?
– Да, Иосиф Григорьевич. Я перечисляю ему деньги, занимаю его помещения, приходую его складские запасы, сажаю туда своих людей, и заключаю договора с заводом. Всё отлично.
– По платежам, Николай: мне пришлось договариваться с людьми, которые прикрывали Першина…
И Давиденко назвал ему сумму ежемесячного платежа вдвое большую, чем то, что платил до этого Першин.
Моничев удивился – он думал, что «эти люди» – сам Иосиф Григорьевич. Тот объяснил:
– Мир не прост. Я же тебе объяснял структуру моей епархии – в прошлом году во время нашего с тобой первого свидания. До нового года будет так; ты освоишься на заводе, оценишь его инвестиционную привлекательность, возможно, появятся какие-то идеи. После нового года тебе станет ясно, на что были потрачены деньги. Не исключено, что тебе захочется платить больше, лишь бы остаться на предприятии.
Уваров, следя за залом, потерял нить беседы, Моничев внимательно слушал собеседника, но многое оставалось для него непонятным, а Иосиф Григорьевич, говоря уже наобум, совершенно не заботился о смысловой нагрузке произносимых слов. Выдав еще несколько фраз, он резюмировал:
– Иди, отдыхай.
Когда Моничев достаточно далеко отошел, Уваров недовольно проворчал:
– Не нравится мне он.
– Думаешь, он наймёт киллеров, – как…
– Кишка тонка.
– Он отлично понимает, что не сможет воспользоваться результатами, их сразу отберут; для него это будет временная победа.
Относительно оценки контрагента Иосиф Григорьевич держался простых и чётких взглядов – умеет или не умеет держать в руках оружие, способен держать оборону или нет. Его, сильно привязанного к настоящему и мало заботящегося о будущем, коммерсанты наподобие Моничева нисколько не тревожили. Не беспокоясь о том, угаснут ли когда-нибудь солнце и капитал, Иосиф Григорьевич наслаждался и тем и другим. Глупцы борются с волнами, безумцы пытаются их опередить, а мудрые люди направляют течение в сторону своих мельниц.
Но у Вячеслава Уварова, человека унылого от природы, были мрачные предчувствия. Он полунамёками предрекал неприятности именно в связи с Моничевым.
Градовский кое-как отвязался от Синельникова, выспрашивавшего по поводу финансирования социальных программ в следующем, 98-м году. Директору «Медторга» было кое-что известно о том, как обстоят дела в облздравотделе, что же касается городских поставок – тут был тёмный лес. Вице-губернатор не стал просвещать профессора, просьбы которого, посулы и любезности, тяжелые и ржавые, как железный лом, стали сильно угнетать.
И Градовский подсел к Мельникову, рядом с которым суетился официант. Напротив сидел Першин, успевший переговорить с Гетмановым и немного вникнувший в особенности городского финансирования. Помимо доли на деревообрабатывающем заводе, ему была с ходу предложена сеть муниципальных аптек, причём их не нужно было выкупать, а только «поучаствовать в делах». Это было как-то связано с городскими поставками медикаментов, и все эти подробности ему хотелось выяснить непосредственно у главного участника предприятия, вице-мэра по здравоохранению. Першин отлично помнил провалившийся проект с областными поставками через облздравотдел, и ему не хотелось и в этот раз быть одураченным.
– …то есть, не получится так, как тогда с Синельниковым – всё подготовил, и его об шляпу?
Его опасения, перелетев через корзину с цветами, через блюдо с телячьей корейкой, лишь рассмешили Мельникова.
– Теперь вы член команды, Виталий Петрович, и вам нечего бояться.
Тайны распределительных скрижалей так и остались для Першина тайнами, но после этих слов он уже спокойнее посмотрел вслед удаляющемуся Синельникову, и принялся за еду.
В глубине зала два необычайно серьёзных субъекта как бы нехотя переговаривались между собой:
– Надоела вся эта мышиная возня. Я богатый и успешный человек, почему я должен всю жизнь копаться в этом дерьме?!
– Ты прав Наум, говнецом западает.
У них была своя философия. Они не верили никому, а особенно тем, кто находился в этом зале.
– И климат – я плохо стал его переносить. Пора вытаскивать с завода свои деньги и размещать в других местах.
– Деньги любят деньги. Обычно, как только начинаешь вытаскивать свои, за ними прицепом следуют другие…
Запихнув в рот четверть груши, Гетманов подмигнул Першину, которому сосватал на работу племянника, и рассказал недавний случай.
– Какие-то сутяги подали на меня в суд за то, что я пристроил в Госкомимуществе свою внучку. Я им говорю: ишачьи дети, а чьих внучек мне пристраивать, ваших что ли?
Все, кто его слушал, дружно закивали – с чужими дочками и внучками надо делать что-то другое.
Иосиф Григорьевич Давиденко прибыл первым, и, наблюдая за последними приготовлениями, размышлял над тем, как ему сблизиться с Шарифуллиным и восстановить с ним прежние отношения. «Волгоградский химический комбинат» не был бездонной бочкой, и не мог удовлетворить притязаний всех акционеров. Давиденко было интереснее работать с Першиным, притянутым надёжными крючками, чем на перспективу – пускай надёжную перспективу – прикрывать принадлежащую Шарифуллину дилерскую фирму «Приоритет». И он нуждался в деньгах – как никогда раньше. Взяв под опеку Арину Кондаурову, Иосиф Григорьевич в ответ на её просьбу: «Куда мне пристроить свободные деньги, чтобы получать стабильный процент?» сразу ответил, что устроит всё наилучшим образом, даже не подумав, как это сделает. Средства в итоге были размещены на «ВХК», и, занимаясь своими делами и следя за сохранностью средств вдовы Виктора Кондаурова, Иосиф Григорьевич часто упускал из виду вопросы, связанные с Шарифулиным.
Как результат такой политики, по итогам аукциона, на котором были выставлены акции «ВХК», «Приоритету» не досталось ничего, а у его исполнительного директора обнаружились проблемы с правоохранительными органами. Шарифуллин был вынужден свернуть этот непрофильный для него бизнес, и, догадываясь о том, кто ему устроил обструкцию, затаил на Давиденко обиду. И тот, следуя своему плану, решил не медлить с устранением Першина и двинуть на завод другую фигуру – Николая Моничева, который для всех считался независимым, и о его связях с УВД никто не знал. С ним можно было работать точно так же, как с Першиным, и вместе с тем показать Шарифуллину, что никаких дел на заводе нет, как нет никакой выгоды от устранения «Приоритета».
– Здравствуйте, Иосиф Григорьевич. Вы, как всегда, опередили всех.
Это пришли Владислав Каданников и Юрий Солодовников. Здороваясь с ними за руку, Давиденко сказал, что, хоть Влад и приходит обычно вторым, но в некоторых других вопросах всегда опережает.
Афанасий Иванович Гетманов, о приближении которого мощным шумом возвещало его дыхание, подошёл, тяжело ступая, поздоровался со всеми, и, встал между Давиденко и Солодовниковым с видом упрямым и довольным, закатив глаза, смеясь всеми морщинками, образовавшимися у него на висках.
– Дерево – это надёжный матерьял?
Юрий Солодовников оглядел его, как бы оценивая, сколько старик ещё протянет:
– Вы строите дом или подыскиваете перекладину попрочнее?
– До смертинки три пердинки, но сейчас не об этом, – ответил Гетманов. – Деревообрабатывающий завод на Тулака.
Каданников сказал, что присматривает себе землю под коттедж с видом на Волгу, участок граничит с заводом.
– Это не мои площадя́, – отмахнулся Гетманов, – комитет распродовывает только акции ДОЗа.
Зал постепенно наполнялся. Николай Моничев, войдя, собирался подойти к Иосифу Григорьевичу, но, увидев Каданникова и Солодовникова, к которым испытывал неприязнь, направился к другой группе. Юрий Иванович Рубайлов, к которому он подошёл, рассказывал в этот момент о своей родственнице, которая приехала из Москвы и открывает дочернюю структуру некого московского банка.
– … банк – не банк, фонд – не фонд, какая-то кредитная организация с особыми полномочиями. Независимая, но связанная с материнской компанией определенными обязательствами. Дочка, одним словом.
Подошли Каданников с Солодовниковым; поздоровавшись, стали выбирать, чем бы закусить. Моничев оказался как раз между ними. Взяв бутерброд с красной икрой, Солодовников хищно посмотрел на Моничева, который в ответ улыбнулся улыбкой ребёнка, в отсутствие родителей спалившего квартиру.
– Это «Властелина»? – спросил Солодовников, всё так же бесцеремонно продолжая разглядывать Моничева.
– Что?
– Юрий Иванович, компания, в которой работает ваша родственница – она называется «Властелина»? Или «МММ»? А может, «Три-Эн»…
При этих словах Моничев поёжился. Рубайлов шумно рассмеялся:
– Да, да, да, тёзка! А мои карманы набиты акциями, сейчас начну их тут распространять.
Моничев пояснил:
– «Прайм-финанс групп» – это солидная организация. Банки, пенсионные фонды, страховые компании. Дочка от такой компании – это очень и очень серьёзно.
– Ты считаешь, что дочка остаётся в семье, она часть семьи? – усмехнулся Каданников.
– Конечно! А если говорить не о бизнесе – тем более. Те, кто хочет иметь отзывчивых, заботливых детей, мечтают именно о дочерях.
– Я говорю не о заботе, а о семье. Покормить кашей и подложить судно под задницу может и нанятая сиделка, и неважно, кто ей платит – сын или дочь. Семья – это нечто большее, чем стол и стул, чем услуги – принёс и вынес. Дочери обычно уходят в семью мужа и становится частью его семьи. А сыновья продолжают дело отцов, то есть остаются в родной семье, в которой росли и воспитывались. Я говорю о настоящих семьях, а не о генетической лаборатории…
При этих словах Каданников посмотрел в сторону общего зала.
Моничев чувствовал себя словно в западне, находясь между Каданниковым и Солодовниковым, поэтому, дослушав до конца тираду, отошёл к другой группе.
«Он чей?» – взглядом и энергичным кивком спросил Солодовников Каданникова, тот в ответ кивнул в сторону Иосифа Григорьевича.
– Вопросов больше не имею, – кивнул Солодовников.
В дальнем углу, в креслах, расставленных полукругом, сидели Мельников, заместитель мэра по здравоохранению, о котором рассказывали ужасающие истории, и который, после двадцати лет скандалов, ещё не совсем забытых, сохранил детские глаза и юношески чистое лицо; Градовский, вице-губернатор, и три акционера «ВХК» – Капранов, Першин, и Шмерко. Последний, обращаясь к Капранову, сказал:
– Если вы не хотите взять моего крестника в строительную фирму, тогда я приму его на заводоуправление.
Тот, почти не скрывая раздражение, ответил:
– Что значит «хочу» и «не хочу»? Есть понятие «профпригодность», я даже сына своего не беру в компанию.
– Но взяли же свою…
Капранов не дал ему договорить:
– Ольга хорошо подготовлена, к тому же она – большая умница. Ей можно доверить то, что никогда не доверишь жене.
Шмерко оказался бессилен что-либо возразить, и заговорил с Мельниковым.
– Как вы думаете, в городской администрации найдётся место…
В то время, как заместитель мэра отбивался от исполняющего обязанности гендиректора «ВХК», пытавшегося приткнуть своего крестника, Дениса Еремеева, в зале появился невысокого роста пятидесятипятилетний мужчина с крупными чертами лица, с широкой залысиной, в золотых очках и коротконогий; порывисто устремляясь к Градовскому, и, чудом не налетев на Давиденко, он наткнулся крючковатым своим носом на Рубайлова, посмотревшего на него с лёгкой усмешкой.
– Куда вы так спешите, Михаил Алексеевич, вечер только начался, ещё даже не все блюда расставили…
– Мне нужен Николай Григорьевич – он блюдёт фигуру и обычно уходит задолго до того, как подадут основные блюда. Как Москва, Юрий Иванович, что там в Охотном ряду?
– Охотно бы вам уступил это бремя.
Два бывших соперника на выборах депутата Госдумы смерили друг друга оценивающими взглядами. «Кто заговорит первый, тот уже проиграл», – подумал Рубайлов и изобразил самую фальшивую улыбку, на которую был способен.
– Всё сложилось наилучшим образом: у меня и здесь полно забот с моим «Интеллектуальным резервом», – развёл руками Синельников.
– Осторожнее с нищими: когда их кормят с руки, они могут отхватить зубами всю конечность целиком!
Пожелав друг другу приятного вечера, бывшие соперники разошлись. Михаил Алексеевич Синельников направился к тому, кто был ему нужен. За последние полгода он приобрёл некоторое влияние в деловых кругах, и сейчас стремился его упрочить. Двоих партийцев удалось протащить в областную думу, и одного функционера – в городскую администрацию. Через них, а также посредством своих обширных знакомств, Синельников «решал вопросы» в пользу различных предпринимателей, иногда даже дешевле и эффективнее, чем присутствующие в этом зале Давиденко и Каданников. Профессорский имидж и задатки оратора сильно помогали ему в этом. Он обращался к должностным лицам с просьбами, произнося их тем грубым и густым голосом, каким евреи, его предки, требовали денег от своих должников, эльзасских, польских, и крымских крестьян; и ему редко отказывали.
Пока он промышлял по мелочам, крупные игроки попросту не замечали его. Делами «Медторга», в котором он оставался соучредителем, заправлял его компаньон, привлекавший профессора лишь изредка для переговоров с поставщиками. По части выбивания скидок и особых условий Синельникову не было равных.
Давиденко вызвал Першина на балкон для важного разговора. Оказавшись один на один, начал без лишних предисловий:
– Ладно, Виталий Петрович, мы будем обсуждать кое-что?
Першин с готовностью улыбнулся:
– Вы что-то сказали по телефону насчёт бизнеса?
– Отлично! Это интересно! Уверен, мы договоримся.
Першин всё ещё улыбался, но Иосиф Григорьевич не откликнулся на его улыбку, и деловито продолжил:
– Я предлагаю выгодную сделку. Ты продаёшь мне свою долю в кооперативах «Транскомплект» и «БМТ», покупателем буду выступать не я, а мой… партнёр. Тебе необязательно быть большим, необязательно быть частью меня. У тебя уже всё есть, ты достаточно неплохо устроился. Ты можешь обойтись без меня.
Улыбка уже сошла с лица Першина.
– И это последнее предложение? То есть – ультиматум, вы всё уже решили?
– Нет, насчёт «обойтись без меня» я погорячился, ты и впредь можешь обращаться ко мне по всяким вопросам, просто передачки уже носить не будешь, а всё заново, на договорной основе. Это будет начало другого общего дела, новых взаимовыгодных путей.
Першин понимал, что всё уже решили без него, но для очистки совести сделал попытку спасти ситуацию:
– Я, конечно, благодарен за то, что вы предлагаете, но, может, мне всё-таки позволят остаться на заводе? У меня уже есть возможности с моими компаниями, я развиваю свой бизнес. То есть… мне не нужны «другие взаимовыгодные пути».
В этом месте разговора на балконе появился Вячеслав Уваров. Обменявшись с ним быстрыми взглядами, Давиденко продолжил:
– Я просто знаю тебя как умного человека. Слышал это также от других людей. Не заставляй меня сомневаться в этом.
Уваров махнул рукой в сторону зала.
– Давай, Виталий Батькович, бери в охапку этого индюка сопливого, и договаривайся о переуступке.
Проникшись скорбным разочарованием, не удостаивая Уварова ни словом, ни взглядом, Першин обратился к Иосифу Григорьевичу:
– Я думал, что мы прошли некоторый путь… то есть расплатились по старым счетам и подвели черту. Всё, что был должен, я закрыл. Теперь мы можем не вспоминать о прежних делах, разговаривать на равных, и развивать тот самый общий бизнес. Но вы предпочли другого.
И он мотнул головой в сторону Моничева, который находился в центре зала, и время от времени поглядывал на балконный проём.
– Ведь в бизнесе, как обычно, бывают друзья, и враги. А вот таких вот приятелей не должно быть.
Иосиф Григорьевич отвёл взгляд и посмотрел на ветви вязов, раскачивающеся прямо напротив балкона. Решимость его была поколеблена. Першин был отчасти прав – с некоторого времени с Моничевым установились какие-то полуприятельские отношения, что могло впоследствии повредить делу. Самому же Першину, объективно говоря, уже можно было доверять, даже с учётом всего, что произошло. Ему уже просто было невыгодно дальше строить козни, а отношения с ним вышли на качественно новый уровень.
Но отступать было поздно, тем более в присутствии Уварова. Иосиф Григорьевич перевел взгляд на Першина – грустного, глубоко сосредоточенного, погруженного в себя под бременем незаслуженных обид стоящего опершись о балконные перила.
– Вот что, Виталий. Переговоришь с Моничевым, и подойди к Гетманову, пока он тут. Комитет по имуществу дербанит деревообрабатывающий завод, у тебя там будут хорошие возможности.
– Но «ДОЗ» – это город, при чём тут Госкомимущества и Гетманов?
– У него там есть интерес, подойди к нему от меня.
– Сколько я вам буду должен?
– Ничего.
– То есть… скидка Моничеву?
– Нет говорю, общайся с ним на равных. Что наторгуешь, всё твоё.
Першин не торопился уходить, несмотря на нетерпеливые взгляды Уварова.
– С кем я там буду работать?
– Уровень мэра тебя устраивает?
– То есть… официальное учредительство, не «офис»?
Уваров всё-таки вмешался:
– Что ты всё вопросом на вопрос – вроде не еврей! Сказали тебе: иди к Моне, потом к хохлу!
Иосиф Григорьевич похлопал Першина по плечу:
– Надеюсь, что услышу добрые новости до конца вечера.
Когда Виталий Першин удалился с балкона, Уваров высказал мысль: есть ли резон отпускать коммерсанта на все четыре стороны, и вместо него сажать на завод другого, когда можно работать с обоими.
Давиденко, наконец, осознал, что сомнения его были напрасны, и сказал:
– Мы ничего не теряем. Моничев будет платить и со своей нынешней епархии, и с «ВХК». А Першин – ну, ты же знаешь китайскую поговорку: «пленных не брать». Мы были вынуждены его взять, теперь, когда он расплатился, надо либо добивать его, либо отпустить, и больше с ним не связываться. Всё, что он говорит о своей адекватности и общем бизнесе – полный бред.
– Посмотрим, что будет с Моничевым.
– Будем посмотреть. Зови его сюда.
Уваров зашёл в зал, и, дождавшись, пока Першин с Моничевым договорятся, жестом позвал последнего на балкон.
– Сговорился с ним по цене?
– Да, Иосиф Григорьевич. Я перечисляю ему деньги, занимаю его помещения, приходую его складские запасы, сажаю туда своих людей, и заключаю договора с заводом. Всё отлично.
– По платежам, Николай: мне пришлось договариваться с людьми, которые прикрывали Першина…
И Давиденко назвал ему сумму ежемесячного платежа вдвое большую, чем то, что платил до этого Першин.
Моничев удивился – он думал, что «эти люди» – сам Иосиф Григорьевич. Тот объяснил:
– Мир не прост. Я же тебе объяснял структуру моей епархии – в прошлом году во время нашего с тобой первого свидания. До нового года будет так; ты освоишься на заводе, оценишь его инвестиционную привлекательность, возможно, появятся какие-то идеи. После нового года тебе станет ясно, на что были потрачены деньги. Не исключено, что тебе захочется платить больше, лишь бы остаться на предприятии.
Уваров, следя за залом, потерял нить беседы, Моничев внимательно слушал собеседника, но многое оставалось для него непонятным, а Иосиф Григорьевич, говоря уже наобум, совершенно не заботился о смысловой нагрузке произносимых слов. Выдав еще несколько фраз, он резюмировал:
– Иди, отдыхай.
Когда Моничев достаточно далеко отошел, Уваров недовольно проворчал:
– Не нравится мне он.
– Думаешь, он наймёт киллеров, – как…
– Кишка тонка.
– Он отлично понимает, что не сможет воспользоваться результатами, их сразу отберут; для него это будет временная победа.
Относительно оценки контрагента Иосиф Григорьевич держался простых и чётких взглядов – умеет или не умеет держать в руках оружие, способен держать оборону или нет. Его, сильно привязанного к настоящему и мало заботящегося о будущем, коммерсанты наподобие Моничева нисколько не тревожили. Не беспокоясь о том, угаснут ли когда-нибудь солнце и капитал, Иосиф Григорьевич наслаждался и тем и другим. Глупцы борются с волнами, безумцы пытаются их опередить, а мудрые люди направляют течение в сторону своих мельниц.
Но у Вячеслава Уварова, человека унылого от природы, были мрачные предчувствия. Он полунамёками предрекал неприятности именно в связи с Моничевым.
Градовский кое-как отвязался от Синельникова, выспрашивавшего по поводу финансирования социальных программ в следующем, 98-м году. Директору «Медторга» было кое-что известно о том, как обстоят дела в облздравотделе, что же касается городских поставок – тут был тёмный лес. Вице-губернатор не стал просвещать профессора, просьбы которого, посулы и любезности, тяжелые и ржавые, как железный лом, стали сильно угнетать.
И Градовский подсел к Мельникову, рядом с которым суетился официант. Напротив сидел Першин, успевший переговорить с Гетмановым и немного вникнувший в особенности городского финансирования. Помимо доли на деревообрабатывающем заводе, ему была с ходу предложена сеть муниципальных аптек, причём их не нужно было выкупать, а только «поучаствовать в делах». Это было как-то связано с городскими поставками медикаментов, и все эти подробности ему хотелось выяснить непосредственно у главного участника предприятия, вице-мэра по здравоохранению. Першин отлично помнил провалившийся проект с областными поставками через облздравотдел, и ему не хотелось и в этот раз быть одураченным.
– …то есть, не получится так, как тогда с Синельниковым – всё подготовил, и его об шляпу?
Его опасения, перелетев через корзину с цветами, через блюдо с телячьей корейкой, лишь рассмешили Мельникова.
– Теперь вы член команды, Виталий Петрович, и вам нечего бояться.
Тайны распределительных скрижалей так и остались для Першина тайнами, но после этих слов он уже спокойнее посмотрел вслед удаляющемуся Синельникову, и принялся за еду.
В глубине зала два необычайно серьёзных субъекта как бы нехотя переговаривались между собой:
– Надоела вся эта мышиная возня. Я богатый и успешный человек, почему я должен всю жизнь копаться в этом дерьме?!
– Ты прав Наум, говнецом западает.
У них была своя философия. Они не верили никому, а особенно тем, кто находился в этом зале.
– И климат – я плохо стал его переносить. Пора вытаскивать с завода свои деньги и размещать в других местах.
– Деньги любят деньги. Обычно, как только начинаешь вытаскивать свои, за ними прицепом следуют другие…
Запихнув в рот четверть груши, Гетманов подмигнул Першину, которому сосватал на работу племянника, и рассказал недавний случай.
– Какие-то сутяги подали на меня в суд за то, что я пристроил в Госкомимуществе свою внучку. Я им говорю: ишачьи дети, а чьих внучек мне пристраивать, ваших что ли?
Все, кто его слушал, дружно закивали – с чужими дочками и внучками надо делать что-то другое.
Глава 3
Будапешт
Сентябрь 1997
Это были обычные гансы – два упитанных мужичка, только что поселившихся в «Corvinus Kempinsky», и вышедших прогуляться по улице Ваци. Илона с Имоджин подцепили их, и сразу повели в стрип-клуб. Завязалась обычная болтовня. Мужчины быстро освоились и деловито осведомились о времени выдвижения в гостиницу.
Имоджин вспомнила, как знакомый продавец из секс-шопа рассказывал, что у порнофильмов, экспортируемых в Германию, вырезают прелюдии, и оставляют голый секс. Вначале немного титров, затем без промедления – порево.
– Нам нужно немного привыкнуть друг к другу, – лукаво улыбнувшись, сказала она, кивая официанту – «как обычно». – Посидим, выпьем, расслабимся…
Гансы понимающе закивали, и стали обсуждать, как провести девушек в отель. Они скрупулёзно проговорили обо всех трудностях, которые могли возникнуть, и сошлись на том, что, в случае чего, дадут немного швейцару – конечно, удорожание проекта не входило в их планы, но… куда деваться. Улыбнувшись, Имоджин подумала, что они с Илоной предельно упростят проход в отель. Ведь гости проживают в нём, поэтому их пустят наверняка. А девушки туда просто не пойдут.
Мужчины оцепенели, когда им принесли счёт. Ещё бы – какое-то подозрительное пойло подавали по цене коллекционных вин из подвалов Габсбургских дворцов. Девушки сочли момент подходящим, чтобы ускользнуть.
Оказавшись на улице, Имоджин сказала, что у неё нет времени ждать – она торопится на свидание, и попросила Илону, чтобы та забрала у бармена причитающиеся ей комиссионные. Услышав про свидание, Илона громко рассмеялась и поцеловала подругу на прощание.
Он был, несомненно, хорошим парнем. В прошлом технолог на винзаводе, теперь он работал в виноторговой компании менеджером. Имел хорошие перспективы, начальство было им довольно. Серое вещество его, безусловно, содержало неисчислимые гигабайты полезной информации. Однако, несмотря на яркую внешность, из-за косноязычия и фатального отсутствия чувства юмора, он был совершенно неинтересен, сер и тускл. Но на девушек недалёких производил впечатление человека глубокого и даже изысканного.
Поглощая бифштекс, Жжольт какое-то время распространялся по поводу ухудшающегося качества вина, особенно недорогих марок. Перед клиентами стыдно. Когда он работал технологом, такого не было. В погоне за прибылью производители забывают о качестве. Нездоровая тенденция, но как её переломить?
Имоджин рассеяно слушала, время от времени кивая из вежливости. Настырная Илона отвоевала три дня подряд, и в этот вечер Имоджин рассчитывала оторваться по полной программе. Размешивая ложечкой сахар, она наблюдала, с какой тщательностью их общий парень собирает вилкой остатки гарнира. Педантично, до самой мелкой капустинки.
– … она такая наивная, такая беспомощная… не представляю, что она будет делать без меня…
Сентябрь 1997
Это были обычные гансы – два упитанных мужичка, только что поселившихся в «Corvinus Kempinsky», и вышедших прогуляться по улице Ваци. Илона с Имоджин подцепили их, и сразу повели в стрип-клуб. Завязалась обычная болтовня. Мужчины быстро освоились и деловито осведомились о времени выдвижения в гостиницу.
Имоджин вспомнила, как знакомый продавец из секс-шопа рассказывал, что у порнофильмов, экспортируемых в Германию, вырезают прелюдии, и оставляют голый секс. Вначале немного титров, затем без промедления – порево.
– Нам нужно немного привыкнуть друг к другу, – лукаво улыбнувшись, сказала она, кивая официанту – «как обычно». – Посидим, выпьем, расслабимся…
Гансы понимающе закивали, и стали обсуждать, как провести девушек в отель. Они скрупулёзно проговорили обо всех трудностях, которые могли возникнуть, и сошлись на том, что, в случае чего, дадут немного швейцару – конечно, удорожание проекта не входило в их планы, но… куда деваться. Улыбнувшись, Имоджин подумала, что они с Илоной предельно упростят проход в отель. Ведь гости проживают в нём, поэтому их пустят наверняка. А девушки туда просто не пойдут.
Мужчины оцепенели, когда им принесли счёт. Ещё бы – какое-то подозрительное пойло подавали по цене коллекционных вин из подвалов Габсбургских дворцов. Девушки сочли момент подходящим, чтобы ускользнуть.
Оказавшись на улице, Имоджин сказала, что у неё нет времени ждать – она торопится на свидание, и попросила Илону, чтобы та забрала у бармена причитающиеся ей комиссионные. Услышав про свидание, Илона громко рассмеялась и поцеловала подругу на прощание.
* * *
Они встретились в кафе на Nadymezo Utca. Жжольт – высокий, статный, смуглый красавец со взглядом, обращённым внутрь себя – был в этот вечер необычайно задумчив. Изначально познакомилась с ним Илона. Рассказывая о нём подруге, она имела неосторожность похвастаться мужским достоинством своего нового парня. Имоджин не поверила на слово, и захотела проверить. Разыграв несложную комбинацию, она затащила его к себе в постель и убедилась, что подруга немного преувеличивает. Впрочем, он быстро надоел Илоне, и она сама предложила им попользоваться. И некоторое время Имоджин безраздельно пользовала Жжольта, однако вскоре Илона заявила свои права на него – у неё ничего больше не клеилось. Имоджин он также надоел, но у неё пока что тоже ничего не получалось. И они установили очередь. Жжольт, ничего не зная об этих переуступках, мучился угрызениями совести из-за того, что изменяет Илоне с её лучшей подругой; и сложная проблема – кого выбрать, как объясняться? – встала перед ним в полный рост.Он был, несомненно, хорошим парнем. В прошлом технолог на винзаводе, теперь он работал в виноторговой компании менеджером. Имел хорошие перспективы, начальство было им довольно. Серое вещество его, безусловно, содержало неисчислимые гигабайты полезной информации. Однако, несмотря на яркую внешность, из-за косноязычия и фатального отсутствия чувства юмора, он был совершенно неинтересен, сер и тускл. Но на девушек недалёких производил впечатление человека глубокого и даже изысканного.
Поглощая бифштекс, Жжольт какое-то время распространялся по поводу ухудшающегося качества вина, особенно недорогих марок. Перед клиентами стыдно. Когда он работал технологом, такого не было. В погоне за прибылью производители забывают о качестве. Нездоровая тенденция, но как её переломить?
Имоджин рассеяно слушала, время от времени кивая из вежливости. Настырная Илона отвоевала три дня подряд, и в этот вечер Имоджин рассчитывала оторваться по полной программе. Размешивая ложечкой сахар, она наблюдала, с какой тщательностью их общий парень собирает вилкой остатки гарнира. Педантично, до самой мелкой капустинки.
– … она такая наивная, такая беспомощная… не представляю, что она будет делать без меня…