М.С. Антоний. Жизнь

временную жизнь; для него умереть означает облечься в вечность. Смерть не
конец, а начало. Эта дверь открывается и впускает нас в простор вечности,
которая была бы навсегда закрыта для нас, если бы смерть не высвобождала нас
из рабства земле.


Двойственное отношение
В нашем отношении к смерти должны присутствовать обе стороны. Когда
умирает человек, мы совершенно законно можем сокрушаться сердцем. Мы с
ужасом можем смотреть на то, что грех убил человека, которого мы любим. Мы
можем отказываться принять смерть как последнее слово, последнее событие
жизни. Мы правы, когда плачем над усопшим, потому что смерти не должно бы
быть. Человек убит злом. С другой стороны, мы можем радоваться за него,
потому что для него (или для нее) началась новая жизнь, - жизнь без
ограничений, просторная. И опять-таки мы можем плакать над собой, над нашей
потерей, нашим одиночеством, но в то же время мы должны научиться тому, что
Ветхий Завет уже прозревает, предсказывает, когда говорит: крепка, как
смерть, любовь, - любовь, которая не позволяет померкнуть памяти любимого,
любовь, которая дает нам говорить о наших отношениях с любимым не в
прошедшем времени: "Я любил его, мы были так близки", а в настоящем: "Я
люблю его; мы так близки". Так что в смерти есть многосложность, можно даже,
быть может, сказать - двойственность; но если мы - собственный Христов
народ, мы не имеем права из-за того, что сами глубоко ранены потерей и
осиротели по-земному, не заметить рождения усопшего в вечную жизнь. В смерти
есть сила жизни, которая достигает и нас.
Если же мы признаем, что наша любовь принадлежит прошлому, это
означает, что мы не верим в то, что жизнь усопшего не прекратилась. Но тогда
приходится признать, что мы неверующие, без-божники в самом грубом смысле
слова, и тогда надо посмотреть на весь вопрос с совершенно другой точки
зрения: если Бога нет, если нет вечной жизни, тогда случившаяся смерть не
имеет никакого метафизического значения. Это просто природный факт. Победили
законы физики и химии, человек вернулся в дление бытия, в круговорот
природных элементов - не как личность, а как частица природы. Но в любом
случае мы должны честно взглянуть в лицо своей вере или ее отсутствию,
занять определенную позицию и поступать соответственно.


Еще личные воспоминания
Трудно, почти невозможно говорить о вопросах жизни и смерти отрешенно.
Так что я буду говорить лично, быть может, более лично, чем понравится
некоторым из вас. В своей жизни мы встречаемся со смертью в первую очередь
не как с темой для размышления (хотя и это случается), а большей частью в
результате потери близких - наших собственных или чьих-то еще. Этот
косвенный опыт смерти и служит нам основой для последующих размышлений о
неизбежности собственной смерти и о том, как мы к ней относимся. Поэтому я
начну с нескольких примеров того, как я сам встретился со смертью других
людей; быть может, это пояснит вам мое собственное отношение к смерти.
Мое первое воспоминание о смерти относится к очень далекому времени,
когда я был в Персии, еще ребенком. Однажды вечером мои родители взяли меня
с собой посетить, как тогда было принято, розарий, известный своей красотой.
Мы пришли, нас принял хозяин дома и его домочадцы. Нас провели по
великолепному саду, предложили угощение и отпустили домой с чувством, что мы
получили самое теплое, самое сердечное, ничем не скованное гостеприимство,
какое только можно представить. Только на следующий день мы узнали, что пока
мы ходили с хозяином дома, любовались его цветами, были приглашены на
угощение, были приняты со всей учтивостью Востока, сын хозяина дома, убитый
несколько часов назад, лежал в одной из комнат. И это, как ни мал я был,
дало мне очень сильное чувство того, что такое жизнь и что такое смерть, и
каков долг живых по отношению к живым людям, какие бы ни были
обстоятельства.
Второе воспоминание - разговор времен гражданской или конца первой
мировой войны между двумя девушками; брат одной, который приходился женихом
другой, был убит. Новость дошла до невесты; она пришла к своей подруге, его
сестре, и сказала: "Радуйся, твой брат погиб геройски, сражаясь за Родину".
Это опять-таки показало мне величие человеческой души, человеческого
мужества, способность противостать не только опасности, страданию, жизни во
всем ее многообразии, всей ее сложности, но и смерти в ее голой остроте.
Еще несколько воспоминаний. Однажды в юности я вернулся из летнего
лагеря. Мой отец встретил меня и выразил беспокойство по поводу того, как
прошел лагерь. "Я боялся, - сказал он, - что с тобой что-то случилось". Я с
легкостью юности спросил: "Ты боялся, что я сломал ногу или свернул шею?" И
он ответил очень серьезно, с присущей ему трезвою любовью: "Нет, это не
имело бы значения. Я боялся, что ты потерял цельность души". И затем
добавил: "Помни: жив ты или умер - не так важно. Одно действительно важно,
должно быть важно и для тебя и для других: ради чего ты живешь и за что ты
готов умереть".
Это опять-таки показало мне меру жизни, показало, чем должна быть жизнь
по отношению к смерти: предельным вызовом научиться жить (как отец сказал
мне в другой раз) так, чтобы ожидать свою собственную смерть, как юноша ждет
невесту, ждать смерть, как ждешь возлюбленную, - ждать, что откроется дверь.
И тогда (и это следует продумать гораздо глубже, чем сумел сделать я,
но я это очень остро пережил сердцем на протяжении прошедшей Страстной
седмицы), если Христос - дверь, открывающаяся на вечность, Он есть смерть
наша. И это можно даже подтвердить отрывком из Послания к Римлянам, который
читается при крещении; там говорится, что мы погрузились в смерть Христову,
чтобы восстать с Ним. И другим местом Послания, которое говорит, что мы
носим в теле своем мертвость Христову. Он - смерть, и Он - сама Жизнь и
Воскресение.


Смерть отца
И еще последний образ: смерть моего отца. Он был тихий человек, мало
говорил; мы редко общались. На Пасху ему стало нехорошо, он прилег. Я сидел
рядом с ним, и впервые в жизни мы говорили с полной открытостью. Не слова
наши были значительны, а была открытость ума и сердца. Двери открылись.
Молчание было полно той же открытости и глубины, что и слова. А затем
настала пора мне уйти. Я попрощался со всеми, кто был в комнате, кроме отца,
потому что чувствовал, что, встретившись так, как мы встретились, мы больше
не можем разлучиться.
Мы не простились. Не было сказано даже "до свидания", "увидимся"; мы
встретились - и это была встреча навсегда. Он умер в ту же ночь. Мне
сообщили, что отец умер; я вернулся из госпиталя, где работал; помню, я
вошел в его комнату и закрыл за собой дверь. И я ощутил такое качество и
глубину молчания, которое вовсе не было просто отсутствием шума, отсутствием
звука. Это было сущностное молчание, - молчание, которое французский
писатель Жорж Бернанос описал в одном романе как "молчание, которое само -
присутствие". И я услышал собственные слова: "А говорят, что есть смерть...
Какая ложь!"


Соприсутствие с умирающим
Бывает умирание иное. Я помню молодого солдата, который оставлял после
себя жену, ребенка, ферму. Он мне сказал: "Я сегодня умру. Мне жаль покидать
жену, но тут ничего не поделаешь. Но мне так страшно умирать в одиночестве".
Я сказал ему, что этого не произойдет: я буду сидеть с ним, и пока он будет
в состоянии, он сможет открывать глаза и видеть, что я здесь, или
разговаривать со мной. А потом он сможет взять меня за руку и время от
времени пожимать ее, чтобы убедиться, что я здесь. Так мы сидели, и он ушел
с миром. Он был избавлен от одиночества при смерти.
С другой стороны, порой Бог посылает человеку одинокую смерть, но это -
не оставленность, это одиночество в Божием присутствии, в уверенности, что
никто не ворвется безрассудно, драматически, не внесет тоску, страх,
отчаяние в душу, которая способна свободно войти в вечность.
Последний мой пример касается молодого человека, которого попросили
провести ночь у постели умиравшей пожилой женщины. Она никогда не верила ни
во что вне материального мира, и теперь она покидала его. Молодой человек
пришел к ней вечером, она уже не отзывалась на внешний мир. Он сел у ее
постели и стал молиться; он молился, как мог, и словами молитв, и в
молитвенном безмолвии, с чувством благоговения, с состраданием, но и в
глубоком недоумении. Что происходило с этой женщиной, вступавшей в мир,
который она всегда отрицала, которого никогда не ощутила? Она принадлежала
земле - как могла она вступить в небесное? И вот что он пережил, вот что,
как ему казалось, он уловил, общаясь с этой старой женщиной через
сострадание, в озадаченности. Поначалу умиравшая лежала спокойно. Затем из
ее слов, возгласов, ее движений ему стало ясно, что она что-то видит; судя
по ее словам, она видела темные существа; у ее постели столпились силы зла,
они кишели вокруг нее, утверждая, что она принадлежит им. Они ближе всего к
земле, потому что это падшие твари. А затем вдруг она повернулась и сказала,
что видит свет, что тьма, теснившая ее со всех сторон, и обступившие ее злые
существа постепенно отступают, и она увидела светлые существа. И она
воззвала о помиловании. Она сказала: "Я не ваша, но спасите меня!" Еще
немного спустя она произнесла; "Я вижу свет". И с этими словами - "я вижу
свет" - она умерла.
Я привожу эти примеры для того, чтобы вы могли понять, почему мое
отношение к смерти может показаться предвзятым, почему я вижу в ней славу, а
не только скорбь и утрату. Я вижу и скорбь, и утрату. Примеры, которые я вам
дал, относятся к внезапной, неожиданной смерти, смерти, которая приходит,
как вор в ночи. Обычно так не случается. Но если вам встретится подобный
опыт, вы, вероятно, поймете, как можно, хотя в сердце жгучая боль и
страдание, вместе с тем радоваться, и каким образом - об этом мы еще
поговорим - возможно в службе погребения провозглашать: Блажен путь, вонъже
идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место упокоения... и почему ранее в
этой же службе мы как бы от лица умершего, употребляя слова псалма, говорим:
Жива будет душа моя и восхвалит Тя, Господи...


Старение
Чаще, чем с внезапной смертью, мы сталкиваемся с долгой или короткой
болезнью, ведущей к умиранию, и со старостью, которая постепенно приводит
нас либо к могиле, либо - в зависимости от точки зрения - к освобождению: к
последней встрече, к которой каждый из нас, сознательно или нет, стремится и
рвется всю свою земную жизнь, - к нашей встрече лицом к Лицу с Живым Богом,
с Вечной Жизнью, с приобщенностью Ему. И этот период болезни или нарастающей
старости нужно встретить и понять творчески, осмысленно,
Одна из трагедий жизни, которая приносит большие душевные страдания и
муки - видеть, как любимый человек страдает, теряет физические и умственные
способности, теряет как будто то, что было самое ценное: ясный ум, живую
реакцию, отзывчивость на жизнь и т. п. Так часто мы стараемся отстранить
это, обойти. Мы закрываем глаза, чтобы не видеть, потому что нам страшно
видеть и предвидеть. И в результате смерть приходит и оказывается внезапной,
в ней - не только испуг внезапности, о чем я упоминал ранее, но и
дополнительный ужас того, что она поражает нас в самую сердцевину нашей
уязвимости, потому что боль, страх, ужас росли, нарастали внутри нас, а мы
отказывались дать им выход, отказывались сами внутренне созреть. И удар
бывает более болезненный, более разрушительный, чем при внезапной смерти,
потому что кроме ужаса, кроме горечи потери, с ним приходит все
самоукорение, самоосуждение за то, что мы не сделали всего, что можно было
сделать, - не сделали из-за того, что это заставило бы нас стать правдивыми,
стать честными, не скрывать от самих себя и от стареющего или умирающего
человека, что смерть постепенно приоткрывает дверь, что эта дверь однажды
широко раскроется, и любимый должен будет войти в нее, даже не оглянувшись.
Каждый раз, когда перед нами встает медленно надвигающаяся утрата
близкого человека, очень важно с самого начала смотреть ей в лицо, - и
делать это совершенно спокойно, как мы смотрим в лицо человеку, пока он жив
и среди нас. Ведь мысли о грядущей смерти противостоит реальность живого
присутствия. Мы всегда можем полагаться на это несомненное присутствие и
вместе с тем все яснее видеть все стороны идущей на нас потери. Вот это
равновесие между убедительностью реальности и хрупкостью мысли и позволяет
нам готовить самих себя к смерти людей, которые нам дороги.


Жизнь вечная
Разумеется, такая подготовка, как я уже сказал, влечет за собой
отношение к смерти, которое признает, с одной стороны, ее ужас, горе утраты,
но вместе с тем сознает, что смерть - дверь, открывающаяся в вечную жизнь. И
очень важно снять преграды, не дать страху возвести стену между нами и
умирающим. Иначе он осужден на одиночество, оставленность, ему приходится
бороться со смертью и всем, что она для него представляет, без всякой
поддержки и понимания; эта стена не позволяет и нам сделать все, что мы
могли бы сделать, с тем, чтобы не осталось никакой горечи, никакого
самоукорения, никакого отчаяния. Нельзя с легкостью сказать человеку:
"Знаешь, ты же скоро умрешь..." Для того, чтобы быть в состоянии встретить
смерть, надо знать, что ты укоренен в вечности, не только теоретически
знать, но опытно быть уверенным, что есть вечная жизнь. Поэтому часто, когда
видны первые признаки приближающейся смерти, надо вдумчиво, упорно работать
на то, чтобы помочь человеку, который должен войти в ее тайну, открыть, что
такое вечная жизнь, в какой мере он уже обладает этой вечной жизнью и
насколько уверенность в том, что он обладает вечной жизнью, сводит на нет
страх смерти, - не горе разлуки, не горечь о том, что смерть существует, а
именно страх. И некоторым людям можно сказать: "Смерть при дверях; пойдем
вместе до ее порога; будем вместе возрастать в этот опыт умирания. И войдем
вместе в ту меру приобщенности вечности, которая доступна каждому из нас".
Это я тоже хотел бы пояснить примером. Лет тридцать тому назад в
больнице очутился человек, как казалось, с легким заболеванием. Его
обследовали и нашли, что у него неоперабельный, неисцелимый рак. Это сказали
его сестре и мне, ему не сказали. Я его навестил. Он лежал в постели,
крепкий, сильный, полный жизни, и он мне сказал: "Сколько мне надо еще в
жизни сделать, и вот, я лежу, и мне даже не могут сказать, сколько это
продлится". Я ему ответил: "Сколько раз вы говорили мне, что мечтаете о
возможности остановить время, так, чтобы можно было быть вместо того, чтобы
делать. Вы никогда этого не сделали. Бог сделал это за вас. Настало вам
время быть". И перед лицом необходимости быть, в ситуации, которую можно
было бы назвать до конца созерцательной, он в недоумении спросил: "Но как
это сделать?"
Я указал ему, что болезнь и смерть зависят не только от физических
причин, от бактерий и патологии, но также от всего того, что разрушает нашу
внутреннюю жизненную силу, от того, что можно назвать отрицательными
чувствами и мыслями, от всего, что подрывает внутреннюю силу жизни в нас, не
дает жизни свободно изливаться чистым потоком. И я предложил ему разрешить
не только внешне, но и внутренне все, что в его взаимоотношениях с людьми, с
самим собой, с обстоятельствами жизни было "не то", начиная с настоящего
времени; когда он выправит все в настоящем, идти дальше и дальше в прошлое,
примиряясь со всем и со всеми, развязывая всякий узел, вспоминая все зло,
примиряясь - через покаяние, через приятие, с благодарностью, со всем, что
было в его жизни; а жизнь-то была очень тяжелая. И так, месяц за месяцем,
день за днем мы проходили этот путь. Он примирился со всем в своей жизни. И
я помню, в самом конце жизни он лежал в постели, слишком слабый, чтобы
самому держать ложку, и он мне сказал с сияющим взором: "Мое тело почти
умерло, но я никогда не чувствовал себя так интенсивно живым, как теперь".
Он обнаружил, что жизнь зависит не только от тела, что он - не только тело,
хотя тело - это он; обнаружил в себе нечто реальное, чего не могла
уничтожить смерть тела.
Это очень важный опыт, который я хотел напомнить вам, потому что так мы
должны поступать снова и снова, в течение всей жизни, если хотим ощущать
силу вечной жизни в самих себе и не страшиться, что бы ни случалось с
временной жизнью, которая тоже принадлежит нам. Невозможно глубоко пережить
процесс умирания, потому что мы не в состоянии вообразить, в чем он состоит.
Но можно обратиться к опыту людей, которые общались с умирающими.


Восприятие смерти в детстве
Я хотел бы теперь перейти к другой теме, поговорить о другом. Встречу с
собственной смертью мы переживаем очень различно, в зависимости от возраста
и обстоятельств. Подумайте о детях, которые слышат слово "смерть". Одни из
них имеют, может быть, смутное представление о ней; другие потеряли,
возможно, одного или обоих родителей и горевали от сиротства. Они ощутили
потерю, но не самую смерть. Большинство детей, во всяком случае мальчиков, в
какой-то период жизни играют в войну. "Я тебя застрелил. Ты убит. Падай!" И
ребенок падает, и знает в своих чувствах, хотя и изнутри защищенности игры,
что он мертв; для него это означает, что он не имеет права участвовать в
игре, бегать, не вправе шевельнуться. Он так и должен лежать. Вокруг него
продолжается жизнь, а он не принадлежит ей; пока в какой-то момент он больше
не может выдержать и вскакивает с возгласом: "Мне надоело быть мертвым,
теперь твоя очередь!" Это очень важный опыт, потому что через него ребенок
обнаруживает, что может оказаться вне жизни; а вместе с тем это происходит в
игре, он защищен игровой ситуацией. В любой момент переживанию смерти может
быть положен конец по взаимной договоренности, но чему-то он научился. Я
помню, много лет тому назад в одном из наших детских лагерей был чрезвычайно
впечатлительный мальчик, который воспринимал эту ситуацию настолько остро,
что не мог вынести ее напряжения; и я провел с ним целую игру, жил,
прятался, вступал в бой, был "убит" вместе с ним, чтобы он смог войти в этот
опыт, который для него был не игрой, был слишком реален. Это один пример.
Ребенок может познакомиться со смертью уродливым образом, и это
искалечит его, - или напротив, здраво, спокойно, как покажет следующий
пример (он взят из жизни, это не притча).
Глубоко любимая бабушка умерла после долгой и тяжелой болезни. Меня
позвали, и когда я приехал, то обнаружил, что детей увели. На мой вопрос
родители ответили: "Мы же не могли допустить, чтобы дети остались в одном
доме с покойницей". - "Но почему?" - "Они знают, что такое смерть". - "И что
же они знают о смерти?" - спросил я. - "На днях они нашли в саду крольчонка,
которого задрали кошки, так что они видели, что такое смерть". Я сказал, что
если у детей сложилась такая картина смерти, они обречены через всю жизнь
пронести чувство ужаса. При всяком упоминании о смерти, на каждых похоронах,
у любого гроба - в этом деревянном ящике для них будет скрыт невыразимый
ужас... После долгого спора, после того, как родители сказали мне, что дети
неизбежно получат психическое расстройство, если им позволить увидеть
бабушку, и что это будет на моей ответственности, я привел детей. Первый их
вопрос был: "Так что же случилось с бабушкой?" Я сказал им: "Вы много раз
слышали, как ей хотелось уйти в Царство Божие к дедушке, куда он ушел прежде
нее. Вот это и произошло". - "Так она счастлива?" - спросил один из детей. Я
сказал: "Да". И потом мы вошли в комнату, где лежала бабушка. Стояла
изумительная тишина. Пожилая женщина, лицо которой много лет было искажено
страданием, лежала в совершенном покое и мире. Один из детей сказал: "Так
вот что такое смерть!" И другой прибавил: "Как прекрасно?"
Вот два выражения того же опыта. Дадим ли мы детям воспринимать смерть
в образе крольчонка, разодранного кошками в саду, или покажем им покой и
красоту смерти?
В Православной Церкви покойника привозят в храм заранее; мы молимся у
открытого гроба 1,
1 В практике Запада гроб привозят в храм закрытым, прямо к отпеванию, и
открывают для прощания только по специальному настоянию близких. - Ред.
рядом с ним стоят и взрослые и дети. Смерть вовсе не следует скрывать;
она проста, она - часть жизни. Дети могут посмотреть в лицо умершего и
увидеть покой. На прощание мы целуем умершего. И надо не забыть предупредить
ребенка, что лоб человека, который обычно был теплый, теперь, когда он его
поцелует, окажется холодным; тут можно сказать: "Это печать смерти". Жизни
сопутствует тепло; смерть холодна. И тогда ребенок не пугается, потому что у
него есть опыт тепла и холода; и то и другое имеет свою природу и свое
значение.


Насильственная смерть
Позднее мы встречаемся со смертью в соответствии с этими первыми
впечатлениями. Подростками, в юности мы можем столкнуться трагически с
насильственной смертью, несчастными случаями, войной. Я помню юношу, который
ни разу в жизни не подумал о смерти; его друг погиб, разбился на большой
скорости на мотоцикле. Он пришел ко мне и сказал, что когда увидел результат
этого безумия - искалеченное, истерзанное тело друга, это заставило его
задуматься. И знаете, что пришло ему на мысль? Мне это показалось поп
sequitur, никак не связано с тем, что произошло. А он подумал: "Если я не
ищу и не достигаю святости, я окрадываю Бога, лишаю Его славы и краду у
ближнего то, что ему по праву принадлежит". Смерть - грубая, жестокая,
безобразная, которой он стал свидетелем - поставила его лицом к лицу с
вечными, абсолютными ценностями, которые он носил в себе, но которые в нем
всегда спали, бездейственные, нетронутые.
На войне смерть порой встречаешь с ужасом, а порой - с душевным
подъемом. Но так часто со смертью встречаются люди в том возрасте и
состоянии, которые никак не подготовили их к умиранию, к встрече со смертью.
Молодое, крепкое человеческое тело без всякого, казалось бы, семени смерти
почти мгновенно оказывается перед вероятностью или даже порой неизбежностью
смерти. Реакция бывает очень различная; многое зависит от того, за что
сражался человек, бился ли он убежденно или поневоле, по необходимости или
добровольно. И то, как человек умирает, определяется не возвышенностью дела,
которое он защищает, а тем, насколько полно, от всего сердца он предан этому
делу и готов отдать за него жизнь.
Я помню по 1940 году двух молодых немецких солдат. Они были страшно
изранены, умирали. Я подошел и спросил одного из них: "Очень больно?" Он
посмотрел на меня угасающим взором и ответил: "Я не страдаю. Мы же вас
бьем..." Он мог встречать смерть из своей убежденности, что поступает право.
С моей точки зрения он поступал неправо, но дело не в этом, - он-то был всем
сердцем предан своим побуждениям.


Потеря близких
Как я уже говорил, мы соприкасаемся со смертью впервые и сколько-то
длительно через потерю близких. И на этом я хотел бы несколько остановиться,
потому что, научаясь понимать смерть других людей, ее действие в них, ее
действие в нас через переживание чужой смерти, мы сумеем глядеть в лицо
смерти, в конечном итоге - встретить лицом к лицу собственную смерть,
сначала как возможность, вернее, неизбежность, но неизбежность часто как
будто настолько далекую, что мы с ней не считаемся, - а затем и как самую
реальность, грядущую на нас. Поэтому я остановлюсь на этой теме - утрате
близких.


Собственная осиротелость
Я уже упоминал, что одна из проблем, сразу встающих перед тем, кто
потерял близкого человека, - это ощущение одиночества, оставленности тем
порой единственным человеком, кто имел для нас значение, кто заполнял все
пространство, все время, все сердце. Но даже если сердце не было заполнено
целиком, усопший оставляет после себя громадную пустоту. Пока человек
болеет, мы погружены в мысли и заботы о нем. Мы действуем собранно и
целенаправленно. Когда человек умер, очень часто оставшимся кажется, что их
деятельность потеряла смысл, во всяком случае, не имеет непосредственной
цели, центра, направленности; жизнь, которая, хотя была тяжела и мучительна,
текла потоком, становится трясиной. Одиночество означает также, что не с кем
поговорить, некого выслушать, не к кому проявить внимание, что никто не
ответит, не отзовется, и нам некому ответить и отозваться; а это означает
также очень часто, что только благодаря ушедшему мы имели в собственных
глазах некую ценность: для него мы действительно что-то значили, он служил
утверждением нашего бытия и нашей значимости.
Габриель Марсель говорит: Сказать кому-нибудь: "Я тебя люблю" - то же
самое что сказать: "Ты никогда не умрешь..." Это можно сказать и в случае
смертной разлуки. Нас оставил человек - и некому больше утверждать нашу
высшую ценность, наше предельное значение. Нет того человека, который мог бы
сказать: "Я люблю тебя", и следовательно, у нас нет признания, утверждения в
вечности... Этому тоже надо уметь посмотреть в лицо. Такое нельзя,
невозможно отстранить, от этого не уйдешь. Образовалась пустота, и эту
пустоту никогда не следует пытаться заполнить искусственно чем-то мелким,
незначительным. Мы должны быть готовы встретить горе, тоску, смотреть в лицо
всему, что происходит внутри нас самих, и тому, что навязывает нам ложно
понятое доброжелательство окружающих, которые бередят наше горе и страдание,