Я обернулась к капитану:
- Помощи не будем просить?
- Нет,- категорически отрезал Ича.- Другие в худшем положении. Мы хоть не обмерзаем. К тому же добираться до нас... Вот если Шурыга не справится с двигателем... Тогда уж...
Он задумчиво постоял возле меня.
- Однако, Марфенька, поищи в эфире... на всякий случай... может, тут поблизости от нас кто откликнется.
- Хорошо, поищу.
- Кто тут может быть? В стороне от всех путей...- удивился Иннокентий. Не заметила я в нем никаких следов страха или уныния. И одет он был, как всегда, тщательно и даже выбрит.
Ича нерешительно взглянул на друга.
- Научно-исследовательское судно "Дельфин". Оно изучало аналог нашего Течения в южном полушарии. А теперь перешло экватор, северный тропик и движется как раз нашим Течением... Навстречу нам. Судно большое, сильное. Им этот шторм нипочем.
Иннокентий удивленно уставился на капитана. Тонкие темно-русые брови его сдвинулись.
- Откуда ты знаешь?
- Сережа как-то связался с ними, неделю назад. Но сегодня ночью почему-то не нашел их. Может, теперь ты, Марфенька, найдешь.
- Почему же Козырев не доложил мне?
- Я ему не велел...
- Не понимаю тебя,- холодно проговорил Иннокентий.
Он прекрасно понимал. Ича как-то съежился под взглядом друга.
- Не хотелось тебя огорчать. Теперь будет считаться - они открыли.
- Значит, когда мы искали Течение, они уже шли им?
- Да. Они и подсказали нам курс.
Миша протянул мне данные наблюдений, и я отстучала "погоду". Приняла по фототелеграфу синоптическую карту для Миши, и он ушел, качая головой. А я перешла на прием и слушала голоса кораблей, терпящих бедствие. "А вокруг была смерть, только смерть - в пять часов пополудни",- вспомнила я слова поэта.
Обед, приготовленный Валеркой, был необыкновенно вкусен. Настасья Акимовна готовила более экономно. Никто не ожидал от него такого мастерства. В конце обеда он явился, как артист на аплодисменты, в белом халате и поварской шапочке, лихо надвинутой на одно ухо. Глаза его лукаво блестели. Он осведомился, понравился ли нам обед? Все хором поблагодарили его. Он был доволен. Однако не смог не пофигурять:
- Покормлю вас еще разок-другой и сам пойду рыб кормить!!! - На этом он гордо удалился на камбуз.
- Ну и дурак,- бросила ему вслед неблагодарная Миэль. В этот момент в кают-компанию вбежал Сережа Козырев.
- Земля! - крикнул он.
Я сидела рядом с дядей, ближе всех к двери, и моментально, по внутреннему трапу, очутилась в штурманской рубке. Иннокентий смотрел в трубу радиолокатора. Увидев меня, он уступил мне место.
- Смотри, Марфенька, как хорошо видно,- сказал он. На экране локатора четко вырисовывался остров... Обрывистые скалы, каменный мыс.
- Остров? Тот самый? - обрадованно воскликнула я.
Вошел, тяжело дыша, дядя и встревоженно взглянул на капитана. Ича отвел взгляд. И я вдруг осознала, что радоваться нечему.
А через минуту в рубку вошел Шурыга. Раскупорились наконец. Глаза у него были красны и воспаленны.
- Капитан, при таких оборотах мы взорвемся. Температура предельна!
- Будем охлаждать забортной водой. Боцман! Где боцман?
Показался невозмутимый Харитон. Капитан дал распоряжение. Для страховки велел связаться матросам по четверо. Боцман поспешно ушел.
Весь экипаж знал, что, если Шурыга не обеспечит работу двигателя на полную мощность, "Ассоль" развернется бортом к волне и ее перевернет. Гибель тогда неминуема.
Шурыга и Лепик исправили двигатель, больше в машинном отделении ничего не заедало. Но шторм был столь силен, что всей мощности машин в триста лошадиных сил хватало лишь на то, чтоб удерживаться носом к волне. А течение и ветер, объединив силы, неудержимо влекли "Ассоль" на острые скалы, окружившие остров кольцом.
В эту ночь никто не ложился спать, хотя аврал не объявляли. Мужчины, выполняя распоряжения капитана, боролись, сколько у кого было сил, за свое судно, а мы, женщины, не выходя из кают-компании, готовили еду, кофе или ухаживали за ранеными и больными. У Анвера Яланова разбита голова (дядя боялся, что у него сотрясение мозга), у штурмана Мартина Калве сломана рука. Протасова Яшу так стукнуло о железо, что он надолго потерял сознание. Настасья Акимовна совсем разболелась... Дядя почти не отходил от нее. Я пока еще отделывалась легкими синяками.
Хуже всех дело обстояло с Леной. Она совсем пала духом. Сидела, скорчившись в уголке дивана, закрыв лицо руками, и что-то шептала про себя.
Положение наше было очень опасным. Каждую минуту судно могло перевернуться вверх килем, или разломиться пополам, или взорваться от перегрева мотора. А вернее всего - нам пропорют днище подводные скалы... Но я старалась отогнать эти страшные мысли. Вообще в таких случаях лучше всего заняться делом.
Вплотную опасность подступила к нам около часа ночи: "Ассоль" непреодолимо несло на камни. Капитан приказал всем свободным от вахты ожидать его распоряжений в кают-компании. Не знаю, какие могли быть "распоряжения", если "Ассоль" разобьет о скалы. Даже лодка у нас оставалась только одна. Были, правда, спасательные пояса, но какой от них толк, если на тебя упадет несколько тонн воды? Говорят, на людях и смерть красна. Может быть, Ича, собрав нас вместе, хотел, чтоб нам было не так страшно в эти последние минуты?
Капитан заглянул к нам и заверил, что они с рулевым сделают все возможное. Мартин ушел вслед за капитаном в рулевую рубку. Работать со сломанной рукой он не мог, но считал, что его место рядом с капитаном.
Итак, в рулевой рубке находились трое: капитан Ича, рулевой Ефим Цыганов и Мартин. В машинном отделении - Шурыга, Лепик, Володя Говоров и Харитон.
Медленно вошел Иннокентий и, обведя глазами кают-компанию, сел возле меня. Он был бледен: только что видел, как "Ассоль" неудержимо влекло на скалы.
- Ну, вот и все,- шепотом сказал он и, взяв мою руку, нежно сжал ее в своих. Это было так непохоже на него, что у меня стиснуло горло от нестерпимой жалости к нему, ко всем нам.
В кают-компанию быстро вошел Сережа. Он мельком взглянул на меня, но искал он начальника экспедиции.
- Иннокентий Сергеевич,- сказал он резко и ухватился за привинченный к полу стол - так сильно накренилось судно.- Я предлагал капитану послать сигнал бедствия, но он сказал: поздно. Надо, однако же, объяснить, что произошло с "Ассоль". Вы сами составите радиограмму или мне от вашего имени послать?
- Сам,- сказал Иннокентий, и они ушли в радиорубку. Примерно через час в кают-компанию заглянул Сережа,
сообщил, что он дал все радиограммы. И что снова будет пытаться найти связь с "Дельфином". Иннокентий вернулся и снова сел рядом со мной.
В три часа ночи мы были измучены вконец. Нас так бросало, что каждый хватался за что мог, лишь бы удержаться. Иннокентий поддерживал меня, когда судно так кренилось, что стена становилась полом, а пол стеной.
Время от времени я спрашивала у окружающих:
- Неужели нельзя ничего сделать?
Никто мне не отвечал на столь глупый вопрос. Пришел Харитон, сел у стола и ждал с таким видом, словно собирался страховать кого-то. Бедная искалеченная "Ассоль" все еще держалась. Я касалась рукой опалового ожерелья, которое снимала, только ложась спать.
Я ждала, как и все, но я ждала не смерти. Не могла поверить. И снова касалась ожерелья, как будто оно могло спасти нас. Ведь мне подарили его, как эстафету в будущее, а будущее не могло кончиться так быстро.
И еще - как я могла поверить в смерть, если я теперь уже знала, что Иннокентий любит меня. Не без горечи я подумала, что он видит смерть где-то рядом, если, изменив своей обычной выдержке, уже не скрывает больше своей любви.
Конец пришел вскоре после трех часов ночи. Судно вдруг стало падать это падение в бездну было ужасно. В то же мгновение Иннокентия швырнуло на стену, меня с силой ударило обо что-то, и сразу стало очень тихо. В полной тишине медленно погас свет.
Дальше я ничего не помню.
Пришла я в себя - словно спала и меня разбудили - от громких мужских рыданий. В испуге хотела подняться, но было совсем темно, и я испугалась еще больше.
- Не бойся, Марфенька,- услышала я рядом с собой голос Иннокентия и почувствовала, как его руки помогают мне сесть. Я лежала на одном из диванов кают-компании, а когда села, у меня закружилась голова.
- Сейчас будет свет. Электрик с боцманом ищут повреждение. Как ты себя чувствуешь?
- Что случилось? Кто это плачет? Валерий?
- Случилось чудо, Марфенька. Приливная волна вместе со штормовым ветром перенесли нас через камни. Похоже, мы далеко от берега. Нас всех спас Ича. Не отпустил штурвал даже в такой момент. Скоро рассветет, и мы сориентируемся.
- Иннокентий! - Я поднялась на ноги, держась от слабости за его плечо.Все ли живы? Где дядя?
- Дядя с больными...
В этот момент застучал движок, и лампы стали медленно разгораться. Какой разгром!.. Стулья и столы поломаны. На диване рядом со мной полулежал, закрыв глаза, Барабаш с перебинтованной головой. На полу неподвижно лежала Лена Ломако - руки ее уже были сложены на груди. А рядом сидел согнувшись Валерий Бычков и судорожно рыдал.
- Были жертвы,- тихо сказал мне Иннокентии.- Погибла Лена Ломако.
Я бросилась к Лене. Лицо ее было красивее, чем при жизни. Такое спокойное, умиротворенное. На виске свернулась кровь. Я опустилась возле нее на пол и горько-прегорько заплакала.
Ах, Лена, Лена Ломако! А как же Костик?
Кто-то ласково обвился руками вокруг моей шеи - то была Миэль, заплаканная, измученная.
- Мы уже на твердой земле,- прошептала она,- а Лены нет. Я так испугалась, что и ты умрешь.
- Где все остальные?-воскликнула я в ужасе.- Миэль! Больше нет жертв? А как дядя? Где он?
- Дядя в каюте капитана. Возле Настасьи Акимовны. Она в очень тяжелом состоянии... Потеряла много крови.
Меня стало трясти. Как пусто и тихо было в ярко освещенной кают-компании.
Когда я зашла в свою каюту, увидела, что разбит запасной приемник. (А вроде хорошо закрепила!) Накинув на себя пальто и платок, я поднялась на палубу. Вот где были все остальные. Им что-то громко рассказывал Мартин... Над бурным еще океаном поднимался рассвет. Тучи угнало на юг - они еще толпились над горизонтом. А там, где должно было взойти солнце, уже розовели "циррусы" с коготочками, похожие на гигантские - в полнеба - страусовые перья.
"Ассоль" стояла на каменистой террасе у высокой каменной стены - словно в сухом доке, приготовленная для ремонта. Вершина острова над гранитным обрывом была совершенно неприступна. Там гнездились птицы, которые уже просыпались. Остров еще был полускрыт в утреннем тумане. Впереди, разбиваясь о рифы, гремел прибой. Но шторм уже кончался.
- Как же мы здесь очутились? - тихонько спросила я, ни к кому не обращаясь.
Ответил мне Мартин Калве. Обычно молчаливый, он был сейчас чрезмерно говорлив и возбужден. Его лихорадило. Сломанная рука его, уложенная в гипс, висела на перевязи.
Морщась от боли, он стал рассказывать мне снова, а стоявшие на палубе придвинулись к нам и слушали его, как я поняла, в третий или четвертый раз. Сережа Козырев, ссутулившись, сидел на рундуке рядом с рулевым Цыгановым.
- Получился парадокс,- громко говорил Мартин.- В более спокойную погоду наше судно просто-напросто разбилось бы о рифы. Течение здесь сумасшедшее и прибой не умолкает ни на минуту. Но ураган перенес "Ассоль", как щепку, через все скалы. Нагонные волны были не менее десяти метров. Как я могу определить "на глазок", нас выбросило не менее чем на километр от берега, к тому же подняло на эту террасу. Была еще одна страшная опасность: судно могло разбиться об эту гранитную скалу - видите, она тянется, как высокая стена...- Голос его заметно дрожал.- Но волны уже теряли свою силу и, обессилев, опустили
"Ассоль" на каменистую почву, почти не повредив корабль. Больше того, не будь этой скалы, мы могли бы опрокинуться...
Остойчивость свою "Ассоль" сохранила. И еще одно мы не должны никогда забыть: мы спасены благодаря капитану Иче... В самый страшный час я был в рубке рядом с капитаном и рулевым. Вот Ефим здесь, может подтвердить. Помочь я не мог со сломанной рукой, я только стоял рядом, потому что в этот час место штурмана рядом с капитаном. Так вот, когда десятиметровая (может, и большая) волна переносила "Ассоль" через острые скалы и я ухватился здоровой рукой за штормовые поручни и повис, я... Я ждал: сейчас опрокинемся. Но я не зажмурил глаза и видел, как Ича и Ефим повисли на штурвале и переложили руль до предела вправо. Ича сумел поставить "телеграф" на "полный вперед". Никогда я не был так близок к смерти!
На палубу вышли Иннокентий, Харитон и электрик Говоров. Мартин повторил свой рассказ. И опять все слушали, будто он рассказывал первый раз.
Все больше и больше светало. Проявилась круглая большая бухта, где синела почти спокойная вода.
- Не верится, что мы на твердой земле и отделались так дешево! вскликнул Мартин.
- Кто поможет мне сколотить гроб дл"я Лены? - сурово спросил Харитон.
- Лягте, Мартин, вы совсем больны,- сказала я штурману.- У вас температура. Перелом руки не шуточная вещь.
- Пожалуй, лягу,- упавшим голосом подтвердил Мартин, густо покраснев.
Харитон пошел подобрать доски, с ним ушли Ваня Трифонов и Миша, который когда-то плотничал.
Я долго плакала. Потом спустилась вниз, проститься с Леной Ломако.
Тело Лены перенесли в лабораторию. Она лежала на большом столе, накрытом белой простыней. Около нее сидели Валерий и Миэль.
Подошли матросы, с ними Яша Протасов без очков - они разбились во время шторма,- и вид у него был растерянный и беззащитный. Валера уже больше не плакал. Он не отрываясь смотрел на девушку. Он любил ее, хотел на ней жениться еще в Бакланах. И не сердился на нее за то, что не он был ей нужен.
В лабораторию зашел Сережа.
- Надо радировать скорее,- напомнил он мне,- а то в Бакланах теперь с ума сходят от беспокойства. Может, установим антенны?
- Да, нужно установить антенны,- сказала я подавленно и вышла следом за ним.
Провозились довольно долго, но поставили. Потом можно будет укрепить получше.
Миэль сама, никто ее не посылал, пошла на камбуз и приготовила завтрак, а затем вместе с Валерием стали готовить обед.
Потом я пошла в рубку. Никто мне не давал никаких радиограмм. Надо было что-то составить самой, но меня охватила глубокая апатия, и я радировала о нашем положении в двух словах: "Мы приземлились". Сообщить о том, что имеются жертвы, я побоялась. Известие сразу разнесется по Бакланам, и кто-нибудь ляпнет Костику без всякой подготовки. Еще успеет узнать о гибели сестры.
Когда я вышла из рубки, Иннокентий с матросами спускали с откидной площадки забортный трап (при помощи талей). Трап не доставал земли, и ребята наскоро сколотили небольшую площадку и еще штормтрап с деревянными ступенями.
Надо было сойти на землю и подыскать место для могилы. Мы с Иннокентием спустились по трапу первыми. Я невольно удивилась, как обросла "Ассоль" ракушками и водорослями, а давно ли мы ее скребли и чистили в сухом доке.
Уже был день, и солнце довольно высоко поднялось над пустынным горизонтом. Океан продолжал волноваться, а небо над ним безмятежно синело, и подобны снегу были мощные кучевые облака. "Циррусы" уже исчезли, их унес ветер, и завтра они выпадут где-нибудь дождем. Я подумала, что мы сегодня не делали никаких наблюдений.
Всех нас подавила смерть Лены Ломако...
Нам преградил путь широко разлившийся ручей. По камням мы перешли его, почти не замочив ног. Иннокентий обернулся и внимательно поглядел на ручей.
- Пожалуй, мы его используем,- сказал он, не объясняя, как и для чего.
Терраса заворачивала, отдаляясь от берега. Здесь начинался пологий подъем.
- След лавового потока,- заметил Иннокентий.
Может, и текла здесь лава, но с тех пор за столетия нанесло достаточно земли.
Искривленные свирепыми океанскими ветрами, здесь упорно держались корнями и жили пихта, ель, белая японская береза, ясень, а по берегам ручьев - ива, ольха. Правда, деревья росли редко, жизненное пространство захватил кустарник: кедровый стланик, можжевельник, жимолость. Возле них пробивалась бурая трава, а по камням и скалам расползался серебристый мох.
Странно было после четырехмесячного плавания идти по надежной, неподвижной земле, и все представлялась качающаяся палуба, опадающие и взмывающие волны и как зарывалось в воду легкое суденышко. И вдруг начинало казаться, что остров плывет, как корабль среди пустынных просторов Великого океана. И уже не поймешь, рельеф ли это острова, или обводы и оснастка корабля. А рядом со мной шел худощавый, стройный, нервный человек незнакомый человек,- которого я любила беззаветно, но почему-то не ждала от него ни любви, ни радости для себя.
Иннокентий вдруг остановился и повернул меня за плечи к себе, заглянул мне в глаза.
- Ты любишь меня?
- Сейчас не надо об этом...
Я мягко отстранила его и пошла быстрее: не прогулка была у нас, мы искали место для могилы. Теперь мы шли узкой долиной, справа ее ограничивали каменистые горы, заросшие в распадках кустарником, слева - обрыв. Ниже тянулись другие террасы, а в самом низу полоса пляжа, омываемого пенистым прибоем.
- Смотри, Марфенька, а ведь это та пирамидка из камней, о которой рассказывал Яланов,- первым заметил Иннокентий.
Действительно, в конце долины на фоне синего неба высилась каменная пирамидка, но рядом с ней четко выделялся крест.
- Там уже чья-то могила! - воскликнула я.
- Яланов о ней не говорил,-удивился Иннокентий.
Да, это оказалась могила. Железная дощечка, прикрепленная к ясеневому кресту, коротко сообщала на английском языке - мне прочел и перевел Иннокентий:
Устли Фланаган. Матрос с корабля "Джон Биско",
род. в 1941 г. в Дублине. Ум. в 1973 г. на острове Мун.
Покойся с миром, моряк!
- "Джон Биско"... это судно английской антарктической экспедиции,вспомнил Иннокентий,- как они сюда попали? Как погиб этот бедняга?.. Они назвали остров - Мун.
- Что это значит по-русски? - спросила я.
- Мун - это Луна.
- Смотри, Иннокентий, а ведь остров похож на молодую Луну. Посмотри отсюда - полумесяц!
- Я уже заметил это. Могилу будем рыть здесь.
...И я еще раз проделала этот путь, уже за гробом Лены Ломако.
Кроме Настасьи Акимовны, которая не могла встать, все проводили Лену в ее последний путь.
Кричали чайки, как плакали, шумел океан, солнце зашло за тучи, похолодало. Быстро вырыли могилу, сменяясь поочередно, взглянули последний раз на Лену - она словно спала,- заколотили крышку и опустили в могилу гроб. Бросил каждый по горсти земли, и этот стук о крышку гроба больно отозвался в сердце.
- Спи, бедная девочка,- тихо произнес дядя, держа в руках шляпу. Ветер развевал его седые волосы.
- Прощай, Лена. Прости,- сказал Харитон угрюмо.
- Не беспокойся о братике, я буду Костику старшей сестрой,- обещала я и подумала, что хотя умерла она рано, но уже успела изведать темные стороны жизни. В тот грустный час я поклялась себе сделать жизнь Костика умной и светлой.
Мужчины засыпали могилу, оформили лопатами холмик, а мы с Миэль положили на него ветви пихты, ели и можжевельника.
Капитан Ича, постаревший почти до неузнаваемости, отвернувшись, вытер глаза.
Я подняла несколько упавших хвойных веток и положила их на могилу ирландца.
Постояли с обнаженными головами, затем подошли к каменному обелиску, на котором было четко выведено:
В марте 1950 г.
здесь побывали советские рыбаки
с судна "Зима".
Остров объявляется советским.
- Цела! - вскричал потрясенный Анвер Яланов.- Простояла четверть века. А судна того уже нет. И людей многих уже нет в живых.
Медленно двинулись мы в обратный путь.
Обросшая ракушками и водорослями "Ассоль" прочно стояла на земле, ждала нас, как родной дом.
Миэль и я пошли на камбуз, помочь Валерке приготовить ужин.
Поужинали, помянули добрым словом Лену Ломако и рано разошлись по своим каютам спать. Измучены все были до крайности. Утром нам дали поспать до девяти часов, вместо обычного подъема в семь. Половина десятого в кают-компанию был подан завтрак, а на десять в той же кают-компании назначено общее собрание.
Перед собранием я забежала на минутку к Настасье Акимовне и расцеловала ее. Но когда я разглядела ее; сердце у меня екнуло. Она была в тяжелом состоянии, более тяжелом, чем я думала... Лежала слабенькая, исхудавшая. У нее всегда были такие веселые голубые глаза, круглое полное румяное лицо, а теперь черты лица заострились, глаза запали и потемнели, и эта бледность, когда бледно не только лицо, а и шея и руки...
- Наверное, я не поднимусь,- проговорила она с горечью,- Ича так страдает...
Она нерешительно посмотрела на меня, и глаза ее наполнились слезами. Лицо искривилось. Ее тошнило. Я вытерла ей лицо, дала воды.
- Я позову дядю,- сказала я, испугавшись.
- Он был... зайдет еще. Это все ураган наделал. Когда судно тряхнуло и меня сбросило на пол, внутри у меня что-то лопнуло... Доктор-то делает все, что можно, да только... Слышь, Марфенька... по-моему, умру я!
- Да что вы, милая, хорошая! Не думайте так! Вы поправитесь. Пройдет время, и силы восстановятся. Все будет хорошо.
Мы все вас так любим. А сейчас я позову дядю. Если я вам буду нужна, велите меня позвать. Я буду за вами ухаживать.
Я еще раз поцеловала ее... и стремглав побежала за дядей. Но дядя уже шел к ней.
Собрание открыл Барабаш и предоставил слово начальнику экспедиции. Капитан сел в сторонке и смотрел в пол. Выглядел он мрачным и угнетенным. Похоже, что он не спал и эту ночь, чувствуя себя виноватым во всем: и в болезни жены, и в смерти матроса Лены Ломако, и даже в том, что случилось с "Ассоль". Неловко чувствовал он себя: капитан судна, пожизненно отведенного в "сухой док", который никогда не заполнить водой, разве что повторится роковое стечение обстоятельств, но тогда корабль безусловно погибнет.
Как его убедить, что в разыгравшейся трагедии он совсем не виновен?
Иннокентий был предельно краток. Напомнив нам задачи экспедиции научный поиск Течения и подробное изучение его, к которому мы едва приступили, он сказал:
- Поскольку нет никакой возможности вывести "Ассоль" на воду, то будем изучать течение с острова Мун.
Иннокентий коротко, но доходчиво обрисовал конкретные научные задачи, которые мы можем решить, находясь на острове. Работы будет много, так что надо всем подтянуться. К работе приступим немедленно. Затем слово взял капитан Ича. Меня вдруг бросило в жар: я подумала, что все эти месяцы в океане на любом собрании первым, естественно, всегда выступал капитан. А сегодня власть как бы перешла к Иннокентию, как будто капитан "Ассоль" уже не был больше капитаном. Но ведь его никто еще не снимал, и "Ассоль" существовала. Нехорошо, что и Барабаш и Щеглов забыли об этом.
Не знаю, задело ли это Ичу, по-моему, он был и выше этого да и не до самолюбия ему было.
Негромко и спокойно он сказал, чтоб к научным работам приступили дня через два, так как сейчас он объявляет аврал, который потребует участия всего личного состава корабля.
- Какой аврал? - удивился Иннокентий.
- "Ассоль" здесь, на суше, как бы парализована,- пояснил Ича,возможность стянуть судно на воду полностью исключена. Необходимо срочно принять меры для пуска и поддержания в действии важнейших устройств и механизмов судна. Прежде всего необходимо обеспечить питание судовых механизмов и котлов водой. Тогда "Ассоль" будет жить, пусть на земле... Будет отопление, тепло, свет, оживут приборы. Батареи, которыми мы сейчас пользуемся для освещения, скоро сядут...
Все смотрели на капитана с недоумением, Иннокентий понял:
- Ручей! Я вчера подумал об этом...
- Да, ручей. Будем перегораживать русло. Боцман, подготовь лопаты, ведра, доски - все, что нам понадобится для плотины. У нас там есть запас рукавиц, давай их. Пригодятся. И сапоги...
На этом собрание закончилось, начался аврал. На "Ассоль" остались Миэль, на которую возложили обязанности кока, и дядя возле Анастасии Акимовны.
Капитан уже выбрал место, когда мы еще спали, для плотины и теперь живо распределил обязанности. Харитон, Валерий, Шурыга и Ефим Цыганов рыли канаву для основания плотины, другие заготовляли камень, благо камней на острове Мун хватало. Третьи подтаскивали щебень и гальку. Мы с Барабашем таскали на самодельных носилках ракушки. Скоро их уже высилась громадная куча, но это была лишь сотая часть того, что нам понадобится.
Руководил работой капитан, но он и сам таскал камни, рыл землю, показывал, где что делать.
Сказать, что работа кипела, слишком слабое выражение. Не припомню за всю мою жизнь, чтоб люди работали с таким увлечением, как на этом аврале.
К обеду основание плотины было готово, рыть особенно глубоко не пришлось, так как у ручья было скальное основание.
Миэль накормила нас супом из мясной тушенки и ленивыми варениками, обещав к ужину блины.
После обеда приступили к возведению самой плотины. Мы ее закруглили, получилась каменная подкова. Она росла и росла - каждый слой камня обильно засыпали галькой и ракушками. К вечеру все так устали, что с ног валились, но настроение было хорошее - поработали всласть, и, главное, на земле!
- Помощи не будем просить?
- Нет,- категорически отрезал Ича.- Другие в худшем положении. Мы хоть не обмерзаем. К тому же добираться до нас... Вот если Шурыга не справится с двигателем... Тогда уж...
Он задумчиво постоял возле меня.
- Однако, Марфенька, поищи в эфире... на всякий случай... может, тут поблизости от нас кто откликнется.
- Хорошо, поищу.
- Кто тут может быть? В стороне от всех путей...- удивился Иннокентий. Не заметила я в нем никаких следов страха или уныния. И одет он был, как всегда, тщательно и даже выбрит.
Ича нерешительно взглянул на друга.
- Научно-исследовательское судно "Дельфин". Оно изучало аналог нашего Течения в южном полушарии. А теперь перешло экватор, северный тропик и движется как раз нашим Течением... Навстречу нам. Судно большое, сильное. Им этот шторм нипочем.
Иннокентий удивленно уставился на капитана. Тонкие темно-русые брови его сдвинулись.
- Откуда ты знаешь?
- Сережа как-то связался с ними, неделю назад. Но сегодня ночью почему-то не нашел их. Может, теперь ты, Марфенька, найдешь.
- Почему же Козырев не доложил мне?
- Я ему не велел...
- Не понимаю тебя,- холодно проговорил Иннокентий.
Он прекрасно понимал. Ича как-то съежился под взглядом друга.
- Не хотелось тебя огорчать. Теперь будет считаться - они открыли.
- Значит, когда мы искали Течение, они уже шли им?
- Да. Они и подсказали нам курс.
Миша протянул мне данные наблюдений, и я отстучала "погоду". Приняла по фототелеграфу синоптическую карту для Миши, и он ушел, качая головой. А я перешла на прием и слушала голоса кораблей, терпящих бедствие. "А вокруг была смерть, только смерть - в пять часов пополудни",- вспомнила я слова поэта.
Обед, приготовленный Валеркой, был необыкновенно вкусен. Настасья Акимовна готовила более экономно. Никто не ожидал от него такого мастерства. В конце обеда он явился, как артист на аплодисменты, в белом халате и поварской шапочке, лихо надвинутой на одно ухо. Глаза его лукаво блестели. Он осведомился, понравился ли нам обед? Все хором поблагодарили его. Он был доволен. Однако не смог не пофигурять:
- Покормлю вас еще разок-другой и сам пойду рыб кормить!!! - На этом он гордо удалился на камбуз.
- Ну и дурак,- бросила ему вслед неблагодарная Миэль. В этот момент в кают-компанию вбежал Сережа Козырев.
- Земля! - крикнул он.
Я сидела рядом с дядей, ближе всех к двери, и моментально, по внутреннему трапу, очутилась в штурманской рубке. Иннокентий смотрел в трубу радиолокатора. Увидев меня, он уступил мне место.
- Смотри, Марфенька, как хорошо видно,- сказал он. На экране локатора четко вырисовывался остров... Обрывистые скалы, каменный мыс.
- Остров? Тот самый? - обрадованно воскликнула я.
Вошел, тяжело дыша, дядя и встревоженно взглянул на капитана. Ича отвел взгляд. И я вдруг осознала, что радоваться нечему.
А через минуту в рубку вошел Шурыга. Раскупорились наконец. Глаза у него были красны и воспаленны.
- Капитан, при таких оборотах мы взорвемся. Температура предельна!
- Будем охлаждать забортной водой. Боцман! Где боцман?
Показался невозмутимый Харитон. Капитан дал распоряжение. Для страховки велел связаться матросам по четверо. Боцман поспешно ушел.
Весь экипаж знал, что, если Шурыга не обеспечит работу двигателя на полную мощность, "Ассоль" развернется бортом к волне и ее перевернет. Гибель тогда неминуема.
Шурыга и Лепик исправили двигатель, больше в машинном отделении ничего не заедало. Но шторм был столь силен, что всей мощности машин в триста лошадиных сил хватало лишь на то, чтоб удерживаться носом к волне. А течение и ветер, объединив силы, неудержимо влекли "Ассоль" на острые скалы, окружившие остров кольцом.
В эту ночь никто не ложился спать, хотя аврал не объявляли. Мужчины, выполняя распоряжения капитана, боролись, сколько у кого было сил, за свое судно, а мы, женщины, не выходя из кают-компании, готовили еду, кофе или ухаживали за ранеными и больными. У Анвера Яланова разбита голова (дядя боялся, что у него сотрясение мозга), у штурмана Мартина Калве сломана рука. Протасова Яшу так стукнуло о железо, что он надолго потерял сознание. Настасья Акимовна совсем разболелась... Дядя почти не отходил от нее. Я пока еще отделывалась легкими синяками.
Хуже всех дело обстояло с Леной. Она совсем пала духом. Сидела, скорчившись в уголке дивана, закрыв лицо руками, и что-то шептала про себя.
Положение наше было очень опасным. Каждую минуту судно могло перевернуться вверх килем, или разломиться пополам, или взорваться от перегрева мотора. А вернее всего - нам пропорют днище подводные скалы... Но я старалась отогнать эти страшные мысли. Вообще в таких случаях лучше всего заняться делом.
Вплотную опасность подступила к нам около часа ночи: "Ассоль" непреодолимо несло на камни. Капитан приказал всем свободным от вахты ожидать его распоряжений в кают-компании. Не знаю, какие могли быть "распоряжения", если "Ассоль" разобьет о скалы. Даже лодка у нас оставалась только одна. Были, правда, спасательные пояса, но какой от них толк, если на тебя упадет несколько тонн воды? Говорят, на людях и смерть красна. Может быть, Ича, собрав нас вместе, хотел, чтоб нам было не так страшно в эти последние минуты?
Капитан заглянул к нам и заверил, что они с рулевым сделают все возможное. Мартин ушел вслед за капитаном в рулевую рубку. Работать со сломанной рукой он не мог, но считал, что его место рядом с капитаном.
Итак, в рулевой рубке находились трое: капитан Ича, рулевой Ефим Цыганов и Мартин. В машинном отделении - Шурыга, Лепик, Володя Говоров и Харитон.
Медленно вошел Иннокентий и, обведя глазами кают-компанию, сел возле меня. Он был бледен: только что видел, как "Ассоль" неудержимо влекло на скалы.
- Ну, вот и все,- шепотом сказал он и, взяв мою руку, нежно сжал ее в своих. Это было так непохоже на него, что у меня стиснуло горло от нестерпимой жалости к нему, ко всем нам.
В кают-компанию быстро вошел Сережа. Он мельком взглянул на меня, но искал он начальника экспедиции.
- Иннокентий Сергеевич,- сказал он резко и ухватился за привинченный к полу стол - так сильно накренилось судно.- Я предлагал капитану послать сигнал бедствия, но он сказал: поздно. Надо, однако же, объяснить, что произошло с "Ассоль". Вы сами составите радиограмму или мне от вашего имени послать?
- Сам,- сказал Иннокентий, и они ушли в радиорубку. Примерно через час в кают-компанию заглянул Сережа,
сообщил, что он дал все радиограммы. И что снова будет пытаться найти связь с "Дельфином". Иннокентий вернулся и снова сел рядом со мной.
В три часа ночи мы были измучены вконец. Нас так бросало, что каждый хватался за что мог, лишь бы удержаться. Иннокентий поддерживал меня, когда судно так кренилось, что стена становилась полом, а пол стеной.
Время от времени я спрашивала у окружающих:
- Неужели нельзя ничего сделать?
Никто мне не отвечал на столь глупый вопрос. Пришел Харитон, сел у стола и ждал с таким видом, словно собирался страховать кого-то. Бедная искалеченная "Ассоль" все еще держалась. Я касалась рукой опалового ожерелья, которое снимала, только ложась спать.
Я ждала, как и все, но я ждала не смерти. Не могла поверить. И снова касалась ожерелья, как будто оно могло спасти нас. Ведь мне подарили его, как эстафету в будущее, а будущее не могло кончиться так быстро.
И еще - как я могла поверить в смерть, если я теперь уже знала, что Иннокентий любит меня. Не без горечи я подумала, что он видит смерть где-то рядом, если, изменив своей обычной выдержке, уже не скрывает больше своей любви.
Конец пришел вскоре после трех часов ночи. Судно вдруг стало падать это падение в бездну было ужасно. В то же мгновение Иннокентия швырнуло на стену, меня с силой ударило обо что-то, и сразу стало очень тихо. В полной тишине медленно погас свет.
Дальше я ничего не помню.
Пришла я в себя - словно спала и меня разбудили - от громких мужских рыданий. В испуге хотела подняться, но было совсем темно, и я испугалась еще больше.
- Не бойся, Марфенька,- услышала я рядом с собой голос Иннокентия и почувствовала, как его руки помогают мне сесть. Я лежала на одном из диванов кают-компании, а когда села, у меня закружилась голова.
- Сейчас будет свет. Электрик с боцманом ищут повреждение. Как ты себя чувствуешь?
- Что случилось? Кто это плачет? Валерий?
- Случилось чудо, Марфенька. Приливная волна вместе со штормовым ветром перенесли нас через камни. Похоже, мы далеко от берега. Нас всех спас Ича. Не отпустил штурвал даже в такой момент. Скоро рассветет, и мы сориентируемся.
- Иннокентий! - Я поднялась на ноги, держась от слабости за его плечо.Все ли живы? Где дядя?
- Дядя с больными...
В этот момент застучал движок, и лампы стали медленно разгораться. Какой разгром!.. Стулья и столы поломаны. На диване рядом со мной полулежал, закрыв глаза, Барабаш с перебинтованной головой. На полу неподвижно лежала Лена Ломако - руки ее уже были сложены на груди. А рядом сидел согнувшись Валерий Бычков и судорожно рыдал.
- Были жертвы,- тихо сказал мне Иннокентии.- Погибла Лена Ломако.
Я бросилась к Лене. Лицо ее было красивее, чем при жизни. Такое спокойное, умиротворенное. На виске свернулась кровь. Я опустилась возле нее на пол и горько-прегорько заплакала.
Ах, Лена, Лена Ломако! А как же Костик?
Кто-то ласково обвился руками вокруг моей шеи - то была Миэль, заплаканная, измученная.
- Мы уже на твердой земле,- прошептала она,- а Лены нет. Я так испугалась, что и ты умрешь.
- Где все остальные?-воскликнула я в ужасе.- Миэль! Больше нет жертв? А как дядя? Где он?
- Дядя в каюте капитана. Возле Настасьи Акимовны. Она в очень тяжелом состоянии... Потеряла много крови.
Меня стало трясти. Как пусто и тихо было в ярко освещенной кают-компании.
Когда я зашла в свою каюту, увидела, что разбит запасной приемник. (А вроде хорошо закрепила!) Накинув на себя пальто и платок, я поднялась на палубу. Вот где были все остальные. Им что-то громко рассказывал Мартин... Над бурным еще океаном поднимался рассвет. Тучи угнало на юг - они еще толпились над горизонтом. А там, где должно было взойти солнце, уже розовели "циррусы" с коготочками, похожие на гигантские - в полнеба - страусовые перья.
"Ассоль" стояла на каменистой террасе у высокой каменной стены - словно в сухом доке, приготовленная для ремонта. Вершина острова над гранитным обрывом была совершенно неприступна. Там гнездились птицы, которые уже просыпались. Остров еще был полускрыт в утреннем тумане. Впереди, разбиваясь о рифы, гремел прибой. Но шторм уже кончался.
- Как же мы здесь очутились? - тихонько спросила я, ни к кому не обращаясь.
Ответил мне Мартин Калве. Обычно молчаливый, он был сейчас чрезмерно говорлив и возбужден. Его лихорадило. Сломанная рука его, уложенная в гипс, висела на перевязи.
Морщась от боли, он стал рассказывать мне снова, а стоявшие на палубе придвинулись к нам и слушали его, как я поняла, в третий или четвертый раз. Сережа Козырев, ссутулившись, сидел на рундуке рядом с рулевым Цыгановым.
- Получился парадокс,- громко говорил Мартин.- В более спокойную погоду наше судно просто-напросто разбилось бы о рифы. Течение здесь сумасшедшее и прибой не умолкает ни на минуту. Но ураган перенес "Ассоль", как щепку, через все скалы. Нагонные волны были не менее десяти метров. Как я могу определить "на глазок", нас выбросило не менее чем на километр от берега, к тому же подняло на эту террасу. Была еще одна страшная опасность: судно могло разбиться об эту гранитную скалу - видите, она тянется, как высокая стена...- Голос его заметно дрожал.- Но волны уже теряли свою силу и, обессилев, опустили
"Ассоль" на каменистую почву, почти не повредив корабль. Больше того, не будь этой скалы, мы могли бы опрокинуться...
Остойчивость свою "Ассоль" сохранила. И еще одно мы не должны никогда забыть: мы спасены благодаря капитану Иче... В самый страшный час я был в рубке рядом с капитаном и рулевым. Вот Ефим здесь, может подтвердить. Помочь я не мог со сломанной рукой, я только стоял рядом, потому что в этот час место штурмана рядом с капитаном. Так вот, когда десятиметровая (может, и большая) волна переносила "Ассоль" через острые скалы и я ухватился здоровой рукой за штормовые поручни и повис, я... Я ждал: сейчас опрокинемся. Но я не зажмурил глаза и видел, как Ича и Ефим повисли на штурвале и переложили руль до предела вправо. Ича сумел поставить "телеграф" на "полный вперед". Никогда я не был так близок к смерти!
На палубу вышли Иннокентий, Харитон и электрик Говоров. Мартин повторил свой рассказ. И опять все слушали, будто он рассказывал первый раз.
Все больше и больше светало. Проявилась круглая большая бухта, где синела почти спокойная вода.
- Не верится, что мы на твердой земле и отделались так дешево! вскликнул Мартин.
- Кто поможет мне сколотить гроб дл"я Лены? - сурово спросил Харитон.
- Лягте, Мартин, вы совсем больны,- сказала я штурману.- У вас температура. Перелом руки не шуточная вещь.
- Пожалуй, лягу,- упавшим голосом подтвердил Мартин, густо покраснев.
Харитон пошел подобрать доски, с ним ушли Ваня Трифонов и Миша, который когда-то плотничал.
Я долго плакала. Потом спустилась вниз, проститься с Леной Ломако.
Тело Лены перенесли в лабораторию. Она лежала на большом столе, накрытом белой простыней. Около нее сидели Валерий и Миэль.
Подошли матросы, с ними Яша Протасов без очков - они разбились во время шторма,- и вид у него был растерянный и беззащитный. Валера уже больше не плакал. Он не отрываясь смотрел на девушку. Он любил ее, хотел на ней жениться еще в Бакланах. И не сердился на нее за то, что не он был ей нужен.
В лабораторию зашел Сережа.
- Надо радировать скорее,- напомнил он мне,- а то в Бакланах теперь с ума сходят от беспокойства. Может, установим антенны?
- Да, нужно установить антенны,- сказала я подавленно и вышла следом за ним.
Провозились довольно долго, но поставили. Потом можно будет укрепить получше.
Миэль сама, никто ее не посылал, пошла на камбуз и приготовила завтрак, а затем вместе с Валерием стали готовить обед.
Потом я пошла в рубку. Никто мне не давал никаких радиограмм. Надо было что-то составить самой, но меня охватила глубокая апатия, и я радировала о нашем положении в двух словах: "Мы приземлились". Сообщить о том, что имеются жертвы, я побоялась. Известие сразу разнесется по Бакланам, и кто-нибудь ляпнет Костику без всякой подготовки. Еще успеет узнать о гибели сестры.
Когда я вышла из рубки, Иннокентий с матросами спускали с откидной площадки забортный трап (при помощи талей). Трап не доставал земли, и ребята наскоро сколотили небольшую площадку и еще штормтрап с деревянными ступенями.
Надо было сойти на землю и подыскать место для могилы. Мы с Иннокентием спустились по трапу первыми. Я невольно удивилась, как обросла "Ассоль" ракушками и водорослями, а давно ли мы ее скребли и чистили в сухом доке.
Уже был день, и солнце довольно высоко поднялось над пустынным горизонтом. Океан продолжал волноваться, а небо над ним безмятежно синело, и подобны снегу были мощные кучевые облака. "Циррусы" уже исчезли, их унес ветер, и завтра они выпадут где-нибудь дождем. Я подумала, что мы сегодня не делали никаких наблюдений.
Всех нас подавила смерть Лены Ломако...
Нам преградил путь широко разлившийся ручей. По камням мы перешли его, почти не замочив ног. Иннокентий обернулся и внимательно поглядел на ручей.
- Пожалуй, мы его используем,- сказал он, не объясняя, как и для чего.
Терраса заворачивала, отдаляясь от берега. Здесь начинался пологий подъем.
- След лавового потока,- заметил Иннокентий.
Может, и текла здесь лава, но с тех пор за столетия нанесло достаточно земли.
Искривленные свирепыми океанскими ветрами, здесь упорно держались корнями и жили пихта, ель, белая японская береза, ясень, а по берегам ручьев - ива, ольха. Правда, деревья росли редко, жизненное пространство захватил кустарник: кедровый стланик, можжевельник, жимолость. Возле них пробивалась бурая трава, а по камням и скалам расползался серебристый мох.
Странно было после четырехмесячного плавания идти по надежной, неподвижной земле, и все представлялась качающаяся палуба, опадающие и взмывающие волны и как зарывалось в воду легкое суденышко. И вдруг начинало казаться, что остров плывет, как корабль среди пустынных просторов Великого океана. И уже не поймешь, рельеф ли это острова, или обводы и оснастка корабля. А рядом со мной шел худощавый, стройный, нервный человек незнакомый человек,- которого я любила беззаветно, но почему-то не ждала от него ни любви, ни радости для себя.
Иннокентий вдруг остановился и повернул меня за плечи к себе, заглянул мне в глаза.
- Ты любишь меня?
- Сейчас не надо об этом...
Я мягко отстранила его и пошла быстрее: не прогулка была у нас, мы искали место для могилы. Теперь мы шли узкой долиной, справа ее ограничивали каменистые горы, заросшие в распадках кустарником, слева - обрыв. Ниже тянулись другие террасы, а в самом низу полоса пляжа, омываемого пенистым прибоем.
- Смотри, Марфенька, а ведь это та пирамидка из камней, о которой рассказывал Яланов,- первым заметил Иннокентий.
Действительно, в конце долины на фоне синего неба высилась каменная пирамидка, но рядом с ней четко выделялся крест.
- Там уже чья-то могила! - воскликнула я.
- Яланов о ней не говорил,-удивился Иннокентий.
Да, это оказалась могила. Железная дощечка, прикрепленная к ясеневому кресту, коротко сообщала на английском языке - мне прочел и перевел Иннокентий:
Устли Фланаган. Матрос с корабля "Джон Биско",
род. в 1941 г. в Дублине. Ум. в 1973 г. на острове Мун.
Покойся с миром, моряк!
- "Джон Биско"... это судно английской антарктической экспедиции,вспомнил Иннокентий,- как они сюда попали? Как погиб этот бедняга?.. Они назвали остров - Мун.
- Что это значит по-русски? - спросила я.
- Мун - это Луна.
- Смотри, Иннокентий, а ведь остров похож на молодую Луну. Посмотри отсюда - полумесяц!
- Я уже заметил это. Могилу будем рыть здесь.
...И я еще раз проделала этот путь, уже за гробом Лены Ломако.
Кроме Настасьи Акимовны, которая не могла встать, все проводили Лену в ее последний путь.
Кричали чайки, как плакали, шумел океан, солнце зашло за тучи, похолодало. Быстро вырыли могилу, сменяясь поочередно, взглянули последний раз на Лену - она словно спала,- заколотили крышку и опустили в могилу гроб. Бросил каждый по горсти земли, и этот стук о крышку гроба больно отозвался в сердце.
- Спи, бедная девочка,- тихо произнес дядя, держа в руках шляпу. Ветер развевал его седые волосы.
- Прощай, Лена. Прости,- сказал Харитон угрюмо.
- Не беспокойся о братике, я буду Костику старшей сестрой,- обещала я и подумала, что хотя умерла она рано, но уже успела изведать темные стороны жизни. В тот грустный час я поклялась себе сделать жизнь Костика умной и светлой.
Мужчины засыпали могилу, оформили лопатами холмик, а мы с Миэль положили на него ветви пихты, ели и можжевельника.
Капитан Ича, постаревший почти до неузнаваемости, отвернувшись, вытер глаза.
Я подняла несколько упавших хвойных веток и положила их на могилу ирландца.
Постояли с обнаженными головами, затем подошли к каменному обелиску, на котором было четко выведено:
В марте 1950 г.
здесь побывали советские рыбаки
с судна "Зима".
Остров объявляется советским.
- Цела! - вскричал потрясенный Анвер Яланов.- Простояла четверть века. А судна того уже нет. И людей многих уже нет в живых.
Медленно двинулись мы в обратный путь.
Обросшая ракушками и водорослями "Ассоль" прочно стояла на земле, ждала нас, как родной дом.
Миэль и я пошли на камбуз, помочь Валерке приготовить ужин.
Поужинали, помянули добрым словом Лену Ломако и рано разошлись по своим каютам спать. Измучены все были до крайности. Утром нам дали поспать до девяти часов, вместо обычного подъема в семь. Половина десятого в кают-компанию был подан завтрак, а на десять в той же кают-компании назначено общее собрание.
Перед собранием я забежала на минутку к Настасье Акимовне и расцеловала ее. Но когда я разглядела ее; сердце у меня екнуло. Она была в тяжелом состоянии, более тяжелом, чем я думала... Лежала слабенькая, исхудавшая. У нее всегда были такие веселые голубые глаза, круглое полное румяное лицо, а теперь черты лица заострились, глаза запали и потемнели, и эта бледность, когда бледно не только лицо, а и шея и руки...
- Наверное, я не поднимусь,- проговорила она с горечью,- Ича так страдает...
Она нерешительно посмотрела на меня, и глаза ее наполнились слезами. Лицо искривилось. Ее тошнило. Я вытерла ей лицо, дала воды.
- Я позову дядю,- сказала я, испугавшись.
- Он был... зайдет еще. Это все ураган наделал. Когда судно тряхнуло и меня сбросило на пол, внутри у меня что-то лопнуло... Доктор-то делает все, что можно, да только... Слышь, Марфенька... по-моему, умру я!
- Да что вы, милая, хорошая! Не думайте так! Вы поправитесь. Пройдет время, и силы восстановятся. Все будет хорошо.
Мы все вас так любим. А сейчас я позову дядю. Если я вам буду нужна, велите меня позвать. Я буду за вами ухаживать.
Я еще раз поцеловала ее... и стремглав побежала за дядей. Но дядя уже шел к ней.
Собрание открыл Барабаш и предоставил слово начальнику экспедиции. Капитан сел в сторонке и смотрел в пол. Выглядел он мрачным и угнетенным. Похоже, что он не спал и эту ночь, чувствуя себя виноватым во всем: и в болезни жены, и в смерти матроса Лены Ломако, и даже в том, что случилось с "Ассоль". Неловко чувствовал он себя: капитан судна, пожизненно отведенного в "сухой док", который никогда не заполнить водой, разве что повторится роковое стечение обстоятельств, но тогда корабль безусловно погибнет.
Как его убедить, что в разыгравшейся трагедии он совсем не виновен?
Иннокентий был предельно краток. Напомнив нам задачи экспедиции научный поиск Течения и подробное изучение его, к которому мы едва приступили, он сказал:
- Поскольку нет никакой возможности вывести "Ассоль" на воду, то будем изучать течение с острова Мун.
Иннокентий коротко, но доходчиво обрисовал конкретные научные задачи, которые мы можем решить, находясь на острове. Работы будет много, так что надо всем подтянуться. К работе приступим немедленно. Затем слово взял капитан Ича. Меня вдруг бросило в жар: я подумала, что все эти месяцы в океане на любом собрании первым, естественно, всегда выступал капитан. А сегодня власть как бы перешла к Иннокентию, как будто капитан "Ассоль" уже не был больше капитаном. Но ведь его никто еще не снимал, и "Ассоль" существовала. Нехорошо, что и Барабаш и Щеглов забыли об этом.
Не знаю, задело ли это Ичу, по-моему, он был и выше этого да и не до самолюбия ему было.
Негромко и спокойно он сказал, чтоб к научным работам приступили дня через два, так как сейчас он объявляет аврал, который потребует участия всего личного состава корабля.
- Какой аврал? - удивился Иннокентий.
- "Ассоль" здесь, на суше, как бы парализована,- пояснил Ича,возможность стянуть судно на воду полностью исключена. Необходимо срочно принять меры для пуска и поддержания в действии важнейших устройств и механизмов судна. Прежде всего необходимо обеспечить питание судовых механизмов и котлов водой. Тогда "Ассоль" будет жить, пусть на земле... Будет отопление, тепло, свет, оживут приборы. Батареи, которыми мы сейчас пользуемся для освещения, скоро сядут...
Все смотрели на капитана с недоумением, Иннокентий понял:
- Ручей! Я вчера подумал об этом...
- Да, ручей. Будем перегораживать русло. Боцман, подготовь лопаты, ведра, доски - все, что нам понадобится для плотины. У нас там есть запас рукавиц, давай их. Пригодятся. И сапоги...
На этом собрание закончилось, начался аврал. На "Ассоль" остались Миэль, на которую возложили обязанности кока, и дядя возле Анастасии Акимовны.
Капитан уже выбрал место, когда мы еще спали, для плотины и теперь живо распределил обязанности. Харитон, Валерий, Шурыга и Ефим Цыганов рыли канаву для основания плотины, другие заготовляли камень, благо камней на острове Мун хватало. Третьи подтаскивали щебень и гальку. Мы с Барабашем таскали на самодельных носилках ракушки. Скоро их уже высилась громадная куча, но это была лишь сотая часть того, что нам понадобится.
Руководил работой капитан, но он и сам таскал камни, рыл землю, показывал, где что делать.
Сказать, что работа кипела, слишком слабое выражение. Не припомню за всю мою жизнь, чтоб люди работали с таким увлечением, как на этом аврале.
К обеду основание плотины было готово, рыть особенно глубоко не пришлось, так как у ручья было скальное основание.
Миэль накормила нас супом из мясной тушенки и ленивыми варениками, обещав к ужину блины.
После обеда приступили к возведению самой плотины. Мы ее закруглили, получилась каменная подкова. Она росла и росла - каждый слой камня обильно засыпали галькой и ракушками. К вечеру все так устали, что с ног валились, но настроение было хорошее - поработали всласть, и, главное, на земле!