- Почему?
- Пора самой воспитывать детей, а не подбрасывать их, точно кукушка, в чужое гнездо. Яша пишет мне, что мальчик спокойный, веселый, мечтает стать клоуном и вообще страстно любит театр, цирк. А вот Марина трудная... В школе с ней замучились, озорничает, дядю с тетей не слушается. Соседи зовут ее чертенок в юбке. На вопрос, кем она будет, когда вырастет, отвечает с ожесточением, что никем не будет, так как умрет до тех пор. Девочка со слезами говорит, что хочет лишь одного: иметь маму, простую, не ученую, чтоб мама любила ее и не уезжала в дальние экспедиции.
Вот так-то, Марфенька, у мужчин лишь обязанности перед своим делом, а у женщин еще и перед детьми.
Моя маленькая дочка гордится, что папа у нее капитан дальнего плавания, и не осуждает его, а вот маму она хочет "обыкновенную", чтобы была рядом. Ребенок прав... ему нужна мама.
Я ужаснулась:
- Неужели вы, океанолог, больше не выйдете в океан?!
- Нет, почему... Вот исполнится Маринке лет четырнадцать-пятнадцать, и мы возьмем ее с собой. Может, ей самой понравится наука о море.
На этом наш разговор закончился... Лиза заговорила с Барабашем. Иннокентий и Санди всё спорили.
- Ну, хватит, товарищи, о Течении,- прервал расходившихся спорщиков Мальшет.- После всего, что вы пережили, не мешало бы просто повеселиться. Жаль, что мы не захватили с собой бочоночек. Вино с островов Океании. У нас на корабле есть несколько бочонков, для торжественных случаев. Перед уходом "Дельфина" мы пригласим вас всех к нам на борт поужинать, тоже с ночевкой, и угостим вас чем-то покрепче чая.
Все засмеялись, кто-то даже зааплодировал. Ича усмехнулся:
- Мы вас тоже можем угостить. Советским шампанским.
- О! О!
- А кто не уважает сухие вина, можно и русской горькой.
- Черт побери! Когда же?
- Хоть сию минуту. Боцман!
Харитон, уже ухмыляясь, поднялся из-за стола, потянув за собой Валерку. Спросив знаками у капитана, "сколько", они вышли. Скоро вернулись с бутылками.
- Что же вы, друзья, сразу-то? - не выдержал капитан Шалый.
Капитан Ича пожал плечами:
- Вы ж комиссия по обследованию аварийности судна... как-то неловко. Может, нас еще под суд? Обо мне, я полагаю, будут теперь так отзываться: "Однако, это тот капитан, что занес корабль за километр от воды".
- Будут отзываться: геройский капитан. Все вы герои, друзья! Выпили за упокой ушедших, за здравие живущих, за дружбу, за Течение, за Международный метеорологический год. Все развеселились, но под сурдинку, не желая оскорблять чувства Ичи. Переглянувшись с дядей, мы незаметно сбежали с пиршества.
Я его устроила на своей койке, сама легла на диванчике. Перед сном немного побеседовали.
Гадать, что с нами будет, дядя не захотел (завтра-послезавтра все решится), вместо того он стал говорить о том, какое огромное значение имеет для человека сила воли и самовнушение.
Он впервые столкнулся с этим явлением еще студентом, полвека назад.
В больнице, где он проходил практику, умирала женщина, мать троих детей. Часы ее были сочтены, профессор заявил: "Это как раз тот случай, когда медицина бессильна". Женщина поняла, что уже никто не верит в возможность ее спасения. Она сказала: "Но я не могу позволить себе умереть... муж... ему нельзя доверить детей".
И вот, когда началась агония, умирающая твердила только одно: "Нет, нет, нет!"
- Я был возле нее,- рассказывал дядя,- оказывал медицинскую помощь, уже не веря в ее действие. Я видел, как она боролась, эта мать троих детей. Она напрягла всю свою волю к жизни, гордость, да, гордость перед лицом небытия. Я чувствовал, потрясенный до глубины души, как она сражается. Ей отказали уже язык, слух, зрение... Это было колоссальнейшее напряжение всех ее скрытых сил, всех резервов организма. И смерть отступила... Женщина вернулась к своим детям.
Случай этот произвел на меня неизгладимое впечатление. Было в моей практике несколько подобных случаев.
На Камчатке меня считают хорошим врачом. Мне приходилось спасать от смерти уже обреченных. Но всегда это было одно: они сами спасали себя, при моей помощи как врача. Спасти человека против его воли или спасти обезумевшего от страха перед болезнью почти никогда не удается.
- Дядя...- я нерешительно помялась,- дядя, а Настасья Акимовна... У нее не хватило воли?..
Дядя крякнул:
- Ну, не буквально же так, в лоб. Не так это просто. Конечно же, она не хотела умирать, но и не слишком рвалась к жизни. Была у нее какая-то духовная апатия... Мне кажется, их брак был ошибкой, хотя они и любили друг друга.
Я села и даже ноги спустила на пол.
- Дядя, если муж и жена оба любят друг друга... Разве такой брак может быть ошибкой?
- Иногда может... Если ради любви один из супругов, а то и оба вынуждены отказаться от своей мечты... Или перечеркнуть что-то главное в себе...
Дядя немного помолчал. Вздохнул. Я обдумывала то, что он сказал.
- Я сегодня перекинулся несколькими словами с капитаном "Дельфина",продолжал дядя,- он в восторге от Ичи Амрувье. А так как их штурман выходит на пенсию и во Владивостоке распрощается с товарищами, они хотят предложить место штурмана Иче.
- Ой, как я за него рада! "Дельфин" - такое прекрасное судно, и, главное, будут изучать Течение, ведь оно так заинтересовало Ичу.
- Да. Заинтересовало. Это ведь и сдружило Иннокентия с Ичей. Хочешь, я сделаю маленькое предсказание?
- Какое?
- Ича откажется.
- Но почему? Он сам говорил, что "Ассоль" не стянуть на воду. Все равно ему идти на другой корабль.
- Ича, мне кажется, уедет на родину. В Корякский округ. И будет капитаном промыслового судна в каком-нибудь рыболовецком колхозе. Ланге, тетка Реночки, давно его зовет домой. Если Иче чего не хватало, так его земляков и привычного уклада жизни. А теперь, когда он потерял жену и считает себя виноватым в ее смерти... Он вернется домой.
- Дядя, ты тоже сам руководишь своим здоровьем? Не сдаваться старости, да?
- Да, Марфенька. Когда мне перевалило за шестьдесят, на меня нахлынули всякие старческие немощи. Я понял, что если приму это, то придется навсегда отказаться от деятельной жизни. И я не принял...
- Но разве это возможно?
- Вполне. Если бы я добивался того, что свойственно молодости, это было бы противоестественно и смешно. Но я хотел здоровой, ясной, активной старости и не сдался. С ружьем и собакой я уходил далеко в горы, в леса. Я никогда не охотился. Мне жаль убивать зверей и птиц. Ружье - для защиты, собака - друг. Когда мой Кудесник умер от старости, я уже не завел другую собаку, боялся, что не смогу ее так полюбить. Я навещал своих пациентов, живущих в глуши. Собирал экспонаты для краеведческого музея в Бакланах, который я же и организовал. Не поддавался недомоганию, прогонял самые мысли о нем... Я собрал материал о лечебных камчатских травах. Хочу написать об этом.
И вот теперь я здоровее и крепче, чем был десять лет назад. И, как видишь, даже пустился в плавание.
Мы еще немного поговорили и уснули. О разлуке с Иннокентием я старалась не думать... Может, меня тоже возьмут на "Дельфин"?
На другой день я встала пораньше, чтоб помочь Валерке и Миэль приготовить завтрак. Они были очень этим довольны, тем более что решили угостить всех пельменями, на что ушло последнее мороженое мясо. Отныне на "Ассоль" все вегетарианцы.
Позавтракали весело, все острили кто во что горазд. После чего Мальшет призвал к тишине и уже серьезно объявил следующее.
На острове Мун будет научно-исследовательская гидрометеорологическая станция с весьма обширным кругом исследования. Поскольку "Ассоль" фактически невозможно спустить на воду, а разбирать на части нет никакого смысла, то судно будет главным помещением станции.
Все так и ахнули.
- А если следующий тайфун отнесет "Ассоль" назад, на острые скалы? -поинтересовался Давид Илларионович.
- Что ты на этот счет скажешь, Фома? - обратился профессор к капитану.
- Укрепим! - коротко ответил Шалый.
- Придется получше укрепить,- продолжал Мальшет,- кроме того, мы везем с собой не только оборудование для станции, приборы, мачты для направленных антенн и прочее, но и несколько разборных домиков из тех, что ставят в Антарктиде. Они пригодятся для различных лабораторий и для жилья.
Капитану "Дельфина" придется объявить аврал, и мы установим с вашей помощью станцию. Работы по организации станции начнутся завтра с утра. А теперь прошу каждого из вас подумать, кто желает остаться работать на этой станции. Кто остается, пусть подает заявление, пока на моё имя, а кто желает вернуться на материк - милости просим на "Дельфин"... Подбросим вас до Владивостока, куда мы отправимся сразу после организации станции. Так подумайте, друзья! Работа здесь будет вестись глобального значения. Интересная работа!
Затем Мальшет и Фома Иванович стали восторгаться бухтой: кабы не скалы при входе, какая удобная бухта! Здесь могли бы отстаиваться от ураганов не менее десятка океанских кораблей одновременно.
- А взорвать эти скалы нельзя? - поинтересовался Сережа Козырев.
- Пошлем водолазов обследовать,- решил Мальшет.- А сейчас ты, Фома, возвращайся на "Дельфин" и объявляй многодневный аврал. Сегодня же пусть установят для себя утепленные палатки, чтоб не стеснять людей. Да на "Ассоль" все наши и не уместятся.
Что правда, то правда. "Дельфин" не чета "Ассоль". У нас научных работников пятеро, у них - сто восемнадцать, у нас экипаж - тринадцать человек, а на "Дельфине" - семьдесят три! Нас - восемнадцать, их - сто девяносто один! Вот это будет аврал так аврал.
Капитан Шалый с Лизой и двумя матросами вернулись на "Дельфин". Мальшет, Санди, Иннокентий и капитан Ича отправились осматривать остров. Больше они никого не пригласили, видно, решили не мешать людям подумать.
Думали бурно, вслух. Кто советовался с товарищами, кто советовался сам с собой, кто сразу отказался остаться, категорически.
Я ушла на палубу, села в кресло и задумалась. Я с самого начала предполагала, что Иннокентия пригласят работать на "Дельфин" (они просто не могли не пригласить его, это было бы аморально). Но теперь я знала... И конечно, отказаться от этой возможности изучать свое Течение Иннокентию было бы просто глупо. Невозможно! И незачем. Можно понять Ичу, тоскующего по своим корякам. Но Иннокентий рвался изучать это Течение и, значит, будет его изучать. А я?..
Мне лично подумать не дали. Прибежала раскрасневшаяся, взволнованная Миэль, узнать, остаюсь ли я здесь? Вслед за ней с этим же вопросом явился Валерка, за ним - Харитон.
Валерка похлопал глазами, посмотрел на Миэль.
- Оставайся, Марфенька. Без тебя тут с тоски сдохнешь... Правда, Миэль?
- Я без Марфеньки не останусь,- подтвердила и Миэль. Они меня тронули до слез.
- Можно, я вам отвечу за ужином? Мне надо подумать. Барабаш, Миша Нестеров и Яша Протасов этим вопросом вообще не задавались. Усевшись на солнышке у борта, они принялись обсуждать, как распланируют свою работу.
- Спроси у Барабаша, нужна ли я им? - шепнула я Миэль. Она тотчас подошла к ученым.
- Давид Илларионович, вы остаетесь здесь работать?
- А как же? - удивился он.
- А Марфенька вам нужна здесь?
- То есть как это,- возмутился Барабаш,- она и метеоролог, и радист, и слесарь по приборам в случае чего. Мы без нее никак не обойдемся.
- А еще без кого вы не обойдетесь? - спросила Миэль. На палубе стало сразу тихо. Барабаш даже поднялся со стула. Его желчное худощавое лицо выразило растерянность.
- Да без многих не обойдемся. Вы что, голубчики, дезертировать задумали?
- А все же,- упорствовала Миэль,- без кого вы никак, никак не обойдетесь?
- Ну... Без Харитона Николаевича, скажу откровенно, я просто боюсь здесь оставаться. Без него мы ж ни шагу! Без Сережи Козырева нельзя. Кто будет конструировать приборы? Кто подменит Марфеньку, она ж одна в радиорубке не управится.
- И кино кто будет показывать? - подсказала Миэль.
- Механики нужны, электрик, матросы - ведь мы будем работать на шлюпке вблизи острова. А уж без кока совсем нельзя - заморимся. Хорошо, если б вы все остались, товарищи!
- Что касается меня, я - штурман, и мне нечего здесь делать,- заявил Мартин Калве. Руку его уже освободили от гипса. И он даже ухитрился немного помогать, когда делали плотину.
- Я тоже уеду. Пока жив,- угрюмо сказал Шурыга.
- А я остаюсь! - тряхнула кудрями Миэль.- Кто им постирает, если я уеду? Ну, там простыни, полотенца, трусы в стиральной машине любой сможет. А рубашечки, майки? Кто им сготовит, если заболеет кок? А разве кок без меня справится? И как я оставлю Марфеньку одну... конечно, с ней дядя... Они оба, ясное дело, останутся.
- Придется и мне остаться, раз Шурыга уезжает,- проговорил застенчиво Лепик,- без механика им никак нельзя.
- Мы все уже привыкли друг к другу,- резонно заметил Вовка Говоров, электрик. Он был курносый, белобрысый, веснушчатый и вместе с тем очень милый.
То, что он сказал, было правдой. Мы все как-то сжились за это время. Вместе работали, вместе ели, вместе отдыхали. Не то что на "Дельфине", там для экипажа корабля была своя столовая, а научные работники ели в кают-компании. Я знала, что и Шурыга будет по нас скучать и не скоро сживется с новой командой, чужим капитаном.
После обеда на остров Мун обрушилось целое нашествие. Наверно, с "Дельфина" были спущены все шлюпки. Они подходили одна за другой, подвозя доски, ящики, тюки, бочки и людей - молодых с бородами и пожилых, гладко выбритых. Первым долгом они бежали смотреть и фотографировать "Ассоль", гордо стоящую за добрый километр от кромки воды. Затем перетащили к "Ассоль" грузы и накрыли их брезентом. Потом принялись ставить для себя утепленные палатки, выбирая места повыше. Мальшет и Дружников уехали на одной из своих шлюпок, захватив с собой капитана Ичу и Барабаша. Иннокентий предложил мне пройтись.
С момента "приземления" на остров Мун впервые мне так просто предложили прогуляться, словно по Красной площади или по нашему Комсомольскому проспекту.
Мы спустились по штормтрапу и направились в сторону, противоположную кладбищу, где я еще не успела побывать.
Уходя, я оглянулась. На палубу вышел Сережа и расстроенно смотрел нам вслед. У меня невольно сжалось сердце. Теперь-то я понимала, каково ему. Я было хотела помахать рукой, но сообразила, что он может воспринять это как насмешку.
Й я была рада, что Иннокентий не взял меня под руку, пока мы не скрылись за скалами.
Теперь, когда я уже понимала, что останусь работать на острове Мун, я с каким-то острым и грустным любопытством смотрела вокруг.
Дикий и мрачный остров. Но было в нем что-то величественное. Скалы сложены серым мрамором, пронизанным черными полосами. Мыс, ограничивающий бухту с северо-запада, круто обрывался к синей воде. Мы шли террасой, по которой, журча, текли ручьи, прозрачные и холодные.
По скользким камням мы перешли ручей и увидели подъем к вершине острова, который можно было одолеть. Мы улыбнулись друг другу и, не сговариваясь, стали карабкаться вверх. Лезли мы больше часа, но зато какой вид! Остров действительно напоминал серп луны на огромном и глубоком, как небо, океане! А над нами громоздились к самым облакам уже совсем неприступные утесы. Каменные уступы сплошь пестрели черным и белым - чайки, кайры, топорки, бакланы. Птичье население при виде нас поднялось в воздух. Они так пронзительно кричали и хлопали крыльями, что чуть не оглушили нас. В глазах зарябило, замельтешило, я со смехом ухватилась за Иннокентия. Только кайры хладнокровно остались на своих местах. В черных сюртуках и ослепительно белых манишках, они походили на важных господ с торжественного банкета.
Это был птичий базар, который я так мечтала увидеть, живя в Москве. Мы спустились немного ниже, и потревоженные птицы постепенно успокоились.
Дул ветер с юга. Мне стало жарко, я сняла шерстяную косынку и расстегнула пальто. Иннокентий смотрел на меня и счастливо улыбался. Он тоже снял свою куртку и остался в пестром джемпере, а куртку расстелил на камень, и мы на нее сели.
- Как хорошо! - вздохнула я, оборачиваясь к нему.
Мы обнялись и некоторое время сидели молча... Собственно, не сидели, а целовались. Но я почувствовала, что он хочет мне что-то сказать и не знает, как начать. Не решается.
- Рассказывай же, пригласили тебя на "Дельфин"? - помогла я ему.
- Откуда ты знаешь?
- Они как будто умные люди. Какую же работу тебе предложили?
- Начальником гидрологического отряда. Отсюда "Дельфин" отправляется во Владивосток, запастись всем необходимым для долгого плавания. И затем будут самым подробным образом изучать наше Течение, а потом его аналог (или продолжение?) в южном полушарии. Плавание рассчитано года на два.
- Надеюсь, ты согласился?
- Я откровенно рассказал Мальшету о наших отношениях и просил работы для тебя, поскольку жену в экспедицию брать не полагается.
- Работы мне нет?
- Метеорологи у них с высшим образованием... Радистов полный состав. Есть только вакансия буфетчицы.
- А-а...
Теперь мы действительно долго молчали. Затем Иннокентий произнес упавшим голосом:
- Давай оба останемся на острове Мун. Согласна?
Я несколько раз поцеловала его и попросила выслушать меня спокойно.
- Насчет тебя, Кент, вопрос решен, ты должен принять это назначение. Я бы никогда себе не простила, допусти я такую жертву с твоей стороны. Я была бы глубоко несчастна. Ведь поиски течения - это твоя идея.
- И Мальшета тоже!
- Вы оба одновременно открыли его "на кончике пера". Как славно, что они признают это! Какой хороший человек Мальшет. Немедленно соглашайся, сегодня же, это - твоя радость, твое дело.
- Значит, ты согласна работать буфетчицей?
- Я останусь на острове Мун. Здесь мое дело.
- Марфенька!
- Выслушай меня, прошу! Ты знаешь, как я тебя люблю. Но даже ради самой большой любви нельзя перечеркивать самого себя... Иннокентий, как ты мог предложить мне работу буфетчицы?!
- Почему такое пренебрежение к труду буфетчицы?
- Пренебрежение? Не то... Но у меня есть моя профессия, любимая, к которой я готовилась столько лет. Здесь, на острове, я смогу полностью проявить себя, узнать, на что я способна.
- И спокойно расстаться со мной...
- Споко...- мне перехватило горло, и я отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.
- Прости меня, Марфенька, я понимаю тебя. Он привлек меня к себе и дал выплакаться.
- Не плачь! Ты моя жена навеки. Пусть будет, как решишь ты. За это время я оформлю развод, и ты будешь моей женой.
- Если ты меня не забудешь.
Как волну забывает волна,
Ты мне мужем приветливым будешь,
А я буду твоя жена,
процитировала я, все еще сомневаясь в своем счастье.
- Это из "блистающего мира"?
- Да. Слушай, Иннокентий, если ты действительно хочешь, чтоб я была твоей женой... Не перебивай. Зачем же ждать развода?
- Ты, Марфенька, доверчива и щедра в своем чувстве. Но я не должен, не имею права пользоваться этим.
Возвратились мы с прогулки уже в сумерки. Дядя ждал нас на палубе.
- Как же вы решили? - обратился он к Иннокентию.
- Марфенька решила,- поправил его Иннокентий и рассказал о нашем решении.
- Марфенька - умница! - одобрил дядя и повернулся ко мне: - Значит, ты остаешься работать на острове?
- Да, дядя. А ты?
Дядя улыбнулся как бы самому себе. "В усы", сказала бы я, будь у него усы, но дядя всегда тщательно выбрит.
- Разве я тебя оставлю, родная моя девочка? Тем более что здесь требуется врач. А я еще и ботаник. Буду в свободное время изучать флору острова.
- Значит, остаемся оба!
Иннокентий больше ничего не сказал, ушел к себе.
За ужином я объявила своим, что остаюсь на острове, и передала Барабашу заявление. Мы все здесь же, в кают-компании, написали заявления и отдали их Барабашу.
На другой день работы развернулись полным фронтом.
Бородачи в клетчатых рубашках, старых джинсах и телогрейках вместе с матросами делали на террасе, ведущей к кладбищу, взлетно-посадочную полосу для самолетов. (Ура, ура, значит, у нас будет регулярная почта!) Строительные рабочие собирали научные павильоны, и, забегая вперед, скажу, что они построили нам пекарню и даже баню с парилкой, хотя на "Ассоль" были души. Кстати, "Ассоль" обложили камнем и забетонировали... Получился дом-корабль на каменном фундаменте. Хотя я понимала, что это для нашего блага, но без слез не могла смотреть на скованную камнем "Ассоль".
А несколько плотников, в том числе наш Яланов, сооружали вдоль гранитной стены, у которой приютилась "Ассоль", деревянную лестницу на... четыреста ступеней.
Вы спросите: куда лестница? Зачем? Это на случай цунами. Если нам придется удирать от волн высотою двадцать метров. Вертолет с "Дельфина" (у них был собственный вертолет!), облетев остров, обнаружил на самой вершине небольшое плато, вдавленное, как чаша вулкана. На этом плато установили автоматическую метеостанцию и направленные антенны (на Москву и на Владивосток), а также актинометрический и аэрологический павильон и запасное общежитие, просторное и низкое, по типу землянки, чтоб не снесло ураганом. Экипаж "Дельфина" и обедал здесь же на острове (кухня в специальной палатке). Нас тоже прикрепили на питание к ним, так как были на учете каждая пара рук и наш кок Валерка вкалывал на самой "верхотуре", куда их каждое утро переносил вертолет. Лестница-то еще только строилась!
Я работала вместе с Мишей Нестеровым и Харитоном - мы оборудовали метеорологическую площадку неподалеку от "Ассоль" и устанавливали приборы. От приборов-датчиков к самописцам, установленным в лаборатории "Ассоль", на столбах протянут пучок проводов. Это, конечно, проводил наш электрик Говоров. А затем я бежала в радиорубку и принимала, а затем передавала радиограммы. Сережа работал на установке радиомачт там, на "крыше" острова Мун.
А возле обелиска с датой открытия острова уже развевался на тонком металлическом шесте голубой вымпел. На нем герб Советского Союза и надпись "Станция Луна".
Работали все до упаду, не менее двенадцати часов в сутки, а ученые и того больше. Им надо было установить геодезические знаки... Скажете, ну и что? А вот что: это вам не равнина под Москвой или Рязанью! Тяжелейшие части этих самых геодезических знаков из досок, бревен требовалось затащить на самые что ни на есть высокие скалы над бухтой и по всему острову. На скалах установить их в виде пирамиды, на ней зацементировать марку знака, а основание пирамиды так укрепить тяжеленными камнями, чтоб никакой ураган не сдул, никакое цунами не смыло. Это делала группа гидрографов, но им помогали и из других отрядов.
А Мальшет торопил с отплытием. Он издал приказ по экспедиции, что подъем флага на новой станции назначается на 21 марта, а 22 марта "Дельфин" уходил.
Все же профессор заботился о нас, о тех, кто оставался на острове. Перед отплытием он передал нам все мясо, а так как нам негде было его хранить, то пожертвовал один вагон-рефрижератор из двух, установленных на палубе "Дельфина".
Каждый вечер несмотря на усталость, мы с Иннокентием уходили куда-нибудь подальше от людей и возвращались поздно. Дни срывались и улетали стремительно, словно их подхватывало ветром, и до нашей разлуки их оставалось все меньше. И если сначала мы считали недели, потом дни, теперь я с отчаянием думала, что вот скоро останутся считанные часы...
Однажды Иннокентий сказал:
- Мне кажется, Марфенька, что ты не веришь моей любви. Это угнетает меня. Я не могу понять почему? Легкомысленным меня не назовешь...
Мы сидели на площадке недостроенной лестницы. Запах свежепиленого дерева перебивал соленый запах океана. Небо над океаном было затянуто тучами. А на острове там и сям тепло светились огоньки. Остров Мун не был больше необитаемым.
- Быть твоей женой - это такое счастье! Лишь потому мне как-то не верится. Я и во сне всегда тебя теряю, ищу и не нахожу. Мне не верится, что в жизни бывает такое идеальное счастье.
- Как странно... Не верить в счастье... Это не похоже на тебя. Ты отнюдь не пессимистка. В тебе столько юмора, жизнерадостности, Марфенька! Любимая моя!..
Я взяла руку Иннокентия и прижалась к ней щекой.
Последние дни перед нашим прощанием я находилась как в тумане.
Торжественный день поднятия флага прошел для меня словно во сне. Митинг провели утром у плотины. Выступали с речами. Особенно хорошо говорил профессор Мальшет. Но я никак не могла сосредоточиться. Экипаж двух кораблей - около двухсот человек - слушал затаив дыхание. А в паузы врывались пронзительные крики чаек и свист ветра. Погода начинала портиться. Солнце плотно затянули тучи. Стал накрапывать дождь.
Потом флаг легко пополз вверх и все кричали "ура!".
На этот вечер мы все были приглашены с ночевкой на "Дельфин". Нас ждал большой банкет.
Разоделись мы кто во что горазд, нам подали катер. Шуры-га, Мартин Калве, двое матросов и капитан Ича уезжали с вещами - насовсем.
Наш капитан отказался наотрез от должности штурмана на "Дельфине". Сказал, что возвращается домой в Корякский национальный округ и будет капитаном промыслового судна.
Мартин Калве дулся на всех, хотя мы ни в чем перед ним не провинились: его не пригласили на вакантное место штурмана.
Капитан Шалый провел нас по всему кораблю. Мы были поражены его величиной, отделкой, удобствами, прекрасными лабораториями. У каждого научного работника была отдельная каюта, чтоб ему никто не мешал думать.
Потом нас - экипаж "Ассоль" - собрали в кают-компании, и Мальшет прочел список сотрудников станции Луна. С каким вниманием прослушали мы этот список, как волновались! Хотя, собственно, чего нам было волноваться...
- Пора самой воспитывать детей, а не подбрасывать их, точно кукушка, в чужое гнездо. Яша пишет мне, что мальчик спокойный, веселый, мечтает стать клоуном и вообще страстно любит театр, цирк. А вот Марина трудная... В школе с ней замучились, озорничает, дядю с тетей не слушается. Соседи зовут ее чертенок в юбке. На вопрос, кем она будет, когда вырастет, отвечает с ожесточением, что никем не будет, так как умрет до тех пор. Девочка со слезами говорит, что хочет лишь одного: иметь маму, простую, не ученую, чтоб мама любила ее и не уезжала в дальние экспедиции.
Вот так-то, Марфенька, у мужчин лишь обязанности перед своим делом, а у женщин еще и перед детьми.
Моя маленькая дочка гордится, что папа у нее капитан дальнего плавания, и не осуждает его, а вот маму она хочет "обыкновенную", чтобы была рядом. Ребенок прав... ему нужна мама.
Я ужаснулась:
- Неужели вы, океанолог, больше не выйдете в океан?!
- Нет, почему... Вот исполнится Маринке лет четырнадцать-пятнадцать, и мы возьмем ее с собой. Может, ей самой понравится наука о море.
На этом наш разговор закончился... Лиза заговорила с Барабашем. Иннокентий и Санди всё спорили.
- Ну, хватит, товарищи, о Течении,- прервал расходившихся спорщиков Мальшет.- После всего, что вы пережили, не мешало бы просто повеселиться. Жаль, что мы не захватили с собой бочоночек. Вино с островов Океании. У нас на корабле есть несколько бочонков, для торжественных случаев. Перед уходом "Дельфина" мы пригласим вас всех к нам на борт поужинать, тоже с ночевкой, и угостим вас чем-то покрепче чая.
Все засмеялись, кто-то даже зааплодировал. Ича усмехнулся:
- Мы вас тоже можем угостить. Советским шампанским.
- О! О!
- А кто не уважает сухие вина, можно и русской горькой.
- Черт побери! Когда же?
- Хоть сию минуту. Боцман!
Харитон, уже ухмыляясь, поднялся из-за стола, потянув за собой Валерку. Спросив знаками у капитана, "сколько", они вышли. Скоро вернулись с бутылками.
- Что же вы, друзья, сразу-то? - не выдержал капитан Шалый.
Капитан Ича пожал плечами:
- Вы ж комиссия по обследованию аварийности судна... как-то неловко. Может, нас еще под суд? Обо мне, я полагаю, будут теперь так отзываться: "Однако, это тот капитан, что занес корабль за километр от воды".
- Будут отзываться: геройский капитан. Все вы герои, друзья! Выпили за упокой ушедших, за здравие живущих, за дружбу, за Течение, за Международный метеорологический год. Все развеселились, но под сурдинку, не желая оскорблять чувства Ичи. Переглянувшись с дядей, мы незаметно сбежали с пиршества.
Я его устроила на своей койке, сама легла на диванчике. Перед сном немного побеседовали.
Гадать, что с нами будет, дядя не захотел (завтра-послезавтра все решится), вместо того он стал говорить о том, какое огромное значение имеет для человека сила воли и самовнушение.
Он впервые столкнулся с этим явлением еще студентом, полвека назад.
В больнице, где он проходил практику, умирала женщина, мать троих детей. Часы ее были сочтены, профессор заявил: "Это как раз тот случай, когда медицина бессильна". Женщина поняла, что уже никто не верит в возможность ее спасения. Она сказала: "Но я не могу позволить себе умереть... муж... ему нельзя доверить детей".
И вот, когда началась агония, умирающая твердила только одно: "Нет, нет, нет!"
- Я был возле нее,- рассказывал дядя,- оказывал медицинскую помощь, уже не веря в ее действие. Я видел, как она боролась, эта мать троих детей. Она напрягла всю свою волю к жизни, гордость, да, гордость перед лицом небытия. Я чувствовал, потрясенный до глубины души, как она сражается. Ей отказали уже язык, слух, зрение... Это было колоссальнейшее напряжение всех ее скрытых сил, всех резервов организма. И смерть отступила... Женщина вернулась к своим детям.
Случай этот произвел на меня неизгладимое впечатление. Было в моей практике несколько подобных случаев.
На Камчатке меня считают хорошим врачом. Мне приходилось спасать от смерти уже обреченных. Но всегда это было одно: они сами спасали себя, при моей помощи как врача. Спасти человека против его воли или спасти обезумевшего от страха перед болезнью почти никогда не удается.
- Дядя...- я нерешительно помялась,- дядя, а Настасья Акимовна... У нее не хватило воли?..
Дядя крякнул:
- Ну, не буквально же так, в лоб. Не так это просто. Конечно же, она не хотела умирать, но и не слишком рвалась к жизни. Была у нее какая-то духовная апатия... Мне кажется, их брак был ошибкой, хотя они и любили друг друга.
Я села и даже ноги спустила на пол.
- Дядя, если муж и жена оба любят друг друга... Разве такой брак может быть ошибкой?
- Иногда может... Если ради любви один из супругов, а то и оба вынуждены отказаться от своей мечты... Или перечеркнуть что-то главное в себе...
Дядя немного помолчал. Вздохнул. Я обдумывала то, что он сказал.
- Я сегодня перекинулся несколькими словами с капитаном "Дельфина",продолжал дядя,- он в восторге от Ичи Амрувье. А так как их штурман выходит на пенсию и во Владивостоке распрощается с товарищами, они хотят предложить место штурмана Иче.
- Ой, как я за него рада! "Дельфин" - такое прекрасное судно, и, главное, будут изучать Течение, ведь оно так заинтересовало Ичу.
- Да. Заинтересовало. Это ведь и сдружило Иннокентия с Ичей. Хочешь, я сделаю маленькое предсказание?
- Какое?
- Ича откажется.
- Но почему? Он сам говорил, что "Ассоль" не стянуть на воду. Все равно ему идти на другой корабль.
- Ича, мне кажется, уедет на родину. В Корякский округ. И будет капитаном промыслового судна в каком-нибудь рыболовецком колхозе. Ланге, тетка Реночки, давно его зовет домой. Если Иче чего не хватало, так его земляков и привычного уклада жизни. А теперь, когда он потерял жену и считает себя виноватым в ее смерти... Он вернется домой.
- Дядя, ты тоже сам руководишь своим здоровьем? Не сдаваться старости, да?
- Да, Марфенька. Когда мне перевалило за шестьдесят, на меня нахлынули всякие старческие немощи. Я понял, что если приму это, то придется навсегда отказаться от деятельной жизни. И я не принял...
- Но разве это возможно?
- Вполне. Если бы я добивался того, что свойственно молодости, это было бы противоестественно и смешно. Но я хотел здоровой, ясной, активной старости и не сдался. С ружьем и собакой я уходил далеко в горы, в леса. Я никогда не охотился. Мне жаль убивать зверей и птиц. Ружье - для защиты, собака - друг. Когда мой Кудесник умер от старости, я уже не завел другую собаку, боялся, что не смогу ее так полюбить. Я навещал своих пациентов, живущих в глуши. Собирал экспонаты для краеведческого музея в Бакланах, который я же и организовал. Не поддавался недомоганию, прогонял самые мысли о нем... Я собрал материал о лечебных камчатских травах. Хочу написать об этом.
И вот теперь я здоровее и крепче, чем был десять лет назад. И, как видишь, даже пустился в плавание.
Мы еще немного поговорили и уснули. О разлуке с Иннокентием я старалась не думать... Может, меня тоже возьмут на "Дельфин"?
На другой день я встала пораньше, чтоб помочь Валерке и Миэль приготовить завтрак. Они были очень этим довольны, тем более что решили угостить всех пельменями, на что ушло последнее мороженое мясо. Отныне на "Ассоль" все вегетарианцы.
Позавтракали весело, все острили кто во что горазд. После чего Мальшет призвал к тишине и уже серьезно объявил следующее.
На острове Мун будет научно-исследовательская гидрометеорологическая станция с весьма обширным кругом исследования. Поскольку "Ассоль" фактически невозможно спустить на воду, а разбирать на части нет никакого смысла, то судно будет главным помещением станции.
Все так и ахнули.
- А если следующий тайфун отнесет "Ассоль" назад, на острые скалы? -поинтересовался Давид Илларионович.
- Что ты на этот счет скажешь, Фома? - обратился профессор к капитану.
- Укрепим! - коротко ответил Шалый.
- Придется получше укрепить,- продолжал Мальшет,- кроме того, мы везем с собой не только оборудование для станции, приборы, мачты для направленных антенн и прочее, но и несколько разборных домиков из тех, что ставят в Антарктиде. Они пригодятся для различных лабораторий и для жилья.
Капитану "Дельфина" придется объявить аврал, и мы установим с вашей помощью станцию. Работы по организации станции начнутся завтра с утра. А теперь прошу каждого из вас подумать, кто желает остаться работать на этой станции. Кто остается, пусть подает заявление, пока на моё имя, а кто желает вернуться на материк - милости просим на "Дельфин"... Подбросим вас до Владивостока, куда мы отправимся сразу после организации станции. Так подумайте, друзья! Работа здесь будет вестись глобального значения. Интересная работа!
Затем Мальшет и Фома Иванович стали восторгаться бухтой: кабы не скалы при входе, какая удобная бухта! Здесь могли бы отстаиваться от ураганов не менее десятка океанских кораблей одновременно.
- А взорвать эти скалы нельзя? - поинтересовался Сережа Козырев.
- Пошлем водолазов обследовать,- решил Мальшет.- А сейчас ты, Фома, возвращайся на "Дельфин" и объявляй многодневный аврал. Сегодня же пусть установят для себя утепленные палатки, чтоб не стеснять людей. Да на "Ассоль" все наши и не уместятся.
Что правда, то правда. "Дельфин" не чета "Ассоль". У нас научных работников пятеро, у них - сто восемнадцать, у нас экипаж - тринадцать человек, а на "Дельфине" - семьдесят три! Нас - восемнадцать, их - сто девяносто один! Вот это будет аврал так аврал.
Капитан Шалый с Лизой и двумя матросами вернулись на "Дельфин". Мальшет, Санди, Иннокентий и капитан Ича отправились осматривать остров. Больше они никого не пригласили, видно, решили не мешать людям подумать.
Думали бурно, вслух. Кто советовался с товарищами, кто советовался сам с собой, кто сразу отказался остаться, категорически.
Я ушла на палубу, села в кресло и задумалась. Я с самого начала предполагала, что Иннокентия пригласят работать на "Дельфин" (они просто не могли не пригласить его, это было бы аморально). Но теперь я знала... И конечно, отказаться от этой возможности изучать свое Течение Иннокентию было бы просто глупо. Невозможно! И незачем. Можно понять Ичу, тоскующего по своим корякам. Но Иннокентий рвался изучать это Течение и, значит, будет его изучать. А я?..
Мне лично подумать не дали. Прибежала раскрасневшаяся, взволнованная Миэль, узнать, остаюсь ли я здесь? Вслед за ней с этим же вопросом явился Валерка, за ним - Харитон.
Валерка похлопал глазами, посмотрел на Миэль.
- Оставайся, Марфенька. Без тебя тут с тоски сдохнешь... Правда, Миэль?
- Я без Марфеньки не останусь,- подтвердила и Миэль. Они меня тронули до слез.
- Можно, я вам отвечу за ужином? Мне надо подумать. Барабаш, Миша Нестеров и Яша Протасов этим вопросом вообще не задавались. Усевшись на солнышке у борта, они принялись обсуждать, как распланируют свою работу.
- Спроси у Барабаша, нужна ли я им? - шепнула я Миэль. Она тотчас подошла к ученым.
- Давид Илларионович, вы остаетесь здесь работать?
- А как же? - удивился он.
- А Марфенька вам нужна здесь?
- То есть как это,- возмутился Барабаш,- она и метеоролог, и радист, и слесарь по приборам в случае чего. Мы без нее никак не обойдемся.
- А еще без кого вы не обойдетесь? - спросила Миэль. На палубе стало сразу тихо. Барабаш даже поднялся со стула. Его желчное худощавое лицо выразило растерянность.
- Да без многих не обойдемся. Вы что, голубчики, дезертировать задумали?
- А все же,- упорствовала Миэль,- без кого вы никак, никак не обойдетесь?
- Ну... Без Харитона Николаевича, скажу откровенно, я просто боюсь здесь оставаться. Без него мы ж ни шагу! Без Сережи Козырева нельзя. Кто будет конструировать приборы? Кто подменит Марфеньку, она ж одна в радиорубке не управится.
- И кино кто будет показывать? - подсказала Миэль.
- Механики нужны, электрик, матросы - ведь мы будем работать на шлюпке вблизи острова. А уж без кока совсем нельзя - заморимся. Хорошо, если б вы все остались, товарищи!
- Что касается меня, я - штурман, и мне нечего здесь делать,- заявил Мартин Калве. Руку его уже освободили от гипса. И он даже ухитрился немного помогать, когда делали плотину.
- Я тоже уеду. Пока жив,- угрюмо сказал Шурыга.
- А я остаюсь! - тряхнула кудрями Миэль.- Кто им постирает, если я уеду? Ну, там простыни, полотенца, трусы в стиральной машине любой сможет. А рубашечки, майки? Кто им сготовит, если заболеет кок? А разве кок без меня справится? И как я оставлю Марфеньку одну... конечно, с ней дядя... Они оба, ясное дело, останутся.
- Придется и мне остаться, раз Шурыга уезжает,- проговорил застенчиво Лепик,- без механика им никак нельзя.
- Мы все уже привыкли друг к другу,- резонно заметил Вовка Говоров, электрик. Он был курносый, белобрысый, веснушчатый и вместе с тем очень милый.
То, что он сказал, было правдой. Мы все как-то сжились за это время. Вместе работали, вместе ели, вместе отдыхали. Не то что на "Дельфине", там для экипажа корабля была своя столовая, а научные работники ели в кают-компании. Я знала, что и Шурыга будет по нас скучать и не скоро сживется с новой командой, чужим капитаном.
После обеда на остров Мун обрушилось целое нашествие. Наверно, с "Дельфина" были спущены все шлюпки. Они подходили одна за другой, подвозя доски, ящики, тюки, бочки и людей - молодых с бородами и пожилых, гладко выбритых. Первым долгом они бежали смотреть и фотографировать "Ассоль", гордо стоящую за добрый километр от кромки воды. Затем перетащили к "Ассоль" грузы и накрыли их брезентом. Потом принялись ставить для себя утепленные палатки, выбирая места повыше. Мальшет и Дружников уехали на одной из своих шлюпок, захватив с собой капитана Ичу и Барабаша. Иннокентий предложил мне пройтись.
С момента "приземления" на остров Мун впервые мне так просто предложили прогуляться, словно по Красной площади или по нашему Комсомольскому проспекту.
Мы спустились по штормтрапу и направились в сторону, противоположную кладбищу, где я еще не успела побывать.
Уходя, я оглянулась. На палубу вышел Сережа и расстроенно смотрел нам вслед. У меня невольно сжалось сердце. Теперь-то я понимала, каково ему. Я было хотела помахать рукой, но сообразила, что он может воспринять это как насмешку.
Й я была рада, что Иннокентий не взял меня под руку, пока мы не скрылись за скалами.
Теперь, когда я уже понимала, что останусь работать на острове Мун, я с каким-то острым и грустным любопытством смотрела вокруг.
Дикий и мрачный остров. Но было в нем что-то величественное. Скалы сложены серым мрамором, пронизанным черными полосами. Мыс, ограничивающий бухту с северо-запада, круто обрывался к синей воде. Мы шли террасой, по которой, журча, текли ручьи, прозрачные и холодные.
По скользким камням мы перешли ручей и увидели подъем к вершине острова, который можно было одолеть. Мы улыбнулись друг другу и, не сговариваясь, стали карабкаться вверх. Лезли мы больше часа, но зато какой вид! Остров действительно напоминал серп луны на огромном и глубоком, как небо, океане! А над нами громоздились к самым облакам уже совсем неприступные утесы. Каменные уступы сплошь пестрели черным и белым - чайки, кайры, топорки, бакланы. Птичье население при виде нас поднялось в воздух. Они так пронзительно кричали и хлопали крыльями, что чуть не оглушили нас. В глазах зарябило, замельтешило, я со смехом ухватилась за Иннокентия. Только кайры хладнокровно остались на своих местах. В черных сюртуках и ослепительно белых манишках, они походили на важных господ с торжественного банкета.
Это был птичий базар, который я так мечтала увидеть, живя в Москве. Мы спустились немного ниже, и потревоженные птицы постепенно успокоились.
Дул ветер с юга. Мне стало жарко, я сняла шерстяную косынку и расстегнула пальто. Иннокентий смотрел на меня и счастливо улыбался. Он тоже снял свою куртку и остался в пестром джемпере, а куртку расстелил на камень, и мы на нее сели.
- Как хорошо! - вздохнула я, оборачиваясь к нему.
Мы обнялись и некоторое время сидели молча... Собственно, не сидели, а целовались. Но я почувствовала, что он хочет мне что-то сказать и не знает, как начать. Не решается.
- Рассказывай же, пригласили тебя на "Дельфин"? - помогла я ему.
- Откуда ты знаешь?
- Они как будто умные люди. Какую же работу тебе предложили?
- Начальником гидрологического отряда. Отсюда "Дельфин" отправляется во Владивосток, запастись всем необходимым для долгого плавания. И затем будут самым подробным образом изучать наше Течение, а потом его аналог (или продолжение?) в южном полушарии. Плавание рассчитано года на два.
- Надеюсь, ты согласился?
- Я откровенно рассказал Мальшету о наших отношениях и просил работы для тебя, поскольку жену в экспедицию брать не полагается.
- Работы мне нет?
- Метеорологи у них с высшим образованием... Радистов полный состав. Есть только вакансия буфетчицы.
- А-а...
Теперь мы действительно долго молчали. Затем Иннокентий произнес упавшим голосом:
- Давай оба останемся на острове Мун. Согласна?
Я несколько раз поцеловала его и попросила выслушать меня спокойно.
- Насчет тебя, Кент, вопрос решен, ты должен принять это назначение. Я бы никогда себе не простила, допусти я такую жертву с твоей стороны. Я была бы глубоко несчастна. Ведь поиски течения - это твоя идея.
- И Мальшета тоже!
- Вы оба одновременно открыли его "на кончике пера". Как славно, что они признают это! Какой хороший человек Мальшет. Немедленно соглашайся, сегодня же, это - твоя радость, твое дело.
- Значит, ты согласна работать буфетчицей?
- Я останусь на острове Мун. Здесь мое дело.
- Марфенька!
- Выслушай меня, прошу! Ты знаешь, как я тебя люблю. Но даже ради самой большой любви нельзя перечеркивать самого себя... Иннокентий, как ты мог предложить мне работу буфетчицы?!
- Почему такое пренебрежение к труду буфетчицы?
- Пренебрежение? Не то... Но у меня есть моя профессия, любимая, к которой я готовилась столько лет. Здесь, на острове, я смогу полностью проявить себя, узнать, на что я способна.
- И спокойно расстаться со мной...
- Споко...- мне перехватило горло, и я отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.
- Прости меня, Марфенька, я понимаю тебя. Он привлек меня к себе и дал выплакаться.
- Не плачь! Ты моя жена навеки. Пусть будет, как решишь ты. За это время я оформлю развод, и ты будешь моей женой.
- Если ты меня не забудешь.
Как волну забывает волна,
Ты мне мужем приветливым будешь,
А я буду твоя жена,
процитировала я, все еще сомневаясь в своем счастье.
- Это из "блистающего мира"?
- Да. Слушай, Иннокентий, если ты действительно хочешь, чтоб я была твоей женой... Не перебивай. Зачем же ждать развода?
- Ты, Марфенька, доверчива и щедра в своем чувстве. Но я не должен, не имею права пользоваться этим.
Возвратились мы с прогулки уже в сумерки. Дядя ждал нас на палубе.
- Как же вы решили? - обратился он к Иннокентию.
- Марфенька решила,- поправил его Иннокентий и рассказал о нашем решении.
- Марфенька - умница! - одобрил дядя и повернулся ко мне: - Значит, ты остаешься работать на острове?
- Да, дядя. А ты?
Дядя улыбнулся как бы самому себе. "В усы", сказала бы я, будь у него усы, но дядя всегда тщательно выбрит.
- Разве я тебя оставлю, родная моя девочка? Тем более что здесь требуется врач. А я еще и ботаник. Буду в свободное время изучать флору острова.
- Значит, остаемся оба!
Иннокентий больше ничего не сказал, ушел к себе.
За ужином я объявила своим, что остаюсь на острове, и передала Барабашу заявление. Мы все здесь же, в кают-компании, написали заявления и отдали их Барабашу.
На другой день работы развернулись полным фронтом.
Бородачи в клетчатых рубашках, старых джинсах и телогрейках вместе с матросами делали на террасе, ведущей к кладбищу, взлетно-посадочную полосу для самолетов. (Ура, ура, значит, у нас будет регулярная почта!) Строительные рабочие собирали научные павильоны, и, забегая вперед, скажу, что они построили нам пекарню и даже баню с парилкой, хотя на "Ассоль" были души. Кстати, "Ассоль" обложили камнем и забетонировали... Получился дом-корабль на каменном фундаменте. Хотя я понимала, что это для нашего блага, но без слез не могла смотреть на скованную камнем "Ассоль".
А несколько плотников, в том числе наш Яланов, сооружали вдоль гранитной стены, у которой приютилась "Ассоль", деревянную лестницу на... четыреста ступеней.
Вы спросите: куда лестница? Зачем? Это на случай цунами. Если нам придется удирать от волн высотою двадцать метров. Вертолет с "Дельфина" (у них был собственный вертолет!), облетев остров, обнаружил на самой вершине небольшое плато, вдавленное, как чаша вулкана. На этом плато установили автоматическую метеостанцию и направленные антенны (на Москву и на Владивосток), а также актинометрический и аэрологический павильон и запасное общежитие, просторное и низкое, по типу землянки, чтоб не снесло ураганом. Экипаж "Дельфина" и обедал здесь же на острове (кухня в специальной палатке). Нас тоже прикрепили на питание к ним, так как были на учете каждая пара рук и наш кок Валерка вкалывал на самой "верхотуре", куда их каждое утро переносил вертолет. Лестница-то еще только строилась!
Я работала вместе с Мишей Нестеровым и Харитоном - мы оборудовали метеорологическую площадку неподалеку от "Ассоль" и устанавливали приборы. От приборов-датчиков к самописцам, установленным в лаборатории "Ассоль", на столбах протянут пучок проводов. Это, конечно, проводил наш электрик Говоров. А затем я бежала в радиорубку и принимала, а затем передавала радиограммы. Сережа работал на установке радиомачт там, на "крыше" острова Мун.
А возле обелиска с датой открытия острова уже развевался на тонком металлическом шесте голубой вымпел. На нем герб Советского Союза и надпись "Станция Луна".
Работали все до упаду, не менее двенадцати часов в сутки, а ученые и того больше. Им надо было установить геодезические знаки... Скажете, ну и что? А вот что: это вам не равнина под Москвой или Рязанью! Тяжелейшие части этих самых геодезических знаков из досок, бревен требовалось затащить на самые что ни на есть высокие скалы над бухтой и по всему острову. На скалах установить их в виде пирамиды, на ней зацементировать марку знака, а основание пирамиды так укрепить тяжеленными камнями, чтоб никакой ураган не сдул, никакое цунами не смыло. Это делала группа гидрографов, но им помогали и из других отрядов.
А Мальшет торопил с отплытием. Он издал приказ по экспедиции, что подъем флага на новой станции назначается на 21 марта, а 22 марта "Дельфин" уходил.
Все же профессор заботился о нас, о тех, кто оставался на острове. Перед отплытием он передал нам все мясо, а так как нам негде было его хранить, то пожертвовал один вагон-рефрижератор из двух, установленных на палубе "Дельфина".
Каждый вечер несмотря на усталость, мы с Иннокентием уходили куда-нибудь подальше от людей и возвращались поздно. Дни срывались и улетали стремительно, словно их подхватывало ветром, и до нашей разлуки их оставалось все меньше. И если сначала мы считали недели, потом дни, теперь я с отчаянием думала, что вот скоро останутся считанные часы...
Однажды Иннокентий сказал:
- Мне кажется, Марфенька, что ты не веришь моей любви. Это угнетает меня. Я не могу понять почему? Легкомысленным меня не назовешь...
Мы сидели на площадке недостроенной лестницы. Запах свежепиленого дерева перебивал соленый запах океана. Небо над океаном было затянуто тучами. А на острове там и сям тепло светились огоньки. Остров Мун не был больше необитаемым.
- Быть твоей женой - это такое счастье! Лишь потому мне как-то не верится. Я и во сне всегда тебя теряю, ищу и не нахожу. Мне не верится, что в жизни бывает такое идеальное счастье.
- Как странно... Не верить в счастье... Это не похоже на тебя. Ты отнюдь не пессимистка. В тебе столько юмора, жизнерадостности, Марфенька! Любимая моя!..
Я взяла руку Иннокентия и прижалась к ней щекой.
Последние дни перед нашим прощанием я находилась как в тумане.
Торжественный день поднятия флага прошел для меня словно во сне. Митинг провели утром у плотины. Выступали с речами. Особенно хорошо говорил профессор Мальшет. Но я никак не могла сосредоточиться. Экипаж двух кораблей - около двухсот человек - слушал затаив дыхание. А в паузы врывались пронзительные крики чаек и свист ветра. Погода начинала портиться. Солнце плотно затянули тучи. Стал накрапывать дождь.
Потом флаг легко пополз вверх и все кричали "ура!".
На этот вечер мы все были приглашены с ночевкой на "Дельфин". Нас ждал большой банкет.
Разоделись мы кто во что горазд, нам подали катер. Шуры-га, Мартин Калве, двое матросов и капитан Ича уезжали с вещами - насовсем.
Наш капитан отказался наотрез от должности штурмана на "Дельфине". Сказал, что возвращается домой в Корякский национальный округ и будет капитаном промыслового судна.
Мартин Калве дулся на всех, хотя мы ни в чем перед ним не провинились: его не пригласили на вакантное место штурмана.
Капитан Шалый провел нас по всему кораблю. Мы были поражены его величиной, отделкой, удобствами, прекрасными лабораториями. У каждого научного работника была отдельная каюта, чтоб ему никто не мешал думать.
Потом нас - экипаж "Ассоль" - собрали в кают-компании, и Мальшет прочел список сотрудников станции Луна. С каким вниманием прослушали мы этот список, как волновались! Хотя, собственно, чего нам было волноваться...