Первыми прыгнули Иннокентий и Харитон и приняли ловко "приземлившуюся" Настасью Акимовну. Мои вещи переправили матросы, а я, к своему позору, нерешительно замешкалась. Иннокентий и Харитон одновременно подняли руки, весело убеждая меня не бояться.
Я не боялась. Просто было трудно приноровиться к этим неистовым качаниям. Гребни пенистых волн ослепляюще сверкали на солнце. Все вокруг опадало и поднималось все быстрее и стремительнее, словно океан и ветер затеяли вихревую веселую пляску. Под резкие крики чаек взлетали и ухали вниз Бакланы, берег, маяк. У меня вдруг захватило сердце от пронзившего меня острого ощущения счастья, полноты жизни. Катер стремглав летел вниз, я прыгнула на уходящую палубу. Меня принял Иннокентий. На миг совсем близко увидела я его смеющиеся синие глаза, ощутила крепкие руки, влажную от соленых брызг шею, за которую я невольно ухватилась, но мы оба не удержались на ногах и упали бы, если б не сильная рука Харитона.
Переправились таким же способом, помогая друг другу, еще несколько человек, и катер понес нас к берегу - он будто летел...
Так рано утром в соленых радужных брызгах, ярко-синем просторе, сверкании солнца и свежем пьянящем ветре приняла меня страна моих грез Камчатка.
Покачиваясь, будто я слишком долго танцевала, сошла я на причал. Кто-то поставил возле меня мои вещи, я даже забыла поблагодарить, не взглянула кто. Другое я увидела: тяжелое красивое лицо женщины с недобрыми темными глазами. Всего в ней было чересчур. Чересчур мясистый подбородок, чересчур накрашенный рот, чересчур подсиненные веки, чересчур узкие брюки, вызывающе обтягивающие живот и бедра. Эта явно жгучая брюнетка обесцвечивала свои волосы до того, что они полностью утеряли естественный блеск, стали тусклыми, как старый парик. Я ничего не преувеличиваю, хотя она сразу внушила мне непреодолимое отвращение. Пронзительный голос - она что-то выкрикивала,- самоуверенная манера держаться...
И рядом с ней стоял не стоял - он весь был в движении, рвался к отцу чудесный мальчишка. Я сразу узнала Юрку. Русые волосы его, подстриженные "под пажа", взметнулись, черные глазенки сияли. Вне себя от радости, он бросился к отцу, но женщина отодвинула его и, властно обхватив Иннокентия, стала осыпать его поцелуями. Иннокентий нетерпеливо отвел руки жены и, отстранив ее, подхватил сынишку.
Они горячо обнялись. Юрка как прижался лицом к щеке отца, так и застыл.
Опомнившись, я подняла чемодан и сумку и медленно сошла с причала на землю камчатскую.
Камеры хранения в Бакланах не было, и я, по совету людей, оставила вещи в портовой бухгалтерии. Не хотела я идти на морскую станцию с вещами; может, мне там и места не будет. Я пожалела, что дядя Михаил живет не отдельно, а с семьей Тутавы.
Меня догнал Харитон.
- Ты на станцию? - Он предложил проводить меня, я наотрез отказалась.Так ты сразу не найдешь... Подожди, Марфа.
Харитон огляделся и подозвал рыжего мальчишку лет десяти, в выгоревших джинсах и непомерно большой полосатой тельняшке. 408
- Слушай, Костик, проводи москвичку до морской станции. Аленка-то где?
- А где ей быть, на работе.
- Ну, идите. Ни пуха ни пера тебе, Марфа.
Харитон зашагал обратно. Костик с восхищением посмотрел ему вслед.
- Боцман. Смелый. Его все боятся,- заметил Костик.- А вы откуда? Неужто из самой Москвы?
Костик оказался мальчиком общительным и охотно рассказал мне о своей жизни. Жаль, что я была не слишком внимательна. Поняла, что у него нет родителей и он живет вдвоем с сестрой Аленушкой, которая работает на судоремонтном заводе.
Я с интересом оглядывалась вокруг. Никогда не видела такого. Шло сотворение города. Строились дома, целые кварталы, заводы, порт, мол, верфи, дороги, а готовые улицы заливались асфальтом. Работала в основном молодежь, и по улицам шли молодые - юноши и девушки, одетые в яркие костюмы, с длинными волосами. Все куда-то торопились. Мимо нас мчались грузовые машины, тяжело груженные галькой и песком или камнем. Пахло морем, рыбой, расплавленным асфальтом, дымком.
На склонах сопки раскинулся городской парк, там выкорчевывались деревья, а на их месте разбивались клумбы: "парк" этот был огороженной частью дикого самобытного леса. А над всем возвышались маяк и курящийся вулкан.
Молодая земля - еще не успокоившаяся, молодой город - еще в сотворении, молодые люди - строители, рыбаки, грузчики, матросы. Все улицы сбегались к океану. На берегу - пирамиды золотистых деревянных бочек с рыбой. Огромные мощные краны. И, перекрывая скрежет лебедок, урчание машин, крики людей и птиц, шумел океан.
Мы прошли городок, перешли по мостику прозрачную речку, и тропка через лесок вывела нас на территорию экспериментальной станции у самого океана. До маяка отсюда было совсем близко. Но как хорошо на станции! Чудесный ухоженный парк - не парк, а ботанический сад, аллеи усыпаны галькой. Среди деревьев и кустарников коттеджи под разноцветными шиферными крышами. Сама станция помещалась в большом белом двухэтажном доме над обрывом. Мелькнула вывеска "Океанская экспериментальная...". Мы остановились.
- Подождать вас? - спросил Костя.
- Иди уж. Я не знаю, сколько задержусь...
- Ну, ни пуха вам, ни пера.
Я кивнула мальчику и вошла в прохладный вестибюль, выложенный мозаикой. Никого не было. Я прошла в коридор и на удачу открыла дверь в одну из лабораторий. Там работали две молодые женщины в белых халатах. Я спросила Ренату Алексеевну Щеглову.
- Директора нет,- сообщили мне.
- А где же она?
- На острове Голый Камень.
- А кто ее заменяет?
- Калерия Дмитриевна. Дальше по коридору.
Калерия Дмитриевна, полная седая женщина лет за шестьдесят, с добрыми близорукими глазами, с неловкостью выслушала меня.
- Директор-то на острове... хочет давнишнюю свою работу закончить. Но метеоролог не нужен... Это я знаю точно... Я... остаюсь еще на год. Может, Рената Алексеевна и подберет вам какую-либо работу. Не знаю. Вот как нехорошо получилось. Вы из Москвы, говорите? Вам есть где переночевать? С жильем-то у нас туго. Но можно устроить.
- Спасибо, устроюсь. До свидания.
Я поспешила выйти. Уж очень виноватый вид был у этой Калерии Дмитриевны. Как будто она обязана выходить на пенсию, раз ей не хочется. Что я, не найду себе работу! Но это потом... Сейчас к дяде Михаилу!
Походила среди коттеджей. Пожилой садовник указал мне дом директора. Круглолицая румяная женщина в коротком платьице и косынке домывала пол. На мой вопрос о докторе Петрове она выпрямилась и не без любопытства оглядела меня.
- Доктора нет,- сообщила она,- сказал, что на охоту уходит, значит, надо понимать, пошел дальних пациентов проведать. У него, почитай, по всей Камчатке свои больные есть. А вы чего расстроились? Заболел кто иль чего?
- Доктор Петров... А он не сказал, когда будет?
- А кто ж знает. Прошлые-то годы он пораньше отправлялся. А нонешним летом племянницу, вишь, ждал. Да, видно, раздумала она ехать на Камчатку. Ни слуху ни духу. Ну, он и подался к своим больным. А вы... приезжая или здешняя?
- Здешняя. Извините.
Так я весьма скоро очутилась за воротами. Костик меня ждал. Сразу заметил мой обескураженный вид.
- Пошли,- сказал он коротко, и мы пошли.
- Куда ж вы теперь? - спросил немного погодя Костик.
- Мне надо найти капитана Ичу Амрувье.
- Коряк, что ли?
- Да.
- Тогда пошли в порт.
Мы прошли по Океанской улице, мимо кино "Океан", где шел фильм "Укрощение огня".
...Ну конечно, я написала дяде, когда выезжаю, но ведь я отложила отъезд на целых три недели. И не догадалась известить, что задержусь. Обо всем на свете забыла, кроме Ренаты и ее семьи...
Капитана Ичу мы искали довольно долго, зато, когда нашли, покончили с делом в два счета.
- Место, говорите, занято? Хотите на "Ассоль" радистом?
- Х-хочу.
- Однако, на ремонт стала "Ассоль". Придется немного поработать по ремонту. Людей не хватает.
- Я ж еще и слесарь.
- Однако, очень хорошо. Пошли оформляться.
Вот и все. Я получила штатное место радиста. С квартирой в Бакланах было потруднее, чем с работой, но Костик что-то шепнул капитану, тот одобрительно кивнул головой, поговорил с кем-то по телефону, и я оказалась на квартире у Костика и его старшей сестры Лены.
Пока мы добрались до дома, где проживали братец Костик и сестрица Аленушка, я страшно устала. Даже колени дрожали. Сказывалась и бессонная ночь. Я так устала, что не в силах была сходить в соседнюю столовую пообедать. Хорошо, что Костик вызвался сбегать за обедом. Я дала ему трешницу, и он, сполоснув судки, убежал.
Комната у них была большая, метров на тридцать, но какая-то неуютная. Ни картин, ни цветов, ни книг, но чистота прямо стерильная. Покрашенный желтой краской пол отмыт до блеска, стекла окон сверкают за тюлевыми занавесками. Три металлические кровати застланы розовыми покрывалами.
Я села на раскладной диван. Посреди комнаты большой стол под белой накрахмаленной скатертью. На столе пластмассовая пепельница. В углу телевизор, закрытый вышитым полотенцем, рядом новый сервант с фарфоровой посудой, стеклянными рюмками и фужерами. Рядом с диваном - шифоньер. Книги, как я потом убедилась, лежали в тумбочке, на нижних полках серванта и в ящиках шифоньера. Это были в основном книги по технике, учебники и два-три романа из библиотеки.
Никто не научил Аленушку любить книги, гордиться ими, ставить их на виду. Ни книжного шкафа, ни стеллажа или хоть полки для книг, зато сервант с розовыми фужерами! И даже красивая пузатая бутылка из-под какого-то вина.
От усталости и одиночества меня охватила апатия, я закрыла глаза. Утренней радости не осталось и следа.
Пришел Костик, аккуратно накрыл стол клеенкой, разлил по тарелкам щи, нарезал хлеба и лишь тогда позвал меня. На второе он принес тушеное мясо. И еще салат из крабов. Все оказалось довольно вкусно.
- Аленка на производстве обедает,- сказал он,- а я хожу в столовую. Неплохо кормят. Давайте я вам подложу салата.
- Сколько тебе лет, Костик? - спросила я.
- Уже десять. В четвертый класс перешел. Значит, вы и радистом можете? Я вижу, вы спать хотите. Ложитесь на диван. Теперь на нем вы будете спать, а я на сундуке.
- Спасибо. Кто еще живет с вами?
- Нина и Миэль. В общежитии не было мест, так Аленка пустила их пока пожить. Скоро отстроят новое общежитие, и они уйдут. Сестра, наверно, замуж выйдет, за Валерку Бычка...
Костик помолчал, пригорюнившись, потом повеселел.
- А может, и не выйдет. Ей боцман нравится, а он вроде бы не собирается жениться.
- Тебе не нравится этот... Бычок?
- Кому он нравится, медведю? В тюрьме за хулиганство сидел. Теперь клянется завязать, если женится. У него нож есть... вот такой... Острый! Говорит: "Если Аленка не пойдет за меня, то и её и себя порешу". Каждый день как есть с Нинкиным механиком приходит. Водки приносят. Словно им пивная тут. И девчонок угощают... Выгнать бы их обоих...
- Так сестра твоя здесь хозяйка. Почему разрешает приносить водку?
- Боится, что перестанут ходить,- невразумительно разъяснил Костик.
Он принес мне новехонькое одеяло.
- Укройтесь и поспите часок, пока девчонки придут, а я пойду на улицу. Глаза бы мои на них не глядели.
Напоминаю, что Костику шел всего одиннадцатый год. Я вздохнула.
- Костик, у тебя есть товарищи?
- Ясно есть, на улице.
- А какие ты игры любишь?
- Хоккей.
- А читать любишь?
- Люблю, я в двух библиотеках записан.
- Какие твои любимые книжки?
- Про путешествия больше. Сказки тоже люблю... Всякое.
- А каких ты писателей можешь назвать?
- Ну, Гайдар... Жюль Верн. Стивенсон. Про Тома Сойера, как его... Марк Твен. Носов. Андерсен... Я и взрослые книжки читал - Аленка приносила, Миэль. Много есть хороших книжек... А они водку приносят... Когда я вырасту, выгоню всяких таких, однако. Вы спите.
Костик ушел, а я действительно уснула.
...Девчонки стрекотали, как кузнечики. Я проснулась и не сразу сообразила, где я. Был уже вечер, ярко горела трехрожковая люстра... Окна были раскрыты настежь, занавески развевались от ветра. Три подружки прихорашивались перед зеркалом. И разговаривали о боцмане Харитоне, который обещал прийти.
Увидев, что я проснулась, девушки доброжелательно заулыбались и поочередно представились:
- Нина Ермакова.
- Лена Ломако.
- Миэль, что значит: Маркс, Энгельс, Ленин.
Я пожала три крепких, шершавых, горячих ладони. В этой маленькой группе лидером, несомненно, была Нина. Подруги слушались ее беспрекословно. Нина была некрасива, но безукоризненно сложена - высокая, стройная. Кажется, она не догадывалась, что некрасива, и явно считала себя интереснее подруг. Ей было двадцать два года.
Всех моложе была Миэль, маленькая, живая, кудрявая, с вздернутым носиком и лукавыми карими глазами. Ей было шестнадцать с чем-то лет. Она училась на курсах поваров.
Лена походила на своего братца: худенькая, рыженькая, веснушчатая, большеглазая, не то карие, не то зеленовато-серые глаза. Ей недавно исполнилось семнадцать. Она работала вместе с Ниной маляром.
И Миэль и Лена мне понравились.
- Вы из самой Москвы? - спросила Лена.
- Из самой. Если хотите, то называйте меня на "ты".
- Хорошо. А... ты расскажешь нам про Москву?
- С удовольствием. А где Костик?
- Ходит где-то. Какое у тебя красивое ожерелье. Наверно, дорого стоит?
- Мне его подарили. Оно дороже денег.
- Наверное, твой... парень? - усмехнулась Нина.
- Нет, женщина.
Девчонки с интересом разглядывали меня, а я их. Одеты они были так же, как одеваются в Москве, правда, все трое в юбках. Брюки они надевали лишь на работу. Оказалось, что Нина и Лена работают по ремонту судов, малярами. И с понедельника их бригада переходит на "Ассоль".
- Не думай, что это так просто,- сказала Нина,- пока приступишь к самой покраске, надо сначала очистить все металлические поверхности от ржавчины, заусенцев, старой краски - руки сломишь! У меня от серной кислоты и щелочи было что-то вроде экземы. Сейчас почти прошло.
- Может, надо в перчатках?
- Знаем, да толку...- Нина махнула рукой.
Мы еще немного поговорили, пока пришли те, ради которых девчонки так тщательно принаряжались и причесывались.
Валера Бычок (Бычков), матрос с краболовного судна, белобрысый парень с выпуклым лбом и широко расставленными голубыми глазами. Из-под матроски выпирали мускулы, как у борца.
Иван Шурыга, корабельный механик, тоже крепкий парень приземистого сложения, почти без шеи, с обветренным красным лицом и выгоревшими каштановыми волосами. Он был в новом, с иголочки, костюме, видимо лишь сегодня купленном в магазине готового платья.
С ними зашел и Харитон. Он метнул на меня быстрый взгляд и отвел глаза, как мне показалось, чуть виновато.
Все трое были трезвы, но явно не собирались долго пребывать в этом "ненормальном" для берега состоянии. Бычков нес большую хозяйственную сумку, из которой стал, как Дед Мороз, выгружать колбасы, сыр, консервы, конфеты, водку (в сумке осталось еще несколько бутылок) и шампанское.
Протестующим возгласам девушек отнюдь не собирались придавать значения.
Лена представила меня гостям, я пожала протянутые руки, в том числе и Харитону. Затем Лена и Миэль стали накрывать на стол. Нина с Шурыгой присели на диван и стали шептаться - они были жених и невеста.
Я стала у окна, и сердце мое колотилось, будто я только что совершила кросс до вулкана.
- Садитесь, товарищи! - весело пригласила Лена.
Я обернулась. На столе у каждого прибора стояло по фужеру. Ровно семь по числу лиц, включая и меня. Присутствующие не заставили себя просить, с шутками расселись вокруг стола.
- Что же ты...- обратилась ко мне Нина,- садись с нами.
- А где Костик? - спросила я нерешительно.
Ох, как не хотелось мне начинать новую жизнь с конфликта. Но и отметить таким образом свое прибытие на Камчатку я тоже не могла. Было совершенно очевидно, как будут выглядеть гости к концу ужина. Недаром бедняга Костик не спешил возвращаться домой.
- Пожалуй, я пойду поищу мальчика,- сказала я.
Все дружно запротестовали, доказывая, что я его все равно не найду, так как он нарочно придет попозже.
- Почему, Лена? - в упор спросила я Лену. Она чуть смешалась.
- Не любит он, когда выпивают,- прошептала она,- маленький еще.
- Вот именно. Простите, а по какому поводу этот пир?- полюбопытствовала я. У девушек округлились глаза.
- Разве нужен повод, чтоб поесть и выпить, как все люди? - удивился Бычков.
- Мы ж на берегу,- снизошел до объяснения Шурыга.
Я молча открыла свой чемодан, достала свитер и молча натянула его на себя. На улице было прохладно.
- Брезгуете нашим обществом? - лениво полюбопытствовал Шурыга.
Валера Бычок медленно поднялся со стула. Загорелое лицо его побагровело, он, кажется, был вспыльчив. Шурыга недобро усмехнулся. Харитон спокойно наблюдал.
Лена испуганно вскочила.
- Ну что ты, Валера,- бросила она матросу,- Марфенька сейчас сядет с нами. И ничего она не брезгует нами. Такая простая, хорошая. Садись, Марфенька, ведь ты же проголодалась. Никто тебя не заставит пить, если не можешь. Садись.
- Ничего, выпьет,- угрожающе протянул Бычков и, ловко, одним ударом о донышко бутылки, вышиб пробку, разлил водку на семерых.
Я пожала плечами. Меня уже захлестнул гнев:
- Я водку вообще не пью. Миэль и Лена тоже не будут. На этот раз на меня дружно уставились все шестеро.
- Не рано ли ты начинаешь командовать, в чужой-то квартире? - сказала Нина, густо покраснев.- Тебя даже не прописали еще здесь. Тоже мне, хозяйка нашлась. Много о себе воображаешь...
Она начала уже с высокой ноты, и голос ее перехватило. Лицо, и так некрасивое, сделалось безобразным. Таких, как Нина, я уже встречала в жизни. Попадались и на нашем заводе девушки, которые, лишь бы не упустить парня, готовы были на все, даже пить с ним за компанию водку.
Валера Бычок поднял бокал.
- За здоровье присутствующих. Пей, Аленка, ну? - и посмотрел на меня.
- Лена и Миэль несовершеннолетние,- напомнила я,- за спаивание несовершеннолетних вас будут судить. Дадут срок. А за Костика еще добавят. (О, как я устала! И мне совсем не хотелось этого скандала. В незнакомом городе, ночью... Но если ты комсомолец, то и надо вести себя, как комсомолец!)
Кто-то ахнул, кто-то опрокинул стул, все вскочили на ноги. Я приоткрыла дверь, но задержалась на пороге.
- Что за чушь плетет эта москвичка? - пробасил Шурыга (у него вдруг сел голос).- Как это несовершеннолетние? Девки давно на собственных ногах. Ломако на доске Почета.
- Лене до совершеннолетия - год, а Миэль-полтора! - крикнула я и выбежала на улицу.
Бычок выпрыгнул в окно и, разъяренный, схватил меня за плечо:
- Ты это куда? В милицию?! Падло!..- Хватка была медвежья, но пальцы в тот же момент разжались: Харитон чуть не сломал ему руку.
Вся компания очутилась на улице. Однако хоть и взволнованные, хоть и перебивая друг друга, но все говорили пониженными голосами, не желая, видно, привлекать внимание соседей.
Откуда-то вынырнул Костик. Он видел, как Бычок налетел на меня, и, справедливо решив, что меня обижают, стал во все горло призывать на помощь. Всю компанию как ветром сдуло. Остались только перепуганные соседи (среди них я увидела жену Иннокентия Ларису). Восхищенный Костик вопил как сумасшедший. Я вела себя не лучше: то давилась от смеха, то звала милицию.
Вскоре появились два дежурных милиционера на мотоцикле, осведомились у меня, что именно произошло.
Я сразу успокоилась, Костик тоже.
- Злоумышленники бежали,- констатировала я.
- Какие злоумышленники?
- Не знаю, я только сегодня прибыла на Камчатку.
- Что они совершили?
- Распивали водку.
- Только хотели распить,- укоризненно поправила меня Лена, вылезая из-за чьей-то спины.
Пока милиционеры обдумывали ситуацию, Костик забежал в дом и выбросил в окно все бутылки. Вся мостовая перед домом сразу провоняла водкой. Какой-то мужчина горестно вздохнул (сколько добра пропало!), а женщина мстительно воскликнула, что "всегда бы так".
Когда милиционеры уехали, Лена позвала меня домой.
- Сегодня можно пораньше лечь спать,- сказала она не очень довольным тоном,- а то ни мне, ни братишке покоя нет.
Мы не успели постелить постели, как вернулась Миэль. Нина так и не явилась, обидевшись. Не то заночевала в другом месте, не то до утра успокаивала расстроившегося корабельного механика.
Уже лежа в постелях, мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в боку.
Все это было, конечно, глупо и несерьезно, и не так следовало бы начинать новую жизнь, к которой я готовилась столь долго и терпеливо. Но что бы вы сделали на моем месте, сели бы пить водку?
Когда я пришла на работу в доки (в рабочем комбинезоне и берете, захваченными на всякий случай из Москвы), у меня уже была "некоторая известность". На меня даже бегали смотреть из других цехов. Оказывается, Камчатка преподнесла мне в день приезда отнюдь не лучших своих представителей. Самым худшим, даже опасным, из этих троих молодцов был Валера Бычок. Костик да и Лена боялись, что он мне еще отомстит. Но у парней хватило юмора. По словам Харитона, они тоже потом хохотали по поводу неудавшейся пирушки.
Как ни странно, кто не простил мне случившееся, так это Нина Ермакова. Она не здоровалась со мной и, чтоб по возможности не встречаться, ушла на другую квартиру... к совершеннолетним.
Парни же, наоборот, попытались оправдаться. Шурыга и Бычков подошли ко мне на улице, когда я возвращалась с работы, и стали объяснять, что они не какие-нибудь алкаши, что в море-то они никогда не пьют. И что они вовсе не собирались спаивать девчонок, а хотели только угостить от всей души на свои кровные, заработанные деньги. И если на берегу не пить, то чем это я посоветую им заняться?
Это все в основном говорил Шурыга - Бычков поддакивал,- и вопрос задал Шурыга.
- Думайте над смыслом жизни,- шутя ответила я.
- Это насчет того, чтоб вкалывать?- переспросил Бычков.- Так мы и вкалываем - в море. А если свободная неделька-другая, как же тогда?
- Читайте стихи.
- Ты что, смеешься над нами? - начал было сердиться Шурыга.
- Честное слово, нет. Хотите, я вам прочту одно стихотворение?
Моряки переглянулись.
- Прямо на улице? Может, зайдем в "Океан"? Там и поедим заодно.
- Когда читают стихи, нельзя есть. Отойдем сюда...
Я отвела их к забору рыбного склада и с выражением прочла им "Сны" Роберта Рождественского. Проходившие мимо докеры с недоумением смотрели на меня. Я прочла стихотворение два раза подряд. К моему искреннему удивлению, при словах:
Мне снилась
Твоя усмешка.
Снились
слезы
мои...
Другая сидела рядом.
Были щеки бледны...
у Валерия Бычкова увлажнились глаза. Наверно, никто никогда не читал стихов лично ему.
Лена потом передавала, что, когда Нина узнала, как я читала Валерке и Шурыге стихи, она сказала обо мне: "Так она же темная озорница и хулиганка! Разве вы не видите?"
Оба моряка категорически не согласились с ней, единственно, в чем они уступили: "Ну, может, немножечко чокнутая".
Камчатки я еще почти и не видела - некогда. Но я была счастлива. Ведь я трудилась не просто ради хлеба насущного, как трудятся довольно многие. Мне удивительно в этом отношении везло. Сначала я работала на папином заводе, где все дышало воспоминанием о нем, даже на папином слесарном верстаке, с папиным инструментом - меня это особенно радовало, а теперь... теперь я готовила к плаванию "Ассоль".
Не было для меня на свете корабля прекраснее этого, и мне досталось великое счастье работать на нем. И чем скорее будет готово судно, тем скорее выйдет оно в океан, навстречу сияющему Приключению.
На "Ассоль" пришел Харитон Чугунов, боцманом. Пришла Лена Ломако, сначала маляром, затем матросом. Пришел Валерий Бычков - матросом. Пришел еще один человек - уже только из-за меня... но о нем потом. Он появился так неожиданно.
Пришел Шурыга, потому что его брали старшим механиком (стармех на их краболове мог проплавать еще лет тридцать - крепкий дед).
А пока мы работали засуча рукава, подготавливая судно для научных целей,- команда корабля, и состав экспедиции, и докеры, разумеется,"Ассоль" стояла на киль-блоках в сухом доке.
Я сильно уставала к вечеру. На заводе я тоже работала слесарем, но там было тяжело лишь вначале, пока я не овладела слесарным делом. А когда я стала слесарем-наладчиком, мне уже было гораздо легче.
Облачившись в белый халат я, как врач, обходила все прикрепленные ко мне станки и, попривыкнув, так навострилась, что уже по стуку машин определяла, какая из них собирается забарахлить.
Станки были умные, красивые, ослепительно чистые, они создавали редкие приборы, употребляемые в медицине, в астрономии, в космосе.
Ни о какой грязи, ржавчине, эрозии или коррозии и речи не могло быть. Недаром мы подходили к этим станкам в белых халатах, с уважением и берегли эти умные ученые машины, как если бы они были живые и все понимали.
В доках все оказалось не так, как я привыкла. Мой прекрасный кораблик "Ассоль", когда его начали разбирать по частям, чтоб отремонтировать, оказался совсем запущенным - дерево поражено морским червем, шашелем, металл - ржавчиной.
Столичные океанологические институты имели огромные океанские суда, такие, как "Академик Курчатов", всемирно известные "Витязь", "Обь", "Воейков", "Шокальский", "Академик Книпович" и еще многие, многие другие не корабли, а целые плавучие институты.
Я не боялась. Просто было трудно приноровиться к этим неистовым качаниям. Гребни пенистых волн ослепляюще сверкали на солнце. Все вокруг опадало и поднималось все быстрее и стремительнее, словно океан и ветер затеяли вихревую веселую пляску. Под резкие крики чаек взлетали и ухали вниз Бакланы, берег, маяк. У меня вдруг захватило сердце от пронзившего меня острого ощущения счастья, полноты жизни. Катер стремглав летел вниз, я прыгнула на уходящую палубу. Меня принял Иннокентий. На миг совсем близко увидела я его смеющиеся синие глаза, ощутила крепкие руки, влажную от соленых брызг шею, за которую я невольно ухватилась, но мы оба не удержались на ногах и упали бы, если б не сильная рука Харитона.
Переправились таким же способом, помогая друг другу, еще несколько человек, и катер понес нас к берегу - он будто летел...
Так рано утром в соленых радужных брызгах, ярко-синем просторе, сверкании солнца и свежем пьянящем ветре приняла меня страна моих грез Камчатка.
Покачиваясь, будто я слишком долго танцевала, сошла я на причал. Кто-то поставил возле меня мои вещи, я даже забыла поблагодарить, не взглянула кто. Другое я увидела: тяжелое красивое лицо женщины с недобрыми темными глазами. Всего в ней было чересчур. Чересчур мясистый подбородок, чересчур накрашенный рот, чересчур подсиненные веки, чересчур узкие брюки, вызывающе обтягивающие живот и бедра. Эта явно жгучая брюнетка обесцвечивала свои волосы до того, что они полностью утеряли естественный блеск, стали тусклыми, как старый парик. Я ничего не преувеличиваю, хотя она сразу внушила мне непреодолимое отвращение. Пронзительный голос - она что-то выкрикивала,- самоуверенная манера держаться...
И рядом с ней стоял не стоял - он весь был в движении, рвался к отцу чудесный мальчишка. Я сразу узнала Юрку. Русые волосы его, подстриженные "под пажа", взметнулись, черные глазенки сияли. Вне себя от радости, он бросился к отцу, но женщина отодвинула его и, властно обхватив Иннокентия, стала осыпать его поцелуями. Иннокентий нетерпеливо отвел руки жены и, отстранив ее, подхватил сынишку.
Они горячо обнялись. Юрка как прижался лицом к щеке отца, так и застыл.
Опомнившись, я подняла чемодан и сумку и медленно сошла с причала на землю камчатскую.
Камеры хранения в Бакланах не было, и я, по совету людей, оставила вещи в портовой бухгалтерии. Не хотела я идти на морскую станцию с вещами; может, мне там и места не будет. Я пожалела, что дядя Михаил живет не отдельно, а с семьей Тутавы.
Меня догнал Харитон.
- Ты на станцию? - Он предложил проводить меня, я наотрез отказалась.Так ты сразу не найдешь... Подожди, Марфа.
Харитон огляделся и подозвал рыжего мальчишку лет десяти, в выгоревших джинсах и непомерно большой полосатой тельняшке. 408
- Слушай, Костик, проводи москвичку до морской станции. Аленка-то где?
- А где ей быть, на работе.
- Ну, идите. Ни пуха ни пера тебе, Марфа.
Харитон зашагал обратно. Костик с восхищением посмотрел ему вслед.
- Боцман. Смелый. Его все боятся,- заметил Костик.- А вы откуда? Неужто из самой Москвы?
Костик оказался мальчиком общительным и охотно рассказал мне о своей жизни. Жаль, что я была не слишком внимательна. Поняла, что у него нет родителей и он живет вдвоем с сестрой Аленушкой, которая работает на судоремонтном заводе.
Я с интересом оглядывалась вокруг. Никогда не видела такого. Шло сотворение города. Строились дома, целые кварталы, заводы, порт, мол, верфи, дороги, а готовые улицы заливались асфальтом. Работала в основном молодежь, и по улицам шли молодые - юноши и девушки, одетые в яркие костюмы, с длинными волосами. Все куда-то торопились. Мимо нас мчались грузовые машины, тяжело груженные галькой и песком или камнем. Пахло морем, рыбой, расплавленным асфальтом, дымком.
На склонах сопки раскинулся городской парк, там выкорчевывались деревья, а на их месте разбивались клумбы: "парк" этот был огороженной частью дикого самобытного леса. А над всем возвышались маяк и курящийся вулкан.
Молодая земля - еще не успокоившаяся, молодой город - еще в сотворении, молодые люди - строители, рыбаки, грузчики, матросы. Все улицы сбегались к океану. На берегу - пирамиды золотистых деревянных бочек с рыбой. Огромные мощные краны. И, перекрывая скрежет лебедок, урчание машин, крики людей и птиц, шумел океан.
Мы прошли городок, перешли по мостику прозрачную речку, и тропка через лесок вывела нас на территорию экспериментальной станции у самого океана. До маяка отсюда было совсем близко. Но как хорошо на станции! Чудесный ухоженный парк - не парк, а ботанический сад, аллеи усыпаны галькой. Среди деревьев и кустарников коттеджи под разноцветными шиферными крышами. Сама станция помещалась в большом белом двухэтажном доме над обрывом. Мелькнула вывеска "Океанская экспериментальная...". Мы остановились.
- Подождать вас? - спросил Костя.
- Иди уж. Я не знаю, сколько задержусь...
- Ну, ни пуха вам, ни пера.
Я кивнула мальчику и вошла в прохладный вестибюль, выложенный мозаикой. Никого не было. Я прошла в коридор и на удачу открыла дверь в одну из лабораторий. Там работали две молодые женщины в белых халатах. Я спросила Ренату Алексеевну Щеглову.
- Директора нет,- сообщили мне.
- А где же она?
- На острове Голый Камень.
- А кто ее заменяет?
- Калерия Дмитриевна. Дальше по коридору.
Калерия Дмитриевна, полная седая женщина лет за шестьдесят, с добрыми близорукими глазами, с неловкостью выслушала меня.
- Директор-то на острове... хочет давнишнюю свою работу закончить. Но метеоролог не нужен... Это я знаю точно... Я... остаюсь еще на год. Может, Рената Алексеевна и подберет вам какую-либо работу. Не знаю. Вот как нехорошо получилось. Вы из Москвы, говорите? Вам есть где переночевать? С жильем-то у нас туго. Но можно устроить.
- Спасибо, устроюсь. До свидания.
Я поспешила выйти. Уж очень виноватый вид был у этой Калерии Дмитриевны. Как будто она обязана выходить на пенсию, раз ей не хочется. Что я, не найду себе работу! Но это потом... Сейчас к дяде Михаилу!
Походила среди коттеджей. Пожилой садовник указал мне дом директора. Круглолицая румяная женщина в коротком платьице и косынке домывала пол. На мой вопрос о докторе Петрове она выпрямилась и не без любопытства оглядела меня.
- Доктора нет,- сообщила она,- сказал, что на охоту уходит, значит, надо понимать, пошел дальних пациентов проведать. У него, почитай, по всей Камчатке свои больные есть. А вы чего расстроились? Заболел кто иль чего?
- Доктор Петров... А он не сказал, когда будет?
- А кто ж знает. Прошлые-то годы он пораньше отправлялся. А нонешним летом племянницу, вишь, ждал. Да, видно, раздумала она ехать на Камчатку. Ни слуху ни духу. Ну, он и подался к своим больным. А вы... приезжая или здешняя?
- Здешняя. Извините.
Так я весьма скоро очутилась за воротами. Костик меня ждал. Сразу заметил мой обескураженный вид.
- Пошли,- сказал он коротко, и мы пошли.
- Куда ж вы теперь? - спросил немного погодя Костик.
- Мне надо найти капитана Ичу Амрувье.
- Коряк, что ли?
- Да.
- Тогда пошли в порт.
Мы прошли по Океанской улице, мимо кино "Океан", где шел фильм "Укрощение огня".
...Ну конечно, я написала дяде, когда выезжаю, но ведь я отложила отъезд на целых три недели. И не догадалась известить, что задержусь. Обо всем на свете забыла, кроме Ренаты и ее семьи...
Капитана Ичу мы искали довольно долго, зато, когда нашли, покончили с делом в два счета.
- Место, говорите, занято? Хотите на "Ассоль" радистом?
- Х-хочу.
- Однако, на ремонт стала "Ассоль". Придется немного поработать по ремонту. Людей не хватает.
- Я ж еще и слесарь.
- Однако, очень хорошо. Пошли оформляться.
Вот и все. Я получила штатное место радиста. С квартирой в Бакланах было потруднее, чем с работой, но Костик что-то шепнул капитану, тот одобрительно кивнул головой, поговорил с кем-то по телефону, и я оказалась на квартире у Костика и его старшей сестры Лены.
Пока мы добрались до дома, где проживали братец Костик и сестрица Аленушка, я страшно устала. Даже колени дрожали. Сказывалась и бессонная ночь. Я так устала, что не в силах была сходить в соседнюю столовую пообедать. Хорошо, что Костик вызвался сбегать за обедом. Я дала ему трешницу, и он, сполоснув судки, убежал.
Комната у них была большая, метров на тридцать, но какая-то неуютная. Ни картин, ни цветов, ни книг, но чистота прямо стерильная. Покрашенный желтой краской пол отмыт до блеска, стекла окон сверкают за тюлевыми занавесками. Три металлические кровати застланы розовыми покрывалами.
Я села на раскладной диван. Посреди комнаты большой стол под белой накрахмаленной скатертью. На столе пластмассовая пепельница. В углу телевизор, закрытый вышитым полотенцем, рядом новый сервант с фарфоровой посудой, стеклянными рюмками и фужерами. Рядом с диваном - шифоньер. Книги, как я потом убедилась, лежали в тумбочке, на нижних полках серванта и в ящиках шифоньера. Это были в основном книги по технике, учебники и два-три романа из библиотеки.
Никто не научил Аленушку любить книги, гордиться ими, ставить их на виду. Ни книжного шкафа, ни стеллажа или хоть полки для книг, зато сервант с розовыми фужерами! И даже красивая пузатая бутылка из-под какого-то вина.
От усталости и одиночества меня охватила апатия, я закрыла глаза. Утренней радости не осталось и следа.
Пришел Костик, аккуратно накрыл стол клеенкой, разлил по тарелкам щи, нарезал хлеба и лишь тогда позвал меня. На второе он принес тушеное мясо. И еще салат из крабов. Все оказалось довольно вкусно.
- Аленка на производстве обедает,- сказал он,- а я хожу в столовую. Неплохо кормят. Давайте я вам подложу салата.
- Сколько тебе лет, Костик? - спросила я.
- Уже десять. В четвертый класс перешел. Значит, вы и радистом можете? Я вижу, вы спать хотите. Ложитесь на диван. Теперь на нем вы будете спать, а я на сундуке.
- Спасибо. Кто еще живет с вами?
- Нина и Миэль. В общежитии не было мест, так Аленка пустила их пока пожить. Скоро отстроят новое общежитие, и они уйдут. Сестра, наверно, замуж выйдет, за Валерку Бычка...
Костик помолчал, пригорюнившись, потом повеселел.
- А может, и не выйдет. Ей боцман нравится, а он вроде бы не собирается жениться.
- Тебе не нравится этот... Бычок?
- Кому он нравится, медведю? В тюрьме за хулиганство сидел. Теперь клянется завязать, если женится. У него нож есть... вот такой... Острый! Говорит: "Если Аленка не пойдет за меня, то и её и себя порешу". Каждый день как есть с Нинкиным механиком приходит. Водки приносят. Словно им пивная тут. И девчонок угощают... Выгнать бы их обоих...
- Так сестра твоя здесь хозяйка. Почему разрешает приносить водку?
- Боится, что перестанут ходить,- невразумительно разъяснил Костик.
Он принес мне новехонькое одеяло.
- Укройтесь и поспите часок, пока девчонки придут, а я пойду на улицу. Глаза бы мои на них не глядели.
Напоминаю, что Костику шел всего одиннадцатый год. Я вздохнула.
- Костик, у тебя есть товарищи?
- Ясно есть, на улице.
- А какие ты игры любишь?
- Хоккей.
- А читать любишь?
- Люблю, я в двух библиотеках записан.
- Какие твои любимые книжки?
- Про путешествия больше. Сказки тоже люблю... Всякое.
- А каких ты писателей можешь назвать?
- Ну, Гайдар... Жюль Верн. Стивенсон. Про Тома Сойера, как его... Марк Твен. Носов. Андерсен... Я и взрослые книжки читал - Аленка приносила, Миэль. Много есть хороших книжек... А они водку приносят... Когда я вырасту, выгоню всяких таких, однако. Вы спите.
Костик ушел, а я действительно уснула.
...Девчонки стрекотали, как кузнечики. Я проснулась и не сразу сообразила, где я. Был уже вечер, ярко горела трехрожковая люстра... Окна были раскрыты настежь, занавески развевались от ветра. Три подружки прихорашивались перед зеркалом. И разговаривали о боцмане Харитоне, который обещал прийти.
Увидев, что я проснулась, девушки доброжелательно заулыбались и поочередно представились:
- Нина Ермакова.
- Лена Ломако.
- Миэль, что значит: Маркс, Энгельс, Ленин.
Я пожала три крепких, шершавых, горячих ладони. В этой маленькой группе лидером, несомненно, была Нина. Подруги слушались ее беспрекословно. Нина была некрасива, но безукоризненно сложена - высокая, стройная. Кажется, она не догадывалась, что некрасива, и явно считала себя интереснее подруг. Ей было двадцать два года.
Всех моложе была Миэль, маленькая, живая, кудрявая, с вздернутым носиком и лукавыми карими глазами. Ей было шестнадцать с чем-то лет. Она училась на курсах поваров.
Лена походила на своего братца: худенькая, рыженькая, веснушчатая, большеглазая, не то карие, не то зеленовато-серые глаза. Ей недавно исполнилось семнадцать. Она работала вместе с Ниной маляром.
И Миэль и Лена мне понравились.
- Вы из самой Москвы? - спросила Лена.
- Из самой. Если хотите, то называйте меня на "ты".
- Хорошо. А... ты расскажешь нам про Москву?
- С удовольствием. А где Костик?
- Ходит где-то. Какое у тебя красивое ожерелье. Наверно, дорого стоит?
- Мне его подарили. Оно дороже денег.
- Наверное, твой... парень? - усмехнулась Нина.
- Нет, женщина.
Девчонки с интересом разглядывали меня, а я их. Одеты они были так же, как одеваются в Москве, правда, все трое в юбках. Брюки они надевали лишь на работу. Оказалось, что Нина и Лена работают по ремонту судов, малярами. И с понедельника их бригада переходит на "Ассоль".
- Не думай, что это так просто,- сказала Нина,- пока приступишь к самой покраске, надо сначала очистить все металлические поверхности от ржавчины, заусенцев, старой краски - руки сломишь! У меня от серной кислоты и щелочи было что-то вроде экземы. Сейчас почти прошло.
- Может, надо в перчатках?
- Знаем, да толку...- Нина махнула рукой.
Мы еще немного поговорили, пока пришли те, ради которых девчонки так тщательно принаряжались и причесывались.
Валера Бычок (Бычков), матрос с краболовного судна, белобрысый парень с выпуклым лбом и широко расставленными голубыми глазами. Из-под матроски выпирали мускулы, как у борца.
Иван Шурыга, корабельный механик, тоже крепкий парень приземистого сложения, почти без шеи, с обветренным красным лицом и выгоревшими каштановыми волосами. Он был в новом, с иголочки, костюме, видимо лишь сегодня купленном в магазине готового платья.
С ними зашел и Харитон. Он метнул на меня быстрый взгляд и отвел глаза, как мне показалось, чуть виновато.
Все трое были трезвы, но явно не собирались долго пребывать в этом "ненормальном" для берега состоянии. Бычков нес большую хозяйственную сумку, из которой стал, как Дед Мороз, выгружать колбасы, сыр, консервы, конфеты, водку (в сумке осталось еще несколько бутылок) и шампанское.
Протестующим возгласам девушек отнюдь не собирались придавать значения.
Лена представила меня гостям, я пожала протянутые руки, в том числе и Харитону. Затем Лена и Миэль стали накрывать на стол. Нина с Шурыгой присели на диван и стали шептаться - они были жених и невеста.
Я стала у окна, и сердце мое колотилось, будто я только что совершила кросс до вулкана.
- Садитесь, товарищи! - весело пригласила Лена.
Я обернулась. На столе у каждого прибора стояло по фужеру. Ровно семь по числу лиц, включая и меня. Присутствующие не заставили себя просить, с шутками расселись вокруг стола.
- Что же ты...- обратилась ко мне Нина,- садись с нами.
- А где Костик? - спросила я нерешительно.
Ох, как не хотелось мне начинать новую жизнь с конфликта. Но и отметить таким образом свое прибытие на Камчатку я тоже не могла. Было совершенно очевидно, как будут выглядеть гости к концу ужина. Недаром бедняга Костик не спешил возвращаться домой.
- Пожалуй, я пойду поищу мальчика,- сказала я.
Все дружно запротестовали, доказывая, что я его все равно не найду, так как он нарочно придет попозже.
- Почему, Лена? - в упор спросила я Лену. Она чуть смешалась.
- Не любит он, когда выпивают,- прошептала она,- маленький еще.
- Вот именно. Простите, а по какому поводу этот пир?- полюбопытствовала я. У девушек округлились глаза.
- Разве нужен повод, чтоб поесть и выпить, как все люди? - удивился Бычков.
- Мы ж на берегу,- снизошел до объяснения Шурыга.
Я молча открыла свой чемодан, достала свитер и молча натянула его на себя. На улице было прохладно.
- Брезгуете нашим обществом? - лениво полюбопытствовал Шурыга.
Валера Бычок медленно поднялся со стула. Загорелое лицо его побагровело, он, кажется, был вспыльчив. Шурыга недобро усмехнулся. Харитон спокойно наблюдал.
Лена испуганно вскочила.
- Ну что ты, Валера,- бросила она матросу,- Марфенька сейчас сядет с нами. И ничего она не брезгует нами. Такая простая, хорошая. Садись, Марфенька, ведь ты же проголодалась. Никто тебя не заставит пить, если не можешь. Садись.
- Ничего, выпьет,- угрожающе протянул Бычков и, ловко, одним ударом о донышко бутылки, вышиб пробку, разлил водку на семерых.
Я пожала плечами. Меня уже захлестнул гнев:
- Я водку вообще не пью. Миэль и Лена тоже не будут. На этот раз на меня дружно уставились все шестеро.
- Не рано ли ты начинаешь командовать, в чужой-то квартире? - сказала Нина, густо покраснев.- Тебя даже не прописали еще здесь. Тоже мне, хозяйка нашлась. Много о себе воображаешь...
Она начала уже с высокой ноты, и голос ее перехватило. Лицо, и так некрасивое, сделалось безобразным. Таких, как Нина, я уже встречала в жизни. Попадались и на нашем заводе девушки, которые, лишь бы не упустить парня, готовы были на все, даже пить с ним за компанию водку.
Валера Бычок поднял бокал.
- За здоровье присутствующих. Пей, Аленка, ну? - и посмотрел на меня.
- Лена и Миэль несовершеннолетние,- напомнила я,- за спаивание несовершеннолетних вас будут судить. Дадут срок. А за Костика еще добавят. (О, как я устала! И мне совсем не хотелось этого скандала. В незнакомом городе, ночью... Но если ты комсомолец, то и надо вести себя, как комсомолец!)
Кто-то ахнул, кто-то опрокинул стул, все вскочили на ноги. Я приоткрыла дверь, но задержалась на пороге.
- Что за чушь плетет эта москвичка? - пробасил Шурыга (у него вдруг сел голос).- Как это несовершеннолетние? Девки давно на собственных ногах. Ломако на доске Почета.
- Лене до совершеннолетия - год, а Миэль-полтора! - крикнула я и выбежала на улицу.
Бычок выпрыгнул в окно и, разъяренный, схватил меня за плечо:
- Ты это куда? В милицию?! Падло!..- Хватка была медвежья, но пальцы в тот же момент разжались: Харитон чуть не сломал ему руку.
Вся компания очутилась на улице. Однако хоть и взволнованные, хоть и перебивая друг друга, но все говорили пониженными голосами, не желая, видно, привлекать внимание соседей.
Откуда-то вынырнул Костик. Он видел, как Бычок налетел на меня, и, справедливо решив, что меня обижают, стал во все горло призывать на помощь. Всю компанию как ветром сдуло. Остались только перепуганные соседи (среди них я увидела жену Иннокентия Ларису). Восхищенный Костик вопил как сумасшедший. Я вела себя не лучше: то давилась от смеха, то звала милицию.
Вскоре появились два дежурных милиционера на мотоцикле, осведомились у меня, что именно произошло.
Я сразу успокоилась, Костик тоже.
- Злоумышленники бежали,- констатировала я.
- Какие злоумышленники?
- Не знаю, я только сегодня прибыла на Камчатку.
- Что они совершили?
- Распивали водку.
- Только хотели распить,- укоризненно поправила меня Лена, вылезая из-за чьей-то спины.
Пока милиционеры обдумывали ситуацию, Костик забежал в дом и выбросил в окно все бутылки. Вся мостовая перед домом сразу провоняла водкой. Какой-то мужчина горестно вздохнул (сколько добра пропало!), а женщина мстительно воскликнула, что "всегда бы так".
Когда милиционеры уехали, Лена позвала меня домой.
- Сегодня можно пораньше лечь спать,- сказала она не очень довольным тоном,- а то ни мне, ни братишке покоя нет.
Мы не успели постелить постели, как вернулась Миэль. Нина так и не явилась, обидевшись. Не то заночевала в другом месте, не то до утра успокаивала расстроившегося корабельного механика.
Уже лежа в постелях, мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в боку.
Все это было, конечно, глупо и несерьезно, и не так следовало бы начинать новую жизнь, к которой я готовилась столь долго и терпеливо. Но что бы вы сделали на моем месте, сели бы пить водку?
Когда я пришла на работу в доки (в рабочем комбинезоне и берете, захваченными на всякий случай из Москвы), у меня уже была "некоторая известность". На меня даже бегали смотреть из других цехов. Оказывается, Камчатка преподнесла мне в день приезда отнюдь не лучших своих представителей. Самым худшим, даже опасным, из этих троих молодцов был Валера Бычок. Костик да и Лена боялись, что он мне еще отомстит. Но у парней хватило юмора. По словам Харитона, они тоже потом хохотали по поводу неудавшейся пирушки.
Как ни странно, кто не простил мне случившееся, так это Нина Ермакова. Она не здоровалась со мной и, чтоб по возможности не встречаться, ушла на другую квартиру... к совершеннолетним.
Парни же, наоборот, попытались оправдаться. Шурыга и Бычков подошли ко мне на улице, когда я возвращалась с работы, и стали объяснять, что они не какие-нибудь алкаши, что в море-то они никогда не пьют. И что они вовсе не собирались спаивать девчонок, а хотели только угостить от всей души на свои кровные, заработанные деньги. И если на берегу не пить, то чем это я посоветую им заняться?
Это все в основном говорил Шурыга - Бычков поддакивал,- и вопрос задал Шурыга.
- Думайте над смыслом жизни,- шутя ответила я.
- Это насчет того, чтоб вкалывать?- переспросил Бычков.- Так мы и вкалываем - в море. А если свободная неделька-другая, как же тогда?
- Читайте стихи.
- Ты что, смеешься над нами? - начал было сердиться Шурыга.
- Честное слово, нет. Хотите, я вам прочту одно стихотворение?
Моряки переглянулись.
- Прямо на улице? Может, зайдем в "Океан"? Там и поедим заодно.
- Когда читают стихи, нельзя есть. Отойдем сюда...
Я отвела их к забору рыбного склада и с выражением прочла им "Сны" Роберта Рождественского. Проходившие мимо докеры с недоумением смотрели на меня. Я прочла стихотворение два раза подряд. К моему искреннему удивлению, при словах:
Мне снилась
Твоя усмешка.
Снились
слезы
мои...
Другая сидела рядом.
Были щеки бледны...
у Валерия Бычкова увлажнились глаза. Наверно, никто никогда не читал стихов лично ему.
Лена потом передавала, что, когда Нина узнала, как я читала Валерке и Шурыге стихи, она сказала обо мне: "Так она же темная озорница и хулиганка! Разве вы не видите?"
Оба моряка категорически не согласились с ней, единственно, в чем они уступили: "Ну, может, немножечко чокнутая".
Камчатки я еще почти и не видела - некогда. Но я была счастлива. Ведь я трудилась не просто ради хлеба насущного, как трудятся довольно многие. Мне удивительно в этом отношении везло. Сначала я работала на папином заводе, где все дышало воспоминанием о нем, даже на папином слесарном верстаке, с папиным инструментом - меня это особенно радовало, а теперь... теперь я готовила к плаванию "Ассоль".
Не было для меня на свете корабля прекраснее этого, и мне досталось великое счастье работать на нем. И чем скорее будет готово судно, тем скорее выйдет оно в океан, навстречу сияющему Приключению.
На "Ассоль" пришел Харитон Чугунов, боцманом. Пришла Лена Ломако, сначала маляром, затем матросом. Пришел Валерий Бычков - матросом. Пришел еще один человек - уже только из-за меня... но о нем потом. Он появился так неожиданно.
Пришел Шурыга, потому что его брали старшим механиком (стармех на их краболове мог проплавать еще лет тридцать - крепкий дед).
А пока мы работали засуча рукава, подготавливая судно для научных целей,- команда корабля, и состав экспедиции, и докеры, разумеется,"Ассоль" стояла на киль-блоках в сухом доке.
Я сильно уставала к вечеру. На заводе я тоже работала слесарем, но там было тяжело лишь вначале, пока я не овладела слесарным делом. А когда я стала слесарем-наладчиком, мне уже было гораздо легче.
Облачившись в белый халат я, как врач, обходила все прикрепленные ко мне станки и, попривыкнув, так навострилась, что уже по стуку машин определяла, какая из них собирается забарахлить.
Станки были умные, красивые, ослепительно чистые, они создавали редкие приборы, употребляемые в медицине, в астрономии, в космосе.
Ни о какой грязи, ржавчине, эрозии или коррозии и речи не могло быть. Недаром мы подходили к этим станкам в белых халатах, с уважением и берегли эти умные ученые машины, как если бы они были живые и все понимали.
В доках все оказалось не так, как я привыкла. Мой прекрасный кораблик "Ассоль", когда его начали разбирать по частям, чтоб отремонтировать, оказался совсем запущенным - дерево поражено морским червем, шашелем, металл - ржавчиной.
Столичные океанологические институты имели огромные океанские суда, такие, как "Академик Курчатов", всемирно известные "Витязь", "Обь", "Воейков", "Шокальский", "Академик Книпович" и еще многие, многие другие не корабли, а целые плавучие институты.