Муркок Майкл. Се - человек

   - А ты знаешь, какой будет знак?
   - Я узнаю, когда он появится.
   - Значит, есть предсказание?
   - Да, есть...
   Приписывание этого революционного плана Адонаю (одно из произносимых имен Яхве, означающее "Господь") показалось Глогеру просто средством для придания дополнительной значимости. В мире, где, как и на Западе, политика и религия связаны неразрывно, необходимо было приписать плану сверхъестественное происхождение.
   В самом деле, подумал Глогер, Иоанн действительно может верить, что эта идея внушена ему самим Богом; ведь греки по ту сторону моря не прекратили еще спорить об источнике вдохновения - рождается ли оно в человеке или помещается в него богами.
   То, что Иоанн принял его за египетского волшебника, тоже не особенно удивляло.
   Обстоятельства его прибытия должны были казаться исключительно загадочными, и, в то же самое время, приемлемыми, особенно для людей, страстно желавших подтверждения своей вере в такие вещи.
   Иоанн направился к выходу.
   - Мне нужно подумать, - сказал он. - Я хочу помолиться. Ты останешься здесь до тех пор, пока я не получу знак.
   Он быстро зашагал прочь.
   Глогер опять опустился на мокрую солому. Каким-то образом его появление было связано с верованиями Иоанна; или, по крайней мере, Креститель пытался сопоставить это появление со своими верованиями, сопоставить с библейскими пророчествами. Глогер почувствовал себя беспомощным. Как Креститель захочет использовать его? Не решит ли он, в конце концов, что Глогер - злое существо, не убьет ли его? Или объявит его пророком или еще кем-то и потребует пророчество, которое Глогер не сможет дать.
   Он вздохнул и протянул руку, коснувшись стены.
   Это оказался известняк. Глогер находился в известняковой пещере. Пещера подтверждала предположение, что Иоанн и его люди, объявленные римлянами и солдатами Ирода бандитами, уже скрываются. Это значило, что и он подвергается опасности, если солдаты обнаружат убежище Иоанна.
   Воздух в пещере был влажным. Снаружи, должно быть, очень жарко.
   Он задремал.
   ЛЕТНИЙ ЛАГЕРЬ, ОСТРОВ УАЙТ, 1950_г.
   В первую же ночь на его правое бедро был опрокинут чайник кипятка. Было ужасно больно, кожа почти сразу покрылась волдырями.
   - Будь мужчиной, Глогер! - сказал краснолицый мистер Патрик, руководитель лагеря. - Будь мужчиной!
   Он попытался не заплакать, когда они неуклюже налепляли пластырь поверх ваты.
   Его спальный мешок находился прямо у муравейника. Он лежал в мешке, а в это время другие дети играли.
   На следующий день мистер Патрик заявил детям, что они должны "заработать" карманные деньги, данные ему родителями на сохранение.
   - Мы посмотрим, кто из вас храбрый, а кто - нет, - сказал мистер Патрик, взмахивая со свистом тростью в воздухе. Он стоял посередине площадки, по краям которой были установлены палатки. Дети выстроились в две длинные шеренги; в одной - девочки, в другой - мальчики.
   - Стань в ряд, Глогер! - крикнул мистер Патрик. - Три пенса за удар по руке, шесть пенсов за удар по заду. Не трусь, Глогер!
   Глогер с неохотой встал в одну линию с ребятами. Трость поднималась и опускалась. Мистер Патрик тяжело дышал.
   - Шесть ударов по заду - это три шиллинга, - он протянул деньги маленькой девочке.
   Еще удары, больше выплаченных денег.
   Карл все больше нервничал по мере того, как приближалась его очередь.
   В конце концов он выскочил из шеренги и зашагал прочь, к палаткам.
   - Глогер! Где твое мужество, мальчик? Тебе не нужны карманные деньги? - послышался сзади него хриплый насмешливый голос мистера Патрика.
   Глогер покачал головой и заплакал.
   Он вошел в свою палатку и, всхлипывая, бросился на спальный мешок.
   Снаружи все доносился голос мистера Патрика:
   - Будь мужчиной, Глогер! Будь мужчиной, мальчик!
   Карл достал бумагу и шариковую ручку. Его слезы капали на письмо, которое он писал матери. Снаружи слышались удары трости о детскую плоть.
   На следующий день боль от ожога усилилась; дети и руководитель игнорировали его.
   Даже женщина (жена Патрика), которая считалась "матроной", сказала ему, чтобы он сам ухаживал за собой, что его ожог - пустяки.
   Следующие два дня до того, как приехала мать, чтобы забрать его из лагеря, были самыми несчастными в жизни Глогера.
   Перед самым прибытием матери миссис Патрик сделала попытку срезать волдырь маникюрными ножницами, чтобы ожог не выглядел слишком плохо.
   Мать увезла его и позднее написала мистеру Патрику требование вернуть деньги, назвав его лагерь отвратительным.
   Тот написал в ответ, что не вернет деньги, и что, если мадам хочет знать его мнение, ее сын - слабак.
   Несколькими годами позднее мистер Патрик, его жена и персонал лагеря были арестованы и заключены в тюрьму за различные акты садизма в летнем лагере на острове Уайт.
   3
   По утрам, а иногда и вечером они клали его на носилки и выносили наружу.
   Это был не, как он вначале подумал, временный лагерь бунтовщиков, а постоянный поселок. Вокруг расстилались поля, орошаемые из источника, расположенного поблизости. На них выращивались злаки; стада коз и овец паслись на холмах. Жизнь людей была спокойной и неторопливой, и, большей частью, они не обращали на Глогера внимания, занимаясь повседневными делами.
   Иногда появлялся Креститель и справлялся о его здоровье. Изредка он задавал загадочные вопросы, на которые Глогер, как мог, старался ответить.
   Люди казались уравновешенными; они справляли большее количество мелких религиозных обрядов, чем Глогер считал нормальным для такой немногочисленной общины. Может быть, думал он, эти обряды собирают большее количество людей, чем можно было ежедневно видеть в поселке.
   Глогер, в основном, находился наедине со своими мыслями, воспоминаниями и гипотезами. Ребра срастались очень медленно, и он уже стал беспокоиться, достигнет ли когда-нибудь цели, ради которой прибыл сюда.
   Он удивлялся небольшому числу женщин в общине. Атмосфера была почти монастырской, и мужчины, кажется, избегали женщин. Постепенно он пришел к выводу, что это, вероятно, очень религиозная община. Может, эти люди являются ессеями? Если это ессеи, то многое объясняется - отсутствие женщин (ессеи не признавали брак), апокалиптические убеждения Иоанна, преобладание религиозных ритуалов, очень простая жизнь этих людей, тот факт, что они, кажется, намеренно отгородили себя от остального общества...
   Глогер спросил об этом Крестителя при первом же удобном случае.
   - Иоанн... твои люди называют себя ессеями?
   Креститель кивнул.
   - Как ты узнал это? - спросил он у Глогера.
   - Я... я слышал о вас. Ирод объявил вас вне закона?
   Иоанн покачал головой.
   - Ирод сделал бы так, если бы посмел, но у него нет повода. Мы живем здесь своей жизнью, не причиняя вреда никому, не делая попыток навязать нашу веру другим. Время от времени я проповедую наши убеждения, но против этого нет закона. Мы уважаем заповеди Моисея и проповедуем только, что все должны подчиняться им. Мы выступаем только за праведность. Даже Ирод не может найти в этом преступления...
   Теперь Глогер стал лучше понимать суть некоторых вопросов, которых Иоанн задавал ему; понял, почему эти люди вели себя так и жили подобным образом.
   Он осознал также, почему они восприняли его прибытие самим собой разумеющимся. Секта, подобная ессеям, практикующая умерщвление плоти, должно быть, привычна к видениям в такой жаркой местности.
   Он вспомнил, как однажды натолкнулся на теорию, по которой Иоанн Креститель являлся ессеем, и многие ранние христианские идеи тоже произошли от верований ессеев...
   Ессеи, например, применяли ритуальное омовение - крещение, - они веровали в группу из двенадцати человек (апостолов, которые избраны Богом, чтобы быть судьями в последний день), они проповедовали заповедь любви к ближнему, они верили, как и ранние христиане, что живут в дни, предшествующие Армагеддону, когда произойдет последняя битва между светом и тьмой, добром и злом, когда все люди предстанут на Страшном Суде. Как и в других христианских сектах, среди ессеев были люди, верившие, что они представляют силы света, а остальные - Ирод и римляне - представляют силы тьмы, и что их предназначением является уничтожение этих сил. Эти религиозные убеждения были неразрывно связаны с политическими, и вполне возможно, что кто-то вроде Иоанна Крестителя цинично использовал ессеев для своих политических целей, хотя, в действительности, такое маловероятно.
   Терминами двадцатого столетия, решил Глогер, этих ессеев можно было бы назвать неврастениками с почти параноидальным мистицизмом, приведшим их к изобретению секретного языка и остальному - явное указание на умственную неуравновешенность.
   Все это приходило в голову Глогеру-неудавшемуся психиатру, но Глогер-человек разрывался между крайним рационализмом и глубоким мистицизмом.
   Креститель уже ушел, и Глогер, не сориентировавшись, не успел задать следующие вопросы. Он смотрел, как великан исчезает в глубине пещеры, затем полностью переключил внимание на вид поля, где крошечный ессей направлял плуг, который тащили два других члена секты. Глогер смотрел на желтые холмы и скалы. В нем росло желание лучше познакомиться с этим миром; в то же время он раздумывал о том, что стало с машиной времени. Разрушена ли она полностью? Сможет ли он когда-нибудь покинуть этот период времени и вернуться в двадцатое столетие?
   СЕКС И РЕЛИГИЯ
   Церковный клуб, к которому он присоединился, чтобы найти друзей.
   ПРОГУЛКА В ЛЕС, 1954_г.
   Во время прогулки по лесу он и Вероника отстали от других. Она была краснощекой и полной даже в тринадцать лет, но она была девочкой.
   - Давай сядем здесь и отдохнем, - сказал он, показывая на пригорок, окруженный кустами.
   Они сели рядом.
   Они молчали.
   Его взгляд был прикован не к ее круглому, с шершавой кожей, лицу, а к маленькому серебряному распятию, висевшему на цепочке на шее.
   - Лучше давай поищем остальных, - сказала она, - они будут беспокоиться о нас, Карл.
   - Пусть они найдут нас, - сказал он, - мы скоро услышим, как они кричат.
   - Они могут уйти домой.
   - Они не уйдут без нас. Не беспокойся, мы услышим, как они кричат...
   Затем он наклонился, протянув руку к одетым в голубую ткань плечам, все еще не отрывая взгляда от распятия.
   Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернула голову.
   - Давай поцелуемся, - сказал он прерывающимся голосом, понимая даже в этот момент, насколько нелепо звучат его слова, какого дурака он делает из себя; но он заставил себя продолжать:
   - Давай поцелуемся, Вероника...
   - Нет, Карл, прекрати это.
   - Ну что ты...
   Она стала сопротивляться, вырвалась из его рук и вскочила на ноги.
   Он покраснел.
   - Прости, - сказал он, - прости.
   - Все в порядке.
   - Я думал, ты хочешь этого.
   - Тебе не стоило бросаться на меня. Не очень романтично.
   - Прости...
   Она медленно пошла прочь, крестик раскачивался на шее, очаровывая его. Может, это какой-нибудь амулет, отводящий опасности вроде той, которой она только что избежала?
   Карл последовал за ней.
   Вскоре они услышали голоса остальных, и Карл почувствовал необъяснимую тошноту.
   Несколько девочек похихикали, а один из мальчиков грязно ухмыльнулся.
   - Что вы там делали?
   - Ничего, - сказал Карл.
   Но Вероника промолчала. Хотя она не была готова поцеловать его, намек явно доставил ей удовольствие.
   На обратном пути они держались за руки.
   Было уже темно, когда все вернулись в церковь и сели пить чай. Они сидели рядом. Глогер все время смотрел на распятие, висевшее в ложбинке между ее уже большими грудями.
   Остальные ребята собрались вместе на другом конце пустого церковного зала. Иногда Карл слышал хихиканье какой-нибудь девочки и ловил взгляды мальчиков в их направлении. Он почувствовал, что доволен собой, и подвинулся ближе к Веронике.
   - Принести тебе еще чашку чая, Вероника?
   Она уставилась в пол.
   - Нет, спасибо. Я лучше пойду домой. Мать с отцом станут беспокоиться.
   - Я провожу тебя, если хочешь.
   Она заколебалась.
   - Это недалеко от меня, - сказал он.
   - Хорошо.
   Они встали, и он взял ее за руку, помахав остальным.
   - Пока всем. Увидимся в четверг, - сказал он.
   Смех девочек стал неудержимым, и Глогер снова покраснел.
   - Не делай без меня ничего, - крикнул один из мальчиков.
   Карл подмигнул ему.
   Они пошли по хорошо освещенным улицам пригорода, оба слишком смущенные, чтобы говорить; ее рука вяло лежала в его ладони.
   Когда они дошли до парадной двери ее дома, она остановилась, затем поспешно сказала:
   - Я лучше пойду.
   - Теперь ты собираешься подарить мне поцелуй? - спросил он, опять не отводя взгляда от распятия в вырезе ее голубого платья?
   Она торопливо клюнула его в щеку.
   - Ты можешь сделать это лучше, - сказал Глогер.
   - Мне пора идти.
   - Ну, давай, - сказал он, - подари нам настоящий поцелуй. - Глогер был близок к панике, густо покраснел и вспотел. Он обнял ее, заставляя себя, хотя сейчас его подташнивало от вида ее полного лица с грубыми чертами и ощущения тяжелого крупного тела.
   - Нет!
   За дверью включили свет, и он услышал голос ее отца, брюзжащего в прихожей:
   - Это ты, Вероника?
   Глогер опустил руки.
   - О`кей, если ты так хочешь, - сказал он.
   - Прости, - начала она, - это только потому...
   Дверь отворилась, и появился мужчина в рубашке с короткими рукавами. Он был такой же толстый, как и его дочь, и черты лица были такими же грубыми.
   - Так-так, - сказал он, - значит, завела дружка?..
   - Это Карл, - сказала она. - Он проводил меня домой. Он тоже в церковном клубе.
   - Вы могли бы привести ее домой немного пораньше, молодой человек, сказал ее отец. - Не хотите ли зайти на чашку чая?
   - Нет, благодарю, - сказал Карл, - мне нужно домой. Пока, Вероника, увидимся в четверг.
   - Может быть, - сказала она.
   В следующий четверг он пришел в клуб на занятие по обсуждению библии. Вероники там не было.
   - Ее не пустил отец, - сказала одна из девочек. - Должно быть, из-за тебя. - Она говорила презрительным тоном, и он был озадачен.
   - Мы ничего не делали, - сказал он.
   - Она тоже это сказала, - продолжала девочка, улыбаясь. - Она говорила, что у тебя ничего не получилось.
   - Что ты имеешь в виду? Она не могла...
   - Она сказала, что ты не знаешь, как правильно целоваться.
   - Она не дала мне шанса.
   - Это все, что она сказала, - ответила девочка и поглядела на остальных.
   Карл понял, что они ловят его; он чувствовал, что они по-своему флиртуют с ним, заинтригованы, но не мог заставить себя не покраснеть; после этого оставалось только уйти.
   Он никогда больше не ходил в церковный клуб, но следующие несколько недель при мастурбациях он грезил Вероникой и маленьким серебряным крестиком, висящим между ее грудей. Даже когда он представлял ее обнаженной, крест оставался на теле. Постепенно именно крест стал, главным образом, возбуждать его, и после того, как Вероника исчезла из его мыслей, он часто думал о девушках с маленькими серебряными распятиями между грудей, и образ этот приводил его к невероятным вершинам наслаждения.
   4
   В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово
   был Бог.
   Оно было в начале у Бога.
   Все чрез него начало быть, и без Него ни что не
   начало быть, что начало быть.
   В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеком.
   И свет во тьму светит, и тьма не объяла его.
   Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн.
   Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать
   о свете, дабы все уверовали чрез него.
   Он не был свет, но он был послан, чтобы
   свидетельствовать о свете.
   Был свет истинный, который просвещает каждого
   человека, приходящего в мир.
   В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не
   познал. Пришел к своим и свои Его не приняли.
   А тем, которые приняли Его, верующим в имя Его, дал
   власть быть чадами Божьими.
   Которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от
   хотения мужа, но от Бога родились.
   От Иоанна, гл. 1: 1-13.
   Никому не нужен, никому, никому...
   О, Иисус...
   Прекрати!
   Ду... рак.
   ПРЕКРАТИ ду...
   ПРЕКРАТИ ...рак НЕТ!
   Иис...
   ПРЕКРАТИ
   Я люблю тебя... ПРЕКРАТИ
   Иисус, я... ПРЕКРАТИ
   Никому не нужен...
   Никому не нужен...
   ...необходимо... должен лю...
   ПРЕКРАТИ
   Никому не нужен, никому, никому...
   О, никому, никому...
   Его ребра срастались.
   Теперь по вечерам от ковылял ко входу в пещеру и слушал голоса ессеев, возносящие вечернюю молитву. По каким-то неясным причинам монотонное бормотание вызывало слезы на его глазах, и он невольно начинал всхлипывать.
   На этой стадии выздоровления его часто охватывала депрессия, наводящая на мысль о самоубийстве.
   Он включил все газовые горелки в доме, рассчитав время к возвращению матери с работы.
   Как раз перед тем, как она открыла калитку в палисадник и прошла по дорожке к двери, он лег на пол в гостиной перед камином.
   Войдя, она закричала, подняла его, положила на диван и разбила все окна на первом этаже дома, прежде чем догадалась выключить газ и позвонить доктору.
   Когда доктор пришел, у нее уже была готова история - несчастный случай. Но доктор, кажется, все понял и не слишком сочувствовал Карлу.
   - Вы не правы, молодой человек, - сказал он, когда мать Карла вышла из комнаты. - Вы не правы, если хотите знать мое мнение.
   Карл заплакал.
   - Мы куда-нибудь поедем в выходной, - сказала мать, когда доктор ушел. - В чем дело? Неважно в школе? Мы поедем куда-нибудь в выходной.
   - Это не имеет отношения к школе, - всхлипнул он.
   - Тогда что?
   - Это ты...
   - Я? Я? Почему я? Какое я имею отношение? Что ты пытаешься сказать?
   - Ничего, - он стал угрюмым.
   - Нужно позвонить, чтобы вставили стекла, - сказала она, торопясь уйти из комнаты. - Это обойдется очень дорого.
   Возлюби меня, возлюби меня, возлюби меня.
   Никому не нужен...
   Наш Отец, который пребывает на Небесах, да освятится имя Твое, да грядет царство Твое...
   ВОЗЛЮБИ МЕНЯ!
   Наплывающий, все загораживающий собой маленький обрезанный пенис... серебряные облака в форме больших пухлых крестов надвигаются все ближе и ближе...
   ВОЗЛЮБИ МЕНЯ!
   Билл Хейли и его кометы. До свидания, аллигатор. И на три с половиной месяца Бог был забыт.
   Иоанн Креститель отсутствовал больше месяца, и Глогер жил с ессеями удивительно легко. Когда улучшилось самочувствие, он присоединился к их повседневной жизни.
   Он обнаружил, что поселок состоит из в беспорядке разбросанных одноэтажных строений из известковых камней и глиняных кирпичей, а также пещер в холмах по обеим сторонам небольшой долины. Некоторые пещеры были естественными, другие выкопаны предшественниками ессеев и самими общинниками.
   Ессеи владели хозяйством все вместе, а некоторые члены секты даже имели жен, чего Глогер не заметил ранее, хотя большинство вели почти монашеский образ жизни.
   К своему удивлению Глогер узнал, что большая часть ессеев является пацифистами; они отказывались хранить и изготовлять оружие. Их убеждения не совсем совпадали с некоторыми воинственными заявлениями Крестителя, хотя секта явно терпела и уважала Иоанна.
   Возможно, ненависть к римлянам пересиливала их принципы. Возможно, они не до конца разобрались в намерениях Иоанна. Вероятно, они умышленно не распространялись на эту тему; может, Глогер просто не понял Иоанна. Какой бы ни была причина уступок, почти не было сомнений, что Креститель фактически является их лидером.
   Жизнь ессеев проходила в ритуальном омовении три раза в день, молитве перед каждым приемом пищи - на рассвете и на закате, - и в работе.
   Работа была нетрудной.
   Иногда Глогер ходил за плугом, который тащили два члена секты, иногда помогал тащить плуг, иногда приглядывал за козами, пасущимися на склонах холмов. Это была спокойная, размеренная жизнь, и даже ее нездоровые аспекты представляли собой настолько привычную рутину, что Глогер вскоре почти перестал замечать их.
   Приставленный к козам, он ложился на вершине холма, всматривался в пустыню. Окружающая местность на самом деле не была настоящей пустыней, а скорее каменистой пустошью, имевшей достаточно растительности, чтобы прокормить животных - коз и овец.
   Пейзаж нарушался приземистыми кустами и немногими низкорослыми деревьями, растущими вдоль берегов реки, которая, без сомнения, впадала в Мертвое море.
   Горизонт был неровным. Его очертания напоминали волны в озере, замерзшие и ставшие желто-коричневыми.
   За Мертвым морем лежал Иерусалим.
   Глогер часто думал о Иерусалиме.
   Очевидно, Христос еще не вошел туда в последний раз.
   Иоанн Креститель (если верить Новому Завету) должен умереть прежде, чем это произойдет. Саломея станцует для Ирода, и голова Крестителя упадет с плеч.
   Глогер чувствовал себя виноватым из-за того, что эта мысль возбуждает его. Может, стоит предупредить Крестителя?
   Но он знал, что не сделает этого. Его специально предупреждали, что не стоит пытаться изменить ход истории. Глогер спорил с собой, приводя довод, что не имеет ясного представления о направлении, в котором развивается история этого времени. Сохранились только легенды. Никаких чисто исторических записей. Главы Нового Завета были написаны десятилетиями или даже столетиями позже времени, о котором говорили. Они никогда не считались исторически подлинными. Если так, то, конечно, не будет ничего страшного, если он вмешается в события.
   Но Глогер все-таки знал, что не предупредит Иоанна об опасности. Он смутно догадывался, что причиной этому было желание, чтобы ход событий оказался верным. Глогер хотел, чтобы Новый Завет содержал правду.
   Его мать часто переезжала, хотя почти всегда оставалась в том же районе (продав дом в одной части Южного Лондона, она покупала новый в полу-миле от него).
   Этап увлечения рок-н-роллом прошел у Глогера довольно быстро; к этому времени они переехали в район Торнтон, и Карл присоединился к хору местной церкви. Голос у Глогера был приятным и мелодичным, и куратор, занимавшийся с хором, начал проявлять особый интерес к Карлу. Сначала они обсуждали музыку, но вскоре беседы стали все чаще носить религиозный характер. Карл спрашивал у куратора советы по общим проблемам совести, не дававшим ему покоя. (Как он может жить будничной жизнью, не раня при этом ничьих чувств? Почему люди так жестоки друг к другу? Почему происходят воины?)
   Ответы мистера Юнгера были такими же расплывчатыми, как и вопросы Карла, но он давал их низким доверительно-убеждающим тоном голоса, который обычно доставлял Карлу облегчение.
   Они вместе гуляли. Мистер Юнгер клал руку на плечи Карла.
   Однажды в выходной они отправились на фестиваль, остановившись в отеле. Карл оказался в одной комнате с мистером Юнгером.
   Поздно ночью мистер Юнгер забрался в постель.
   - Я хотел бы, чтобы ты был девушкой, Карл, - сказал мистер Юнгер, поглаживая голову Глогера. Тот был слишком встревожен, чтобы отвечать, но среагировал, когда мистер Юнгер положил руку на его гениталии.
   Они занимались любовью всю ночь, но утром Карл почувствовал отвращение, стукнул мистера Юнгера в грудь и сказал, что если тот когда-нибудь попытается сделать это снова, он расскажет матери. Мистер Юнгер заплакал и сказал, что он просит прощения, и не могут ли они с Карлом остаться друзьями. Но Карл чувствовал, что каким-то образом мистер Юнгер предал его. Мистер Юнгер сказал, что любит Карла - не таким путем, а по-христиански - и что он очень рад его компании. Карл молчал и избегал его взгляда, пока они возвращались в Торнтон на поезде.
   В хоре Карл оставался еще несколько недель, но между ним и мистером Юнгером возникло напряжение.
   Однажды вечером после репетиции мистер Юнгер попросил Карла остаться, и тот разрывался между отвращением и желанием. В конце концов он остался и позволил мистеру Юнгеру погладить свои гениталии под плакатом, изображавшим простой деревянный крест и надпись "БОГ - ЭТО ЛЮБОВЬ" под ним.
   Прочитав, Карл истерично засмеялся и выбежал из церкви. Он никогда больше не возвращался туда.
   Ему было пятнадцать.
   Серебряные кресты - это женщины.
   Деревянные кресты - это мужчины.
   Он часто думал о себе, как о деревянном кресте. У него случались галлюцинации в период между сном и пробуждением, в которых он казался себе тяжелым деревянным крестом, преследующим во тьме изящный серебряный крест.
   В семнадцать Глогер полностью потерял интерес к официальному христианству и увлекся языческой религией, особенно кельтским мистицизмом и культом Митры. У него была короткая связь с женой майора, жившей в Кильберне; он встретил ее на вечеринке у женщины с которой познакомился благодаря частным объявлениям в журнале "Авирьон".
   Жена майора (сам он в это время находился где-то на Ближнем Востоке) носила маленький серебряный кельтский крестик - "солнечный крест", который и привлек вначале внимание Глогера. Тем не менее, потребовалось полбутылки джина, прежде чем он посмел обнять ее хрупкие плечи и позднее, в темноте, сунуть руку между бедер и нащупать промежность под сатиновыми панталонами.
   После Дейдры Томпсон у него последовала серия романов с некрасивыми женщинами. Каждая из них, как он обнаружил, носила такие же сатиновые панталоны. Через шесть месяцев он устал, возненавидел неврастеничных женщин, презирал себя, и ему наскучил кельтский мистицизм. Большую часть этого времени он жил вне дома, в основном у Дейдры Томпсон, но когда произошел первый срыв, он вернулся домой.