Первые несколько месяцев владения магазином придали ему ощущения собственного статуса. Но, по мере того, как приходили счета и надо было иметь дело с трудными клиентами, чувство это постепенно теряло привлекательность.
   Глогер проснулся и громко сказал:
   - Что я здесь забыл? Это совершенно невозможно! Путешествий во времени просто не существует.
   Ему не дали убедить себя. Сон Глогера был беспокойным, полным воспоминаний. Он даже не был уверен наверняка, что это воспоминания. Неужели он на самом деле жил когда-то в другом месте, в другом времени?
   Он встал, обернул холщовую повязку вокруг бедер и вышел из пещеры.
   Утреннее небо было серым, солнце еще не поднялось. Когда Глогер шел к реке, босыми ногами он ощущал холодную землю.
   Дойдя до берега, он наклонился, чтобы умыть лицо, и посмотрел на отражение в темной воде. Волосы были длинными, спутанными, борода закрывала всю нижнюю часть лица, глаза блестели безумством. Он ничем не отличался от любого из ессеев, за исключением, пожалуй, мыслей. А мысли многих ессеев были достаточно странными, вряд ли безумнее его убеждения, что он является гостем из будущего!
   Глогер плеснул холодную воду в лицо и содрогнулся.
   Машина времени существует на самом деле. Он видел ее только вчера. Она является доказательством. Тем не менее, подобные рассуждения нужно откинуть, как ненужные, они только утверждают его в собственной слабости.
   С другой стороны, как быть с убеждением Иоанна, что Глогер - великий волшебник? Может, не возражать, доказать свою силу пророка. Но будет ли правильно, что Иоанн воспользуется этим, чтобы восстановить пошатнувшуюся веру тех, кто готовит восстание? Не имеет значения! Он здесь, и это происходит с ним, и он ничего не может сделать. Глогеру нужно остаться в живых, чтобы через год стать свидетелем распятия, если оно и в самом деле произойдет.
   Но почему он так стремится увидеть это? Почему распятие должно оказаться доказательством божественного происхождения Христа?
   Может, это и не доказательство, но распятие все-равно необходимо увидеть.
   Будет ли Христос похож на Иоанна Крестителя? Или он - более тонкий политик?
   Глогер улыбнулся и повернул назад, к деревне, но вдруг почувствовал напряжение. Что-то драматическое должно было произойти сегодня, что решит его будущее. Он воспротивился идее крестить Крестителя. Это было неправильно. Он не имел права заменять собой великого пророка. Глогер почесал голову в том месте, где она немного болела. Хотелось бы, чтобы все произошло раньше, чем он увидит Иоанна.
   "Наше рождение - это только сон и прощение".
   Уордсворт.
   Пещера казалась уютной - ее наполняли мысли и воспоминания. Глогер вошел в нее с некоторым облегчением.
   Через некоторое время он покинет пещеру насовсем. У него не будет путей к отступлению.
   - В жизни мы стали играть свои роли достаточно рано, - говорил он группе. - И не обманывайтесь звучным термином "прототип", так как он приложим как к банковскому клерку, живущему в Шеппертоне, так и к великим историческим фигурам. "Прототип" не равнозначно слову "героический". Внутренняя жизнь банковского клерка так же богата, как ваша или моя. Роль, которую, как ему кажется, он исполняет, так же важна для него, как ваша для вас. Хотя его сельский костюм может ввести вас в заблуждение и обмануть тех, с кем он живет и работает...
   - Чепуха, чепуха, - сказала Сандра Петерсон, взмахнув крупными руками. - Они не прототипы, а стереотипы...
   - Нет, - настаивал Глогер. - Бесчеловечно судить людей подобным образом...
   - Не знаю, что вы имеете в виду, но серые люди - силы посредственности, которые стараются тащить других вниз!
   Глогер был шокирован почти до слез.
   - В самом деле, Сандра, я пытаюсь объяснить...
   - Я уверена, что ты совершенно неправильно истолковываешь Джанга, сказала она твердо.
   - Я изучил все, что он написал.
   - Я думаю, в словах Сандры есть смысл, - сказала миссис Рита Блейн. В конце концов, мы здесь именно для того, чтобы разобраться в подобных вещах, не так ли?
   Это могло получиться.
   Он рассчитал время правильно.
   Когда Моника вошла в квартиру над книжным магазином, газ был открыт. Его запах наполнял комнату. Глогер лежал рядом с плитой. Она открыла окно, потом подошла к нему.
   - Господи, Карл, что ты только не придумаешь, чтобы привлечь внимание к себе.
   Он засмеялся.
   - Боже, неужели я настолько прозрачен?
   - Я ухожу, - сказала она.
   Моника не звонила почти полмесяца. Но он знал, что она позвонит. В конце концов, время уходит, а она не такая уж красивая. У нее есть только он.
   - Я люблю тебя, Моника, - сказал он, забравшись к ней в постель.
   У нее была своя гордость. Она не ответила.
   Иоанн стоял у входа в пещеру и звал его:
   - Пора, маг!
   Глогер неохотно вышел из пещеры и умоляюще взглянул на Крестителя.
   - Иоанн, ты уверен?
   Креститель повернулся и зашагал к реке.
   - Идем. Они ждут.
   - Моя жизнь - сплошная путаница, Моника.
   - Как у любого другого человека, Карл.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   10
   "И у тебя Человеческое Лицо и Человеческие Руки,
   Ноги и Дыханье, входя сквозь Врата Жизни и уходя
   сквозь Врата Смерти".
   Уильям Блейк "Иерусалим: к евреям".
   Иоанн стоял по пояс в медленно текущей воде реки. Все ессеи пришли на крещение. Они молчали на высоком берегу. Находясь на полоске песчаной почвы между обрывом берега и водой, Глогер глядел на Крестителя и говорил на своем странном, с сильным акцентом, арамейском:
   - Иоанн, я не могу, мне нельзя делать это.
   Креститель нахмурился.
   - Ты должен.
   Глогер тяжело дышал, его наполненные слезами глаза смотрели на Иоанна с мучительной мольбой. Но Креститель не оказал ему никакого снисхождения.
   - Ты должен, это твой долг!
   У Глогера закружилась голова, когда он спускался в реку к Крестителю. Он стоял в воде, дрожа, неспособный двигаться.
   Нога поскользнулась на камне, и Иоанн схватил его за руку, не дав упасть.
   На ясном суровом небе солнце стояло в зените, обжигая непокрытую голову Глогера.
   - Эммануил! - закричал вдруг Иоанн. - Дух Адоная вошел в тебя!
   Глогер вздрогнул.
   - Что?.. - сказал он по-английски, мигая от солнечного света.
   - Дух Адоная в тебе, Эммануил!
   Глогеру трудно было произнести что-либо. Он покачал головой. Боль в висках не проходила, и наоборот, усилилась. Он едва мог смотреть. Глогер понял, что мигрень станет мучить его снова, от нее даже в прошлом не спастись. Все сильнее тошнило.
   Голос Иоанна казался далеким и искаженным. Все вокруг как бы затянуло туманом, и Глогер повалился на Крестителя.
   Потом он почувствовал, что Иоанн поймал его, и услышал свой отчаянный крик:
   - Иоанн, ты должен крестить меня! - а затем в рот ему попала вода, и он закашлялся. Глогер не чувствовал подобной паники с ночи, когда в первый раз лег в постель с Моникой и подумал тогда, что он импотент.
   Иоанн что-то кричал.
   Какими бы ни были слова, они вызвали реакцию людей на берегу.
   Рев в ушах Глогера усилился, и тон этого звука изменился. Глогер барахтался в воде, потом почувствовал, как его поднимают на ноги.
   Паника еще переполняла его, усиленная болью. Глогера вытошнило в воду. Руки Иоанна больно сжали его плечи и направили к берегу.
   Он подвел Иоанна.
   - Прости, - сказал он, - прости, прости, прости...
   Из-за него Иоанн потерял последний шанс на победу.
   - Прости, прости.
   Снова у него не хватило сил сделать нужную вещь.
   - Прости...
   Рты ессеев издавали особое ритмичное жужжание, тела раскачивались в такт со звуком. Тон звука повышался, когда они наклонялись в одну сторону, и понижался, когда их качало в другую.
   Когда Иоанн отпустил его, Глогер зажал уши. Его все еще мутило, но желудок уже был почти пуст.
   Он, спотыкаясь, побрел прочь, едва удерживая равновесие, затем побежал, не отнимая рук от ушей, побежал по каменистой пустоши, а солнце пульсировало в небе, и жара волнами била в его голову.
   Побежал прочь.
   Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно
   креститься от Тебя, и ты ли приходишь ко мне?
   Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь; ибо
   так надлежит нам исполнять всякую правду.
   Тогда Иоанн допускает Его. И, крестившись, Иисус
   тотчас вышел из воды, - и се, отверзлись Ему небеса,
   и увидел Иоанн Духа Божия, который сходил, как голубь,
   и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий:
   Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором мое
   благоволение.
   От Матфея, гл. 3: 14-17.
   Ему было пятнадцать. Он прилично учился в средней школе.
   Глогер читал в газетах о шайках стиляг, появившихся в Южном Лондоне, но подростки, которых он встретил, одетые в псевдо-викторианские наряды, казались безвредными и достаточно глупыми.
   Он ходил в кино в Брикстон-хилле и решил пройтись пешком домой до Стритхэм, потому что потратил автобусные деньги на мороженое.
   Подростки вышли из кинотеатра одновременно с ним. Глогер не заметил, как они последовали за ним по улице.
   Затем, совсем неожиданно, они окружили его.
   Это были бледные, с жесткими лицами парни, большинство на год или два старше, чем он. Глогер понял, что смутно знает двоих. Они ходили в соседнюю школу и пользовались одним и тем же футбольным полем.
   - Привет, - сказал он слабым голосом.
   - Привет, сынок, - сказал самый старший. Он жевал резинку, стоя так, чтобы одна нога была готова для удара, и ухмылялся Глогеру в лицо. - Куда ты направляешься?
   - Домой.
   - До-о-мо-ой, - протянул самый здоровенный, передразнивая его.
   - И что ты собираешься делать, когда придешь домой?
   - Лечь спать.
   Карл попытался выбраться из кольца, но они не позволили это сделать.
   Они оттеснили его назад, к двери магазина. За их спинами, по проезжей части, проносились мимо машины. Улица была ярко освещена лампами и неоновыми вывесками магазинов.
   Прошло несколько людей, но ни один из них не остановился.
   Карл запаниковал.
   - Тебе не надо делать уроки, сынок? - спросил подросток рядом с вожаком. Он был рыжим, веснушчатым, с темно-серыми глазами глазами.
   - Хочешь подраться с кем-нибудь из нас? - спросил другой парень. Это был один из тех, которых знал Карл.
   - Нет. Я не дерусь. Дайте мне пройти.
   - Ты испугался, сынок? - сказал вожак, ухмыляясь. Он, не торопясь, вынул жевательную резинку изо рта, а затем сунул в рот новую и снова стал жевать, ухмыляясь пуще прежнего.
   - Нет. Почему я должен драться с тобой? Я считаю, что драться не следует.
   - У тебя нет выбора, сынок.
   - Я опаздываю. Мне нужно домой.
   - У тебя найдется время для нескольких раундов...
   - Я сказал, что не хочу драться.
   - Ты считаешь себя лучше нас, сынок?
   - Нет, - он задрожал. Слезы появились у него на глазах. - Конечно нет.
   - Конечно нет, сынок.
   Карл сделал движение вперед, но они толкнули его обратно.
   - У тебя дурацкое имя, не так ли? - спросил другой парень, которого Глогер знал.
   - Гло... - что-то?..
   - Глогер. Дайте мне пройти.
   - Твоя мамочка не заметит, что ты поздно придешь домой.
   - Похоже на жидовское имя.
   - Ты жид, сынок?
   - Он похож на жида.
   - Ты жид, сынок?
   - Ты еврей, сынок?
   - Ты жид, сынок?
   - Заткнитесь! - закричал Карл. - Почему вы пристали ко мне?!
   Он попытался протиснуться мимо них. Один стукнул его в живот. Карл застонал от боли. Другой парень толкнул его, и Глогер пошатнулся.
   Люди все так же неторопливо проходили мимо по тротуару. Некоторые мельком смотрели на группу молодежи. Один мужчина остановился, но жена потащила его дальше.
   - Просто ребята развлекаются, - сказала она.
   - Сними с него штаны, - предложил со смехом один из парней. - Это будет доказательством.
   Карл протиснулся мимо них, и на этот раз они не задержали его.
   Он побежал по улице.
   - Дай ему оторваться, - услышал он, как сказал один из ребят.
   Он побежал быстрее.
   Они последовали за ним, смеясь и улюлюкая.
   Может, у них и были намерения поймать его, но Карл свернул на улицу, где жил, раньше, чем они догнали его.
   Добежав до дома, он шмыгнул через черный ход, на кухню. Мать была там.
   - Что с тобой? Ты весь красный! - сказала она.
   Мать была высокой худощавой женщиной, нервной и истеричной. Ее темные волосы были распущены.
   Он прошел мимо нее в гостиную.
   - В чем дело, Карл? - вскрикнула она пронзительным голосом.
   - Ничего, - ответил Глогер.
   Он не хотел сцены.
   11
   Когда Глогер проснулся, было холодно. В сером сумраке раннего рассвета он почти ничего не видел, кроме бесплодной равнины, расстилавшейся во всех направлениях. Он мало что мог припомнить из событий вчерашнего дня - только то, что он как-то подвел Иоанна и убежал довольно далеко.
   Голова кружилась, затылок все еще болел.
   Набедренная повязка стала сырой от росы. Он развязал ее и смочил губы, проведя тканью по лицу.
   Как всегда после приступа мигрени он чувствовал себя слабым, полностью опустошенным - и физически, и морально.
   Посмотрев на свое обнаженное тело, он заметил, каким худым стал.
   Его удивляло, почему он так запаниковал, когда Иоанн попросил крестить его. Была ли это просто честность - что-то внутри его, воспротивившееся обману ессеев в самый последний момент? Понять было трудно.
   Глогер обернул повязку вокруг бедер и туго завязал ее на левом боку. Он подумал, что лучше будет попытаться вернуться назад в деревню, Найти Иоанна, извиниться перед ним и спросить, можно ли чем-нибудь поправить положение.
   Затем он, может быть, двинется дальше.
   Машина времени все еще находится в деревне ессеев. Если найти хорошего кузнеца или другого работника по металлу, есть шанс, вероятно, что ее можно починить. Но все равно надежда слабая. Даже если на машину поставить заплату, путешествие назад будет опасным.
   Затем он обдумал возможность отправиться назад или попытаться передвинуться во времени поближе к распятию. Важно было почувствовать настроения Иерусалима во время пиршества еврейской Пасхи, когда Иисус, предположительно, вошел в город.
   Моника считала, что Иисус ворвался в город с вооруженным отрядом. Она утверждала, что все факты указывают на это.
   Некоторые факты действительно подтверждали ее предположение, но он не мог принять их, как доказательство. Глогер был уверен, что в действительности все было гораздо сложнее.
   Если бы только встретить Иисуса!
   Иоанн, очевидно, никогда не слыхал о нем, хотя упомянул, что есть пророчество, по которому Мессия придет из Назарета.
   Но существовало много пророчеств, и большинство из них противоречили друг другу.
   Он отправился в предположительном направлении деревни ессеев. Она не должна быть слишком далеко.
   В полдень стало намного жарче, а земля еще более опустела. Глогер щурил глаза от нестерпимого блеска солнца. Чувство усталости, с которым он проснулся, усилилось, кожа горела, во рту было сухо, ноги едва держали. Глогер был голоден, его мучила жажда, но пить и есть было нечего. Холмы, где располагалась деревня ессеев, не появлялись.
   Он заблудился, но это едва беспокоило его. В своем воображении он почти стал частью пустынного ландшафта. Если ему суждено погибнуть, то переход от жизни к смерти будет едва ощутим. Он упадет, и его тело сольется с кирпичного цвета землей. Механически переставляя ноги, он двигался через пустыню.
   Чуть позже, примерно в двух милях к югу, он увидел холм. Вид холма вызвал небольшой проблеск в сознании. Глогер решил направиться к нему. Оттуда, вероятно, можно правильно определить направление, возможно, даже увидеть какое-нибудь поселение, где есть пища и вода. Он потер глаза и лоб, но прикосновение руки болезненно отозвалось на коже. Тяжелыми шагами он направился к холму. Песчаная почва вздымалась пылью вокруг. Несколько корявых кустарников, цеплявшихся за землю, оцарапали его лодыжки и икры, а выступающие камни ловили его ступни. Он был весь в царапинах и синяках к тому времени, как достиг склона холма.
   Глогер отдохнул немного, бессмысленно разглядывая однообразный ландшафт. Затем стал взбираться вверх по склону.
   Путь на вершину (которая оказалась намного выше, чем он предполагал) был тяжелым. Он оскальзывался на гальке, падая лицом, упирался израненными ладонями и ступнями, чтобы прекратить скольжение вниз, цеплялся за кустики травы и лишайники, растущие в расселинах, часто отдыхал; его ум и тело оцепенели от боли и слабости.
   Он забыл, с какой целью взбирается наверх, но был полон решимости закончить подъем. Похожий на жука, он полз по склону холма.
   Он потел под солнцем, пыль липла к влажной коже почти обнаженного тела, покрывая его коркой с головы до ног. Набедренная повязка скоро превратилась в клочья.
   Внизу расстилалась голая земля, и небо сливалось с ней; желтые скалы переходили в белые облака.
   Он упал, и тело его покатилось по склону вниз. На бедре появилась рана, голова несколько раз сильно ударялась о камни. Но как только падение кончилось, он стал взбираться снова, медленно карабкаясь по обжигающим камням.
   Времени больше не было, как не было личности и смысла. Сейчас, впервые, он находился в подходящем состоянии для того, чтобы оценить теорию Хеддингтона. Но исчезло и сознание. Он стал вещью, ползущей вверх по горе.
   Затем он достиг вершины и остановился.
   Некоторое время он лежал там, моргая, а затем его глаза закрылись.
   Он услышал голос Моники и поднял голову. На мгновение ему показалось, что краем глаза он увидел ее.
   - Не будь мелодраматичным, Карл...
   Она говорила так много раз. И он услышал собственный голос, отвечающий:
   - Я родился не в свое время, Моника. Этот век логики - не место для меня. В конце концов он меня убьет.
   Ее голос произнес в ответ:
   - Вина, страх, трусость и твой мазохизм. Ты мог стать блестящим психиатром, но ты полностью посвящаешь себя неврозу...
   - Заткнись!
   Он перевернулся на спину. Солнце пекло его исцарапанное тело.
   - Заткнись!
   - Полный христианский синдром, Карл! Ты скоро станешь католиком, я не сомневаюсь в этом. Где сила твоего ума?!
   - Заткнись! Уходи прочь, Моника!
   - Страх формирует твои мысли. Ты ищешь даже не душу и не смысл жизни. Ты ищешь комфорт.
   - Оставь меня одного, Моника!
   Грязными ладонями он закрыл глаза. Волосы свалялись от пыли, кровь свернулась на ранах, покрывающих каждый дюйм его тела. Солнце над ним пульсировало в такт с биением сердца.
   - Ты опускаешься, Карл, разве ты не понимаешь это? Возьмись за себя! Ты ведь можешь рационально мыслить!..
   - О, Моника! Прекрати!
   Голос его был хриплым, прерывистым.
   В небе кружили несколько воронов. Он услышал, как они кричат голосами, похожими на его собственный:
   - Бог умер в 1945...
   - Сейчас не сорок пятый - это 28 год новой эры. Бог жив!
   - Как тебе не надоест блуждать в явно синкретических религиях вроде христианства - иудаизм, этика стоиков, культы греков, восточные обряды...
   - Это не имеет значения!
   - Для тебя, в твоем состоянии ума...
   - Мне нужен Бог!
   - Вот к чему все сводится, не так ли? Неадекватная человеческая личность всегда кончает так, как ты. Ладно, Карл, сам найди себе костыли. Только подумай, чем бы ты мог стать, если бы поладил с собой...
   Глогер поднял свое измученное тело на ноги и, стоя на вершине холма, закричал. Вороны испугались. Они скрылись в блеске солнца.
   Вскоре небо потемнело.
   12
   Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для
   искушения от Дьявола.
   И, постившись сорок дней и сорок ночей,
   напоследок взалкал.
   От Матфея, гл. 4: 1-2.
   Безумец, спотыкаясь, вошел в город.
   Его голова запрокинулась лицом к солнцу, глаза смотрели бессмысленно, руки бессильно висели по бокам, губы беззвучно двигались.
   Ноги вздымали пыль и заставляли ее клубиться; собаки вокруг лаяли. Сзади увязалась ватага детей, сначала они смеялись, затем стали кидаться камнями. Потом отстали.
   Безумец заговорил.
   Слова были незнакомыми, но произносились с такой интенсивностью и убеждением, что казалось - сам Бог говорит его устами.
   Горожане не могли понять, откуда безумец появился.
   Его остановили римские легионеры и с грубоватой добротой спросили, нет ли у него каких-либо родственников, к которым можно было бы его отвести. Они обратились к нему на ломаном арамейском и были удивлены, когда он ответил на странно акцентированной латыни, бывшей чище, чем язык, на котором говорили они сами.
   Они спросили его, не священник ли он или ученый. Он ответил, что ни то и ни другое.
   Офицер легионеров предложил ему немного сушеного мяса и вина. Он съел мясо и попросил воды. Они дали ему воды.
   Римляне эти были частью патруля, проходившего здесь раз в месяц. Это были коренастые, смуглые, с суровыми, чисто выбритыми лицами люди. Они были одеты в грязные кожаные шорты, панцири с кожаными нагрудными пластинами и сандалии. На головах их были металлические шлемы, а короткие мечи в ножнах - на бедрах.
   Стоя вокруг него в лучах вечернего солнца, они не расслаблялись. Офицер с более мягким голосом, но в остальном такой же, как и они, за исключением металлических нагрудных пластин, длинного плаща и плюмажа на шлеме, спросил безумца, как его зовут.
   Некоторое время безумец молчал, его рот закрывался и открывался, как будто он не мог вспомнить свое имя.
   - Карл, - сказал он наконец с сомнением. Это больше походило на предположение, чем на утверждение.
   - Очень похоже на римское имя, - сказал один из легионеров.
   - Или на греческое, - сказал другой. - Здесь много греков.
   - Ты горожанин? - спросил офицер.
   Но ум странного человека явно блуждал. Он смотрел в сторону, бормоча что-то про себя.
   Вдруг он посмотрел на них и сказал:
   - Назарет? Где Назарет?
   - Этой дорогой, - офицер показал на дорогу, уходящую в холмы.
   Безумец кивнул, будто удовлетворившись этим.
   - Карл... Карл... Карлус... не знаю... - офицер протянул руку и взял безумца за подбородок, заглядывая ему в глаза. - Ты еврей?
   Это слово, кажется, напугало безумца.
   Он вскочил на ноги и попытался протиснуться сквозь кольцо солдат. Они, смеясь, пропустили его. Это был безобидный безумец.
   Солдаты наблюдали, как он бежит по дороге.
   - Возможно, это один из их пророков, - сказал офицер, садясь на коня. - Страна полна ими. Почти каждый человек, которого ты встречаешь, заявляет, что несет послание от бога. Они не причиняют беспокойства, а их религия отвлекает умы от восстания.
   Мы должны быть благодарны им за это, подумал офицер.
   Его люди еще смеялись.
   И они зашагали в направлении, противоположном тому, которое избрал безумец.
   Позднее он пристал к группе людей, таких же истощенных, как и сам. Эти пилигримы шли в город, о котором он никогда не слышал. Подобно ессеям, их секта требовала строгого соблюдения заповедей Моисея, что же касается остального - сплошной туман, за исключением идеи, что Бог пошлет короля Давида помочь прогнать римлян и завоевать Египет, страну, которую они странным образом отождествляли с Римом и Вавилоном.
   Они обращались с ним, как с равным.
   Он шел с ними несколько дней, и однажды ночью, когда они устроились на ночлег на краю дороги, дюжина всадников в латах и с плюмажами, намного более пышными, чем у римлян, пронеслась галопом прямо через костры, опрокидывая горшки с пищей.
   - Солдаты Ирода! - закричал один из членов секты.
   Женщины закричали, а мужчины разбежались в темноту. Вскоре почти всех скрыла темнота; остались только две женщины и безумец.
   Командир всадников имел смуглое красивое лицо и пышную напомаженную бороду. Он подтащил безумца за волосы к огню и рявкнул ему в лицо:
   - Ты - один из тех бунтовщиков, о которых мы так много слышали?
   Безумец что-то пробормотал и покачал головой.
   Солдаты стали его бить, но он оказался так слаб, что тут же упал на землю.
   Один из солдат пожал плечами.
   - Он не представляет угрозы. Здесь нет оружия. Нас ввели в заблуждение.
   Офицер задумчиво поглядел на женщин, затем обернулся к своим людям, иронично подняв одну бровь.
   - Если кто-нибудь из вас хочет - можете взять их.
   Безумец лежал на земле и слушал крики насилуемых женщин. Он хотел встать и придти к ним на помощь, но был слишком слаб, чтобы двигаться, слишком боялся солдат. Он не хотел быть убитым. Это значило бы, что он никогда не достигнет своей цели.
   В конце концов солдаты Ирода уехали, и члены секты стали возвращаться в разоренный лагерь.
   - Как женщины? - спросил безумец.
   - Они мертвы, - ответил ему кто-то.
   Один из сектантов затянул строки Священного Писания о возмездии, праведности и наказании Господнем.
   Подавленный, безумец отполз в темноту.
   Он покинул этих людей на следующее утро, узнав, что их путь не проходит через Назарет.
   Безумец побывал во многих городах - Филадельфии, Герате, Пелле и Сикополисе, следуя дорогами римлян.
   Каждого путешественника, который встречался ему, он спрашивал об одном и том же:
   - Где находится Назарет?
   В каждом городе ему указывали дорогу, ведущую в Назарет.
   В некоторых городах ему давали пищу. В других забрасывали камнями и прогоняли прочь.
   В некоторых городах просили его благословения, и он, так как хотел есть, делал, что мог, - клал на больных руки и говорил на странном языке.
   В Пелле он вылечил слепую женщину.
   Он пересек Иордан по акведуку римлян и продолжал путь дальше, к Назарету.
   Хотя больше не было трудностей с определением направления на Назарет, становилось все труднее заставлять себя идти дальше.