– Не спорьте, дети, мы сейчас это сразу проверим. Иди-ка сюда, становись на стол, у нас есть тут специалист, и он мигом определит, сколько тебе лет на самом деле.
Мали проворно взбирается на стол и стоит в ожидании.
– Послушай, Аристид, сделай одолжение, пожалуйста, понюхай пиздёнку, – просит говоривший, обращаясь к сухопарому господину, который до сих пор с подчёркнутым равнодушием не обращал никакого внимания на детей.
Тот с довольно скучным ещё выражением лица наклоняется к пизде Мали, однако, вдохнув её аромат, становится оживлённее и даже, можно сказать, возбуждённее. Он закрывает глаза, ещё раз сосредоточенно принюхивается к пизде и затем категорически объявляет вердикт:
– Не больше двенадцати с половиной лет!
Пеперль потрясена такой прозорливостью.
– Ну и ну, как же это вы так точно установили?
– Да, дитя моё, – высокомерно улыбается Аристид, – это разработанная мною самим наука. В результате долгих и кропотливых исследований я овладел знанием данного предмета, ошибка совершенно исключена. По запаху пизды я определяю не только возраст женщины, но даже её национальность.
– А понюхайте, пожалуйста, мою пизду, – просит Пеперль и встаёт на стол. – Может быть, и про меня вы тоже правильно вынюхаете?
Нос с аристократической горбинкой приближается к секелю Пеперль и принюхивается.
– Тебе около тринадцати с половиной лет.
– Верно, а больше вы ничего не вынюхали, господин граф?
– Ну, а что же я мог бы, на твой взгляд, ещё вынюхать?
– Кто я такая, – говорит Пеперль, а про себя думает: «Интересно, удастся ли ему определить по запаху, что я Мутценбахер-младшая»?
– Хорошо, дорогое дитя, я добавлю к сказанному следующее, во-первых, ты коренная венка, однако в твоём запахе пробивается также лёгкий славянский аромат. И ещё в твоей пизде есть что-то такое, что я не могу сразу определитьть, однако она почему-то кажется мне знакомой. Может быть, я уже когда-нибудь тебя нюхал?
– Не нюхали и не ебли!
– Дитя моё, я не имею обыкновения ебаться, я чистой воды учёный, задача моя только нюхать.
Ученый нос снова приближается к пизде Пеперль, и секель у той жадно вытягивается навстречу, в расчёте получить свою долю прикосновения.
– М-да, не исключено, что мне уже приходилось однажды нюхать пизду какой-нибудь твоей родственницы, ибо запах её больно знаком мне. Либо ты, не приведи господи, происходишь, может быть, из какой-то почтенной семьи, дорогое дитя?
– Нет, – с негодованием отвергает подобное предположение Пеперль, – ни из какой почтенной, как вы выразились, семьи, я не происхожу. А, скорее всего вы совали свой нос в пизду моей матери, которая была знаменитой шлюхой.
– Да что ты говоришь! – звонко смеются в ответ четверо мужчин. – В таком случае мы, верно, должны были бы весьма хорошо знать твою матушку?
– Моя мать зналась только с очень благородными господами.
– Ну, а мы, стало быть, на твой взгляд не достаточно благородны?
– Ой, что вы, нет, – спешит поправиться Пеперль, испугавшись, что она, возможно, ненароком обидела господ, а потом с медленной торжественностью произносит: – Моей матерью была Жозефина Мутценбахер!
– Не может быть! – в один голос восклицают четверо мужчин.
– Правда, я не вру, – клятвенно заверяет Пеперль, – да и зовут меня точно так же.
– Но у Жозефины ведь не было ребёнка, – заявляет один из господ, – я наверняка знал бы об этом, поскольку три месяца состоял с ней в связи.
– Так ты, чего доброго, и есть папаша, Эрнстль!
Господа взвывают от удовольствия, им подарено превосходное развлечение.
Названный Эрнстлем господин на секунду делает озабоченное лицо. Но затем тоже присоединяется к общему смеху, усаживает Пеперль к себе на колени и углубляется в созерцание её длинных красивых ног.
– Я ничего не имел бы против того, чтобы оказаться твоим отцом. В таком случае я прямо сегодня был бы готов взять на душу небольшой грех кровосмешения.
– Это что-то плохое или хорошее? – спрашивает Пеперль.
– Грех кровосмешения, – вступает в разговор граф Аристид, – это вещь очень даже волнительная и возбуждающая, дитя моё! – С этими словами он протягивает ей бокал шампанского. – Прозит, Пеперль, за твоё здоровье!
Пеперль одним глотком осушает бокал до дна и, закашлявшись, хватает себя рукой между ног.
– Что случилось? – спрашивает новообъявившийся Эрнстль, – ты поперхнулась?
– Нет, только очень сильно печёт, – отвечает Пеперль.
– И где же?
– Да, знаете ли, вниз от горла до самой пиздёнки.
– До самой пиздёнки… девчонка так выразилась? – Граф Аристид явно становится оживлённее. – У неё до самой пиздёнки печёт, это ребёнок великолепно сказал, она без сомнения дочка знаменитой Жозефины Мутценбахер. Та отвечала всегда с такой же остроумной непосредственностью. Это событие надо отпраздновать. Теперь, господа, всем встать! На плечи девчонку, у которой печёт в пиздёнке!
Под всеобщие одобрительные аплодисменты и хохот сидящих за соседними столиками двое мужчин поднимают Пеперль на плечи и несут вперёд, к подиуму, где музыканты в этот момент исполняют куплет про лакея. В этом фрагменте песни повествуется о том, что служил у прекрасной трактирщицы лакей с одним яйцом, потому что второе ему отдавили гости во время свальной ебли.
– Туш! Туш! – кричит граф Аристид.
Однако музыканты всё-таки допевают куплет до конца, прежде чем сыграть требуемый туш. Внимание всего зала теперь приковано к сцене, все теснятся поближе, чтобы получше расслышать речь, которую берётся произнести Аристид.
– Многоуважаемые друзья и почитатели хозяйки постоялого двора, – чуть гнусавя, начинает он, – наш дорогой президент клуба позаботился о том, чтобы создать для нас сегодня совершенно необычную ситуацию. Взгляните все, пожалуйста, на эту славную девочку, которую мы несём на плечах. Вы знаете, кто она? Нет, вы себе даже представить не можете! Однако я не стану долго томить ваше любопытство и заставлять теряться в догадках. Я сразу хочу сказать вам, что эта талантливая девочка – талантливая дочь… да, самой Жозефины Мутценбахер! Той Жозефины Мутценбахер, которую когда-то любила и ценила вся Вена, и которую столь многие из нас ещё помнят! Туш в честь присутствующей здесь сегодня Жозефины Мутценбахер Второй!
Одно мгновение мужчины пристально всматриваются в разрумянившуюся от гордости Пеперль, затем по залу прокатывается буря восторженных возгласов:
– Да здравствует Жозефина Мутценбахер! Многая лета Жозефине Мутценбахер! Ура!
Двадцать, тридцать рук одновременно протягиваются к Пеперль. И Эрнстлю приходится прикладывать серьёзные усилия, чтобы у него не вырвали девочку.
– Давайте девчонку сюда, завистники, – с обидой в голосе кричит элегантно одетый лысый господин. – Аристиду всегда самый лакомый кусок достаётся, это нечестный поступок! Жозефина здесь для всех.
Пеперль смеётся от счастья, настал час её триумфа. Теперь она находится в центре всеобщего внимания и интереса! Искоса взглянув на Мали, она видит, что та безмерно уязвлена, и тем не менее, оставаясь её лучшей подругой, тоже искренне радуется успеху Пеперль. Теперь она проворно соскальзывает с плеч своих носильщиков и, кокетливо улыбаясь, смешивается с толпой одетых во фраки господ, которые в ажиотаже готовы чуть ли не драться за неё. На неё смотрят со всех сторон, ласкающие пальцы мужчин нежно поглаживают её по маленьким грудкам, подносят к её губам бокалы с шампанским, и она отпивает по небольшому глотку то из одного, то из другого.
– Вкусно, – говорит она и уже опять чувствует, как подёргивается её пизда.
Пронзительный звон колокольчика звучит в зале, знаменуя начало представления, и занавес сцены с шелестом раздвигается. Эрнстль искусным приёмом ловит Пеперль за руку и увлекает к себе на колени.
– Ты принадлежишь мне, не исключено, что я действительно твой отец, – обосновывает он своё право.
Пеперль слегка раздвигает ляжки, жопой она ощущает пульсацию его напрягшегося хуя. Эрнстль без лишних предисловий быстро расстёгивает брюки и умело посылает пылающий хуй ей в пиздёнку. Никто ничего не замечает, потому что взоры всех устремлены сейчас на сцену. Там в свете прожекторов стоит, прислонившись к вертикальному шесту, совершенно обнажённый, изумительного телосложения молодой человек со связанными за спиной руками. Печально и смиренно свисает вниз его макаронина. Оркестр начинает играть танго. Из-за кулис, двигаясь в такт музыке, появляются шесть юных девушек с роскошными формами, точно так же совершенно голых. Они берутся за руки и хороводом кружатся вокруг обнажённого юноши.
– Ой, ой, что за таинственный цветок сокрыт там под волосами, да это же милый ствол, который я так охотно лижу, – подпевают они себе в такт движениям, и каждая, кружась рядом в танце, наклоняется и целует хер, который от этого уже становится чуточку крепче. Сверкающими глазами провожает связанный красивых молодых девушек, он явно силиться освободиться от верёвки, которой скручены его руки, чтобы схватить кого-нибудь из красавиц. Но безуспешно, ему это не удаётся. Между тем музыка становиться быстрее. Теперь, исполняя танцевальные па среди девушек, к юноше животом вперёд приближается солистка. Она трётся покрытой светло-русыми кудряшками пиздой о его хер, который теперь круто торчит в её сторону. Мужчина как зачарованный следит за её движениями. Она снова трётся и снова отступает. Теперь ствол уже стоит жёстко и вертикально. Пеперль восторженными глазами наблюдает за происходящим и, увлекшись, делает такой скачок на коленях у Эрнстля, что его крепкий как кость хуй пару раз основательно и во всю длину прогуливается у неё в пизде. Ритм танца на сцене между тем становится всё неистовее, всё чувственнее. И чем более соблазнительно выставляет солистка свои острые груди и манящую пизду, тем сильнее мучится страстным желанием связанный молодой человек. Остальные участницы действа с каждым разом делают круги вокруг главных исполнителей всё уже и уже, тесня их таким образом друг к другу. Почти вплотную стоит теперь перед разгорячённым юношей столь же опьянённая сладострастием женщина. Ему удаётся немного отделиться от своего пыточного столба. Ближе придвигается теперь его хуй к стоящей непосредственно перед ним девушке, которая вдруг больше не видит выхода их создавшегося положения, отступать ей уже некуда, ибо остальные уже сомкнулись вокруг них тесным кольцом. Она оглядывается по сторонам в поисках спасительной лазейки, однако единственным способом избежать соприкосновения с обезумевшим от похоти мужчиной, было бы отскочить. Это она и пытается сделать. Девушка пружинит колени, высоко подпрыгивает и… В ту же секунду связанный молодой человек перехватывает её, и одним умелым приёмом, точно рыбу на крючок, ловит девушку на свой одеревеневший стержень, который он сразу же засаживает ей во всю глубину пизды. Такая ебля – истинная сенсация. Она производит фурор. Гости в зале встают со своих мест, чтобы только не упустить ни единой детали происходящего. Девушка, как наколотая на булавку бабочка, отчаянно сопротивляется. Связанный мужчина периодически приседает, одновременно прижимая свою партнёршу к стене из девушек. При этом он каждый раз ненамного вынимает хуй, чтобы в следующий момент вновь глубоко вогнать его в пизду. Мужчина – настоящий мастер жанра. Извивающаяся змеёй и отчаянно царапающаяся девушка сама больше не в силах совладать с собственной страстью. И тогда она вдруг сдаётся. После четвёртого или пятого изнуряющего удара она уже не в состоянии противиться его натиску. Она обвивает его шею руками и позволяет освободившемуся, наконец, от пут мужчине, нанизавшему её на свой хуй, спокойно носить себя по центру сцены. Пять остальных танцовщиц тем временем танцуют канкан, поднимая ноги едва ли не до самого лба и демонстрируя, таким образом, зияющие пизды. Однако никто из публики этими девушками особенно не интересуется. Только один-единственный пожилой господин, сидящий в самом первом ряду, разглядывает в театральный бинокль их широко развёрстые, откровенно демонстрируемые залу пизды и при этом бормочет:
– В моё время эти сладострастные складки были всё же посимпатичнее!
Танго закончилось, однако оркестр тут же без перерыва разразился на сей раз зажигательным чардашем. Пять девушек теперь тоже перемещаются на середину сцены и, опустившись на колени, окружают ебущуюся с непревзойдённой артистичностью пару. Солистка, цепко ухватившись за шею юноши, самостоятельно скользит вверх-вниз по его стволу, неизменно придерживаясь музыкального ритма. Великолепное зрелище – наблюдать красивую ебущуюся молодую пару. Теперь инжирный венок из пяти девушек тоже начинает принимать участие в происходящем. Одна широким языком лижет открытое взорам заднее отверстие ебущейся девушки, остальные четверо занимаются юношей. Первая тоже лижет ему сраку, вторая поигрывает языком вдоль его позвоночника, откровенно его щекоча, третья и четвёртая осторожно лижут каждая одну из его подколенных ямок. Мужчина начинает постанывать, музыка убыстряется и под конец становиться просто бешеной. Капельмейстер точно следует ритму движения ебущейся пары. И в этот момент мужчина неимоверным усилием разрывает свои оковы, его мускулистые руки сжимают девушку в железных объятиях. Испустив радостный крик победы, он последним ударом глубоко вонзает хуй в партнёршу, после чего они оба в изнеможении оседают на пятерых девушек, которые, образуя живой ковёр, расстилаются под ними на полу.
– Da capo, da capo, [5]– кричит публика, и Пеперль восторженно хлопает в ладоши, кричит «браво, браво» и разгоряченно скачет вверх и вниз на поршне Эрнстля до тех пор, пока тот с блаженным вздохом не изливает в неё всю свою энергию. Сейчас, когда зажигается свет, друзья видят, каким образом Эрнстль умудрился получить двойное удовольствие от представления.
– Ну и продувная же ты бестия, давненько я такого уже не видел, – отдавая приятелю должное, говорит граф Аристид.
Эрнстль с несколько виноватым видом прячет свою морковку в ширинку, в то время как Пеперль совершенно без всякого стеснения вытирает салфеткой оставшиеся на пизде капли спермы.
– Он меня замечательно выеб, – высказывается в защиту партнёра Пеперль.
А между тем оркестр снова начинает играть. В очередном куплете речь идёт о том, что-де была у хозяйки племянница, которая онанировала только при свете и при этом вошла в такой раж, что столкнула на пол синий стеклянный подсвечник…
Гости весело подтягивали.
– А я тоже знаю много красивых стихов про хозяйку постоялого двора, – вдруг с гордостью объявляет Пеперль. Эрнстль настоятельно просит её исполнить хоть некоторые из них, в то время как граф Аристид водружает Мали на стол и, перемежая своё увлекательное занятие глотком шампанского, всё снова и снова внюхивается в её безволосую пиздёнку, что доставляет девчонке подлинное счастье. Пеперль набирает побольше воздуху и начинает петь куплет про индуса, который тоже служил у хозяйки постоялого двора. Этот индус отличался тем, что ёб только самых маленьких детей…
– У него, похоже, был хороший вкус, – с похвалой отзывается господин за соседним столиком.
Пеперль бросает в его сторону полный строгой укоризны взгляд и не позволяет сбить себя с избранного пути. Она с вдохновенной непосредственностью допевает до конца историю про индуса, который-де, следуя строгим обычаям, даже в самый разгар удовольствия никогда не снимал с головы тюрбан…
– Браво, Пеперль, великолепно! – раздаются одобрительные голоса. – Спой ещё что-нибудь, давай!
Пеперль не заставляет долго себя упрашивать и тут же исполняет сюжет о том, как у хозяйки постоялого двора была лодочка, в которой она плавала по реке. Лёжа на спине, она одной рукой ублажала щёлку, а другой – ловила комаров…
Господа с соседних столиков давно уже подошли к компании Пеперль и тесной толпой сгрудились вокруг. Там девчонка уже двумя руками одновременно с увлечением играет своей пиздёнкой. Пеперль добродушно подставляет маленькую, но крепкую жопку с розовой дырочкой, намекая на то, что её можно было бы обслужить и там, и мужчинам вовсе не требуется повторное приглашение. Между тем Мали тоже не сидит без дела. Её узенькая ладошка роется в ширинке графа Аристида, и, в конце концов, Мали тоже добивается успеха, обнаружив там кое-что. Однако сколь бы скромными ни были запросы у такого ребёнка как она, обнаруженного для неё всё-таки слишком мало. Она с разочарованием взирает на крошечную сморщенную макаронину и беспомощно оглядывается по сторонам, не найдётся ли кого, кто помог бы ей утолить сексуальную жажду, вставив хоть что-то приличное в горящую пизду. Тогда один из мужчин проявляет жалость к обойдённой вниманием девочке и даёт ей в руку красивый тугой ствол. Вот так штуковина! Мали приходит в восторг. Она слегка сжимает хуй, затем наклоняется и начинает кончиком языка обрабатывать конвульсивно подрагивающий поршень. Теперь её больше не интересует происходящее вокруг, во рту у неё замечательный ствол, и она надеется, что тот со временем нанесёт визит и в её расселину удовольствий. Господа как раз дебатируют на тему того, в каком возрасте лучше всего выёбывать девочек, и большинство высказывается в пользу того, что девчушке, которую ты ебёшь, должно быть не больше десяти лет.
– Хочу заметить, что войти в пиздёнку при этом не так-то просто, – компетентно поясняет один из собеседников, к которому они обращаются Робби, – она в эти годы ещё слишком узка. Но пробовали ли вы, глубокоуважаемые братцы-гурманы, хоть раз отъебать такую десятилетнюю потаскушку в жопу? Срака в этом случае сперва расходится как резиновая, а потом сжимается вокруг ствола железным кольцом. Это такое блаженство, что пение ангелов в раю можно услышать. Естественно, сами потаскушки при этом самую малость плачут, но для меня нет удовольствия утончённее, чем вогнать жезл в жопу такой вот шалунье и наблюдать, как по щекам у неё от боли ручьём текут слёзы. Чем сильнее боль, которую испытывает малышка, тем сильнее стискивает она полужопия, и, следовательно, ощущение при движении ствола обостряется. Потому что подобное сжатие действует на головку как настоящий массаж. Да что там говорить, стоит мне только подумать об этом, как мой святой Иероним тут же встаёт по стойке смирно!
– Скажи мне, пожалуйста, – спрашивает граф Аристид, – а свою жёнушку ты тоже ебёшь в жопку?
Робби искренне возмущён подобным предположением:
– Как тебе только такое могло придти в голову! Такого рода вещи совершаются вне дома, супружеское ложе должно оставаться чистым. Я из своей жены не делаю бляди!
– Ты слышал такое, – шепчет один мужчина другому на заднем плане, – он из своей жены не делает бляди.
– Ну, тогда он дождётся, пока кто-нибудь другой сделает её блядью, – так же очень тихо отвечает ему тот, к кому он обратился.
– Да ему, впрочем, особо и ждать-то не надо, она уже блядь, да ещё какая. Она ведь со всем полком своего супруга ебётся, начиная от конюха и кончая капитаном.
Граф Аристид настолько глубоко погрузился в свои наблюдения и в беседу о ебле с детьми, что совершенно не заметил, как Мали тихонько выскользнула из-за стола и удалилась в обществе обладателя красивого ствола, который она только что лизала. В уповании на шикарную еблю и, разумеется, в ожидании соответствующего за это вознаграждения Мали следует через зал за стройным господином с короткими усиками. По пути она с интересом разглядывает остальных гостей, которые в большинстве своём заняты миловидными женщинами в полупрозрачных одеждах. В распоряжении каждого столика находится по даме. Львиная доля их ещё одета, хотя эти газовые накидки можно лишь с известной долей условности назвать платьями. Так, к примеру, у одной дамы грудь ещё задрапирована, тогда как другая приспустила верхнюю деталь туалета и подставила дерзко торчащий кверху пурпурный сосок сидящему рядом молодому человеку, который нежно его ласкает. В другом месте симпатичная толстушка в сиреневом, как епископская сутана, наряде высоко подобрала подол и таким широким циркулем раздвинула налитые, белые ляжки, что отчётливо видна тёмно-красная пизда, обрамлённая чёрными кудрям. Четверо господ за этим столиком с жадным вожделением наблюдают за тем, как указанная дама горячо и сладко ублажает сама себя, и время от времени то один из них, то другой в качестве смазки выливает ей на секель немного шампанского. Мали это зрелище увлекает, и она останавливается, чтобы посмотреть, чем же завершится происходящее. Однако её спутник, который, похоже, не в силах больше терпеть, поспешно утаскивает её за руку и исчезает с ней за красными бархатными портьерами, отделяющими от зала боковой кабинет.
В кабинете нет ничего, кроме громадного, обтянутого красной камчатой тканью дивана да ещё биде. Это биде производит исключительно сильное впечатление на Мали, которая принимает его за особенно изысканный комнатный унитаз. Сейчас она внимательно смотрит на своего спутника, и то, что она читает в его глазах, воспринимается ею с удовлетворением. Она точно знает, что этот красивый молодой человек будет её ебать. При мысли об этом её пиздёнка тотчас же начинает зудеть и чесаться. Мали без околичностей бросается навзничь на диван и приглашающим жестом раздвигает стройные детские ляжки.
– Что это значит, – спрашивает молодой человек, – ты чего так незатейливо разлеглась на диване?
– Потому что вдруг вы захотите меня ебать!
– Гм-м, ебать, но пока что…
– Вы, вероятно, хотите сначала меня полизать? – с услужливой предупредительностью интересуется девочка.
– Нет… нет…
Мали в замешательстве. Для чего же он тогда притащил её сюда, раз не хочет ни обычной ебли, ни ланета. Тут ей в голову внезапно приходит весьма малоприятная мысль.
– Может быть, вам хочется меня побить?
– Нет… нет…
– Тогда что?
Столь загадочные, по мнению Мали, взгляды её возбуждают, она почти бессознательно начинает нежно потирать обнажённый секель. Лицо мужчины заливается краской, он подходит ближе и усаживается подле Мали.
– Вот это правильно, поиграй пиздёнкой, – говорит он. – Ты должна щекотать себя, пока на тебя не накатит. Но одно я тебе скажу, спускать ты не должна ни в коем случае, пообещай мне.
– Это почему же я не должна спускать? – с недоумением спрашивает Мали и для успокоения глубоко запускает себе в дырочку средний палец. – Почему ж мне не спустить, когда я с таким удовольствием это делаю.
– Нет, дитя моё, спускать ты не должна, ты кончишь только тогда, когда в тебе будет мой хуй.
– Стало быть, вы всё же намерены меня выебать. – От его слов лицо Мали мгновенно веселеет и проясняется. – Но почему вы не делаете этого сразу, разве у меня не красивая, безволосая детская пиздёнка?
– Твоя детская пиздёнка меня не интересует, тем более, ты сама занимаешься онанизмом. – Его голос звучит очень странно, и Мали снова охватывает страх. – Ебать я тебя, разумеется, буду, однако совершенно в другую дыру, ха… ха… Я воткну тебе своё копьё в жопу и поимею тебя именно так, поняла?
– В жопу? – Мали садится, сводит ноги и собирается соскочить с дивана. – Нет, нет, я не хочу, чтобы меня ебли в жопу, потому что от этого больно. – И она поднимается на ноги.
– Да скажи мне, ты, глупая, хоть когда-нибудь пробовала?
Специалист по ебле малолеток разочарован.
– Нет, – признаётся Мали, – я это, конечно, ещё не пробовала, но я боюсь, что мне от этого будет больно.
– Значит, говоришь, больно будет, – с удовольствием повторяет за ней мужчина, – да, будет больно! Тебе и должно быть больно, я потому это и делаю, а ещё лучше, если такая девочка, как ты, оказывается в жопе девственницей. Ибо тебе следует иметь в виду, что в первый раз это намного больнее, это своего рода акт дефлорации, сраку сперва надо растянуть, а когда она больше не поддаётся, прорвать её. А для меня это равнозначно разрыву девственной плевы.
Мужчина всё сильнее возбуждается от собственных разговоров и, стращая стоящую перед ним девочку, ещё более жестокими и пугающими словами живописует то, что её ждёт впереди. Мали охватывает панический страх, ей хочется удрать отсюда, у неё напрочь пропала всякая охота ебаться. Она боязливо смотрит теперь в его возбуждённое страстью лицо, в его лихорадочно горящие глаза, она безумно напугана тем, что он намерен с ней делать, и хочет закричать. Но он, похоже, ожидал подобного разворота событий, потому что моментально хватает её одной рукой, а другой зажимает ей рот так крепко, что подавляет любой звук. От страха Мали теряет способность двигаться и говорить, он швыряет её на диван, и она остаётся лежать там, не шевелясь и не издавая ни звука.
– Если ты только крикнешь, я запорю тебя до смерти, – говорит он прямо ей в ухо, и она не решается теперь даже пикнуть. – Заодно хочу сказать тебе, что если ты издашь хоть один звук во время того, что сейчас произойдёт, с тобой случится то же самое, что и с твоими предшественницами, которые позволили себе кричать. Два-три удара, и их как не бывало, и ни одна душа о них не вспомнила и не побеспокоилась, их нашли уже трупами. И ещё одно я тебе скажу, если ты надеешься, что сможешь разыгрывать передо мной обморок, то я в таком случае возьму тебя за шкирку и вышвырну в прихожую к слугам, а их там двадцать четыре молодца. Девчонки, которые хотели воспользоваться этим трюком и за это вылетели потом в прихожую, после обработки хуями всех слуг этого ресторана, все до единой оказались в гробу.
Мали проворно взбирается на стол и стоит в ожидании.
– Послушай, Аристид, сделай одолжение, пожалуйста, понюхай пиздёнку, – просит говоривший, обращаясь к сухопарому господину, который до сих пор с подчёркнутым равнодушием не обращал никакого внимания на детей.
Тот с довольно скучным ещё выражением лица наклоняется к пизде Мали, однако, вдохнув её аромат, становится оживлённее и даже, можно сказать, возбуждённее. Он закрывает глаза, ещё раз сосредоточенно принюхивается к пизде и затем категорически объявляет вердикт:
– Не больше двенадцати с половиной лет!
Пеперль потрясена такой прозорливостью.
– Ну и ну, как же это вы так точно установили?
– Да, дитя моё, – высокомерно улыбается Аристид, – это разработанная мною самим наука. В результате долгих и кропотливых исследований я овладел знанием данного предмета, ошибка совершенно исключена. По запаху пизды я определяю не только возраст женщины, но даже её национальность.
– А понюхайте, пожалуйста, мою пизду, – просит Пеперль и встаёт на стол. – Может быть, и про меня вы тоже правильно вынюхаете?
Нос с аристократической горбинкой приближается к секелю Пеперль и принюхивается.
– Тебе около тринадцати с половиной лет.
– Верно, а больше вы ничего не вынюхали, господин граф?
– Ну, а что же я мог бы, на твой взгляд, ещё вынюхать?
– Кто я такая, – говорит Пеперль, а про себя думает: «Интересно, удастся ли ему определить по запаху, что я Мутценбахер-младшая»?
– Хорошо, дорогое дитя, я добавлю к сказанному следующее, во-первых, ты коренная венка, однако в твоём запахе пробивается также лёгкий славянский аромат. И ещё в твоей пизде есть что-то такое, что я не могу сразу определитьть, однако она почему-то кажется мне знакомой. Может быть, я уже когда-нибудь тебя нюхал?
– Не нюхали и не ебли!
– Дитя моё, я не имею обыкновения ебаться, я чистой воды учёный, задача моя только нюхать.
Ученый нос снова приближается к пизде Пеперль, и секель у той жадно вытягивается навстречу, в расчёте получить свою долю прикосновения.
– М-да, не исключено, что мне уже приходилось однажды нюхать пизду какой-нибудь твоей родственницы, ибо запах её больно знаком мне. Либо ты, не приведи господи, происходишь, может быть, из какой-то почтенной семьи, дорогое дитя?
– Нет, – с негодованием отвергает подобное предположение Пеперль, – ни из какой почтенной, как вы выразились, семьи, я не происхожу. А, скорее всего вы совали свой нос в пизду моей матери, которая была знаменитой шлюхой.
– Да что ты говоришь! – звонко смеются в ответ четверо мужчин. – В таком случае мы, верно, должны были бы весьма хорошо знать твою матушку?
– Моя мать зналась только с очень благородными господами.
– Ну, а мы, стало быть, на твой взгляд не достаточно благородны?
– Ой, что вы, нет, – спешит поправиться Пеперль, испугавшись, что она, возможно, ненароком обидела господ, а потом с медленной торжественностью произносит: – Моей матерью была Жозефина Мутценбахер!
– Не может быть! – в один голос восклицают четверо мужчин.
– Правда, я не вру, – клятвенно заверяет Пеперль, – да и зовут меня точно так же.
– Но у Жозефины ведь не было ребёнка, – заявляет один из господ, – я наверняка знал бы об этом, поскольку три месяца состоял с ней в связи.
– Так ты, чего доброго, и есть папаша, Эрнстль!
Господа взвывают от удовольствия, им подарено превосходное развлечение.
Названный Эрнстлем господин на секунду делает озабоченное лицо. Но затем тоже присоединяется к общему смеху, усаживает Пеперль к себе на колени и углубляется в созерцание её длинных красивых ног.
– Я ничего не имел бы против того, чтобы оказаться твоим отцом. В таком случае я прямо сегодня был бы готов взять на душу небольшой грех кровосмешения.
– Это что-то плохое или хорошее? – спрашивает Пеперль.
– Грех кровосмешения, – вступает в разговор граф Аристид, – это вещь очень даже волнительная и возбуждающая, дитя моё! – С этими словами он протягивает ей бокал шампанского. – Прозит, Пеперль, за твоё здоровье!
Пеперль одним глотком осушает бокал до дна и, закашлявшись, хватает себя рукой между ног.
– Что случилось? – спрашивает новообъявившийся Эрнстль, – ты поперхнулась?
– Нет, только очень сильно печёт, – отвечает Пеперль.
– И где же?
– Да, знаете ли, вниз от горла до самой пиздёнки.
– До самой пиздёнки… девчонка так выразилась? – Граф Аристид явно становится оживлённее. – У неё до самой пиздёнки печёт, это ребёнок великолепно сказал, она без сомнения дочка знаменитой Жозефины Мутценбахер. Та отвечала всегда с такой же остроумной непосредственностью. Это событие надо отпраздновать. Теперь, господа, всем встать! На плечи девчонку, у которой печёт в пиздёнке!
Под всеобщие одобрительные аплодисменты и хохот сидящих за соседними столиками двое мужчин поднимают Пеперль на плечи и несут вперёд, к подиуму, где музыканты в этот момент исполняют куплет про лакея. В этом фрагменте песни повествуется о том, что служил у прекрасной трактирщицы лакей с одним яйцом, потому что второе ему отдавили гости во время свальной ебли.
– Туш! Туш! – кричит граф Аристид.
Однако музыканты всё-таки допевают куплет до конца, прежде чем сыграть требуемый туш. Внимание всего зала теперь приковано к сцене, все теснятся поближе, чтобы получше расслышать речь, которую берётся произнести Аристид.
– Многоуважаемые друзья и почитатели хозяйки постоялого двора, – чуть гнусавя, начинает он, – наш дорогой президент клуба позаботился о том, чтобы создать для нас сегодня совершенно необычную ситуацию. Взгляните все, пожалуйста, на эту славную девочку, которую мы несём на плечах. Вы знаете, кто она? Нет, вы себе даже представить не можете! Однако я не стану долго томить ваше любопытство и заставлять теряться в догадках. Я сразу хочу сказать вам, что эта талантливая девочка – талантливая дочь… да, самой Жозефины Мутценбахер! Той Жозефины Мутценбахер, которую когда-то любила и ценила вся Вена, и которую столь многие из нас ещё помнят! Туш в честь присутствующей здесь сегодня Жозефины Мутценбахер Второй!
Одно мгновение мужчины пристально всматриваются в разрумянившуюся от гордости Пеперль, затем по залу прокатывается буря восторженных возгласов:
– Да здравствует Жозефина Мутценбахер! Многая лета Жозефине Мутценбахер! Ура!
Двадцать, тридцать рук одновременно протягиваются к Пеперль. И Эрнстлю приходится прикладывать серьёзные усилия, чтобы у него не вырвали девочку.
– Давайте девчонку сюда, завистники, – с обидой в голосе кричит элегантно одетый лысый господин. – Аристиду всегда самый лакомый кусок достаётся, это нечестный поступок! Жозефина здесь для всех.
Пеперль смеётся от счастья, настал час её триумфа. Теперь она находится в центре всеобщего внимания и интереса! Искоса взглянув на Мали, она видит, что та безмерно уязвлена, и тем не менее, оставаясь её лучшей подругой, тоже искренне радуется успеху Пеперль. Теперь она проворно соскальзывает с плеч своих носильщиков и, кокетливо улыбаясь, смешивается с толпой одетых во фраки господ, которые в ажиотаже готовы чуть ли не драться за неё. На неё смотрят со всех сторон, ласкающие пальцы мужчин нежно поглаживают её по маленьким грудкам, подносят к её губам бокалы с шампанским, и она отпивает по небольшому глотку то из одного, то из другого.
– Вкусно, – говорит она и уже опять чувствует, как подёргивается её пизда.
Пронзительный звон колокольчика звучит в зале, знаменуя начало представления, и занавес сцены с шелестом раздвигается. Эрнстль искусным приёмом ловит Пеперль за руку и увлекает к себе на колени.
– Ты принадлежишь мне, не исключено, что я действительно твой отец, – обосновывает он своё право.
Пеперль слегка раздвигает ляжки, жопой она ощущает пульсацию его напрягшегося хуя. Эрнстль без лишних предисловий быстро расстёгивает брюки и умело посылает пылающий хуй ей в пиздёнку. Никто ничего не замечает, потому что взоры всех устремлены сейчас на сцену. Там в свете прожекторов стоит, прислонившись к вертикальному шесту, совершенно обнажённый, изумительного телосложения молодой человек со связанными за спиной руками. Печально и смиренно свисает вниз его макаронина. Оркестр начинает играть танго. Из-за кулис, двигаясь в такт музыке, появляются шесть юных девушек с роскошными формами, точно так же совершенно голых. Они берутся за руки и хороводом кружатся вокруг обнажённого юноши.
– Ой, ой, что за таинственный цветок сокрыт там под волосами, да это же милый ствол, который я так охотно лижу, – подпевают они себе в такт движениям, и каждая, кружась рядом в танце, наклоняется и целует хер, который от этого уже становится чуточку крепче. Сверкающими глазами провожает связанный красивых молодых девушек, он явно силиться освободиться от верёвки, которой скручены его руки, чтобы схватить кого-нибудь из красавиц. Но безуспешно, ему это не удаётся. Между тем музыка становиться быстрее. Теперь, исполняя танцевальные па среди девушек, к юноше животом вперёд приближается солистка. Она трётся покрытой светло-русыми кудряшками пиздой о его хер, который теперь круто торчит в её сторону. Мужчина как зачарованный следит за её движениями. Она снова трётся и снова отступает. Теперь ствол уже стоит жёстко и вертикально. Пеперль восторженными глазами наблюдает за происходящим и, увлекшись, делает такой скачок на коленях у Эрнстля, что его крепкий как кость хуй пару раз основательно и во всю длину прогуливается у неё в пизде. Ритм танца на сцене между тем становится всё неистовее, всё чувственнее. И чем более соблазнительно выставляет солистка свои острые груди и манящую пизду, тем сильнее мучится страстным желанием связанный молодой человек. Остальные участницы действа с каждым разом делают круги вокруг главных исполнителей всё уже и уже, тесня их таким образом друг к другу. Почти вплотную стоит теперь перед разгорячённым юношей столь же опьянённая сладострастием женщина. Ему удаётся немного отделиться от своего пыточного столба. Ближе придвигается теперь его хуй к стоящей непосредственно перед ним девушке, которая вдруг больше не видит выхода их создавшегося положения, отступать ей уже некуда, ибо остальные уже сомкнулись вокруг них тесным кольцом. Она оглядывается по сторонам в поисках спасительной лазейки, однако единственным способом избежать соприкосновения с обезумевшим от похоти мужчиной, было бы отскочить. Это она и пытается сделать. Девушка пружинит колени, высоко подпрыгивает и… В ту же секунду связанный молодой человек перехватывает её, и одним умелым приёмом, точно рыбу на крючок, ловит девушку на свой одеревеневший стержень, который он сразу же засаживает ей во всю глубину пизды. Такая ебля – истинная сенсация. Она производит фурор. Гости в зале встают со своих мест, чтобы только не упустить ни единой детали происходящего. Девушка, как наколотая на булавку бабочка, отчаянно сопротивляется. Связанный мужчина периодически приседает, одновременно прижимая свою партнёршу к стене из девушек. При этом он каждый раз ненамного вынимает хуй, чтобы в следующий момент вновь глубоко вогнать его в пизду. Мужчина – настоящий мастер жанра. Извивающаяся змеёй и отчаянно царапающаяся девушка сама больше не в силах совладать с собственной страстью. И тогда она вдруг сдаётся. После четвёртого или пятого изнуряющего удара она уже не в состоянии противиться его натиску. Она обвивает его шею руками и позволяет освободившемуся, наконец, от пут мужчине, нанизавшему её на свой хуй, спокойно носить себя по центру сцены. Пять остальных танцовщиц тем временем танцуют канкан, поднимая ноги едва ли не до самого лба и демонстрируя, таким образом, зияющие пизды. Однако никто из публики этими девушками особенно не интересуется. Только один-единственный пожилой господин, сидящий в самом первом ряду, разглядывает в театральный бинокль их широко развёрстые, откровенно демонстрируемые залу пизды и при этом бормочет:
– В моё время эти сладострастные складки были всё же посимпатичнее!
Танго закончилось, однако оркестр тут же без перерыва разразился на сей раз зажигательным чардашем. Пять девушек теперь тоже перемещаются на середину сцены и, опустившись на колени, окружают ебущуюся с непревзойдённой артистичностью пару. Солистка, цепко ухватившись за шею юноши, самостоятельно скользит вверх-вниз по его стволу, неизменно придерживаясь музыкального ритма. Великолепное зрелище – наблюдать красивую ебущуюся молодую пару. Теперь инжирный венок из пяти девушек тоже начинает принимать участие в происходящем. Одна широким языком лижет открытое взорам заднее отверстие ебущейся девушки, остальные четверо занимаются юношей. Первая тоже лижет ему сраку, вторая поигрывает языком вдоль его позвоночника, откровенно его щекоча, третья и четвёртая осторожно лижут каждая одну из его подколенных ямок. Мужчина начинает постанывать, музыка убыстряется и под конец становиться просто бешеной. Капельмейстер точно следует ритму движения ебущейся пары. И в этот момент мужчина неимоверным усилием разрывает свои оковы, его мускулистые руки сжимают девушку в железных объятиях. Испустив радостный крик победы, он последним ударом глубоко вонзает хуй в партнёршу, после чего они оба в изнеможении оседают на пятерых девушек, которые, образуя живой ковёр, расстилаются под ними на полу.
– Da capo, da capo, [5]– кричит публика, и Пеперль восторженно хлопает в ладоши, кричит «браво, браво» и разгоряченно скачет вверх и вниз на поршне Эрнстля до тех пор, пока тот с блаженным вздохом не изливает в неё всю свою энергию. Сейчас, когда зажигается свет, друзья видят, каким образом Эрнстль умудрился получить двойное удовольствие от представления.
– Ну и продувная же ты бестия, давненько я такого уже не видел, – отдавая приятелю должное, говорит граф Аристид.
Эрнстль с несколько виноватым видом прячет свою морковку в ширинку, в то время как Пеперль совершенно без всякого стеснения вытирает салфеткой оставшиеся на пизде капли спермы.
– Он меня замечательно выеб, – высказывается в защиту партнёра Пеперль.
А между тем оркестр снова начинает играть. В очередном куплете речь идёт о том, что-де была у хозяйки племянница, которая онанировала только при свете и при этом вошла в такой раж, что столкнула на пол синий стеклянный подсвечник…
Гости весело подтягивали.
– А я тоже знаю много красивых стихов про хозяйку постоялого двора, – вдруг с гордостью объявляет Пеперль. Эрнстль настоятельно просит её исполнить хоть некоторые из них, в то время как граф Аристид водружает Мали на стол и, перемежая своё увлекательное занятие глотком шампанского, всё снова и снова внюхивается в её безволосую пиздёнку, что доставляет девчонке подлинное счастье. Пеперль набирает побольше воздуху и начинает петь куплет про индуса, который тоже служил у хозяйки постоялого двора. Этот индус отличался тем, что ёб только самых маленьких детей…
– У него, похоже, был хороший вкус, – с похвалой отзывается господин за соседним столиком.
Пеперль бросает в его сторону полный строгой укоризны взгляд и не позволяет сбить себя с избранного пути. Она с вдохновенной непосредственностью допевает до конца историю про индуса, который-де, следуя строгим обычаям, даже в самый разгар удовольствия никогда не снимал с головы тюрбан…
– Браво, Пеперль, великолепно! – раздаются одобрительные голоса. – Спой ещё что-нибудь, давай!
Пеперль не заставляет долго себя упрашивать и тут же исполняет сюжет о том, как у хозяйки постоялого двора была лодочка, в которой она плавала по реке. Лёжа на спине, она одной рукой ублажала щёлку, а другой – ловила комаров…
Господа с соседних столиков давно уже подошли к компании Пеперль и тесной толпой сгрудились вокруг. Там девчонка уже двумя руками одновременно с увлечением играет своей пиздёнкой. Пеперль добродушно подставляет маленькую, но крепкую жопку с розовой дырочкой, намекая на то, что её можно было бы обслужить и там, и мужчинам вовсе не требуется повторное приглашение. Между тем Мали тоже не сидит без дела. Её узенькая ладошка роется в ширинке графа Аристида, и, в конце концов, Мали тоже добивается успеха, обнаружив там кое-что. Однако сколь бы скромными ни были запросы у такого ребёнка как она, обнаруженного для неё всё-таки слишком мало. Она с разочарованием взирает на крошечную сморщенную макаронину и беспомощно оглядывается по сторонам, не найдётся ли кого, кто помог бы ей утолить сексуальную жажду, вставив хоть что-то приличное в горящую пизду. Тогда один из мужчин проявляет жалость к обойдённой вниманием девочке и даёт ей в руку красивый тугой ствол. Вот так штуковина! Мали приходит в восторг. Она слегка сжимает хуй, затем наклоняется и начинает кончиком языка обрабатывать конвульсивно подрагивающий поршень. Теперь её больше не интересует происходящее вокруг, во рту у неё замечательный ствол, и она надеется, что тот со временем нанесёт визит и в её расселину удовольствий. Господа как раз дебатируют на тему того, в каком возрасте лучше всего выёбывать девочек, и большинство высказывается в пользу того, что девчушке, которую ты ебёшь, должно быть не больше десяти лет.
– Хочу заметить, что войти в пиздёнку при этом не так-то просто, – компетентно поясняет один из собеседников, к которому они обращаются Робби, – она в эти годы ещё слишком узка. Но пробовали ли вы, глубокоуважаемые братцы-гурманы, хоть раз отъебать такую десятилетнюю потаскушку в жопу? Срака в этом случае сперва расходится как резиновая, а потом сжимается вокруг ствола железным кольцом. Это такое блаженство, что пение ангелов в раю можно услышать. Естественно, сами потаскушки при этом самую малость плачут, но для меня нет удовольствия утончённее, чем вогнать жезл в жопу такой вот шалунье и наблюдать, как по щекам у неё от боли ручьём текут слёзы. Чем сильнее боль, которую испытывает малышка, тем сильнее стискивает она полужопия, и, следовательно, ощущение при движении ствола обостряется. Потому что подобное сжатие действует на головку как настоящий массаж. Да что там говорить, стоит мне только подумать об этом, как мой святой Иероним тут же встаёт по стойке смирно!
– Скажи мне, пожалуйста, – спрашивает граф Аристид, – а свою жёнушку ты тоже ебёшь в жопку?
Робби искренне возмущён подобным предположением:
– Как тебе только такое могло придти в голову! Такого рода вещи совершаются вне дома, супружеское ложе должно оставаться чистым. Я из своей жены не делаю бляди!
– Ты слышал такое, – шепчет один мужчина другому на заднем плане, – он из своей жены не делает бляди.
– Ну, тогда он дождётся, пока кто-нибудь другой сделает её блядью, – так же очень тихо отвечает ему тот, к кому он обратился.
– Да ему, впрочем, особо и ждать-то не надо, она уже блядь, да ещё какая. Она ведь со всем полком своего супруга ебётся, начиная от конюха и кончая капитаном.
Граф Аристид настолько глубоко погрузился в свои наблюдения и в беседу о ебле с детьми, что совершенно не заметил, как Мали тихонько выскользнула из-за стола и удалилась в обществе обладателя красивого ствола, который она только что лизала. В уповании на шикарную еблю и, разумеется, в ожидании соответствующего за это вознаграждения Мали следует через зал за стройным господином с короткими усиками. По пути она с интересом разглядывает остальных гостей, которые в большинстве своём заняты миловидными женщинами в полупрозрачных одеждах. В распоряжении каждого столика находится по даме. Львиная доля их ещё одета, хотя эти газовые накидки можно лишь с известной долей условности назвать платьями. Так, к примеру, у одной дамы грудь ещё задрапирована, тогда как другая приспустила верхнюю деталь туалета и подставила дерзко торчащий кверху пурпурный сосок сидящему рядом молодому человеку, который нежно его ласкает. В другом месте симпатичная толстушка в сиреневом, как епископская сутана, наряде высоко подобрала подол и таким широким циркулем раздвинула налитые, белые ляжки, что отчётливо видна тёмно-красная пизда, обрамлённая чёрными кудрям. Четверо господ за этим столиком с жадным вожделением наблюдают за тем, как указанная дама горячо и сладко ублажает сама себя, и время от времени то один из них, то другой в качестве смазки выливает ей на секель немного шампанского. Мали это зрелище увлекает, и она останавливается, чтобы посмотреть, чем же завершится происходящее. Однако её спутник, который, похоже, не в силах больше терпеть, поспешно утаскивает её за руку и исчезает с ней за красными бархатными портьерами, отделяющими от зала боковой кабинет.
В кабинете нет ничего, кроме громадного, обтянутого красной камчатой тканью дивана да ещё биде. Это биде производит исключительно сильное впечатление на Мали, которая принимает его за особенно изысканный комнатный унитаз. Сейчас она внимательно смотрит на своего спутника, и то, что она читает в его глазах, воспринимается ею с удовлетворением. Она точно знает, что этот красивый молодой человек будет её ебать. При мысли об этом её пиздёнка тотчас же начинает зудеть и чесаться. Мали без околичностей бросается навзничь на диван и приглашающим жестом раздвигает стройные детские ляжки.
– Что это значит, – спрашивает молодой человек, – ты чего так незатейливо разлеглась на диване?
– Потому что вдруг вы захотите меня ебать!
– Гм-м, ебать, но пока что…
– Вы, вероятно, хотите сначала меня полизать? – с услужливой предупредительностью интересуется девочка.
– Нет… нет…
Мали в замешательстве. Для чего же он тогда притащил её сюда, раз не хочет ни обычной ебли, ни ланета. Тут ей в голову внезапно приходит весьма малоприятная мысль.
– Может быть, вам хочется меня побить?
– Нет… нет…
– Тогда что?
Столь загадочные, по мнению Мали, взгляды её возбуждают, она почти бессознательно начинает нежно потирать обнажённый секель. Лицо мужчины заливается краской, он подходит ближе и усаживается подле Мали.
– Вот это правильно, поиграй пиздёнкой, – говорит он. – Ты должна щекотать себя, пока на тебя не накатит. Но одно я тебе скажу, спускать ты не должна ни в коем случае, пообещай мне.
– Это почему же я не должна спускать? – с недоумением спрашивает Мали и для успокоения глубоко запускает себе в дырочку средний палец. – Почему ж мне не спустить, когда я с таким удовольствием это делаю.
– Нет, дитя моё, спускать ты не должна, ты кончишь только тогда, когда в тебе будет мой хуй.
– Стало быть, вы всё же намерены меня выебать. – От его слов лицо Мали мгновенно веселеет и проясняется. – Но почему вы не делаете этого сразу, разве у меня не красивая, безволосая детская пиздёнка?
– Твоя детская пиздёнка меня не интересует, тем более, ты сама занимаешься онанизмом. – Его голос звучит очень странно, и Мали снова охватывает страх. – Ебать я тебя, разумеется, буду, однако совершенно в другую дыру, ха… ха… Я воткну тебе своё копьё в жопу и поимею тебя именно так, поняла?
– В жопу? – Мали садится, сводит ноги и собирается соскочить с дивана. – Нет, нет, я не хочу, чтобы меня ебли в жопу, потому что от этого больно. – И она поднимается на ноги.
– Да скажи мне, ты, глупая, хоть когда-нибудь пробовала?
Специалист по ебле малолеток разочарован.
– Нет, – признаётся Мали, – я это, конечно, ещё не пробовала, но я боюсь, что мне от этого будет больно.
– Значит, говоришь, больно будет, – с удовольствием повторяет за ней мужчина, – да, будет больно! Тебе и должно быть больно, я потому это и делаю, а ещё лучше, если такая девочка, как ты, оказывается в жопе девственницей. Ибо тебе следует иметь в виду, что в первый раз это намного больнее, это своего рода акт дефлорации, сраку сперва надо растянуть, а когда она больше не поддаётся, прорвать её. А для меня это равнозначно разрыву девственной плевы.
Мужчина всё сильнее возбуждается от собственных разговоров и, стращая стоящую перед ним девочку, ещё более жестокими и пугающими словами живописует то, что её ждёт впереди. Мали охватывает панический страх, ей хочется удрать отсюда, у неё напрочь пропала всякая охота ебаться. Она боязливо смотрит теперь в его возбуждённое страстью лицо, в его лихорадочно горящие глаза, она безумно напугана тем, что он намерен с ней делать, и хочет закричать. Но он, похоже, ожидал подобного разворота событий, потому что моментально хватает её одной рукой, а другой зажимает ей рот так крепко, что подавляет любой звук. От страха Мали теряет способность двигаться и говорить, он швыряет её на диван, и она остаётся лежать там, не шевелясь и не издавая ни звука.
– Если ты только крикнешь, я запорю тебя до смерти, – говорит он прямо ей в ухо, и она не решается теперь даже пикнуть. – Заодно хочу сказать тебе, что если ты издашь хоть один звук во время того, что сейчас произойдёт, с тобой случится то же самое, что и с твоими предшественницами, которые позволили себе кричать. Два-три удара, и их как не бывало, и ни одна душа о них не вспомнила и не побеспокоилась, их нашли уже трупами. И ещё одно я тебе скажу, если ты надеешься, что сможешь разыгрывать передо мной обморок, то я в таком случае возьму тебя за шкирку и вышвырну в прихожую к слугам, а их там двадцать четыре молодца. Девчонки, которые хотели воспользоваться этим трюком и за это вылетели потом в прихожую, после обработки хуями всех слуг этого ресторана, все до единой оказались в гробу.