– Гляди-ка, с чего это тебе вдруг приспичило? Раньше ты обзывала меня свиньёй, а сейчас дождаться не можешь, чтобы тебя кто-нибудь ухватил за щелочку, где ещё нет ни одного волосика.
– Но я ведь тогда не знала, как это бывает, – оправдывается Мали. – Ну, так ты возьмёшь меня с собой?
– По мне так иди!
Пеперль великодушна, и потом она надеется, что парни с пренебрежением отвергнут Мали и все кинутся крутиться вокруг неё. Однако она твёрдо решила, что не каждому из парней позволит хвататься за свою щелку, а лишь тем, которые ей придутся по вкусу. И стоило ей только подумать об этом, как ее пизда-скороспелка запылала, и ей снова припомнилось, как горячий язык Руди вылизывал её похотливый клитор.
– Любопытно было бы узнать, – говорит Мали, – что приятнее: ебаться или дрочить.
– Ну, для меня это пока слишком, – отвечает Пеперль. – Я смогу ответить тебе на это только годика через два – а, может, и на будущей неделе.
В эту секунду Пеперль приняла решение как можно скорее позволить кому-нибудь пробуравить её жгучую дырочку. Час, проведённый с умелым Руди, открыл перед её уже на всё готовой пизденкой небывалые возможности. Она вдруг понимает, какое множество изысканных удовольствий поджидает её опушённую каштановыми кудряшками пизду, и она, Пеперль, не может пренебречь ни одним из этих удовольствий. «Храбрая ты у меня, пизденочка, до чего же храбрая», – говорит она про себя и, нагнувшись, пытается расцеловать её. Однако это, к великому сожалению, невозможно. Тогда она становится перед зеркалом, левой рукой оттягивает вверх поросший нежными волосиками венерин бугорок, так что набухший секель высовывается наружу, и с нежной осторожностью несколько раз поглаживает его влажным пальцем. Однако Мали всё ещё не удовлетворена сведениями, полученными от Пеперль, она упорно продолжает допытываться, что лучше, дрочить пальчиком или ебаться. Вот в чём вопрос! Вольное толкование Шекспира! Она, так же как и Пеперль, решила как можно скорее найти ответ на этот вопрос самостоятельно.
– Знаешь, – говорит Пеперль, – между еблей и дрочкой наверняка должна быть какая-то разница. Пару недель тому назад я, например, пошла на чердак, где кухарка-чешка Пипанека, который сегодня съезжал с квартиры, развешивала бельё. Я должна была ей помочь. Так вот, поднимаясь по чердачной лестнице, я вдруг услышала, что Янка с кем-то разговаривает. Я остановилась и слышу, как она говорит: «Господи Иисусе, да ведь твой штемпель куда как лучше!». Потом раздался визг, и я подумала, что-то случилось. Я стала пробираться дальше очень тихо, на цыпочках, но, к сожалению, споткнулась о стойку и с грохотом полетела. И когда я, наконец, добралась до того угла, где находилась Янка, то уже ничего не увидела. Она стояла там с совершенно стеклянными глазами и в мятых юбках, а рядом с ней стоял почтальон и говорил: «Итак, госпожа Янка, я кладу вам письмо в ящик, вы за него уже расписались». И с этими словами удалился. Я, естественно, поняла, за какое такое письмо она расписалась, потому что он впопыхах забыл даже застегнуть ширинку. Так что наружу ещё выглядывал кусочек карандаша.
Пеперль смеётся, Мали с совершенным недоумением глядит на неё и спрашивает:
– Он что, карандаш в ширинку засунул?
Пеперль заливается ещё пуще:
– Послушай, Мали, какая же ты всё-таки дурочка! Я имею в виду, что наружу выглядывал его поршень, которым он расписывался у нее в пизде, не понимаешь, что ли?
Тут до Мали доходит, она тоже прыскает от смеха и всё никак не может остановиться.
А Пеперль между тем продолжает свой рассказ:
– Тогда я, естественно, сразу сказала Янке: «Вы позволяете себя ебать, фрейлейн Янка?» Но она резко оборвала меня, заявив, что я-де подглядываю, представляешь, прогнала с чердака и пригрозила, что расскажет моей тётке, какая я свинья. Она, естественно, ни словом не обмолвилась, потому что тётка в таком случае узнала бы, что Янка сношалась с почтальоном, а что знает моя тётка, об этом вскоре узнаёт вся улица. Однако я успела тогда увидеть, что ей это очень пришлось по вкусу, стало быть, ебля, дело, похоже, весьма приятное!.. Я, знаешь, прямо-таки обрадовалась, узнав такое про Янку, потому что за несколько дней до этого услышала, как дядя хотел продрать тётку, а та ему заявила: «Отвяжись, оставь меня в покое, старый хрен, мне и моей пизде – нам обеим ты совершенно не интересен!» Однако он продолжал настаивать на своём, и тогда тётка заехала ему подсвечником. Я тогда подумала было, что ебля – дело совершенно некрасивое и скверное, иначе тётка тоже хотела бы этого. Однако их ругань меня завела, и я ещё добрые полчаса, должно быть, играла со своей пиздой, поскольку никак не могла заснуть… Таким образом, – заключила Пеперль, – ебля, выходит, бывает и такая, и сякая. Для одного в этом удовольствие, а другому в ней нет никакого интереса. Я, во всяком случае, скоро узнаю, как обстоят дела.
– Мали, Мали, – доносится через окно с улицы бранчливый голос. – Блядское отродье, будь ты проклята, явишься ты, наконец, домой?
Мали в крайней спешке накидывает на себя платье и с обещанием вечером ровно в восемь быть в Верингер-парке, стрелой вылетает за дверь.
Пеперль остаётся стоять перед зеркалом, разглядывая себя. Из мерцающего зеленью стекла на неё смотрит худое, дерзкое лицо девчонки из предместья с лучистыми чёрными глазами, вздёрнутым носиком и широким чувственным ртом, меж губ которого белеет ряд здоровых и крепких зубов. Она проводит ладонью по пышным каштановым волосам, оглаживает мягко уходящие книзу плечи, маленькие, острые грудки, стройные бёдра и тонкие ноги.
– Красивая я, – говорит она своему отражению в зеркале, – и я стану поблядушкой, как сказал Руди. А почему бы и нет, я совершенно не против, чтобы мою пизденку обрабатывали как следует, почему бы мне действительно не стать поблядушкой? Каждый день иметь хуй в пизде – не самое худшее. Денег у меня тоже будет достаточно, потому что пизденка у меня ничего не боится, храбрая, прекрасная пизденка!
И Пеперль ещё раз с раздвинутыми ногами бросается на постель и влажным указательным пальцем начинает со знанием дела ублажать похотливый секель.
Пеперль и Мали неторопливо плетутся по Гюртелю, у них ещё полчаса до начала уроков. Под мышкой у них зажаты учебники, а платья обтягивают их до того туго, что у обеих соски дерзко проглядывают сквозь ткань. Они усердно следят за взглядами попадающихся навстречу мужчин, смотрят ли те на их груди или нет. Мали после той истории с Руди точно подменили, на уме у неё теперь только одно. Она превратилась в похотливую стерву, у которой нет другой темы для разговора, кроме собственной пизденки и того, как часто она отныне ублажает свой секель. Пеперль довольно рассеянно слушает её болтовню, глаза у нее так и зыркают вдоль улицы и довольно разгораются, как только в поле зрения оказывается парикмахер Кукило, стоящий у входа в своё заведение. Он ей безумно нравится, и она давно про себя решила, что именно он и никто другой лишит её девственности. Это симпатичный молодой мужчина лет тридцати, ладно скроенный и крепко сбитый, с маленькими чёрными усиками над верхней губой. Особенно Пеперль в нём нравится то, как красиво лежат его завитые тёмные волосы. У неё непреодолимое желание растеребить и взъерошить эту аккуратную причёску-укладку, а недавно ей даже приснилось, что Кукило надрочивает своими кудрями ее вечно жаждущую пизденку. Этот сон был настолько правдоподобным, что она проснулась и полчаса мастурбировала, пока не довела себя до изнурения и не уснула снова.
Теперь она каждый день по дороге в школу проходит мимо его заведения, бросает на молодого парикмахера мечтательные взгляды, и тот, естественно, замечает их и польщено подтягивается. В глубине души эти двое уже давно вместе, они только с нетерпением ждут удобного случая. Прежде чем завернуть за угол, Пеперль ещё раз оборачивается и улыбается парикмахеру, провожающему её взглядом. После этого она заходит в школьные ворота.
Уроки в школе тянутся нудно. Пеперль почти не слушает. Она погружена в грёзы, рука опущена в карман платья. Внешне это выглядит совсем безобидно, ибо никому в голову не приходит, что в кармане есть дырка, через которую Пеперль просовывает палец и время от времени надрочивает пизденку. Девчонка размышляет о том, что пизда у неё теперь уже густо поросла волосами и понравится ли парикмахеру столь густая мохнатка. Во всяком случае, Пеперль считает, что кучерявая пизда выглядит более импозантно, нежели голая. Волосатые руки у парикмахера изящно наманикюрены, а губы у него красивые и алые. Пеперль страстно хочется добраться до этих губ. После вечера в Верингер-парке она знает, как сладостны поцелуи.
Вечер, в общем и целом, обернулся полным разочарованием. Руди вёл себя нагло и хвалился тем, что видел её пизду, но остальные как-то конфузились, и, таким образом, ничего так и не произошло, хотя Пеперль была готова на всё.
На обратном пути, однако, события приняли приятный оборот. Один из парней проводил Пеперль до дому и в подворотне обнял, поцеловал, сунув при этом ей в рот кончик своего языка. Он даже задрал ей платье и очень нежно погладил по пизденке. У Пеперль от возбуждения подкосились колени. Она тесно прижалась к парню и решительно ухватилась было за ширинку. Однако в этот момент, к сожалению, появились жильцы, и парочке пришлось расстаться. С тех пор Пеперль знает, что значит целоваться по-настоящему и возбуждаться от того, что палец мужчины в это время касается твоей пизды.
Последним уроком была физкультура. Погружённая в свои мысли, Пеперль плетётся за хихикающими девчонками в спортзал. Вдруг она сразу очнулась.
Сегодня занятие ведёт преподаватель-мужчина, потому что девушка, обычно проводившая эти занятия, заболела. Пеперль с любопытство разглядывает учителя. Он ей не нравится, однако он мужчина, а до мужчин Пеперль теперь всегда охоча. И хотя он ещё достаточно молод, однако, цвет лица у него бледный и нездоровый, а вид смущенный. Глаза у него тусклые, безразличные, они вяло обозревают девочек. Когда он замечает Пеперль, взгляд его становится несколько оживлённее. Он пристально смотрит на её острую грудь, вызывающе торчащую под одеждой, затем делает ей знак рукой.
– Как тебя зовут?
– Жозефина Мутценбахер.
– Хорошо, Мутценбахер, покажи мне, что ты умеешь! – Он показывает на шесты, которые, словно рощица с опавшими листьями, примыкают к одной из стен спортивного зала. – Поднимайся!
Пеперль улыбается ему так, что учитель слегка краснеет.
– Простите, господин учитель, по двум шестам или по одному?
– По двум обеими руками попеременно, – говорит он.
Пеперль упругим шагом подходит к шестам, делает захват и начинает подтягиваться. Её стройные ноги сцеплены и слаженно двигаются. Ей достаточно нескольких перехватов – и она наверху. Учитель стоит непосредственно под шестами и глядит вверх. Пеперль с блаженством думает о том, что на ней нет штанишек, она разводит ноги в стороны, предоставляя возможность смотрящему снизу лицезреть её покрытую нежными волосиками розоватую пизденку. По лбу учителя пробегает волна красного пламени, он крепко сжимает губы. Пеперль медленно соскальзывает вниз и вдруг, тихо вскрикнув, падает. Учитель раскидывает руки, чтобы поймать её, а Пеперль рада, что её колени приземляются прямо на хуй учителя. Она крепко прижимается к учителю и чувствует, как его палка распрямляется, становясь большой и твёрдой.
– Ты не ушиблась? – озабоченно спрашивает учитель.
Пеперль глядит на него, улыбается и говорит:
– Да, я немного ударилась коленом!
Учитель краснеет ещё гуще, а потом строго произносит:
– Сядь пока на стул, а после урока останься, тебе необходимо больше упражняться и дополнительно заниматься гимнастикой.
Одноклассницы злорадно хихикают, но Пеперль не обращает на это внимания. Она в возбуждении, она надеется получить от дополнительных занятий маленькое удовольствие для своей дырочки. Без особого интереса она наблюдает за девчонками, которые одна за другой карабкаются по шестам. Учитель по-прежнему занимает свой пост под шестами, однако по нему видно, что он разочарован. Поскольку, как выясняется, все девочки в классе, кроме Пеперль, носят штанишки. Пеперль знает об этом факте, и потому её совершенно не беспокоит, что учитель опять и опять, задирая голову, смотрит вверх. Всё снова и снова взгляд учителя обращается к Пеперль, которая с видимым безучастием сидит в кресле, сунув одну из рук в карман платья, и время от времени пальцем выдаёт пизденке аванс в счет предстоящих наслаждений.
Пронзительно звенит школьный колокольчик, девочки торопливо хватают свои вещи и уносятся прочь, не забыв на прощание бросить злорадный взгляд на Пеперль, которой сейчас, по их мнению, предстоят в наказание дополнительные занятия по физкультуре.
Они остаются одни в большом спортивном зале, Пеперль и молодой учитель. Сквозь высокие окна светит полуденное солнце и бросает лучи на каштановые волосы Пеперль. Учитель медленно подходит ближе, останавливается перед улыбающейся девочкой и как-то странно на неё смотрит.
– Так, – говорит он, и Пеперль с готовностью немного раздвигает стройные ноги в надежде, что он сейчас ухватит её за пизду. Но молодой человек не делает ничего даже отдалённо похожего на подобный жест, потому что не догадывается, что Пеперль насквозь видит его намерения, а только строго говорит: – Ну давай, взбирайся по шестам, у меня нет никакой охоты долго торчать здесь.
«Хорошо, – думает про себя Пеперль, – меня это тоже устраивает».
Подойдя к шестам, она делает несколько захватов, но потом вяло повисает.
– Простите, господин учитель, дальше я не могу, – говорит она, глядя ему прямо в лицо. Её глаза с жадным нетерпением направлены на него.
– Я тебе немного помогу. – С этими словами он обхватывает её колено и чуточку приподнимает вверх. Она снова крепко прижимается к нему и чувствует его нос прямо на своей пизденке. Это настолько возбуждает её, что она расслабляет захват на одном из шестов и невольно ударяется затылком о кирпичную стену. Пеперль на мгновение теряет сознание, учитель очень напуган.
Увидев её закрытые глаза, он растерянно восклицает:
– Ради бога, только не падай в обморок!
– Нет, – отвечает Пеперль, – нет, я не упаду в обморок… нет…
При этом, однако, думает, что учитель буквально подсказал ей, как действовать, и она с глубоким вздохом оседает навзничь. «Посмотрим теперь, что произойдёт дальше», – вертится у нее в голове. Откидываясь на спину, она предусмотрительно слегка подтягивает к животу подол юбки. Теперь Пеперль ощущает, что пизда у неё оголилась, и держит глаза плотно закрытыми. «Сейчас он смотрит на мою пизденку», – взволнованно думает она и словно в забытьи широко раздвигает ноги.
Молодой учитель становится перед девочкой на колени, он в испуге. Он озабоченно гладит её по лбу, пристально глядит на её закрытые глаза. Затем вдруг переводит взгляд на раздвинутые ноги, между которыми в зарослях нежно-каштановых волос мерцает розовая расселина. Он, учитель, в крайне затруднительном положении, он не знает, как ему поступить. Собственно говоря, он должен оказать помощь находящейся без сознания школьнице, но эта сладкая девичья пизденочка, лежащая прямо перед его глазами, точно магнитом притягивает его.
«Ах, да что там, надо думать, ничего страшного, я сейчас обращусь за помощью, но прежде я, как следует, рассмотрю пизденку, ибо мне не стоит пренебрегать столь удобным случаем, такоенаверняка повторится не скоро».
Тихонько-тихонько раздвигает он девочке ноги, широко раздвигает, и от возбуждения даже не замечает, что не встречает совершенно никакого сопротивления. И вот его жадному взору во всей наготе открывается самая красивая раковинка, какую он когда-либо видел, юная и сочная, с припухлыми срамными губками и повлажневшим секелем.
«Только разок коснуться и погладить её», – думает он, и его рука тут же с ласковой осторожностью опускается на пизду.
– Ах, – вырывается вздох у лежащей в обмороке девочки, волна дрожи пробегает по её стройному телу, однако Пеперль не приходит в себя, крепко, можно даже сказать, судорожно продолжая сжимать глаза. Рука учителя дотрагивается теперь энергичнее, он внимательно смотрит на девочку и тут замечает, как веки у неё начинают подрагивать, а линия рта принимает сладострастное выражение.
«Вот оно что, – приободрившись, думает он, – маленькая стерва совсем не в обмороке! Да ведь она просто со мной забавляется!»
Тогда он отбрасывает всякое стеснение и несколько глубже вводит палец в подставленную ему девичью пизду. Пеперль постанывает, однако продолжает разыгрывать беспамятство. Её тело извивается под натиском умелого пальца учителя. Внезапно она ощущает прикосновение языка к своей вечно ненасытной расселине. Она высоко выгибает живот, чтобы облегчить учителю доступ к сокровищнице, тихонько постанывает и ворочается, но при этом с томительной страстью думает о его большом и упругом хере, который хотела бы почувствовать в себе. Она ощущает еще один могучий натиск языком, потом учитель внезапно останавливается.
– Не надо, – шепчет упавшая в обморок, – не останавливайтесь!
– Сейчас, сейчас! – Учитель в два шага подскакивает к двери, запирает её на ключ, возвращается обратно, возбуждённо сопя, и Пеперль видит, как он извлекает из брюк свой большой толстый хер и подносит его к её полудевственной пизденке.
«Ах, – думает Пеперль, – наконец кто-то меня отсношает».
Она совершенно затихает, а молодой человек предпринимает попытку ввернуть в узенькую щелочку свою исполинскую дубину. Сперва ощущение этого ей приятно, Пеперль настолько возбуждена, что готова, кажется, терпеливо снести все испытания. Но потом, когда он пристраивается по-настоящему и уже собирается проникнуть в заветный грот, её пронзает такая неимоверная боль, что она подаётся назад и кричит:
– Нет, нет… нет, я этого не вынесу.
Её ладонь безуспешно пытается оградить дырочку от вторжения. Мужчина грубо отталкивает её руку и пытается насильно пробить себе вход. Однако она не успокаивается, происходящее доставляет ей жуткую боль. Этот гигантский хуй, вероятно, был бы способен без остатка заполнить даже какую-нибудь старую ёбаную-переёбанную блядищу, однако необъезженная расселина Пеперль не в состоянии вместить объём этого поршня.
– Погоди, – тяжело сопит молодой человек, он, похоже, совершенно потерял голову. – Я ещё войду, мне только нужно для начала растянуть эту узкую щелку пальцем, а потом тебе уже будет совсем не больно.
Он довольно грубо хватает девочку, поднимает её и укладывает на кожаный гимнастический козел. В таком положении она почти не в состоянии двигаться, постоянно рискуя свалиться на пол. Он широко раздвигает её ноги, и сейчас она беззащитна, отдана натиску обезумевшего и похотливого любовного стержня учителя. В ней нарастает страх, однако неодолимое желание узнать, что же за этим последует, всё же берёт в ней верх.
– Последний раз, пожалуйста, господин учитель, не делайте мне больно, – но она уже не может сомкнуть ноги. Учитель, к этому моменту утративший всякое внешнее достоинство, чьи взъерошенные волосы прядями свисают ему на лицо, в ответ лишь смачивает мизинец и начинает пробуравливать им возбуждённую дырочку. Сначала всё идёт довольно легко, ибо Пеперль и сама это когда-то пробовала, проторив отчасти туда дорогу. Но потом, когда учитель, видимо, совсем потерявший контроль над собой, пытается проделать то же самое указательным пальцем, тело Пеперль пронизывает острая боль, и она вырывается из грубых рук, которые причиняют ей такие ужасные страдания.
– Угомонись сейчас же!
Учитель приходит в ярость и сжимает девочку в железных объятиях. Потом проводит стремительную атаку. И вот его толстый палец уже по самый корень вогнан в пизденку.
– Ой… ой… ой-ой-ой… – кричит Пеперль, у неё пропадают почти все приятные ощущения, и она готова сейчас действительно упасть в обморок, но когда учитель извлекает палец, с губ её срывается возглас разочарования.
– Ну, вот видишь! – Учитель с удовлетворением показывает ей окровавленный палец. – Кровь девственницы, – говорит он и с большим наслаждением облизывает палец. – Это вкуснее шампанского, от которого только быстро пьянеешь.
С этими словами он склоняется вниз и начинает языком зализывать ужасно саднящую пизду, снимая подобным образом всякую боль, и Пеперль сейчас лишь сладострастно постанывает, когда язык учителя проникает глубоко внутрь. Она совершенно не соображает, в каком именно месте сейчас язык. Он то скользит вверх по клитору, то спускается вдоль складок влагалища и снова проникает глубоко в щелку. Пеперль вне себя. Она ничего не видит и не слышит, весь спортивный зал кружится перед её глазами, гимнастические шесты превращаются в огромные, подмигивающие хуи. И внезапно она ощущает на своей дырочке что-то большое, толстое и тёплое, она ещё шире раздвигает ноги, и затем её пронзает сильнейшая, ужасная, почти непереносимая боль. Она инстинктивно подаётся назад, дергается из стороны в сторону, пытаясь спастись от этой боли. Ей кажется, что настал её смертный час, что сейчас учитель насквозь проткнёт своим долотом её живое тело, и тут боль вдруг ослабевает, а по ляжкам девчонки течёт что-то горячее.
– О боже, – стонет учитель, – это длилось так долго и на меня накатило так быстро, что я даже не сумел толком продрать тебя как следует, – сетует учитель и добавляет: – В настоящий момент ты ещё слишком молоденькая, пока ты ещё ебаться не в состоянии!
Это задевает Пеперль за живое.
– А вот и могу, – говорит она, мужественно пересиливая боль, – это хуй у вас, простите, чересчур уж велик!
– Да нет, хуй у меня самый правильный, но твоя сладкая пизденочка ещё слишком узка.
Носовым платком он обтирает ляжки Пеперль, обильно залитые семенем, затем разворачивает девчонку, раскрывает её всё ещё судорожно сжатые ноги и заодно вычищает языком чуть кровоточащую пизденку.
– Я, конечно, лишил тебя девственности, но, к сожалению, только пальцем, а это всего лишь полдела и можно считать, что почти ничего не произошло. Должен признаться, что у тебя такая сладенькая пизденочка, так бы и засадил тебе крепким ударом, так бы и разорвал тебя! Да, при виде такой красивой дырочки, не долго и рассудка лишиться!
– Она и вправду красивая? – спрашивает польщённая Пеперль, и хотя ей сейчас вовсе не до смеха, пытается через силу улыбнуться учителю. Учителя охватывает воодушевление.
– Я вообще ничего совершеннее в жизни не видел, об этой пизде когда-нибудь заговорит вся Вена.
– Вполне может быть, – с гордостью соглашается Пеперль, – я когда-нибудь стану настоящей блядью, господин учитель!
– Ты не станешь блядью, – заявляет учитель.
– Нет, я всё же стану ею, – убеждённо возражает девочка.
– Не станешь, говорю тебе, потому что ты уже настоящая блядь. Ты сладкая поблядушечка. Скажи мне, скольких мужчин ты уже подпускала к этой восхитительной пиздёнке? Ну-ка, признавайся!
– Да уж, было несколько, – дерзко заявляет Пеперль в ответ.
– И что же они делали?
– Играли пальцем, а также лизали меня.
Это возбуждает учителя, а Пеперль насмешливо глядит на него.
– И какое же место они лизали тебе?
Пеперль вдруг становится неловко произнести при учителе слово «пизда», поэтому она изворачивается:
– Ну, вон эту мою штучку!
Однако учитель теперь страстно желает услышать из уст юной девочки именно это самое слово и потому продолжает настаивать:
– Ты мне всё же прямо скажи!
– Не надо, господин учитель, я вас стесняюсь.
– Ну-ну, давай, скажи же мне.
– Нет, пожалуйста, я стесняюсь.
Она как бы в смущении закрывает глаза ладонями, однако продолжает и дальше лежать с широко раздвинутыми ногами. Молодой человек заводится не на шутку, он непременно желает услышать от неё то самое слово и просит:
– Да скажи же, наконец!
– Нет, не скажу!
– Если ты повторишь за мной то, что произнесу я, то получишь от меня шиллинг.
Целый шиллинг! Пеперль в восторге. Чего только не накупишь на шиллинг! Для неё это целое состояние, обретаемое впервые, и поэтому она тотчас же объявляет о своём согласии.
– Что я должна повторить?
– Скажи с выражением: «Я поблядушка. Мужчины вылизывали мне сладкую, красивую пизду и пальцами играли моим секелем до тех пор, пока на меня не накатывало».
Помня о шиллинге, Пеперль, естественно, тут же послушно всё повторяет. Учитель приходит в восторг, а Пеперль теперь уже деловым тоном заявляет:
– Пожалуйста, господин учитель, давайте мне шиллинг.
Мужчина, смеясь, протягивает ей монету, и Пеперль говорит:
– Пожалуйста, господин учитель, если вы дадите мне ещё один шиллинг, я вам ещё что-нибудь скажу.
– Ладно, посмотрим. Итак, начинай.
– Я не только давала мужчинам вылизывать мне пизду, но и брала в рот красивые крепкие хуи и посасывала их до тех пор, пока мне за щеку не брызгала сперма!
Молодой человек густо краснеет и вдохновенно вручает Пеперль второй шиллинг.
– А не хотела бы ты, – хрипло говорит он, – и мой хуй тоже взять в рот и обработать своими вишнёвыми губками, пока и с моим хуем не произойдёт то же самое, пока он не брызнет?
Теперь Пеперль чувствует себя в своей стихии.
– Почему бы и нет, но что я получу за это?
– Ты действительно законченная блядь! – восхищён и одновременно возмущён учитель. – Я ведь сейчас дал тебе уже два шиллинга, за эти деньги ты вполне могла бы довести мой хуй до излияния!
– Но я ведь тогда не знала, как это бывает, – оправдывается Мали. – Ну, так ты возьмёшь меня с собой?
– По мне так иди!
Пеперль великодушна, и потом она надеется, что парни с пренебрежением отвергнут Мали и все кинутся крутиться вокруг неё. Однако она твёрдо решила, что не каждому из парней позволит хвататься за свою щелку, а лишь тем, которые ей придутся по вкусу. И стоило ей только подумать об этом, как ее пизда-скороспелка запылала, и ей снова припомнилось, как горячий язык Руди вылизывал её похотливый клитор.
– Любопытно было бы узнать, – говорит Мали, – что приятнее: ебаться или дрочить.
– Ну, для меня это пока слишком, – отвечает Пеперль. – Я смогу ответить тебе на это только годика через два – а, может, и на будущей неделе.
В эту секунду Пеперль приняла решение как можно скорее позволить кому-нибудь пробуравить её жгучую дырочку. Час, проведённый с умелым Руди, открыл перед её уже на всё готовой пизденкой небывалые возможности. Она вдруг понимает, какое множество изысканных удовольствий поджидает её опушённую каштановыми кудряшками пизду, и она, Пеперль, не может пренебречь ни одним из этих удовольствий. «Храбрая ты у меня, пизденочка, до чего же храбрая», – говорит она про себя и, нагнувшись, пытается расцеловать её. Однако это, к великому сожалению, невозможно. Тогда она становится перед зеркалом, левой рукой оттягивает вверх поросший нежными волосиками венерин бугорок, так что набухший секель высовывается наружу, и с нежной осторожностью несколько раз поглаживает его влажным пальцем. Однако Мали всё ещё не удовлетворена сведениями, полученными от Пеперль, она упорно продолжает допытываться, что лучше, дрочить пальчиком или ебаться. Вот в чём вопрос! Вольное толкование Шекспира! Она, так же как и Пеперль, решила как можно скорее найти ответ на этот вопрос самостоятельно.
– Знаешь, – говорит Пеперль, – между еблей и дрочкой наверняка должна быть какая-то разница. Пару недель тому назад я, например, пошла на чердак, где кухарка-чешка Пипанека, который сегодня съезжал с квартиры, развешивала бельё. Я должна была ей помочь. Так вот, поднимаясь по чердачной лестнице, я вдруг услышала, что Янка с кем-то разговаривает. Я остановилась и слышу, как она говорит: «Господи Иисусе, да ведь твой штемпель куда как лучше!». Потом раздался визг, и я подумала, что-то случилось. Я стала пробираться дальше очень тихо, на цыпочках, но, к сожалению, споткнулась о стойку и с грохотом полетела. И когда я, наконец, добралась до того угла, где находилась Янка, то уже ничего не увидела. Она стояла там с совершенно стеклянными глазами и в мятых юбках, а рядом с ней стоял почтальон и говорил: «Итак, госпожа Янка, я кладу вам письмо в ящик, вы за него уже расписались». И с этими словами удалился. Я, естественно, поняла, за какое такое письмо она расписалась, потому что он впопыхах забыл даже застегнуть ширинку. Так что наружу ещё выглядывал кусочек карандаша.
Пеперль смеётся, Мали с совершенным недоумением глядит на неё и спрашивает:
– Он что, карандаш в ширинку засунул?
Пеперль заливается ещё пуще:
– Послушай, Мали, какая же ты всё-таки дурочка! Я имею в виду, что наружу выглядывал его поршень, которым он расписывался у нее в пизде, не понимаешь, что ли?
Тут до Мали доходит, она тоже прыскает от смеха и всё никак не может остановиться.
А Пеперль между тем продолжает свой рассказ:
– Тогда я, естественно, сразу сказала Янке: «Вы позволяете себя ебать, фрейлейн Янка?» Но она резко оборвала меня, заявив, что я-де подглядываю, представляешь, прогнала с чердака и пригрозила, что расскажет моей тётке, какая я свинья. Она, естественно, ни словом не обмолвилась, потому что тётка в таком случае узнала бы, что Янка сношалась с почтальоном, а что знает моя тётка, об этом вскоре узнаёт вся улица. Однако я успела тогда увидеть, что ей это очень пришлось по вкусу, стало быть, ебля, дело, похоже, весьма приятное!.. Я, знаешь, прямо-таки обрадовалась, узнав такое про Янку, потому что за несколько дней до этого услышала, как дядя хотел продрать тётку, а та ему заявила: «Отвяжись, оставь меня в покое, старый хрен, мне и моей пизде – нам обеим ты совершенно не интересен!» Однако он продолжал настаивать на своём, и тогда тётка заехала ему подсвечником. Я тогда подумала было, что ебля – дело совершенно некрасивое и скверное, иначе тётка тоже хотела бы этого. Однако их ругань меня завела, и я ещё добрые полчаса, должно быть, играла со своей пиздой, поскольку никак не могла заснуть… Таким образом, – заключила Пеперль, – ебля, выходит, бывает и такая, и сякая. Для одного в этом удовольствие, а другому в ней нет никакого интереса. Я, во всяком случае, скоро узнаю, как обстоят дела.
– Мали, Мали, – доносится через окно с улицы бранчливый голос. – Блядское отродье, будь ты проклята, явишься ты, наконец, домой?
Мали в крайней спешке накидывает на себя платье и с обещанием вечером ровно в восемь быть в Верингер-парке, стрелой вылетает за дверь.
Пеперль остаётся стоять перед зеркалом, разглядывая себя. Из мерцающего зеленью стекла на неё смотрит худое, дерзкое лицо девчонки из предместья с лучистыми чёрными глазами, вздёрнутым носиком и широким чувственным ртом, меж губ которого белеет ряд здоровых и крепких зубов. Она проводит ладонью по пышным каштановым волосам, оглаживает мягко уходящие книзу плечи, маленькие, острые грудки, стройные бёдра и тонкие ноги.
– Красивая я, – говорит она своему отражению в зеркале, – и я стану поблядушкой, как сказал Руди. А почему бы и нет, я совершенно не против, чтобы мою пизденку обрабатывали как следует, почему бы мне действительно не стать поблядушкой? Каждый день иметь хуй в пизде – не самое худшее. Денег у меня тоже будет достаточно, потому что пизденка у меня ничего не боится, храбрая, прекрасная пизденка!
И Пеперль ещё раз с раздвинутыми ногами бросается на постель и влажным указательным пальцем начинает со знанием дела ублажать похотливый секель.
Пеперль и Мали неторопливо плетутся по Гюртелю, у них ещё полчаса до начала уроков. Под мышкой у них зажаты учебники, а платья обтягивают их до того туго, что у обеих соски дерзко проглядывают сквозь ткань. Они усердно следят за взглядами попадающихся навстречу мужчин, смотрят ли те на их груди или нет. Мали после той истории с Руди точно подменили, на уме у неё теперь только одно. Она превратилась в похотливую стерву, у которой нет другой темы для разговора, кроме собственной пизденки и того, как часто она отныне ублажает свой секель. Пеперль довольно рассеянно слушает её болтовню, глаза у нее так и зыркают вдоль улицы и довольно разгораются, как только в поле зрения оказывается парикмахер Кукило, стоящий у входа в своё заведение. Он ей безумно нравится, и она давно про себя решила, что именно он и никто другой лишит её девственности. Это симпатичный молодой мужчина лет тридцати, ладно скроенный и крепко сбитый, с маленькими чёрными усиками над верхней губой. Особенно Пеперль в нём нравится то, как красиво лежат его завитые тёмные волосы. У неё непреодолимое желание растеребить и взъерошить эту аккуратную причёску-укладку, а недавно ей даже приснилось, что Кукило надрочивает своими кудрями ее вечно жаждущую пизденку. Этот сон был настолько правдоподобным, что она проснулась и полчаса мастурбировала, пока не довела себя до изнурения и не уснула снова.
Теперь она каждый день по дороге в школу проходит мимо его заведения, бросает на молодого парикмахера мечтательные взгляды, и тот, естественно, замечает их и польщено подтягивается. В глубине души эти двое уже давно вместе, они только с нетерпением ждут удобного случая. Прежде чем завернуть за угол, Пеперль ещё раз оборачивается и улыбается парикмахеру, провожающему её взглядом. После этого она заходит в школьные ворота.
Уроки в школе тянутся нудно. Пеперль почти не слушает. Она погружена в грёзы, рука опущена в карман платья. Внешне это выглядит совсем безобидно, ибо никому в голову не приходит, что в кармане есть дырка, через которую Пеперль просовывает палец и время от времени надрочивает пизденку. Девчонка размышляет о том, что пизда у неё теперь уже густо поросла волосами и понравится ли парикмахеру столь густая мохнатка. Во всяком случае, Пеперль считает, что кучерявая пизда выглядит более импозантно, нежели голая. Волосатые руки у парикмахера изящно наманикюрены, а губы у него красивые и алые. Пеперль страстно хочется добраться до этих губ. После вечера в Верингер-парке она знает, как сладостны поцелуи.
Вечер, в общем и целом, обернулся полным разочарованием. Руди вёл себя нагло и хвалился тем, что видел её пизду, но остальные как-то конфузились, и, таким образом, ничего так и не произошло, хотя Пеперль была готова на всё.
На обратном пути, однако, события приняли приятный оборот. Один из парней проводил Пеперль до дому и в подворотне обнял, поцеловал, сунув при этом ей в рот кончик своего языка. Он даже задрал ей платье и очень нежно погладил по пизденке. У Пеперль от возбуждения подкосились колени. Она тесно прижалась к парню и решительно ухватилась было за ширинку. Однако в этот момент, к сожалению, появились жильцы, и парочке пришлось расстаться. С тех пор Пеперль знает, что значит целоваться по-настоящему и возбуждаться от того, что палец мужчины в это время касается твоей пизды.
Последним уроком была физкультура. Погружённая в свои мысли, Пеперль плетётся за хихикающими девчонками в спортзал. Вдруг она сразу очнулась.
Сегодня занятие ведёт преподаватель-мужчина, потому что девушка, обычно проводившая эти занятия, заболела. Пеперль с любопытство разглядывает учителя. Он ей не нравится, однако он мужчина, а до мужчин Пеперль теперь всегда охоча. И хотя он ещё достаточно молод, однако, цвет лица у него бледный и нездоровый, а вид смущенный. Глаза у него тусклые, безразличные, они вяло обозревают девочек. Когда он замечает Пеперль, взгляд его становится несколько оживлённее. Он пристально смотрит на её острую грудь, вызывающе торчащую под одеждой, затем делает ей знак рукой.
– Как тебя зовут?
– Жозефина Мутценбахер.
– Хорошо, Мутценбахер, покажи мне, что ты умеешь! – Он показывает на шесты, которые, словно рощица с опавшими листьями, примыкают к одной из стен спортивного зала. – Поднимайся!
Пеперль улыбается ему так, что учитель слегка краснеет.
– Простите, господин учитель, по двум шестам или по одному?
– По двум обеими руками попеременно, – говорит он.
Пеперль упругим шагом подходит к шестам, делает захват и начинает подтягиваться. Её стройные ноги сцеплены и слаженно двигаются. Ей достаточно нескольких перехватов – и она наверху. Учитель стоит непосредственно под шестами и глядит вверх. Пеперль с блаженством думает о том, что на ней нет штанишек, она разводит ноги в стороны, предоставляя возможность смотрящему снизу лицезреть её покрытую нежными волосиками розоватую пизденку. По лбу учителя пробегает волна красного пламени, он крепко сжимает губы. Пеперль медленно соскальзывает вниз и вдруг, тихо вскрикнув, падает. Учитель раскидывает руки, чтобы поймать её, а Пеперль рада, что её колени приземляются прямо на хуй учителя. Она крепко прижимается к учителю и чувствует, как его палка распрямляется, становясь большой и твёрдой.
– Ты не ушиблась? – озабоченно спрашивает учитель.
Пеперль глядит на него, улыбается и говорит:
– Да, я немного ударилась коленом!
Учитель краснеет ещё гуще, а потом строго произносит:
– Сядь пока на стул, а после урока останься, тебе необходимо больше упражняться и дополнительно заниматься гимнастикой.
Одноклассницы злорадно хихикают, но Пеперль не обращает на это внимания. Она в возбуждении, она надеется получить от дополнительных занятий маленькое удовольствие для своей дырочки. Без особого интереса она наблюдает за девчонками, которые одна за другой карабкаются по шестам. Учитель по-прежнему занимает свой пост под шестами, однако по нему видно, что он разочарован. Поскольку, как выясняется, все девочки в классе, кроме Пеперль, носят штанишки. Пеперль знает об этом факте, и потому её совершенно не беспокоит, что учитель опять и опять, задирая голову, смотрит вверх. Всё снова и снова взгляд учителя обращается к Пеперль, которая с видимым безучастием сидит в кресле, сунув одну из рук в карман платья, и время от времени пальцем выдаёт пизденке аванс в счет предстоящих наслаждений.
Пронзительно звенит школьный колокольчик, девочки торопливо хватают свои вещи и уносятся прочь, не забыв на прощание бросить злорадный взгляд на Пеперль, которой сейчас, по их мнению, предстоят в наказание дополнительные занятия по физкультуре.
Они остаются одни в большом спортивном зале, Пеперль и молодой учитель. Сквозь высокие окна светит полуденное солнце и бросает лучи на каштановые волосы Пеперль. Учитель медленно подходит ближе, останавливается перед улыбающейся девочкой и как-то странно на неё смотрит.
– Так, – говорит он, и Пеперль с готовностью немного раздвигает стройные ноги в надежде, что он сейчас ухватит её за пизду. Но молодой человек не делает ничего даже отдалённо похожего на подобный жест, потому что не догадывается, что Пеперль насквозь видит его намерения, а только строго говорит: – Ну давай, взбирайся по шестам, у меня нет никакой охоты долго торчать здесь.
«Хорошо, – думает про себя Пеперль, – меня это тоже устраивает».
Подойдя к шестам, она делает несколько захватов, но потом вяло повисает.
– Простите, господин учитель, дальше я не могу, – говорит она, глядя ему прямо в лицо. Её глаза с жадным нетерпением направлены на него.
– Я тебе немного помогу. – С этими словами он обхватывает её колено и чуточку приподнимает вверх. Она снова крепко прижимается к нему и чувствует его нос прямо на своей пизденке. Это настолько возбуждает её, что она расслабляет захват на одном из шестов и невольно ударяется затылком о кирпичную стену. Пеперль на мгновение теряет сознание, учитель очень напуган.
Увидев её закрытые глаза, он растерянно восклицает:
– Ради бога, только не падай в обморок!
– Нет, – отвечает Пеперль, – нет, я не упаду в обморок… нет…
При этом, однако, думает, что учитель буквально подсказал ей, как действовать, и она с глубоким вздохом оседает навзничь. «Посмотрим теперь, что произойдёт дальше», – вертится у нее в голове. Откидываясь на спину, она предусмотрительно слегка подтягивает к животу подол юбки. Теперь Пеперль ощущает, что пизда у неё оголилась, и держит глаза плотно закрытыми. «Сейчас он смотрит на мою пизденку», – взволнованно думает она и словно в забытьи широко раздвигает ноги.
Молодой учитель становится перед девочкой на колени, он в испуге. Он озабоченно гладит её по лбу, пристально глядит на её закрытые глаза. Затем вдруг переводит взгляд на раздвинутые ноги, между которыми в зарослях нежно-каштановых волос мерцает розовая расселина. Он, учитель, в крайне затруднительном положении, он не знает, как ему поступить. Собственно говоря, он должен оказать помощь находящейся без сознания школьнице, но эта сладкая девичья пизденочка, лежащая прямо перед его глазами, точно магнитом притягивает его.
«Ах, да что там, надо думать, ничего страшного, я сейчас обращусь за помощью, но прежде я, как следует, рассмотрю пизденку, ибо мне не стоит пренебрегать столь удобным случаем, такоенаверняка повторится не скоро».
Тихонько-тихонько раздвигает он девочке ноги, широко раздвигает, и от возбуждения даже не замечает, что не встречает совершенно никакого сопротивления. И вот его жадному взору во всей наготе открывается самая красивая раковинка, какую он когда-либо видел, юная и сочная, с припухлыми срамными губками и повлажневшим секелем.
«Только разок коснуться и погладить её», – думает он, и его рука тут же с ласковой осторожностью опускается на пизду.
– Ах, – вырывается вздох у лежащей в обмороке девочки, волна дрожи пробегает по её стройному телу, однако Пеперль не приходит в себя, крепко, можно даже сказать, судорожно продолжая сжимать глаза. Рука учителя дотрагивается теперь энергичнее, он внимательно смотрит на девочку и тут замечает, как веки у неё начинают подрагивать, а линия рта принимает сладострастное выражение.
«Вот оно что, – приободрившись, думает он, – маленькая стерва совсем не в обмороке! Да ведь она просто со мной забавляется!»
Тогда он отбрасывает всякое стеснение и несколько глубже вводит палец в подставленную ему девичью пизду. Пеперль постанывает, однако продолжает разыгрывать беспамятство. Её тело извивается под натиском умелого пальца учителя. Внезапно она ощущает прикосновение языка к своей вечно ненасытной расселине. Она высоко выгибает живот, чтобы облегчить учителю доступ к сокровищнице, тихонько постанывает и ворочается, но при этом с томительной страстью думает о его большом и упругом хере, который хотела бы почувствовать в себе. Она ощущает еще один могучий натиск языком, потом учитель внезапно останавливается.
– Не надо, – шепчет упавшая в обморок, – не останавливайтесь!
– Сейчас, сейчас! – Учитель в два шага подскакивает к двери, запирает её на ключ, возвращается обратно, возбуждённо сопя, и Пеперль видит, как он извлекает из брюк свой большой толстый хер и подносит его к её полудевственной пизденке.
«Ах, – думает Пеперль, – наконец кто-то меня отсношает».
Она совершенно затихает, а молодой человек предпринимает попытку ввернуть в узенькую щелочку свою исполинскую дубину. Сперва ощущение этого ей приятно, Пеперль настолько возбуждена, что готова, кажется, терпеливо снести все испытания. Но потом, когда он пристраивается по-настоящему и уже собирается проникнуть в заветный грот, её пронзает такая неимоверная боль, что она подаётся назад и кричит:
– Нет, нет… нет, я этого не вынесу.
Её ладонь безуспешно пытается оградить дырочку от вторжения. Мужчина грубо отталкивает её руку и пытается насильно пробить себе вход. Однако она не успокаивается, происходящее доставляет ей жуткую боль. Этот гигантский хуй, вероятно, был бы способен без остатка заполнить даже какую-нибудь старую ёбаную-переёбанную блядищу, однако необъезженная расселина Пеперль не в состоянии вместить объём этого поршня.
– Погоди, – тяжело сопит молодой человек, он, похоже, совершенно потерял голову. – Я ещё войду, мне только нужно для начала растянуть эту узкую щелку пальцем, а потом тебе уже будет совсем не больно.
Он довольно грубо хватает девочку, поднимает её и укладывает на кожаный гимнастический козел. В таком положении она почти не в состоянии двигаться, постоянно рискуя свалиться на пол. Он широко раздвигает её ноги, и сейчас она беззащитна, отдана натиску обезумевшего и похотливого любовного стержня учителя. В ней нарастает страх, однако неодолимое желание узнать, что же за этим последует, всё же берёт в ней верх.
– Последний раз, пожалуйста, господин учитель, не делайте мне больно, – но она уже не может сомкнуть ноги. Учитель, к этому моменту утративший всякое внешнее достоинство, чьи взъерошенные волосы прядями свисают ему на лицо, в ответ лишь смачивает мизинец и начинает пробуравливать им возбуждённую дырочку. Сначала всё идёт довольно легко, ибо Пеперль и сама это когда-то пробовала, проторив отчасти туда дорогу. Но потом, когда учитель, видимо, совсем потерявший контроль над собой, пытается проделать то же самое указательным пальцем, тело Пеперль пронизывает острая боль, и она вырывается из грубых рук, которые причиняют ей такие ужасные страдания.
– Угомонись сейчас же!
Учитель приходит в ярость и сжимает девочку в железных объятиях. Потом проводит стремительную атаку. И вот его толстый палец уже по самый корень вогнан в пизденку.
– Ой… ой… ой-ой-ой… – кричит Пеперль, у неё пропадают почти все приятные ощущения, и она готова сейчас действительно упасть в обморок, но когда учитель извлекает палец, с губ её срывается возглас разочарования.
– Ну, вот видишь! – Учитель с удовлетворением показывает ей окровавленный палец. – Кровь девственницы, – говорит он и с большим наслаждением облизывает палец. – Это вкуснее шампанского, от которого только быстро пьянеешь.
С этими словами он склоняется вниз и начинает языком зализывать ужасно саднящую пизду, снимая подобным образом всякую боль, и Пеперль сейчас лишь сладострастно постанывает, когда язык учителя проникает глубоко внутрь. Она совершенно не соображает, в каком именно месте сейчас язык. Он то скользит вверх по клитору, то спускается вдоль складок влагалища и снова проникает глубоко в щелку. Пеперль вне себя. Она ничего не видит и не слышит, весь спортивный зал кружится перед её глазами, гимнастические шесты превращаются в огромные, подмигивающие хуи. И внезапно она ощущает на своей дырочке что-то большое, толстое и тёплое, она ещё шире раздвигает ноги, и затем её пронзает сильнейшая, ужасная, почти непереносимая боль. Она инстинктивно подаётся назад, дергается из стороны в сторону, пытаясь спастись от этой боли. Ей кажется, что настал её смертный час, что сейчас учитель насквозь проткнёт своим долотом её живое тело, и тут боль вдруг ослабевает, а по ляжкам девчонки течёт что-то горячее.
– О боже, – стонет учитель, – это длилось так долго и на меня накатило так быстро, что я даже не сумел толком продрать тебя как следует, – сетует учитель и добавляет: – В настоящий момент ты ещё слишком молоденькая, пока ты ещё ебаться не в состоянии!
Это задевает Пеперль за живое.
– А вот и могу, – говорит она, мужественно пересиливая боль, – это хуй у вас, простите, чересчур уж велик!
– Да нет, хуй у меня самый правильный, но твоя сладкая пизденочка ещё слишком узка.
Носовым платком он обтирает ляжки Пеперль, обильно залитые семенем, затем разворачивает девчонку, раскрывает её всё ещё судорожно сжатые ноги и заодно вычищает языком чуть кровоточащую пизденку.
– Я, конечно, лишил тебя девственности, но, к сожалению, только пальцем, а это всего лишь полдела и можно считать, что почти ничего не произошло. Должен признаться, что у тебя такая сладенькая пизденочка, так бы и засадил тебе крепким ударом, так бы и разорвал тебя! Да, при виде такой красивой дырочки, не долго и рассудка лишиться!
– Она и вправду красивая? – спрашивает польщённая Пеперль, и хотя ей сейчас вовсе не до смеха, пытается через силу улыбнуться учителю. Учителя охватывает воодушевление.
– Я вообще ничего совершеннее в жизни не видел, об этой пизде когда-нибудь заговорит вся Вена.
– Вполне может быть, – с гордостью соглашается Пеперль, – я когда-нибудь стану настоящей блядью, господин учитель!
– Ты не станешь блядью, – заявляет учитель.
– Нет, я всё же стану ею, – убеждённо возражает девочка.
– Не станешь, говорю тебе, потому что ты уже настоящая блядь. Ты сладкая поблядушечка. Скажи мне, скольких мужчин ты уже подпускала к этой восхитительной пиздёнке? Ну-ка, признавайся!
– Да уж, было несколько, – дерзко заявляет Пеперль в ответ.
– И что же они делали?
– Играли пальцем, а также лизали меня.
Это возбуждает учителя, а Пеперль насмешливо глядит на него.
– И какое же место они лизали тебе?
Пеперль вдруг становится неловко произнести при учителе слово «пизда», поэтому она изворачивается:
– Ну, вон эту мою штучку!
Однако учитель теперь страстно желает услышать из уст юной девочки именно это самое слово и потому продолжает настаивать:
– Ты мне всё же прямо скажи!
– Не надо, господин учитель, я вас стесняюсь.
– Ну-ну, давай, скажи же мне.
– Нет, пожалуйста, я стесняюсь.
Она как бы в смущении закрывает глаза ладонями, однако продолжает и дальше лежать с широко раздвинутыми ногами. Молодой человек заводится не на шутку, он непременно желает услышать от неё то самое слово и просит:
– Да скажи же, наконец!
– Нет, не скажу!
– Если ты повторишь за мной то, что произнесу я, то получишь от меня шиллинг.
Целый шиллинг! Пеперль в восторге. Чего только не накупишь на шиллинг! Для неё это целое состояние, обретаемое впервые, и поэтому она тотчас же объявляет о своём согласии.
– Что я должна повторить?
– Скажи с выражением: «Я поблядушка. Мужчины вылизывали мне сладкую, красивую пизду и пальцами играли моим секелем до тех пор, пока на меня не накатывало».
Помня о шиллинге, Пеперль, естественно, тут же послушно всё повторяет. Учитель приходит в восторг, а Пеперль теперь уже деловым тоном заявляет:
– Пожалуйста, господин учитель, давайте мне шиллинг.
Мужчина, смеясь, протягивает ей монету, и Пеперль говорит:
– Пожалуйста, господин учитель, если вы дадите мне ещё один шиллинг, я вам ещё что-нибудь скажу.
– Ладно, посмотрим. Итак, начинай.
– Я не только давала мужчинам вылизывать мне пизду, но и брала в рот красивые крепкие хуи и посасывала их до тех пор, пока мне за щеку не брызгала сперма!
Молодой человек густо краснеет и вдохновенно вручает Пеперль второй шиллинг.
– А не хотела бы ты, – хрипло говорит он, – и мой хуй тоже взять в рот и обработать своими вишнёвыми губками, пока и с моим хуем не произойдёт то же самое, пока он не брызнет?
Теперь Пеперль чувствует себя в своей стихии.
– Почему бы и нет, но что я получу за это?
– Ты действительно законченная блядь! – восхищён и одновременно возмущён учитель. – Я ведь сейчас дал тебе уже два шиллинга, за эти деньги ты вполне могла бы довести мой хуй до излияния!