Да, она в любых случаях, больно ли ей или ей радостно, всегда зовёт мать, которая, впрочем, едва ли очень обрадовалась бы, увидь она доченьку в подобной ситуации.
Язык чёрнокожего исполина и язык белокожей малышки отдаются делу серьёзно, с большим терпением и наслаждением. Негр лижет так, что с губ его капает натекший в пизду сок, по временам язык Шурля выползает из разгорячённой пиздёнки и широкими, чувственными мазками проходится по животу Мали. Но как только он делает это, рука Мали тут же хватает его кудрявую голову и снова водворяет её на место, к себе в пизду. Язык Пеперль остро втыкается в узкую сраку, затем проникает глубже и по дороге, в конце концов, встречается с языком Шурля. Мали судорожно подаётся то вперёд то назад, она кричит, стонет и всё снова призывает мать в свидетели того, насколько же ей сейчас хорошо. Мягкими шлепками Пеперль поначалу принимается обрабатывать белые полужопия Мали. Но как только она замечает, что от её ладоней остаются следы, удары становятся сильнее, а потом ещё сильнее. При этих сильных ударах, от которых живот Мали всё резче наползает на лицо Шурля, тот снова возбуждается, и его рука на ощупь пробирается между ногами Мали и отыскивает пиздёнку Пеперль. Под воздействием нежных пальцев, которые быстро пробегают по её вечно голодной пизде, Пеперль воркует точно голубка. И в надежде на то, что негр действительно выебет её ещё раз, она извлекает язык из заднего прохода подруги, становится возле Шурля и, нагнувшись, с неторопливым восторгом придвигает рот к его хую. Вот это настоящий хуй!
Она рассматривает мошонку вблизи, затем благоговейно, словно очень вкусную конфету, берёт в рот сиреневую головку и принимается нежно поигрывать кончиком языка. Постанывания Шурля дрожью отдаются в пиздёне Мали, его язык выбивает на её секеле барабанную дробь. Пеперль продолжает лизать, и вскоре ствол приобретает такой объём, что уже не помещается у неё во рту, грозя разорвать обнимающие его губы. Пеперль сжимает поршень обеими руками и, крепко удерживая, нежно его поглаживает, а её ласковый язычок описывает круги, ублажая головку.
– Мамочка, – кричит Мали, – мамочка… я больше не могу… а-а-а… вот, сейчас!
Тогда Шурль в самозабвенном экстазе отметает Пеперль в сторону, хватает стоящую на коленях девочку и, бросив навзничь, одним махом насаживает Мали на восставший кол. Огромными ручищами подхватывая ребёнка под плечики, он высоко его приподнимает, а потом снова ввинчивается твёрдым хуем в безволосую пиздёнку. Мали безвольно запрокидывает голову, на неё беспрерывно накатывает. Гигантский молот причиняет ей боль. Но что значит вся эта боль в сравнении с тем неслыханным упоением, от которого сотрясается её детское тельце. И хотя ствол Шурля и без того всей своей тяжестью молотит её пиздёнку, она, тем не менее, и сама ещё пытается отвечать на эти неистовые удары. Белыми пятнами на тёмном лице вращаются глазные яблоки Шурля.
Пеперль безумно возбудилась. Она старается завладеть толстым веретеном всякий раз, как только оно выскальзывает из Мали, однако всё время опаздывает. Но она хочет иметь, по крайней мере, хоть что-то. Она опускается на колени между ног Шурля со стороны спины и начинает сосать и лизать его мошонку, и Шурль резко отставляет зад, чтобы дать Пеперль возможность заняться его сракой. Заботливо и со вкусом Пеперль вставляет ему в заднюю дыру сразу два пальца и удивляется, насколько легко те входят. Она собирается было высказаться по этому поводу, когда Шурль вдруг начинает выть и ругаться:
– Проклятые пизды, все до одной, видеть их не могу больше. Бздёж дристяный! Эта ебля меня в могилу сведёт. С корнем нужно вырвать все эти пизды, вырвать с корнем, и всё! – И с этими словами он в очередной раз раздирает пиздёнку Мали. Детское тельце стремительно скользит взад-вперёд по любовной стреле Шурля, а тот продолжает кричать во весь голос: – Я вам покажу, проклятые бляди, пизду наизнанку выверну, как только в неё целую бочку налью.
Пеперль с опаской поглядывает на дверь, не услышал бы кто-нибудь эти крики. Хорошенькое дело будет, если их здесь застукают. Две голые школьницы, в пизде одной из которых бесчинствует исполинский молот негра и чихвостит её в пух и прах точно манду старой бляди из парка Пратер. Ведь никто не знает, что обе явились сюда совершенно добровольно и что они даже в столь юном возрасте испытывают радость от ебли. Пеперль боится, как бы чего не случилось, потому что эти крики Шурля наверняка привлекут внимание находящихся поблизости людей, и тогда всё пропало. Она не может допустить этого и к тому же думает о том, что если Мали с Шурлем наебутся вдоволь и оба будут окончательно выпотрошены, то у негра едва ли найдутся силы пройтись ещё разок и по её дырочке. А ей непременно хочется ещё раз кончить. Она произносит это про себя и затем решает принять меры, чтобы не оказаться в подобном положении. Коль скоро это случилось только один раз, следующего она добьется самостоятельно. Быстро сориентировавшись, она одним махом вскакивает на ляжки Шурля, вклинивается между Мали и бешено ебущимся негром, прижимается пиздой к его рту, так что пухлые губы Шурля оказываются прямо напротив её срамных губ, и таким способом заглушает его крики. Его бурное дыхание упоительно щекочет её возбуждённую дырочку, его скользящий туда-сюда язык широкими штрихами проходится по секелю и глубоко погружается в пизду. Да, такой горячий и похотливый язык, что ни говори, лучшая помада для губ. То есть, правильнее сказать, помада для срамных губ. Пеперль запускает пальцы обеих рук в его чёрные вихрастые кудри, крепко прижимает его голову к пизде и ощущает, как у неё внутри всё снова начинает медленно закипать и бродить.
– Лижи же, лижи, – успокаивающе произносит она, обращаясь к негру, – и не ори так, люди могут услышать, и тогда нашей славной игре придёт конец. Лижи хорошенько, вот так, да, и подари мне поцелуй, чмокни меня в губки, ну давай, лучше и крепче лижи, или, может быть, ты разучился?
Потом от неё тоже ускользает взаимосвязь событий, она перестаёт думать и со слепым наслаждением отдаётся его доводящему до конца вылизыванию. Могучие удары, которые Шурль наносит в пиздёнку Мали и которые с каждым разом заставляют девочку содрогаться всё больше, заодно толкают взад-вперёд и Пеперль. Её секель с хлюпаньем выскальзывает из его сосущих губ, однако тотчас же снова находит дорогу на своё столь приятное место.
– Проклятая ебля, проклятые пизды…
Голос Шурля тонет в бульканье заполнившей пизду Пеперль жидкости, и в ту же секунду тело негра сотрясает оргазм, за которым следует мощное извержение. Сперматозоиды сплошной массой атакуют ещё нетронутое материнское лоно Мали и тотчас же преодолевают его протестующее сопротивление.
– Мама, мама, – жалобно скуля, вскрикивает Мали, потом колени у неё подгибаются, она на мгновение оседает на тяжело сопящего негра, а затем, лишившись чувств, опрокидывается навзничь. Позабыв о Пеперль, Шурль вскакивает на ноги, бросает Мали на ворох накидок в углу и выливает на девочку кувшин холодной воды. Веки Мали начинают подёргиваться, и затем её детское личико с дерзким курносым носом расплывается в блаженной улыбке. Она открывает глаза и медленно произносит:
– Это было порядочное свинство, но уж больно оно мне понравилось, да, вот это была ебля так ебля!
– Одевайтесь и вон отсюда, – без лишних предисловий говорит Шурль. Лицо у мужчины серое как свинец. Только сейчас до него доходит, что он наделал и что могло бы произойти, если бы его застали с двумя детьми за этим занятием. – Давайте, убирайтесь обе, да поскорее, мои дорогие, живо, живо!
Девочки и оглянуться не успевают, как уже оказываются на улице.
– Ну и устала же я, – признаётся Мали, – однако как здорово всё получилось.
– Ствол у этого парня как у настоящего жеребца, – мечтательно отзывается Пеперль.
Издалека доносится звон колокольчика, возвещающего о начале циркового представления.
– К счастью, – говорит Пеперль, – я потребовала с него билеты заранее, сейчас он бы мне шиш с маслом дал, а не билеты. Пойдём быстрее, чтобы не опоздать.
Но этого момента господин Мутценбахер только и ждал, теперь настаёт его очередь высказаться по столь животрепещущему вопросу.
– Всё это оттого, что ты завистлива и потому в каждой шикарной женщине видишь бабу, с которой я хочу-де завести шашни. Да в этом, впрочем, ничего удивительного бы не было. У всякого нормального мужчины, каким являюсь и я, разгорелся бы аппетит при взгляде на госпожу Веверку. У неё всё на месте, чему быть положено! Не то, что у тебя, одни кожа да кости! Тут не долго и синяк получить во время… Ну, да чего там! Одна только жопа у Веверки целое состояние!
– И тебе не стыдно говорить такое, старый греховодник. – Алоизия Мутценбахер обретает новое дыхание. – Сразу видно, яблоко от яблони не далеко падает, – ядовито замечает она. – Твой покойный папаша, помнится, свою собственную дочку натягивал, а у дочьки-то, знатной барышни сестрицы твоей, манда была, должно быть, с пивную бочку. Тебе не привыкать с блядьми якшаться, потому тебе и нравится Веверка. Думаешь, я не знаю, что она на панель шастает. Дыма без огня не бывает. Будь у неё приличная профессия, она бы не выглядела так хорошо, мерзавка сраная. Если бы я только захотела этого, то хоть сегодня находилась бы кое-где в другом месте. – Брань тонет во всхлипываниях.
Господин Мутценбахер равнодушно пропускает её нытьё мимо ушей, однако заинтересовано спрашивает:
– А что, Веверка действительно на панель выходит?
– Да вот тебе крест, – клятвенно божится Мутценбахерша. – Госпожа Кербль, её кузина, своими глазами видела, как Веверка среди бела дня заходила в гостиницу на Гюртеле. Ну, что, ходит она на панель или нет? А? Что может порядочный человек, у которого в Вене квартира, искать среди бела дня в гостинице? Да эта шикарная госпожа Веверка со своей жопой в целое состояние, да она уже вся раздолбана полежавшими на ней мужиками, которые как только её не ебли.
Господин Мутценбахер, рассеянно выслушивавший представленные доказательства, хватает теперь шляпу, деловито подкручивает вверх кончики жидких светло-русых усов и направляется к выходу мимо оторопевшей супруги.
– Тут мне срочно надо кое-куда… то, что ты сказала, действительно интересно… впрочем, она может… да, мне следует самому поглядеть… – уходя, бормочет он, и закрывает за собой дверь.
Жена с воем накрывает растрёпанную голову грязным фартуком и заливается слезами в тоске по вступившему на ложный и гибельный путь мужу. Потом стремительно выбегает на кухню, отвешивает ни в чём неповинной девочке Жозефины звонкую оплеуху и швыряет ребёнка к двери.
– Ты, блядское отродье, никогда не попадайся мне на глаза, – кричит она на Пеперль и заносит, было, руку, чтобы нанести новый удар. Однако Пеперль только безучастно пожимает в ответ плечами и заявляет:
– Ну, ладно, как хочешь, но хорошенько запомни, что ты сказала. Я никогда не должна путаться у тебя под ногами и попадаться на глаза!
Теперь для всего, что бы с этого момента ни воспоследовало, у неё под рукой всегда есть хорошая отговорка. Теперь тётка сама виновата, она выбросила её из дому, думает Пеперль и, весело насвистывая мотивчик уличной песенки «Кабы у нашей Лизаветы замест пизды был хуй котлетой…», удаляется. Потом, удовлетворённо напевая себе под нос, она трижды коротко звонит в квартиру семейства Вондрачек, подавая условный знак Мали. Пеперль радуется, что тётка вышвырнула её вон, прежде чем она успела помыть посуду. Она знает одно, в восемь часов вечера она ни в коем случае не придёт домой, в этом она уверена твёрдо. А тем временем к ней стремительно вылетает Мали.
– Сервус, Пеперль, что случилось?
Пеперль передаёт внимательно слушающей подруге суть разговора, только что состоявшегося между её тёткой и дядей, и в заключение говорит:
– Провалиться мне на этом месте, если мой дядя сейчас не отправился поебаться к Веверке.
– Ты действительно в этом уверена? – с сомнением в голосе спрашивает Мали.
– Пойдём и посмотрим, ты сама убедишься, что я права!
Очень тихо и осторожно, словно индейцы, обе девочки прокрадываются по коридору к квартире Веверки. Пеперль наклоняется и прикладывает ухо к двери, затем делает торжествующий знак подруге:
– Это мой дядя или нет, а?
Затаив дыхание, они прислушиваются к происходящему за закрытой дверью. Переговоры между двумя находящимися в прихожей людьми, должно быть, уже продвинулись далеко вперёд, потому что как раз в этот момент господин Мутценбахер произносит умоляющим голосом:
– Послушайте, госпожа Веверка, соглашайтесь, в этом нет ничего зазорного. Такая шикарная женщина как вы, и живёт без мужчины.
– Кто это вам сказал, что я живу без мужчины, господин Мутценбахер, – возражает Веверка.
– Боже мой, люди много об этом судачат.
– И больше всех судачит ваша старуха.
Она произносит фразу с ехидцей.
– Ах, моя старуха, но послушайте, госпожа Веверка, да она вам просто завидует. Если бы у неё была такая пышная жопка и такие сиськи, – увлекается он, – тогда бы она сделала…
Однако объяснения, что сделала бы госпожа Алоизия Мутценбахер, будь у неё такая жопка… этого девочки так и не слышат. До их слуха доносится лишь несколько обрывочных высказываний:
– Ну, оставьте, господин Мутценбахер, прекратите же, да вы, однако, просто…
– Ах… ох… пизда, она прямо инжиром пахнет…
– Ну, отстаньте, а вдруг кто-нибудь придёт…
– Тогда давайте перейдём в комнату…
Раздаётся звук запираемой на ключ двери.
Пеперль с Мали разочарованно глядят друг на дружку.
– Ты скажешь своей тётке об этом? – допытывается Мали.
– С какой стати, по мне так пусть он ебётся с кем хочет, этот мой дядюшка. А, кроме того, мне тётка за это даже ломаного гроша не даст, так зачем же я стану ей об этом рассказывать.
Мали подобная логика убеждает, и тема на этом исчерпана:
– Что будем теперь делать?
– Теперь мы присядем на подоконник и подождём, пока дядя выйдет, – решительно заявляет Пеперль, – а потом сами наведаемся к Веверке.
Исключительно нахальное по временам лицо Мали расплывается в радостной ухмылке.
– Думаешь, нам перепадёт что-нибудь, чтобы мы держали рот на замке?
– Не исключено, но не это главное. Прежде всего, она должна сказать нам, как становятся блядью, как зарабатывают деньги, понимаешь, это гораздо для нас важнее.
– Ясно, – понятливо кивает Мали, потому что с тех пор, как они решили действовать независимо от красивого господина Кукило, им ещё ни разу не удаётся заполучить в руки деньги. А именно в них-то они и нуждаются. Теперь госпоже Веверке надлежит просветить их и наставить на верный путь. Пеперль – девица смышленая, она на лету ухватила ценность подвернувшейся ситуации, и Мали беспрекословно следует за ней.
– Как думаешь, он сейчас уже отодрал её? – спрашивает Мали.
– Да ничего подобного, ты моего дядю не знаешь, а я часто слышу его, когда он дерёт тётку. Он ебётся только, когда подвыпивши. Знаешь, как он это делает? – Пеперль оживляется. – Он всегда раздевается догола, и потом укладывается ртом на пизду. Лижет, думаешь? Чёрта с два! Он только нюхает пизду и жопу. Однажды они забыли потушить свет, и я в тот раз точно всё видела. Он закрывает глаза и затем начинает попеременно обнюхивать указательный палец. Пизда или жопа? Пизда или жопа?
– Как это, не возьму в толк? – недоумевает Мали.
– Да всё очень просто. Сперва он, не глядя, втыкает его туда, что первое подвернётся. А потом по запаху угадывает, куда попал. И если угадал, всегда радуется. Вот он и у Веверки сейчас будет нюхать. А в то время как он предаётся игре в отгадывание, тётка обязательно должна шевелить ему мошонку, и тогда у него макаронина мало-помалу поднимается.
– А большая у него макаронина, у твоего дяди?
– Ой, даже говорить не стоит, – презрительно кривится Пеперь, – так, примерно со среднюю морковку.
– Ну, в таком случае Веверка навряд ли получит удовольствие.
В эту минуту в квартире открывается дверь комнаты, и девочки слышат раздосадованный голос Веверки:
– Верите вы мне или не верите, господин Мутценбахер, мне, право, до лампочки, когда у человека такая маленькая макаронина, такая, знаете ли, пипетка, то моей вины здесь нет, и я уж как-нибудь переживу это. Но то, что вы без зазрения совести хотите задаром поиметь такую женщину, как я, это уже чистое жульничество, вам понятно!
– Но Фаннечка!
– Цыц! Я вам не Фаннечка, для вас я госпожа Веверка, зарубите себе на носу! А теперь давайте, проваливайте отсюда, иначе я вам устрою весёлую жизнь!
Дверь квартиры широко распахивается, и обе девочки из своей засады видят, как невзрачный и униженный господин Мутценбахер выскальзывает в коридор. Они дожидаются, пока шаги его стихнут внизу, в вестибюле дома, и затем Пеперль крепкими костяшками стучит в дверь. Госпожа Веверка открывает и весьма негостеприимно спрашивает:
– Вам что здесь нужно?
– Простите, пожалуйста, мы хотим… мы хотим… меня, собственно, зовут Пеперль Мутценбахер!
– Ну, так и что из того, паршивки, идите своей дорогой, – ещё пуще свирепеет госпожа Веверка при звуках этого имени и собирается, было, захлопнуть дверь перед носом девочек. Однако Пеперль предвидит такой поворот событий, она проворно вставляет ногу в дверную щель и очень тихо произносит:
– Вы только что подпустили к своей пизде моего дядю и еблись с ним.
Женщина отшатывается, с ужасом глядит на девчонок, а те пользуются удобным случаем и живо проникают в квартиру. Веверка ещё вся растрёпанная и, как можно заметить, под накинутым на плечи халатом на ней почти ничего нет. Пеперль, естественно, сразу возбуждается при виде этого. Ей очень хотелось бы сейчас потрогать груди Веверки и поиграть ими, она была бы не против тут же заняться и пиздой хозяйки, чтобы дать ей ту разрядку, какую не сумел предоставить дядя.
– Мы только хотим вас кое о чём спросить, – объясняет Пеперль причину их вторжения, и в глазах её читается такая устремлённость, которая явно ставит хозяйку в тупик.
– Ну, и о чём же именно? – интересуется Веверка, под любопытным взглядом Пеперль плотнее запахивая на теле утренний халат, особенно на выдающейся вперёд монументальной груди. Пеперль немного сконфужена, она не знает, как ей облечь в слова своё требование. Но тут на выручку ей неожиданно приходит Мали.
– Мы хотим узнать, как становятся блядью. Пожалуйста, расскажите нам это, – с детской непосредственностью выпаливает она.
– Что-о? – протяжно переспрашивает Веверка. Она вскипает от возмущения.
И тогда в разговор снова вступает Пеперль и просительным тоном быстро произносит:
– Знаете, нам тоже хотелось бы что-нибудь заработать, а поскольку мы обе охотно ебёмся, вот мы и решили, что вы могли бы нам подсказать, с чего начать.
– И вы пришли, чтобы спросить меня об этом? Нет, голубушки, вы мне лучше скажите, кто вас подослал шпионить за мной, а? – Веверка яростно шипит как змея и толкает Мали к выходу. – Давайте, выметайтесь отсюда, да поскорей, и чтобы духу вашего больше здесь не было, а то позову полицию!
Пеперль понимает, что женщина разгневалась не на шутку, она чувствует себя обманутой в своих ожиданиях и что ей необходимо теперь доказывать серьёзность их с Мали намерений. Она ещё какое-то мгновение размышляет, затем, приняв решение, быстро укладывается на кухонный стол, высоко поднимает коротенькую юбчонку, чуть ли не до пупа и широко разводит ноги.
– Вы только взгляните, пожалуйста, на мою пизду, госпожа Веверка, и тогда сразу увидите, что я больше не девственница. Мали тоже уже не девственница, и пришли мы сюда вовсе не для того, чтобы шпионить за вами, а только хотели спросить у вас совета, как стать настоящей блядью.
Пеперль ощущает взгляд женщины на своей пиздёнке и обеими руками раздвигает в стороны срамные губы, чтобы предоставить возможность лучшего обзора. Лицо госпожи Веверки заливает густой румянец, она, преодолевая внутреннее сопротивление, подходит ближе и протягивает руку к пизде Пеперль.
– Ну и времена, ну и нравы настали, – со вздохом произносит она и берётся за секель Пеперль, однако тотчас же снова отпускает его. – Сегодняшняя молодёжь такая испорченная, в моё время ничего подобного не было и в помине, сколько же вам лет?
– Двенадцать, – признаётся Мали и сразу же начинает тоже забираться на стол, чтобы в свою очередь продемонстрировать пиздёнку.
– Тринадцать с половиной, – отвечает Пеперль и тут же чувствует, как в её отверстие для проверки втыкается тёплый и пухленький палец женщины.
– О, господи, да ты, Пеперль, и самом деле уже не девственница, вот негодница!
– Так я же вам об этом сразу сказала, – с гордостью подтверждает Пеперль.
– И я тоже уже не девственница, – вмешивается в разговор Мали, – да к тому же у меня ещё совершенно безволосая пизда!
Госпожа Веверка смотрит на неё и затем без труда погружает палец в её подставленную с готовностью дырочку.
– Боже мой, да вы обе порядочные паршивки!
Миловидная женщина с кудрявыми светло-русыми волосами, открывающими высокий лоб, несколько смущена. Две обнажённые пиздёнки возбуждают её, и всё-таки она колеблется, чувствуя в себе какую-то неуверенность. Она отступает на шаг, однако Пеперль, внимательно наблюдающая за выражением лица молодой хозяйки, решает перехватить инициативу. Она тут же спрыгивает со стола и ласково льнёт к стоящей в растерянности Веверке. Её руки поглаживают полные груди, она ощущает, как соски на них сладострастно набухают, отвечая на её нежность, и поднимаются вверх. Пеперль видит, как симпатичное лицо заливает алый румянец, и тогда она быстрым движением руки распахивает ей халат и, ластясь, погружает пальцы в заросли тёмно-русых волос в поисках секеля.
– Вы всё-таки самые настоящие паршивки! – только и выдыхает госпожа Веверка.
Она прислоняется спиной к стене кухни и тяжело дышит, в то время как Пеперль, исследуя пизду, склоняется всё ниже. Её детские пальцы, покопавшись в густых волосах, высвобождают набухший секель, который точно страж стоит у входа в гигантскую расселину. Ей исключительно по душе пизда Веверки. Это – первая действительно красивая женская пизда из числа тех, какие Пеперль приходилось непосредственно видеть вблизи собственными глазами. У её тётки, к примеру, худосочная, обрамлённая щетинистыми волосами, абсолютно неинтересная дыра. Потом она знает ещё голую щелку своей подруги и толстостенную, огромную по размеру пиздищу Божены. Но эта пизда, пизда госпожи Веверки, есть нечно совершенно особенное. Пеперль хотела бы как следует её рассмотреть, поэтому она, держась за восставший секель, уводит молодую женщину в комнату. Там она с мягкой настойчивостью заставляет прилечь покорившуюся воле обстоятельств Фанни на постель. Теперь она лежит обнаженная перед двумя девочками. Глаза у неё закрыты, как будто ей стыдно. Пеперль разводит ей ноги в стороны, и тотчас же её взору предстаёт всё великолепие изумительной пизды.
– Ты только погляди, Мали, вот это пизда! – говорит Пеперь подруге и заботливо разглаживает шелковистые, тёмно-русые волосы, чтобы открыть доступ к розовой щёлке. Нежно и всё же достаточно энергично её палец проходится вдоль расселины, заставляя секель подпрыгнуть.
Игра раззадоривает Пеперль, её рот склоняется к благоухающей пизде, и девочка принимается обрабатывать её проворными ударами языка. Пеперль лижет с большим удовольствием, ей нравится держать во рту хуй, но ещё вкуснее для неё лизать пизду. Ей, правда, уже доводилось вылизывать грот Мали, но эта взрослая, так сказать спелая пизда на вкус совершенно другая. Напряжённо заострив язычок, она глубоко проникает им в отверстие, а госпожа Веверка лишь отвечает глубокими вздохами. Пеперль поднимает глаза и видит Мали, которая тоже занята делом. Сжав двумя руками нежно-коричневые соски обеих крепких грудей хозяйки, она теперь попеременно то сосёт их, то лижет. Пеперль довольна подругой и, быстро забравшись той под юбку, одобрительно поглаживает её по голой пиздёнке. Это побуждает Мали сразу придвинуться поближе, не прерывая, впрочем, увлекательного занятия с госпожой Веверкой. Девочки сейчас сидят бок о бок на корточках, обе трудятся языками, ублажая женщину изнутри и снаружи, и у каждой свободна одна рука, которой можно немного подзадорить подругу. По телу госпожи Веверки пробегает волною дрожь, она широко разводит в стороны налитые ляжки, чтобы предоставить для Пеперль большее поле деятельности, и Пеперль не разочаровывает женщину в оказанном ей доверии. Она увлечённо лижет и даже, отняв от Мали палец, начинает теперь попеременно вводить его в пизду и в жопу Веверки.
– Ну и детишки, – самозабвенно стонет белокурая женщина и ещё шире раздвигает ноги. – Ах… а-а-а… ещё сильнее… таких паршивок нужно держать под замком… лижи же, Пеперль… пожалуйста, только не останавливайся сейчас… ни в коем случае не допускай этого… продолжай действовать дальше, Пеперль, не выпускай клитор… как же мне нужен сейчас елдак… ах, если бы только во мне был сейчас хе-е-ер…
В распоряжении Пеперль, правда, хера не имеется, однако есть её детская, мягко очерченная ручка, которая не намного жёстче упругого елдака. И она, таким образом, мастеровито делает ладошку «лодочкой» и резким движением вталкивает её в алчущую дыру жалобно вздыхающей по поршню женщины.
Язык чёрнокожего исполина и язык белокожей малышки отдаются делу серьёзно, с большим терпением и наслаждением. Негр лижет так, что с губ его капает натекший в пизду сок, по временам язык Шурля выползает из разгорячённой пиздёнки и широкими, чувственными мазками проходится по животу Мали. Но как только он делает это, рука Мали тут же хватает его кудрявую голову и снова водворяет её на место, к себе в пизду. Язык Пеперль остро втыкается в узкую сраку, затем проникает глубже и по дороге, в конце концов, встречается с языком Шурля. Мали судорожно подаётся то вперёд то назад, она кричит, стонет и всё снова призывает мать в свидетели того, насколько же ей сейчас хорошо. Мягкими шлепками Пеперль поначалу принимается обрабатывать белые полужопия Мали. Но как только она замечает, что от её ладоней остаются следы, удары становятся сильнее, а потом ещё сильнее. При этих сильных ударах, от которых живот Мали всё резче наползает на лицо Шурля, тот снова возбуждается, и его рука на ощупь пробирается между ногами Мали и отыскивает пиздёнку Пеперль. Под воздействием нежных пальцев, которые быстро пробегают по её вечно голодной пизде, Пеперль воркует точно голубка. И в надежде на то, что негр действительно выебет её ещё раз, она извлекает язык из заднего прохода подруги, становится возле Шурля и, нагнувшись, с неторопливым восторгом придвигает рот к его хую. Вот это настоящий хуй!
Она рассматривает мошонку вблизи, затем благоговейно, словно очень вкусную конфету, берёт в рот сиреневую головку и принимается нежно поигрывать кончиком языка. Постанывания Шурля дрожью отдаются в пиздёне Мали, его язык выбивает на её секеле барабанную дробь. Пеперль продолжает лизать, и вскоре ствол приобретает такой объём, что уже не помещается у неё во рту, грозя разорвать обнимающие его губы. Пеперль сжимает поршень обеими руками и, крепко удерживая, нежно его поглаживает, а её ласковый язычок описывает круги, ублажая головку.
– Мамочка, – кричит Мали, – мамочка… я больше не могу… а-а-а… вот, сейчас!
Тогда Шурль в самозабвенном экстазе отметает Пеперль в сторону, хватает стоящую на коленях девочку и, бросив навзничь, одним махом насаживает Мали на восставший кол. Огромными ручищами подхватывая ребёнка под плечики, он высоко его приподнимает, а потом снова ввинчивается твёрдым хуем в безволосую пиздёнку. Мали безвольно запрокидывает голову, на неё беспрерывно накатывает. Гигантский молот причиняет ей боль. Но что значит вся эта боль в сравнении с тем неслыханным упоением, от которого сотрясается её детское тельце. И хотя ствол Шурля и без того всей своей тяжестью молотит её пиздёнку, она, тем не менее, и сама ещё пытается отвечать на эти неистовые удары. Белыми пятнами на тёмном лице вращаются глазные яблоки Шурля.
Пеперль безумно возбудилась. Она старается завладеть толстым веретеном всякий раз, как только оно выскальзывает из Мали, однако всё время опаздывает. Но она хочет иметь, по крайней мере, хоть что-то. Она опускается на колени между ног Шурля со стороны спины и начинает сосать и лизать его мошонку, и Шурль резко отставляет зад, чтобы дать Пеперль возможность заняться его сракой. Заботливо и со вкусом Пеперль вставляет ему в заднюю дыру сразу два пальца и удивляется, насколько легко те входят. Она собирается было высказаться по этому поводу, когда Шурль вдруг начинает выть и ругаться:
– Проклятые пизды, все до одной, видеть их не могу больше. Бздёж дристяный! Эта ебля меня в могилу сведёт. С корнем нужно вырвать все эти пизды, вырвать с корнем, и всё! – И с этими словами он в очередной раз раздирает пиздёнку Мали. Детское тельце стремительно скользит взад-вперёд по любовной стреле Шурля, а тот продолжает кричать во весь голос: – Я вам покажу, проклятые бляди, пизду наизнанку выверну, как только в неё целую бочку налью.
Пеперль с опаской поглядывает на дверь, не услышал бы кто-нибудь эти крики. Хорошенькое дело будет, если их здесь застукают. Две голые школьницы, в пизде одной из которых бесчинствует исполинский молот негра и чихвостит её в пух и прах точно манду старой бляди из парка Пратер. Ведь никто не знает, что обе явились сюда совершенно добровольно и что они даже в столь юном возрасте испытывают радость от ебли. Пеперль боится, как бы чего не случилось, потому что эти крики Шурля наверняка привлекут внимание находящихся поблизости людей, и тогда всё пропало. Она не может допустить этого и к тому же думает о том, что если Мали с Шурлем наебутся вдоволь и оба будут окончательно выпотрошены, то у негра едва ли найдутся силы пройтись ещё разок и по её дырочке. А ей непременно хочется ещё раз кончить. Она произносит это про себя и затем решает принять меры, чтобы не оказаться в подобном положении. Коль скоро это случилось только один раз, следующего она добьется самостоятельно. Быстро сориентировавшись, она одним махом вскакивает на ляжки Шурля, вклинивается между Мали и бешено ебущимся негром, прижимается пиздой к его рту, так что пухлые губы Шурля оказываются прямо напротив её срамных губ, и таким способом заглушает его крики. Его бурное дыхание упоительно щекочет её возбуждённую дырочку, его скользящий туда-сюда язык широкими штрихами проходится по секелю и глубоко погружается в пизду. Да, такой горячий и похотливый язык, что ни говори, лучшая помада для губ. То есть, правильнее сказать, помада для срамных губ. Пеперль запускает пальцы обеих рук в его чёрные вихрастые кудри, крепко прижимает его голову к пизде и ощущает, как у неё внутри всё снова начинает медленно закипать и бродить.
– Лижи же, лижи, – успокаивающе произносит она, обращаясь к негру, – и не ори так, люди могут услышать, и тогда нашей славной игре придёт конец. Лижи хорошенько, вот так, да, и подари мне поцелуй, чмокни меня в губки, ну давай, лучше и крепче лижи, или, может быть, ты разучился?
Потом от неё тоже ускользает взаимосвязь событий, она перестаёт думать и со слепым наслаждением отдаётся его доводящему до конца вылизыванию. Могучие удары, которые Шурль наносит в пиздёнку Мали и которые с каждым разом заставляют девочку содрогаться всё больше, заодно толкают взад-вперёд и Пеперль. Её секель с хлюпаньем выскальзывает из его сосущих губ, однако тотчас же снова находит дорогу на своё столь приятное место.
– Проклятая ебля, проклятые пизды…
Голос Шурля тонет в бульканье заполнившей пизду Пеперль жидкости, и в ту же секунду тело негра сотрясает оргазм, за которым следует мощное извержение. Сперматозоиды сплошной массой атакуют ещё нетронутое материнское лоно Мали и тотчас же преодолевают его протестующее сопротивление.
– Мама, мама, – жалобно скуля, вскрикивает Мали, потом колени у неё подгибаются, она на мгновение оседает на тяжело сопящего негра, а затем, лишившись чувств, опрокидывается навзничь. Позабыв о Пеперль, Шурль вскакивает на ноги, бросает Мали на ворох накидок в углу и выливает на девочку кувшин холодной воды. Веки Мали начинают подёргиваться, и затем её детское личико с дерзким курносым носом расплывается в блаженной улыбке. Она открывает глаза и медленно произносит:
– Это было порядочное свинство, но уж больно оно мне понравилось, да, вот это была ебля так ебля!
– Одевайтесь и вон отсюда, – без лишних предисловий говорит Шурль. Лицо у мужчины серое как свинец. Только сейчас до него доходит, что он наделал и что могло бы произойти, если бы его застали с двумя детьми за этим занятием. – Давайте, убирайтесь обе, да поскорее, мои дорогие, живо, живо!
Девочки и оглянуться не успевают, как уже оказываются на улице.
– Ну и устала же я, – признаётся Мали, – однако как здорово всё получилось.
– Ствол у этого парня как у настоящего жеребца, – мечтательно отзывается Пеперль.
Издалека доносится звон колокольчика, возвещающего о начале циркового представления.
– К счастью, – говорит Пеперль, – я потребовала с него билеты заранее, сейчас он бы мне шиш с маслом дал, а не билеты. Пойдём быстрее, чтобы не опоздать.
* * *
– Одно я тебе скажу, Франц, если я ещё хоть раз увижу тебя с этой грязной стервой, с Фанни Веверкой, то между нами всё кончено! – завершает семейную сцену Алоизия Мутценбахер, поскольку лимит дыхания у неё иссяк.Но этого момента господин Мутценбахер только и ждал, теперь настаёт его очередь высказаться по столь животрепещущему вопросу.
– Всё это оттого, что ты завистлива и потому в каждой шикарной женщине видишь бабу, с которой я хочу-де завести шашни. Да в этом, впрочем, ничего удивительного бы не было. У всякого нормального мужчины, каким являюсь и я, разгорелся бы аппетит при взгляде на госпожу Веверку. У неё всё на месте, чему быть положено! Не то, что у тебя, одни кожа да кости! Тут не долго и синяк получить во время… Ну, да чего там! Одна только жопа у Веверки целое состояние!
– И тебе не стыдно говорить такое, старый греховодник. – Алоизия Мутценбахер обретает новое дыхание. – Сразу видно, яблоко от яблони не далеко падает, – ядовито замечает она. – Твой покойный папаша, помнится, свою собственную дочку натягивал, а у дочьки-то, знатной барышни сестрицы твоей, манда была, должно быть, с пивную бочку. Тебе не привыкать с блядьми якшаться, потому тебе и нравится Веверка. Думаешь, я не знаю, что она на панель шастает. Дыма без огня не бывает. Будь у неё приличная профессия, она бы не выглядела так хорошо, мерзавка сраная. Если бы я только захотела этого, то хоть сегодня находилась бы кое-где в другом месте. – Брань тонет во всхлипываниях.
Господин Мутценбахер равнодушно пропускает её нытьё мимо ушей, однако заинтересовано спрашивает:
– А что, Веверка действительно на панель выходит?
– Да вот тебе крест, – клятвенно божится Мутценбахерша. – Госпожа Кербль, её кузина, своими глазами видела, как Веверка среди бела дня заходила в гостиницу на Гюртеле. Ну, что, ходит она на панель или нет? А? Что может порядочный человек, у которого в Вене квартира, искать среди бела дня в гостинице? Да эта шикарная госпожа Веверка со своей жопой в целое состояние, да она уже вся раздолбана полежавшими на ней мужиками, которые как только её не ебли.
Господин Мутценбахер, рассеянно выслушивавший представленные доказательства, хватает теперь шляпу, деловито подкручивает вверх кончики жидких светло-русых усов и направляется к выходу мимо оторопевшей супруги.
– Тут мне срочно надо кое-куда… то, что ты сказала, действительно интересно… впрочем, она может… да, мне следует самому поглядеть… – уходя, бормочет он, и закрывает за собой дверь.
Жена с воем накрывает растрёпанную голову грязным фартуком и заливается слезами в тоске по вступившему на ложный и гибельный путь мужу. Потом стремительно выбегает на кухню, отвешивает ни в чём неповинной девочке Жозефины звонкую оплеуху и швыряет ребёнка к двери.
– Ты, блядское отродье, никогда не попадайся мне на глаза, – кричит она на Пеперль и заносит, было, руку, чтобы нанести новый удар. Однако Пеперль только безучастно пожимает в ответ плечами и заявляет:
– Ну, ладно, как хочешь, но хорошенько запомни, что ты сказала. Я никогда не должна путаться у тебя под ногами и попадаться на глаза!
Теперь для всего, что бы с этого момента ни воспоследовало, у неё под рукой всегда есть хорошая отговорка. Теперь тётка сама виновата, она выбросила её из дому, думает Пеперль и, весело насвистывая мотивчик уличной песенки «Кабы у нашей Лизаветы замест пизды был хуй котлетой…», удаляется. Потом, удовлетворённо напевая себе под нос, она трижды коротко звонит в квартиру семейства Вондрачек, подавая условный знак Мали. Пеперль радуется, что тётка вышвырнула её вон, прежде чем она успела помыть посуду. Она знает одно, в восемь часов вечера она ни в коем случае не придёт домой, в этом она уверена твёрдо. А тем временем к ней стремительно вылетает Мали.
– Сервус, Пеперль, что случилось?
Пеперль передаёт внимательно слушающей подруге суть разговора, только что состоявшегося между её тёткой и дядей, и в заключение говорит:
– Провалиться мне на этом месте, если мой дядя сейчас не отправился поебаться к Веверке.
– Ты действительно в этом уверена? – с сомнением в голосе спрашивает Мали.
– Пойдём и посмотрим, ты сама убедишься, что я права!
Очень тихо и осторожно, словно индейцы, обе девочки прокрадываются по коридору к квартире Веверки. Пеперль наклоняется и прикладывает ухо к двери, затем делает торжествующий знак подруге:
– Это мой дядя или нет, а?
Затаив дыхание, они прислушиваются к происходящему за закрытой дверью. Переговоры между двумя находящимися в прихожей людьми, должно быть, уже продвинулись далеко вперёд, потому что как раз в этот момент господин Мутценбахер произносит умоляющим голосом:
– Послушайте, госпожа Веверка, соглашайтесь, в этом нет ничего зазорного. Такая шикарная женщина как вы, и живёт без мужчины.
– Кто это вам сказал, что я живу без мужчины, господин Мутценбахер, – возражает Веверка.
– Боже мой, люди много об этом судачат.
– И больше всех судачит ваша старуха.
Она произносит фразу с ехидцей.
– Ах, моя старуха, но послушайте, госпожа Веверка, да она вам просто завидует. Если бы у неё была такая пышная жопка и такие сиськи, – увлекается он, – тогда бы она сделала…
Однако объяснения, что сделала бы госпожа Алоизия Мутценбахер, будь у неё такая жопка… этого девочки так и не слышат. До их слуха доносится лишь несколько обрывочных высказываний:
– Ну, оставьте, господин Мутценбахер, прекратите же, да вы, однако, просто…
– Ах… ох… пизда, она прямо инжиром пахнет…
– Ну, отстаньте, а вдруг кто-нибудь придёт…
– Тогда давайте перейдём в комнату…
Раздаётся звук запираемой на ключ двери.
Пеперль с Мали разочарованно глядят друг на дружку.
– Ты скажешь своей тётке об этом? – допытывается Мали.
– С какой стати, по мне так пусть он ебётся с кем хочет, этот мой дядюшка. А, кроме того, мне тётка за это даже ломаного гроша не даст, так зачем же я стану ей об этом рассказывать.
Мали подобная логика убеждает, и тема на этом исчерпана:
– Что будем теперь делать?
– Теперь мы присядем на подоконник и подождём, пока дядя выйдет, – решительно заявляет Пеперль, – а потом сами наведаемся к Веверке.
Исключительно нахальное по временам лицо Мали расплывается в радостной ухмылке.
– Думаешь, нам перепадёт что-нибудь, чтобы мы держали рот на замке?
– Не исключено, но не это главное. Прежде всего, она должна сказать нам, как становятся блядью, как зарабатывают деньги, понимаешь, это гораздо для нас важнее.
– Ясно, – понятливо кивает Мали, потому что с тех пор, как они решили действовать независимо от красивого господина Кукило, им ещё ни разу не удаётся заполучить в руки деньги. А именно в них-то они и нуждаются. Теперь госпоже Веверке надлежит просветить их и наставить на верный путь. Пеперль – девица смышленая, она на лету ухватила ценность подвернувшейся ситуации, и Мали беспрекословно следует за ней.
– Как думаешь, он сейчас уже отодрал её? – спрашивает Мали.
– Да ничего подобного, ты моего дядю не знаешь, а я часто слышу его, когда он дерёт тётку. Он ебётся только, когда подвыпивши. Знаешь, как он это делает? – Пеперль оживляется. – Он всегда раздевается догола, и потом укладывается ртом на пизду. Лижет, думаешь? Чёрта с два! Он только нюхает пизду и жопу. Однажды они забыли потушить свет, и я в тот раз точно всё видела. Он закрывает глаза и затем начинает попеременно обнюхивать указательный палец. Пизда или жопа? Пизда или жопа?
– Как это, не возьму в толк? – недоумевает Мали.
– Да всё очень просто. Сперва он, не глядя, втыкает его туда, что первое подвернётся. А потом по запаху угадывает, куда попал. И если угадал, всегда радуется. Вот он и у Веверки сейчас будет нюхать. А в то время как он предаётся игре в отгадывание, тётка обязательно должна шевелить ему мошонку, и тогда у него макаронина мало-помалу поднимается.
– А большая у него макаронина, у твоего дяди?
– Ой, даже говорить не стоит, – презрительно кривится Пеперь, – так, примерно со среднюю морковку.
– Ну, в таком случае Веверка навряд ли получит удовольствие.
В эту минуту в квартире открывается дверь комнаты, и девочки слышат раздосадованный голос Веверки:
– Верите вы мне или не верите, господин Мутценбахер, мне, право, до лампочки, когда у человека такая маленькая макаронина, такая, знаете ли, пипетка, то моей вины здесь нет, и я уж как-нибудь переживу это. Но то, что вы без зазрения совести хотите задаром поиметь такую женщину, как я, это уже чистое жульничество, вам понятно!
– Но Фаннечка!
– Цыц! Я вам не Фаннечка, для вас я госпожа Веверка, зарубите себе на носу! А теперь давайте, проваливайте отсюда, иначе я вам устрою весёлую жизнь!
Дверь квартиры широко распахивается, и обе девочки из своей засады видят, как невзрачный и униженный господин Мутценбахер выскальзывает в коридор. Они дожидаются, пока шаги его стихнут внизу, в вестибюле дома, и затем Пеперль крепкими костяшками стучит в дверь. Госпожа Веверка открывает и весьма негостеприимно спрашивает:
– Вам что здесь нужно?
– Простите, пожалуйста, мы хотим… мы хотим… меня, собственно, зовут Пеперль Мутценбахер!
– Ну, так и что из того, паршивки, идите своей дорогой, – ещё пуще свирепеет госпожа Веверка при звуках этого имени и собирается, было, захлопнуть дверь перед носом девочек. Однако Пеперль предвидит такой поворот событий, она проворно вставляет ногу в дверную щель и очень тихо произносит:
– Вы только что подпустили к своей пизде моего дядю и еблись с ним.
Женщина отшатывается, с ужасом глядит на девчонок, а те пользуются удобным случаем и живо проникают в квартиру. Веверка ещё вся растрёпанная и, как можно заметить, под накинутым на плечи халатом на ней почти ничего нет. Пеперль, естественно, сразу возбуждается при виде этого. Ей очень хотелось бы сейчас потрогать груди Веверки и поиграть ими, она была бы не против тут же заняться и пиздой хозяйки, чтобы дать ей ту разрядку, какую не сумел предоставить дядя.
– Мы только хотим вас кое о чём спросить, – объясняет Пеперль причину их вторжения, и в глазах её читается такая устремлённость, которая явно ставит хозяйку в тупик.
– Ну, и о чём же именно? – интересуется Веверка, под любопытным взглядом Пеперль плотнее запахивая на теле утренний халат, особенно на выдающейся вперёд монументальной груди. Пеперль немного сконфужена, она не знает, как ей облечь в слова своё требование. Но тут на выручку ей неожиданно приходит Мали.
– Мы хотим узнать, как становятся блядью. Пожалуйста, расскажите нам это, – с детской непосредственностью выпаливает она.
– Что-о? – протяжно переспрашивает Веверка. Она вскипает от возмущения.
И тогда в разговор снова вступает Пеперль и просительным тоном быстро произносит:
– Знаете, нам тоже хотелось бы что-нибудь заработать, а поскольку мы обе охотно ебёмся, вот мы и решили, что вы могли бы нам подсказать, с чего начать.
– И вы пришли, чтобы спросить меня об этом? Нет, голубушки, вы мне лучше скажите, кто вас подослал шпионить за мной, а? – Веверка яростно шипит как змея и толкает Мали к выходу. – Давайте, выметайтесь отсюда, да поскорей, и чтобы духу вашего больше здесь не было, а то позову полицию!
Пеперль понимает, что женщина разгневалась не на шутку, она чувствует себя обманутой в своих ожиданиях и что ей необходимо теперь доказывать серьёзность их с Мали намерений. Она ещё какое-то мгновение размышляет, затем, приняв решение, быстро укладывается на кухонный стол, высоко поднимает коротенькую юбчонку, чуть ли не до пупа и широко разводит ноги.
– Вы только взгляните, пожалуйста, на мою пизду, госпожа Веверка, и тогда сразу увидите, что я больше не девственница. Мали тоже уже не девственница, и пришли мы сюда вовсе не для того, чтобы шпионить за вами, а только хотели спросить у вас совета, как стать настоящей блядью.
Пеперль ощущает взгляд женщины на своей пиздёнке и обеими руками раздвигает в стороны срамные губы, чтобы предоставить возможность лучшего обзора. Лицо госпожи Веверки заливает густой румянец, она, преодолевая внутреннее сопротивление, подходит ближе и протягивает руку к пизде Пеперль.
– Ну и времена, ну и нравы настали, – со вздохом произносит она и берётся за секель Пеперль, однако тотчас же снова отпускает его. – Сегодняшняя молодёжь такая испорченная, в моё время ничего подобного не было и в помине, сколько же вам лет?
– Двенадцать, – признаётся Мали и сразу же начинает тоже забираться на стол, чтобы в свою очередь продемонстрировать пиздёнку.
– Тринадцать с половиной, – отвечает Пеперль и тут же чувствует, как в её отверстие для проверки втыкается тёплый и пухленький палец женщины.
– О, господи, да ты, Пеперль, и самом деле уже не девственница, вот негодница!
– Так я же вам об этом сразу сказала, – с гордостью подтверждает Пеперль.
– И я тоже уже не девственница, – вмешивается в разговор Мали, – да к тому же у меня ещё совершенно безволосая пизда!
Госпожа Веверка смотрит на неё и затем без труда погружает палец в её подставленную с готовностью дырочку.
– Боже мой, да вы обе порядочные паршивки!
Миловидная женщина с кудрявыми светло-русыми волосами, открывающими высокий лоб, несколько смущена. Две обнажённые пиздёнки возбуждают её, и всё-таки она колеблется, чувствуя в себе какую-то неуверенность. Она отступает на шаг, однако Пеперль, внимательно наблюдающая за выражением лица молодой хозяйки, решает перехватить инициативу. Она тут же спрыгивает со стола и ласково льнёт к стоящей в растерянности Веверке. Её руки поглаживают полные груди, она ощущает, как соски на них сладострастно набухают, отвечая на её нежность, и поднимаются вверх. Пеперль видит, как симпатичное лицо заливает алый румянец, и тогда она быстрым движением руки распахивает ей халат и, ластясь, погружает пальцы в заросли тёмно-русых волос в поисках секеля.
– Вы всё-таки самые настоящие паршивки! – только и выдыхает госпожа Веверка.
Она прислоняется спиной к стене кухни и тяжело дышит, в то время как Пеперль, исследуя пизду, склоняется всё ниже. Её детские пальцы, покопавшись в густых волосах, высвобождают набухший секель, который точно страж стоит у входа в гигантскую расселину. Ей исключительно по душе пизда Веверки. Это – первая действительно красивая женская пизда из числа тех, какие Пеперль приходилось непосредственно видеть вблизи собственными глазами. У её тётки, к примеру, худосочная, обрамлённая щетинистыми волосами, абсолютно неинтересная дыра. Потом она знает ещё голую щелку своей подруги и толстостенную, огромную по размеру пиздищу Божены. Но эта пизда, пизда госпожи Веверки, есть нечно совершенно особенное. Пеперль хотела бы как следует её рассмотреть, поэтому она, держась за восставший секель, уводит молодую женщину в комнату. Там она с мягкой настойчивостью заставляет прилечь покорившуюся воле обстоятельств Фанни на постель. Теперь она лежит обнаженная перед двумя девочками. Глаза у неё закрыты, как будто ей стыдно. Пеперль разводит ей ноги в стороны, и тотчас же её взору предстаёт всё великолепие изумительной пизды.
– Ты только погляди, Мали, вот это пизда! – говорит Пеперь подруге и заботливо разглаживает шелковистые, тёмно-русые волосы, чтобы открыть доступ к розовой щёлке. Нежно и всё же достаточно энергично её палец проходится вдоль расселины, заставляя секель подпрыгнуть.
Игра раззадоривает Пеперль, её рот склоняется к благоухающей пизде, и девочка принимается обрабатывать её проворными ударами языка. Пеперль лижет с большим удовольствием, ей нравится держать во рту хуй, но ещё вкуснее для неё лизать пизду. Ей, правда, уже доводилось вылизывать грот Мали, но эта взрослая, так сказать спелая пизда на вкус совершенно другая. Напряжённо заострив язычок, она глубоко проникает им в отверстие, а госпожа Веверка лишь отвечает глубокими вздохами. Пеперль поднимает глаза и видит Мали, которая тоже занята делом. Сжав двумя руками нежно-коричневые соски обеих крепких грудей хозяйки, она теперь попеременно то сосёт их, то лижет. Пеперль довольна подругой и, быстро забравшись той под юбку, одобрительно поглаживает её по голой пиздёнке. Это побуждает Мали сразу придвинуться поближе, не прерывая, впрочем, увлекательного занятия с госпожой Веверкой. Девочки сейчас сидят бок о бок на корточках, обе трудятся языками, ублажая женщину изнутри и снаружи, и у каждой свободна одна рука, которой можно немного подзадорить подругу. По телу госпожи Веверки пробегает волною дрожь, она широко разводит в стороны налитые ляжки, чтобы предоставить для Пеперль большее поле деятельности, и Пеперль не разочаровывает женщину в оказанном ей доверии. Она увлечённо лижет и даже, отняв от Мали палец, начинает теперь попеременно вводить его в пизду и в жопу Веверки.
– Ну и детишки, – самозабвенно стонет белокурая женщина и ещё шире раздвигает ноги. – Ах… а-а-а… ещё сильнее… таких паршивок нужно держать под замком… лижи же, Пеперль… пожалуйста, только не останавливайся сейчас… ни в коем случае не допускай этого… продолжай действовать дальше, Пеперль, не выпускай клитор… как же мне нужен сейчас елдак… ах, если бы только во мне был сейчас хе-е-ер…
В распоряжении Пеперль, правда, хера не имеется, однако есть её детская, мягко очерченная ручка, которая не намного жёстче упругого елдака. И она, таким образом, мастеровито делает ладошку «лодочкой» и резким движением вталкивает её в алчущую дыру жалобно вздыхающей по поршню женщины.