Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
В.К. Мюллер
Пират королевы Елизаветы
I. МОЛОДОСТЬ ДРЕЙКА И ЕГО ПЕРВЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
Эта книга рассказывает о путешествиях и приключениях сэра Фрэнсиса Дрейка, первого английского моряка, совершившего кругосветное плавание, одновременно адмирала и пирата. Это не историческое исследование, а простой рассказ об одном из уголков прошлого, рассказ, который мы услышим из уст самих участников этих смелых до дерзости английских морских экспедиций эпохи Возрождения.
Приключения эти развертывались на фоне враждебных отношений между Англией и Испанией, которые тянутся через всю вторую половину шестнадцатого столетия и приводят к грандиозному столкновению 1588 года. Борьба идет из-за торгового преобладания на морях. Англия начинает жадно тянуться к далеким заморским странам, богатым золотом и серебром, которые успела закрепить за собой инициативой своих мореплавателей Испания. Нападение на ее прибрежные города в Америке, обстрел и грабеж их, захват испанских «флотов», то есть тех кораблей, которые, собираясь для безопасности в караваны, перевозят драгоценный груз в Испанию, становятся в Англии все более обычным явлением.
Борьба особенно обостряется из-за религиозных различий. Для фанатичных испанцев англичане еретики, которых нет греха сжигать, тем более, что папа отлучил их королеву от церкви и освободил английских католиков от подчинения ей. Таким образом, религиозная распря получила, особенно для англичан, политическое значение: или Англия будет свободной, или она будет под пятою папы. Английские купцы, возвращавшиеся из испанских портов в Америке признавались на родине, что их допускали там торговать только в том случае, если они и их матросы ходили по праздникам и воскресеньям к мессе и давали клятву на кресте, что держатся римско-католической веры. Отношения особенно обострились после того, как с шестидесятых годов в вест-индских владениях появилась инквизиция. По словам английского министра Берлея, за один 1562 год в различных областях Испании были сожжены на костре 26 английских подданных и, может быть, вдесятеро больше томилось по испанским тюрьмам.
В 1563 году произошел такой случай. На гибралтарском рейде стояли на якоре восемь английских купеческих кораблей, когда в бухту вошел французский бриг. Англия находилась тогда в войне с Францией, и такое соседство английским купцам не понравилось. Но когда они увидели на французском судне черные фигуры членов Братства, англичане пришли в бешенство и напали на французов. Инквизиторам удалось бежать, но испанские власти запротестовали против нарушения их нейтралитета, а тут как раз на грех показалась испанская эскадра. Все восемь английских судов были захвачены, а команда отправлена на галеры. Режим, к ним примененный, был настолько суров, что через девять месяцев из двухсот сорока человек в живых было только девяносто.
Англичане не оставались в долгу. Один английский капитан увидел в Ла-Манше испанский корабль, шедший из Антверпена в Кадис и имевший на борту до сорока заключенных. Капитан сообразил, что узники, очевидно, числятся за инквизицией, потому что всякого другого преступника судили бы на месте; очевидно, это голландские протестанты, посылаемые в Испанию на суд инквизиции. Капитан Кобэм погнался за испанцами, настиг их и освободил заключенных. Что же он сделал с капитаном и командой корабля? Он зашил их в их собственные паруса и выбросил в море.
Отвечая таким образом друг другу ударом на удар, смешивая вместе религиозную ревность, патриотизм и жадность к золоту, обе стороны накалили температуру до того градуса, когда стираются всякие различия между дозволенным и недозволенным и всякая память о том, кто был зачинщиком ссоры. Двум народам стало тесно рядом — и один должен был уступить место другому.
В этой борьбе английские пираты приняли самое непосредственное участие. В них и прежде не было недостатка в Англии. В эту жизнь, полную опасностей и приключений, уходила беспокойная энергия тех, кто не умел или не хотел втиснуть свое существование в размеренную дисциплину будничного и чаще всего подневольного труда. Пиратами и контрабандистами кишели побережья Англии, самое государство немало от них страдало. Теперь они нашли себе применение в войне с Испанией, которая существовала фактически, хотя и не была объявлена. В их лице Англия приобрела за длительную эпоху борьбы несколько поколений прекрасно закаленных моряков, вполне удовлетворявших идеалу, нарисованному одним из английских же моряков: «Моряк ни на что не нужен, если в нем нет решимости, граничащей с безумием». Частные лица — по тогдашней терминологии «авантюристы», «предприниматели» — давали средства на далекие экспедиции с тем, чтобы захваченная добыча, за удовлетворением непосредственных участников, делилась между ними согласно затраченному капиталу. Иногда такие «предприниматели» участвовали в экспедициях и лично — молодые, свободные и смелые люди, из породы тех, для которых, как один из них выразился, «мир был устрицей, которую интересно вскрыть своим мечом».
Этими же добровольными, в сущности торговыми, судами усилило английское правительство свой слабый флот, когда пробил грозный час окончательного расчета с Испанией. Словом, различие между торговым и боевым, правительственным и добровольным флотом, между адмиралом, капитаном купеческого судна и пиратом в Англии эпохи Возрождения несколько стиралось.
Вот в какой среде воспитался морской гений знаменитого сэра Фрэнсиса Дрейка. Ни место, ни год его рождения в точности не известны (между 1540-1545-м), и только предание гласит, что он родился в семье судового священника, старшим из двенадцати его сыновей, большая часть которых погибла в море. Но кто бы ни были родители Дрейка, вернее всего сказать, что он был дитя моря. Морю отдана вся его жизнь, и жизнь эта временами была бурна, как море. Искусство своего ремесла он постиг на практике, поступив юнгой на торговое судно, совершавшее плавание между портами Ла-Манша. Хозяин так полюбил молодого матроса, что, умирая, завещал ему свое судно. Дрейк продолжал его дело и жил жизнью торгового капитана вплоть до 1567 года, когда его родственник, Джон Хокинс, насчитывавший в своей родословной несколько поколений моряков и сам уже прославившийся двумя экспедициями в вест-индские воды, затеял третью и пригласил с собой Дрейка. Недолго думая, тот продал свой бриг или обменял его на «Юдифь», на которой ему суждено было получить боевое крещение.
В октябре 1567 года экспедиция в составе пяти судов во главе с «Иисусом из Любека» как флагманским кораблем вышла в море. Путь лежал к берегам африканской Гвинеи, где надо было запастись товаром — неграми, а затем где-нибудь в Вест-Индии распродать его с барышом. Особенно высокая цена за этот товар стояла на Эспаньоле (тогдашнее название острова Гаити). Хозяйничанье испанцев привело здесь к быстрому вымиранию индейцев, цена на рабочие руки поднялась, и плантаторы готовы были платить до 600 дукатов за здорового и сильного негра. Два года перед тем Хокинс на подобной операции заработал большие деньги и привез королеве Елизавете шестьдесят процентов барыша на капитал, которым она, несмотря на всю свою скупость, рискнула тогда. И на этот раз она была (негласной, как всегда) участницей предприятия: главный корабль «Иисус» принадлежал ей.
Обе операции — и закупка, и продажа — были делом нелегким. Закупить надо дешево, по возможности даром, под шумок: прельстить чернокожих бусами, погремушками или какой-нибудь другой показной дрянью или залучить их поближе к берегу, в укромное место, подальше от португальцев или испанцев. Но таким способом можно получить единицы, много — десятки, а нужны сотни. На этот раз Хокинс вошел в союз с одним негритянским царьком, искавшим в нем защиты и помощи против враждебных племен. Когда запылали покрытые пальмовыми листьями хижины в оцепленных кругом негритянских деревнях, нетрудно было набрать от четырехсот до пятисот пленников. Хокинс высказывает по этому поводу наивную досаду на негров, защищавшихся «чисто дикарским средством» — отравленными стрелами, от которых погибло немало человек из его отряда. Эта наивность тем более странна, что в негре культурные европейцы никогда и не предполагали в те времена чего-нибудь иного, кроме дикаря. Капитаны кораблей обращались с ними совершенно бесчеловечно, надевали кандалы, приковывали за шею, загоняли по нескольку сот в маленький трюм, где они без воздуха и света легко заболевали, а заболевших, чтобы они не заразили других, иногда выбрасывали за борт.
Вероятно, так поступали и Хокинс с Дрейком. Во всяком случае, товар был закуплен. Теперь предстояла другая, не менее трудная задача. Испанские власти обложили черный живой товар высокой пошлиной, по тридцати дукатов с головы, которые досадно было платить; но главное — они закрыли свои порты для английских купцов. Вот почему на кораблях Хокинса и Дрейка были пушки, и команда, правда немногочисленная, была вооружена.
В порту Рио-де-Хача1 запрет соблюдался строго. Хокинс высадил десант, завладел городом и торговал спокойно. Это называлось «принудить к дружественной торговле». Соседняя Картахена оказалась хорошо укрепленной. Здесь торговля происходила тайно, по обычаю контрабандистов — ночью, но везде население, движимое потребностью в рабочих руках, шло навстречу купцам. Чернокожие были распроданы и превращены в золото и драгоценные камни. На руках оставалось всего 57 голов первого сорта, optimi generis. С этим остатком Хокинс появился в порту Сан-Хуан на мексиканском берегу, близ Веракруса, — главном городе по торговле Мексики с метрополией, и требовал убежища под предлогом выдержанной бури и необходимости починки судов.
Но не в добрый час занесла его в Сан-Хуан судьба. На следующий же день, 17 сентября 1568 года, на горизонте показалась большая эскадра, быстро приближавшаяся с попутным ветром. Это был испанский флот, искавший смелого пирата. Город Сан-Хуан, расположенный в глубине бухты, был закрыт с севера островком. За ним, как за молом, расположилась английская флотилия, пришвартованная к кольцам на внутренней набережной острова. Узкий вход в гавань английский капитан взял под обстрел орудий. Но что могли значить этот мол и пять небольших английских судов против тринадцати громадных испанских галеонов. Бухта оказалась западней, гибель предстояла неминуемая. Тем не менее испанский адмирал вступил в переговоры. Положение, ввиду наветренного берега, без возможности зайти в гавань, очевидно, казалось и ему опасным. Если бы при северном ветре разразилась буря, опасность превратилась бы в крушение. После долгих споров стороны согласились на компромисс: город остается во владении англичан на все время починки их судов, но они допускают испанский флот в гавань. Договор был подписан, и стороны обменялись заложниками.
20 сентября, около полудня, когда часть английских матросов была в городе, а команда корабля «Миньон» обедала, рядом с ним к набережной подтянулось большое старое испанское судно. «Миньон» решил отмежеваться от этого соседства и стал распускать паруса. В этот момент из города долетели звуки выстрелов, крики; одновременно с галеонов по «Иисусу» был открыт огонь. И из трюма нового соседа «Миньона» выскочили спрятанные в нем испанские матросы и полезли на его палубу, но были после ожесточенной схватки сброшены за борт. По заливу со стороны города плыли, спеша к своим кораблям, уцелевшие англичане. «Миньон» и «Юдифь», стоявшие ближе к выходу и более легкие на ходу, чем грузный и менее поворотливый «Иисус» и чем испанские галеоны, успели выскочить в море, предоставив товарищей их судьбе.
Но «Иисус» защищался отчаянно и недешево продал свою жизнь. Адмиральский корабль был им пущен ко дну, вице-адмиральский — подожжен, абордажные атаки — отбиты. И только когда испанцы направили на него брандер, участь его была решена. По-видимому, сами испанцы попятились перед этой героической защитой горсти взятых обманом и обреченных людей против подавляющих сил целого флота, и они не решились на преследование.
Тем временем Дрейк на «Юдифи» и Хокинс на «Миньоне» неслись в открытое море. Положение было отчаянное: застигнутые врасплох, они почти не имели ни провианта, ни воды. Оба судна в сто и в пятьдесят тонн, скорлупки в сравнении с современными гигантами боевого флота, были переполнены случайно спасшимися матросами с пяти кораблей. Предстояла голодная смерть. Но нашлось сто человек, которые добровольно согласились высадиться на берегу и собственным риском сделать возможным спасение для других.
Плавание было тяжелым. Буря разделила обоих товарищей. Чума почти опустошила «Миньон», и только прибитый случайно к испанскому порту Виго и случайно нашедший там английские корабли Хокинс смогли запастись продовольствием, набрать свежую команду и к концу января 1569 года вернуться на родину. Более легкая «Юдифь» опередила его, и на Дрейка выпала тяжелая доля: отправиться в Лондон и донести королеве о несчастье. Так произошло боевое крещение будущего адмирала.
По всей Англии приключения обоих моряков вызвали негодование против испанцев. Нетерпеливые требовали объявления войны; Елизавета умеряла их пыл, жалела о своих деньгах и молчала. Хокинс и Дрейк считали себя обманутыми и ограбленными: все барыши их достались врагу, и в душе было одно желание — мести. Но сперва надо освободить несчастных, подвергших себя добровольной высадке. Но как это сделать? Просить — бесполезно, добиться силой — немыслимо. И вот в голове Хокинса создается план, свидетельствующий об изворотливости его ума и дипломатических способностях. Он прикинулся перед испанским посланником в Лондоне глубоко недовольным и обиженным неблагодарностью Елизаветы и просил передать королю Филиппу о готовности его перейти на службу Испании. Он ручается, что приведет за собой и всех добровольцев, которые своими кораблями в Ла-Манше причиняют Испании такой вред, а в награду он просит одного: освободить его товарищей, томящихся в испанских тюрьмах. Здесь было бы слишком долго рассказывать всю сеть интриги, которой был окутан испанский король; в дело была замешана и Мария Стюарт. По справедливому замечанию одного историка, все это очень напоминает главу из «Монте-Кристо». В результате Филипп, кругом околпаченный, выдал Хокинсу патент на звание испанского пэра, освободил его матросов, дав каждому по десять дукатов на дорогу, и выплатил на приведение флота добровольцев в порядок сорок тысяч фунтов стерлингов2.
Теперь была очередь за Дрейком. После двух рекогносцировок ему удалось в 1572 году найти средства на очень скромную экспедицию: он снарядил всего два корабля, из которых самый больший был на семьдесят тонн, всей команды было семьдесят три человека. На этот раз он захватил с собой в разобранном виде так называемые пинассы — род галер, пригодных и для паруса, и для весел, и для береговой, и для речной службы. Дрейк не советовался о своих планах и успех своего дерзкого до гениальности предприятия справедливо полагал в быстроте и неожиданности удара.
Он решил нанести этот удар испанскому королю в самом чувствительном месте, перерезав где-нибудь около Панамского перешейка золотую артерию, соединявшую Испанию с россыпями и рудниками Перу и Чили. Он знал, что эти богатства доставляются морем к Панаме, затем перевозятся на мулах через перешеек и из Номбре де Диос или Портобелло — городов, лежащих в нескольких десятках верст к востоку от современного канала, — доставляются по Атлантике в Испанию. В эту «житницу, где собирают урожай перуанского и мексиканского золота, в Номбре де Диос, Дрейк и забрался было, подкравшись на своих пинассах с горстью головорезов ночью, когда все спали. И если нападение не имело успеха, то, как рассказывает испанский источник, только по непредвиденной случайности; горнист был убит, сигнал в нужный момент не был дан, подмога вовремя не подоспела — и пришлось отступать.
Тогда Дрейк составил другой план. В окрестностях Номбре он захватил корабль, грузившийся мачтовым лесом. Среди экипажа были негры. Дрейк освободил их и дал возможность бежать в леса, где скрывалось немало таких беглецов с плантаций, носивших название маронов. Он приобрел в них друзей, которые были проникнуты ненавистью к испанцам и готовы были помочь ему. Они повели его чрез горы и девственные леса к той дороге, по которой обыкновенно двигались золотые караваны на мулах. Они же служили ему и разведчиками, они же указали и на близость другого моря. Блуждая по лесу и подстерегая добычу, Дрейк по их совету влез на высокое дерево и с его верхушки увидел оба океана, расстилавшихся на бесконечное пространство, насколько глаз хватал, по обе стороны узкой полоски земли, на которой он находился. Он глядел жадными глазами на Великий океан, на котором не бывал еще ни один английский корабль, и, как раньше один португальский путешественник, дал себе клятву, что настанет день, когда и он проведет по этому беспредельному водному простору свою борозду.
Караван шел по дороге без особых предосторожностей. Притаившемуся среди гущи тропического леса Дрейку и его восемнадцати матросам, которых он взял с собой, не стоило большого труда овладеть богатствами. Охрана бежала при первых же выстрелах. Серебра было столько, что захватить его они не могли и должны были закопать, взяв с собой только золото и драгоценные камни. Оставалось донести эти сокровища через горы до берега и успеть удрать, пока не начались погоня и розыски. Перед отправлением он еще раз навестил город и сжег склад, где, против ожидания, не нашел золота, а только разных товаров на большую сумму. Через полчаса прибыла сотня испанских стрелков, присланная поймать Дрейка, но им оставалось только смотреть с берега на новенькие испанские фрегаты, которые тоже были похищены Дрейком и которые теперь увозили его на его далекую родину. В августе 1573 года он высадился в Плимуте, и никто из непосвященных не узнал про судьбу и про размеры привезенных сокровищ.
С этого путешествия в голову Дрейка запала мысль, что перед настойчивой и смелой инициативой английского капитана открываются запретные испанские порты, в трюм английского корабля течет испанское золото и что в этом мире контрабанды, пиратства и необъявленной войны возможны неограниченные возможности и самая бесшабашная фантазия может быть легко превращена в действительность. Если восточные побережья вест-индских владений Испании оказались почти незащищенными против смелых, молниеносных ударов, то как легко уязвить гордую Империю со стороны Великого океана, где испанцы привыкли к своему полному одиночеству и владычеству. И вот путешествия Дрейка, наносимые на карту, все больше начинают «походить на узловатую веревку, накинутую на шею испанской монархии».
Но не одно золото и способы добыть его для себя или для других побуждали Дрейка к путешествиям, а и самая возможность видеть новые страны, пройти там, где никто не бывал. Исследователь уживался в нем с пиратом. Он внимательно изучал географические карты. Карта Индейского архипелага, найденная на одном из захваченных кораблей, была ему дороже всякого другого груза. И, наконец, третье глубокое убеждение не покидало Дрейка, а именно: что своими путешествиями, своими грабежами испанских городов и кораблей он служит своей родине в ее споре за морское могущество и политическую и религиозную свободу.
Приключения эти развертывались на фоне враждебных отношений между Англией и Испанией, которые тянутся через всю вторую половину шестнадцатого столетия и приводят к грандиозному столкновению 1588 года. Борьба идет из-за торгового преобладания на морях. Англия начинает жадно тянуться к далеким заморским странам, богатым золотом и серебром, которые успела закрепить за собой инициативой своих мореплавателей Испания. Нападение на ее прибрежные города в Америке, обстрел и грабеж их, захват испанских «флотов», то есть тех кораблей, которые, собираясь для безопасности в караваны, перевозят драгоценный груз в Испанию, становятся в Англии все более обычным явлением.
Борьба особенно обостряется из-за религиозных различий. Для фанатичных испанцев англичане еретики, которых нет греха сжигать, тем более, что папа отлучил их королеву от церкви и освободил английских католиков от подчинения ей. Таким образом, религиозная распря получила, особенно для англичан, политическое значение: или Англия будет свободной, или она будет под пятою папы. Английские купцы, возвращавшиеся из испанских портов в Америке признавались на родине, что их допускали там торговать только в том случае, если они и их матросы ходили по праздникам и воскресеньям к мессе и давали клятву на кресте, что держатся римско-католической веры. Отношения особенно обострились после того, как с шестидесятых годов в вест-индских владениях появилась инквизиция. По словам английского министра Берлея, за один 1562 год в различных областях Испании были сожжены на костре 26 английских подданных и, может быть, вдесятеро больше томилось по испанским тюрьмам.
В 1563 году произошел такой случай. На гибралтарском рейде стояли на якоре восемь английских купеческих кораблей, когда в бухту вошел французский бриг. Англия находилась тогда в войне с Францией, и такое соседство английским купцам не понравилось. Но когда они увидели на французском судне черные фигуры членов Братства, англичане пришли в бешенство и напали на французов. Инквизиторам удалось бежать, но испанские власти запротестовали против нарушения их нейтралитета, а тут как раз на грех показалась испанская эскадра. Все восемь английских судов были захвачены, а команда отправлена на галеры. Режим, к ним примененный, был настолько суров, что через девять месяцев из двухсот сорока человек в живых было только девяносто.
Англичане не оставались в долгу. Один английский капитан увидел в Ла-Манше испанский корабль, шедший из Антверпена в Кадис и имевший на борту до сорока заключенных. Капитан сообразил, что узники, очевидно, числятся за инквизицией, потому что всякого другого преступника судили бы на месте; очевидно, это голландские протестанты, посылаемые в Испанию на суд инквизиции. Капитан Кобэм погнался за испанцами, настиг их и освободил заключенных. Что же он сделал с капитаном и командой корабля? Он зашил их в их собственные паруса и выбросил в море.
Отвечая таким образом друг другу ударом на удар, смешивая вместе религиозную ревность, патриотизм и жадность к золоту, обе стороны накалили температуру до того градуса, когда стираются всякие различия между дозволенным и недозволенным и всякая память о том, кто был зачинщиком ссоры. Двум народам стало тесно рядом — и один должен был уступить место другому.
В этой борьбе английские пираты приняли самое непосредственное участие. В них и прежде не было недостатка в Англии. В эту жизнь, полную опасностей и приключений, уходила беспокойная энергия тех, кто не умел или не хотел втиснуть свое существование в размеренную дисциплину будничного и чаще всего подневольного труда. Пиратами и контрабандистами кишели побережья Англии, самое государство немало от них страдало. Теперь они нашли себе применение в войне с Испанией, которая существовала фактически, хотя и не была объявлена. В их лице Англия приобрела за длительную эпоху борьбы несколько поколений прекрасно закаленных моряков, вполне удовлетворявших идеалу, нарисованному одним из английских же моряков: «Моряк ни на что не нужен, если в нем нет решимости, граничащей с безумием». Частные лица — по тогдашней терминологии «авантюристы», «предприниматели» — давали средства на далекие экспедиции с тем, чтобы захваченная добыча, за удовлетворением непосредственных участников, делилась между ними согласно затраченному капиталу. Иногда такие «предприниматели» участвовали в экспедициях и лично — молодые, свободные и смелые люди, из породы тех, для которых, как один из них выразился, «мир был устрицей, которую интересно вскрыть своим мечом».
Этими же добровольными, в сущности торговыми, судами усилило английское правительство свой слабый флот, когда пробил грозный час окончательного расчета с Испанией. Словом, различие между торговым и боевым, правительственным и добровольным флотом, между адмиралом, капитаном купеческого судна и пиратом в Англии эпохи Возрождения несколько стиралось.
Вот в какой среде воспитался морской гений знаменитого сэра Фрэнсиса Дрейка. Ни место, ни год его рождения в точности не известны (между 1540-1545-м), и только предание гласит, что он родился в семье судового священника, старшим из двенадцати его сыновей, большая часть которых погибла в море. Но кто бы ни были родители Дрейка, вернее всего сказать, что он был дитя моря. Морю отдана вся его жизнь, и жизнь эта временами была бурна, как море. Искусство своего ремесла он постиг на практике, поступив юнгой на торговое судно, совершавшее плавание между портами Ла-Манша. Хозяин так полюбил молодого матроса, что, умирая, завещал ему свое судно. Дрейк продолжал его дело и жил жизнью торгового капитана вплоть до 1567 года, когда его родственник, Джон Хокинс, насчитывавший в своей родословной несколько поколений моряков и сам уже прославившийся двумя экспедициями в вест-индские воды, затеял третью и пригласил с собой Дрейка. Недолго думая, тот продал свой бриг или обменял его на «Юдифь», на которой ему суждено было получить боевое крещение.
В октябре 1567 года экспедиция в составе пяти судов во главе с «Иисусом из Любека» как флагманским кораблем вышла в море. Путь лежал к берегам африканской Гвинеи, где надо было запастись товаром — неграми, а затем где-нибудь в Вест-Индии распродать его с барышом. Особенно высокая цена за этот товар стояла на Эспаньоле (тогдашнее название острова Гаити). Хозяйничанье испанцев привело здесь к быстрому вымиранию индейцев, цена на рабочие руки поднялась, и плантаторы готовы были платить до 600 дукатов за здорового и сильного негра. Два года перед тем Хокинс на подобной операции заработал большие деньги и привез королеве Елизавете шестьдесят процентов барыша на капитал, которым она, несмотря на всю свою скупость, рискнула тогда. И на этот раз она была (негласной, как всегда) участницей предприятия: главный корабль «Иисус» принадлежал ей.
Обе операции — и закупка, и продажа — были делом нелегким. Закупить надо дешево, по возможности даром, под шумок: прельстить чернокожих бусами, погремушками или какой-нибудь другой показной дрянью или залучить их поближе к берегу, в укромное место, подальше от португальцев или испанцев. Но таким способом можно получить единицы, много — десятки, а нужны сотни. На этот раз Хокинс вошел в союз с одним негритянским царьком, искавшим в нем защиты и помощи против враждебных племен. Когда запылали покрытые пальмовыми листьями хижины в оцепленных кругом негритянских деревнях, нетрудно было набрать от четырехсот до пятисот пленников. Хокинс высказывает по этому поводу наивную досаду на негров, защищавшихся «чисто дикарским средством» — отравленными стрелами, от которых погибло немало человек из его отряда. Эта наивность тем более странна, что в негре культурные европейцы никогда и не предполагали в те времена чего-нибудь иного, кроме дикаря. Капитаны кораблей обращались с ними совершенно бесчеловечно, надевали кандалы, приковывали за шею, загоняли по нескольку сот в маленький трюм, где они без воздуха и света легко заболевали, а заболевших, чтобы они не заразили других, иногда выбрасывали за борт.
Вероятно, так поступали и Хокинс с Дрейком. Во всяком случае, товар был закуплен. Теперь предстояла другая, не менее трудная задача. Испанские власти обложили черный живой товар высокой пошлиной, по тридцати дукатов с головы, которые досадно было платить; но главное — они закрыли свои порты для английских купцов. Вот почему на кораблях Хокинса и Дрейка были пушки, и команда, правда немногочисленная, была вооружена.
В порту Рио-де-Хача1 запрет соблюдался строго. Хокинс высадил десант, завладел городом и торговал спокойно. Это называлось «принудить к дружественной торговле». Соседняя Картахена оказалась хорошо укрепленной. Здесь торговля происходила тайно, по обычаю контрабандистов — ночью, но везде население, движимое потребностью в рабочих руках, шло навстречу купцам. Чернокожие были распроданы и превращены в золото и драгоценные камни. На руках оставалось всего 57 голов первого сорта, optimi generis. С этим остатком Хокинс появился в порту Сан-Хуан на мексиканском берегу, близ Веракруса, — главном городе по торговле Мексики с метрополией, и требовал убежища под предлогом выдержанной бури и необходимости починки судов.
Но не в добрый час занесла его в Сан-Хуан судьба. На следующий же день, 17 сентября 1568 года, на горизонте показалась большая эскадра, быстро приближавшаяся с попутным ветром. Это был испанский флот, искавший смелого пирата. Город Сан-Хуан, расположенный в глубине бухты, был закрыт с севера островком. За ним, как за молом, расположилась английская флотилия, пришвартованная к кольцам на внутренней набережной острова. Узкий вход в гавань английский капитан взял под обстрел орудий. Но что могли значить этот мол и пять небольших английских судов против тринадцати громадных испанских галеонов. Бухта оказалась западней, гибель предстояла неминуемая. Тем не менее испанский адмирал вступил в переговоры. Положение, ввиду наветренного берега, без возможности зайти в гавань, очевидно, казалось и ему опасным. Если бы при северном ветре разразилась буря, опасность превратилась бы в крушение. После долгих споров стороны согласились на компромисс: город остается во владении англичан на все время починки их судов, но они допускают испанский флот в гавань. Договор был подписан, и стороны обменялись заложниками.
20 сентября, около полудня, когда часть английских матросов была в городе, а команда корабля «Миньон» обедала, рядом с ним к набережной подтянулось большое старое испанское судно. «Миньон» решил отмежеваться от этого соседства и стал распускать паруса. В этот момент из города долетели звуки выстрелов, крики; одновременно с галеонов по «Иисусу» был открыт огонь. И из трюма нового соседа «Миньона» выскочили спрятанные в нем испанские матросы и полезли на его палубу, но были после ожесточенной схватки сброшены за борт. По заливу со стороны города плыли, спеша к своим кораблям, уцелевшие англичане. «Миньон» и «Юдифь», стоявшие ближе к выходу и более легкие на ходу, чем грузный и менее поворотливый «Иисус» и чем испанские галеоны, успели выскочить в море, предоставив товарищей их судьбе.
Но «Иисус» защищался отчаянно и недешево продал свою жизнь. Адмиральский корабль был им пущен ко дну, вице-адмиральский — подожжен, абордажные атаки — отбиты. И только когда испанцы направили на него брандер, участь его была решена. По-видимому, сами испанцы попятились перед этой героической защитой горсти взятых обманом и обреченных людей против подавляющих сил целого флота, и они не решились на преследование.
Тем временем Дрейк на «Юдифи» и Хокинс на «Миньоне» неслись в открытое море. Положение было отчаянное: застигнутые врасплох, они почти не имели ни провианта, ни воды. Оба судна в сто и в пятьдесят тонн, скорлупки в сравнении с современными гигантами боевого флота, были переполнены случайно спасшимися матросами с пяти кораблей. Предстояла голодная смерть. Но нашлось сто человек, которые добровольно согласились высадиться на берегу и собственным риском сделать возможным спасение для других.
Плавание было тяжелым. Буря разделила обоих товарищей. Чума почти опустошила «Миньон», и только прибитый случайно к испанскому порту Виго и случайно нашедший там английские корабли Хокинс смогли запастись продовольствием, набрать свежую команду и к концу января 1569 года вернуться на родину. Более легкая «Юдифь» опередила его, и на Дрейка выпала тяжелая доля: отправиться в Лондон и донести королеве о несчастье. Так произошло боевое крещение будущего адмирала.
По всей Англии приключения обоих моряков вызвали негодование против испанцев. Нетерпеливые требовали объявления войны; Елизавета умеряла их пыл, жалела о своих деньгах и молчала. Хокинс и Дрейк считали себя обманутыми и ограбленными: все барыши их достались врагу, и в душе было одно желание — мести. Но сперва надо освободить несчастных, подвергших себя добровольной высадке. Но как это сделать? Просить — бесполезно, добиться силой — немыслимо. И вот в голове Хокинса создается план, свидетельствующий об изворотливости его ума и дипломатических способностях. Он прикинулся перед испанским посланником в Лондоне глубоко недовольным и обиженным неблагодарностью Елизаветы и просил передать королю Филиппу о готовности его перейти на службу Испании. Он ручается, что приведет за собой и всех добровольцев, которые своими кораблями в Ла-Манше причиняют Испании такой вред, а в награду он просит одного: освободить его товарищей, томящихся в испанских тюрьмах. Здесь было бы слишком долго рассказывать всю сеть интриги, которой был окутан испанский король; в дело была замешана и Мария Стюарт. По справедливому замечанию одного историка, все это очень напоминает главу из «Монте-Кристо». В результате Филипп, кругом околпаченный, выдал Хокинсу патент на звание испанского пэра, освободил его матросов, дав каждому по десять дукатов на дорогу, и выплатил на приведение флота добровольцев в порядок сорок тысяч фунтов стерлингов2.
Теперь была очередь за Дрейком. После двух рекогносцировок ему удалось в 1572 году найти средства на очень скромную экспедицию: он снарядил всего два корабля, из которых самый больший был на семьдесят тонн, всей команды было семьдесят три человека. На этот раз он захватил с собой в разобранном виде так называемые пинассы — род галер, пригодных и для паруса, и для весел, и для береговой, и для речной службы. Дрейк не советовался о своих планах и успех своего дерзкого до гениальности предприятия справедливо полагал в быстроте и неожиданности удара.
Он решил нанести этот удар испанскому королю в самом чувствительном месте, перерезав где-нибудь около Панамского перешейка золотую артерию, соединявшую Испанию с россыпями и рудниками Перу и Чили. Он знал, что эти богатства доставляются морем к Панаме, затем перевозятся на мулах через перешеек и из Номбре де Диос или Портобелло — городов, лежащих в нескольких десятках верст к востоку от современного канала, — доставляются по Атлантике в Испанию. В эту «житницу, где собирают урожай перуанского и мексиканского золота, в Номбре де Диос, Дрейк и забрался было, подкравшись на своих пинассах с горстью головорезов ночью, когда все спали. И если нападение не имело успеха, то, как рассказывает испанский источник, только по непредвиденной случайности; горнист был убит, сигнал в нужный момент не был дан, подмога вовремя не подоспела — и пришлось отступать.
Тогда Дрейк составил другой план. В окрестностях Номбре он захватил корабль, грузившийся мачтовым лесом. Среди экипажа были негры. Дрейк освободил их и дал возможность бежать в леса, где скрывалось немало таких беглецов с плантаций, носивших название маронов. Он приобрел в них друзей, которые были проникнуты ненавистью к испанцам и готовы были помочь ему. Они повели его чрез горы и девственные леса к той дороге, по которой обыкновенно двигались золотые караваны на мулах. Они же служили ему и разведчиками, они же указали и на близость другого моря. Блуждая по лесу и подстерегая добычу, Дрейк по их совету влез на высокое дерево и с его верхушки увидел оба океана, расстилавшихся на бесконечное пространство, насколько глаз хватал, по обе стороны узкой полоски земли, на которой он находился. Он глядел жадными глазами на Великий океан, на котором не бывал еще ни один английский корабль, и, как раньше один португальский путешественник, дал себе клятву, что настанет день, когда и он проведет по этому беспредельному водному простору свою борозду.
Караван шел по дороге без особых предосторожностей. Притаившемуся среди гущи тропического леса Дрейку и его восемнадцати матросам, которых он взял с собой, не стоило большого труда овладеть богатствами. Охрана бежала при первых же выстрелах. Серебра было столько, что захватить его они не могли и должны были закопать, взяв с собой только золото и драгоценные камни. Оставалось донести эти сокровища через горы до берега и успеть удрать, пока не начались погоня и розыски. Перед отправлением он еще раз навестил город и сжег склад, где, против ожидания, не нашел золота, а только разных товаров на большую сумму. Через полчаса прибыла сотня испанских стрелков, присланная поймать Дрейка, но им оставалось только смотреть с берега на новенькие испанские фрегаты, которые тоже были похищены Дрейком и которые теперь увозили его на его далекую родину. В августе 1573 года он высадился в Плимуте, и никто из непосвященных не узнал про судьбу и про размеры привезенных сокровищ.
С этого путешествия в голову Дрейка запала мысль, что перед настойчивой и смелой инициативой английского капитана открываются запретные испанские порты, в трюм английского корабля течет испанское золото и что в этом мире контрабанды, пиратства и необъявленной войны возможны неограниченные возможности и самая бесшабашная фантазия может быть легко превращена в действительность. Если восточные побережья вест-индских владений Испании оказались почти незащищенными против смелых, молниеносных ударов, то как легко уязвить гордую Империю со стороны Великого океана, где испанцы привыкли к своему полному одиночеству и владычеству. И вот путешествия Дрейка, наносимые на карту, все больше начинают «походить на узловатую веревку, накинутую на шею испанской монархии».
Но не одно золото и способы добыть его для себя или для других побуждали Дрейка к путешествиям, а и самая возможность видеть новые страны, пройти там, где никто не бывал. Исследователь уживался в нем с пиратом. Он внимательно изучал географические карты. Карта Индейского архипелага, найденная на одном из захваченных кораблей, была ему дороже всякого другого груза. И, наконец, третье глубокое убеждение не покидало Дрейка, а именно: что своими путешествиями, своими грабежами испанских городов и кораблей он служит своей родине в ее споре за морское могущество и политическую и религиозную свободу.
II. КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ. АТЛАНТИКА
Прошло несколько лет, и только в 1577 году Дрейк смог приступить к самому важному и славному из своих путешествий. Едва ли с самого начала оно было задумано как кругосветное. Целью были Тихий океан и берега Перу и Чили. Вернуться назад предполагалось, по-видимому, обогнув Америку с севера: англичане тогда усиленно искали так называемый северо-западный проход к Китаю из Атлантики в Тихий океан. Между тем испанцы, наученные опытом последних лет, ожидали его, как прежде, в Карибском море, и туда были посланы и строгие приказы, и сильный флот.
Королева и некоторые вельможи и на этот раз поддержали предприятие своими средствами, лишь требуя тайны для своих имен, чтобы не быть скомпрометированными в разбойном деле в случае его неудачи. В случае же успеха — другое дело: победителей не судят. Как и прежде, партия, стоявшая за сохранение мира с Испанией, во что бы то ни стало старалась помешать Дрейку, и, может быть, тот Даути, которого Дрейк убил и о котором речь будет впереди, был выставлен этой партией одергивать смелого адмирала и даже мешать ему.
Во всяком случае, планы путешествия соблюдались в строжайшей тайне. Экипажу было сказано, что его нанимают для службы в Средиземном море; портом назначения была названа Александрия.
Передадим описание этого путешествия словами, к сожалению, не самого Дрейка (он не оставил никаких описаний), а других, рядовых его участников. Если эти рассказы оставляют в тени быт самого корабля, то, с другой стороны, довольно рельефно изображают интересы, руководившие путешественниками, в их приключениях.
Дойдя в своих прежних путешествиях 1572-1573 годов до южной Атлантики, капитан Дрейк затаил в себе мечту заглянуть в глубь ее. В течение нескольких лет исполнению ее мешала отчасти чужая зависть, отчасти служба в Ирландии под начальством графа Эссекса. Но к 1577 году благодаря милостивому соизволению королевы и помощи нескольких друзей ему удалось снарядить пять кораблей:
1. «Пеликан» — адмиральское судно, вместимость 100 тонн, генерал-капитан Фрэнсис Дрейк.
2. «Елизавета» — вице-адмиральское судно, вместимость 80 тонн, капитан Джон Винтер.
3. «Златоцвет» — барка3 в 30 тонн, капитан Джон Томас.
4. «Лебедь» — легкий корабль в 50 тонн, капитан Джон Честер.
5. «Христофор» — галера в 15 тонн, капитан Томас Мун.
Набрав для этих кораблей умелую команду в 164 человека и изобильный провиант, потребный на столь долгое и опасное плавание, Дрейк не забыл позаботиться и о красоте, и об удовольствиях. Он захватил с собой опытных музыкантов и богатую обстановку. Вся утварь для его стола и часть кухонной посуды были из чистого серебра. Многие предметы были выставлены с тем, чтобы своей искусной, тонкой работой производить тем более сильное впечатление на чужие народы, к славе родной Англии.
15 ноября 1577 года, около 5 часов дня, корабли снялись с якоря и вышли из Плимута, взяв курс на юго-запад. К вечеру 17 ноября началась буря, которая свирепствовала и весь следующий день с такой силой, что хотя эскадра укрылась в хорошей гавани Фалмута, тем не менее адмиральский корабль и «Златоцвет» вынуждены были срубить грот-мачту, и 28 ноября, на тринадцатый день плавания, мы снова вернулись в Плимут для исправления причиненных бурей повреждений.
13 декабря мы снова подняли на этот раз более счастливые паруса. Как только земля скрылась из глаз, наш генерал дал нам повод строить втихомолку предположения о нашем назначении тем, что объявил остров Могадор местом встречи на случай, если бы один из кораблей отделился от остального флота. Этот остров, к которому мы подошли 25 декабря, в день рождества, находится под властью султана Фецкого и лежит под 31° 40″, в одной миле от берега, образуя таким образом хорошую гавань. Наше прибытие скоро было замечено туземцами, которые, стоя на берегу, криками и знаками выражали свое желание попасть к нам. Генерал послал за ними лодку, в которую тотчас же сели два знатнейших мавра, а один из наших остался на материке в качестве заложника их возвращения.
Гостей встретили на корабле маленьким пиршеством и подарками в знак наших мирных намерений вступить с ними в торговый обмен. Казалось, они были искренне довольны и обещали на следующий день привезти товары. Вернувшись на берег, они отпустили заложника и в назначенный час действительно появились снова, ведя с собой около тридцати верблюдов, нагруженных всякой всячиной. С берега они знаками требовали себе лодку. Лодка тотчас была спущена с корабля, и один из наших матросов, Джон Фрай, раньше бывавший по торговым делам в этих местах и несколько знавший язык, первый соскочил на берег, не подозревая опасности. Варвары тотчас схватили его и приставили кинжал к груди, предлагая на выбор или умереть, или идти с ними. Из-за скал выскочили другие, по-видимому, заранее там засевшие. Фрая посадили на лошадь и повезли. Мы ничего не могли сделать и принуждены были с грустью видеть, как нашего товарища уводили в плен.
Это насилие было вызвано желанием султана узнать, что за флот появился у его берегов и не следует ли ожидать за ним остального португальского флота. Поэтому, когда Фрай сообщил, что мы англичане и направляемся в Магелланов пролив под командой генерала Дрейка, его тотчас освободили и снабдили подарком для генерала со всевозможными уверениями в дружбе. Тем временем Дрейк предпринял попытку освободить матроса и углубился с небольшим отрядом внутрь страны, не встречая никакого сопротивления. Но он не довел своей попытки до конца, и 31 декабря эскадра продолжала свой путь. Когда Фрай вернулся к берегу, нас уже не было. Потом мы узнали, что султан принял в нем участие и отправил вскоре в Англию с британским торговым судном.
Королева и некоторые вельможи и на этот раз поддержали предприятие своими средствами, лишь требуя тайны для своих имен, чтобы не быть скомпрометированными в разбойном деле в случае его неудачи. В случае же успеха — другое дело: победителей не судят. Как и прежде, партия, стоявшая за сохранение мира с Испанией, во что бы то ни стало старалась помешать Дрейку, и, может быть, тот Даути, которого Дрейк убил и о котором речь будет впереди, был выставлен этой партией одергивать смелого адмирала и даже мешать ему.
Во всяком случае, планы путешествия соблюдались в строжайшей тайне. Экипажу было сказано, что его нанимают для службы в Средиземном море; портом назначения была названа Александрия.
Передадим описание этого путешествия словами, к сожалению, не самого Дрейка (он не оставил никаких описаний), а других, рядовых его участников. Если эти рассказы оставляют в тени быт самого корабля, то, с другой стороны, довольно рельефно изображают интересы, руководившие путешественниками, в их приключениях.
Дойдя в своих прежних путешествиях 1572-1573 годов до южной Атлантики, капитан Дрейк затаил в себе мечту заглянуть в глубь ее. В течение нескольких лет исполнению ее мешала отчасти чужая зависть, отчасти служба в Ирландии под начальством графа Эссекса. Но к 1577 году благодаря милостивому соизволению королевы и помощи нескольких друзей ему удалось снарядить пять кораблей:
1. «Пеликан» — адмиральское судно, вместимость 100 тонн, генерал-капитан Фрэнсис Дрейк.
2. «Елизавета» — вице-адмиральское судно, вместимость 80 тонн, капитан Джон Винтер.
3. «Златоцвет» — барка3 в 30 тонн, капитан Джон Томас.
4. «Лебедь» — легкий корабль в 50 тонн, капитан Джон Честер.
5. «Христофор» — галера в 15 тонн, капитан Томас Мун.
Набрав для этих кораблей умелую команду в 164 человека и изобильный провиант, потребный на столь долгое и опасное плавание, Дрейк не забыл позаботиться и о красоте, и об удовольствиях. Он захватил с собой опытных музыкантов и богатую обстановку. Вся утварь для его стола и часть кухонной посуды были из чистого серебра. Многие предметы были выставлены с тем, чтобы своей искусной, тонкой работой производить тем более сильное впечатление на чужие народы, к славе родной Англии.
15 ноября 1577 года, около 5 часов дня, корабли снялись с якоря и вышли из Плимута, взяв курс на юго-запад. К вечеру 17 ноября началась буря, которая свирепствовала и весь следующий день с такой силой, что хотя эскадра укрылась в хорошей гавани Фалмута, тем не менее адмиральский корабль и «Златоцвет» вынуждены были срубить грот-мачту, и 28 ноября, на тринадцатый день плавания, мы снова вернулись в Плимут для исправления причиненных бурей повреждений.
13 декабря мы снова подняли на этот раз более счастливые паруса. Как только земля скрылась из глаз, наш генерал дал нам повод строить втихомолку предположения о нашем назначении тем, что объявил остров Могадор местом встречи на случай, если бы один из кораблей отделился от остального флота. Этот остров, к которому мы подошли 25 декабря, в день рождества, находится под властью султана Фецкого и лежит под 31° 40″, в одной миле от берега, образуя таким образом хорошую гавань. Наше прибытие скоро было замечено туземцами, которые, стоя на берегу, криками и знаками выражали свое желание попасть к нам. Генерал послал за ними лодку, в которую тотчас же сели два знатнейших мавра, а один из наших остался на материке в качестве заложника их возвращения.
Гостей встретили на корабле маленьким пиршеством и подарками в знак наших мирных намерений вступить с ними в торговый обмен. Казалось, они были искренне довольны и обещали на следующий день привезти товары. Вернувшись на берег, они отпустили заложника и в назначенный час действительно появились снова, ведя с собой около тридцати верблюдов, нагруженных всякой всячиной. С берега они знаками требовали себе лодку. Лодка тотчас была спущена с корабля, и один из наших матросов, Джон Фрай, раньше бывавший по торговым делам в этих местах и несколько знавший язык, первый соскочил на берег, не подозревая опасности. Варвары тотчас схватили его и приставили кинжал к груди, предлагая на выбор или умереть, или идти с ними. Из-за скал выскочили другие, по-видимому, заранее там засевшие. Фрая посадили на лошадь и повезли. Мы ничего не могли сделать и принуждены были с грустью видеть, как нашего товарища уводили в плен.
Это насилие было вызвано желанием султана узнать, что за флот появился у его берегов и не следует ли ожидать за ним остального португальского флота. Поэтому, когда Фрай сообщил, что мы англичане и направляемся в Магелланов пролив под командой генерала Дрейка, его тотчас освободили и снабдили подарком для генерала со всевозможными уверениями в дружбе. Тем временем Дрейк предпринял попытку освободить матроса и углубился с небольшим отрядом внутрь страны, не встречая никакого сопротивления. Но он не довел своей попытки до конца, и 31 декабря эскадра продолжала свой путь. Когда Фрай вернулся к берегу, нас уже не было. Потом мы узнали, что султан принял в нем участие и отправил вскоре в Англию с британским торговым судном.