Страница:
Строя в Суздальской земле города и знакомя суздальцев с общественной жизнью, князь не упускал из виду и их образование. Отовсюду выписывал он умных учителей веры христианской, и то, чем Киев был в отношении образованности для Южной Руси, тем Суздаль сделался при князе Юрии Долгоруком для Восточной. Из Суздаля распространял равноапостольный князь Владимир веру христианскую, отсюда же князь Юрий Владимирович начал распространять просвещение. Прежде управляемый наместниками князей киевских, Суздаль при Юрии Долгоруком сделался самостоятельным княжеством.
Могущество глухой суздальской окраины все возрастало, все больше людей селилось вдоль здешних рек. Но не замечал князь Юрий перемен в своем княжестве, все думы его были обращены к Киеву. Недаром народ прозвал его Долгоруким за то, что он хотел из своих дальних городов занять великий киевский стол. Ни укрепление границ Суздальского княжества, ни обширное строительство в этих краях не отвлекали Юрия Долгорукого от борьбы за киевский стол.
После смерти отца князь Юрий Долгорукий начинает «сторожить» Киев. В 1132 году он бросает Суздальскую землю, переселяется в Городец (близ Киева) и, чтобы быть еще ближе к Киеву, в 1135 году отдает Суздаль и Ростов своему брату Ярополку в обмен на Переславль (южный). В Лаврентьевской летописи об этом сказано следующее: «Испроси у брата своего Ярополка Переславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростов и прочую волость свою, но не всю». Однако в то время сил у него было не так много, чтобы он мог удержаться на юге, поэтому через пять лет Юрий Долгорукий вынужден был вернуться в Ростово-Суздальскую землю, где он проводит целых 12 лет, накапливая силы и зорко следя за делами в Южной Руси.
И как раз в это время в Ростово-Суздальскую землю переселялось южнорусское население. Юрий Долгорукий принимал в свои владения всех переселенцев, среди которых было немало промышленных и богатых людей. Раздавая им земли, князь пополнил свою казну и уже смог нанимать и содержать многочисленную дружину. В 1149 году он начал свой поход в южные земли и овладел киевским столом. Правда, был великий князь для киевлян чужим; он привел с собой из Суздаля многих дружинников и челядь, которые вели себя в Киеве как завоеватели и часто оскорбляли и грабили тамошних бояр, купцов, ремесленников и посадских людей. Почти каждый день князь пировал то у одного дружинника или боярина, то у другого; часто выезжал в ближние леса и степи на охоту.
Храбрый Изяслав Мстиславич воспользовался беспечностью Юрия Долгорукого (своего дяди), заручился подмогой других князей, тайно собрал войско и за пять дней подобрался к Киеву. Горожане открыли ему ворота, и Юрий Долгорукий был изгнан из Киева. Он возвратился в Суздальскую землю, однако не оставил своих честолюбивых замыслов снова завладеть киевским столом. Но понял, что для этого снова надо копить силы и исподволь готовиться к будущим походам.
На свои суздальские владения Юрий Долгорукий стал теперь смотреть по-другому: он начал еще больше укреплять границы княжества, в противовес местным боярам привлекал на свою сторону «служилых» людей, стал зазывать в свои земли переселенцев и селил их на новых местах. Русский историк В.Н.Татищев писал: «Не малую ссуду давал он и в строении и другими подаяниями помогал». Так что среди множества честолюбивых замыслов и непрерывных войн князь Юрий Владимирович не забывал своего наследственного удела. Он стал первым самостоятельным Суздальским удельным князем и весьма много сделал для этого края; при нем Суздаль сделался главным городом всей Ростово-Суздальской области и резиденцией великого князя.
Значение князя Юрия Долгорукого для Ростово-Суздальской земли определяется в первую очередь его энергичной деятельностью: он призывал сюда переселенцев, строил новые города и расширял и укреплял старые. По словам историка В.Н. Татищева, к князю Юрию Долгорукому кроме русских людей приходило много болгар, мордвы и венгров. При частых походах князя на юг оттуда с ним могли приходить в Суздальскую землю разные «сходцы». Привлекал он и «большихъ людей» Новгорода, которые держали его сторону, и переселял в Суздаль их семейства. Так, во время смуты в Новгороде после бегства князя Святослава Ольговича (постоянного союзника Юрия Долгорукого) в 1139 году в Суздаль бежали его сторонники – Судила Нежатич и Страждка. Посадника Якуна и брата его Прокофия (главных пособников бегства Святослава Ольговича) новгородцы отправили в Чудь. Князь Юрий Долгорукий освободил их и привел к себе, а семьи их еще раньше призвал в Суздаль и держал в почете и милости.
Эти случаи, конечно же, становились известными в Новгороде, и уже «молодшие люди», недовольные частыми смутами, искали у Юрия Долгорукого защиты.
Храмовый ансамбль в селе Кидекша
Святые князья-мученики Борис и Глеб
Князь Андрей Боголюбский
Могущество глухой суздальской окраины все возрастало, все больше людей селилось вдоль здешних рек. Но не замечал князь Юрий перемен в своем княжестве, все думы его были обращены к Киеву. Недаром народ прозвал его Долгоруким за то, что он хотел из своих дальних городов занять великий киевский стол. Ни укрепление границ Суздальского княжества, ни обширное строительство в этих краях не отвлекали Юрия Долгорукого от борьбы за киевский стол.
После смерти отца князь Юрий Долгорукий начинает «сторожить» Киев. В 1132 году он бросает Суздальскую землю, переселяется в Городец (близ Киева) и, чтобы быть еще ближе к Киеву, в 1135 году отдает Суздаль и Ростов своему брату Ярополку в обмен на Переславль (южный). В Лаврентьевской летописи об этом сказано следующее: «Испроси у брата своего Ярополка Переславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростов и прочую волость свою, но не всю». Однако в то время сил у него было не так много, чтобы он мог удержаться на юге, поэтому через пять лет Юрий Долгорукий вынужден был вернуться в Ростово-Суздальскую землю, где он проводит целых 12 лет, накапливая силы и зорко следя за делами в Южной Руси.
И как раз в это время в Ростово-Суздальскую землю переселялось южнорусское население. Юрий Долгорукий принимал в свои владения всех переселенцев, среди которых было немало промышленных и богатых людей. Раздавая им земли, князь пополнил свою казну и уже смог нанимать и содержать многочисленную дружину. В 1149 году он начал свой поход в южные земли и овладел киевским столом. Правда, был великий князь для киевлян чужим; он привел с собой из Суздаля многих дружинников и челядь, которые вели себя в Киеве как завоеватели и часто оскорбляли и грабили тамошних бояр, купцов, ремесленников и посадских людей. Почти каждый день князь пировал то у одного дружинника или боярина, то у другого; часто выезжал в ближние леса и степи на охоту.
Храбрый Изяслав Мстиславич воспользовался беспечностью Юрия Долгорукого (своего дяди), заручился подмогой других князей, тайно собрал войско и за пять дней подобрался к Киеву. Горожане открыли ему ворота, и Юрий Долгорукий был изгнан из Киева. Он возвратился в Суздальскую землю, однако не оставил своих честолюбивых замыслов снова завладеть киевским столом. Но понял, что для этого снова надо копить силы и исподволь готовиться к будущим походам.
На свои суздальские владения Юрий Долгорукий стал теперь смотреть по-другому: он начал еще больше укреплять границы княжества, в противовес местным боярам привлекал на свою сторону «служилых» людей, стал зазывать в свои земли переселенцев и селил их на новых местах. Русский историк В.Н.Татищев писал: «Не малую ссуду давал он и в строении и другими подаяниями помогал». Так что среди множества честолюбивых замыслов и непрерывных войн князь Юрий Владимирович не забывал своего наследственного удела. Он стал первым самостоятельным Суздальским удельным князем и весьма много сделал для этого края; при нем Суздаль сделался главным городом всей Ростово-Суздальской области и резиденцией великого князя.
Значение князя Юрия Долгорукого для Ростово-Суздальской земли определяется в первую очередь его энергичной деятельностью: он призывал сюда переселенцев, строил новые города и расширял и укреплял старые. По словам историка В.Н. Татищева, к князю Юрию Долгорукому кроме русских людей приходило много болгар, мордвы и венгров. При частых походах князя на юг оттуда с ним могли приходить в Суздальскую землю разные «сходцы». Привлекал он и «большихъ людей» Новгорода, которые держали его сторону, и переселял в Суздаль их семейства. Так, во время смуты в Новгороде после бегства князя Святослава Ольговича (постоянного союзника Юрия Долгорукого) в 1139 году в Суздаль бежали его сторонники – Судила Нежатич и Страждка. Посадника Якуна и брата его Прокофия (главных пособников бегства Святослава Ольговича) новгородцы отправили в Чудь. Князь Юрий Долгорукий освободил их и привел к себе, а семьи их еще раньше призвал в Суздаль и держал в почете и милости.
Эти случаи, конечно же, становились известными в Новгороде, и уже «молодшие люди», недовольные частыми смутами, искали у Юрия Долгорукого защиты.
Храмовый ансамбль в селе Кидекша
Столицей своего княжества Юрий Долгорукий не избрал старинный и богатый город Ростов, в котором власть держали богатые бояре. Остерегался он жить и в суздальском тереме своего отца, хотя здешнее боярство и не было таким сплоченным, как ростовское. Предание рассказывает, что, занимаясь устройством Суздальского края, князь Юрий Долгорукий нашел, что город Суздаль стоит не на месте, близ реки самой мелкой. И решил он перенести его на другое место, белее удобное. Облюбовал он в четырех верстах от Суздаля место, располагавшееся на правом берегу Нерли неподалеку от впадения в нее реки Каменки и державшее в древности под контролем речной выход из города. И в 1152 году повелел Юрий Долгорукий строить княжескую крепость; уже и материал строительный был заготовлен, как вдруг князь почему-то оставил свое намерение. С тех пор село и стало называться Кидекша (от слова «покидать»), и была эта загородная резиденция суздальских князей обнесена земляным валом, и поставлен в ней был княжеский терем.
Архитектурные памятники села Кидекша
А на возвышенном месте посреди села мастера Юрия Долгорукого возвели первую в тех краях белокаменную церковь, сложив ее из больших, гладко обтесанных известковых камней. О возведении этого простого и сурового храма в летописи сказано так: «Того же лета (1152) Юрий Владимирович изъ суздальской земли созда на Нерли церковь во имя мучеников Бориса и Глеба».
Церковь сооружали на том самом месте, где, по сказанию летописца, располагался стан благоверных князей Бориса и Глеба во время их путешествия в Киев. Таким образом, по времени своего построения Борисоглебская церковь относится к начальному периоду суздальской архитектуры. В плане она представляет собой квадрат с четырьмя столбами внутри и тремя полукружиями снаружи, и возможно, первое впечатление от храма разочарует, так как нет в нем удивительной гармонии и стройности церкви Покрова-на-Нерли. Борисоглебская церковь проще, строже, и нелюбопытный взгляд на ней может попросту не остановиться.
Фрагмент фресок Борисоглебского храма в селе Кидекша
Однако есть в ней свое особое очарование. Храм поставлен почти на самом краю обрыва Нерли; возводили его не из традиционного кирпича-плинфы – из квадров местного тесаного мелкозернистого известняка. Неподалеку от храма размещались княжеские хоромы и рубленые дома придворной знати с их службами. Приземистая и могучая Борисоглебская церковь была почти лишена украшений, интерьер ее предельно прост и строг. При князе Юрии Долгоруком она вообще не была расписана, и богослужения проходили в ослепительно белом храме.
За века своего существования церковные стены перенесли много невзгод, в частности, в 1238 году «городок» Кидекша вместе с церковью был разорен при нашествии монголо-татар. Но уже через год ростовский епископ Кирилл отремонтировал пострадавшее здание, и оно было освящено. Затем наступили долгие годы запустения, когда церковь стояла без кровли, а ее своды, глава, восточная часть стен и верхняя часть апсид обрушились. Восстановили церковь только в XVI – XVII веках, причем для реставрации использовали старый белый камень. Однако восточная часть церкви не была восстановлена, а завершили храм новым сомкнутым сводом (к тому же, по мнению Н.Н. Воронина, плохо сделанным) и четырехскатной крышей. Все это совершенно не отвечало первоначальному облику этого замечательного памятника суздальского зодчества. Некоторые последующие переделки тоже сильно исказили первоначальный вид храма: так, изменились его длинные и узкие окна, а шлемовидная глава приняла форму луковичной.
Трудно в настоящее время судить и о наружных украшениях храма с четырьмя подкупольными столпами, несущими одну главу. Снаружи видны только зачатки аркатурного пояса, выложенного из фигурного кирпича, да ряд поребриков, углами выступающих над поверхностью стен. Сохранились также фрагменты фриза из завес с изображениями на них (в центральной апсиде) символа Пресвятой Богородицы – семисвечника, а еще остатки композиций «Отречение Петра», «Три отрока в пещи огненной» и «Успение Богоматери».
В Борисоглебской церкви похоронены Борис Юрьевич (сын Юрия Долгорукого), жена сына Мария и их дочь Евфросиния. По письменным документам суздальской консистории известно, что в 1675 году суздальский воевода Тимофей Петрович Савелов, архимандрит Спасо-Евфимиева монастыря Тимофей, ключарь Дионисий и старец-казначей Иосиф однажды заглянули в щелку рассохшейся от времени гробницы князя Бориса Юрьевича. «И въ гробнице лежатъ мощи, кости целы, а на мощахъ одежда белою тафтою покрыта, а на верху лежитъ неведомо какая одежда шитая золотомъ, будто бы по байберету на ней же вышитъ золотомъ орелъ пластаный одноглавый и отъ того орла пошло на двое шито золотомъ же и серебромъ узорами».
Преподобный Стефан (архиепископ Суздальский и Юрьевский) в том же году сообщил об этом царю Алексею Михайловичу (а потом не раз и царю Федору Алексеевичу). И добавлял: «Над гробами княжескими панихидъ никогда не бывает… Мощи Великого князя Бориса Георгиевича Суздальского въ забвении, такожъ и гробъ его по достоинству никакихъ украшений не имеетъ». Какой последовал ответ от царя – неизвестно, но существует местное предание, будто бы внизу, под церковными сводами, была устроена княжеская усыпальница, в которую, по предположению графа А.С. Уварова, должен вести подземный ход. В 1851 году граф пытался открыть его, но сделать это не удалось.
На каменной колокольне Борисоглебской церкви находится древний, небольшой (весом 30 пудов!) колокол, на котором сделана надпись: «Въ лето 7066 (1558) зделанъ сей колоколъ при царе Государе Великомъ князе Иване Васильевиче всея Руссiи и Макарии митрополите. Царь Государь далъ сей колоколъ в домъ Вознесения Господа нашего въ Печерский монастырь при архимандрите Иоакиме въ Новгородъ Нижний». Как и по какому поводу этот колокол из нижегородского Печерского монастыря попал в Кидекшу – неизвестно. Устное же предание сообщает, что царь Иван Грозный, проходя через Кидекшу с войском на Казань и нуждаясь в свинце для снарядов, снял с местного монастыря свинцовую кровлю. А впоследствии взамен ее вместе с другими вкладами из Печерской обители приказал передать и этот колокол, отлитый из ливонских орудий.
В XVIII веке рядом с суровой и величавой Борисоглебской церковью встала небольшая, будто игрушечная церковь во имя святого первомученика Стефана с высокой двускатной крышей, напоминающая жилой деревянный дом. Невдалеке от храма поднялась стройная восьмигранная шатровая колокольня, возведенная на квадратном основании. Разные по стилям эти три здания (еще Святые ворота с фигурным волнистым верхом) как бы слились воедино – ни одно из них не выделяется, ни одно не подавляет другое. Нет ни одной лишней детали в этой удивительной усадьбе, создававшейся в течение шести веков и так тесно слившейся с природой – с высоким берегом реки, лесом за ней и деревянными избами, подступившими к крепости, но остающимися за дорогой, прорезавшей холм.
Особенно красив ансамбль в Кидекше при закате солнца, если смотреть на него с противоположного берега Нерли, когда его белые стены окрашиваются в нежно-розовый цвет. Но местные жители не пожалели эту красоту и после Октябрьской революции (в 1935 г.) начали выламывать плиты из стен Борисоглебской церкви и разбивать церковную ограду. А под стенами собора был устроен карьер для добычи песка. Выдающийся историк Суздальской земли А.Д. Варганов (о нем будет рассказано в отдельной главе) стал писать письма во все инстанции, требуя прекратить эти варварские действия. Он «достучался» не только до областного начальства, но и до самой Москвы, и только после его энергичных и решительных действий появилось следующее постановление областного исполкома: «Ввиду того, что договор с религиозной общиной на пользование церковью в селе Кидекша Красносельского сельсовета Суздальского района № 2114 расторгнут, другой религиозной общины, желающей принять в пользование здание церкви и культовое имущество, не оказалось, церковь эту как молитвенное здание ликвидировать и передать как имеющую историческое значение Суздальскому музею». Так был спасен шедевр мирового зодчества – Борисоглебская церковь села Кидекша, стены которой помнят многое.
А в 1947 году на северной стороне в Борисоглебской церкви были открыты фрагменты фресок, создание которых датируется 1180 ми годами, а выполнены они были в розово-коричневой гамме. Ученые предполагают, что создавались они по повелению князя Всеволода III, пожелавшего украсить храм отцовской усадьбы. Две женские фигуры среди деревьев райского сада – святой Марии и императрицы Евфросинии – четко видны на белом фоне в окружении тропических пальм с красными плодами, под которыми прохаживаются павлины. По версии исследователя Н.П. Сычева, под видом Евфросинии (жены князя Бориса) изображена мать князя Всеволода – византийская принцесса из рода Комнинов.
Стены хоров, выстроенных для родственников и приближенных князя, тоже были покрыты изображениями деревьев и райских птиц, выполненными в нежно-розовых и фиолетовых тонах. На южной стене храма видны фигуры двух всадников: по предположениям некоторых ученых, это скачущие волхвы; другие исследователи считают, что это князья-страстотерпцы Борис и Глеб.
А на возвышенном месте посреди села мастера Юрия Долгорукого возвели первую в тех краях белокаменную церковь, сложив ее из больших, гладко обтесанных известковых камней. О возведении этого простого и сурового храма в летописи сказано так: «Того же лета (1152) Юрий Владимирович изъ суздальской земли созда на Нерли церковь во имя мучеников Бориса и Глеба».
Церковь сооружали на том самом месте, где, по сказанию летописца, располагался стан благоверных князей Бориса и Глеба во время их путешествия в Киев. Таким образом, по времени своего построения Борисоглебская церковь относится к начальному периоду суздальской архитектуры. В плане она представляет собой квадрат с четырьмя столбами внутри и тремя полукружиями снаружи, и возможно, первое впечатление от храма разочарует, так как нет в нем удивительной гармонии и стройности церкви Покрова-на-Нерли. Борисоглебская церковь проще, строже, и нелюбопытный взгляд на ней может попросту не остановиться.
Однако есть в ней свое особое очарование. Храм поставлен почти на самом краю обрыва Нерли; возводили его не из традиционного кирпича-плинфы – из квадров местного тесаного мелкозернистого известняка. Неподалеку от храма размещались княжеские хоромы и рубленые дома придворной знати с их службами. Приземистая и могучая Борисоглебская церковь была почти лишена украшений, интерьер ее предельно прост и строг. При князе Юрии Долгоруком она вообще не была расписана, и богослужения проходили в ослепительно белом храме.
За века своего существования церковные стены перенесли много невзгод, в частности, в 1238 году «городок» Кидекша вместе с церковью был разорен при нашествии монголо-татар. Но уже через год ростовский епископ Кирилл отремонтировал пострадавшее здание, и оно было освящено. Затем наступили долгие годы запустения, когда церковь стояла без кровли, а ее своды, глава, восточная часть стен и верхняя часть апсид обрушились. Восстановили церковь только в XVI – XVII веках, причем для реставрации использовали старый белый камень. Однако восточная часть церкви не была восстановлена, а завершили храм новым сомкнутым сводом (к тому же, по мнению Н.Н. Воронина, плохо сделанным) и четырехскатной крышей. Все это совершенно не отвечало первоначальному облику этого замечательного памятника суздальского зодчества. Некоторые последующие переделки тоже сильно исказили первоначальный вид храма: так, изменились его длинные и узкие окна, а шлемовидная глава приняла форму луковичной.
Трудно в настоящее время судить и о наружных украшениях храма с четырьмя подкупольными столпами, несущими одну главу. Снаружи видны только зачатки аркатурного пояса, выложенного из фигурного кирпича, да ряд поребриков, углами выступающих над поверхностью стен. Сохранились также фрагменты фриза из завес с изображениями на них (в центральной апсиде) символа Пресвятой Богородицы – семисвечника, а еще остатки композиций «Отречение Петра», «Три отрока в пещи огненной» и «Успение Богоматери».
В Борисоглебской церкви похоронены Борис Юрьевич (сын Юрия Долгорукого), жена сына Мария и их дочь Евфросиния. По письменным документам суздальской консистории известно, что в 1675 году суздальский воевода Тимофей Петрович Савелов, архимандрит Спасо-Евфимиева монастыря Тимофей, ключарь Дионисий и старец-казначей Иосиф однажды заглянули в щелку рассохшейся от времени гробницы князя Бориса Юрьевича. «И въ гробнице лежатъ мощи, кости целы, а на мощахъ одежда белою тафтою покрыта, а на верху лежитъ неведомо какая одежда шитая золотомъ, будто бы по байберету на ней же вышитъ золотомъ орелъ пластаный одноглавый и отъ того орла пошло на двое шито золотомъ же и серебромъ узорами».
Преподобный Стефан (архиепископ Суздальский и Юрьевский) в том же году сообщил об этом царю Алексею Михайловичу (а потом не раз и царю Федору Алексеевичу). И добавлял: «Над гробами княжескими панихидъ никогда не бывает… Мощи Великого князя Бориса Георгиевича Суздальского въ забвении, такожъ и гробъ его по достоинству никакихъ украшений не имеетъ». Какой последовал ответ от царя – неизвестно, но существует местное предание, будто бы внизу, под церковными сводами, была устроена княжеская усыпальница, в которую, по предположению графа А.С. Уварова, должен вести подземный ход. В 1851 году граф пытался открыть его, но сделать это не удалось.
На каменной колокольне Борисоглебской церкви находится древний, небольшой (весом 30 пудов!) колокол, на котором сделана надпись: «Въ лето 7066 (1558) зделанъ сей колоколъ при царе Государе Великомъ князе Иване Васильевиче всея Руссiи и Макарии митрополите. Царь Государь далъ сей колоколъ в домъ Вознесения Господа нашего въ Печерский монастырь при архимандрите Иоакиме въ Новгородъ Нижний». Как и по какому поводу этот колокол из нижегородского Печерского монастыря попал в Кидекшу – неизвестно. Устное же предание сообщает, что царь Иван Грозный, проходя через Кидекшу с войском на Казань и нуждаясь в свинце для снарядов, снял с местного монастыря свинцовую кровлю. А впоследствии взамен ее вместе с другими вкладами из Печерской обители приказал передать и этот колокол, отлитый из ливонских орудий.
В XVIII веке рядом с суровой и величавой Борисоглебской церковью встала небольшая, будто игрушечная церковь во имя святого первомученика Стефана с высокой двускатной крышей, напоминающая жилой деревянный дом. Невдалеке от храма поднялась стройная восьмигранная шатровая колокольня, возведенная на квадратном основании. Разные по стилям эти три здания (еще Святые ворота с фигурным волнистым верхом) как бы слились воедино – ни одно из них не выделяется, ни одно не подавляет другое. Нет ни одной лишней детали в этой удивительной усадьбе, создававшейся в течение шести веков и так тесно слившейся с природой – с высоким берегом реки, лесом за ней и деревянными избами, подступившими к крепости, но остающимися за дорогой, прорезавшей холм.
Особенно красив ансамбль в Кидекше при закате солнца, если смотреть на него с противоположного берега Нерли, когда его белые стены окрашиваются в нежно-розовый цвет. Но местные жители не пожалели эту красоту и после Октябрьской революции (в 1935 г.) начали выламывать плиты из стен Борисоглебской церкви и разбивать церковную ограду. А под стенами собора был устроен карьер для добычи песка. Выдающийся историк Суздальской земли А.Д. Варганов (о нем будет рассказано в отдельной главе) стал писать письма во все инстанции, требуя прекратить эти варварские действия. Он «достучался» не только до областного начальства, но и до самой Москвы, и только после его энергичных и решительных действий появилось следующее постановление областного исполкома: «Ввиду того, что договор с религиозной общиной на пользование церковью в селе Кидекша Красносельского сельсовета Суздальского района № 2114 расторгнут, другой религиозной общины, желающей принять в пользование здание церкви и культовое имущество, не оказалось, церковь эту как молитвенное здание ликвидировать и передать как имеющую историческое значение Суздальскому музею». Так был спасен шедевр мирового зодчества – Борисоглебская церковь села Кидекша, стены которой помнят многое.
А в 1947 году на северной стороне в Борисоглебской церкви были открыты фрагменты фресок, создание которых датируется 1180 ми годами, а выполнены они были в розово-коричневой гамме. Ученые предполагают, что создавались они по повелению князя Всеволода III, пожелавшего украсить храм отцовской усадьбы. Две женские фигуры среди деревьев райского сада – святой Марии и императрицы Евфросинии – четко видны на белом фоне в окружении тропических пальм с красными плодами, под которыми прохаживаются павлины. По версии исследователя Н.П. Сычева, под видом Евфросинии (жены князя Бориса) изображена мать князя Всеволода – византийская принцесса из рода Комнинов.
Стены хоров, выстроенных для родственников и приближенных князя, тоже были покрыты изображениями деревьев и райских птиц, выполненными в нежно-розовых и фиолетовых тонах. На южной стене храма видны фигуры двух всадников: по предположениям некоторых ученых, это скачущие волхвы; другие исследователи считают, что это князья-страстотерпцы Борис и Глеб.
Святые князья-мученики Борис и Глеб
В селе Кидекша стоят крепкие, добротные дома; выстроенные из потемневших бревен, они кажутся изначальными, как сама земля. А рядом с церковью вы чувствуете, что стоите у истоков наидревнейшей истории. Строгий белокаменный храм, поднявшийся на возвышенном берегу Нерли, смотрит отсюда на луга и леса, на синь вдали – все это когда-то видели блаженные князья-страстотерпцы Борис и Глеб. О житиях их рассказали нам два инока Киево-Печерской лавры. Один из них – Иаков, составивший похвалу княгине Ольге и их равноапостольному отцу князю Владимиру; второй – преподобный Нестор-летописец, который повесть о страданиях Бориса и Глеба начинает молитвой к Господу Вседержителю.
Святые Борис и Глеб. Икона XIV в.
У святого равноапостольного князя Владимира, просветившего земли русские светом веры Христовой, было двенадцать сыновей, пятеро из которых умерли еще в детстве. Остальным своим детям князь Владимир отдал в управление города и целые области, но после смерти отца они завели между собой кровавые раздоры.
Главным виновников междоусобиц был туровский князь Святополк – завистливый, злобный, мстительный и свирепый. Братья сторонились, и он отвечал им тем же. Особенно ненавидел он своих младших братьев Бориса и Глеба, которые родились уже после крещения князем Владимиром Русской земли. Были они кроткие, отличались редким благочестием, преданностью и послушанием старшим, и все их любили. С детских лет Борис любил читать божественные книги, особенно жития мучеников, словно предчувствуя собственную участь. Внимая чтению брата, Глеб усердно молился вместе с ним и постоянно у него учился. И хоть был он еще в детском возрасте, но разум его уже созрел, и по примеру отца своего он помогал сиротам и бедным вдовам.
Всех сыновей своих отпустил князь Владимир в данные им уделы, а последних оставил при себе, хотя и им дал в управление отдаленные от Киева города: Борису – Ростов, а Глебу, который был еще ребенком, – Муром. Сына Бориса, хоть тот и возмужал, отец почти постоянно держал при себе, и по всему было видно, что ему он хотел передать великокняжеский стол.
Незадолго до смерти князь Владимир послал Бориса с дружиной против печенегов, которые появились в русских владениях. Горестной была их разлука: юный князь пал к ногам отца, обливая слезами лицо и руки родителя, а потом бросился в его объятия. Плакал и старый князь, предчувствуя вещим сердцем своим, что не увидит он больше сына своего. И действительно, отправился Борис в степи, и в его отсутствие святой равноапостольный князь Владимир скончался.
Услышав об этом, Святополк прискакал из Турова в Киев, занял отцовский стол и объявил себя великим князем, решив погубить любимых сыновей князя Владимира. Юный Глеб, выйдя из храма, где он молился перед образом Спасителя, спустился к Днепру и в приготовленной для него ладье отплыл в Муромские земли от козней брата своего. А тот, чтобы утвердиться на великом княжении, стал привлекать на свою сторону знатных киевлян, даря им богатые подарки. Те принимали подарки, но в душе были против Святополка, да и не знали, встанет ли на его сторону дружина, бывшая в то время в походе против печенегов.
Ночью Святополк прискакал в бывший свой удел Вышгород, собрал дружину свою и, заручившись ее преданностью, повелел умертвить брата Бориса при первом удобном случае. До того уже доходили вести от верных киевлян о кознях Святополка, но он не хотел им верить. А потом ему сообщили, что брат Глеб уже бежал из Киева; дружина начала уговаривать его поскорее идти в Киев и прогнать Святополка. Однако кроткий и благочестивый князь Борис не соглашался, говоря при этом: «Не подниму руку на старшего моего брата! Старший брат должен быть мне вместо отца». И тогда недовольные этим дружинники ушли от него, и князь Борис остался лишь с небольшим числом своих верных приближенных.
Сначала Святополк хотел мирно поступить с братом и повелел сказать ему, что хочет жить с ним в любви и мире, хочет увеличить удел, данный тому отцом. Когда же он узнал, что киевская дружина оставила Бориса, решился погубить брата и послал к нему убийц. В ночь на 24 июля 1015 года злодеи пришли на реку Альту и подошли к шатру князя Бориса, который в то время стоял на утренней молитве. Княжеские отроки (младшие дружинники), заметив их, догадались в чем дело и сообщили князю. Но тот продолжал молиться, а окончив молитву, пошел спать. Однако не успел он даже задремать, как послышался шум. Убийцы бросились на княжеский шатер, начали тыкать в него свои копья и пронзили ими князя Бориса и любимого княжеского отрока Георгия (родом венгра), который пытался защитить своего господина собственным телом. Заговорщики ушли из шатра, думая, что князь уже мертв. Но у Бориса было еще достаточно сил: вышел он из шатра, чтобы вознести пламенную молитву Богу, чтобы сподобил Он его, недостойного, стать общником страданий Сына Своего. Однако не умилились молитвой князя жестокосердные убийцы, и один из них ударил его мечом в сердце. Упал на землю князь Борис, но и тогда он еще оставался жив. Вокруг него гибли преданные дружинники, а отроку Георгию враги отрубили голову, чтобы поскорее снять с его шеи большую золотую гривну, которую князь дал ему в награду как знак отличия.
Совершив это злодеяние, убийцы завернули еще дышащего князя Бориса в шатерное полотно, положили его на воз и помчались в Вышгород. Узнав, что брат еще дышит, Святополк послал двоих варягов, чтобы те довершили дело. И один из них недрогнувшей рукой прямо в сердце пронзил князя Бориса, которому шел тогда 28 й год.
После этого Святополк решился погубить и князя Глеба, который в то время княжил в Муроме и (по некоторым историческим сведениям) еще не знал о смерти отца. И послал ему Святополк коварную весть: «Приди вскоре, отец зовет тебя, ибо тяжело болен». Опечаленный этим известием Глеб поскакал с малой дружиной на Волгу, но по дороге конь его споткнулся, и князь сломал ногу. С трудом добрался он до Смоленска, чтобы оттуда по Днепру спуститься к Киеву, но неподалеку от города его догнал другой гонец – с известием из Новгорода от брата Ярослава: «Не ходи в Киев, ибо отец наш скончался, а брат наш Борис убиен от Святополка».
Долго и горько плакал юный Глеб от этого страшного известия: «Если б я только видел его ангельское лицо, с ним бы и умер. Брат, молись обо мне Богу! Лучше бы и я принял такую же смерть вместе с тобою. Зачем мне оставаться одному без тебя в здешнем лживом свете!». А в это время уже подоспели посланные Святополком убийцы. Увидев издали их ладью, Глеб поплыл навстречу им, не подозревая никакой злобы с их стороны. Напрасно преданные дружинники предупреждали его, но не хотел Глеб, подобно князю Борису, ссориться со своим братом Святополком.
Обрадовались убийцы, когда увидели одиноко плывущую к ним ладью. И как только поравнялись, перескочили в нее с обнаженными мечами. Отроки князя Глеба настолько оробели и растерялись от ужаса, что весла выпали из их рук. Только тогда уразумел Глеб ожидавшую его участь, но еще надеялся умилостивить злодеев. Однако никакие мольбы не могли тронуть жестокосердные сердца убийц, и Горислав (их вождь) приказал немедленно умертвить князя. По его знаку княжеский повар по имени Торчин не побоялся поднять руку на своего господина и, взяв нож, перерезал ему горло.
Тело святого мученика было брошено на пустом месте между двумя колодами, и долго лежало оно в небрежении на берегу Днепра. Никому даже в голову не пришло по-христиански похоронить юного князя Глеба, пока новгородский князь Ярослав не отомстил свирепому Святополку. Но все то время, пока князь Глеб лежал непогребенный, чудные знамения видны были над тем местом. Купцы и охотники, например, видели тут словно бы свечу горящую или столп огненный, и слышалось неземное пение. Когда нашли тело князя Глеба, то с честью погребли его вместе с телом князя Бориса в вышгородской церкви Святого Василия, а великий князь киевский Владимир Мономах обложил раки своих родственников драгоценными окладами.
У святого равноапостольного князя Владимира, просветившего земли русские светом веры Христовой, было двенадцать сыновей, пятеро из которых умерли еще в детстве. Остальным своим детям князь Владимир отдал в управление города и целые области, но после смерти отца они завели между собой кровавые раздоры.
Главным виновников междоусобиц был туровский князь Святополк – завистливый, злобный, мстительный и свирепый. Братья сторонились, и он отвечал им тем же. Особенно ненавидел он своих младших братьев Бориса и Глеба, которые родились уже после крещения князем Владимиром Русской земли. Были они кроткие, отличались редким благочестием, преданностью и послушанием старшим, и все их любили. С детских лет Борис любил читать божественные книги, особенно жития мучеников, словно предчувствуя собственную участь. Внимая чтению брата, Глеб усердно молился вместе с ним и постоянно у него учился. И хоть был он еще в детском возрасте, но разум его уже созрел, и по примеру отца своего он помогал сиротам и бедным вдовам.
Всех сыновей своих отпустил князь Владимир в данные им уделы, а последних оставил при себе, хотя и им дал в управление отдаленные от Киева города: Борису – Ростов, а Глебу, который был еще ребенком, – Муром. Сына Бориса, хоть тот и возмужал, отец почти постоянно держал при себе, и по всему было видно, что ему он хотел передать великокняжеский стол.
Незадолго до смерти князь Владимир послал Бориса с дружиной против печенегов, которые появились в русских владениях. Горестной была их разлука: юный князь пал к ногам отца, обливая слезами лицо и руки родителя, а потом бросился в его объятия. Плакал и старый князь, предчувствуя вещим сердцем своим, что не увидит он больше сына своего. И действительно, отправился Борис в степи, и в его отсутствие святой равноапостольный князь Владимир скончался.
Услышав об этом, Святополк прискакал из Турова в Киев, занял отцовский стол и объявил себя великим князем, решив погубить любимых сыновей князя Владимира. Юный Глеб, выйдя из храма, где он молился перед образом Спасителя, спустился к Днепру и в приготовленной для него ладье отплыл в Муромские земли от козней брата своего. А тот, чтобы утвердиться на великом княжении, стал привлекать на свою сторону знатных киевлян, даря им богатые подарки. Те принимали подарки, но в душе были против Святополка, да и не знали, встанет ли на его сторону дружина, бывшая в то время в походе против печенегов.
Ночью Святополк прискакал в бывший свой удел Вышгород, собрал дружину свою и, заручившись ее преданностью, повелел умертвить брата Бориса при первом удобном случае. До того уже доходили вести от верных киевлян о кознях Святополка, но он не хотел им верить. А потом ему сообщили, что брат Глеб уже бежал из Киева; дружина начала уговаривать его поскорее идти в Киев и прогнать Святополка. Однако кроткий и благочестивый князь Борис не соглашался, говоря при этом: «Не подниму руку на старшего моего брата! Старший брат должен быть мне вместо отца». И тогда недовольные этим дружинники ушли от него, и князь Борис остался лишь с небольшим числом своих верных приближенных.
Сначала Святополк хотел мирно поступить с братом и повелел сказать ему, что хочет жить с ним в любви и мире, хочет увеличить удел, данный тому отцом. Когда же он узнал, что киевская дружина оставила Бориса, решился погубить брата и послал к нему убийц. В ночь на 24 июля 1015 года злодеи пришли на реку Альту и подошли к шатру князя Бориса, который в то время стоял на утренней молитве. Княжеские отроки (младшие дружинники), заметив их, догадались в чем дело и сообщили князю. Но тот продолжал молиться, а окончив молитву, пошел спать. Однако не успел он даже задремать, как послышался шум. Убийцы бросились на княжеский шатер, начали тыкать в него свои копья и пронзили ими князя Бориса и любимого княжеского отрока Георгия (родом венгра), который пытался защитить своего господина собственным телом. Заговорщики ушли из шатра, думая, что князь уже мертв. Но у Бориса было еще достаточно сил: вышел он из шатра, чтобы вознести пламенную молитву Богу, чтобы сподобил Он его, недостойного, стать общником страданий Сына Своего. Однако не умилились молитвой князя жестокосердные убийцы, и один из них ударил его мечом в сердце. Упал на землю князь Борис, но и тогда он еще оставался жив. Вокруг него гибли преданные дружинники, а отроку Георгию враги отрубили голову, чтобы поскорее снять с его шеи большую золотую гривну, которую князь дал ему в награду как знак отличия.
Совершив это злодеяние, убийцы завернули еще дышащего князя Бориса в шатерное полотно, положили его на воз и помчались в Вышгород. Узнав, что брат еще дышит, Святополк послал двоих варягов, чтобы те довершили дело. И один из них недрогнувшей рукой прямо в сердце пронзил князя Бориса, которому шел тогда 28 й год.
После этого Святополк решился погубить и князя Глеба, который в то время княжил в Муроме и (по некоторым историческим сведениям) еще не знал о смерти отца. И послал ему Святополк коварную весть: «Приди вскоре, отец зовет тебя, ибо тяжело болен». Опечаленный этим известием Глеб поскакал с малой дружиной на Волгу, но по дороге конь его споткнулся, и князь сломал ногу. С трудом добрался он до Смоленска, чтобы оттуда по Днепру спуститься к Киеву, но неподалеку от города его догнал другой гонец – с известием из Новгорода от брата Ярослава: «Не ходи в Киев, ибо отец наш скончался, а брат наш Борис убиен от Святополка».
Долго и горько плакал юный Глеб от этого страшного известия: «Если б я только видел его ангельское лицо, с ним бы и умер. Брат, молись обо мне Богу! Лучше бы и я принял такую же смерть вместе с тобою. Зачем мне оставаться одному без тебя в здешнем лживом свете!». А в это время уже подоспели посланные Святополком убийцы. Увидев издали их ладью, Глеб поплыл навстречу им, не подозревая никакой злобы с их стороны. Напрасно преданные дружинники предупреждали его, но не хотел Глеб, подобно князю Борису, ссориться со своим братом Святополком.
Обрадовались убийцы, когда увидели одиноко плывущую к ним ладью. И как только поравнялись, перескочили в нее с обнаженными мечами. Отроки князя Глеба настолько оробели и растерялись от ужаса, что весла выпали из их рук. Только тогда уразумел Глеб ожидавшую его участь, но еще надеялся умилостивить злодеев. Однако никакие мольбы не могли тронуть жестокосердные сердца убийц, и Горислав (их вождь) приказал немедленно умертвить князя. По его знаку княжеский повар по имени Торчин не побоялся поднять руку на своего господина и, взяв нож, перерезал ему горло.
Тело святого мученика было брошено на пустом месте между двумя колодами, и долго лежало оно в небрежении на берегу Днепра. Никому даже в голову не пришло по-христиански похоронить юного князя Глеба, пока новгородский князь Ярослав не отомстил свирепому Святополку. Но все то время, пока князь Глеб лежал непогребенный, чудные знамения видны были над тем местом. Купцы и охотники, например, видели тут словно бы свечу горящую или столп огненный, и слышалось неземное пение. Когда нашли тело князя Глеба, то с честью погребли его вместе с телом князя Бориса в вышгородской церкви Святого Василия, а великий князь киевский Владимир Мономах обложил раки своих родственников драгоценными окладами.
Князь Андрей Боголюбский
С рубежа XI – XII веков положение отдаленной и бедной Ростово-Суздальской земли начинает меняться. Территория края быстро заселяется, Залесье богатеет и к началу XIII века достигает цветущего состояния. Главная причина этого ее возвышения и усиления заключается в обильном притоке населения из Южной Руси, где в то время были неблагоприятные условия для жизни, о чем говорилось ранее. С другой стороны, этому способствовала мудрая и энергичная деятельность ростово-суздальских князей, и в первую очередь Андрея Боголюбского (сына князя Юрия Долгорукого).
Андрей Боголюбский с дружиной. Фрагмент иконы
В 1149 году, в разгар борьбы за киевский стол, князь Юрий Долгорукий вызвал 38 летнего сына с дружиной на юг. Андрей Боголюбский, возможно, именно тогда впервые увидел Киев с теремами боярскими и княжескими. Увидел он на высоких днепровских кручах многоглавые храмы с горящими на солнце золотыми куполами – один краше другого: Софийский собор, Михайловский Златоверхий монастырь, Десятинную церковь… Да и с родственниками своими – южнорусскими князьями – Андрей Боголюбский только здесь познакомился, и с порядками тамошними. То и другое ему не понравилось, не полюбил он южный край, потому что привык на севере к тишине и покою, а княжеские усобицы ему вовсе не нравились. Привыкшему самостоятельно управлять своим уделом, Андрею Боголюбскому не по душе были ограничения княжеской власти со стороны вече, с чем он столкнулся в Южной Руси. Не раз он советовал отцу своему оставить юг и не искать Киева, но тот стремился овладеть великим столом киевским и добился своего. После смерти киевского князя Изяслава Мстиславича он в 1155 году сделался наконец великим киевским князем и оставался им до конца дней своих[4].
В летописях об Андрее Боголюбском сказано, что был «не величав он на ратный подвиг, но похвалы ища от Бога». И хоть не раз он проявлял свою храбрость и до этого (например, при осаде Луцка), но Юрий Долгорукий не хотел признавать симпатий сына к Суздальской земле. По его требованию ростовцы и суздальцы целовали крест младшим сыновьям его – Михаилу и Всеволоду, а Андрею он предполагал оставить Киев, поэтому посадил сына в Вышгороде, располагавшемся от стольного града Киева в пяти-шести верстах. Он рассчитывал, что в случае его смерти Андрей скорее других князей сможет из Вышгорода занять великокняжеский стол. Но сын не хотел подчиняться порядку, когда судьба князя часто зависела от других князей, от своеволия бояр и нападения половцев.
Не спрашивая разрешения отца, Андрей Боголюбский решил удалиться в спокойную Суздальскую землю, которую он рассматривал как место постоянного жительства, в то время как Киев был для него временным местом деятельности. Суздаль манил князя еще и тем, что здесь он провел первые годы своей молодости. Он покидает отца в момент его триумфа и уходит в «Суждальскую землю», отказываясь от своей доли в Русской земле. Забирая в Суздальскую землю святыню – Владимирскую икону Божией Матери, князь Андрей хотел показать народу, что над этой землей будет почивать особое благословение Божие[5].
В 1149 году, в разгар борьбы за киевский стол, князь Юрий Долгорукий вызвал 38 летнего сына с дружиной на юг. Андрей Боголюбский, возможно, именно тогда впервые увидел Киев с теремами боярскими и княжескими. Увидел он на высоких днепровских кручах многоглавые храмы с горящими на солнце золотыми куполами – один краше другого: Софийский собор, Михайловский Златоверхий монастырь, Десятинную церковь… Да и с родственниками своими – южнорусскими князьями – Андрей Боголюбский только здесь познакомился, и с порядками тамошними. То и другое ему не понравилось, не полюбил он южный край, потому что привык на севере к тишине и покою, а княжеские усобицы ему вовсе не нравились. Привыкшему самостоятельно управлять своим уделом, Андрею Боголюбскому не по душе были ограничения княжеской власти со стороны вече, с чем он столкнулся в Южной Руси. Не раз он советовал отцу своему оставить юг и не искать Киева, но тот стремился овладеть великим столом киевским и добился своего. После смерти киевского князя Изяслава Мстиславича он в 1155 году сделался наконец великим киевским князем и оставался им до конца дней своих[4].
В летописях об Андрее Боголюбском сказано, что был «не величав он на ратный подвиг, но похвалы ища от Бога». И хоть не раз он проявлял свою храбрость и до этого (например, при осаде Луцка), но Юрий Долгорукий не хотел признавать симпатий сына к Суздальской земле. По его требованию ростовцы и суздальцы целовали крест младшим сыновьям его – Михаилу и Всеволоду, а Андрею он предполагал оставить Киев, поэтому посадил сына в Вышгороде, располагавшемся от стольного града Киева в пяти-шести верстах. Он рассчитывал, что в случае его смерти Андрей скорее других князей сможет из Вышгорода занять великокняжеский стол. Но сын не хотел подчиняться порядку, когда судьба князя часто зависела от других князей, от своеволия бояр и нападения половцев.
Не спрашивая разрешения отца, Андрей Боголюбский решил удалиться в спокойную Суздальскую землю, которую он рассматривал как место постоянного жительства, в то время как Киев был для него временным местом деятельности. Суздаль манил князя еще и тем, что здесь он провел первые годы своей молодости. Он покидает отца в момент его триумфа и уходит в «Суждальскую землю», отказываясь от своей доли в Русской земле. Забирая в Суздальскую землю святыню – Владимирскую икону Божией Матери, князь Андрей хотел показать народу, что над этой землей будет почивать особое благословение Божие[5].