Страница:
– Как живы-здоровы? Все вызывают вас, покою не дают!
– Покой нам только снится, – улыбнулась врачиха. – Что ваша внучка, гланды больше не беспокоят?
– И думать забыли! Чуть только выросла, так – ффью! – все болезни как ветром сдуло.
– Вот и хорошо. Все-таки следите, чтоб нараспашку не ходила и пупок наружу не выставляла. Дурацкая мода для девчонок: и некрасиво, и как-то, знаете, нескромно… Да и органы можно застудить – ведь им потом рожать…
Анна Васильевна согласно закивала, немножко стыдясь, что ее Катерина уже везде прославлена: вот и врачиха знает, что ходит девка с голым пупком. А что сделаешь? Мать не раз говорила, отец на нее орал; а лупить поздно, большая выросла. Ее, бабкины, слова так и вовсе ничего не значат. «Ты в современной жизни не понимаешь!» – вот тебе и весь сказ. Верно, она не все понимает, что нынче как. Но сердце у нее за Катерину болит: кого ж ей еще любить, как не свою кровинку?
Врачиха прошла в подъезд, а со стороны улицы – легка на помине! – появилась внучка с девчонками. Как только на ножки поднялась, с тех пор никогда не ходит одна, все с табунком подруг. И что-то вроде как рано они сегодня, уроки в школе еще не кончились.
– Вау! Вот и бабуля! – заорала, как всегда, Катерина. – Ты уже на свет выползла, а я думала, еще несколько дней дома просидишь!
– Чего там несколько дней! – задорно отвечала Анна Васильевна. – Вон оно солнышко какое!
– Здрассте! – разноголосо поздоровались девчонки.
– Здравствуйте, красавицы, здравствуйте. Что рано нынче?
– У нас физики нет, бабуль, учительница болеет. Не подкинешь деньжат на мороженое?
Анна Васильевна сунула руку в карман – ах ты вдовье горе, одна мелочь по десять, по пятьдесят копеек! Знала бы, что не будет этой самой физики и придет Катерина посередь дня, взяла бы отложенные с пенсии сто рублей и выдала сейчас девчонкам. Сколько их тут – раз… два… три… шестеро – как раз бы на всех хватило!
– Не надо мороженого, – сказала кудрявая девчоночка, высокая и тоненькая, что твоя тростинка. – Мы же просто пройтись решили, обсудить…
– А что, нельзя обсуждать с мороженым? – Чернявая толстушка, не из наших, достала расшитый бисером кошелек и вытащила пятисотенную бумажку. – Вот, угощаю всех, кто хочет!
– Мани-мани! – дурашливо заорала Катерина. – Ты гений, Зейнабка, хотя, как известно, счастье не в деньгах…
– …а в их количестве, – хором закончили подружки и все дружно засмеялись.
Анна Васильевна причины смеха не поняла, но с готовностью любовалась на веселье, плещущее возле ее лавочки. Известное дело, молоденькие, беззаботные! Только одна из девчонок уже хлебнула лиха – Танька, дочь Шуры-пьяницы. Отец у нее в тюрьме, мать по канавам валяется, а на ней три братика, три маленьких хулигана. Она их кормит, манку им покупает, когда есть на что. И вообще присматривает.
– Между прочим, проблема денег всех нас очень касается, – вдруг заявила Ленка, дочь врачихи (Анна Васильевна не успела сообщить ей о том, что мать рядышком, только что прошла в подъезд по вызову). – Вы не подумали, на какие средства мы поедем в Крым?
– Как на какие средства?! – испуганно вырвалось у молчавшей до сих пор Таньки.
– Вот так, на какие?
– Может быть, школа нас повезет? – неуверенно спросила кудрявая.
– Ага, школа тебе! Держи карман шире! – на весь двор заорала Катерина. – Типа когда на экскурсию едем, сами деньги сдаем! А Крым – это тебе не в музей сходить!
– Может быть, Александр Львович за нас заплатит? Ведь ему это надо… ну, чтобы мы искали, – предположила Маша, внучка Акимовны.
Ох и до чего же она похорошела, прямо золотится под солнышком! Волосы пшеничные, глазки с искорками, кожица свет отражает… Анна Васильевна хотела спросить ее про бабку, мол, скоро ль в гости приедет, но не стала девчонок перебивать. Если спросишь не вовремя, Катерина потом будет сердиться. Да и послушать интересно: что еще там за Крым?
– Искать мы будем не за просто так, а за свою долю, – зажурчал голосок чернявой. Вот вроде тоненько говорит, а слыхать, наверное, за версту, до того звонко каждое словечко выходит. – А поедем за свои денежки. Что вы все, сиротки? Попросите у папы с мамой!
– Конечно, – откликнулась Катерина.
Ей бы все «конечно», как дома денег просить, подумала Анна Васильевна. Ну да что делать – если подружки куда-то едут, не одной же дома оставаться? Да Анна Васильевна сама кубышку развяжет, но отправит внучку как полагается!
– Я думаю, мне мама даст, – сказала Ленка.
И вот тут как раз из подъезда вышла ее мама со своим докторским чемоданчиком. Ленка кинулась к ней, а чернявая подошла к палатке с мороженым. Там с ней долго спорили – сдачи, должно быть, не было, с пятисот рублей. Все-таки девка на своем настояла и получила из окошка замороженную трубочку. Но едва надкусив, скорчила гримасу. Зубы у нее, что ли, болят? Надкусанное мороженое она протянула Шуриной Таньке, которая, чуть помедлив, взяла. Ну и правильно. Когда же ей в жизни мороженого поесть, как не при таком случае?
Анна Васильевна уцепила стоявшую возле скамейки Машу, чтобы обо всем ее расспросить. Чего бабка в гости не приезжает? Прошла ль у нее спина? И когда будет так, что она, Анна Васильевна, подружку свою вживе увидит?
– Бабушка приедет на Пасху. Она хочет в церковь меня сводить. А сейчас пока убирается у себя в комнате. Потому начнет куличи печь и яйца красить…
– Ох, ох, не много ль всего! – переживала Анна Васильевна. – Уборка, да куличи, да еще дел набежит – как бы опять спина не заболела!
– А еще она на последней неделе перед Пасхой в церковь каждый день ходит. Как это – на Страстной…
– Ох, ох! – вздыхала Анна Васильевна. – А ты бы сказала бабке: побереги, мол, себя, не молоденькая… А когда, говоришь, приедет?
– Точно еще не знаю…
– Ой, да отстань ты, бабуль, от Машки, – подскочила к ним Катерина. – Лучше мы с ней сейчас домой зайдем, я новый диск покажу… Пойдемте с нами, Рита, Зейнабка!
– В школу не успеем вернуться… – зябко повела плечиками кудрявенькая Рита.
– Ну, блин, так у нас ведь одна алгебра осталась, хоть последний-то урок можно прогулять!
– Я не могу… У меня за последнюю контрольную тройка…
– А я пойду домой, – сказала чернавка Зейнаб. – Завтра пятница, надо маме помочь кус-кус готовить.
Девчонки с любопытством обернулись – что это за кушанье такое, кус-кус? Они бы и посмеяться не прочь, Катерина уж губы закусила, да, видать, с подружкой ссориться неохота. Все-таки чего-то сказать ей надо, без этого никак:
– Уж будто твоя мама сама не справится!
– Не справится, – важно зажурчала чернявая. – К нам завтра два моих дяди приедут из Шемахи. Надо сделать баранину, и кус-кус, и халву мы сами готовим. Знаешь, сколько трудов – мама иногда всю ночь с четверга на пятницу спать не ложится!
– Может, типа, вы служанку наймете? После того, как мы из Крыма вернемся!.. – подмигнула Катерина.
– Может, и наймем. Еще до Крыма. – Зейнаб поправила вылезший на лоб черный завиток. – Но пока мне, девочки, некогда….
– Ладно-ладно, скажи уж лучше, что будешь подлизываться теперь к маме, чтобы дала тебе денег на Крым!
– Да не вопрос! – фыркнула Зейнаб. – На Крым мне в любой момент дадут. Хоть дяди из Шемахи, для них это, между прочим, мелочь!
– Ну иди, шемаханская царица, готовь свой кус-кус, а мы с Машкой пошли слушать диск!
И, не взглянув на родную бабку, Катерина потянула Машеньку в подъезд. Тоненькая Рита, вежливо сказав Анне Васильевне «до свидания», повернула в сторону школы – до чего ж умница девочка, одна из всех не захотела урок прогуливать… сумела же мать воспитать такую… Чернавка, что хвалилась богатыми дядьями, пошла в другую сторону, верно, к себе домой. Ленка еще раньше ушла с матерью. Перед подъездом осталась одна Танька, дочь Шуры—пьяницы. Топталась на месте и, видать, шибко о чем-то думала, собирая кожу на лбу в толстые складки. Анне Васильевне стало жаль девку: как подружки-то с ней неласково, никто с собой не позвал. Надо сказать Катерине, что эдак не годится…
Вдруг Танька вскинула голову и крикнула вслед чернявой:
– Зейнаб! Постой-ка!
– Чего тебе? – обернулась та.
– Ты вот что… – Танькино грубое лицо стало розовым – это она так покраснела. – Ты говоришь, твоей маме помощница нужна? Этот, как его… кукс готовить?
– Какой куск? Кус-кус! – залилась Зейнаб звонким смехом на всю улицу. – А ты потому спрашиваешь, что я сказала «Хоть служанку нанимай»? – отсмеявшись, деловито спросила она. – Хочешь заработать на Крым?
Танька опустила голову, а Анна Васильевна едва не крикнула девчонкам, чтобы не дурили. Это чего ж такое получается – одноклассницы, друг дружке ровня – а одна к другой в служанки собралась наниматься. Да где это видано! Но она прикусила язычок, вспомнив любимые слова своей Катерины: ты, мол, бабушка, ничего в современной жизни не понимаешь.
– Ладно, пойдем со мной, – позвала Татьяну Зейнаб. – Пойдем, я спрошу у мамы! Ведь ты понимаешь, что нанимать людей может только хозяйка дома. А я пока не хозяйка – вот как выйду замуж…
– А может, я потом приду? – с надеждой спросила Танька. – Мне сперва кашу братьям надо сварить…
– Потом ты не пройдешь. У нас охранник – сын моего третьего дяди, он никого не пускает. Вот если вместе со мной, тогда другой вопрос!
– А если я скажу, что к тебе…
Чернавка окинула Татьяну таким взглядом, от которого та стала вовсе пунцовой и заморгала – верно, впрямь слезы на глазах выступили. Правду сказать, с виду она не смотрелась… Сама носатая, кубастенькая, брючки заношенные, свитерок цвет от старости потерял. Ну да ведь не на бал просится, а работать.
– Так ты идешь? – издали крикнула ей чернявая.
Танька постояла с минутку, а потом двинулась вслед за ней.
В прежние времена разве пришла бы кому-нибудь идея искать клад через медиума? А сейчас об этом даже пишут в книгах. Так почему же он, Александр Львович Долмат, не может этим воспользоваться – он, который более всех предназначен к таким находкам?
Уже в детстве Саша любил искать – пустые бутылки, потерянные в магазинах монетки и прочее. Это был весьма скромный бизнес, на вершине которого маячило мороженое или конфета, но это был бизнес, овеянный романтикой. На первое время важно не количество, а сам принцип – что можно просто так найти что-то выгодное, полезное. А потом уже можно думать дальше… Если бы Саша уже знал закон перехода количества в качество, он мог бы сформулировать его наоборот: сперва возможность извлечь выгоду на пустом месте, потом все увеличивающиеся размеры этой выгоды…
Но даже тогда ему не приходила мысль поискать клад в земле. Саша с пеленок знал, что все сказочные клады уже давным-давно вырыты. Если они вообще существовали…
Когда он вырос и проучился в школе до пятого класса, его любимым предметом стала история. Больше всего поражали размеры существовавшего в древнем мире богатства. Это сколько же золота должно было быть в Египте, чтобы хоронить фараона в четырех—пяти золотых саркофагах, вставленных один в другой! А золотые сфинксы, статуи, подставки для жертвенников и прочее… Кстати сказать, не только Древний Египет владел бессчетным количеством этого драгоценного металла: от египтян не особенно отставили жители Индии, Вавилонии и даже расположенной в Европе Греции… А Рим – взять хотя бы разрушенные им Коринф и Карфаген, откуда золото увозили повозками и затем кораблями! А сокровища германского вождя Алариха, похороненные вместе с сокровищами в отведенном русле реки! А многочисленные безымянные клады, зарытые с целью умилостивить богов по разным случаям, в том числе при переселении в новые земли!
Последнее обстоятельство больше всего взволновало Сашу, когда он узнал об образовании древнегреческих колоний. С восьмого по шестой век до нашей эры переселенцы осваивали побережья Черного моря, в том числе Крым. А ведь Крым – это совсем близко! Он был разумный мальчик и понимал, что ни в Египет, ни в бывшую Римскую империю, ни в какую азиатскую страну с древней историей поехать нереально. Ведь тогда не существовало свободы передвижения вне советских границ. Однако Крым и тогда был доступен – больше, чем сейчас, потому что не было государственных границ между Россией и Украиной. В тот год Саша допек своих родителей, чтобы повезли его отдыхать в какой-нибудь древний черноморский город, в Керчь или Феодосию. И родители в конце концов согласились. Но прокопавшись три недели в развалинах древней феодосийской крепости, он вернулся, естественно, с пустыми руками.
– Что, Сашенька, не дается тебе клад? – посмеиваясь, спросил его папа, лежавший на тот момент под пляжным тентом в больших полосатых трусах. – А вот так в жизни и бывает: сразу ничего не дается. Если не выходит с одной стороны, надо пробовать с другой!
– Да я со всех сторон… – развел Саша испачканными мокрым песком руками.
– Ха-ха-ха, это ты про какие стороны подумал! Я говорю, что ко всякому делу надо иметь свой подход. Не дается впрямую, так действуй иначе, сумей наладить связи… – разглагольствовал старший Долмат. В своем наставническом порыве он упускал из виду суть ситуации: что его сын ищет настоящий, реальный клад, а не просто стремится к получению какой-либо выгоды.
– Ну что ты говоришь, – вернула его к действительности мама. – Ну сам послушай, что ты несешь! Ребенок ищет клад, который закопали раньше потопа, а ты – сумей наладить связи… С кем, спрашивается? С мертвецами, которые копали?
– А хотя бы и с мертвецами! – ответил задетый этим вмешательством папа. – Если хочешь что-то получить, надо любые связи уметь налаживать. Сам умри, расшибись в лепешку, а сумей!
Ни папа ни мама, давно уже похороненные на Востряковском кладбище, не могли предвидеть тогда, чем обернутся в будущем эти вскользь брошенные слова. Эзотерические книги именно это и рекомендовали – наладить связи. Непосредственно либо через медиума. Александр Львович предпочел поставить барьер между собой и неизвестными силами, с которыми придется иметь дело… и которых он все-таки побаивался. Пусть будет медиум, тем более что в книгах говорилось и о том, что первый почувствовавший золото должен быть принесен в жертву хранителям клада – тем самым богам, которым этот клад посвящен. Какой-нибудь несчастный случай в виде обвала скалы… Правда, тут уже начиналась чистая мистика, в которую Александр Львович предпочитал не верить. Ну какие там, в самом деле, жертвы! Нашел же ученый Шлиман золото разрушенной Трои, и безо всяких мистических жертв, а было это в девятнадцатом веке. А по сравнению с древностью что девятнадцатый, что двадцать первый – разницы почти нет.
Конечно, он понимал, что лукавит. Либо верить книгам, либо нет: если искать золото с помощью медиума, то серьезный добропорядочный Шлиман тут вообще не при чем. Но все это Александр Львович решил обдумать позднее, так же как и вопросы реализации клада. Пока надо просто испробовать оригинальный метод поиска, основанный на человеческой энергетике. Скорее всего, это действительно кратчайший и вообще единственный путь к еще не вырытым древним кладам.
Одна из книг заостряла внимание на том, что медиумов должно быть несколько: пусть тайные силы сами решат, кому отдать предпочтение и кого они впоследствии захотят избрать жертвой (на этом пункте Александр Львович не стал заострять внимания). А в другом разделе, о счастливых и несчастливых числах, безусловно лидировала семерка. И вот ведь как получилось – лишь только новый руководитель кружка впервые раскинул свои сети в школьном коридоре, перед кабинетом истории, в них попало именно семь нимфеток. Не шесть, не восемь, а семь.
Таким образом, он оказался обеспечен медиумами в самой нужной пропорции. Мысль отправиться в школу вполне себя оправдала, благо среди документов давно пылилась справка о педагогической деятельности Александра Львовича. Правда, недолгой, сроком всего два месяца. Когда-то в молодых годах он провел лето пионервожатым, и потом дотошная в житейских делах мама все уши ему прожужжала: возьми да возьми справку, авось когда-нибудь пригодится. Вот и пригодилась – правда, ему самому было неудобно развертывать перед директором эту старую пожелтевшую бумагу, удостоверяющую, что когда-то он два месяца работал с детьми. Но директор, сдержанная пожилая дама, вероятно, сама страдающая ностальгией по пионерским лагерям, чуть заметно улыбнулась ему и разрешила вести исторический кружок.
Теперь этот знакомый до последней мелочи путь она проходила в радостном предчувствии самого главного в жизни – ежевечерней встречи с Григорьичем. И как она жила без этого раньше? Правильно говорят, что под лучом мужского внимания все чувства женщины обостряются, силы и способности оживают, подобно пробуждающейся весной природе. И уже непонятным кажется, почему прошлогодняя аттестация стоила тебе стольких сил, трудов, нервов, тогда как в этом году промелькнула, можно сказать, шутя. А почему так волнительно для тебя проходили ежегодные выпускные экзамены? Ведь и в них тоже нет, по существу, ничего особенного страшного! Просто раньше жизнь состояла из борьбы и трудов, а недавно все изменилось – как в театре, когда на сцену дали другое освещение…
Едва открыв ключом дверь, Марина сразу попала в объятья Григорьича:
– А я сегодня пораньше! Как дела у прекрасных дам-воспитательниц?
– Полный ажур! – Марина повисла на его руках, одновременно пытаясь снять плащ и пригладить волосы. – А у благородных эскулапов?
– Разве могут быть какие-нибудь проблемы, когда жизнь в принципе прекрасна…
Вот это самое и чувствовала последние три месяца Марина!
– Могут, – нарочито нахмурив брови, вслух сказала она. – Тебе нечем перекусить. Ведь ты не предупредил, что придешь раньше, и я не успела ничего тебе приготовить…
– А вот и неправда, – перебил он. – В отличие от тебя я знал, что приду пораньше, и, как только пришел, приготовил ужин!
С тех пор, как ее существование получило иную подсветку, Марина полюбила хозяйственные хлопоты. Раньше приготовить суп или навертеть котлет казалось ей делом не то чтобы неприятным, но достаточно занудным и необязательным. Жалко тратить на это время, проще сделать бутерброд и поставить чайник. Теперь кухонная страда воспринималась ею как преддверие праздника. Но сегодня праздник наступит сразу, без предварительных хлопот: семейный и одновременно романтический ужин, после которого она быстро проверит тетради и соберет на завтра школьную сумку. Спать в этом доме укладывались рано, потому что до сна дело доходило не скоро. И еще перед тем, как непосредственно заснуть, долго разговаривали друг с другом, делились тем, как прошел день у «прекрасных дам-воспитательниц» и у «благородных эскулапов».
– У нас новый педагог, – рассказывала Марина, наслаждаясь самим процессом того, что вот она говорит, а ее внимательно слушают. – Представляешь, отобрал у меня с урока семь девчонок из восьмого класса. Он кружок ведет, и тоже по истории. И они так хотели пойти к нему, чуть не кидались на меня, чтобы я их отпустила!
– Выходит, новому учителю удалось их увлечь… – осторожно заметил Григорьич. – Интересно, чем именно.
– Речь шла о каком-то историческом кладе, – вспомнила Марина. – Что-то связанное с древнегреческими колониями на побережье Черного моря. Впрочем, я совершенно уверена, что история как таковая этих девчонок не интересует. Только сам по себе клад! Но не мог же учитель пообещать им, что в одно прекрасное утро исторический кружок вооружится лопатами и отправится загребать золото!
– Вполне возможно, что он использовал такую психологическую уловку. – Гри горьич приподнялся на локте, чтобы дотянуться до столика, стоящего в изголовье кровати. Там лежали папиросы и зажигалка; на пике эмоций или в момент обострения умственной деятельности «благородный эскулап» разрешал себе покурить.
– Думаешь, он просто обманул девчонок?
– Ну да. Ведь что требуется от руководителя кружка? Насколько я знаю – посещаемость. Чтобы к нему ходило много детей. А их сейчас не очень-то заловишь на дополнительные занятия, правда? Вот он и решил для начала поговорить о кладах, якобы их и сейчас возможно найти!
– Нет, – после паузы сказала Марина. – Так можно было бы поступить с третьеклассницами, с пятиклассницами от силы. А эти уже слишком взрослые, не поверят.
– Взрослые – да, но разумны ли они? – осторожно вывел вопрос на острие Григорьич.
– Совершенные дурочки, однако во всем, что касается практической ценности вещей, смыслят лучше нас. И реальность перспектив оценивают трезво. Это уже от времени, в котором растет их поколение…
– Но заменят ли какие-либо особенности времени достижения всей предыдущей культуры?
– А при чем тут это? – удивилась Марина.
– При том, что это формирует личность. Вся наша культура, основанная на православной традиции и, можно сказать, пропитанная этой традицией, защищает от всяких авантюр, спекулирующих на психике. Или того глубже – на духовности человека…
– Он проверял у девчонок энергетические столбики, – как будто не к месту вспомнила Марина. Но тут же сама поняла, что как раз к месту – это и есть одна из авантюр, упомянутых Григорьичем.
– Столбики? – взволновался он. – Ну, вот видишь! Значит, ваш новый учитель склонен к эзотерике. К сожалению, очень распространенное сейчас увлечение…
Огорченный Григорьич выпустил изо рта колечко голубого папиросного дыма. Глядя, как оно тает, не долетев до потолка, Марина снова вернулась мыслями к недавней истории с поморским костяным кольцом. Неужели это было совсем недавно, в начале учебного года? И еще больше хотелось спросить себя по-другому: неужели все это было?
Пансионат, где отдыхала прошлым летом Марина, располагался на русском севере, среди стеклянных озер и худых изогнутых елок с рогатыми кичками наверху, как носили женщины во времена Берендея. Естественно, отдыхающих привлекал местный колорит. Они искали его повсюду и нашли не только в чертах окружающей природы. Когда возле входа в столовую появлялся пансионатский сторож с сундучком, полным его собственных поделок из кости, вокруг тут же собирались желающие посмотреть и приобрести. Такая популярность проистекала из двух причин: во-первых, поделки были необычайно выразительны, во-вторых, притягивал взгляд сам косторез. Он был молчалив, даже несколько угрюм: одно его плечо торчало выше другого, но вся фигура, весь облик казались вынырнувшими из сказки, из поморской старины. Грубо вытесанное лицо, копна волос, совсем желтых, и узкие финские глаза, поблескивающие нездешними отсветами плясок лесных духов при лунном свете… Некоторые считали мастера дурачком, но это еще более обостряло интерес отдыхающих – по-детски жадный интерес до всего таинственного. И, как уже сказано, мастер был талантлив. Его гребни, брошки и кольца, ножи с резными ручками быстро растекались по карманам, сумкам и кейсам, в то время как карманы самого мастера тяжелели.
Марина купила у него колечко, потому что на гребень не хватило денег. На костяном ободке извивался какой-то сложный узор, напоминающий то ли травы под водой, то ли расползающихся змей. Именно об этой своей покупке она втайне грезила выдумкой, что кольцо обручальное. Грезила уже в Москве, вспоминая свой отдых в пансионате, елки с кичками на головах, отблескивающие овалы озер. И вдруг однажды, без всякой связи с учебным материалом, заговорила на уроке невесть о чем: о зайцах, бегающих по лесу, и о комарах, вьющихся над водой. А главное, сама не помнила, что такое говорила. Зайцы и комары вырвались у нее первой ласточкой, дальше пошло еще круче. Не отслеживая своих речей, Марина стала произносить на уроках всякую чушь: раскрытые могилы, человеческие кости… Школьники сперва думали, что речь идет об археологических раскопках. Но когда они повторили учительнице ее же собственные слова, бедная Марина впала в состояние внутренней паники. Ведь все это значило для нее потерю рассудка и заодно профессии, потому что сумасшедшие лишены права работать в школе.
– Покой нам только снится, – улыбнулась врачиха. – Что ваша внучка, гланды больше не беспокоят?
– И думать забыли! Чуть только выросла, так – ффью! – все болезни как ветром сдуло.
– Вот и хорошо. Все-таки следите, чтоб нараспашку не ходила и пупок наружу не выставляла. Дурацкая мода для девчонок: и некрасиво, и как-то, знаете, нескромно… Да и органы можно застудить – ведь им потом рожать…
Анна Васильевна согласно закивала, немножко стыдясь, что ее Катерина уже везде прославлена: вот и врачиха знает, что ходит девка с голым пупком. А что сделаешь? Мать не раз говорила, отец на нее орал; а лупить поздно, большая выросла. Ее, бабкины, слова так и вовсе ничего не значат. «Ты в современной жизни не понимаешь!» – вот тебе и весь сказ. Верно, она не все понимает, что нынче как. Но сердце у нее за Катерину болит: кого ж ей еще любить, как не свою кровинку?
Врачиха прошла в подъезд, а со стороны улицы – легка на помине! – появилась внучка с девчонками. Как только на ножки поднялась, с тех пор никогда не ходит одна, все с табунком подруг. И что-то вроде как рано они сегодня, уроки в школе еще не кончились.
– Вау! Вот и бабуля! – заорала, как всегда, Катерина. – Ты уже на свет выползла, а я думала, еще несколько дней дома просидишь!
– Чего там несколько дней! – задорно отвечала Анна Васильевна. – Вон оно солнышко какое!
– Здрассте! – разноголосо поздоровались девчонки.
– Здравствуйте, красавицы, здравствуйте. Что рано нынче?
– У нас физики нет, бабуль, учительница болеет. Не подкинешь деньжат на мороженое?
Анна Васильевна сунула руку в карман – ах ты вдовье горе, одна мелочь по десять, по пятьдесят копеек! Знала бы, что не будет этой самой физики и придет Катерина посередь дня, взяла бы отложенные с пенсии сто рублей и выдала сейчас девчонкам. Сколько их тут – раз… два… три… шестеро – как раз бы на всех хватило!
– Не надо мороженого, – сказала кудрявая девчоночка, высокая и тоненькая, что твоя тростинка. – Мы же просто пройтись решили, обсудить…
– А что, нельзя обсуждать с мороженым? – Чернявая толстушка, не из наших, достала расшитый бисером кошелек и вытащила пятисотенную бумажку. – Вот, угощаю всех, кто хочет!
– Мани-мани! – дурашливо заорала Катерина. – Ты гений, Зейнабка, хотя, как известно, счастье не в деньгах…
– …а в их количестве, – хором закончили подружки и все дружно засмеялись.
Анна Васильевна причины смеха не поняла, но с готовностью любовалась на веселье, плещущее возле ее лавочки. Известное дело, молоденькие, беззаботные! Только одна из девчонок уже хлебнула лиха – Танька, дочь Шуры-пьяницы. Отец у нее в тюрьме, мать по канавам валяется, а на ней три братика, три маленьких хулигана. Она их кормит, манку им покупает, когда есть на что. И вообще присматривает.
– Между прочим, проблема денег всех нас очень касается, – вдруг заявила Ленка, дочь врачихи (Анна Васильевна не успела сообщить ей о том, что мать рядышком, только что прошла в подъезд по вызову). – Вы не подумали, на какие средства мы поедем в Крым?
– Как на какие средства?! – испуганно вырвалось у молчавшей до сих пор Таньки.
– Вот так, на какие?
– Может быть, школа нас повезет? – неуверенно спросила кудрявая.
– Ага, школа тебе! Держи карман шире! – на весь двор заорала Катерина. – Типа когда на экскурсию едем, сами деньги сдаем! А Крым – это тебе не в музей сходить!
– Может быть, Александр Львович за нас заплатит? Ведь ему это надо… ну, чтобы мы искали, – предположила Маша, внучка Акимовны.
Ох и до чего же она похорошела, прямо золотится под солнышком! Волосы пшеничные, глазки с искорками, кожица свет отражает… Анна Васильевна хотела спросить ее про бабку, мол, скоро ль в гости приедет, но не стала девчонок перебивать. Если спросишь не вовремя, Катерина потом будет сердиться. Да и послушать интересно: что еще там за Крым?
– Искать мы будем не за просто так, а за свою долю, – зажурчал голосок чернявой. Вот вроде тоненько говорит, а слыхать, наверное, за версту, до того звонко каждое словечко выходит. – А поедем за свои денежки. Что вы все, сиротки? Попросите у папы с мамой!
– Конечно, – откликнулась Катерина.
Ей бы все «конечно», как дома денег просить, подумала Анна Васильевна. Ну да что делать – если подружки куда-то едут, не одной же дома оставаться? Да Анна Васильевна сама кубышку развяжет, но отправит внучку как полагается!
– Я думаю, мне мама даст, – сказала Ленка.
И вот тут как раз из подъезда вышла ее мама со своим докторским чемоданчиком. Ленка кинулась к ней, а чернявая подошла к палатке с мороженым. Там с ней долго спорили – сдачи, должно быть, не было, с пятисот рублей. Все-таки девка на своем настояла и получила из окошка замороженную трубочку. Но едва надкусив, скорчила гримасу. Зубы у нее, что ли, болят? Надкусанное мороженое она протянула Шуриной Таньке, которая, чуть помедлив, взяла. Ну и правильно. Когда же ей в жизни мороженого поесть, как не при таком случае?
Анна Васильевна уцепила стоявшую возле скамейки Машу, чтобы обо всем ее расспросить. Чего бабка в гости не приезжает? Прошла ль у нее спина? И когда будет так, что она, Анна Васильевна, подружку свою вживе увидит?
– Бабушка приедет на Пасху. Она хочет в церковь меня сводить. А сейчас пока убирается у себя в комнате. Потому начнет куличи печь и яйца красить…
– Ох, ох, не много ль всего! – переживала Анна Васильевна. – Уборка, да куличи, да еще дел набежит – как бы опять спина не заболела!
– А еще она на последней неделе перед Пасхой в церковь каждый день ходит. Как это – на Страстной…
– Ох, ох! – вздыхала Анна Васильевна. – А ты бы сказала бабке: побереги, мол, себя, не молоденькая… А когда, говоришь, приедет?
– Точно еще не знаю…
– Ой, да отстань ты, бабуль, от Машки, – подскочила к ним Катерина. – Лучше мы с ней сейчас домой зайдем, я новый диск покажу… Пойдемте с нами, Рита, Зейнабка!
– В школу не успеем вернуться… – зябко повела плечиками кудрявенькая Рита.
– Ну, блин, так у нас ведь одна алгебра осталась, хоть последний-то урок можно прогулять!
– Я не могу… У меня за последнюю контрольную тройка…
– А я пойду домой, – сказала чернавка Зейнаб. – Завтра пятница, надо маме помочь кус-кус готовить.
Девчонки с любопытством обернулись – что это за кушанье такое, кус-кус? Они бы и посмеяться не прочь, Катерина уж губы закусила, да, видать, с подружкой ссориться неохота. Все-таки чего-то сказать ей надо, без этого никак:
– Уж будто твоя мама сама не справится!
– Не справится, – важно зажурчала чернявая. – К нам завтра два моих дяди приедут из Шемахи. Надо сделать баранину, и кус-кус, и халву мы сами готовим. Знаешь, сколько трудов – мама иногда всю ночь с четверга на пятницу спать не ложится!
– Может, типа, вы служанку наймете? После того, как мы из Крыма вернемся!.. – подмигнула Катерина.
– Может, и наймем. Еще до Крыма. – Зейнаб поправила вылезший на лоб черный завиток. – Но пока мне, девочки, некогда….
– Ладно-ладно, скажи уж лучше, что будешь подлизываться теперь к маме, чтобы дала тебе денег на Крым!
– Да не вопрос! – фыркнула Зейнаб. – На Крым мне в любой момент дадут. Хоть дяди из Шемахи, для них это, между прочим, мелочь!
– Ну иди, шемаханская царица, готовь свой кус-кус, а мы с Машкой пошли слушать диск!
И, не взглянув на родную бабку, Катерина потянула Машеньку в подъезд. Тоненькая Рита, вежливо сказав Анне Васильевне «до свидания», повернула в сторону школы – до чего ж умница девочка, одна из всех не захотела урок прогуливать… сумела же мать воспитать такую… Чернавка, что хвалилась богатыми дядьями, пошла в другую сторону, верно, к себе домой. Ленка еще раньше ушла с матерью. Перед подъездом осталась одна Танька, дочь Шуры—пьяницы. Топталась на месте и, видать, шибко о чем-то думала, собирая кожу на лбу в толстые складки. Анне Васильевне стало жаль девку: как подружки-то с ней неласково, никто с собой не позвал. Надо сказать Катерине, что эдак не годится…
Вдруг Танька вскинула голову и крикнула вслед чернявой:
– Зейнаб! Постой-ка!
– Чего тебе? – обернулась та.
– Ты вот что… – Танькино грубое лицо стало розовым – это она так покраснела. – Ты говоришь, твоей маме помощница нужна? Этот, как его… кукс готовить?
– Какой куск? Кус-кус! – залилась Зейнаб звонким смехом на всю улицу. – А ты потому спрашиваешь, что я сказала «Хоть служанку нанимай»? – отсмеявшись, деловито спросила она. – Хочешь заработать на Крым?
Танька опустила голову, а Анна Васильевна едва не крикнула девчонкам, чтобы не дурили. Это чего ж такое получается – одноклассницы, друг дружке ровня – а одна к другой в служанки собралась наниматься. Да где это видано! Но она прикусила язычок, вспомнив любимые слова своей Катерины: ты, мол, бабушка, ничего в современной жизни не понимаешь.
– Ладно, пойдем со мной, – позвала Татьяну Зейнаб. – Пойдем, я спрошу у мамы! Ведь ты понимаешь, что нанимать людей может только хозяйка дома. А я пока не хозяйка – вот как выйду замуж…
– А может, я потом приду? – с надеждой спросила Танька. – Мне сперва кашу братьям надо сварить…
– Потом ты не пройдешь. У нас охранник – сын моего третьего дяди, он никого не пускает. Вот если вместе со мной, тогда другой вопрос!
– А если я скажу, что к тебе…
Чернавка окинула Татьяну таким взглядом, от которого та стала вовсе пунцовой и заморгала – верно, впрямь слезы на глазах выступили. Правду сказать, с виду она не смотрелась… Сама носатая, кубастенькая, брючки заношенные, свитерок цвет от старости потерял. Ну да ведь не на бал просится, а работать.
– Так ты идешь? – издали крикнула ей чернявая.
Танька постояла с минутку, а потом двинулась вслед за ней.
4
Временами он сам спрашивал себя, не сошел ли он с ума. И отвечал себе так: если бы это происходило лет двадцать назад, ответ был бы однозначен – чистой воды безумие. Но теперь совсем другое дело, потому что за последние годы сам мир удивительным образом изменился. Стерлись, а то и вовсе исчезли границы нормы: что разумно, что странно, что можно, что нельзя. Сейчас вокруг происходят самые невероятные вещи, и это воспринимается без особого удивления. Вот, например, Григорий Могильный – тот вообще говорит, что воскрешает мертвых, и даже стал создавать на этой основе свою политическую партию. Или подкачка энергией через экстрасенсорику… Люди изобретают самые фантастические проекты, берутся за то, что раньше считалось невозможным – и часто выходят победителями! Словом, мир как будто избрал девизом четверостишие одно странное четверостишие, непонятно откуда запавшее в память: «Все может быть, и все быть может, И все, конечно, может быть, И даже то, что быть не может, Быть может – тоже может быть!»В прежние времена разве пришла бы кому-нибудь идея искать клад через медиума? А сейчас об этом даже пишут в книгах. Так почему же он, Александр Львович Долмат, не может этим воспользоваться – он, который более всех предназначен к таким находкам?
Уже в детстве Саша любил искать – пустые бутылки, потерянные в магазинах монетки и прочее. Это был весьма скромный бизнес, на вершине которого маячило мороженое или конфета, но это был бизнес, овеянный романтикой. На первое время важно не количество, а сам принцип – что можно просто так найти что-то выгодное, полезное. А потом уже можно думать дальше… Если бы Саша уже знал закон перехода количества в качество, он мог бы сформулировать его наоборот: сперва возможность извлечь выгоду на пустом месте, потом все увеличивающиеся размеры этой выгоды…
Но даже тогда ему не приходила мысль поискать клад в земле. Саша с пеленок знал, что все сказочные клады уже давным-давно вырыты. Если они вообще существовали…
Когда он вырос и проучился в школе до пятого класса, его любимым предметом стала история. Больше всего поражали размеры существовавшего в древнем мире богатства. Это сколько же золота должно было быть в Египте, чтобы хоронить фараона в четырех—пяти золотых саркофагах, вставленных один в другой! А золотые сфинксы, статуи, подставки для жертвенников и прочее… Кстати сказать, не только Древний Египет владел бессчетным количеством этого драгоценного металла: от египтян не особенно отставили жители Индии, Вавилонии и даже расположенной в Европе Греции… А Рим – взять хотя бы разрушенные им Коринф и Карфаген, откуда золото увозили повозками и затем кораблями! А сокровища германского вождя Алариха, похороненные вместе с сокровищами в отведенном русле реки! А многочисленные безымянные клады, зарытые с целью умилостивить богов по разным случаям, в том числе при переселении в новые земли!
Последнее обстоятельство больше всего взволновало Сашу, когда он узнал об образовании древнегреческих колоний. С восьмого по шестой век до нашей эры переселенцы осваивали побережья Черного моря, в том числе Крым. А ведь Крым – это совсем близко! Он был разумный мальчик и понимал, что ни в Египет, ни в бывшую Римскую империю, ни в какую азиатскую страну с древней историей поехать нереально. Ведь тогда не существовало свободы передвижения вне советских границ. Однако Крым и тогда был доступен – больше, чем сейчас, потому что не было государственных границ между Россией и Украиной. В тот год Саша допек своих родителей, чтобы повезли его отдыхать в какой-нибудь древний черноморский город, в Керчь или Феодосию. И родители в конце концов согласились. Но прокопавшись три недели в развалинах древней феодосийской крепости, он вернулся, естественно, с пустыми руками.
– Что, Сашенька, не дается тебе клад? – посмеиваясь, спросил его папа, лежавший на тот момент под пляжным тентом в больших полосатых трусах. – А вот так в жизни и бывает: сразу ничего не дается. Если не выходит с одной стороны, надо пробовать с другой!
– Да я со всех сторон… – развел Саша испачканными мокрым песком руками.
– Ха-ха-ха, это ты про какие стороны подумал! Я говорю, что ко всякому делу надо иметь свой подход. Не дается впрямую, так действуй иначе, сумей наладить связи… – разглагольствовал старший Долмат. В своем наставническом порыве он упускал из виду суть ситуации: что его сын ищет настоящий, реальный клад, а не просто стремится к получению какой-либо выгоды.
– Ну что ты говоришь, – вернула его к действительности мама. – Ну сам послушай, что ты несешь! Ребенок ищет клад, который закопали раньше потопа, а ты – сумей наладить связи… С кем, спрашивается? С мертвецами, которые копали?
– А хотя бы и с мертвецами! – ответил задетый этим вмешательством папа. – Если хочешь что-то получить, надо любые связи уметь налаживать. Сам умри, расшибись в лепешку, а сумей!
Ни папа ни мама, давно уже похороненные на Востряковском кладбище, не могли предвидеть тогда, чем обернутся в будущем эти вскользь брошенные слова. Эзотерические книги именно это и рекомендовали – наладить связи. Непосредственно либо через медиума. Александр Львович предпочел поставить барьер между собой и неизвестными силами, с которыми придется иметь дело… и которых он все-таки побаивался. Пусть будет медиум, тем более что в книгах говорилось и о том, что первый почувствовавший золото должен быть принесен в жертву хранителям клада – тем самым богам, которым этот клад посвящен. Какой-нибудь несчастный случай в виде обвала скалы… Правда, тут уже начиналась чистая мистика, в которую Александр Львович предпочитал не верить. Ну какие там, в самом деле, жертвы! Нашел же ученый Шлиман золото разрушенной Трои, и безо всяких мистических жертв, а было это в девятнадцатом веке. А по сравнению с древностью что девятнадцатый, что двадцать первый – разницы почти нет.
Конечно, он понимал, что лукавит. Либо верить книгам, либо нет: если искать золото с помощью медиума, то серьезный добропорядочный Шлиман тут вообще не при чем. Но все это Александр Львович решил обдумать позднее, так же как и вопросы реализации клада. Пока надо просто испробовать оригинальный метод поиска, основанный на человеческой энергетике. Скорее всего, это действительно кратчайший и вообще единственный путь к еще не вырытым древним кладам.
Одна из книг заостряла внимание на том, что медиумов должно быть несколько: пусть тайные силы сами решат, кому отдать предпочтение и кого они впоследствии захотят избрать жертвой (на этом пункте Александр Львович не стал заострять внимания). А в другом разделе, о счастливых и несчастливых числах, безусловно лидировала семерка. И вот ведь как получилось – лишь только новый руководитель кружка впервые раскинул свои сети в школьном коридоре, перед кабинетом истории, в них попало именно семь нимфеток. Не шесть, не восемь, а семь.
Таким образом, он оказался обеспечен медиумами в самой нужной пропорции. Мысль отправиться в школу вполне себя оправдала, благо среди документов давно пылилась справка о педагогической деятельности Александра Львовича. Правда, недолгой, сроком всего два месяца. Когда-то в молодых годах он провел лето пионервожатым, и потом дотошная в житейских делах мама все уши ему прожужжала: возьми да возьми справку, авось когда-нибудь пригодится. Вот и пригодилась – правда, ему самому было неудобно развертывать перед директором эту старую пожелтевшую бумагу, удостоверяющую, что когда-то он два месяца работал с детьми. Но директор, сдержанная пожилая дама, вероятно, сама страдающая ностальгией по пионерским лагерям, чуть заметно улыбнулась ему и разрешила вести исторический кружок.
5
Дорога от школы к дому шла через много лет знакомую улицу, временами менявшую обличье. То приходилось скользить по снежному насту, то, как сейчас, прыгать через мартовские ручьи. Осенью наискось летели желтые листья, зимой на ветвях покачивались пучки замерзших ясеневых семян. И лишь к концу учебного года улица приветствовала Марину щепотками прорвавшей почки зелени, словно поздравляла с тем, что еще один круг учительской каторги благополучно сбыт с плеч долой.Теперь этот знакомый до последней мелочи путь она проходила в радостном предчувствии самого главного в жизни – ежевечерней встречи с Григорьичем. И как она жила без этого раньше? Правильно говорят, что под лучом мужского внимания все чувства женщины обостряются, силы и способности оживают, подобно пробуждающейся весной природе. И уже непонятным кажется, почему прошлогодняя аттестация стоила тебе стольких сил, трудов, нервов, тогда как в этом году промелькнула, можно сказать, шутя. А почему так волнительно для тебя проходили ежегодные выпускные экзамены? Ведь и в них тоже нет, по существу, ничего особенного страшного! Просто раньше жизнь состояла из борьбы и трудов, а недавно все изменилось – как в театре, когда на сцену дали другое освещение…
Едва открыв ключом дверь, Марина сразу попала в объятья Григорьича:
– А я сегодня пораньше! Как дела у прекрасных дам-воспитательниц?
– Полный ажур! – Марина повисла на его руках, одновременно пытаясь снять плащ и пригладить волосы. – А у благородных эскулапов?
– Разве могут быть какие-нибудь проблемы, когда жизнь в принципе прекрасна…
Вот это самое и чувствовала последние три месяца Марина!
– Могут, – нарочито нахмурив брови, вслух сказала она. – Тебе нечем перекусить. Ведь ты не предупредил, что придешь раньше, и я не успела ничего тебе приготовить…
– А вот и неправда, – перебил он. – В отличие от тебя я знал, что приду пораньше, и, как только пришел, приготовил ужин!
С тех пор, как ее существование получило иную подсветку, Марина полюбила хозяйственные хлопоты. Раньше приготовить суп или навертеть котлет казалось ей делом не то чтобы неприятным, но достаточно занудным и необязательным. Жалко тратить на это время, проще сделать бутерброд и поставить чайник. Теперь кухонная страда воспринималась ею как преддверие праздника. Но сегодня праздник наступит сразу, без предварительных хлопот: семейный и одновременно романтический ужин, после которого она быстро проверит тетради и соберет на завтра школьную сумку. Спать в этом доме укладывались рано, потому что до сна дело доходило не скоро. И еще перед тем, как непосредственно заснуть, долго разговаривали друг с другом, делились тем, как прошел день у «прекрасных дам-воспитательниц» и у «благородных эскулапов».
– У нас новый педагог, – рассказывала Марина, наслаждаясь самим процессом того, что вот она говорит, а ее внимательно слушают. – Представляешь, отобрал у меня с урока семь девчонок из восьмого класса. Он кружок ведет, и тоже по истории. И они так хотели пойти к нему, чуть не кидались на меня, чтобы я их отпустила!
– Выходит, новому учителю удалось их увлечь… – осторожно заметил Григорьич. – Интересно, чем именно.
– Речь шла о каком-то историческом кладе, – вспомнила Марина. – Что-то связанное с древнегреческими колониями на побережье Черного моря. Впрочем, я совершенно уверена, что история как таковая этих девчонок не интересует. Только сам по себе клад! Но не мог же учитель пообещать им, что в одно прекрасное утро исторический кружок вооружится лопатами и отправится загребать золото!
– Вполне возможно, что он использовал такую психологическую уловку. – Гри горьич приподнялся на локте, чтобы дотянуться до столика, стоящего в изголовье кровати. Там лежали папиросы и зажигалка; на пике эмоций или в момент обострения умственной деятельности «благородный эскулап» разрешал себе покурить.
– Думаешь, он просто обманул девчонок?
– Ну да. Ведь что требуется от руководителя кружка? Насколько я знаю – посещаемость. Чтобы к нему ходило много детей. А их сейчас не очень-то заловишь на дополнительные занятия, правда? Вот он и решил для начала поговорить о кладах, якобы их и сейчас возможно найти!
– Нет, – после паузы сказала Марина. – Так можно было бы поступить с третьеклассницами, с пятиклассницами от силы. А эти уже слишком взрослые, не поверят.
– Взрослые – да, но разумны ли они? – осторожно вывел вопрос на острие Григорьич.
– Совершенные дурочки, однако во всем, что касается практической ценности вещей, смыслят лучше нас. И реальность перспектив оценивают трезво. Это уже от времени, в котором растет их поколение…
– Но заменят ли какие-либо особенности времени достижения всей предыдущей культуры?
– А при чем тут это? – удивилась Марина.
– При том, что это формирует личность. Вся наша культура, основанная на православной традиции и, можно сказать, пропитанная этой традицией, защищает от всяких авантюр, спекулирующих на психике. Или того глубже – на духовности человека…
– Он проверял у девчонок энергетические столбики, – как будто не к месту вспомнила Марина. Но тут же сама поняла, что как раз к месту – это и есть одна из авантюр, упомянутых Григорьичем.
– Столбики? – взволновался он. – Ну, вот видишь! Значит, ваш новый учитель склонен к эзотерике. К сожалению, очень распространенное сейчас увлечение…
Огорченный Григорьич выпустил изо рта колечко голубого папиросного дыма. Глядя, как оно тает, не долетев до потолка, Марина снова вернулась мыслями к недавней истории с поморским костяным кольцом. Неужели это было совсем недавно, в начале учебного года? И еще больше хотелось спросить себя по-другому: неужели все это было?
Пансионат, где отдыхала прошлым летом Марина, располагался на русском севере, среди стеклянных озер и худых изогнутых елок с рогатыми кичками наверху, как носили женщины во времена Берендея. Естественно, отдыхающих привлекал местный колорит. Они искали его повсюду и нашли не только в чертах окружающей природы. Когда возле входа в столовую появлялся пансионатский сторож с сундучком, полным его собственных поделок из кости, вокруг тут же собирались желающие посмотреть и приобрести. Такая популярность проистекала из двух причин: во-первых, поделки были необычайно выразительны, во-вторых, притягивал взгляд сам косторез. Он был молчалив, даже несколько угрюм: одно его плечо торчало выше другого, но вся фигура, весь облик казались вынырнувшими из сказки, из поморской старины. Грубо вытесанное лицо, копна волос, совсем желтых, и узкие финские глаза, поблескивающие нездешними отсветами плясок лесных духов при лунном свете… Некоторые считали мастера дурачком, но это еще более обостряло интерес отдыхающих – по-детски жадный интерес до всего таинственного. И, как уже сказано, мастер был талантлив. Его гребни, брошки и кольца, ножи с резными ручками быстро растекались по карманам, сумкам и кейсам, в то время как карманы самого мастера тяжелели.
Марина купила у него колечко, потому что на гребень не хватило денег. На костяном ободке извивался какой-то сложный узор, напоминающий то ли травы под водой, то ли расползающихся змей. Именно об этой своей покупке она втайне грезила выдумкой, что кольцо обручальное. Грезила уже в Москве, вспоминая свой отдых в пансионате, елки с кичками на головах, отблескивающие овалы озер. И вдруг однажды, без всякой связи с учебным материалом, заговорила на уроке невесть о чем: о зайцах, бегающих по лесу, и о комарах, вьющихся над водой. А главное, сама не помнила, что такое говорила. Зайцы и комары вырвались у нее первой ласточкой, дальше пошло еще круче. Не отслеживая своих речей, Марина стала произносить на уроках всякую чушь: раскрытые могилы, человеческие кости… Школьники сперва думали, что речь идет об археологических раскопках. Но когда они повторили учительнице ее же собственные слова, бедная Марина впала в состояние внутренней паники. Ведь все это значило для нее потерю рассудка и заодно профессии, потому что сумасшедшие лишены права работать в школе.