Вот тогда-то она и пошла к психиатру, к своему золотому Григорьичу, которого до тех пор – странно думать! – вообще не знала. И увидев его впервые, ни о чем таком не подумала, потому что была слишком удручена. И он не сразу взглянул на нее с мужским интересом. Для него, как выяснилось впоследствии, тоже начался трудный период сомнений в здравости собственного рассудка. Потому что в то время к нему обратились еще две пациентки с точно такими же кольцами. И у обеих определились неполадки с психикой: первая вдруг начинала ни с того ни с сего рыдать, другая немотивированно бранилась. Даже своего начальника, которого сама же боялась, назвала клонированным козлом. Спрашивается, почему клонированным? Григорьич потом объяснил Марине, что этот термин в данном случае означает ненастоящий, неправильный, плохой.
А сам он, бедненький, думал тогда, что ему мерещатся эти кольца. Определенный синдром шизофрении: видеть то, чего на самом деле нет. Галлюцинация. И как же опечаленный доктор обрадовался, узнав, что все три кольца действительно существуют, что их по-настоящему носят три его пациентки. Одновременно с этим выяснилось и происхождение колец: все они привезены из пансионата «Белые ночи», где были куплены у одного и того же мастера-костореза. Казалось бы, во всем этом нет ничего из ряда вон выходящего. Кроме одного – надев свои кольца, все три женщины через какое-то время обратились в психдиспансер. По случайному совпадению они жили в одном районе и попали к одному и тому же доктору.
– И как это ты обратил внимание, какие у нас кольца!
– Я всегда смотрю пациенткам на руки, – признался Григорьич. – Если руки запущены, не ухожены, маникюра в помине нет – значит, к женщине уже нашла тропинку депрессия. А тут вижу – одна такое кольцо… другое… третье…
Умница Григорьич заподозрил связь между психическими расстройства своих пациенток и их одинаковыми кольцами. Это при том, что сам он никогда не впадал в мистику, ни в религиозную ни в магическую. Родители с детства воспитывали его в православной традиции, но безуспешно. Это сейчас, после того как завершилась история колец, у него с языка не сходят выражения вроде «Отец мне говорил». А тогда Григорьич подходил к проблеме полным дилетантом: подозревал какие-то химические излучения, якобы исходящие от колец и травмирующие психику, грешил на материал, из которого они сделаны. И в конце концов сам решился ехать в пансионат, провести расследования на месте. Правда, в то время между ним и Мариной уже пробежала искра, объясняющая столь удивительную для человека его лет легкость на подъем:
– Я бы не решился предпринять такое путешествие, если бы уже не был в тебя влюблен, – признался он потом.
Поездка состоялась в октябре, когда на север уже никто не ехал и даже пансионат закрылся на профилактику. Но это не испугало доблестного рыцаря, защищающего трех дам, на которых насланы чары.
В пансионате произошла встреча Григорьича с Альдо, молчаливым сторожем-дурачком, талантливым мастером-косторезом. Разговорив его с помощью бутылки коньяка, удалось узнать весьма любопытные сведения…
Оказалось, летом мастер ходил в лес и нашел там чьи-то кости – подходящий материал для его поделок. Но когда он сел на кочку передохнуть, ему не то приснилась не то привиделась местная ведьма Кулимана, которой мастера когда-то пугала бабка. Да и все в деревеньке, где вырос Альдо, помнили эту вредную Кулиману, творившую людям много пакостей. Недаром, когда ведьма умерла, ее даже не стали хоронить на кладбище – просто выкопали могилу в лесу. Как оказалось, в том самом, куда ходил Альдо.
– Представляешь, Марина, все сошлось! – возбужденно и испуганно блестя глазами, рассказывал потом Григорьич. – В лесу прорубали просеку, и бульдозер, по-видимому, задел могилу. А наш бедный Альдо отправился в лес, а там эти самые кости. Он и взял их, не думаю, откуда они здесь, в конце концов, чьи – от какого зверя. Он ничего такого не думал, взял их в мешок и понес. После чего повстречал саму хозяйку.
– Вот уж этого я не понимаю, – останавливала его рассказ Григорьича. – До сих пор все объяснимо, но как он мог увидеть? Пригрезилась она ему, что ли?
Григорьич с минуту молчал, разминая в пальцах папиросу:
– Да, пригрезилась. Впрочем, можно по-разному назвать. Наши предки считали, что нечистая сила может являться, и знали, как в таких случаях поступить…
– То есть как это – знали? – удивилась она.
– Знали и детей своих учили. До наших дней дошла поговорка: «Если кажется, перекрестись…»
– Все-таки будем держаться реальности, – попросила Марина. – Чтобы без чудес. Скорей всего наш Альдо заснул на кочке, а поскольку ему с детства рассказывали о Кулимане…
– Вот оно как! – Григорьич шумно вздохнул и выпрямил свои неширокие плечи. – Ты считаешь, имел место фактор внушаемости. Но ведь это Альдо рассказывали о Кулимане, а не мне! И не Сережику, не Никите, которых я взял с собой… Да ты знаешь!
Конечно, Марина слышала об этом не раз. В Поморье Григорьич ездил с сыном Сергеем и душевным парнем из пациентов, нуждавшемся в смене впечатлений. Григорьич относился к нему особенно, словно Никита был второй его сын. Все вместе они и составляли экипаж добровольной научной экспедиции, отправившейся изучать тайные свойства колец. И, заняв три места в купе, на четвертом увидели попутчицу, при знакомстве назвавшуюся Линой.
Выглядела эта немолодая женщина странно и потом исчезла невесть куда в середине пути, несмотря на то что поезд шел экспрессом.
– Ну и какой же ты вывод делаешь – это и была Кулимана?
– Подожди, Мариночка, не спеши. Если бы мы встретили эту личность только в поезде, был бы один разговор. Но потом, когда Альдо привел нас на то самое место в лесу… И кстати, ты ведь тоже видела ее в Москве? Помнишь, как раз во время нашего отъезда?
Конечно, Марина помнила, как поздно вечером к ней позвонили в дверь и она, пренебрегая правилами безопасности, открыла. За порогом стояла странная тетка, седая, но сдобная лицом, на котором поблескивали узкие, невыразительные льдинки глаз. Она была в длинной, какой-то словно сермяжной одежде, а на ногах желтели тапочки, при взгляде на которые почему-то вспоминались лапти.
Посетительница представилась новой уборщицей и попросила дать ей набрать воды: дескать, в котельной отключили водоснабжение, а она не успела вымыть лестницу. Но сунув ведро под кран, завела вдруг речь о том, почему Марина живет одна и что ей, дескать, надо «завести себе мужичка». А для этого требуется быть понарядней и носить украшения – кольца, например: «Ведь у тебя есть красивое колечко!» Когда за нахальной гостьей закрылась дверь, Марина почему-то достала шкатулку и вынула из нее поморское кольцо, которое тогда уже не носила. И надела его на палец, и снова начала нести на уроках чушь.
Григорьич склонялся к тому, что в лице уборщицы к Марине приходила сама Кулимана. Также для него было ясно и то, что все три кольца сделаны Альдо из ее личной косточки. Когда бульдозер разрыл могилу, мастер набрал костей для своих поделок, не задумываясь, что берет. Вот Кулимана и привиделась ему, шутливо грозясь пальцем на его мешок. Испуганный Альдо вывалил добычу наружу, рассыпал по мху, но одна косточка все-таки застряла в мешке. Потом он сделал из нее три кольца…
– Иначе чем можно объяснить воздействие этих колец на человеческую психику? Почему ты, Мариночка, заговаривалась, а Даша рыдала, а третья дамочка крыла своего начальника, которого сама же боялась?
– Конечно, тут много непонятного. Но может быть, мы просто еще не все понимаем…
– А потом я сидел под деревом на том месте, где была разворошенная могила, и снова увидел эту красавицу, исчезнувшую тогда в поезде. Нашу Лину—Кулиману! Да меня спасло только то, что мамочка когда-то зашила в рюкзак «Живый в помощи Вышнего…»!
Это тоже Марина слышала не раз. Когда-то, в дни молодости Григорьича, мать вшила ему в рюкзак священный молитвенный пояс. А три месяца назад Григорьич поехал с этим заслуженным старым спутником былых путешествий в Поморье…
– Поверь мне, я никогда не был религиозным, – горячо говорил Григорьич, прижимая руки к груди. – Я, наоборот, полжизни спорил из-за этого с отцом и с мамочкой. Но после этого случая…
– А как же Сережа, Никита? – спрашивала Марина. – Ведь рюкзак у вас был один на троих.
– Вот именно, на троих! В какой-то мере он охранял всех нас. К тому же Сережик получил точно такое же воспитание, что и я сам. Его воспитывали бабушка с дедушкой, так что в момент опасности он мог вспомнить молитву. А Никита вообще православный юноша, еще какой!
– Ну и что вам Кулимана делала?
Когда доходило до этого вопроса, Григорьич терялся. Он не мог сказать ничего конкретного – в лесной сцене не было ни ножа ни удавки, ни бомбы ни отравляющего газа. Тем не менее он уверял, что навсегда запомнил испытанный тогда ужас и что если бы не рюкзак с зашитой внутри молитвой…[1]
– Заметь, Марина, что если бы я просто сошел с ума, все это существовало бы только в моем воображении. А то ведь мальчики тоже ее видели. Сережик и Никита.
– Да-а, – соглашалась Марина.
Она знала Григорьича и точно знала, что он не сумасшедший. А мальчики и вовсе представляют другого поколения: более рационалистическое, технократическое. Тем не менее Сережик, работавший компьютерным программистом, не отрицал, что видел Кулиману и в поезде и в лесу. Никита, с которым Марина тоже успела познакомиться, и вовсе не сомневался в том, что всех их тогда донимала нечистая сила. Но ведь если все это так…
– Если все это так, то сдвигаются все параметры, на которых стоит мир! – говорила она Григорьичу. – Получается, есть ведьмы, русалки, домовые и все прочие сказочные существа! Получается, мы не должны отличаться от средневекового суеверного человека, оглядывающегося на черных кошек и плюющего через левое плечо!
– Минутку, – останавливал ее Григорьич. – Ты свалила в один котел, свела воедино две абсолютно разных сферы. Суеверие с кошкой – это одно, а вера в Бога и боязнь нечисти – совсем другое. Кстати, обычай плевать через левое плечо происходит из представления, что справа за человеком стоит Ангел, а слева – злой дух…
– Но ведь это аллегория…
– Для кого как, дорогая. Мой отец был профессор, едва не получивший за свои труды Сталинскую премию, и он принимал это в самом прямом смысле слова. Православная вера вообще предполагает в человеке частицу детской доверчивости: «Аще не будете как дети, не внидите в Царство Небесное…»
– Все равно я не могу признать чудеса, – через минуту отозвалась Марина. – Верю в правду, в любовь, в самосовершенствование… Даже в особые удивительные процессы, существующие в мире и еще не изученные. А в чудеса – нет.
– По-своему веришь, – улыбнулся нежной улыбкой Григорьич. – Ты мечтала, как дитя, об обручальном кольце. И это чудо сбылось, или я говорю неправду?
На этом их философские прения обычно заканчивались, и они тянулись друг к другу. Засыпали совсем уже поздно, но, несмотря на это, утром вставали без труда. И весь день чувствовали себя прекрасно.
– Мамуль, – наконец решилась Рита. – Можно мне с тобой поговорить?
– Да, я слушаю. – Мать посмотрела на нее пронизывающим взглядом, с детства наводящим трепет.
– Наши девочки едут в Крым… На последнюю неделю апреля… Это исторический кружок, куда я тоже хожу… – От волнения у нее сбивалось дыхание. Вот получит она сейчас отказ, и что тогда?
– Зачем же ваш кружок туда едет? И почему именно туда?
– Ну, мамуль, в Крыму когда-то селились древние греки… Они основывали там колонии, торговые города! Ну и наш Александр Львович покажет нам, на каких местах все это было…
– Что толку смотреть места, – усмехнулась мать. – Мало ли что где было! Теперь-то там уже ничего этого нет…
– Ну все-таки… – Она не хотела говорить, для чего задумана эта поездка. Мать все равно не поверила бы ей и могла отказать под предлогом того, что Рита болтает глупости. Да к тому же Александр Львович просил ничего не рассказывать родителям.
– Можно мне поехать с ними, мамуль? С учителем и с девочками?
Мать помолчала, что-то про себя обдумывая.
– А занятия?
– Да ведь это каникулы, мам, у нас же неделя каникул перед последней четвертью!
– В таком случае ничего не имею против. Если ты хочешь ехать, счастливого пути.
– Ура!.. – Рита подскочила на месте и закружилась, раздув юбку колоколом. Может быть, броситься маме на шею? Нет, она уже слишком большая для этого, получится некрасиво… несдержанно. Это мама обычно так говорит: «Ты ведешь себя некрасиво и несдержанно…»
– Перестань крутиться, ну что ты, в самом деле, как маленькая! К тому же мы еще не договорили. Насколько я понимаю, остается еще весьма важный вопрос!
– Какой, мамуля? – Больше ничего Рита не боялась. Если с нее потребуют хорошего поведения в поездке, так ведь это само собой разумеется. Если же за те деньги, которые ей дадут на Крым, придется дать обещание закончить год на пятерки, или пылесосить каждый день квартиру (сейчас она пылесосит через день), или еще что-нибудь – все не страшно. Главное, в принципе решено – она поедет!
– Я сказала, что отпускаю тебя, но это только одна сторона вопроса. Вторая – на что ехать. Ведь с вас будут собирать деньги.
– Конечно, мамуль… – Рита так и остановилась с зажатой между колен юбкой. – Надо сдать три тысячи.
– Это много, хотя и самый минимум. Дорога туда, обратно. Там питание. Еще какие-нибудь экскурсии…
– Нет, мамочка, нет, – горячо запротестовала Рита, внезапно сброшенная с небес на землю, словно бабочка, сбитая сачком. – Никаких экскурсий у нас не будет, это точно! Мы там сами с учителем… Только дорога и питание, мамочка, я ничего лишнего покупать не буду!
– Тем лучше. Но эти три тысячи ты должна обеспечить себе сама.
– Как… сама?
– Очень просто. Учти, Рита, что на жизнь тебе зарабатывать пока не приходится, хотя ты уже не ребенок. Тебе не приходится добывать хлеб насущный. Но Крым – это не хлеб, это развлечение, без которого можно обойтись. – Мама опять помолчала. – Так что выбирай – либо ты должна потрудиться ради своих развлечений, либо остаться дома. Это справедливо, согласна?
«А как же другие девочки?» – чуть не спросила Рита. Она уже знала, что родители дают деньги Катерине, Маше, Ленке и Зейнаб. Инна никому ничего не говорит, но у нее наверняка будет все, что нужно. Вот Тане, конечно, придется трудно – но она ведь, как это… из неблагополучной семьи! А ведь у них с мамой семья благополучная! И деньги вроде бы есть: когда надо что-нибудь купить, мама достает требуемую сумму; правда, не говорит, откуда взяла.
– А как потрудиться, мамочка? – вслух спросила Рита. – Я могла бы летом устроиться на работу. Но ведь до четырнадцати лет не берут, а четырнадцать мне только осенью. И потом, деньги надо сдать уже на той неделе…
– Нет, я не это имела в виду, – отмахнулась мама. – Афиши клеить, кофе в Макдональсе разливать – это все не то. И потом, тебе действительно нет четырнадцати… Так что работать ты можешь у меня. У меня и у тети Таи. Сейчас я тебе скажу, что нужно делать.
Рита замерла, в ожидании глядя на маму. Ее глаза были не как у всех – с расширенными зрачками, словно закапанные атропином, дрожащие и переливающиеся за стеклами очков. Мамины глаза, с детства внушающие страх и уважение. Рита с мамой жили вдвоем; раньше еще был папа, но так давно, что образ его уже стерся в памяти…
Алиса Петровна считала себя женщиной несчастливой. Муж рано умер, оставив на ее руках маленькую дочку, родители жили в Литве и не интересовались ее жизнью. Когда страна вошла в перестройку, Алиса была слишком молоденькой, чтобы сориентироваться в новых условиях. Она все еще жила по прежним ценностям: старалась учиться вместо того, чтобы обратить внимание на приватизацию, финансовые пирамиды и другие способы разбогатеть. Кто ей тогда мешал завести собственное дело, небольшое, уютное и, так сказать, с женским уклоном: собственную прачечную, парикмахерскую, кафе. Конечно, на большие масштабы она бы не потянула, а в малых должна была справиться. Родители с пеленок приучили ее к трудолюбию, усердию, аккуратности. Правда, в таких делах нужна еще и ловкость, мобильность мышления, скорость действий – но аппетит, как говорится, приходит во время еды. Она бы освоила все непривычное со временем. Но теперь, когда Алиса Петровна это осознала, оказалось, что ее поезд ушел. Она немолода, уже не привлекательна (в бизнесе это имеет значение, особенно поначалу); и, главное, у нее нет капитала, с которым можно заводить дело. Теперь она жаждала уже не собственного бизнеса, а большой зарплаты, может быть, долевого участия в бизнесе своих хороших знакомых (которых у нее, кстати сказать, почти не было.) И вот такая возможность вроде как представилась.
Недели две назад Алиса Петровна случайно встретила свою старую подругу, еще по тому литовскому городку, в котором они обе выросли. Оказалось, Тая давно переселилась в Москву, примерно в то же время, что и Алина Петровна, вышедшая замуж за москвича. А Тая приехала пробивать себе дорогу. Ей, конечно, было что вспомнить и порассказать о своих мытарствах вплоть до последнего времени, но результат получился тот, который вызвал в Алисе Петровне самую настоящую зависть: это была ее собственная так и не воплотившаяся мечта! Тайка стала директором не самой маленькой, хотя и не самой крупной фирмы, выполняющей посреднические услуги. Вскоре она предложила принять на работу свою подругу детства, с перспективой стать потом совладелицей. Условия были хороши, даже очень хорошо – как раз то, что нужно Алисе Петровне. Но смущало одно обстоятельство: с психикой Таи за истекшие годы что-то произошло, иначе говоря, она попросту свихнулась. Возможно, тут сыграли свою роль собрания, на которые подруга ходила второй год и которые, как поняла Алина Петровна, представляли собой нечто вроде секты. Тайка заставила и ее туда сходить. Говорили о конце света, который скоро наступит и к которому надо готовиться. Когда после собрания восторженная Тайка с горящими щеками спросила «Ну как тебе?» Алисе Петровне пришлось усердно закивать головой, как бы выражая этим свое сильное впечатление. Потому что она чувствовала – стоит проявить в данном вопросе холодность, и дружба с Тайкой завянет, а вместе с ней и наметившееся деловое сотрудничество.
Во всех других вопросах, кроме конца света и необходимости быть божественным проповедником, подруга вела себя вполне рационально. Грядущее светопреставление не мешало ей оставаться сведущей в финансовых вопросах, где она готова была грызться за каждую копейку. И даже, сколь ни удивительно, помогало: от секты, как вскоре поняла Алиса Петровна, тянулись какие-то особые каналы, не последние в бизнесе. Словом, тут все оказалось спаяно: идеология и деньги. Очень скоро выяснилось, что эта связь должна захватить и саму Алису Петровну.
– Мне нужна не просто деловая партнерша, но родственная душа! – объявила Тайка не далее как вчера, когда они возвращались с очередного собрания. – Ведь мы с тобой родственные души, Алиса? Неважно, что ты недавно ступила на путь истины. Могу я дать тебе первое поручение, первое наше с тобой общее духовное дело?
В результате этих подходов выяснилось, что подруге нужен человек, готовый проповедовать. А конкретно – ловить на улице прохожих и убеждать их в том, что они шагу не успеют ступить, как небо упадет на землю. Алиса Петровна растерялась: в такой роли она никогда себя не представляла. Если только согласиться для виду, а самой ничего такого не делать…
– Это важнейшая миссия, Алисочка, ты пока даже представить себе не можешь! Пусть девять человек из десяти не обратят на твои слова внимания. Но десятому ты откроешь глаза. Вот, возьми. – Подруга протянула Алисе Петровне какие-то бланки. – Каждый такой десятый, спасенный тобой, спасенный нами, своими братьями, должен записать свои данные в анкету. А ты потом представишь заполненные анкеты на собрании!
– Что? – испугалась Алиса Петровна.
– Ну не в порядке отчета, а просто как разговор с друзьями! С братьями и сестрами! Ведь всегда хочется поделиться с близкими людьми своими достижениями! И проблемами тоже! Словом, сколько будет у тебя заполненных анкет, столько и представишь! Я уверена, что ты не захочешь лениться на попроще проповедника…
Вот теперь Алисе Петровне все стало ясно: она должна не только торчать на улице, залавливая своими беседами прохожих, но еще и представлять об этом отчет. Заполненные анкеты. Но кто из нормальных людей согласится их заполнять, даже если она действительно возьмется за такое дело? Ладно бы сразу после перестройки, тогда люди были доверчивей. А последние десять—пятнадцать лет жизнь уже научила граждан застегиваться на все пуговицы. В анкете, конечно, надо записать свой адрес и телефон. Кто на это пойдет? Ведь всякий здравомыслящий человек понимает, что после этого его не оставят в покое…
– Подумай, Алисочка, – заключила Тая, прочитав на лице подруги охватившие ее колебания. – Жаль будет, если окажется, что ты еще для этого не созрела. Ведь там… – Тая таинственно подняла палец кверху, – не ждут, когда мы будем готовы. От нас требуется вступить в борьбу сразу, как только понадобится. В борьбу за человеческие души. Ну ладно, думай сама, а то что я тебя вроде как уговариваю!
– А можно спросить, Тая… – Алиса Петровна хотела перевести разговор на другие рельсы: остается ли в силе Таино предложение взять ее на работу.
– Ты про фирму? Знаешь что, давай решим все сразу. Завтра ты мне позвонишь, скажешь свой ответ на мое предложение, а после и о работе поговорим.
Таким образом подруга недвусмысленно давала понять, от чего зависит ее согласие нанять Алису Петровну.
Как раз в этот самый вечер Рита подошла с вопросом о школьной поездке в Крым. У Алисы Петровны уже и прежде мелькала мыслишка, как бы устроить свои дела с помощью дочери, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Под волками подразумевалась Тайка и прочие, посещавшие собрания, каким-то образом подпитывавшие фирму дополнительными финансовыми потоками. А овцой в данном случае оказывалась сама Алиса Петровна, или то жертвенное животное, которое встанет на ее место… Эту мыслишку она гнала от себя до тех пор, пока не вмешалась сама жизнь. Ритка попросила денег на развлечение (поездка в Крым – это развлечение!) и, соответственно, должна эти деньги отработать. К тому же ей более пристало подходить на улице к незнакомым людям со всякими глупостями. Алиса Петровна – солидный человек, к тому же ее вообще не будут слушать. А у дочери лучше получится выполнить задание: она молодая, хорошенькая… Мужчинам в возрасте, например, будет просто приятно постоять рядом с ней, пообщаться. Возможно, какой-нибудь из них расчувствуется и даже пойдет на то, чтобы оставить в анкете свои данные. А что касается всяких возможных историй, то тут Алиса Петровна может быть спокойна: ее дочь воспитана в безукоризненно строгих нравственных правилах.
– Ты знаешь, Рита, что такое социологический опрос? Тебе надо будет проводить такие опросы. Точнее, ты сама будешь представлять определенную точку зрения…
Объясняя суть дела, Алиса Петровна пристально смотрела на дочь. У девчонки слишком мечтательные глаза – нежные и даже, можно сказать, печальные, поскольку никто в ней этой бесполезной нежности не поощряет. Ну да вырастет взрослым человеком, тогда поймет, что нужно в жизни, а что, наоборот, помеха. Если много чувств, это может только мешать – лишние чувства ведут человека к слабости, к эдакой внутренней бесхребетности. Вот и самой себе Алиса Петровна не разрешила сейчас быть чувствительной: начнешь жалеть дочку, упустишь дело. Пусть поработает проповедником, оплатит свои крымские каникулы. Ведь пока не пришел конец света, за все в жизни нужно платить. А уж там видно будет…
– Тем, кто будет с тобой согласен, ты дашь специальные бумаги, чтобы эти люди вписали туда свои данные. Ну, фамилию, имя, отчество, адрес, телефон. Не знаю, может быть, еще номер паспорта… И, конечно же, внизу должна стоять подпись!
– А зачем это, мамочка?
– Чтобы отчитаться, – с некоторым раздражением проговорила Алиса Петровна. – Всякая проделанная работа требует отчетности, разве не так? К тому же запомни, что все будет зависеть от твоего старания. Люди сейчас не очень-то хотят давать сведения о себе… Так что ты должна будешь их заинтересовать…
– А чем я смогу их заинтересовать?
– Сядь на стул, Рита. Почему ты стоишь во время нашего разговора, словно хочешь поскорее уйти?.. Так вот слушай: некоторые люди считают, что скоро наступит конец света…
Рита раскрыла от удивления глаза. Прежде она не могла себе представить, чтобы ее мама всерьез рассуждала о подобных вещах. Но потом ситуация прояснилась: это тете Тая хочется, чтобы всем людям говорили об их скорой смерти. А мама ведет с тетей Таей какие-то дела. Теперь ясно: Рита должна будет ловить на улице прохожих и говорить им, что скоро их уже не будет в живых. И в подтверждение проведенной беседы предъявлять потом их имена, адреса и подписи. Если кто-нибудь согласится их оставить…
А сам он, бедненький, думал тогда, что ему мерещатся эти кольца. Определенный синдром шизофрении: видеть то, чего на самом деле нет. Галлюцинация. И как же опечаленный доктор обрадовался, узнав, что все три кольца действительно существуют, что их по-настоящему носят три его пациентки. Одновременно с этим выяснилось и происхождение колец: все они привезены из пансионата «Белые ночи», где были куплены у одного и того же мастера-костореза. Казалось бы, во всем этом нет ничего из ряда вон выходящего. Кроме одного – надев свои кольца, все три женщины через какое-то время обратились в психдиспансер. По случайному совпадению они жили в одном районе и попали к одному и тому же доктору.
– И как это ты обратил внимание, какие у нас кольца!
– Я всегда смотрю пациенткам на руки, – признался Григорьич. – Если руки запущены, не ухожены, маникюра в помине нет – значит, к женщине уже нашла тропинку депрессия. А тут вижу – одна такое кольцо… другое… третье…
Умница Григорьич заподозрил связь между психическими расстройства своих пациенток и их одинаковыми кольцами. Это при том, что сам он никогда не впадал в мистику, ни в религиозную ни в магическую. Родители с детства воспитывали его в православной традиции, но безуспешно. Это сейчас, после того как завершилась история колец, у него с языка не сходят выражения вроде «Отец мне говорил». А тогда Григорьич подходил к проблеме полным дилетантом: подозревал какие-то химические излучения, якобы исходящие от колец и травмирующие психику, грешил на материал, из которого они сделаны. И в конце концов сам решился ехать в пансионат, провести расследования на месте. Правда, в то время между ним и Мариной уже пробежала искра, объясняющая столь удивительную для человека его лет легкость на подъем:
– Я бы не решился предпринять такое путешествие, если бы уже не был в тебя влюблен, – признался он потом.
Поездка состоялась в октябре, когда на север уже никто не ехал и даже пансионат закрылся на профилактику. Но это не испугало доблестного рыцаря, защищающего трех дам, на которых насланы чары.
В пансионате произошла встреча Григорьича с Альдо, молчаливым сторожем-дурачком, талантливым мастером-косторезом. Разговорив его с помощью бутылки коньяка, удалось узнать весьма любопытные сведения…
Оказалось, летом мастер ходил в лес и нашел там чьи-то кости – подходящий материал для его поделок. Но когда он сел на кочку передохнуть, ему не то приснилась не то привиделась местная ведьма Кулимана, которой мастера когда-то пугала бабка. Да и все в деревеньке, где вырос Альдо, помнили эту вредную Кулиману, творившую людям много пакостей. Недаром, когда ведьма умерла, ее даже не стали хоронить на кладбище – просто выкопали могилу в лесу. Как оказалось, в том самом, куда ходил Альдо.
– Представляешь, Марина, все сошлось! – возбужденно и испуганно блестя глазами, рассказывал потом Григорьич. – В лесу прорубали просеку, и бульдозер, по-видимому, задел могилу. А наш бедный Альдо отправился в лес, а там эти самые кости. Он и взял их, не думаю, откуда они здесь, в конце концов, чьи – от какого зверя. Он ничего такого не думал, взял их в мешок и понес. После чего повстречал саму хозяйку.
– Вот уж этого я не понимаю, – останавливала его рассказ Григорьича. – До сих пор все объяснимо, но как он мог увидеть? Пригрезилась она ему, что ли?
Григорьич с минуту молчал, разминая в пальцах папиросу:
– Да, пригрезилась. Впрочем, можно по-разному назвать. Наши предки считали, что нечистая сила может являться, и знали, как в таких случаях поступить…
– То есть как это – знали? – удивилась она.
– Знали и детей своих учили. До наших дней дошла поговорка: «Если кажется, перекрестись…»
– Все-таки будем держаться реальности, – попросила Марина. – Чтобы без чудес. Скорей всего наш Альдо заснул на кочке, а поскольку ему с детства рассказывали о Кулимане…
– Вот оно как! – Григорьич шумно вздохнул и выпрямил свои неширокие плечи. – Ты считаешь, имел место фактор внушаемости. Но ведь это Альдо рассказывали о Кулимане, а не мне! И не Сережику, не Никите, которых я взял с собой… Да ты знаешь!
Конечно, Марина слышала об этом не раз. В Поморье Григорьич ездил с сыном Сергеем и душевным парнем из пациентов, нуждавшемся в смене впечатлений. Григорьич относился к нему особенно, словно Никита был второй его сын. Все вместе они и составляли экипаж добровольной научной экспедиции, отправившейся изучать тайные свойства колец. И, заняв три места в купе, на четвертом увидели попутчицу, при знакомстве назвавшуюся Линой.
Выглядела эта немолодая женщина странно и потом исчезла невесть куда в середине пути, несмотря на то что поезд шел экспрессом.
– Ну и какой же ты вывод делаешь – это и была Кулимана?
– Подожди, Мариночка, не спеши. Если бы мы встретили эту личность только в поезде, был бы один разговор. Но потом, когда Альдо привел нас на то самое место в лесу… И кстати, ты ведь тоже видела ее в Москве? Помнишь, как раз во время нашего отъезда?
Конечно, Марина помнила, как поздно вечером к ней позвонили в дверь и она, пренебрегая правилами безопасности, открыла. За порогом стояла странная тетка, седая, но сдобная лицом, на котором поблескивали узкие, невыразительные льдинки глаз. Она была в длинной, какой-то словно сермяжной одежде, а на ногах желтели тапочки, при взгляде на которые почему-то вспоминались лапти.
Посетительница представилась новой уборщицей и попросила дать ей набрать воды: дескать, в котельной отключили водоснабжение, а она не успела вымыть лестницу. Но сунув ведро под кран, завела вдруг речь о том, почему Марина живет одна и что ей, дескать, надо «завести себе мужичка». А для этого требуется быть понарядней и носить украшения – кольца, например: «Ведь у тебя есть красивое колечко!» Когда за нахальной гостьей закрылась дверь, Марина почему-то достала шкатулку и вынула из нее поморское кольцо, которое тогда уже не носила. И надела его на палец, и снова начала нести на уроках чушь.
Григорьич склонялся к тому, что в лице уборщицы к Марине приходила сама Кулимана. Также для него было ясно и то, что все три кольца сделаны Альдо из ее личной косточки. Когда бульдозер разрыл могилу, мастер набрал костей для своих поделок, не задумываясь, что берет. Вот Кулимана и привиделась ему, шутливо грозясь пальцем на его мешок. Испуганный Альдо вывалил добычу наружу, рассыпал по мху, но одна косточка все-таки застряла в мешке. Потом он сделал из нее три кольца…
– Иначе чем можно объяснить воздействие этих колец на человеческую психику? Почему ты, Мариночка, заговаривалась, а Даша рыдала, а третья дамочка крыла своего начальника, которого сама же боялась?
– Конечно, тут много непонятного. Но может быть, мы просто еще не все понимаем…
– А потом я сидел под деревом на том месте, где была разворошенная могила, и снова увидел эту красавицу, исчезнувшую тогда в поезде. Нашу Лину—Кулиману! Да меня спасло только то, что мамочка когда-то зашила в рюкзак «Живый в помощи Вышнего…»!
Это тоже Марина слышала не раз. Когда-то, в дни молодости Григорьича, мать вшила ему в рюкзак священный молитвенный пояс. А три месяца назад Григорьич поехал с этим заслуженным старым спутником былых путешествий в Поморье…
– Поверь мне, я никогда не был религиозным, – горячо говорил Григорьич, прижимая руки к груди. – Я, наоборот, полжизни спорил из-за этого с отцом и с мамочкой. Но после этого случая…
– А как же Сережа, Никита? – спрашивала Марина. – Ведь рюкзак у вас был один на троих.
– Вот именно, на троих! В какой-то мере он охранял всех нас. К тому же Сережик получил точно такое же воспитание, что и я сам. Его воспитывали бабушка с дедушкой, так что в момент опасности он мог вспомнить молитву. А Никита вообще православный юноша, еще какой!
– Ну и что вам Кулимана делала?
Когда доходило до этого вопроса, Григорьич терялся. Он не мог сказать ничего конкретного – в лесной сцене не было ни ножа ни удавки, ни бомбы ни отравляющего газа. Тем не менее он уверял, что навсегда запомнил испытанный тогда ужас и что если бы не рюкзак с зашитой внутри молитвой…[1]
– Заметь, Марина, что если бы я просто сошел с ума, все это существовало бы только в моем воображении. А то ведь мальчики тоже ее видели. Сережик и Никита.
– Да-а, – соглашалась Марина.
Она знала Григорьича и точно знала, что он не сумасшедший. А мальчики и вовсе представляют другого поколения: более рационалистическое, технократическое. Тем не менее Сережик, работавший компьютерным программистом, не отрицал, что видел Кулиману и в поезде и в лесу. Никита, с которым Марина тоже успела познакомиться, и вовсе не сомневался в том, что всех их тогда донимала нечистая сила. Но ведь если все это так…
– Если все это так, то сдвигаются все параметры, на которых стоит мир! – говорила она Григорьичу. – Получается, есть ведьмы, русалки, домовые и все прочие сказочные существа! Получается, мы не должны отличаться от средневекового суеверного человека, оглядывающегося на черных кошек и плюющего через левое плечо!
– Минутку, – останавливал ее Григорьич. – Ты свалила в один котел, свела воедино две абсолютно разных сферы. Суеверие с кошкой – это одно, а вера в Бога и боязнь нечисти – совсем другое. Кстати, обычай плевать через левое плечо происходит из представления, что справа за человеком стоит Ангел, а слева – злой дух…
– Но ведь это аллегория…
– Для кого как, дорогая. Мой отец был профессор, едва не получивший за свои труды Сталинскую премию, и он принимал это в самом прямом смысле слова. Православная вера вообще предполагает в человеке частицу детской доверчивости: «Аще не будете как дети, не внидите в Царство Небесное…»
– Все равно я не могу признать чудеса, – через минуту отозвалась Марина. – Верю в правду, в любовь, в самосовершенствование… Даже в особые удивительные процессы, существующие в мире и еще не изученные. А в чудеса – нет.
– По-своему веришь, – улыбнулся нежной улыбкой Григорьич. – Ты мечтала, как дитя, об обручальном кольце. И это чудо сбылось, или я говорю неправду?
На этом их философские прения обычно заканчивались, и они тянулись друг к другу. Засыпали совсем уже поздно, но, несмотря на это, утром вставали без труда. И весь день чувствовали себя прекрасно.
6
Рита кружила вокруг матери, не решаясь начать разговор. Ей предстояло выпросить деньги для поездки в Крым, намеченной на середину апреля. Она догадывалась, что это будет нелегко. Рита давно привыкла, что ничего не дается даром: каждая конфетка, каждая игрушка всегда доставалась ей после долгих просьб и трудов. Тем более, с деньгами у них случались затруднения, а тут сразу три тысячи!– Мамуль, – наконец решилась Рита. – Можно мне с тобой поговорить?
– Да, я слушаю. – Мать посмотрела на нее пронизывающим взглядом, с детства наводящим трепет.
– Наши девочки едут в Крым… На последнюю неделю апреля… Это исторический кружок, куда я тоже хожу… – От волнения у нее сбивалось дыхание. Вот получит она сейчас отказ, и что тогда?
– Зачем же ваш кружок туда едет? И почему именно туда?
– Ну, мамуль, в Крыму когда-то селились древние греки… Они основывали там колонии, торговые города! Ну и наш Александр Львович покажет нам, на каких местах все это было…
– Что толку смотреть места, – усмехнулась мать. – Мало ли что где было! Теперь-то там уже ничего этого нет…
– Ну все-таки… – Она не хотела говорить, для чего задумана эта поездка. Мать все равно не поверила бы ей и могла отказать под предлогом того, что Рита болтает глупости. Да к тому же Александр Львович просил ничего не рассказывать родителям.
– Можно мне поехать с ними, мамуль? С учителем и с девочками?
Мать помолчала, что-то про себя обдумывая.
– А занятия?
– Да ведь это каникулы, мам, у нас же неделя каникул перед последней четвертью!
– В таком случае ничего не имею против. Если ты хочешь ехать, счастливого пути.
– Ура!.. – Рита подскочила на месте и закружилась, раздув юбку колоколом. Может быть, броситься маме на шею? Нет, она уже слишком большая для этого, получится некрасиво… несдержанно. Это мама обычно так говорит: «Ты ведешь себя некрасиво и несдержанно…»
– Перестань крутиться, ну что ты, в самом деле, как маленькая! К тому же мы еще не договорили. Насколько я понимаю, остается еще весьма важный вопрос!
– Какой, мамуля? – Больше ничего Рита не боялась. Если с нее потребуют хорошего поведения в поездке, так ведь это само собой разумеется. Если же за те деньги, которые ей дадут на Крым, придется дать обещание закончить год на пятерки, или пылесосить каждый день квартиру (сейчас она пылесосит через день), или еще что-нибудь – все не страшно. Главное, в принципе решено – она поедет!
– Я сказала, что отпускаю тебя, но это только одна сторона вопроса. Вторая – на что ехать. Ведь с вас будут собирать деньги.
– Конечно, мамуль… – Рита так и остановилась с зажатой между колен юбкой. – Надо сдать три тысячи.
– Это много, хотя и самый минимум. Дорога туда, обратно. Там питание. Еще какие-нибудь экскурсии…
– Нет, мамочка, нет, – горячо запротестовала Рита, внезапно сброшенная с небес на землю, словно бабочка, сбитая сачком. – Никаких экскурсий у нас не будет, это точно! Мы там сами с учителем… Только дорога и питание, мамочка, я ничего лишнего покупать не буду!
– Тем лучше. Но эти три тысячи ты должна обеспечить себе сама.
– Как… сама?
– Очень просто. Учти, Рита, что на жизнь тебе зарабатывать пока не приходится, хотя ты уже не ребенок. Тебе не приходится добывать хлеб насущный. Но Крым – это не хлеб, это развлечение, без которого можно обойтись. – Мама опять помолчала. – Так что выбирай – либо ты должна потрудиться ради своих развлечений, либо остаться дома. Это справедливо, согласна?
«А как же другие девочки?» – чуть не спросила Рита. Она уже знала, что родители дают деньги Катерине, Маше, Ленке и Зейнаб. Инна никому ничего не говорит, но у нее наверняка будет все, что нужно. Вот Тане, конечно, придется трудно – но она ведь, как это… из неблагополучной семьи! А ведь у них с мамой семья благополучная! И деньги вроде бы есть: когда надо что-нибудь купить, мама достает требуемую сумму; правда, не говорит, откуда взяла.
– А как потрудиться, мамочка? – вслух спросила Рита. – Я могла бы летом устроиться на работу. Но ведь до четырнадцати лет не берут, а четырнадцать мне только осенью. И потом, деньги надо сдать уже на той неделе…
– Нет, я не это имела в виду, – отмахнулась мама. – Афиши клеить, кофе в Макдональсе разливать – это все не то. И потом, тебе действительно нет четырнадцати… Так что работать ты можешь у меня. У меня и у тети Таи. Сейчас я тебе скажу, что нужно делать.
Рита замерла, в ожидании глядя на маму. Ее глаза были не как у всех – с расширенными зрачками, словно закапанные атропином, дрожащие и переливающиеся за стеклами очков. Мамины глаза, с детства внушающие страх и уважение. Рита с мамой жили вдвоем; раньше еще был папа, но так давно, что образ его уже стерся в памяти…
Алиса Петровна считала себя женщиной несчастливой. Муж рано умер, оставив на ее руках маленькую дочку, родители жили в Литве и не интересовались ее жизнью. Когда страна вошла в перестройку, Алиса была слишком молоденькой, чтобы сориентироваться в новых условиях. Она все еще жила по прежним ценностям: старалась учиться вместо того, чтобы обратить внимание на приватизацию, финансовые пирамиды и другие способы разбогатеть. Кто ей тогда мешал завести собственное дело, небольшое, уютное и, так сказать, с женским уклоном: собственную прачечную, парикмахерскую, кафе. Конечно, на большие масштабы она бы не потянула, а в малых должна была справиться. Родители с пеленок приучили ее к трудолюбию, усердию, аккуратности. Правда, в таких делах нужна еще и ловкость, мобильность мышления, скорость действий – но аппетит, как говорится, приходит во время еды. Она бы освоила все непривычное со временем. Но теперь, когда Алиса Петровна это осознала, оказалось, что ее поезд ушел. Она немолода, уже не привлекательна (в бизнесе это имеет значение, особенно поначалу); и, главное, у нее нет капитала, с которым можно заводить дело. Теперь она жаждала уже не собственного бизнеса, а большой зарплаты, может быть, долевого участия в бизнесе своих хороших знакомых (которых у нее, кстати сказать, почти не было.) И вот такая возможность вроде как представилась.
Недели две назад Алиса Петровна случайно встретила свою старую подругу, еще по тому литовскому городку, в котором они обе выросли. Оказалось, Тая давно переселилась в Москву, примерно в то же время, что и Алина Петровна, вышедшая замуж за москвича. А Тая приехала пробивать себе дорогу. Ей, конечно, было что вспомнить и порассказать о своих мытарствах вплоть до последнего времени, но результат получился тот, который вызвал в Алисе Петровне самую настоящую зависть: это была ее собственная так и не воплотившаяся мечта! Тайка стала директором не самой маленькой, хотя и не самой крупной фирмы, выполняющей посреднические услуги. Вскоре она предложила принять на работу свою подругу детства, с перспективой стать потом совладелицей. Условия были хороши, даже очень хорошо – как раз то, что нужно Алисе Петровне. Но смущало одно обстоятельство: с психикой Таи за истекшие годы что-то произошло, иначе говоря, она попросту свихнулась. Возможно, тут сыграли свою роль собрания, на которые подруга ходила второй год и которые, как поняла Алина Петровна, представляли собой нечто вроде секты. Тайка заставила и ее туда сходить. Говорили о конце света, который скоро наступит и к которому надо готовиться. Когда после собрания восторженная Тайка с горящими щеками спросила «Ну как тебе?» Алисе Петровне пришлось усердно закивать головой, как бы выражая этим свое сильное впечатление. Потому что она чувствовала – стоит проявить в данном вопросе холодность, и дружба с Тайкой завянет, а вместе с ней и наметившееся деловое сотрудничество.
Во всех других вопросах, кроме конца света и необходимости быть божественным проповедником, подруга вела себя вполне рационально. Грядущее светопреставление не мешало ей оставаться сведущей в финансовых вопросах, где она готова была грызться за каждую копейку. И даже, сколь ни удивительно, помогало: от секты, как вскоре поняла Алиса Петровна, тянулись какие-то особые каналы, не последние в бизнесе. Словом, тут все оказалось спаяно: идеология и деньги. Очень скоро выяснилось, что эта связь должна захватить и саму Алису Петровну.
– Мне нужна не просто деловая партнерша, но родственная душа! – объявила Тайка не далее как вчера, когда они возвращались с очередного собрания. – Ведь мы с тобой родственные души, Алиса? Неважно, что ты недавно ступила на путь истины. Могу я дать тебе первое поручение, первое наше с тобой общее духовное дело?
В результате этих подходов выяснилось, что подруге нужен человек, готовый проповедовать. А конкретно – ловить на улице прохожих и убеждать их в том, что они шагу не успеют ступить, как небо упадет на землю. Алиса Петровна растерялась: в такой роли она никогда себя не представляла. Если только согласиться для виду, а самой ничего такого не делать…
– Это важнейшая миссия, Алисочка, ты пока даже представить себе не можешь! Пусть девять человек из десяти не обратят на твои слова внимания. Но десятому ты откроешь глаза. Вот, возьми. – Подруга протянула Алисе Петровне какие-то бланки. – Каждый такой десятый, спасенный тобой, спасенный нами, своими братьями, должен записать свои данные в анкету. А ты потом представишь заполненные анкеты на собрании!
– Что? – испугалась Алиса Петровна.
– Ну не в порядке отчета, а просто как разговор с друзьями! С братьями и сестрами! Ведь всегда хочется поделиться с близкими людьми своими достижениями! И проблемами тоже! Словом, сколько будет у тебя заполненных анкет, столько и представишь! Я уверена, что ты не захочешь лениться на попроще проповедника…
Вот теперь Алисе Петровне все стало ясно: она должна не только торчать на улице, залавливая своими беседами прохожих, но еще и представлять об этом отчет. Заполненные анкеты. Но кто из нормальных людей согласится их заполнять, даже если она действительно возьмется за такое дело? Ладно бы сразу после перестройки, тогда люди были доверчивей. А последние десять—пятнадцать лет жизнь уже научила граждан застегиваться на все пуговицы. В анкете, конечно, надо записать свой адрес и телефон. Кто на это пойдет? Ведь всякий здравомыслящий человек понимает, что после этого его не оставят в покое…
– Подумай, Алисочка, – заключила Тая, прочитав на лице подруги охватившие ее колебания. – Жаль будет, если окажется, что ты еще для этого не созрела. Ведь там… – Тая таинственно подняла палец кверху, – не ждут, когда мы будем готовы. От нас требуется вступить в борьбу сразу, как только понадобится. В борьбу за человеческие души. Ну ладно, думай сама, а то что я тебя вроде как уговариваю!
– А можно спросить, Тая… – Алиса Петровна хотела перевести разговор на другие рельсы: остается ли в силе Таино предложение взять ее на работу.
– Ты про фирму? Знаешь что, давай решим все сразу. Завтра ты мне позвонишь, скажешь свой ответ на мое предложение, а после и о работе поговорим.
Таким образом подруга недвусмысленно давала понять, от чего зависит ее согласие нанять Алису Петровну.
Как раз в этот самый вечер Рита подошла с вопросом о школьной поездке в Крым. У Алисы Петровны уже и прежде мелькала мыслишка, как бы устроить свои дела с помощью дочери, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Под волками подразумевалась Тайка и прочие, посещавшие собрания, каким-то образом подпитывавшие фирму дополнительными финансовыми потоками. А овцой в данном случае оказывалась сама Алиса Петровна, или то жертвенное животное, которое встанет на ее место… Эту мыслишку она гнала от себя до тех пор, пока не вмешалась сама жизнь. Ритка попросила денег на развлечение (поездка в Крым – это развлечение!) и, соответственно, должна эти деньги отработать. К тому же ей более пристало подходить на улице к незнакомым людям со всякими глупостями. Алиса Петровна – солидный человек, к тому же ее вообще не будут слушать. А у дочери лучше получится выполнить задание: она молодая, хорошенькая… Мужчинам в возрасте, например, будет просто приятно постоять рядом с ней, пообщаться. Возможно, какой-нибудь из них расчувствуется и даже пойдет на то, чтобы оставить в анкете свои данные. А что касается всяких возможных историй, то тут Алиса Петровна может быть спокойна: ее дочь воспитана в безукоризненно строгих нравственных правилах.
– Ты знаешь, Рита, что такое социологический опрос? Тебе надо будет проводить такие опросы. Точнее, ты сама будешь представлять определенную точку зрения…
Объясняя суть дела, Алиса Петровна пристально смотрела на дочь. У девчонки слишком мечтательные глаза – нежные и даже, можно сказать, печальные, поскольку никто в ней этой бесполезной нежности не поощряет. Ну да вырастет взрослым человеком, тогда поймет, что нужно в жизни, а что, наоборот, помеха. Если много чувств, это может только мешать – лишние чувства ведут человека к слабости, к эдакой внутренней бесхребетности. Вот и самой себе Алиса Петровна не разрешила сейчас быть чувствительной: начнешь жалеть дочку, упустишь дело. Пусть поработает проповедником, оплатит свои крымские каникулы. Ведь пока не пришел конец света, за все в жизни нужно платить. А уж там видно будет…
– Тем, кто будет с тобой согласен, ты дашь специальные бумаги, чтобы эти люди вписали туда свои данные. Ну, фамилию, имя, отчество, адрес, телефон. Не знаю, может быть, еще номер паспорта… И, конечно же, внизу должна стоять подпись!
– А зачем это, мамочка?
– Чтобы отчитаться, – с некоторым раздражением проговорила Алиса Петровна. – Всякая проделанная работа требует отчетности, разве не так? К тому же запомни, что все будет зависеть от твоего старания. Люди сейчас не очень-то хотят давать сведения о себе… Так что ты должна будешь их заинтересовать…
– А чем я смогу их заинтересовать?
– Сядь на стул, Рита. Почему ты стоишь во время нашего разговора, словно хочешь поскорее уйти?.. Так вот слушай: некоторые люди считают, что скоро наступит конец света…
Рита раскрыла от удивления глаза. Прежде она не могла себе представить, чтобы ее мама всерьез рассуждала о подобных вещах. Но потом ситуация прояснилась: это тете Тая хочется, чтобы всем людям говорили об их скорой смерти. А мама ведет с тетей Таей какие-то дела. Теперь ясно: Рита должна будет ловить на улице прохожих и говорить им, что скоро их уже не будет в живых. И в подтверждение проведенной беседы предъявлять потом их имена, адреса и подписи. Если кто-нибудь согласится их оставить…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента