Наталия Землякова. Янтарные глаза одиночества

   – На кладбище-то зачем петь? – взмахнула ресницами девушка.
   Но Андрея уже несло. «Подумаешь, растаял, – начал он злиться на себя. – Девушка цвета шампанского! Да очередная подружка богатого идиота, который вовремя сумел «крутануться». Сейчас я, подруга, так тебя крутану – мало не покажется».
   Но, несмотря на злость и стыд, ничего подобного ему делать не хотелось. Потому что с ней рядом было хорошо. Хо-ро-шо. Одно короткое слово. Все решающее и объясняющее. С другими девушками могло быть ярко, весело, забавно, скучно. Можно было найти миллион разных слов, чтобы объяснить, почему та или иная женщина возникала с ним рядом, иногда ненадолго задерживаясь. А вот эту девушку хотелось приклеить к себе намертво и не отпускать ни на шаг. Потому что с ней было хорошо. Андрей даже хотел что-то такое ей сказать, но понял, что если он осмелится и произнесет эту фразу: «Девушка, мне с вами хорошо», то все происходящее сразу превратится в пошлость. Мало ли мужчин на свете говорят: «Милая, мне хорошо с тобой», ровным счетом ничего не имея в виду? Андрей даже рассердился на людей, которые затерли до полного отсутствия смысла самые важные фразы – «я вас люблю», «вы женщина моей мечты», «о встрече с вами я думал столько лет». Да, все эти фразы нынче никуда не годятся!
   – Я очень люблю танго. Может, потому, что в юности слушал пластинки Оскара Строка, – произнес Андрей.
   – Так вот где вы научились так танцевать! Наверное, репетировали с табуреткой?
   И Андрей подумал, что, кажется, на этот раз он не ошибся. С этой девушкой ему действительно будет хорошо.
 
   Провожая ее к столику, Андрей спросил, заранее зная ответ:
   – Как вас зовут?
   – Ляля. А вас?
   – Тогда меня Андрюшей.
   – Ляля и Андрюша – звучит забавно. Почти как на прогулке в детском саду. «Эй, Ляля и Андрюша, вернитесь в песочницу. Вы что, не слышите? Вечером все расскажем родителям!» – произнесла девушка, улыбаясь.
   «А эта Ляля не так проста, как хочет казаться», – подумал Железнов и зачем-то поцеловал ей руку.
   Элла пила коктейль и лениво покачивала ногой, обутой в черную лаковую туфлю. Потом она решила, что настала пора переменить позу. И в тот момент, когда она закидывала одну ногу на другую, Андрей заметил на секунду мелькнувший край черных кружевных трусов. И его это возбудило так сильно, что в голове загудело. А может быть, во всем виноваты были виски и слишком долгое кружение в танце с Лялей.
 
   Он убежал со сцены через черный ход, чтобы опередить Лялю и оказаться в гардеробе ресторана раньше, чем она. Но несмотря на то что этот путь занял у него по времени не больше минуты, он чуть не опоздал. Она уже успела дать «на чай» гардеробщику, который слишком старательно помогал ей надеть шубу, естественно, из меха норки светло-кремового цвета.
   – Ляля, подождите, – бросился к ней Железнов, пытаясь пригладить свои седые волосы. – Я хотел у вас спросить …
   – Скажи мне свой номер телефона, я сама тебе позвоню, – ответила она и одним движением крепко завязала пояс на шубе.
   Он написал номер на случайно попавшей под руку рекламной листовке, не веря в то, что она ее сохранит. Но через неделю Ляля позвонила в два часа ночи и попросила продиктовать адрес. Сказала, что приедет примерно через сорок минут.
   Андрей, который так ждал ее звонка все эти дни, в первую минуту ужасно обрадовался, а потом растерялся. И даже пожалел о том, что таким вот странным образом назначил свидание совсем незнакомой девушке. О чем они будут говорить, когда она приедет? Что делать? А может быть, за ее приезд придется платить?
   Он отхлебнул для смелости граммов пятьдесят виски и придирчиво оглядел свое временное жилище, пытаясь понять, можно ли его привести в более-менее приличный вид за такое короткое время? Андрей вскочил с продавленного дивана и задернул шторы – все равно за окном не было ничего интересного, кроме унылой бетонной стены соседнего дома. Но выяснилось, что шторы в самом центре кто-то прожег – дырка была такой огромной, словно в ткань завернули паяльник, который затем включили в сеть. Андрей снова раздвинул пыльные шторы. Но тут же засомневался: а вдруг кто-нибудь случайно увидит то, что будет происходить в этой маленькой, захламленной комнате через сорок минут? Что именно – Андрей понятия не имел, поэтому на всякий случай снова задернул шторы. Он не мог понять, что с ним происходит. Его никогда раньше не волновало то, как женщина будет оценивать окружающее его пространство. Зачем? Ведь самое важное – это он, а не какие-то декорации. А в своем поистине магическом воздействии на женщин Андрей Железнов был уверен всегда.
   Он быстро принял душ и в нерешительности застыл перед шкафом, решая, как же ему одеться. Выбрал простую белую майку – она хотя бы была новой. Затем Андрей отхлебнул еще виски – для смелости. Но алкоголь подействовал не так, как он ожидал. Спустя минут пять Андрея начала бить дрожь. Он выпил еще. Потом еще и еще. Когда раздался звонок в дверь, на часах пробило половину четвертого ночи, а Андрей Железнов был абсолютно пьян.
   Но Лялю, кажется, это ничуть не удивило. Она прошла в комнату, не снимая длинную, как восточный халат, шубу. В руках у нее был огромный пакет, из которого она достала бутылку шампанского, конфеты, печенье и кофе.
   – Извините, мадам, – развязно произнес Андрей. – Я, кажется, сегодня немного устал.
   – Ничего, – кивнула Ляля. – Бывает. Хочешь кофе? Я могу сварить.
   Она бросила шубу на пол. Андрей удивился, увидев, что Ляля почему-то решила в такое холодное время надеть под меховое пальто шелковый топ с короткими рукавами.
   – Ну, свари, – важно кивнул Железнов. – В шкафчиках найди что-нибудь подходящее.
   – А ты открой шампанское, пожалуйста! – крикнула она из кухни. – Только сам не пей.
   – Вот ты какая заботливая, – проворчал он и попытался плохо слушающимися пальцами содрать фольгу с горлышка бутылки. Из рук Андрея внезапно вырвалась пробка и отлетела в давно не крашенный потолок. А Ляля, судя по звуку, уронила на пол железную кастрюлю. Страшный грохот раздался одновременно. Андрей и Ляля, не сговариваясь, бросились в коридор и так торопились, что, неожиданно столкнувшись, больно ударились друг о друга. Удар был такой силы, что Андрей мгновенно протрезвел. А может быть, всего лишь перестал нервничать, почувствовав в своих руках Лялю – очень теплую и пахнущую чем-то вкусным.
   – Ляля, – тихо прошептал Железнов ей на ухо, борясь с желанием укусить ее за прозрачную мочку, украшенную крошечной сережкой в форме сердечка. – А как тебя зовут?
   – Ляля, – засмеялась она и прижалась к нему еще крепче, как будто хотела быстро-быстро напомнить ему о том, как они танцевали, как он догнал ее у выхода из ресторана. Все-все, до самых мельчайших подробностей! Напомнить и – двинуться дальше.
   – Нет, – не сдавался Железнов, оттягивая как можно дольше тот момент, когда он найдет в себе силы, чтобы наклониться и поцеловать ее в бледно-розовые, почти кукольные, губы. – Какое у тебя полное имя?
   – Ну я же сказала – Ляля, – произнесла она раздраженно. – Прошу тебя, замолчи.
   – Хорошо, – покорно кивнул он и начал петь, очень тихо, почти не слышно:
 
   Если ты исчезнешь вдруг, то я ничуточки не удивлюсь.
   Я только боюсь, что вместе со мной будет плакать лишь дождь,
   Ведь только двое – я и он – знаем, что ты была на самом деле,
   Но мы не знаем, как же будем жить, если ты вдруг уйдешь.
   Никто не будет знать – ни я, ни дождь.
 
   Ляля затихла в его руках, чтобы не пропустить ни слова. А когда Андрей замолчал, попросила:
   – Спой еще раз, пожалуйста.
   – А я не могу повторить. Я ведь только сейчас это придумал, на ходу.
   – Жаль, – вздохнула Ляля. – Такая песенка чудесная. Мне таких никто никогда не пел.
   Она погладила его по лицу и неожиданно очень серьезно попросила:
   – Андрей, тебе нужно побриться. Ты колючий, я боюсь, что могут остаться следы.
   – Нет, я не хочу сейчас бриться, – помотал головой Железнов. – Я точно знаю, что порежусь. И будет море крови. Ты этого хочешь?
   – Море крови … – печально покачала Ляля чуть растрепанной головой. – Этого не будет – никакой крови, вообще ничего ужасного не случится. Я помогу тебе. Согласен?
   – Согласен, – кивнул он с мрачным выражением лица, потому что после спетой песни в нем вдруг пропали все желания – не хотелось даже обнимать эту теплую, нежную, но все-таки чужую женщину. А уж при мысли, что придется целоваться, стало совсем тоскливо. Неожиданно Андрею Железнову почти до обморока захотелось спать. Наверное, не надо было пить столько виски на голодный желудок.
   – Ну же, идем, – она изо всех сил попыталась сдвинуть его с места. – Давай, держись за меня.
   Ляля взяла его под руку неожиданно так крепко и уверенно, словно у нее был давний и хорошо отрепетированный сценарий, как надо сдвигать с места мужчину, который выпил слишком много и сам уже не способен ни на какое движение вперед.
   Андрей покорно повис на ней, такой хрупкой и такой маленькой. Он только механически передвигал ноги – шаг, еще один, раз – два, раз – два. Все остальное делала она – направляла в нужную сторону, следила за тем, чтобы он не ударился о дверной косяк, подставляла стул, на который усадила его почти с материнской заботой и нежностью. Андрей вспомнил, как они танцевали в ресторане, только тогда она висела на нем, словно тяжелый груз. Но груз этот совсем не был ему в тягость – наоборот, нравилось, что она так зависит от него, окончательно и бесповоротно. Ведь если бы тогда он выпустил ее из своих рук, то она непременно упала бы на вытертый сотнями чужих подошв паркет, и ее одежда, окрашенная во все возможные оттенки шампанского, была бы безнадежно загублена.
   А сейчас настала ее очередь. Поэтому она почти притащила его на себе в ванную, усадила на стул и что-то ищет в шкафчике – наверное, бритву или, может быть, крем для бритья.
   – Ляля, он справа, там, кажется, еще немного осталось, – улыбнулся Железнов слегка смущенно. Он был на сто процентов уверен, что крема для бритья у него нет. По крайней мере, он точно помнил, что когда брился дней пять назад, то пришлось пользоваться обычным мылом.
   – Андрей, она немного тупая, – Ляля провела пальцем по лезвию бритвы. – Но не волнуйся, я буду очень аккуратна – ты даже не почувствуешь ничего. Только времени больше уйдет на то, чтобы сделать из тебя красавца. А крема совсем не осталось. Но ничего, я потом дам тебе свой, чтобы раздражения не было.
   Она намочила руки, взяла кусок мыла и энергично его потерла, чтобы получилось побольше пены.
   – Хорошо, – зажмурился от удовольствия Железнов, когда она нежно приложила свои руки, окутанные густой, переливающейся пеной, к его давно не бритому лицу.
   Ему понравилось тепло, которое он снова ощутил, соприкоснувшись с Лялей, точнее, с ее руками. А она тем временем начала медленно гладить его щеки, укрывая их воздушной пеной, которую сделала из куска дешевого мыла. Кажется, «Земляничного». По крайней мере, пахло оно слегка забродившим вареньем.
   – Ляля, я люблю тебя! – произнес Железнов громко.
   – Молчи, ничего не говори, – приказала она, поморщившись. – А то я могу тебя поранить.
   Андрей покорно затих. Только подумал, что любовь – это когда два человека одновременно превращаются в якорь друг для друга, который вовсе не тянет ко дну, наоборот, дает ощущение того, что ты на этом свете отныне не один. А значит, шторма больше не страшны, они никогда не унесут тебя в открытое море. Но если даже такое несчастье и случится, то ты не погибнешь, не пойдешь ко дну – ведь тебя изо всех сил будет держать на поверхности железная сила взаимной любви.
   Ляля неторопливо водила бритвой по лицу Андрея. Она делала это почти профессионально – точно знала, в каком месте надо немного надавить, а в каком – ослабить, чтобы случайно не поранить это еще совсем недавно чужое для нее лицо с немного выдающимся вперед подбородком. Она так старалась, что даже начала тихонько сопеть от напряжения. А может быть, совсем по другой причине…
   А Железнову было очень хорошо. В какой-то момент он даже заснул, убаюканный ее ласковыми движениями. Его не пугало, что он сидит перед Лялей такой покорный, такой расслабленный и безоружный, в то время как она уверенно держит в своих маленьких, но сильных руках опасную бритву. Никогда ни одной женщине до этого момента он не доверял настолько, чтобы закрыть глаза и подставить свое лицо – делай с ним что хочешь. Хочешь – сделай его еще более красивым, гладким и чистым. Хочешь – порежь на миллионы кусков своими ласковыми руками. Что она говорила про кровь?
   – Слушай, а где ты так брить научилась? – вдруг очнулся Железнов. Его неожиданно ударила в солнечное сплетение неизвестно откуда взявшаяся ревность. Поэтому спросил он грубо.
   – В парикмахерской работала, когда совсем молодой была, – просто ответила Ляля, которую не смутил ни вопрос, ни интонация, с которой он был задан.
   – А что ты там еще делала?
   – Ну как что? Все, что обычно делает помощник мастера, – убирала, подметала, подавала. Потом вот научилась брить. Клиентам нравилось.
   – Волосы, что ли, подметала? – брезгливо поморщился Железнов.
   – И волосы тоже, – пожала Ляля плечами, обтянутыми тонкой шелковой тканью цвета слоновой кости. И сняла с лезвия пену, которая стала похожа на смесь соли и перца.
   – М-да, – покровительственно протянул Андрей. – Странно.
   – Жизнь такая – сегодня одно, завтра другое. Надо уметь приспосабливаться. А если будешь слишком брезгливой, то с голоду рано или поздно подохнешь.
   – О, Лялька! Да ты философ! – засмеялся он, желая как-нибудь исхитриться и сменить тему разговора на более легкую. Чтобы вернулось ощущение покоя и снова стало хорошо.
   Андрей Железнов больше всего на свете ценил это состояние – когда ему по-настоящему хорошо. И незачем было затевать это разговор – про волосы, про ее прошлую жизнь. Да и про настоящую тоже. Зачем? Разве это сделает его хотя бы немного счастливее? Но он все-таки не удержался и задал еще один вопрос:
   – Ляль, а ты зачем меня решила побрить? Ты что, не любишь колючих мужиков?
   – Я мужиков вообще не люблю – только мужчин, – холодно ответила она. – А еще не люблю, когда следы остаются. Ходишь потом неделю с таким лицом, словно его наждачкой терли.
   Он почувствовал, что она начала злиться. Железнов только не понял из-за чего. Но больше решил не спрашивать ее ни о чем. Ему надоело говорить. Захотелось действовать. Он притянул Лялю к себе, усадил на колени и быстро стянул с нее топ. Когда он увидел под ним светло-бежевый атласный бюстгальтер, то конечно же не удивился, а начал нетерпеливо снимать с нее юбку, пытаясь с ходу угадать, как и в каких местах она застегнута.
   – Подожди, – прошептала Ляля и дотронулась губами до его уха.
   Кажется, даже поцеловала, но он, увлеченный битвой с непокорной юбкой, которая никак не хотела сдаваться, этого даже не заметил.
   – Ну же, я говорю – подожди! – громче, чем нужно, воскликнула Ляля. – Я сама!
   Она подчеркнуто грациозно, как профессиональная танцовщица, встала с его колен, расстегнула какие-то только ей известные пуговицы, и юбка, как по волшебству, тут же упала на пол возле ее ног, обтянутых прозрачными чулками. А вот трусы на Ляле оказались черного цвета – обычные стринги без всякой отделки. Железнов даже глаза прикрыл. Он никогда раньше не думал, что женщина, в которой сочетаются только два цвета – бежевый и черный, – может выглядеть так возбуждающе: на общем нейтральном фоне выделялся и приковывал взгляд черный треугольник из обычной хлопковой ткани. «Черный – это отсутствие цвета, а значит, это цвет того, чего нет, то есть бесконечности…» – подумал Железнов. Он вообще-то тоже любил иногда пофилософствовать. Поэтому писал стихи, которые обычно стеснялся кому-нибудь показывать. А сегодня взял и впервые в жизни прочел «женщине цвета шампанского». И вот сейчас, не прошло и часа, она стоит перед ним в бежевом атласном бюстгальтере и простых черных трусах. Железнову захотелось поскорее снять все это с нее и забросить куда-нибудь подальше, чтобы больше никто и никогда не увидел на ней все эти предметы женского туалета, такие простые, такие манящие и такие бесстыдные.
   Он так ее желал, что нарочно медлил. Ляля тоже не торопилась, но в отличие от него все-таки начала действовать. Она чуть небрежно провела рукой по ноге, обтянутой тонким капроном, затем – по обнаженному бедру, потом – по груди, упакованной в блестящий атлас. Ляля умудрялась одновременно и как бы между прочим ласкать себя и одновременно сбрасывать одежду: сначала черные трусы, потом – чулки, затем настала очередь бюстгальтера. Ляля проделывала все это так, словно исполняла тщательно разученный танцевальный номер. Андрею даже показалась, что в ванной играет музыка, которая, как ни странно, прекрасно подходит и к пожелтевшим стенам, и к вытертому почти до дыр линолеуму на полу. Потому что музыка, которую слышали только они с Лялей, как волшебным светом, окутала все вокруг и с легкостью поменяла декорации, превратив замызганную ванную комнату в сияющую волшебными огнями сцену, на которой медленно и очень изысканно танцевала прекрасная обнаженная женщина. Танцевала в первый и в последний раз для одного-единственного мужчины в мире.
   Музыка звучала в ушах Андрея все громче, она становилась почти невыносимой, потому что мощно давила на все его тело, которое готово было вот-вот взорваться от напряжения. И чтобы избавиться от этой мучительно-сладкой боли, Железнов закрыл глаза и грубо повалил Лялю на слегка влажный пол.
 
   – Извини, – неуверенно произнес Андрей спустя минут десять, когда они после короткой схватки перебрались в комнату, раздвинули диван и спрятались под одеяло.
   – Ничего, все нормально. – погладила его по голове Ляля. – Бывает.
   – Нет, я не всегда такой бываю.
   – А ты обычно какой? – она приподнялась на локтях и посмотрела прямо в его карие, почти черные глаза. Правда, сейчас в них появились солнечные, янтарного оттенка, искры. Может быть, потому, что Андрей был счастлив?
   – Расскажи мне о себе, – попросила Ляля и пригладила его встрепанные седые волосы. – Ты женат?
   – Хороший вопрос, – засмеялся он. – И главное, задан, так сказать, вовремя. Как женщины так могут? Сначала прийти ночью в дом к незнакомому мужчине, затем устроить танцы, а потом спросить – эй, парень, слушай, а ты, кстати, не женат?
   – А что это меняет? – даже и не подумала обижаться Ляля. – Мне все равно, женат ты или нет. Ну, почти все равно…
   – Вот видишь, а говоришь, что тебе все равно, – ответил Андрей довольным тоном.
   Потому что первая часть ее ответа ему не понравилась – как это Ляле может быть все равно – женат он или нет? Значит, ей вообще безразлично все, что его касается? Нет, так не пойдет. Ее непременно должна интересовать каждая, даже самая незначительная, подробность его жизни.
   Железнова не смущало, что ему самому совсем не интересно, что происходит с Лялей за стенами этой комнаты. Чем она занимается? Где живет? Кто ее ждет? Какая разница! Ведь все это было в ее жизни до того, как появился он, Андрей Железнов. И ему было совсем не стыдно за то, что несколько минут назад самую хрупкую и самую нежную в мире девушку он практически завалил на грязный пол в ванной, словно шлюху в дешевом борделе. Нет, ему не было стыдно! Наоборот, Андрей переживал столь редкие в его жизни мгновения покоя и счастья, которыми ни с кем не хотел делиться, даже с Лялей. Сейчас ему был интересен только один человек на свете – он сам. Если бы кому-то пришло в голову упрекнуть его в эгоизме, то Андрей очень сильно удивился бы. Разве встретить женщину, о которой ты грезил столько лет, и наслаждаться подобным приобретением – это преступление?
   – Вообще-то я женат, то есть был женат. Но через две недели буду свободен, как ветер, – улыбнулся Андрей.
   – Это как? – не поняла Ляля.
   – Короче, история простая и душещипательная одновременно. Будешь слушать? Она длинная, – предупредил Железнов.
   – Буду, – вздохнула Ляля.
   – Итак, жил-был парень на берегу Балтийского моря. То есть я жил…
   – Я поняла, поняла, давай, дальше рассказывай.
   – И вот этот самый парень закончил музыкальную школу, прогулялся в армию, где от души поиграл в оркестре на всех возможных инструментах. Потом вернулся домой и начал чесать репу – чем бы ему заняться? Вообще-то почти все его школьные товарищи уже давно бороздили моря-океаны и приличные деньги зарабатывали. А парень наш вдруг взял и женился – денег нет, жить негде, да еще и ребенок родился. Короче, кошмар. А из родителей у парня только мама, которой тоже помогать надо. Интересно?
   – Обычно, – пожала плечами Ляля. – Но ты рассказывай, может, дальше оригинальнее будет.
   – Не будет, – насупился Железнов. – Дальше еще хуже. Парня отправили в Москву, денег подзаработать. А он…
   – А он поет песни в ресторане и никаких особых денег пока заработать не может, – подхватила, умудрившись даже попасть в ритм его короткого рассказа, Ляля.
   – Поэтому, увы, ему пришлось дать отставку и потребовать развода с объяснением, мол, не оправдал возложенные надежды. Как думаешь, этот парень действительно совсем безнадежный?
   – Почему безнадежный? – удивилась Ляля. – Ты так душевно поешь. Разве этого мало? Я же видела, какими глазами на тебя женщины в ресторане смотрят. А что касается денег, так к человеку одновременно все таланты никогда не приходят. В какой-то части жизни он больше способен петь. В другой – начинает деньги зарабатывать. Как говорится, всему свое время. Меня еще моя прабабушка учила – чтобы все и сразу, так никогда не бывает. Да и зачем? Скучно же будет. Или, чего доброго, можно задохнуться, желая захватить все-все – деньги, талант, успех, любовь. Хотя большинство людей именно так и хочет. А зачем? Я вот как думаю: пусть сначала будет любовь. А уж потом – все остальное. Ты согласен?
   Андрей несколько минут колебался, а потом начал тихо петь – одну песню за другой. Мелодии были хоть и простые, но за душу цепляли. А слова казались написанными легко и просто – как будто на то, чтобы сочинить их, ушло буквально несколько мгновений. И только Андрей знал, сколько времени было отдано каждому слову. У него никогда не получалось писать песни быстро. Ни сейчас, ни потом, когда он станет всеми признанным, успешным автором хитов. Но до этого было еще далеко. А сейчас он тихо пел свои песни одной-единственной слушательнице – «девушке цвета шампанского».
   – Жаль, – вздохнула Ляля, когда он замолчал.
   – Что? Плохо? – вздрогнул Андрей от обиды. Когда он пел, то чувствовал, что ей нравится. Не мог же он так ошибиться!
   – Жаль, что ты забыл ту песню, которую пел мне сегодня ночью, когда я пришла. Она тоже была замечательная. Как и эти, они такие же чудесные. Но может быть, ты вспомнишь ту, первую?
   – Ты все перепутала, – засмеялся Андрей. – Она не первая, а последняя.
   – Ну, может быть, ты все-таки ее вспомнишь? – жалобно, с интонациями избалованного ребенка попросила Ляля. А затем, не дождавшись ответа, легла на него сверху. Такая легкая, такая воздушная и такая родная!
   – Не переживай, – погладил он Лялю по обнаженной спине, которая на ощупь была похожа на шелк, впитавший в себя много-много солнечного тепла. – Я напишу для тебя другие песни. Самые разные. И самые красивые. Пообещай мне только одно…
   – Все что угодно, – она покорно прижалась к нему своим тонким телом.
   – Ты никогда не захочешь стать певицей. Я артисток терпеть не могу.
   – Не волнуйся. Я тоже. Да и зачем мне это нужно? Мне, кстати, недавно предлагали для мужского журнала сняться. Ну, ты понимаешь. Нет, нет, ничего особенного – просто красивые фотографии в нижнем белье.
   – Не смей даже думать об этом! Ты что – шлюха? – Он так разозлился, что, не рассчитав силы, сжал ее хрупкие плечи слишком сильно. Она даже застонала от неожиданной боли.
   – С ума сошел, отпусти! – попыталась вырваться Ляля.
   Но Железнов держал крепко.
   – Не смей, – снова приказал он, хотя одна-единственная ночь еще не давала ему никаких прав на эту женщину. Но Андрей чувствовал, что у него есть право вести себя именно так – грубо, жестко и без объяснений. Как собственник. Как хозяин.
   Ляля долго молчала. Андрей решил, что она начала засыпать. А потом понял, что она обиделась.
   – Ляль, ну неохота мне, чтобы на тебя другие смотрели… – прошептал он тихо, а затем ласково провел рукой вдоль ее тела, от чуть острого плеча до гладкой «отполированной» пятки.
   И удивился – разве таких женщин снимают для эротических журналов? Такие предназначены для одного-единственного мужчины, сумевшего заметить и оценить эту удивительную женственность, демонстрировать которую на глянцевых страницах просто-напросто противопоказано! Да и что демонстрировать? Небольшую грудь? Слишком хрупкое тело? Да, ему все это ужасно нравится. Но совершенно не таких женщин привыкли видеть на страницах откровенных мужских журналов. «Наверное, она все это придумала для того, чтобы меня позлить», – догадался Андрей. И ему стало жаль Лялю. Он решил поставить точку в этом странном разговоре.
   – Так что, Лялька, выбрось все из головы. А то я расстроюсь.
   – Хорошо хоть не пригрозил, что, мол, в случае чего – ноги в цемент, – прошептала она и стала нежно его целовать.
   – А кто так говорил? – не понял Железнов. Но не слушал ответа, потому что от ее прикосновений уже начал терять всякую способность думать и слышать.