Наталия Землякова. Янтарные глаза одиночества

   – Неважно… – вздохнула Ляля.
   Оказалось, что она умеет целоваться как-то по-особенному. А может быть, у Андрея Железнова было слишком мало опыта. Ведь ему не так давно исполнилось всего двадцать пять лет. А может быть, дело было совсем не в опыте и не в возрасте, а Ляля, действительно, обладала каким-то особенным женским талантом.
   Только спустя много лет, вспоминая эту ночь и все последующие, Андрей поймет, что Ляле от природы был дан редкий дар – талант к импровизации. Именно поэтому любовь с ней всегда была разной.
 
   Роман длился один месяц, в течение которого Ляля неожиданно исчезала дважды.
   Первый раз это случилось через неделю после той удивительной ночи, когда она его брила, потом танцевала, а затем Андрей пел. Всего за одну ночь они успели продемонстрировать друг другу все свои таланты. Может быть, потому, что предчувствовали – времени у них совсем немного. Или, наоборот, случайно встретившись в прокуренном, шумном зале ресторана, они сразу узнали друг друга и поверили в то, что эта встреча – навсегда. А значит, нет смысла скрываться, врать, притворяться. Можно позволить себе самую большую роскошь на свете – быть собой. В любом случае Андрей Железнов не представлял, как он будет жить один в этом чужом, равнодушном городе. Ведь когда он возвращался домой после полуночи, а там его ждала Ляля, то все происходящее сразу обретало смысл.
   Удивительно, но когда Ляля не пришла в первый раз, он почти совсем не волновался. Спустя сутки начал злиться. Потом испугался, что она его бросила. А на четвертую ночь впал в отчаяние.
   Поэтому, когда на следующий вечер ближе к полуночи в ресторан заявилась Элла, Андрей так обрадовался, что едва смог дождаться конца последней песни и подошел к ее столику. Как назло, публика в этот вечер собралась слишком денежная и чересчур пьяная, поэтому некоторые песни приходилось исполнять на бис по три раза. В какой-то момент Железнову захотелось швырнуть микрофон на пол и прокричать что-нибудь оскорбительное всем этим людям – наглым, веселым и слишком счастливым. И главное, что никому из них не было никакого дела до страданий Андрея Железнова. Спустя годы он напишет песню, которую так и назовет «Чужие танцы». Она станет хитом. Но до этого еще нужно было дожить. А сейчас перед ним стояла другая задача: выбрать удобный момент, подойти к Элле и узнать, куда пропала Ляля. Потому что никакой другой, даже самой призрачной связи с ней у Андрея не было – ни адреса, ни телефона. Ничего. Разве что ее утренний шепот, ее улыбка на рассвете, ее нежность. И эта сцена, которую Андрей прокручивал в своей голове последние дни «без Ляли». Вот она уже стоит в дверях, собираясь уйти. А потом бросается к нему, даже не думая о том, чтобы сбросить шубу. Конечно, забираться под одеяло к мужчине, когда ты уже облачилась в шубу, негигиенично. Но разве любовь и гигиена имеют так уж много точек пересечения? Наоборот, чаще всего они друг друга исключают. От подобных воспоминаний у Андрея шумело в голове, но можно ли найти женщину по таким ненадежным приметам, как утренний поцелуй или откровенный шепот на рассвете, он не знал.
 
   – Привет, Элка. Все в порядке?
   Он присел за ее стол и сделал знак официанту, чтобы ему принесли выпить. На столе тут же появился бокал с коньяком. Немного. Граммов пятьдесят. Вкусы Андрея Железнова давно ни для кого не были секретом. А разве может быть иначе, если из вечера в вечер занимаешься одним общим делом – обслуживаешь клиентов? Только Железнов «выносит» им песни, а официанты – еду и напитки. А так в общем-то никакой особой разницы нет. Главное, чтобы клиент был доволен и заплатил как можно больше.
   – Да какой уж тут порядок… – улыбнулась Элла и подтянула повыше рукава платья с леопардовым узором. – Сложно, Андрюша. Мужики жадные пошли. И вредные. Каждому покажи то, чего он дома никогда не видел. А иначе, мол, за что деньги платить. А что уж такого я могу показать?
   – Не знаю… – засмеялся Андрей. – Я, поверь, не любитель фокусов.
   – Да я в курсе! Лялька говорила, что ты отлично танцуешь.
   – А… – покраснел Андрей. – Ну, танцор из меня так себе. А вот она, действительно, очень здорово танцует. – Сказал и смутился еще больше. А потому торопливо добавил: – Ты же сама видела, как мы здесь с ней отплясывали. Только вот она что-то давно не появлялась. Не знаешь, у нее все нормально?
   – Нормально у нее все, – махнула рукой, украшенной десятком тонких браслетов, Элла.
   Но Железнов сразу уловил диссонанс, потому что голос женщины звучал уверенно, а вот кольца из поддельного золота звенели жалобно. Впрочем, скорее всего, Андрею лишь показалось, что дешевая бижутерия «поет» не в унисон. Ведь сам он переживал именно такие противоречивые чувства. Да, Железнов был растерян, подавлен и бесконечно несчастен. Но несчастье это было какое-то особенное, ни на какое другое не похожее. Оно мучило, тянуло душу, почти выворачивало ее на изнанку, но где-то там, в самой ее глубине, играла музыка, к которой тут же подбирались слова:
 
   Ты исчезла, нет тебя.
   Кто расскажет, где найти, любя…
 
   Андрей Железнов переживал удивительное, близкое к восторгу состояние. И при этом он был катастрофически несчастен.
   – Кофе хочу! – стукнула кулаком по столу Элла и подозвала официанта. – Мне двойной, без сахара, без сливок и прочей ерунды. Понял? Тащи скорее, а то я уже опаздываю.
   Андрей пил коньяк медленно. Не потому, что хотел как можно лучше распробовать его вкус. Просто тянул время. Он так пока и не решил, как ему следует себя вести. Спросить Эллу более настойчиво, куда же все-таки пропала Ляля? А может быть, попросить номер ее телефона? Но это было бы против правил всей его предыдущей жизни, ведь Андрей Железнов привык к тому, что обычно женщины сами искали встреч и звонили, порой слишком настойчиво, даже назойливо. Так было всегда. С того самого мгновения, когда он впервые поймал на себе женский заинтересованный взгляд. А вот что делать, если женщина несколько вечеров танцевала только для тебя одного, а потом испарилась без следа, он не знал. Потому что не привык ни догонять, ни искать, ни покорять. Он никогда не был охотником – наоборот, женщины считали его ценным трофеем.
   – Она обещала позвонить… – начал Железнов нерешительно. – И что-то ее не слышно.
   – Не волнуйся, она уехала. Вернется – позвонит. Подожди немного. Какой нетерпеливый! – засмеялась Элла и взглянула на него томно.
   Но получилось не сексуально, а забавно. Как будто они оба прилежно играли в любительском спектакле: Элла – роль коварной соблазнительницы, Андрей – рокового мужчины. У нее получалось лучше, потому что она до конца верила в предлагаемые обстоятельства. А вот он играл плохо. Но разве можно убедительно создать образ покорителя дамских сердец, когда единственно важная для тебя женщина, судя по всему, внезапно и без объяснения причин дала тебе отставку?
   Андрей не торопился допивать коньяк, которого осталось на донышке бокала буквально несколько капель. Он снова и снова вдыхал его слишком резкий аромат. Потом, в другой жизни, Андрей Железнов научится по-настоящему разбираться во всех тонкостях дегустации этого изысканного напитка. Станет излишне капризен и даже привередлив, поэтому ни один литр коньяка он выльет в унитаз со словами: «Какая дрянь!» Но все это тоже будет потом, как и его песни, которые станут шлягерами. А сейчас Андрей искренне сожалел о том, что порцию спиртного, положенную ему по правилам ресторана (каждый музыкант имеет право на один бесплатный «дринк»), он уже выпил.
   – Тебя до метро подбросить? – спросила Элла, поднимаясь из-за стола и обдергивая крошечное платье, которое едва прикрывало ее широкие бедра.
   – Спасибо, Элка, но я лучше пешком пройдусь. – отказался Андрей, глядя в упор на ее немного выпирающий животик. – Слушай, а тебе никогда не предлагали для эротического журнала сняться? У тебя фигура такая… Такая…
   Он никак не мог найти подходящего слова.
   – Пышная, – подсказала Элла и засмеялась. – Да мне все пошлятину какую-то предлагают. То секс в армии, как новобранцам попала в руки шикарная девица, причем одна на всех. То история про директора фирмы, который секретаршу возжелал. А однажды предложили сняться в роли школьницы, которая…
   – Подожди, – перебил ее Железнов. – Какая из тебя школьница? Скорее, разбитная директриса школы, которой понравился новый ученик из десятого «А».
   – О! Да у тебя талант! Ты можешь на этих историях деньги зарабатывать! – Элла даже села от удивления. – Хочешь, я тебя сведу со знающими ребятами? Будете вместе работать. Ты сочинять – они снимать. Может, тогда и я на съемках тряхну, как говорится, стариной.
   – О боже! Что ты такое говоришь! – Андрей запустил руки в свои раньше срока поседевшие волосы и взъерошил их. – Я музыкант, а не сценарист порнухи.
   – А какая разница, как деньги зарабатывать? – удивилась Элла. – Ладно, не хочешь делом заниматься, поезжай домой спать. А мне еще на работу надо успеть. Ну что, до метро тебя подвезти, музыкант? А то будешь пешком тащиться, как бродяга.
 
   На улице было очень темно. А может быть, им так показалось, потому что они вышли из ярко освещенного зала ресторана, в котором ежесекундно вспыхивали сотни разноцветных огоньков, и мир вокруг казался светлым и радостным. А вот на стоянке для машин не горел ни один фонарь. Элла и Андрей шли, спотыкались, хотя крепко держались друг за друга.
   – Черт, пока доковыляешь, все каблуки переломаешь, – ругалась Элла.
   Железнов молчал. Он не знал, как снова спросить про Лялю и наконец-то узнать про нее все – куда уехала, надолго ли, с кем. И вообще, кто она такая, эта Ляля? Андрея только сейчас осенило, что, хотя в его распоряжении и было семь длинных ночей, он ни разу не задал ей этот простой вопрос: «Кто ты, Ляля, и откуда взялась?»
   А вот за такие же четыре бесконечные ночи, но без нее, у него, как выяснилось, накопилось очень много вопросов. Даже слишком. И один откровеннее другого:
   «Ляля, почему ты, влюбленная и преданная, больше не ждешь меня каждый вечер?»
   «Почему сейчас я вынужден идти во тьме вместе с девушкой в слишком коротком платье, которая вот-вот отправится развлекать других мужчин?»
   «Почему, Ляля, я даже не знаю номер телефона, по которому могу тебе позвонить?»
   «Почему я не знаю, как твои имя и фамилия и чем ты занимаешься?»
   «Почему, черт побери, я не знаю ничего? Кроме того, что ты можешь внезапно появиться на рассвете и станцевать самый прекрасный танец на земле? Я даже не знаю, почему ты, презирая все правила и законы, не носишь трусы и бюстгальтер одного цвета?»
   – Слышь, Андрюша, ты только не бойся, – внезапно прервал его мучительный внутренний монолог голос Эллы, – у меня там охранник. – Она открыла дверь темно-вишневой «девятки», и тут же раздался звериный рык.
   – Рич, сидеть! – приказала Элла железным голосом, но тут же запричитала: – Сидишь тут один, мой хороший, зайчик мой маленький. А мама тебе покушать принесла. Хочешь кушать?
   Элла пошире отворила дверцу, и из автомобиля вальяжно и неторопливо вышла большая черная собака с лохматым загривком.
   – Кушай, мой хороший. – Элла откуда-то из-под сиденья достала красную пластиковую миску и вывалила в нее содержимое целлофанового пакета, который она принесла из ресторана.
   Андрей думал, что у нее там какие-то нужные вещи – может быть, сменная пара туфель или свитер. А оказалось, что там была еда. Судя по запаху, остатки отличного бифштекса.
   Собака с коричневыми, как янтарные бусины, глазами понюхала миску и взглянула на хозяйку.
   – Ну что, не хочешь? Вкусно же… – растерялась Элла. – Неужели эти сволочи вчерашнее подсунули? Сколько раз говорила, собаки – не люди. Тухлятину есть не будут. Ричик, зайчик мой, ты же голодный. Покушай, не расстраивай маму. Андрюх, а может, и правда, дрянь? Отравится еще моя собака. Что я тогда делать буду? Ты ничего не слышал? Сегодня на кухне позавчерашнее не пережаривали?
   – Вроде нет, – пожал плечами Железнов, который и сам хотел есть – то ли плохо перекусил на бегу между песнями, то ли так неожиданно дали о себе знать всего пятьдесят граммов коньяку. «А может, бармен-гад подсунул “паленый”»? – подумал Андрей, хотя когда он пил, то никаких сомнений в качестве коньяка у него не возникало. Но сейчас желудок взбунтовался, требуя еды так настойчиво, что даже запах остатков бифштекста, прихваченных Эллой для собаки, показался Андрею аппетитным.
   – Вчера свадьба была, так что объедки туда отправили. Повар говорил, что сегодня вся еда свежая и съедобная.
   – Андрюш, а повару-то твоему верить можно? – недоверчиво покачала крашеной головой Элка. – Он еще тот жулик. Ему-то что, а у собаки моей, не дай бог, расстройство желудка будет. Ричик, милый, кушай!
   – А может, он не голоден? – высказал предположение Железнов, который уже пожалел о том, что согласился на предложение Эллы подвезти его до ближайшей станции метро. Сейчас стой и жди, пока собака после долгих уговоров соизволит поесть. Потом ей захочется в туалет или водички попить. Но самое главное, что Андрею Железнову тоже всего этого хотелось – и пить, и есть, и в туалет. Но его желания в расчет не принимались. Ими никто даже и не думал интересоваться. Ведь главным сейчас был не он, Андрей Железнов, а огромный мохнатый пес с модной кличкой Рич.
   – Слушай, – захихикала Элка, – а жених-то вчера, наверное, не смог выполнить первый супружеский долг.
   – Почему? – удивился Железнов.
   – Так он же бифштексик старый скушал, так что точно целую ночь на горшке просидел. Это повар говорит, что мясо вчерашнее, а сколько ему лет от роду, точно никто не знает.
   – Эл, да брось. Он так врать не будет. Зачем? Если отравится кто, проблем не оберешься. Ты же нашу публику знаешь. Ноги в цемент…
   – Ой, не могу, – продолжала веселиться Элла. – Жених в опочивальню направляется, а у него – бах! – в животе революция. Невеста в слезы. Жених в конфузе.
   – Злая ты, Элка, – засмеялся Андрей. – Ну зачем тебе-то это нужно, чтобы жених непременно провел ночь в сортире? Что тебе невеста плохого сделала?
   – А нечего ей было выпедриваться и платье белое напяливать, – неожиданно зло ответила Элла и затянула:
 
   И платье шилось белое, когда цвели сады,
   Ну что же тут поделаешь, другую встретил ты…
 
   – Вот как в жизни бывает, другую не встретил, а тухлым бифштексом на собственной свадьбе отравился и всю брачную ночь провел, сидя на унитазе, – победно закончила девушка и запахнула короткую курточку из золотистой, похожей на клеенку искусственной кожи.
   – Да бог с ним, с женихом этим, – улыбнулся Железнов и неожиданно пожалел, что в тот вечер пригласил на танец не Эллу, а Лялю.
   Ведь как все сейчас было бы легко и просто. На рассвете в его постель со словами: «Милый, я так устала» – упала бы девушка с шикарными формами, которая проделала бы с ним всем давно известные «фокусы». И никаких танцев. И никаких песен. И никаких вопросов: «Кто ты, Ляля?», «Где ты, Ляля?». А главное, не было бы этой почти животной тоски по слишком худому и такому восхитительному в своей легкости телу.
   – Элла, где Ляля? – спросил он, глядя на нее в упор. Андрей не мог видеть себя со стороны, а если бы вдруг увидел, то испугался бы. Его глаза стали черными как угли.
   – Ляля, Ляля! У меня собака голодная, а тебя только одно волнует – куда подевалась твоя прекрасная Ляля. Вернется, никуда не денется!
   – Слушай, а может, ты мне дашь номер ее телефона? – постарался как можно небрежнее произнести Железнов.
   – Ты что! Хочешь, чтобы меня убили? Вернее, чтобы она меня убила? Скажет, подруга, а раздаешь телефон кому ни попадя.
   – Понятно, – вздохнул Андрей.
   – Извини, – опомнилась Элла. – Видишь, как все получается. Мне ехать нужно, а то я к своему выходу опоздаю. А тут с собакой такая история – есть не хочет. А я прямо сама не своя, когда мой Ричик голодный. Ему ж в машине еще до утра сидеть. Ричик, дорогой, песик мой хороший, покушай, прошу тебя.
   Она присела рядом с собакой и стала гладить ее, запуская пальцы с длинными ногтями в глубь мохнатой шерсти, словно хотела одновременно сделать собаке массаж. Рич блаженно зажмурил глаза и растекся по асфальту всем своим сильным, мускулистым телом. Кажется, он даже начал пускать слюни от удовольствия.
   – Ну все, все, вставай, – приказала Элла спустя несколько минут. – Или ешь, или поехали. Я больше ждать не могу. Если опоздаю, мне такой штраф впаяют, что я еще сама должна буду доплачивать за свои танцы у шеста.
   Собака как будто все поняла и тут же опустила черную лохматую морду в красную пластиковую миску.
   – Кобель, он и есть кобель, – вздохнула Элла. – Пока не приласкаешь, а потом не припугнешь, даже есть не станет. Так и подохнет с голоду, если ты ему не расскажешь, какой он замечательный, да еще и спинку не почешешь.
   Рич ел, громко чавкая, но при этом умудрялся еще коситься на хозяйку блестящим глазом. Мол, не забывает ли она, кто тут главный для нее!
   – Эл, а зачем ты его возишь с собой? – спросил Андрей, размышляя, успеет он покурить или нет, пока собака расправляется с остатками ресторанного бифштекса.
   Судя по тому, с какой скоростью она это делала, у него времени было в обрез – буквально на несколько затяжек. Нет, он не любил курить. И вообще, делал это крайне редко – только когда слишком много выпивал или был зверски голоден. Как сейчас.
   – Да ты что! Это же охранник мой. Ты не смотри, что Рич такой ласковый, он за меня кому хочешь горло перегрызет. Знаешь, сколько желающих продолжить со мной знакомство, так сказать, в неформальной обстановке? Они ж уверены, что если я вокруг шеста кручусь на повышенных скоростях, так я и вокруг них буду вертеться, как заведенная.
   Собака начисто вылизала миску. Элла поцеловала Рича в нос и дала команду: «Сидеть». Собака живо забралась на место справа от водителя.
   – Андрюш, ты сзади поедешь, хорошо? А то Ричик привык быть со мной рядом.
   Пока ехали до метро, молчали. Только сопела собака и, кажется, даже пару раз сыто икнула.
   – Ой, – заволновалась Элла. – Я же забыла ему водички дать. Потерпи, мой хороший. Сейчас до клуба доедем – мама тебя напоит. Андрюш, я приторможу возле поворота, а то мне потом неудобно будет выруливать.
   – Конечно, конечно, – попытался скрыть раздражение Железнов.
   Его бесило все. Особенно то, что он как-то незаметно утратил самостоятельность и теперь зависит от всех на свете – даже от Эллы и ее собаки. А главное, от Ляли, о которой ему так и не удалось ничего узнать. Ему хотелось поскорее добраться до дома, выпить хорошенько и провалиться в сон, как в спасительное забытье. Но Андрей Железнов знал, что все будет совсем не так. Да, он придет домой. Вернее, в ту убогую квартиру, которая на неопределенный срок стала его пристанищем. Потом выпьет что-нибудь, например водки. А затем на него навалится тоска, вслед за которой придет бессонница. И средство для борьбы с этой парочкой Андрей выберет самое надежное и проверенное – он сядет за стол и начнет записывать слова и ноты, которые будут звучать в его голове. Только в те минуты, когда на него обрушивались потоки музыки и поэзии, отступала тоска, исчезал вопрос: «Где ты, Ляля?» Но вот что удивительно. Без того, чтобы сначала не рухнуть на самое дно отчаяния, писать песни никак не получалось. Только когда его самооценка падала до рекордно низкой отметки, Железнов мог творить. А сейчас Андрей был так сам себе отвратителен, что легко смог задать вопрос, на который готов был получить утвердительный ответ:
   – Элка, скажи честно, она меня бросила?
   – Дурак, ты, Андрюха! Нет, конечно. Просто Ляля сейчас очень занята. А так бы точно тебе позвонила. Но ты не грусти. Она вернется. Точно-точно. Ты только подожди еще немного. Хорошо?
   – Хорошо… – рассеянно кивнул Железнов. – Элка, как тебе название песни «Ты только подожди еще немного»?
   – А что, хорошее название, – уверенно ответила Элла и снова потрепала собаку по мощному загривку. – Тот, кто сильнее, всегда должен уметь ждать. Название, конечно, немного банальное. Но тут уже ничего не поделать. В любви, Андрюха, что бы ты знал, все слова банальны. Вот только дождаться их – трудно. Уже сил никаких нет, ждешь их, ждешь, крутишься вокруг шеста, крутишься, прямо мозоли себе натрешь. А не ждет тебя никто, хоть тресни. Одна надежда только вот на собаку эту.
   Рич смотрел на Эллу преданно и даже нежно. По крайней мере, в том, что это лохматое чудище, защищая хозяйку, готово порвать на части любого обидчика, сомневаться не приходилось.
   – Эл, а тебе не трудно все время вокруг шеста крутиться? – вдруг поинтересовался Андрей.
   – Дурачок! – засмеялась Элла. – Он же сам крутится. Главное, вовремя разгон взять, а дальше шест уже сам все за тебя делать будет. А ты знай себе только пируэты различные выделывай – и так ноги задирай, и эдак. Только знаешь, что главное? Держаться за шест надо очень крепко, потому что, если хоть на мгновение хватку ослабишь, тут же сорвешься и улетишь черт знает куда. Ты же физику в школе изучал? Как такое движение называется? Центробежное или центростремительное?
   – Да откуда же я помню. У меня в школе по физике тройка была.
   – А у меня, что бы ты знал, пятерка. Но я все равно забыла, как такое движение называется. В любом случае, если тебя раскрутило, а ты не удержался и улетел, то костей потом точно не соберешь. Убьешься, как миленький. Ладно, выходи, а то сзади какой-то гад уже сигналит. Вот люди какие нервные!
   – Пока, Элка, пока, Рич, хорошей вам ночи. – Андрей вышел из машины и вдохнул поглубже сырой воздух, который как будто испуганно дрожал в тусклом свете ночной Москвы.
   – Спокойной ночи, Андрюша. Она вернется. Ты только не торопись.
   – Да, да, конечно. Пока. Спасибо. – Он быстро попрощался и пошел в сторону станции метро.
   Андрей чувствовал, что еще немного, и его глаза наполнятся слезами. Поэтому нужно было поторопиться, чтобы не расплескать их, донести до дома, а там превратить в самое ценное – в музыку.
   Андрей сел в угол полупустого вагона, закрыл глаза и сделал вид, как будто спит. Он прекрасно знал, в такое позднее время это опасно – бандиты могут подумать, что пассажир пьян, и попытаются очистить его карманы. А при сопротивлении даже убить. Но Железнов не думал об этом, потому что очень внимательно прислушивался и пытался запомнить мелодию, которая звучала в его голове. Неожиданно на перегоне поезд очень сильно тряхнуло, и ноты тут же исчезли без следа, как будто испугались, вылетели на шпалы, где были безжалостно раздавлены колесами. Андрею стало жарко. Он вспомнил прощальный взгляд собаки, в котором так явно читалось: «Как хорошо, что мне не надо ни с кем делить любовь моей хозяйки». «Ляля, неужели я с кем-то делю тебя?» – почти застонал от внезапного удара в солнечное сплетение Железнов. И эта догадка была во много раз страшнее, чем бандиты, которые буквально оккупировали ночное метро Москвы образца 1995 года.
   Андрей открыл глаза. Над ним нависали двое. Железнов молча достал из кармана смятые купюры. Парни тут же испарились. Андрей снова закрыл глаза. Ему было плевать на деньги. А вот погибшую музыку было жалко до слез.
 
   Элла оказалась права. Ровно через неделю Ляля вернулась. Вернулась так, как будто и не исчезала.
   Она появилась в квартире Андрея Железнова ближе к рассвету – все в той же светло-бежевой норковой шубе, нагруженная пакетами с шампанским, фруктами и конфетами. Как женщина-праздник. Как чудесное видение. Правда, выглядела она немного бледной – словно после длинного и утомительного перелета.
   Но Андрей ни о чем не стал ее расспрашивать. Зачем? Ведь главное, что она вернулась. А он за время ее отсутствия написал больше десятка песен – немного грустных, но очень светлых и пронзительных. И в них, как в зеркале, отразились пережитые тоска и боль. Песни были такими откровенными, что Андрей никогда не решился бы спеть их кому-то постороннему. Только Ляле.
   Именно поэтому в первую ночь после ее возвращения им было не до секса – Андрей пел. Одну песню, потом вторую, третью. Его ничуть не смущало, что исполнение так примитивно – он сидел на табуретке и тихо пел своим приятным, но несильным голосом, отбивая такт ладонями по деревянному подоконнику. Когда в горле пересыхало от волнения, Андрей понемногу отхлебывал шампанское прямо из бутылки.
   – Я таких песен никогда не слышала, – призналась Ляля, когда он наконец-то закончил свой маленький импровизированный концерт. – Может быть, тебе надо их кому-то показать?
   – Да кому? Я и не знаю никого из нужных людей, – растерянно пожал плечами Андрей. – А в ресторане мне их петь совсем не хочется.
   – Нет, нет, в ресторане не надо, – испугалась Ляля. – Это потом, когда они уже станут хитами, их будут петь все, кому не лень. Например, на набережной в Сочи. Там всегда звучат самые популярные песни. Правда, иногда их исполняют так чудовищно! Но тут ничего не поделать. Все по-настоящему талантливое рано или поздно копируют, воруют по кусочку и растаскивают.
   – Смешная ты, Лялька, – грустно улыбнулся Андрей. – Почему ты решила, что они когда-нибудь будут иметь успех?
   – Потому что от них мурашки бегут по коже.
   – Хочешь еще шампанского? Смотри, совсем мало осталось. Как это я умудрился почти всю бутылку выхлестать?
   – Ты пел. Вот и все, – произнесла Ляля, села к нему на колени и прижалась щекой к его на удивление тщательно выбритой щеке. – От тебя так хорошо пахнет…
   – Ага, смесью водки и шампанского. Сегодня был день рождения у барабанщика, мы после смены немного выпили.