Человек ослабел от голода и высокой дозы радиации. Он устало повернул голову и отрицательно помотал ею. Есть он не хотел. Он даже оттолкнул руку Кассия. Тот решил раз и навсегда установить права старшинства и подчинения. Огромной, загрубелой от дикой жизни рукой он прижал голову лежащего, не обращая внимания на судороги его ослабевшего тела, другой разжал челюсти и запихал туда внушительный кусок мяса. Пленник, чтоб не задохнуться, был вынужден проглотить. Потом ещё один. Кассий решил этим ограничиться. Кто его знает. Может, он уже неделю не ел, тогда ещё помрёт от такой дозы. Вообще, несмотря на запас мяса от подохшего на побережье котилозавра, Кассий сам бы съел незнакомца. Свежее мясо всё-таки лучше, чем двухнедельная падаль, да ещё от вонючей рептилии. Но что-то в поведении и внешности человека внушило ему добрые чувства. Теперь он был уверен, что не ошибся. Это наверняка трансплантат. А раз так, то значит, с ним будет нескучно. А может, если он аотерец, то не откажется составить компанию и в сексе. Кассий изголодался по любви. За радиоактивной чертой водилась дичь, водились и хищники. Когда не было мяса, можно было поискать на побережье, что-нибудь да найдётся, хоть дохлый аммонит, хоть какая другая падаль. В пещере если и не слишком уютно, то во всяком случае, от дождя защищает и от излишнего любопытства плотоядных - тоже. Что удивительно: эти новоявленные допотопные ящерицы боятся огня не меньше, чем более привычные человеку тигры и волки. Но Кассий истомился в одиночестве. По ночам ему снились сексуальные партнёры всех сортов и мастей. В последнее время его мучил один навязчивый сон, являющийся по сути внушением его изголодавшейся по сексу натуры. Ему снилось, что он занимается онанизмом. Проснувшись, он всегда перебарывал себя. Кассий, трансплантат, один из выдающихся полководцев древнего Арция, взятый в плен и проданный врагами в Аотеру, он просидел за аотерским компьютером две тысячи лет, а потом сбежал. С тех пор прошло уже около трёх веков. Кассий ни разу не позволил себе расслабиться, опуститься, потерять достоинство. Он знал ему цену, этому пресловутому достоинству. На нём зиждется человеческая жизнь с тех пор, как человек обрёл почти божественное бессмертие и потерял Землю, на которой он мог бы жить, оставаясь бессмертным. Поэтому Кассий с надеждой поглядывал на пленника, который медленно возвращался к жизни, лёжа в углу, недалеко от костра. Ему ещё ни разу не довелось рассказать о себе, хотя он, очевидно, уже мог говорить. Кассий тоже молчал. Он молча занимался хозяйством, молча уходил на охоту. Однажды он громко выругался по-арциански, когда головёшка, выпавшая из костра, обожгла ему голую ступню. Незнакомец повернул голову и тихо спросил: - Вы арцианец? - Был. Давно. - Я тоже, - равнодушно отозвался пленник. На этом их разговор закончился. Кассий терпеливо ждал, когда новичка оставит затянувшаяся депрессия, являвшаяся, очевидно, следствием радиации. К радиации надо привыкнуть. Ничего страшного. Живут же здесь эти зверюги, все эти динозавры и амфибии. Млекопитающих, правда, здесь нет. Но разве человек - млекопитающее? Он, так думал Кассий, по сути уже давно перерос все эти убогие постулаты учёных-классификаторов. По своей выходящей за всякие рамки физиологии, выносливости, способности выжить в любых условиях, человек ближе к тираннозавру, чем к какой-нибудь мартышке, погибающей от капли никотина. Было время, Кассий кололся никотином, чтоб не спать и заниматься делом. Однажды утром незнакомец (который так и не представился) попросил у Кассия бритву или что-нибудь острое, чтоб сбрить бороду. Кассий понимающе кивнул и достал из тайника лезвие аотерского производства. Пленник, с трудом поднявшись со своего ложа, проковылял к роднику у входа в пещеру. Там он, насколько мог, привёл себя в порядок. Лицо его оказалось очень приятным, даже красивым. Он был по натуре очень сильный человек. Кассий это сразу оценил. Но от него не ускользнули также черты утончённого аристократизма попавшего за радиоактивную черту арцианца. Ему было уже лет 35-40. Но выглядел он очень молодо. Яркие карие глаза с капризными пушистыми ресницами, всё лицо точёное, почти античное, бледная, очень чувствительная кожа (незнакомец изранил её лезвием, очевидно, не привык бриться сам). Словом, к пещерной обстановке он совсем не подходил, на нём почила цивилизация. Кассий по роду и племени был гораздо древнее. По генам почти дикарь, он вполне соответствовал стенам допотопной пещеры, костру и свалке полуобглоданных костей в углу. Он был создан для того, чтоб выжить здесь, на окраине Африканского материка, за чертой радиации. Кассий знал, правда, что не он один здесь скрывается от властей. Но места было много, сфера интересов соседей с его не пересекалась. Да и соседей-то было всего ничего. Кассий точно знал, что за водоразделом живёт ещё один изгой, скрывающийся от людей. Но почему, по какой причине, - неизвестно. Ближе познакомиться не доводилось. Поэтому Кассий горячо привязался к новичку, которого про себя стал считать другом. Незнакомец оказался потомком одного из древнейших родов Арция. Звали его Марком Каской. Каска обнаружил характер исключительно замкнутый. Кассий скоро понял, почему. - Слушай, ты что, боишься меня, что ли? - спросил он как-то, после удачной охоты, когда они вдвоём затравили небольшого динозавра, заставив его броситься в каньон и разбиться. - Не боюсь, - Каска смотрел в огонь пристальным немигающим взглядом. - Только имей в виду: зря на меня рассчитываешь. Кассий хмыкнул. - Тебе как удалось сбежать оттуда? - просто спросил он, имея в виду Аотеру. Каска поднял лицо, по которому струились оранжевые блики. - Через паучью камеру, - так же просто объяснил он. Кассий опешил. Паучья камера - страшное изобретение аотерцев. В ней тело человека растворяется живьём, а потом собирается в другом месте при помощи компьютера. Нечто вроде атомного транспортёра. Решиться на операцию в паучьей камере мог только сумасшедший или доведённый до отчаяния человек. - Я настоящий мужик, - произнёс Каска хрипло, продолжая смотреть в костёр. - Они надругались надо мною. - В Аотере? - Нет. Ты знаешь такого - Цернта? - Ну, как же. Сам от него скрываюсь. - И давно? - Уже триста лет. Каска поднял опять свои пристальные, немигающие глаза и посмотрел в глаза Кассию. Кассий кивнул и бесцеремонно заявил: - А вы все такие. Продолжаете считать себя настоящими мужиками. Каска отвернулся. - Хочешь знать моё мнение? Ничего позорного в этом нет. Должен же человек кого-то любить? Ну скажи. Ты говоришь, они надругались над тобою. Но ведь не пытали же, нет? - Нет. Каска вздохнул. Кассий опять кивнул, понимающе. - Цернт сделал со мною всё, что хотел, - объяснил Каска. - А потом сдал Мюреку с рук на руки. - В шестёрку? - Да. Они, правда, отнеслись ко мне по-человечески. - Они всегда поступают по-человечески, - одобрил Кассий. - Умеют. Каска кивнул: - Умеют. - Человек беззащитен в своей гордости, - Кассий встал, хрустнув мышцами. - Зря страдаешь. Лучше ложись со мною. Не обижу. Ночью Кассий проснулся со стоном и скрежетом зубовным. Ему снилось, что он насилует своего нового приятеля. Зверски, безжалостно. При этом он испытывал такое жгучее наслаждение, что почти чувствовал чужое тело под собой и пробудился только от неудержимой ясности и силы ощущения. Он встал и подбросил веток в начавший гаснуть костёр. Каска спал, положив руку за голову, запрокинув лицо. Он дышал беззвучно, и вся поза его была исполнена такого изящества, женственности, спокойствия... Кассий подошёл и сел рядом. На лбу Каски шевелились тени. Он был очень тяжёл и угрюм во сне, этот лоб, а губы бледнели, как будто обескровленные или как у мёртвого. Кассий забеспокоился. Он хотел уйти на своё место в углу, возле костра, но вместо этого продолжал сидеть и смотреть на спящего. Каска вздрогнул и проснувшись, сразу вскочил. Но увидев выражение глаз Кассия, глухо застонал и откинулся снова на свёрнутую шкуру игуанодона, на которой спал. Кассий, огрубелый, дикий, не знающий с чего начать, не помнящий вообще, что это значит, прикасаться к живому телу, только сидел и продолжал смотреть на Каску. Тот приподнялся со своего скорбного ложа и тихо, ласково обнял Кассия. И тогда Кассий сделал то, о чём мечтал. Причём так, что Каска чуть не потерял сознание от боли. Когда экзекуция кончилась, он морщась, спросил: - Ты в последний раз кого трахал: черепаху или детёныша тираннозавра? Кассий скоро понял, что Каске наплевать. Ну, уважил спасителя, ну подумаешь. Уже на другое утро, весёлый и бодрый, Каска напевал что-то, умываясь у родника. А Кассию было не по себе. Он ждал переживаний, боли, ему нужны были полная отдача и подчинение. Смириться с лёгкостью, с которой новичок всё делал: охотился, варил лапшу из динозавра, трахался, а потом засыпал, он не мог. Он прямо сказал ему об этом. - А чем, собственно, ты недоволен? - осведомился Каска. - Ты развратный тип, - безапелляционно заявил Кассий. Он ждал, что Каска обидится, вспылит и с ним можно будет поговорить при большем накале страстей. Но ничего подобного. Каска только усмехнулся добродушно: - Не ты меня развратил, просто ответил он. ГЛАВА 2. ИСТОРИЯ КАСКИ Сто пятьдесят лет назад к Цернту, бывшему тогда претором, привели мальчика. Хлебный торговец, владелец собственной лавки рядом с форумом, утверждал, что ребёнок патрицианского рода, что с ним плохо обращаются и он ворует продукты на рынке. Мальчишка, одетый в изорванную грязную тунику, тощий, покрытый пылью весь - от босых ступней до вихров тёмно-русых волос, выглядел как типичный арцианский люмпен. Поверить в то, что говорил доброхотный пекарь, было трудно. Но Цернт попытался выяснить. Он спросил мальчика, как его зовут. - Марком Каской, - ответил оборванец, опустив длиннющие пушистые ресницы, и Цернт отметил про себя, что мальчишка не то, что стесняется, а наоборот уже знает, куда глядеть и где раки зимуют. Это оказался потомок одного из знатнейших семейств города. Мать, когда оборванца привели домой, чуть не упала в обморок от радости. Сын, оказывается, сбежал, и вдова Цинция Каски не знала, что делать, буквально сбилась с ног. Цернт осторожно осведомился, почему она не обратилась в преторианский зал? Она боялась, что её обвинят в небрежении к сыну, ответила Лидия Каска. Она молода, знатного рода, живёт без мужа, что могут подумать? Цернт оставил ребёнка у матери, но сам, зная, что арцианкам вообще верить нельзя, продолжал следить за этим домом. Как и предвиделось, мальчик снова скоро очутился на улице. Мало того, стали известны жуткие обстоятельства. Ребёнок, это было неопровержимо доказано, отдавался за деньги сверстникам и мальчишкам постарше. Ему нечего есть, объяснил юный развратник, мать совсем не кормит его и не пускает домой. Опрос рабов показал, что привратнику было велено гнать молодого наследника, лишь только он окажется у порога. Лидию вызвали в суд. В третьем отделении арцианской тюрьмы, где обычно выясняются подобные вещи (и остаются незафиксированными, во избежание публичного скандала), Лидия, под страхом пытки, призналась, что выгнала сына на улицу, когда ему было шесть лет. Зачем? Чтоб избавиться от необходимости передать ему отцовское наследство. Мальчишка занимается проституцией. Кем он вырастет? Лидия намеревалась обратиться в суд, лишь только сыну минет шестнадцать. Обвинить его в том, что он развратен до мозга костей, взять над ним опекунство и таким образом, сохранить всё огромное состояние Каски за собой. Лидию выпустили из тюрьмы оправданной. Матрона - идеал женщины, её не следовало ничем пятнать. Она была освобождена ото всех обвинений и за нею сохранялось право распоряжаться вдовьей частью наследства. Но неофициально Цернт похлопотал о том, чтоб немедленно выдать её снова замуж. Лидия получила другое имя и отчим, как новый глава семейства, передал мальчика на воспитание. То есть, сдал его с рук на руки Цернту, чтоб он сделал для ребёнка всё, что можно. Психика мальчика оказалась сильно искалеченной. Над ним было назначено двое опекунов, являвшихся одновременно психиатрами. Ему было решено дать домашнее образование, и Валерий с Пэтом (опекуны) нашли самых лучших преподавателей, не жалели сил и средств, чтоб ликвидировать последствия гнусной жестокости, которую знатный арцианец претерпел в детстве. Каска рос замкнутым и хитрым. Он не был ни особенно зол, ни особенно жесток, но любил экспериментировать над людьми и животными. Пэту приходилось со слезами на глазах объяснять, что кошке больно, когда ей лезвием отрубают хвост. Каска только молчал и становился с годами всё красивее. Он превращался в на редкость очаровательного молодого человека. Опекуны стали подозревать друг друга в предосудительных отношениях с подопечным. А Каска скуки ради ещё подлил масла в огонь, сказав Пэту что-то скользкое в присутствии Валерия. Валерий обвинил Пэта и они подрались прямо при Каске. Валерий зарубил Пэта насмерть. Каске исполнилось в то время шестнадцать лет и он мог уже выступать свидетелем в суде. Суд, правда, ничего не понял. Было объявлено недоразумение и Каске назначили другого опекуна, вместо Пэта. Когда ему исполнилось семнадцать лет, Каска поступил на медицинский факультет Кирикской академии в Греции. Лето он проводил в своём имении под Арцием. Здесь среди челяди он заприметил одну рабыню-христианку, семидесятилетнюю старуху. Его смешило, как она одевается, летом в тулуп и покрывает голову русским платочком в синих цветах. Он решил испробовать на ней недавно подаренный ему портативный аппарат трансплантации. Он усадил свою собственность в кресло и вдоволь покопался в старческих мозгах. Старуха после этого сошла с ума. Жители южных районов Арция стали жаловаться на регулярные похищения детей, причём похищенный ребёнок обычно обнаруживался потом утопленным, с камнем на шее. Когда Каска застал обессмерченную старуху на берегу Тибра недалеко от имения за этим занятием, он испугался. Он запер рабыню, намереваясь всё по-хорошему объяснить Цернту и конечно, свалить всё на неё. Но старуха ночью сбежала. В народе она получила прозвание "смерти-воровки", неуловимого, гнусного, бессмертного зомби. В двадцать пять лет Каска вступил в права наследства и занял должность психиатра в одиннадцатом (одном из самых престижных) отделений Вентлера. Здесь он проявил блестящие способности, был в меру безжалостен, в меру добр, а главное, любил до опупения колоть несчастных вверенными ему медикаментами. Спокойное, замкнутое существование в стенах Вентлера тяготило его. Натура Каски жаждала войны и крови. Он стал претендовать на преторскую должность и получил её. И в качестве пропретора был назначен в Иберию против взбунтовавшихся кельтов. Здесь проявилась его огромная арцианская натура. Прирождённый полководец, говорили в сенате. Все восхищались. Кроме Цернта. В конце года он привлёк Каску к ответственности за превосходящую всякую меру жестокость по отношению к сдавшимся городам и дикие насилия, которые Каска регулярно творил над мирным населением Иберии. Каска проиграл процесс, был осуждён. От штрафной должности в Вентлере (куда ему до смерти не хотелось) он отделался выкупом. Сенат, в общем, благоволил к Каске. Через год он опять занял преторскую должность. И будучи претором, насмерть поссорился с Цернтом. Каска рискнул примкнуть к вражеской Цернту группировке. Назревала гражданская война, все прочили Каску в начальники конницы при очередном Цинне, которого желали видеть во главе армии, противостоящей Цернту. Но Цернт недаром веками занимал консульскую должность в Арции. Он умел ликвидировать подобные ситуации. Угроза войны отпала сама собой, противники поистратили силы в прениях и столкновениях в сенате, а в конце года многие из враждебной Цернту партии были обвинены в злоупотреблениях, взятках, вымогательстве и прочем. Каску, правда, ни словом, ни делом не обидели. Но вежливо предложили должность следователя в Мамертинке. Не в качестве взыскания, а чтоб пополнить свой багаж юриста и психиатра. То есть, фактически, отказаться он не мог, это была его рабская обязанность, как проигравшего и сильно подозреваемого Цернтом. Здесь, в Мамертинке, через много лет, он опять встретился со своею матерью. Новый муж Лидии обратился в суд. Неофициально. Ему не хотелось ни предавать дело огласке, ни доводить до наказания. Только припугнуть Лидию, в пятидесятилетнем возрасте не бросившую своих привычек. Богатая и следящая за собою женщина сохранила красоту (кололась омолаживающими составами). Она располнела, правда, но это придавало ей особую прелесть солидности и нежного материнства по отношению к поклонникам, которых у неё по-прежнему было множество и которым она, как водится, не отказывала. Крассиций, обратившись в сенат, совершенно не рассчитывал, что Лидия ходе разбирательства попадёт в тройку. А может, он так и думал, что уж сын-то обойдётся с матерью по-человечески. Сама Лидия давно забыла о существовании сына. Когда следователь вежливо представился ей, она прослезилась. Трогательная встреча! Каска начал задавать вопросы. Лидия, утирая кружевным платочком прекрасные карие глаза, сохранившие удивительный блеск и длинные чёрные ресницы, сознавалась во всём. В связях с сенаторами, консулярами и простыми гражданами. Не стоило заходить дальше. Лидия была спокойна. Это так типично для арцианки - пользоваться успехом у мужчин. Она ждала, что её отпустят. Но Каска задал новый вопрос. Лидия с испугом ответила отрицательно. - Сознайтесь, маман, - посоветовал Каска. Речь шла о том, что Лидия, с годами утратившая насыщаемость в отношениях с любовниками, предавалась всё более грубым нарушениям нравственности. Её обвиняли в коллективных оргиях с рабами. Каска, внутренне потешаясь, заставил её описать эти сцены во всех подробностях. - И что же дальше? - спрашивал он исключительно вежливо и ободряюще. Лидия, косясь на пыточное кресло, опутанное проводами и трубками, призналась, что она регулярно отдается своей собаке, огромному арцианскому догу. - Как же это, маман? - изображая полнейшую неосведомлённость, вопросил Каска. Объяснитесь! Лидия начала выть. Совсем как располневшая породистая овчарка, мать многочисленного потомства, принесшего хозяину немалый доход. - О-о! - она хваталась за грудь. Такого она не ожидала. Следователи в Мамертинке всегда вежливы с арцианками. Арцианка - идеал женщины и спрашивать её о таких вещах просто не полагается. Каска, строго в третьем лице, как будто речь шла о совершенно постороннем человеке, а не о нём самом, заставил плачущую мать сознаться, что она, будучи вдовой, изнасиловала своего шестилетнего сына и выгнала его на улицу. Это, собственно, и был единственный повод к применению высшей меры наказания. Лидия это знала. Она упала перед Каской на колени. Она распласталась перед ним, подметая длинными косами начинающих седеть волос кафельный пол компьютерного отсека. - Успокойтесь, маман, - Каска поднял её с пола. - Вам не причинят зла. Вас хотят спасти. С этими словами он, нажав кнопку, открыл раздвижную дверь, ведущую во двор тюрьмы. Бедная Лидия целиком положилась на его слова. Она не замечала, куда её ведут. Только увидев перед глазами плаху, она взвыла, хватаясь пальцами за плечи Каски. Палач связал ей руки за спиной, подвёл к плахе и поставил на колени. Она страшно завопила и вжала голову в плечи. Палач попробовал пригнуть ей голову за волосы, но она продолжала сопротивляться. Он растерялся. Здесь все ведут себя мужественно, уже смирившись со своей участью. - Нет, - заявил он. - Так не годится. Надо наколоть. Имелось в виду, наколоть снотворным, чтоб отрубить голову в бессознательном состоянии. Так всегда поступалось в подобных ситуациях. Каска подошёл и нагнулся над обеспамятевшей арцианкой. - Успокойтесь, маман, - промолвил он ласково, проведя ладонью по густым растрёпанным волосам Лидии. Она от удивления подняла голову и сглотнула слёзы. И тогда палач одним сильным движением пригнул её к плахе. - Я подержу, - отозвался Каска, - Успокойтесь, маман. Но маман уже не сопротивлялась. Она обессилела. Палач ударом огромного, толстого, начищенного до блеска топора отрубил ей голову. Каска смотрел на эту кровь и знал, что Цернт ему не простит. Как бы ни была виновата Лидия перед ним, но казнить собственную мать - это выходит за всякие рамки. Все, однако, обошлось для Каски благополучно. Крассиций не стал жаловаться на исход дела. Он только потребовал пересмотра завещания Лидии (она оставляла часть состояния храму Верховного Бога Арция). Избавившись от старой развратницы, Крассиций женился на молодой девушке, которая, по слухам, была его собственной дочерью от другой знатной арцианки, имевшей десять человек детей различного происхождения. Все они, однако, носили имя отца, одного из известнейших в городе ораторов, некоего Цериона. А Каска вскоре сложил с себя следовательские полномочия. Став снова свободным, он вскорости получил должность претора и уехал в Иберию, где шла война. Вернувшись через год домой, он на другой день после приезда имел счастье приветствовать Цернта у себя на вилле за городом. Каска любил войну. Его натура принимала целиком и полностью ярость схватки, блеск оружия, движение легионов, подвластных мановению руки полководца. Его интеллект, изощрённый и гибкий, его властность и темперамент - всё обещало в будущем великого полководца. Но солдатам, вообще людям суровым и по сути очень целомудренным, казалось странным и отвратительным, что их полководец после битвы бродит по полю, любуясь трупами и увечьями. Ходили слухи, что он даже добивает раненых. Его жестокость по отношению к завоёванному населению наводила трепет. При нём всегда находился палач и даже переносное пыточное кресло. Каска любил войну. Он любил в ней всё: пыль, грязь, мерзость паразитов. Запах немытых солдатских тел будоражил его, а соломенный тюфяк, на котором по ночам покоилось его изнеженное тело, служил неоспоримым доказательством его мужского достоинства. Оскорблённый в детстве на всю жизнь, он любил одно из самых жестоких по отношению к людям человеческих занятий. Вернувшись домой, Каска собирался задать друзьям пир. Предстояла ночь безудержного разгула - кто сколько выдержит. Друзей Каска очень любил. То, что Цернт последнее время не числится среди его поклонников, Каску нисколько не огорчало. Цернт - аотерец, книжный червь, человек мрачный и замкнутый. Его все боятся, но никто не любит. Каска с шести часов до полудня пролежал в бассейне с розовой водой, потом долго мылся, выскрёбывая из пор военную грязь. Вечером он потребовал к себе на ложе рабыню-девственницу. Утром, когда она спала, утомлённая этой первой в её жизни ночью, он перерезал ей горло. Полюбовавшись судорогами юного, белого, впервые осквернённого сексом тела, он встал и спустился вниз, на первый этаж виллы. Было шесть часов - время, когда он уже обычно не спал. Слуга доложил ему о приходе Цернта. Каска велел пригласить его в библиотеку. Цернт, одетый в тогу с синей каймой, встал навстречу хозяину. После обычных приветствий, Каска усадил гостя снова в кресло и внимательно глядя своими ярко-карими пронзительными глазами, потребовал объяснений. - Тебе пора делать трансплантацию, - заявил Цернт. У Каски пересохло в горле, он испугался. Но потом взял себя в руки. Трансплантация - дело добровольное, а он ещё далеко не цернтов пленник, чтоб Цернт мог принудить его к этому. - Ты ссоришься с жизнью, с собой и с природой, - продолжал Цернт. - Твои поступки на войне не поддаются разумному объяснению. Твои намерения дома меня настораживают. Послушай. Разве я когда-нибудь желал тебе зла? Каска молчал. Он вообще ни о чём не думал. Предстояла попойка и он не хотел утруждать себе голову перед этим. Цернт скоро откланялся. Через полгода Каска в должности претора сильно поссорился с Леторием, близким к Цернту, занимавшим тогда тоже преторскую должность. Они поссорились - и Цернт не захотел их мирить. По каскиной инструкции трибуны на площади рядом с древним храмом четырёх колонн опять вынесли на обсуждение закон об обязательной кремации, что привело к очередному крупному столкновению знати с низшими слоями города. Плебеям запрещалось хоронить своих мёртвых на костре. Костёр в Арции считался знаком наивысшего почёта и использовался лишь при погребении должностных лиц, знатных детей, незапятнанных женщин. Между тем в городе время от времени поднималась волна слухов о зомби. Мёртвые не лежали спокойно в земле, пропитанной древними органическими отходами. Обычные растения, мутировавшие под влиянием радиации, научились перерабатывать захоронения консервных банок и пластиковых мешков себе на потребу. В частности, рядом с самим храмом четырёх колонн регулярно вырастал кощунственный тополь с полиэтиленовыми листьями. Вместо целлюлозы такие растения использовали для построения клеточных стенок древний полиэтилен. Другие растения мутировали иначе. Например, марена, древний краситель, превратившийся под влиянием радиации в серьёзный наркотик. Беднейшее население (да и знатные тоже) с удовольствием употребляли его. Особенно женщины, так как марена способствовала сохранению молодости. Учёные Аотеры и Арция давно установили связь между употреблением марены и оживлением в бескислородных условиях. Вещество марены, прежний краситель на основе антрацена, является сильным мембранным стабилизатором и фиксирует клетки мозга, продолжающие, якобы, работать, но уже в мёртвом теле. Трансплантаты и знать, имеющие доступ к образованию, об этом знали. И не хотели избавить люмпенов от их постоянных страхов. Запуганных легче держать в подчинении. Правительство ограничивалось тем, что запрещало употреблять наркотики. За наличие марены в крови полагалась смертная казнь.