- Но высший разум...
- Стоп. Так мы не договаривались. Почему высший? Только потому, что он делает искусственные планеты? А может быть, ему требуется для этого такой же уровень самосознания, как неандертальцу, копающему яму для мамонта?
Дважды звякнул автостоп проектора, возвестив конец фильма. Рубиновый экран смял и смешал призрачные видения и поглотил единым вдохом, как горловина компрессора.
Каютой овладело солнце. Сноп горячих, ощутимо плотных золотых лучей ворвался в иллюминатор, переломился в зеркале и ударил по темным углам, наградив каждый предмет, каждую мелочь точностью очертаний и длинной дрожащей тенью.
Карагодский прикрыл глаза, наслаждаясь. Тревожные химеры ушли, растворились, вопросы, зияющие, как неожиданная пропасть под ногой, отодвинулись на миллиарды километров от этой каюты, от этого горячего, привычного солнца. Здесь была Земля, здесь человек до сих пор чувствовал себя хозяином, и, как бы ни изощрялся Пан в словесной казуистике, он останется хозяином до конца. Это- в крови, иначе быть не может. Как вообще можно иначе?
Но ему вдруг вспомнились умоляющие глаза "бога Семена" - его странное и страшное нечеловеческими возможностями тело, глаза с немым вопросом: "Зачем? Зачем со мной это сделали? И почему - со мной?"
И смотрели на Карагодского глаза дельфинов-сколько промелькнуло их за долгие годы! - немигающие, полные своей думы и тайны. Кажется, в них тоже проскальзывало настойчивое "зачем". Но такого вопроса нет в ДЭСПе.
Так нельзя. Божье - богу, кесарю - кесарево. Нельзя объять необъятное. Пусть каждый делает свое дело. Что еще? По одежке протягивай ножки, кстати, "одежку", то есть научно-исследовательское судно "Дельфин", Пан получил не без помощи Карагодского. Не говоря об Уиссе...
- Чудесный сюжет для фантастического романа, Карагодский начал атаку с фланга.
- Согласен. Только это не фантастика, к сожалению. Для биостанции на Прометее, во всяком случае.
- Когда вы закрутили фильм, я решил, что у дельфинов нашлись космические прародители...
- Не исключено.
Карагодский поднял брови. Шутка, конечно, получилась топорной, но этот заполошный Пан принял ее всерьез.
Колючий дед. Надо с ним помягче.
- Вы этолог, Иван Сергеевич, это ваш хлеб - выяснять отношения животных друг с другом, а также с человеком. Мой хлеб - дельфинология, меня интересуют дельфины, больше никто и ничто. Я - сугубо земной человек, узкий специалист, практик. Я создал ШОДы и ДЭСПы, они стали частью народного хозяйства. Статьей дохода, если хотите. И немалого. И нам с вами не бороться с ними надо, а совершенствовать. Как говорится, чтобы и волки были сыты, и овцы целы... Вы что улыбаетесь?
В середине этой тирады Пан оторвался, наконец, от иллюминатора и повернулся к академику, и теперь рассматривал его в упор, с живейшим и насмешливым интересом.
- Ничего, Карагодский, продолжайте. Я первый раз вижу вас в роли бедного родственника.
- При чем тут бедный родственник? Я слуга. Слуга народа. Все, что я делаю; принадлежит народу и никому более...
- Я могу повторить то же самое и о себе. Дальше!
- Вам, чистым ученый, наши проблемы и заботы кажутся частными, мелкими. Еще бы - вы мыслите в масштабах глобальных, космических...
- Понял. Дальше!
- А здесь - Земля. Здесь свои традиции и законы.
- Значит, вы предлагаете установить две моральные нормы: одну для внутреннего употребления, другую для внешнего. Представьте себе страну, которая вовне проповедует идеалы добра и терпимости, а сама насаждает рабство. Можете вы себе представить такое?
- Далось вам это рабство!
- Ну, хорошо - не рабство, пусть это называют понаучному "антропоцентризм".
Карагодский прикусил губу, передохнул. Профессор снова тянет в болото философии. В ней он дока, ничего не скажешь. Но и Карагодский не зря получил звание академика.
- Сдаюсь, Иван Сергеевич, сдаюсь. Наш с вами спор напоминает поединок Геракла с Антеем. Вы - Геракл в своей области, отдаю вам должное. А я -грешный сын Земли, стоит вам оторвать меня от нее, вы можете задушить меня, как цыпленка. Прошу пощады. Или ваше великодушие касается только животных?
Великая штука - лесть. Даже Пан помягчел, заулыбался смущенно, сел в кресло, внезапно успокоенный.
А Карагодский продолжал вкрадчиво:
- Конечно, наши проблемы мелковаты...
- Вениамин Лазаревич, не нравится мне это: "наши" - "ваши". Мы с вами, как говорится, в одной лодке...
- Вот именно, Иван Сергеевич, вот именно. Но чтобы изложить вам свои заботы, я тоже должен вернуться к событиям двухлетней давностя. Вы помните, как попал к вам Уисс?
- Разумеется! Вы мне как-то сказали, что в одном из ШОДов появился некий феноменальный образец, возможно, мутант, и вы не знаете, что с ним делать, потому что он перебаламутил всю школу. Я забрал его себе, в лазаревскую акваторию, и вот... Кажется, я уже неоднократно благодарил вас за такой подарок, но если надо...
- Да что вы, Иван Сергеевич, я не о том! Мы действительно не знали, что с ним делать... Дело в том, что oн не только перебаламутил, но и разогнал весь 108-й ШОД - все дельфины, как один, покинули школу. А Уисс остался. И вел себя так, что у ночного сторожа начался психический стресс: он то слышал какую-то неведомую музыку, то непонятные слова, то видел каких-то чудищ и множество морских звезд, которые танцевали на дне бассейна. Мы пытались выгнать Уисса, даже ультразвуковую сирену включали, но он упорно лез к людям...
- Интересно... Вы знаете, это потрясающе интересно! Что же вы мне тогда ничего не сказали? Мы бы не блуждали так долго в потемках!
- А что я мог сказать? Что поймал сумасшедшего дельфина?
- Как раз это вы и сказали. А вот про сторожа...
- При чем тут сторож?
- Ну хорошо, теперь это не имеет значения. А что дальше?
- А дальше... Вам лучше меня известно, что у дельфинов нет вожаков. Полная, так сказать, демократия без границ и края.
- Ну, не совсем...
- Да, я знаю: в дельфиньем стаде живет одновременно 10-12 поколений, и в минуту опасности или просто в необычных обстоятельствах старшие самцы и самки берут руководство на себя...
- То есть стадом руководит опыт и разум, а не сила, как в животном мире. Да и в человеческом до недавнего времени.
- Да-да.. Но в обычной обстановке вожаков в стаде нет. Так?
- Так.
- Но вот появляется Уисс - и все меняется. Достаточно ему свистнуть-стадо в двести голов, рискуя жизнью, перелетает через оплетенную колючкой стенку бассейна и уходит в открытое море...
- На стенке - колючая проволока?!
- Колючая проволока предназначается для касаток, которые могут запрыгнуть в бассейн, - мы защищали дельфинов!
- Все равно... А, ладно, что спорить. Продолжайте.
- Я, собственно, уже почти все сказал. Связано или не связано это с появлением Уисса - не знаю, но в последние два года дельфины стали сторониться ШОДов. Участились случаи бегства и неповиновения. Больше того несколько раз дельфины отказывались загонять косяки.
- А вы спросили их: "почему"?
- В ДЭСПе нет такого слова. Но я, кажется, начинаю догадываться почему? У дельфинов есть вожаки. Сколько их - неизвестно. Но они есть. И они настроены против человека. Они намеренно вызывают беспорядки в ШОДах, провоцируют неповиновение и бегство в открытое море. Все остальные дельфины слепо им повинуются... Я никому не говорил досих пор о своих догадках. Вы первый, с кем я делюсь... Вы единственный, кто сейчас может помочь, Иван Сергеевич. Не мне, а всему нашему общему делу. Вы наладите контакт с Уиссом, и это очень обнадеживает. Надо приручить вожаков, заставить их действовать не против нас, а за нас. Тогда мы получим поистине неограниченную власть над дельфиньим племенем. Вам не нравятся ШОДы реорганизуем их. Вам не нравится ДЭСП - будем действовать музыкой. Но подумайте, какие перспективы!
- Перспективы... - в глазах Пана задрожали синие угарные огоньки. - А я вот не могу обещать никаких перспектив. Одни только неприятности, да и то, если повезет. А вы мне предлагаете ни больше ни меньше как роль дельфиньего диктатора! Как тут не согласиться?!
- Вы на самом деле согласны?
- Согласен! Но с одним условием - сначала я доведу до конца то, что задумал, ради чего работал, ради чего мы сегодня - на борту "Дельфина". И если после вы повторите свое предложение - я соглашусь.
- Чего же вы хотите, если не секрет?
- Теперь не секрет. Я хочу доказать существование дельфиньей цивилизации гораздо более древней, чем человеческая. Я хочу доказать, что у нашей планеты не один, а много хозяев. Я хочу, чтобы человек перестал смотреться в зеркало и прихорашиваться, а посмотрел вокруг глазами мыслителя, художника, а не голодного дикаря. Я хочу...
Затрезвонил корабельный видеофон. Пан метнулся к панели. На экране появилось взволнованное лицо Нины:
- Иван Сергеевич, скорее, Уисс...
Она заметила Карагодского в кресле, замялась, смутилась и вопросительно глянула на Пана.
- Говорите, Ниночка, говорите. Вениамин Лазаревич почти в курсе дела. Что стряслось?
- Уисс вызывает вас.
- Как, уже?
- Да. Он очень торжественный и загадочный - передает, в основном, в синих и лиловых тонах. Мы подошли к какому-то острову, и Уисс попросил бросить здесь якорь.
- Бросить якорь?
- Конечно, - Нина засмеялась. - Он показал нам якорь и как он падает в воду. Очень просто.
- Хорошо. Сейчас мы с Вениамином Лазаревичем придем.
Профессор глянул на Карагодского, потер лоб.
- О чем это я? Да, ШОДы в таком случае отпадут сами собой. А ДЭСП на первых порах может пригодиться. Но это уже детали. Да, о дельфиньих прародителях... Мне очень хочется помочь Семену, вернуть его на Землю, к людям. Мне кажется, дельфины знают об этом больше, чем мы. Впрочем, об этом позже.
Пан засуетился вокруг своего стола, собирая какие-то записи. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на одержимого-растерянный, с трясущимися от волнения пальцами.
Цивилизация дельфинов! Ай да профессор! Любопытно будет полюбоваться.
И снова увидел Карагодский немигающие глаза своих подопытных, и что-то вроде страха шевельнулось в душе - а вдруг...
Карагодский неохотно встал с уютного кресла, оправил костюм, пригладил волосы перед зеркалом. "Я хочу, чтобы человек перестал смотреться в зеркало и прихорашиваться..." Чудак.
- Иван Сергеевич, если это не такая уж большая тайна, то куда мы все-таки плывем?
- Это не тайна.
Пан, наконец, собрал свои бумаги.
- Это не тайна, Вениамин Лазаревич. Я сам не знаю. Нас ведет Уисс.
Профессор снял с дверной ручки галстук и, сунув его в карман, открыл перед Карагодским двери.
Фрэнк Хаксли томился от безделья. Он ждал вызова диспетчера и не уходил из дежурки. Вызов почему-то запаздывал. Бек, не разделяя нетерпения командира, спал в кресле сном праведника. Пилоты резерва разбрелись по Базе кто куда.
Изучив улыбки девушек всего мира на потертых обложках журналов, Фрэнк окончательно скис. И поскольку он не знал тоника более действенного, чем сопереживание с любимым героем, он вытащил из комбинезона бобину с заветной лентой. Уже переключив видеофон на "воспроизведение" и поставив запись, пилот заколебался было, глянув на Бэка. Но решив, не без оснований, что помешать сну помощника может только атомный взрыв, он с бьющимся сердцем включил фильм.
"Межзвездный вампир" - полоснула по экрану надпись, и Фрэнк Хаксли перестал существовать...
...Аборигенка затаилась в густой, пряно пахнувшей листве. Ее мучил страх. Грязно-коричневые смрадные тучи едва не задевали верхушку дерева. Тяжелым душным покрывалом колыхались они над лесом, и дрoжащий свет едва просачивался вниз. Было жарко, воздух, насыщенный испарениями и стойким запахом гнили, был неподвижен, и неокрепшие легкие, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав судорожного ритма дыхания.
Встрепенувшееся ухо уловило приближающийся хруст. Через минуту хруст превратился в треск ломающихся огромных деревьев.
- Межзвездный вампир...
Задрожала земля, дерево, на котором сидела аборигенка, резко качнуло. Огромная колеблющаяся горa мышц проползла рядом, оставив за собой широкий прямой коридор в джунглях. Внезапно она замерла, и над верхушкой дерева закачалась отвратительная приплюснутая голова...
Надо было спасаться. Прижавшись к стволу, неслышно проскальзывая сквозь путаницу лиан, оставляя на острых колючках клочки кожи, аборигенка спустилась вниз. Ее спасла собственная неуклюжесть: у самого низа она поскользнулась на содранной коре и едва не свалилась в топь. В тот же миг у горла лязгнули страшные челюсти, и продолговатая голова пронеслась над нею, испачкав чужой кровью.
Аборигенка хотела метнуться назад, но застыла, парализованная. ужасом, - дорога назад была отрезана.
С трех сторон протяжно ухала непроходимая топь, а между ней и спасительным гнездом громоздился враг, Он стоял, пружиня на непомерно больших грязных ла- пах, а маленькие передние мелко дрожали, готовясь схватить добычу.
И вдруг что-то произошло. Чудовище взвыло и прыгнуло. Раздался страшный грохот и топь качнулась. Громадное тело, содрогаясь, провалилось куда-то. А рядом с аборигенкой на бревне стоял вездесущий Гарри - в золотистом облегающем скафандре без шлема, с дымящимся бластером в мускулистых руках.
- Ax! - сказала аборигенка и упала Гарри на грудь.
- Ах!..
Кто-то схватил его за плечо. И Гарри, стараясь не испугать аборигенов Цереры, вылезших из джунглей посмотреть на труп межзвездного вампира, медленно повернулся.
- Очнешься ты, наконец?
Фрэнк Хаксли уставился на Бэка, не понимая и не принимая его слов.
- Командир, да проснись же. Вызывают нас.
- Куда?
- Как куда - за косяком. Сами напросились.
Динамик громкой связи орал: "Экипажам "Фдайфиш-131", "Флайфиш-НСЬ, "Флайфиш-15" и "Флайфиш-89" явиться немедленно в главную рубку за получением инструкций. Перед вылетом получить разъяснения у дельфинолога Штейна. Вылет через полчаса. Экипажам "Флайфиш-131"...
- Подожди, Бэк. Там что-нибудь случилось?
- Не знаю, шеф. .Говорят, дельфины взбунтовались. Угнали косяк, и теперь надо его разыскивать...
Хаксли снял наушники и сладко потянулся. Он с сожалением взглянул на видеофон, все еще горящий кровавыми красками, и заключил:
- Надоело это все: дельфины, косяки. Нет на старушке Земле романтики, давно нет...
- Сами напросились, - бубнил Бэк, захлопывая дверь дежурки. - Никто нас не заставлял...
6. ПРЕРВАННАЯ ПРЕЛЮДИЯ
Центральная лаборатория, или, как величал ее Пан, "операторская", располагалась на полубаке. Три стены и потолок были сделаны из прозрачного, почти невидимого поляризованного стекла, и большой, суженный к носу зал казался выдвинутой в море площадкой. В хорошую погоду боковые стены и потолок убирали, и лаборатория на самом деле превращалась в площадку, защищенную от встречного ветра и взлетающих из-под форштевня брызг только плавным выгибом передней стенки.
Сейчас были убраны только боковины, а потолок, в толще которого по мельчайшим капиллярам пульсировала цветная жидкость, превратился в желто-зеленый светофильтр.
Впрочем, ослепительную улыбку Гоши, молоденького капитана "Дельфина", не могли погасить никакие светофильтры. Он небрежно бросил под козырек два пальца и лихо отрапортовал Пану:
- Шеф, все нормально. Координаты-36 градусов 10 минут северной широты и 25 градусов 42 минуты восточной долготы. Лоцман требует отдать швартовы у этого каменного зуба. Жду приказаний.
Первую неделю плавания - первого Самостоятельного плавания после окончания мореходного училища Гоша провел в неприступном одиночестве на капитанском мостике. ЕГО новенький китель вспыхивал Там с восходом солнца и гас на закате.
Через неделю гордое одиночество приелось общительному капитану. Его немногочисленная команда - штурман-радист, механик и два матроса - сама знала, что ей делать, штормы проходили стороной, приборы работали безукоризненно, и вот позади осталась ленивая зыбь Черного моря, узкое горло Босфора и утренним маревом встало Мраморное море, проутюженное аквалетами, а они шли и шли, минуя шумные порты, в стороне от сутолоки обжитых морских трасс.
Словом, вторую неделю бравый "кэп" провел на верхней и нижней палубе. С видом суровым и занятым он бесцельно слонялся среди своего налаженного хозяйства, искоса наблюдая за суматошными буднями "ученой братии". Ученые оказались отличными ребятами, и поэтому однажды капитан не выдержал, снял китель и фуражку, засучил рукава и стал помогать аспиранту Толе опускать за борт какую-то замысловатую штуковину, похожую на большого ежа.
Но окончательное "падение" капитана произошло в начале третьей недели, когда он впервые переступил порог "операторской". То ли тамошние чудеса, то ли карие глаза Нины были виной, но с тех пор штат центральной лаборатории увеличился на- одного добровольного ассистента.
Вот и теперь Гоша был первым, на кого наткнулись Пан и Карагодский, едва открыв дверь операторской.
- Стоп! Назад помалу, - в тон Гоше ответил Пан.Сначала обстановку. Что это за остров?
- Остров? - Гоша презрительно сощурился. - Вы считаете это островом, шеф? Да этого камушка нет, наверно, даже в лоции. А название... Впрочем, сейчас скажу точно.
Островок на самом деле был неказистый. Даже не островок, а невысокая конусообразная скала, сверху донизу поросшая темно-зеленой непролазной щетиной колючих кустарников и травы, из которой робко тянулись редкие кривые стволы дикой фисташки, кермесового дуба и земляничного дерева.
Ветер тянул слева, со стороны скалы, и к привычным запахам моря примешивались пряные, дурманящие ароматы шалфея, лаванды и эспарцета.
Гоша с треском захлопнул объемистый телеблокнот с голубым эластичным экраном - последнюю новинку изменчивой моды - и снова повернулся к Пану, который с любопытством продолжал изучать остров. Этот зеленый конус напоминал что-то мучительно знакомое, но что именно...
- Согласно самой последней лоции Эгейского моря, этот каменный прыщ именуется весьма величественно и совершенно непроизносимо-дай бог силы! ОНРОГК.ГА-989681, что в переводе на нормальный язык значит: "Отдельный надводный риф островной группы Киклады Греческого Архипелага..." А. шестизначная цифра означает не что иное, как порядковый номер этого самого ОНРОГКГА среди подобных ему чудес природы.
На месте нашего уважаемого лоцмана я бы выбирал стоянки посимпатичней. Тем более, что пришвартоваться нет никакой возможности - он круглый, как медуза.
- Действительно, круглый... - задумчиво пробормотал Пан, последний раз внимательно оглядывая островок, и шагнул к Нине:-Ну, что Уисс? Передавал он еще что-нибудь?
- Вот последняя запись, Иван Сергеевич...
Нина и Пан наклонились над контрольным окном видеомагнитофона, послышались свисты, то похожие на обрывки странных мелодий, то режущие ухо диссонансами. По лицам профессора и его ассистентки заскользили разноцветные тени. Гоша тоже уставился в окошко, все трое о чем-то говорили вполголоса, но о чем, понять был" трудно, а расспрашивать Карагодскому не хотелось, хотя и было любопытно, поэтому он, прислонившись спиной к стене, разглядывал "операторскую".
Академик заходил сюда три недели назад и остался весьма доволен скромным изяществом и своеобразным уютом лаборатории: поблескивали никелем и пластиком новенькие пульты, с мягким щелчком вставали из них выдвижные полуовалы экранов, динамические кресла услужливо повторяли любую позу человека...
Но сейчас от благолепия центральной лаборатории ничего не осталось. Скрытая проводка была безжалостно выворочена из стен. Внутренности пультов вывернуты, и защитные щитки кучей валялись под ногами. Разноцветная паутина кабелей либо висела над головой на каких-то самодельных прищепках, либо путалась под ногами. Чудесные покойные кресла были заменены какими-то легкомысленными стульчиками. Лишь одно кресло осталось - на самом носу, чуть ли не над водой, но и его буйная фантазия электроников превратила во что-то среднее между электрическим стулом и высокочастотным душем. Других ассоциаций таинственное сиденьеС параболой антенны на спинке не вызывало. А тощие ноги того, кто устроил весь этот погром, - трижды безответственного аспиранта Толи, торчали из бывшего электрооргана.
- Готово!
Толины ноги беспомощно заскреблись по полу, зацепились за стойку, винтового стула, судорожно согнулись-и Толя, в одних плавках и в белом распахнутом халате, накинутом прямо на жилистое тело, оказался перед Карагодским.
- А, это вы. Привет! Пришли пощупать наше хозяйство? Давайте, давайте! Давно пора. Пан с Ниночкой тут такую чертовщину крутят, что ахнешь. Даже меня в пот вогнали. Но вы, смотрите, Пана не обижайте! Он - бог! В своем деле, конечно...
Решив, что разговора "для вежливости" с Карагодского вполне достаточно, Толя прикрикнул на троицу, склонившуюся над видеомагнитофоном:
- Эй, орлы! Моя система готова к переговорам на высшем интеллектуальном уровне! Начали, что ли?
И поскольку Пан, Нина и Гоша не обратили на него никакого внимания, он взял на клавишах несколько пронзительно высоких звуков, от которых заложило уши:
- У-и-сс!
И тотчас же, словно ответило далекое эхо,- такой же аккорд, слегка погашенный расстоянием, донесся из-за острова.
А двумя минутами позже справа по борту из голубой кипени бесшумно вырос трехметровый зеленоватокоричневый столб. Карагодский за свою жизнь немало насмотрелся на дельфинов, но это было сверх разумения - гигант, весящий в воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в воду,словно для него не существовало законов физики. По очереди глянули на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова остановились на нем, разглядывая, - внимательные, немигающие. В них царила такая спокойная сила, такое пронзительное понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
- Уисс, миленький, рыбки! Белуга!
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу перевернутую капитанскую фуражку.
- Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в Эгейском море белуги нет.
-- В Греции все есть, Ниночка, - убежденно ответил Гоша.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на капитана:
- Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить, а сегодня - снова. Вдобавок - при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может, некогда...
Гоша виновато расшаркался. Пан в одиночестве принялся гонять видеозапись и не замечал ничего вокруг.
Карагодский хотел было подойти к Пану, но в это время раздался сильный всплеск и что-то большое и серебристое пролетело перед самым носом, глухо шмякнулось на пол.
- Нина... Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
"Крошка" почти метровой длины яростно билась в цепких гошиных руках, разевая зубастый полулунныи рот, и отчаянно раздувала жабры.
- Что случилось?- поднял голову Пан.
- Уисс принес белугу! Ну и ну! Артист... Спасибо, старик! Мы ее сейчас того... до камбуза!
И Гоша ринулся вниз, едва не сбив по дороге очень высокого, очень худого и очень смуглого человека, который предупредительно распахнул перед ним дверь.
- Вот заполоха, - одобрительно ухмыльнулся Толя. - Так, Иван Сергеевич, у меня все на мази. Можно крутить!
- Ладно, Толя, спасибо. Где же Кришан?
- Я здесь, - раздался за спиной Карагодского глубокий чистый баритон. - Я готов. Давно готов.
- Композитор Кришан Бхаттачария, - торопливо представил Пан смуглого Дон-Кихота. - Наш главный лингвист и толкователь дельфиньего эпоса. Вам интересно будет поговорить с ним, Вениамин Лазаревич.
И Пан юркнул в путаницу проводов, как в джунгли.
- Вам, вероятно, несколько странно присутствие гуманитария в сугубо научном обществе?-Кришан говорил с легким акцентом, который подчеркивал необычную красоту его голоса, густого и темного, как ночь Калькутты.
- Откровенно говоря, да.
- Я вас знаю. Вы - автор ДЭСПа. Но Панфилов пошутил, назвав меня лингвистом. Я всего лишь музыкант. И очень смутно представляю себе научную суть проблем, которые здесь решаются.
- Хочу вас спросить. Я десять лет искал возможности двухсторонней связи с дельфинами.И я сразу, разумеется, обратил внимание на то, что они прямо-таки шалеют от музыки. Услышав музыкальную фразу, они повторяют ее с магнитофонной точностью, потом начинают варьировать звуки, пока фраза не превратится в сплошной скрип и скрежет...
- А вам не приходило в голову, что дельфин старается такдм способом понять, что сказали мы музыкальной фразой?
- Нет. Не приходило. Музыка, для меня-это игра отвлеченных страстей, и только.
- В какой-то мере вы правы. Именно так воспринимает музыку большинство людей. Потому что в обыденной жизни они пользуются иной сигнальной системой словом. Но для музыканта музыка гораздо конкретней, чем обычно думают. Знаете, в консерватории мы иногда ради шутки устраивали "немые недели": участники спора договаривались за всю неделю не произнести ни слова, объясняться можно было только музыкальными импровизациями. И знаете получалось! Сначала трудно, а потом - словно родился дельфином!
- Дельфином?
- Простите, я, быть может, путаю какие-либо научные тонкости, но так мне объяснял Пан - у дельфинов несколько сигнальных систем: одна подсобная, что-то вроде нашего упрощенного словесного языка, вторая творческая, непосредственный обмен мыслями. Есть и другие, например, пента-волна, которой занимается Нина. Но я занимаюсь второй системой: музыкой, мыслями Уисса. И мы с ним неплохо начинаем понимать друг Друга.
- Стоп. Так мы не договаривались. Почему высший? Только потому, что он делает искусственные планеты? А может быть, ему требуется для этого такой же уровень самосознания, как неандертальцу, копающему яму для мамонта?
Дважды звякнул автостоп проектора, возвестив конец фильма. Рубиновый экран смял и смешал призрачные видения и поглотил единым вдохом, как горловина компрессора.
Каютой овладело солнце. Сноп горячих, ощутимо плотных золотых лучей ворвался в иллюминатор, переломился в зеркале и ударил по темным углам, наградив каждый предмет, каждую мелочь точностью очертаний и длинной дрожащей тенью.
Карагодский прикрыл глаза, наслаждаясь. Тревожные химеры ушли, растворились, вопросы, зияющие, как неожиданная пропасть под ногой, отодвинулись на миллиарды километров от этой каюты, от этого горячего, привычного солнца. Здесь была Земля, здесь человек до сих пор чувствовал себя хозяином, и, как бы ни изощрялся Пан в словесной казуистике, он останется хозяином до конца. Это- в крови, иначе быть не может. Как вообще можно иначе?
Но ему вдруг вспомнились умоляющие глаза "бога Семена" - его странное и страшное нечеловеческими возможностями тело, глаза с немым вопросом: "Зачем? Зачем со мной это сделали? И почему - со мной?"
И смотрели на Карагодского глаза дельфинов-сколько промелькнуло их за долгие годы! - немигающие, полные своей думы и тайны. Кажется, в них тоже проскальзывало настойчивое "зачем". Но такого вопроса нет в ДЭСПе.
Так нельзя. Божье - богу, кесарю - кесарево. Нельзя объять необъятное. Пусть каждый делает свое дело. Что еще? По одежке протягивай ножки, кстати, "одежку", то есть научно-исследовательское судно "Дельфин", Пан получил не без помощи Карагодского. Не говоря об Уиссе...
- Чудесный сюжет для фантастического романа, Карагодский начал атаку с фланга.
- Согласен. Только это не фантастика, к сожалению. Для биостанции на Прометее, во всяком случае.
- Когда вы закрутили фильм, я решил, что у дельфинов нашлись космические прародители...
- Не исключено.
Карагодский поднял брови. Шутка, конечно, получилась топорной, но этот заполошный Пан принял ее всерьез.
Колючий дед. Надо с ним помягче.
- Вы этолог, Иван Сергеевич, это ваш хлеб - выяснять отношения животных друг с другом, а также с человеком. Мой хлеб - дельфинология, меня интересуют дельфины, больше никто и ничто. Я - сугубо земной человек, узкий специалист, практик. Я создал ШОДы и ДЭСПы, они стали частью народного хозяйства. Статьей дохода, если хотите. И немалого. И нам с вами не бороться с ними надо, а совершенствовать. Как говорится, чтобы и волки были сыты, и овцы целы... Вы что улыбаетесь?
В середине этой тирады Пан оторвался, наконец, от иллюминатора и повернулся к академику, и теперь рассматривал его в упор, с живейшим и насмешливым интересом.
- Ничего, Карагодский, продолжайте. Я первый раз вижу вас в роли бедного родственника.
- При чем тут бедный родственник? Я слуга. Слуга народа. Все, что я делаю; принадлежит народу и никому более...
- Я могу повторить то же самое и о себе. Дальше!
- Вам, чистым ученый, наши проблемы и заботы кажутся частными, мелкими. Еще бы - вы мыслите в масштабах глобальных, космических...
- Понял. Дальше!
- А здесь - Земля. Здесь свои традиции и законы.
- Значит, вы предлагаете установить две моральные нормы: одну для внутреннего употребления, другую для внешнего. Представьте себе страну, которая вовне проповедует идеалы добра и терпимости, а сама насаждает рабство. Можете вы себе представить такое?
- Далось вам это рабство!
- Ну, хорошо - не рабство, пусть это называют понаучному "антропоцентризм".
Карагодский прикусил губу, передохнул. Профессор снова тянет в болото философии. В ней он дока, ничего не скажешь. Но и Карагодский не зря получил звание академика.
- Сдаюсь, Иван Сергеевич, сдаюсь. Наш с вами спор напоминает поединок Геракла с Антеем. Вы - Геракл в своей области, отдаю вам должное. А я -грешный сын Земли, стоит вам оторвать меня от нее, вы можете задушить меня, как цыпленка. Прошу пощады. Или ваше великодушие касается только животных?
Великая штука - лесть. Даже Пан помягчел, заулыбался смущенно, сел в кресло, внезапно успокоенный.
А Карагодский продолжал вкрадчиво:
- Конечно, наши проблемы мелковаты...
- Вениамин Лазаревич, не нравится мне это: "наши" - "ваши". Мы с вами, как говорится, в одной лодке...
- Вот именно, Иван Сергеевич, вот именно. Но чтобы изложить вам свои заботы, я тоже должен вернуться к событиям двухлетней давностя. Вы помните, как попал к вам Уисс?
- Разумеется! Вы мне как-то сказали, что в одном из ШОДов появился некий феноменальный образец, возможно, мутант, и вы не знаете, что с ним делать, потому что он перебаламутил всю школу. Я забрал его себе, в лазаревскую акваторию, и вот... Кажется, я уже неоднократно благодарил вас за такой подарок, но если надо...
- Да что вы, Иван Сергеевич, я не о том! Мы действительно не знали, что с ним делать... Дело в том, что oн не только перебаламутил, но и разогнал весь 108-й ШОД - все дельфины, как один, покинули школу. А Уисс остался. И вел себя так, что у ночного сторожа начался психический стресс: он то слышал какую-то неведомую музыку, то непонятные слова, то видел каких-то чудищ и множество морских звезд, которые танцевали на дне бассейна. Мы пытались выгнать Уисса, даже ультразвуковую сирену включали, но он упорно лез к людям...
- Интересно... Вы знаете, это потрясающе интересно! Что же вы мне тогда ничего не сказали? Мы бы не блуждали так долго в потемках!
- А что я мог сказать? Что поймал сумасшедшего дельфина?
- Как раз это вы и сказали. А вот про сторожа...
- При чем тут сторож?
- Ну хорошо, теперь это не имеет значения. А что дальше?
- А дальше... Вам лучше меня известно, что у дельфинов нет вожаков. Полная, так сказать, демократия без границ и края.
- Ну, не совсем...
- Да, я знаю: в дельфиньем стаде живет одновременно 10-12 поколений, и в минуту опасности или просто в необычных обстоятельствах старшие самцы и самки берут руководство на себя...
- То есть стадом руководит опыт и разум, а не сила, как в животном мире. Да и в человеческом до недавнего времени.
- Да-да.. Но в обычной обстановке вожаков в стаде нет. Так?
- Так.
- Но вот появляется Уисс - и все меняется. Достаточно ему свистнуть-стадо в двести голов, рискуя жизнью, перелетает через оплетенную колючкой стенку бассейна и уходит в открытое море...
- На стенке - колючая проволока?!
- Колючая проволока предназначается для касаток, которые могут запрыгнуть в бассейн, - мы защищали дельфинов!
- Все равно... А, ладно, что спорить. Продолжайте.
- Я, собственно, уже почти все сказал. Связано или не связано это с появлением Уисса - не знаю, но в последние два года дельфины стали сторониться ШОДов. Участились случаи бегства и неповиновения. Больше того несколько раз дельфины отказывались загонять косяки.
- А вы спросили их: "почему"?
- В ДЭСПе нет такого слова. Но я, кажется, начинаю догадываться почему? У дельфинов есть вожаки. Сколько их - неизвестно. Но они есть. И они настроены против человека. Они намеренно вызывают беспорядки в ШОДах, провоцируют неповиновение и бегство в открытое море. Все остальные дельфины слепо им повинуются... Я никому не говорил досих пор о своих догадках. Вы первый, с кем я делюсь... Вы единственный, кто сейчас может помочь, Иван Сергеевич. Не мне, а всему нашему общему делу. Вы наладите контакт с Уиссом, и это очень обнадеживает. Надо приручить вожаков, заставить их действовать не против нас, а за нас. Тогда мы получим поистине неограниченную власть над дельфиньим племенем. Вам не нравятся ШОДы реорганизуем их. Вам не нравится ДЭСП - будем действовать музыкой. Но подумайте, какие перспективы!
- Перспективы... - в глазах Пана задрожали синие угарные огоньки. - А я вот не могу обещать никаких перспектив. Одни только неприятности, да и то, если повезет. А вы мне предлагаете ни больше ни меньше как роль дельфиньего диктатора! Как тут не согласиться?!
- Вы на самом деле согласны?
- Согласен! Но с одним условием - сначала я доведу до конца то, что задумал, ради чего работал, ради чего мы сегодня - на борту "Дельфина". И если после вы повторите свое предложение - я соглашусь.
- Чего же вы хотите, если не секрет?
- Теперь не секрет. Я хочу доказать существование дельфиньей цивилизации гораздо более древней, чем человеческая. Я хочу доказать, что у нашей планеты не один, а много хозяев. Я хочу, чтобы человек перестал смотреться в зеркало и прихорашиваться, а посмотрел вокруг глазами мыслителя, художника, а не голодного дикаря. Я хочу...
Затрезвонил корабельный видеофон. Пан метнулся к панели. На экране появилось взволнованное лицо Нины:
- Иван Сергеевич, скорее, Уисс...
Она заметила Карагодского в кресле, замялась, смутилась и вопросительно глянула на Пана.
- Говорите, Ниночка, говорите. Вениамин Лазаревич почти в курсе дела. Что стряслось?
- Уисс вызывает вас.
- Как, уже?
- Да. Он очень торжественный и загадочный - передает, в основном, в синих и лиловых тонах. Мы подошли к какому-то острову, и Уисс попросил бросить здесь якорь.
- Бросить якорь?
- Конечно, - Нина засмеялась. - Он показал нам якорь и как он падает в воду. Очень просто.
- Хорошо. Сейчас мы с Вениамином Лазаревичем придем.
Профессор глянул на Карагодского, потер лоб.
- О чем это я? Да, ШОДы в таком случае отпадут сами собой. А ДЭСП на первых порах может пригодиться. Но это уже детали. Да, о дельфиньих прародителях... Мне очень хочется помочь Семену, вернуть его на Землю, к людям. Мне кажется, дельфины знают об этом больше, чем мы. Впрочем, об этом позже.
Пан засуетился вокруг своего стола, собирая какие-то записи. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на одержимого-растерянный, с трясущимися от волнения пальцами.
Цивилизация дельфинов! Ай да профессор! Любопытно будет полюбоваться.
И снова увидел Карагодский немигающие глаза своих подопытных, и что-то вроде страха шевельнулось в душе - а вдруг...
Карагодский неохотно встал с уютного кресла, оправил костюм, пригладил волосы перед зеркалом. "Я хочу, чтобы человек перестал смотреться в зеркало и прихорашиваться..." Чудак.
- Иван Сергеевич, если это не такая уж большая тайна, то куда мы все-таки плывем?
- Это не тайна.
Пан, наконец, собрал свои бумаги.
- Это не тайна, Вениамин Лазаревич. Я сам не знаю. Нас ведет Уисс.
Профессор снял с дверной ручки галстук и, сунув его в карман, открыл перед Карагодским двери.
Фрэнк Хаксли томился от безделья. Он ждал вызова диспетчера и не уходил из дежурки. Вызов почему-то запаздывал. Бек, не разделяя нетерпения командира, спал в кресле сном праведника. Пилоты резерва разбрелись по Базе кто куда.
Изучив улыбки девушек всего мира на потертых обложках журналов, Фрэнк окончательно скис. И поскольку он не знал тоника более действенного, чем сопереживание с любимым героем, он вытащил из комбинезона бобину с заветной лентой. Уже переключив видеофон на "воспроизведение" и поставив запись, пилот заколебался было, глянув на Бэка. Но решив, не без оснований, что помешать сну помощника может только атомный взрыв, он с бьющимся сердцем включил фильм.
"Межзвездный вампир" - полоснула по экрану надпись, и Фрэнк Хаксли перестал существовать...
...Аборигенка затаилась в густой, пряно пахнувшей листве. Ее мучил страх. Грязно-коричневые смрадные тучи едва не задевали верхушку дерева. Тяжелым душным покрывалом колыхались они над лесом, и дрoжащий свет едва просачивался вниз. Было жарко, воздух, насыщенный испарениями и стойким запахом гнили, был неподвижен, и неокрепшие легкие, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав судорожного ритма дыхания.
Встрепенувшееся ухо уловило приближающийся хруст. Через минуту хруст превратился в треск ломающихся огромных деревьев.
- Межзвездный вампир...
Задрожала земля, дерево, на котором сидела аборигенка, резко качнуло. Огромная колеблющаяся горa мышц проползла рядом, оставив за собой широкий прямой коридор в джунглях. Внезапно она замерла, и над верхушкой дерева закачалась отвратительная приплюснутая голова...
Надо было спасаться. Прижавшись к стволу, неслышно проскальзывая сквозь путаницу лиан, оставляя на острых колючках клочки кожи, аборигенка спустилась вниз. Ее спасла собственная неуклюжесть: у самого низа она поскользнулась на содранной коре и едва не свалилась в топь. В тот же миг у горла лязгнули страшные челюсти, и продолговатая голова пронеслась над нею, испачкав чужой кровью.
Аборигенка хотела метнуться назад, но застыла, парализованная. ужасом, - дорога назад была отрезана.
С трех сторон протяжно ухала непроходимая топь, а между ней и спасительным гнездом громоздился враг, Он стоял, пружиня на непомерно больших грязных ла- пах, а маленькие передние мелко дрожали, готовясь схватить добычу.
И вдруг что-то произошло. Чудовище взвыло и прыгнуло. Раздался страшный грохот и топь качнулась. Громадное тело, содрогаясь, провалилось куда-то. А рядом с аборигенкой на бревне стоял вездесущий Гарри - в золотистом облегающем скафандре без шлема, с дымящимся бластером в мускулистых руках.
- Ax! - сказала аборигенка и упала Гарри на грудь.
- Ах!..
Кто-то схватил его за плечо. И Гарри, стараясь не испугать аборигенов Цереры, вылезших из джунглей посмотреть на труп межзвездного вампира, медленно повернулся.
- Очнешься ты, наконец?
Фрэнк Хаксли уставился на Бэка, не понимая и не принимая его слов.
- Командир, да проснись же. Вызывают нас.
- Куда?
- Как куда - за косяком. Сами напросились.
Динамик громкой связи орал: "Экипажам "Фдайфиш-131", "Флайфиш-НСЬ, "Флайфиш-15" и "Флайфиш-89" явиться немедленно в главную рубку за получением инструкций. Перед вылетом получить разъяснения у дельфинолога Штейна. Вылет через полчаса. Экипажам "Флайфиш-131"...
- Подожди, Бэк. Там что-нибудь случилось?
- Не знаю, шеф. .Говорят, дельфины взбунтовались. Угнали косяк, и теперь надо его разыскивать...
Хаксли снял наушники и сладко потянулся. Он с сожалением взглянул на видеофон, все еще горящий кровавыми красками, и заключил:
- Надоело это все: дельфины, косяки. Нет на старушке Земле романтики, давно нет...
- Сами напросились, - бубнил Бэк, захлопывая дверь дежурки. - Никто нас не заставлял...
6. ПРЕРВАННАЯ ПРЕЛЮДИЯ
Центральная лаборатория, или, как величал ее Пан, "операторская", располагалась на полубаке. Три стены и потолок были сделаны из прозрачного, почти невидимого поляризованного стекла, и большой, суженный к носу зал казался выдвинутой в море площадкой. В хорошую погоду боковые стены и потолок убирали, и лаборатория на самом деле превращалась в площадку, защищенную от встречного ветра и взлетающих из-под форштевня брызг только плавным выгибом передней стенки.
Сейчас были убраны только боковины, а потолок, в толще которого по мельчайшим капиллярам пульсировала цветная жидкость, превратился в желто-зеленый светофильтр.
Впрочем, ослепительную улыбку Гоши, молоденького капитана "Дельфина", не могли погасить никакие светофильтры. Он небрежно бросил под козырек два пальца и лихо отрапортовал Пану:
- Шеф, все нормально. Координаты-36 градусов 10 минут северной широты и 25 градусов 42 минуты восточной долготы. Лоцман требует отдать швартовы у этого каменного зуба. Жду приказаний.
Первую неделю плавания - первого Самостоятельного плавания после окончания мореходного училища Гоша провел в неприступном одиночестве на капитанском мостике. ЕГО новенький китель вспыхивал Там с восходом солнца и гас на закате.
Через неделю гордое одиночество приелось общительному капитану. Его немногочисленная команда - штурман-радист, механик и два матроса - сама знала, что ей делать, штормы проходили стороной, приборы работали безукоризненно, и вот позади осталась ленивая зыбь Черного моря, узкое горло Босфора и утренним маревом встало Мраморное море, проутюженное аквалетами, а они шли и шли, минуя шумные порты, в стороне от сутолоки обжитых морских трасс.
Словом, вторую неделю бравый "кэп" провел на верхней и нижней палубе. С видом суровым и занятым он бесцельно слонялся среди своего налаженного хозяйства, искоса наблюдая за суматошными буднями "ученой братии". Ученые оказались отличными ребятами, и поэтому однажды капитан не выдержал, снял китель и фуражку, засучил рукава и стал помогать аспиранту Толе опускать за борт какую-то замысловатую штуковину, похожую на большого ежа.
Но окончательное "падение" капитана произошло в начале третьей недели, когда он впервые переступил порог "операторской". То ли тамошние чудеса, то ли карие глаза Нины были виной, но с тех пор штат центральной лаборатории увеличился на- одного добровольного ассистента.
Вот и теперь Гоша был первым, на кого наткнулись Пан и Карагодский, едва открыв дверь операторской.
- Стоп! Назад помалу, - в тон Гоше ответил Пан.Сначала обстановку. Что это за остров?
- Остров? - Гоша презрительно сощурился. - Вы считаете это островом, шеф? Да этого камушка нет, наверно, даже в лоции. А название... Впрочем, сейчас скажу точно.
Островок на самом деле был неказистый. Даже не островок, а невысокая конусообразная скала, сверху донизу поросшая темно-зеленой непролазной щетиной колючих кустарников и травы, из которой робко тянулись редкие кривые стволы дикой фисташки, кермесового дуба и земляничного дерева.
Ветер тянул слева, со стороны скалы, и к привычным запахам моря примешивались пряные, дурманящие ароматы шалфея, лаванды и эспарцета.
Гоша с треском захлопнул объемистый телеблокнот с голубым эластичным экраном - последнюю новинку изменчивой моды - и снова повернулся к Пану, который с любопытством продолжал изучать остров. Этот зеленый конус напоминал что-то мучительно знакомое, но что именно...
- Согласно самой последней лоции Эгейского моря, этот каменный прыщ именуется весьма величественно и совершенно непроизносимо-дай бог силы! ОНРОГК.ГА-989681, что в переводе на нормальный язык значит: "Отдельный надводный риф островной группы Киклады Греческого Архипелага..." А. шестизначная цифра означает не что иное, как порядковый номер этого самого ОНРОГКГА среди подобных ему чудес природы.
На месте нашего уважаемого лоцмана я бы выбирал стоянки посимпатичней. Тем более, что пришвартоваться нет никакой возможности - он круглый, как медуза.
- Действительно, круглый... - задумчиво пробормотал Пан, последний раз внимательно оглядывая островок, и шагнул к Нине:-Ну, что Уисс? Передавал он еще что-нибудь?
- Вот последняя запись, Иван Сергеевич...
Нина и Пан наклонились над контрольным окном видеомагнитофона, послышались свисты, то похожие на обрывки странных мелодий, то режущие ухо диссонансами. По лицам профессора и его ассистентки заскользили разноцветные тени. Гоша тоже уставился в окошко, все трое о чем-то говорили вполголоса, но о чем, понять был" трудно, а расспрашивать Карагодскому не хотелось, хотя и было любопытно, поэтому он, прислонившись спиной к стене, разглядывал "операторскую".
Академик заходил сюда три недели назад и остался весьма доволен скромным изяществом и своеобразным уютом лаборатории: поблескивали никелем и пластиком новенькие пульты, с мягким щелчком вставали из них выдвижные полуовалы экранов, динамические кресла услужливо повторяли любую позу человека...
Но сейчас от благолепия центральной лаборатории ничего не осталось. Скрытая проводка была безжалостно выворочена из стен. Внутренности пультов вывернуты, и защитные щитки кучей валялись под ногами. Разноцветная паутина кабелей либо висела над головой на каких-то самодельных прищепках, либо путалась под ногами. Чудесные покойные кресла были заменены какими-то легкомысленными стульчиками. Лишь одно кресло осталось - на самом носу, чуть ли не над водой, но и его буйная фантазия электроников превратила во что-то среднее между электрическим стулом и высокочастотным душем. Других ассоциаций таинственное сиденьеС параболой антенны на спинке не вызывало. А тощие ноги того, кто устроил весь этот погром, - трижды безответственного аспиранта Толи, торчали из бывшего электрооргана.
- Готово!
Толины ноги беспомощно заскреблись по полу, зацепились за стойку, винтового стула, судорожно согнулись-и Толя, в одних плавках и в белом распахнутом халате, накинутом прямо на жилистое тело, оказался перед Карагодским.
- А, это вы. Привет! Пришли пощупать наше хозяйство? Давайте, давайте! Давно пора. Пан с Ниночкой тут такую чертовщину крутят, что ахнешь. Даже меня в пот вогнали. Но вы, смотрите, Пана не обижайте! Он - бог! В своем деле, конечно...
Решив, что разговора "для вежливости" с Карагодского вполне достаточно, Толя прикрикнул на троицу, склонившуюся над видеомагнитофоном:
- Эй, орлы! Моя система готова к переговорам на высшем интеллектуальном уровне! Начали, что ли?
И поскольку Пан, Нина и Гоша не обратили на него никакого внимания, он взял на клавишах несколько пронзительно высоких звуков, от которых заложило уши:
- У-и-сс!
И тотчас же, словно ответило далекое эхо,- такой же аккорд, слегка погашенный расстоянием, донесся из-за острова.
А двумя минутами позже справа по борту из голубой кипени бесшумно вырос трехметровый зеленоватокоричневый столб. Карагодский за свою жизнь немало насмотрелся на дельфинов, но это было сверх разумения - гигант, весящий в воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в воду,словно для него не существовало законов физики. По очереди глянули на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова остановились на нем, разглядывая, - внимательные, немигающие. В них царила такая спокойная сила, такое пронзительное понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
- Уисс, миленький, рыбки! Белуга!
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу перевернутую капитанскую фуражку.
- Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в Эгейском море белуги нет.
-- В Греции все есть, Ниночка, - убежденно ответил Гоша.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на капитана:
- Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить, а сегодня - снова. Вдобавок - при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может, некогда...
Гоша виновато расшаркался. Пан в одиночестве принялся гонять видеозапись и не замечал ничего вокруг.
Карагодский хотел было подойти к Пану, но в это время раздался сильный всплеск и что-то большое и серебристое пролетело перед самым носом, глухо шмякнулось на пол.
- Нина... Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
"Крошка" почти метровой длины яростно билась в цепких гошиных руках, разевая зубастый полулунныи рот, и отчаянно раздувала жабры.
- Что случилось?- поднял голову Пан.
- Уисс принес белугу! Ну и ну! Артист... Спасибо, старик! Мы ее сейчас того... до камбуза!
И Гоша ринулся вниз, едва не сбив по дороге очень высокого, очень худого и очень смуглого человека, который предупредительно распахнул перед ним дверь.
- Вот заполоха, - одобрительно ухмыльнулся Толя. - Так, Иван Сергеевич, у меня все на мази. Можно крутить!
- Ладно, Толя, спасибо. Где же Кришан?
- Я здесь, - раздался за спиной Карагодского глубокий чистый баритон. - Я готов. Давно готов.
- Композитор Кришан Бхаттачария, - торопливо представил Пан смуглого Дон-Кихота. - Наш главный лингвист и толкователь дельфиньего эпоса. Вам интересно будет поговорить с ним, Вениамин Лазаревич.
И Пан юркнул в путаницу проводов, как в джунгли.
- Вам, вероятно, несколько странно присутствие гуманитария в сугубо научном обществе?-Кришан говорил с легким акцентом, который подчеркивал необычную красоту его голоса, густого и темного, как ночь Калькутты.
- Откровенно говоря, да.
- Я вас знаю. Вы - автор ДЭСПа. Но Панфилов пошутил, назвав меня лингвистом. Я всего лишь музыкант. И очень смутно представляю себе научную суть проблем, которые здесь решаются.
- Хочу вас спросить. Я десять лет искал возможности двухсторонней связи с дельфинами.И я сразу, разумеется, обратил внимание на то, что они прямо-таки шалеют от музыки. Услышав музыкальную фразу, они повторяют ее с магнитофонной точностью, потом начинают варьировать звуки, пока фраза не превратится в сплошной скрип и скрежет...
- А вам не приходило в голову, что дельфин старается такдм способом понять, что сказали мы музыкальной фразой?
- Нет. Не приходило. Музыка, для меня-это игра отвлеченных страстей, и только.
- В какой-то мере вы правы. Именно так воспринимает музыку большинство людей. Потому что в обыденной жизни они пользуются иной сигнальной системой словом. Но для музыканта музыка гораздо конкретней, чем обычно думают. Знаете, в консерватории мы иногда ради шутки устраивали "немые недели": участники спора договаривались за всю неделю не произнести ни слова, объясняться можно было только музыкальными импровизациями. И знаете получалось! Сначала трудно, а потом - словно родился дельфином!
- Дельфином?
- Простите, я, быть может, путаю какие-либо научные тонкости, но так мне объяснял Пан - у дельфинов несколько сигнальных систем: одна подсобная, что-то вроде нашего упрощенного словесного языка, вторая творческая, непосредственный обмен мыслями. Есть и другие, например, пента-волна, которой занимается Нина. Но я занимаюсь второй системой: музыкой, мыслями Уисса. И мы с ним неплохо начинаем понимать друг Друга.