Страница:
Что за чертовщина! Она не пропадает из виду, и это не оптический обман. Она надвигается на меня по мере того, как я к ней приближаюсь. Это клубящаяся, словно пар над кусками сухого льда, пелена. Она обволакивает меня. Самолет окунается в гамму фантастических цветов, и горизонт расплывается перед глазами. Желтые, фиолетовые, красные, синие стрелки приборов беспорядочно скачут. Я снова повис без движения… Опять эта густая пелена! Пять дней назад, перед тем как я потерял сознание, случилось то же самое. Как-то будет на этот раз? Мои руки дрожат… Но я все равно не сверну! Я пробьюсь сквозь этот пронизывающий холод. Что же меня ожидает в конце? Сумею ли я преодолеть таинственный барьер? Машину начинает крутить, словно она попала в гигантскую воронку, и в конце концов вышвыривает куда-то вперед по касательной… Заработал мотор! Стрелки успокаиваются, приходят в норму… Рация! В приемнике слышны статические шумы, потрескивание… Туман начинает рассеиваться, и я уже различаю в его порывах синие пятна океанской глади… И выхожу в эфир.
— Внимание! Говорит ПФ-140, пилот аэроклуба, вы слышите меня?
Видимость полностью восстанавливается. Замечаю внизу островок. Я нахожусь над тем самым местом, над которым пролетал пять дней назад!
— Слушаю. Говорит ПФ-142. Прием.
Это голос Кларка! Да-да, я прекрасно слышу его. Надо еще покружить здесь, может, удастся разглядеть его машину.
— Говорит ПФ-142…
— Слышу! Говорит ПФ-140. Это я… Уильям. Прием.
— Билл! Куда же ты к дьяволу запропастился?
— Сам не знаю. Полагаю, я где-то в районе Фрипорта, ты слышишь меня?
— Мы тут неподалеку. Подожди, сейчас отыщем тебя.
— Какое счастье, что все эти пять дней вы не прекращали поиски!
— Какие пять дней? Ты что, рехнулся? Мы разыскиваем тебя всего несколько минут — с тех пор как ты вдруг ни с того ни с сего начал выделывать немыслимые пируэты, а потом нырнул за тучу. Смотри, когда-нибудь разобьешься.
— Как ты сказал?
Я включаю автопилот и откидываюсь в кресле. Голова у меня идет кругом. Я-то считал, что они ищут меня пять дней… Что же он такое говорит? Терпение, сейчас разберемся, кто из нас спятил.
— Билл? На связи ПФ-141.
Это уже голос Джефри. Посмотрим, что он скажет. Ведь не договорились же они в самом деле морочить мне голову!
— Слышу тебя, Джефри.
— Мы уже видим тебя, ты совсем рядом. Хорошо еще, что эти машины такие надежные, а то бы тебе несдобровать. Послушай, как же ты ухитрился потеряться в такой ясный день? Поделишься секретом?
— Знал бы ты… Который час?
— Пятнадцать тридцать пять. Мы уже близко, видишь нас?
— Пятнадцать тридцать пять…
Бросаю взгляд на часы. Они снова пошли и показывают пятнадцать часов тридцать две минуты.
— Что ты сказал?
— Да нет, ничего… Кончаю связь.
Теперь я тоже их вижу и начинаю быстро снижаться. А они бросаются мне навстречу, словно голодные чайки, завидевшие добычу. О чем я им расскажу? Об острове, который, скорее всего, не нанесен на карты? О ясном небосклоне, на котором не видно солнца? О геометрических плодах? О радуге, которая вовсе не радуга, а дверь в другой мир, которого, впрочем, тоже не существует? О бабочках с брюшком, как куриное яйцо, и квадратными крылышками? О пяти днях, превратившихся в три минуты? Они сразу спросят, почему же в таком случае у меня не выросла борода, а потом отправят в сумасшедший дом.
Шасси моего самолета касается посадочной полосы нашего маленького аэродрома. Мне кажется, что все вокруг, даже дома и деревья, радуются моему возвращению. Глушу мотор и еще несколько минут неподвижно сижу в кабине. Я чувствую себя таким разбитым, что теперь, наверно, целые сутки буду отсыпаться. Наконец распахиваю дверцу и в последний раз обшариваю глазами кабину, словно хочу убедиться, что все происшедшее со мной было недолгим расстройством из-за инфразвука…
Холодный озноб охватывает меня, пальцы начинают дрожать. Стало быть, я спятил? Сейчас я докажу, что все это было на самом деле, а не привиделось во сне. Вот она, бьется в уголке кабины, под самым колпаком… Как она попала сюда? Только бы не упустить… Посмотрим, что они скажут, когда увидят это причудливое создание. Проклятье, она ускользнула! Я бросаюсь вдогонку и вижу, как она удаляется, набирает высоту и исчезает в яркой синеве неба.
Ладислав Кубиц
Дамир Микулинич
— Внимание! Говорит ПФ-140, пилот аэроклуба, вы слышите меня?
Видимость полностью восстанавливается. Замечаю внизу островок. Я нахожусь над тем самым местом, над которым пролетал пять дней назад!
— Слушаю. Говорит ПФ-142. Прием.
Это голос Кларка! Да-да, я прекрасно слышу его. Надо еще покружить здесь, может, удастся разглядеть его машину.
— Говорит ПФ-142…
— Слышу! Говорит ПФ-140. Это я… Уильям. Прием.
— Билл! Куда же ты к дьяволу запропастился?
— Сам не знаю. Полагаю, я где-то в районе Фрипорта, ты слышишь меня?
— Мы тут неподалеку. Подожди, сейчас отыщем тебя.
— Какое счастье, что все эти пять дней вы не прекращали поиски!
— Какие пять дней? Ты что, рехнулся? Мы разыскиваем тебя всего несколько минут — с тех пор как ты вдруг ни с того ни с сего начал выделывать немыслимые пируэты, а потом нырнул за тучу. Смотри, когда-нибудь разобьешься.
— Как ты сказал?
Я включаю автопилот и откидываюсь в кресле. Голова у меня идет кругом. Я-то считал, что они ищут меня пять дней… Что же он такое говорит? Терпение, сейчас разберемся, кто из нас спятил.
— Билл? На связи ПФ-141.
Это уже голос Джефри. Посмотрим, что он скажет. Ведь не договорились же они в самом деле морочить мне голову!
— Слышу тебя, Джефри.
— Мы уже видим тебя, ты совсем рядом. Хорошо еще, что эти машины такие надежные, а то бы тебе несдобровать. Послушай, как же ты ухитрился потеряться в такой ясный день? Поделишься секретом?
— Знал бы ты… Который час?
— Пятнадцать тридцать пять. Мы уже близко, видишь нас?
— Пятнадцать тридцать пять…
Бросаю взгляд на часы. Они снова пошли и показывают пятнадцать часов тридцать две минуты.
— Что ты сказал?
— Да нет, ничего… Кончаю связь.
Теперь я тоже их вижу и начинаю быстро снижаться. А они бросаются мне навстречу, словно голодные чайки, завидевшие добычу. О чем я им расскажу? Об острове, который, скорее всего, не нанесен на карты? О ясном небосклоне, на котором не видно солнца? О геометрических плодах? О радуге, которая вовсе не радуга, а дверь в другой мир, которого, впрочем, тоже не существует? О бабочках с брюшком, как куриное яйцо, и квадратными крылышками? О пяти днях, превратившихся в три минуты? Они сразу спросят, почему же в таком случае у меня не выросла борода, а потом отправят в сумасшедший дом.
Шасси моего самолета касается посадочной полосы нашего маленького аэродрома. Мне кажется, что все вокруг, даже дома и деревья, радуются моему возвращению. Глушу мотор и еще несколько минут неподвижно сижу в кабине. Я чувствую себя таким разбитым, что теперь, наверно, целые сутки буду отсыпаться. Наконец распахиваю дверцу и в последний раз обшариваю глазами кабину, словно хочу убедиться, что все происшедшее со мной было недолгим расстройством из-за инфразвука…
Холодный озноб охватывает меня, пальцы начинают дрожать. Стало быть, я спятил? Сейчас я докажу, что все это было на самом деле, а не привиделось во сне. Вот она, бьется в уголке кабины, под самым колпаком… Как она попала сюда? Только бы не упустить… Посмотрим, что они скажут, когда увидят это причудливое создание. Проклятье, она ускользнула! Я бросаюсь вдогонку и вижу, как она удаляется, набирает высоту и исчезает в яркой синеве неба.
Ладислав Кубиц
ПРИШЕЛЬЦЫ
[14]
Пер. Т. Осадченко
Это началось…
Нет, лучше с самого начала. Представьте, что вы обнаружили в своей квартире чужого. Если вы женаты, то решите, что это — любовник жены. А если холосты, то примете чужака за вора.
Да только я никого не обнаруживал, тот человек сам материализовался у меня перед глазами. Сначала в квартире заклубился густой белый туман, как бывает по утрам в ноябре. Туман лениво сгустился и приобрел очертания человеческой фигуры. С минуту я убеждал себя, что это галлюцинация, пока низкий голос не вывел меня из заблуждения:
— У вас есть кнедлики?
— Что-что? — пролепетал я, пребывая в шоковом состоянии по поводу видения, попиравшего все законы разума.
— Я спрашиваю, есть у вас кнедлики или нет? — повторил он.
— Нет у меня никаких кнедликов!
— А жаль, — бросил гость, направляясь на кухню. Опомнившись, я кинулся за ним. Привидение спокойно опорожняло холодильник.
— Моравские колбаски, гм… сыр. Не густо. Я-то думал, у вас побогаче будет.
— Сейчас же положите все на место! Кто вам дал право…
Пришелец окинул меня невозмутимым взглядом, продолжая набивать большой рюкзак:
— Типичная картина: шок от встречи. Ничего, привыкнете.
— Ни к чему я не собираюсь привыкать, объясните, в чем дело!
— Спокойно, не надо нервничать, в свое время все узнаете. — Захлопнув дверцу холодильника, гость начал терять очертания, превратился в белый туман и исчез. Я остался стоять, как школьник, застигнутый директором с сигаретой в руках. В голове было пусто, как в холодильнике. Только он мог служить свидетельством того, что мне не приснилось случившееся.
В передней раздался звонок. Первый реальный звук после зловещей сцены. За дверьми стояла пани Янская, вся в слезах:
— Пан Кубих, меня обокрали. Пойдите взгляните! Откуда ни возьмись появились шестеро. Всю еду до крошки подобрали. И еще издевались: мы, мол, из будущего, — она зарыдала. — Прежде чем прибежал Мирек, все они испарились.
— Именно как пар?
— Скорее, как туман, — уточнила она.
— У меня тоже побывали, холодильник дочиста вымели.
— И у вас? — она вытаращила глаза. — Да что же происходит…
Прежде чем я успел ответить, на весь дом раздались голоса взволнованных жильцов. Хлопали двери, слышались гневные возгласы и проклятия. Я понял, что голодный туман прошелся по всем квартирам. Этажом ниже развивал, астрологическую теорию мистически настроенный Масак.
Я не верю в загробный мир и другие сверхъестественные явления, поэтому предоставил философствовать соседям и вернуться к себе. Логического объяснения случившемуся быть не могло. С минуту я анализировал сообщение Янской, что воры явились из будущего. Странно, загадочно: шутка или факт?
Махнув на все рукой, я взял сетку и пошел в универсам возобновить запасы еды, уверенный, что стал свидетелем уникального и непонятного явления. Вряд ли оно может повториться. Последовавшие вскоре события показали глубину моих заблуждений.
Через несколько дней туман объявился снова, на этот раз пришельцев было человек пятнадцать. Они опустошили кладовку и холодильник так мастерски, что им могли бы позавидовать татаро-монголы. Я прошептал, что это уж чересчур. Их было пятнадцать, а я один, потому прошептал тихо, чуть слышно. И все-таки один из них услышал и подошел ко мне:
— Да не переживай ты, Кубих, — он бодро похлопал меня по плечу. — Неужто тебе для собственной родни жалко?
— Родни?! — я обратился в соляной столб, как жена Лота.
— Ну да. Я — Бржетя Кубих, год рождения — 2417.
Я чувствовал себя так, будто на голову мне свалилось пианино.
— Держись, прадедка!
Подойдя к креслу на ватных ногах, я бессильно опустился, скорее, рухнул в него. С минуту я дышал, как рыба, вытащенная на берег. Очень не помешал бы нашатырный спирт. Постепенно испуг сменялся гневом:
— Ты, значит, утверждаешь, мой крайне несимпатичный потомок, что вы будете регулярно проводить подобные рейды?
— Зачем? Мы тут жить будем.
— Жить?
— А что? Виза на выезд в прошлое у нас имеется, полный порядок. Нет, вы же не представляете, как хорошо живете! Лакомства, сласти, кнедлики… — его лицо озарилось, — никакой синтетической пищи, не то что у нас. Безвкусные пилюли, содержащие необходимые джоули и витамины — все по науке. Тьфу! А перенаселенность, автоматика, кибернетика! Да ты счастья своего не ценишь, прадедушка. Отдыхаешь себе, ляжешь поудобнее и можешь полакомиться вволю. А тут спасу от личного робота нет, совсем душу вымотал. А ваша еда — пальчики оближешь. Какие вкусовые ощущения: рай по сравнению с этим — собачья будка. Я вот тебя сейчас угощу эссенцией из морских водорослей, сам поймешь, что я прав…
Я отказался от угощения. В голове стояло неотступное видение: международный аэропорт и садящиеся стройными рядами ревущие реактивные самолеты.
— Не может быть, о, горе, — метался я.
— Как жаль, прадедушка, что ты нам не рад. Но погоди, как только всех нас узнаешь — все будет по-другому.
— Не сомневаюсь. Как вам могли выдать визу, вы разрываете связь времен, вмешиваетесь в историю. Все будет действительно по-другому!
— У нас идет эксперимент, ну, и мода, конечно. «Визит к предкам»! Некоторые прилетели нелегально.
— Как вам такое пришло в голову?
Он пожал плечами:
— Не знаю, вдруг начался какой-то психоз. «Кто не пробовал еду предков, тот не знает наслаждения» — на всех рекламных щитах. Мы и решили попробовать, приехали к тебе в гости:
— Я счастлив, — сказал я, — а со мной что будет?
— Потеснишься немного, переедешь в прихожую. Всем поместиться надо. Вот-вот прибудут родственники с папиной стороны.
— С папиной стороны? — в глазах у меня потемнело.
— Не бойся, человек десять, не больше.
От обморока меня спасло зрелище у книжного шкафа. Родичи теснились у полок. Я встал, оттолкнул потомка Бржетю и протиснулся сквозь толпу. Какой-то родственник лихорадочно просматривал названия книг и разочарованно швырял их на пол одну за другой, словно в макулатуру. Я многое вынесу, но не это. Книги — заповедная область, куда допускаются лишь избранные. Шлепанье переплетов действовало на меня, как блеяние козы на голодного тигра.
— Ты что делаешь, невежда? — зарычал я.
— Ищу «Книгу о вкусной и здоровой пище», не видишь, что ли?
— Сию минуту прекрати…
— Тихо, тихо, старый.
Я ударил его жестко, но корректно, как учил нас когда-то тренер по каратэ. Он сполз на груду книг. Остальная родня восприняла это как покушение на фамильную честь. Началась битва, в которой мои шансы на победу были ничтожны. Нанеся несколько ударов и пинков во все стороны, я в итоге оказался в коридоре с разукрашенной физиономией. Попытки вернуться в квартиру привели к новым синякам. Однако родичи были столь великодушны, что выкинули мне вслед куртку, чтобы я не простыл.
И вот я оказался без крыши над головой.
Но я был не одинок в постигшей меня беде: потомки вышвырнули на улицу многих обитателей соседних домов. Пришельцев все прибывало, здания трещали по швам, машины на переполненных шоссе множились, как крысы.
Я пошел вдоль улицы и миновал универсам, разграбленный до плиток пола включительно. Исчезли даже полки, ибо дерево представляло для пришельцев особую ценность. Я направился к центру города. Общественный транспорт агонизировал. Огромные массы людей превратили автобусы и трамваи в ободранные остовы, обрамляющие улицы подобно памятникам старых добрых времен. Какой-то прохожий, прижимавший к уху транзистор, вдруг застонал, раскинул руки, и приемник исчез под ногами пешеходов.
— Только что сообщили, что нас более девяноста миллионов, и пришельцы продолжают прибывать!
Никто не обратил на человека внимания, толпа сдунула его, как ветер пламя свечи. В старой части Праги картина была та же: магазины как выметенные. Начинались первые столкновения между пражанами и отдаленной родней из будущего. Я пробился через Пршикопы на Мустек и втиснулся в букинистический магазин, переполненный пришельцами. Под напором тел трещали полки, рушились книги. Ташо с Павлой висели на перилах галереи, напоминая гимнастов на канате. Ганка, стоя на прилавке, била незваных гостей по головам толстым «Атласом мира». Ташо, увидев меня, закричал:
— Ужас, им нужны поваренные книги! Остальные уничтожаются.
Поняв, что к друзьям не прорваться, я помахал им рукой и стал продвигаться к выходу. На улицу я попал без всяких проблем, так как толпа вынесла меня через витрину. От опасности быть растоптанным меня спасла колонна, за которой я спрятался. Швыряемый толпой, как щенка морским прибоем, я попал на Вацлавскую площадь. Тут нельзя было пошевелиться: шел аукцион. Кто-то кричал не своим голосом:
— Кулинарные рецепты XIX века — триста тысяч крон — раз…
Мне не довелось узнать, чем кончились торги, ибо толпа заволновалась, и меня вынесло на Индришскую улицу. Здесь стало посвободнее: народу было ровно столько, чтобы человек с помощью локтей мог медленно двигаться в нужном направлении. Используя запрещенные приемы, я прорвался на Соколовскую, затем через Карлин вверх, к Кобылисам. Везде одно и то же. Апокалипсис царил на улицах. С хмурого неба посыпался снег. По улице Красной Армии я дотащился до трамвайного депо. Здесь рельсы обрывались: город кончился. В полузасыпанном песчаном карьере стояло несколько фургонов. Я решил переночевать в одном из них, а там видно будет.
— Стой, руки вверх! — послышалось оттуда. Я повиновался.
— Э, да это пан Кубих, — из-за фургона показалось знакомое лицо соседа Пулквы. — Скорее к нам! — Пулква подпрыгнул от радости. В наспех устроенном лагере горело несколько костров, на которых варилась скудная еда. Во главе лагеря стоял полковник в отставке.
— Тлапих, — представился он и пожал мне руку. — От имени нашей группы приветствую вас. Как обстановка в городе?
Я доложил об увиденном. Он нахмурился:
— Ситуация серьезная. Да и нам нелегко. Противник стягивает силы, — он показал на лес, — ожидаем атаку. Вы — последний старожил, которому удалось прорваться сюда. Надо готовиться к обороне.
Он отдал приказ, и мы, подобно гуситам, поставили фургоны полукругом, образовав оборонительный вал. «Гуситы использовали повозки», — с умилением вспомнил я уроки истории. Отвесная стена карьера прикрывала наши тылы, так что атака могла начаться только от леса, по заснеженной равнине. В тихом свисте ветра и завихрениях снежинок мы осматривали оружие: жерди для подпорки белья, кастрюли с замерзшей водой, увеличивавшей их ударную силу.
Ничего не происходило. Мы перетаптывались, время шло, на опушке все было спокойно. Зато у шоссе пришельцы сбивались в группки. Их явно привлекал наш военный лагерь, усиленно жестикулируя, они показывали на наши повозки-вагончики.
— Мне кажется, полковник, мы совершили ошибку. Их злит наша готовность к бою.
— Ерунда, — отрезал Тлапих, — пусть видят, что мы не сдадимся.
— Тревога! — закричал Пулква. — Идут!
Со стороны шоссе приближалась группка пришельцев. Они хотели было развернуться цепью, но правильно выбранная нами тактика заставила их сбиться в кучу. Они остановились метрах в пятидесяти от нас.
— Немедленно выдайте нам фургоны.
— Ультиматум отвергнут! — заорал Полковник.
— Не заставляйте нас применять насилие!
— Ледяными кастрюлями — пли! — и мы метнули первый заряд.
Глухой звон черепов послужил сигналом, что удар пришелся в цель. Приблизившийся было враг получил вторую порцию. Женский отряд в засаде поджигал остатки лаков и красок в жестянках, мы подцепляли их на жерди и метали во врага. Горящая краска золотым дождем проливалась на ошеломленного противника, а мы поддерживали обстрел всем, что попадало под руку. Обнаружив под снегом плитки мостовой, которые недавно заменили асфальт, мы пополнили боеприпасы.
Сильно поредевшие ряды неприятеля достигли нашего оборонительного вала. На помощь пришло подкрепление, новые и новые бойцы карабкались на крыши фургончиков и колотили пришельцев что было сил. Возле меня храбро сражалась статная женщина в железнодорожной форме. Размахивая снятой невесть откуда стрелкой, она отчаянно крушила врага. Атака захлебывалась. Решимость противника была окончательно сломлена, когда сверху обрушился тяжелый железный шкаф с оторванными дверцами. Пришельцы бросились наутек, победа была полной! Среди побежденных царил хаос, им понадобилось не менее двадцати минут для рекогносцировки.
Затем к нам двинулся человек, размахивающий белой тряпкой.
— Я парламентер, не швыряйте в меня тяжелыми предметами, — умоляюще кричал он. — Я хочу говорить с военачальником!
Поскольку выглядел он беззащитно и жалко, мы допустили его к переговорам.
— Что вам угодно? — подбоченился Тлапих.
— Мы хотим знать, есть ли у вас в фургонах поваренные книги или мука для кнедликов.
— Ничего такого у нас нет.
— Дайте честное слово!
— Слово чести!
— Благодарю. Мы проиграли бой, поскольку в наше время уже не осталось оружия. И выправка не та!
Парламентер, желая не уронить достоинство, торжественно помахал тряпицей в знак приветствия и, не торопясь, удалился.
Пришельцы отступили по направлению к Хабрам. Мы слезли с фургонов, оставив на посту часовых, которых назначил Тлапих. Небо над равниной темнело. Сидя у костра, мы делились впечатлениями о битве.
— Теперь предпримем поход на Моравию, — сказал Тлапих, — у меня там домик с хорошо замаскированным погребком. Припасов хватит на полгода, не меньше. Солонина, копчености, колбаски. А там видно будет.
— Колбаски, — пробормотал Пулква, — надо же!
Он сидел неподвижно, глядя перед собой. Вдруг в глазах его появились слезы:
— Я должен сделать чистосердечное признание! Это я виноват в нашествии гостей из будущего!
— Вы? — недоверчиво спросил полковник.
— Да, я. Однажды в моей квартире появился человек. Я, говорит, прибыл к вам из будущего. И чтобы ему показать наше гостеприимство, я угостил его кнедликами. А он возьми да и снова объявись. И не один… Понятно вам теперь? — рыдал Пулква.
Нам было понятно. Все началось с дурацких кнедликов соседа Пулквы…
Нет, лучше с самого начала. Представьте, что вы обнаружили в своей квартире чужого. Если вы женаты, то решите, что это — любовник жены. А если холосты, то примете чужака за вора.
Да только я никого не обнаруживал, тот человек сам материализовался у меня перед глазами. Сначала в квартире заклубился густой белый туман, как бывает по утрам в ноябре. Туман лениво сгустился и приобрел очертания человеческой фигуры. С минуту я убеждал себя, что это галлюцинация, пока низкий голос не вывел меня из заблуждения:
— У вас есть кнедлики?
— Что-что? — пролепетал я, пребывая в шоковом состоянии по поводу видения, попиравшего все законы разума.
— Я спрашиваю, есть у вас кнедлики или нет? — повторил он.
— Нет у меня никаких кнедликов!
— А жаль, — бросил гость, направляясь на кухню. Опомнившись, я кинулся за ним. Привидение спокойно опорожняло холодильник.
— Моравские колбаски, гм… сыр. Не густо. Я-то думал, у вас побогаче будет.
— Сейчас же положите все на место! Кто вам дал право…
Пришелец окинул меня невозмутимым взглядом, продолжая набивать большой рюкзак:
— Типичная картина: шок от встречи. Ничего, привыкнете.
— Ни к чему я не собираюсь привыкать, объясните, в чем дело!
— Спокойно, не надо нервничать, в свое время все узнаете. — Захлопнув дверцу холодильника, гость начал терять очертания, превратился в белый туман и исчез. Я остался стоять, как школьник, застигнутый директором с сигаретой в руках. В голове было пусто, как в холодильнике. Только он мог служить свидетельством того, что мне не приснилось случившееся.
В передней раздался звонок. Первый реальный звук после зловещей сцены. За дверьми стояла пани Янская, вся в слезах:
— Пан Кубих, меня обокрали. Пойдите взгляните! Откуда ни возьмись появились шестеро. Всю еду до крошки подобрали. И еще издевались: мы, мол, из будущего, — она зарыдала. — Прежде чем прибежал Мирек, все они испарились.
— Именно как пар?
— Скорее, как туман, — уточнила она.
— У меня тоже побывали, холодильник дочиста вымели.
— И у вас? — она вытаращила глаза. — Да что же происходит…
Прежде чем я успел ответить, на весь дом раздались голоса взволнованных жильцов. Хлопали двери, слышались гневные возгласы и проклятия. Я понял, что голодный туман прошелся по всем квартирам. Этажом ниже развивал, астрологическую теорию мистически настроенный Масак.
Я не верю в загробный мир и другие сверхъестественные явления, поэтому предоставил философствовать соседям и вернуться к себе. Логического объяснения случившемуся быть не могло. С минуту я анализировал сообщение Янской, что воры явились из будущего. Странно, загадочно: шутка или факт?
Махнув на все рукой, я взял сетку и пошел в универсам возобновить запасы еды, уверенный, что стал свидетелем уникального и непонятного явления. Вряд ли оно может повториться. Последовавшие вскоре события показали глубину моих заблуждений.
Через несколько дней туман объявился снова, на этот раз пришельцев было человек пятнадцать. Они опустошили кладовку и холодильник так мастерски, что им могли бы позавидовать татаро-монголы. Я прошептал, что это уж чересчур. Их было пятнадцать, а я один, потому прошептал тихо, чуть слышно. И все-таки один из них услышал и подошел ко мне:
— Да не переживай ты, Кубих, — он бодро похлопал меня по плечу. — Неужто тебе для собственной родни жалко?
— Родни?! — я обратился в соляной столб, как жена Лота.
— Ну да. Я — Бржетя Кубих, год рождения — 2417.
Я чувствовал себя так, будто на голову мне свалилось пианино.
— Держись, прадедка!
Подойдя к креслу на ватных ногах, я бессильно опустился, скорее, рухнул в него. С минуту я дышал, как рыба, вытащенная на берег. Очень не помешал бы нашатырный спирт. Постепенно испуг сменялся гневом:
— Ты, значит, утверждаешь, мой крайне несимпатичный потомок, что вы будете регулярно проводить подобные рейды?
— Зачем? Мы тут жить будем.
— Жить?
— А что? Виза на выезд в прошлое у нас имеется, полный порядок. Нет, вы же не представляете, как хорошо живете! Лакомства, сласти, кнедлики… — его лицо озарилось, — никакой синтетической пищи, не то что у нас. Безвкусные пилюли, содержащие необходимые джоули и витамины — все по науке. Тьфу! А перенаселенность, автоматика, кибернетика! Да ты счастья своего не ценишь, прадедушка. Отдыхаешь себе, ляжешь поудобнее и можешь полакомиться вволю. А тут спасу от личного робота нет, совсем душу вымотал. А ваша еда — пальчики оближешь. Какие вкусовые ощущения: рай по сравнению с этим — собачья будка. Я вот тебя сейчас угощу эссенцией из морских водорослей, сам поймешь, что я прав…
Я отказался от угощения. В голове стояло неотступное видение: международный аэропорт и садящиеся стройными рядами ревущие реактивные самолеты.
— Не может быть, о, горе, — метался я.
— Как жаль, прадедушка, что ты нам не рад. Но погоди, как только всех нас узнаешь — все будет по-другому.
— Не сомневаюсь. Как вам могли выдать визу, вы разрываете связь времен, вмешиваетесь в историю. Все будет действительно по-другому!
— У нас идет эксперимент, ну, и мода, конечно. «Визит к предкам»! Некоторые прилетели нелегально.
— Как вам такое пришло в голову?
Он пожал плечами:
— Не знаю, вдруг начался какой-то психоз. «Кто не пробовал еду предков, тот не знает наслаждения» — на всех рекламных щитах. Мы и решили попробовать, приехали к тебе в гости:
— Я счастлив, — сказал я, — а со мной что будет?
— Потеснишься немного, переедешь в прихожую. Всем поместиться надо. Вот-вот прибудут родственники с папиной стороны.
— С папиной стороны? — в глазах у меня потемнело.
— Не бойся, человек десять, не больше.
От обморока меня спасло зрелище у книжного шкафа. Родичи теснились у полок. Я встал, оттолкнул потомка Бржетю и протиснулся сквозь толпу. Какой-то родственник лихорадочно просматривал названия книг и разочарованно швырял их на пол одну за другой, словно в макулатуру. Я многое вынесу, но не это. Книги — заповедная область, куда допускаются лишь избранные. Шлепанье переплетов действовало на меня, как блеяние козы на голодного тигра.
— Ты что делаешь, невежда? — зарычал я.
— Ищу «Книгу о вкусной и здоровой пище», не видишь, что ли?
— Сию минуту прекрати…
— Тихо, тихо, старый.
Я ударил его жестко, но корректно, как учил нас когда-то тренер по каратэ. Он сполз на груду книг. Остальная родня восприняла это как покушение на фамильную честь. Началась битва, в которой мои шансы на победу были ничтожны. Нанеся несколько ударов и пинков во все стороны, я в итоге оказался в коридоре с разукрашенной физиономией. Попытки вернуться в квартиру привели к новым синякам. Однако родичи были столь великодушны, что выкинули мне вслед куртку, чтобы я не простыл.
И вот я оказался без крыши над головой.
Но я был не одинок в постигшей меня беде: потомки вышвырнули на улицу многих обитателей соседних домов. Пришельцев все прибывало, здания трещали по швам, машины на переполненных шоссе множились, как крысы.
Я пошел вдоль улицы и миновал универсам, разграбленный до плиток пола включительно. Исчезли даже полки, ибо дерево представляло для пришельцев особую ценность. Я направился к центру города. Общественный транспорт агонизировал. Огромные массы людей превратили автобусы и трамваи в ободранные остовы, обрамляющие улицы подобно памятникам старых добрых времен. Какой-то прохожий, прижимавший к уху транзистор, вдруг застонал, раскинул руки, и приемник исчез под ногами пешеходов.
— Только что сообщили, что нас более девяноста миллионов, и пришельцы продолжают прибывать!
Никто не обратил на человека внимания, толпа сдунула его, как ветер пламя свечи. В старой части Праги картина была та же: магазины как выметенные. Начинались первые столкновения между пражанами и отдаленной родней из будущего. Я пробился через Пршикопы на Мустек и втиснулся в букинистический магазин, переполненный пришельцами. Под напором тел трещали полки, рушились книги. Ташо с Павлой висели на перилах галереи, напоминая гимнастов на канате. Ганка, стоя на прилавке, била незваных гостей по головам толстым «Атласом мира». Ташо, увидев меня, закричал:
— Ужас, им нужны поваренные книги! Остальные уничтожаются.
Поняв, что к друзьям не прорваться, я помахал им рукой и стал продвигаться к выходу. На улицу я попал без всяких проблем, так как толпа вынесла меня через витрину. От опасности быть растоптанным меня спасла колонна, за которой я спрятался. Швыряемый толпой, как щенка морским прибоем, я попал на Вацлавскую площадь. Тут нельзя было пошевелиться: шел аукцион. Кто-то кричал не своим голосом:
— Кулинарные рецепты XIX века — триста тысяч крон — раз…
Мне не довелось узнать, чем кончились торги, ибо толпа заволновалась, и меня вынесло на Индришскую улицу. Здесь стало посвободнее: народу было ровно столько, чтобы человек с помощью локтей мог медленно двигаться в нужном направлении. Используя запрещенные приемы, я прорвался на Соколовскую, затем через Карлин вверх, к Кобылисам. Везде одно и то же. Апокалипсис царил на улицах. С хмурого неба посыпался снег. По улице Красной Армии я дотащился до трамвайного депо. Здесь рельсы обрывались: город кончился. В полузасыпанном песчаном карьере стояло несколько фургонов. Я решил переночевать в одном из них, а там видно будет.
— Стой, руки вверх! — послышалось оттуда. Я повиновался.
— Э, да это пан Кубих, — из-за фургона показалось знакомое лицо соседа Пулквы. — Скорее к нам! — Пулква подпрыгнул от радости. В наспех устроенном лагере горело несколько костров, на которых варилась скудная еда. Во главе лагеря стоял полковник в отставке.
— Тлапих, — представился он и пожал мне руку. — От имени нашей группы приветствую вас. Как обстановка в городе?
Я доложил об увиденном. Он нахмурился:
— Ситуация серьезная. Да и нам нелегко. Противник стягивает силы, — он показал на лес, — ожидаем атаку. Вы — последний старожил, которому удалось прорваться сюда. Надо готовиться к обороне.
Он отдал приказ, и мы, подобно гуситам, поставили фургоны полукругом, образовав оборонительный вал. «Гуситы использовали повозки», — с умилением вспомнил я уроки истории. Отвесная стена карьера прикрывала наши тылы, так что атака могла начаться только от леса, по заснеженной равнине. В тихом свисте ветра и завихрениях снежинок мы осматривали оружие: жерди для подпорки белья, кастрюли с замерзшей водой, увеличивавшей их ударную силу.
Ничего не происходило. Мы перетаптывались, время шло, на опушке все было спокойно. Зато у шоссе пришельцы сбивались в группки. Их явно привлекал наш военный лагерь, усиленно жестикулируя, они показывали на наши повозки-вагончики.
— Мне кажется, полковник, мы совершили ошибку. Их злит наша готовность к бою.
— Ерунда, — отрезал Тлапих, — пусть видят, что мы не сдадимся.
— Тревога! — закричал Пулква. — Идут!
Со стороны шоссе приближалась группка пришельцев. Они хотели было развернуться цепью, но правильно выбранная нами тактика заставила их сбиться в кучу. Они остановились метрах в пятидесяти от нас.
— Немедленно выдайте нам фургоны.
— Ультиматум отвергнут! — заорал Полковник.
— Не заставляйте нас применять насилие!
— Ледяными кастрюлями — пли! — и мы метнули первый заряд.
Глухой звон черепов послужил сигналом, что удар пришелся в цель. Приблизившийся было враг получил вторую порцию. Женский отряд в засаде поджигал остатки лаков и красок в жестянках, мы подцепляли их на жерди и метали во врага. Горящая краска золотым дождем проливалась на ошеломленного противника, а мы поддерживали обстрел всем, что попадало под руку. Обнаружив под снегом плитки мостовой, которые недавно заменили асфальт, мы пополнили боеприпасы.
Сильно поредевшие ряды неприятеля достигли нашего оборонительного вала. На помощь пришло подкрепление, новые и новые бойцы карабкались на крыши фургончиков и колотили пришельцев что было сил. Возле меня храбро сражалась статная женщина в железнодорожной форме. Размахивая снятой невесть откуда стрелкой, она отчаянно крушила врага. Атака захлебывалась. Решимость противника была окончательно сломлена, когда сверху обрушился тяжелый железный шкаф с оторванными дверцами. Пришельцы бросились наутек, победа была полной! Среди побежденных царил хаос, им понадобилось не менее двадцати минут для рекогносцировки.
Затем к нам двинулся человек, размахивающий белой тряпкой.
— Я парламентер, не швыряйте в меня тяжелыми предметами, — умоляюще кричал он. — Я хочу говорить с военачальником!
Поскольку выглядел он беззащитно и жалко, мы допустили его к переговорам.
— Что вам угодно? — подбоченился Тлапих.
— Мы хотим знать, есть ли у вас в фургонах поваренные книги или мука для кнедликов.
— Ничего такого у нас нет.
— Дайте честное слово!
— Слово чести!
— Благодарю. Мы проиграли бой, поскольку в наше время уже не осталось оружия. И выправка не та!
Парламентер, желая не уронить достоинство, торжественно помахал тряпицей в знак приветствия и, не торопясь, удалился.
Пришельцы отступили по направлению к Хабрам. Мы слезли с фургонов, оставив на посту часовых, которых назначил Тлапих. Небо над равниной темнело. Сидя у костра, мы делились впечатлениями о битве.
— Теперь предпримем поход на Моравию, — сказал Тлапих, — у меня там домик с хорошо замаскированным погребком. Припасов хватит на полгода, не меньше. Солонина, копчености, колбаски. А там видно будет.
— Колбаски, — пробормотал Пулква, — надо же!
Он сидел неподвижно, глядя перед собой. Вдруг в глазах его появились слезы:
— Я должен сделать чистосердечное признание! Это я виноват в нашествии гостей из будущего!
— Вы? — недоверчиво спросил полковник.
— Да, я. Однажды в моей квартире появился человек. Я, говорит, прибыл к вам из будущего. И чтобы ему показать наше гостеприимство, я угостил его кнедликами. А он возьми да и снова объявись. И не один… Понятно вам теперь? — рыдал Пулква.
Нам было понятно. Все началось с дурацких кнедликов соседа Пулквы…
Дамир Микулинич
ПЕЛА, СВЯЩЕННАЯ ЗМЕЯ
[15]
Сокр. пер. Н. Новиковой
Я зовусь Фа Раон, что на языке моих предков означает Сын Солнца Ра. Отец дал мне это имя, потому что я появился на свет в тот самый миг, когда солнце село в седловину между двумя самыми высокими вершинами хребта Сен. А это случается раз в тысячу лет. Почему — ни родители, ни мудрецы не могли мне объяснить. Я разгадал эту тайну сам только спустя долгие годы, когда стало сбываться предсказание моего отца, что Небо предначертало мне великие дела, а Земля — великие страдания.
Я родился под знаком Неба и своим спасением обязан тому, что шел по начертанному мне Небом пути. Эти слова я приказал рабам высечь на каменной глыбе, которая здесь останется стоять навечно. Навечно? Могу ли я с уверенностью утверждать это теперь, когда знаю, что есть силы, которые могут заставить и камни исчезнуть с лица земли?
Никто, кроме меня, не знает, что произошло. Я — единственная нить, связующая прошлое с будущим, мир, которого уже нет, — с миром грядущим. Я — мост через реку забвения. И я — единственная перемычка к Истине. Невежественные дикари, среди которых я теперь живу, не могут понять меня. Только я знаю Истину о Небе и о Земле. Боги и я. Недаром мое имя — Сын Солнца.
Открытую мной Истину не могли понять мудрейшие люди моей страны, и потому я здесь — проклятый всеми изгнанник. Окружающие меня дикари падают передо мной ниц, взирая словно на бога. Но что мне с того? Я один на один со своим Знанием, которое сойдет вместе со мной в могилу. Только начертанные на камне слова останутся людям будущих поколений. Почему Боги именно мне предназначили выступать в роли и Бога и человека? Если они хотели, чтобы я был среди них, почему не призвали к себе вместе с моим народом? Кому открыть Истину, которую я познал?
Истину о великом мире, в котором мы — лишь малая частица.
Теперь мне известно то, что знали одни боги. И за это они разлучили меня с моим народом, обрекли на страдания. Я бесплоден, ибо бесполезны добытые мной знания. Как объясню я людям, что Земля, на которой мы живем, похожа на шар и обращается вокруг Солнца? А оно такой же шар, огромный, ослепительный шар. Даже его сын не смеет произносить подобные речи, не рискуя стать изгнанником.
Когда мне исполнилось шесть лет, отец отвел меня в храм Ра и посвятил жрецов в тайну моего имени, поведав о знамении, сопровождавшем мое рождение. Они взяли меня к себе, и с той минуты я уже больше никогда не видел ни родителей, ни братьев. Я рос в храме, слушал то, что мне говорили жрецы, смотрел на мир их глазами.
В шестнадцать лет ко мне привели Изиду. И с тех пор мы вместе с ней каждый вечер провожали уходящее Солнце Ра и снова приветствовали его утром. Это были лучшие дни моей жизни. Но именно тогда появилось у меня безумное желание, которое стало потом моим проклятьем и моим путем к спасению. Так, вероятно, хотели боги, хотя теперь, когда я столько знаю о небе, я не уверен, что это исходит от них. Может быть, ко всему свершившемуся причастен другой бог — Случай? Тот бог, что вовлекает все живущее в игру без правил, создает хаос, неподвластный уму человека.
Мне кажется, я нашел силы, которые движут миром, но мне еще неизвестна их конечная цель, если она вообще существует. Одно без сомнений: я — единственный человек, обладающий Истиной, я нашел ответ на множество вопросов. И он гласит: «Ответа нет». Мы предоставлены самим себе, богам нет дела до нас, людей, они заняты только собой: они слишком велики, всемогущи, чтобы снисходить до людей. Мы для них лишь малая песчинка в бескрайнем пространстве. О Небо, ты не просто полог Ра, простертый над нами, ты глубоко, глубже моря. Ты бескрайне, и нет у тебя предела. Ты вечно, а жизнь человеческая — мгновение. Ты река времени, а мы — лишь тонкая тростинка, влекомая его потоком. Умерев, я не переселюсь, как верил мой народ, в другой мир, не будет моя душа летать над пустыней Хон. Я исчезну, подобно капле воды, попавшей на раскаленный камень, ветер развеет меня по свету. Мое тело — лишь минутное биение жизни, а жизнь так же кратка, как вскрик, взорвавший на миг тишину и исчезнувший без следа. И все-таки этот вскрик моей жизни останется вечным эхом до той поры, когда мое знание, соединившись со знанием будущихпоколений, поможет людям познать Истину. Я стою у истоков вызова, который человек бросит богам.
На моей далекой родине каждый вечер по ступеням храма Солнца Ра тянулась вверх вереница паломников. Там, наверху, у вечного огня, зажженного в честь бога Ра, стоял я. Со всех сторон меня окружали каменные стены. Они не давали богу ветров погасить огонь, а мне мешали наблюдать заходящее солнце, угасающий лик Ра, но я знал, что он сойдет с неба в долину Раман. И тогда люди вознесут благодарение Отцу жизни и Матери плодородия. И тогда я разожгу ярче вечный огонь, заменяющий ночью Ра. Однако охотнее я бы погасил его, чтобы в сумраке дождаться, когда загорятся в небе звезды. Они и послужили причиной моего первого столкновения с Советом Мудрейших.
Многие дни провел я в одиночестве, прежде чем появился Кретон. Впрочем, если бы он и не пришел первым, и не завел со мной разговор, я все равно отправился бы в Совет сам: ведь времени оставалось все меньше.
— Ты, Фа Раон, еще молод, еще не сумел осознать благости великого Ра, — начал Кретон. — Мы заметили, что ты проводишь ночи на террасе, где установил какие-то непонятные предметы, чтобы глядеть на черное небо. Не забывай — оно враг жизни, а ты, как и я, слуга всемогущего Ра и тебе ведом Закон. Совет избрал тебя Верховным Жрецом — так требовало пророчество. И как братья мы хотели бы напомнить тебе — ночь существует лишь как мгновенье сна и исчезает, как сон. Разумные, достойные люди ночью спят. Мне выпала неприятная миссия от имени Совета напомнить тебе о Законе, который ты нарушаешь. Я говорю тебе об этом как друг.
Я знаю, Кретон мне действительно друг, и если он так говорит, значит, на то есть решение Совета.
— Я чту Закон, Кретон, и не собираюсь нарушать его. Единственное, чего я хочу — проникнуть в тайну того времени, когда Ра, как и вся природа, все в мире, спит. Именно ночью появляются и исчезают видения, которые издавна привлекают меня. Мне захотелось понять, что они такое. Я начал с Луны. Мне удалось установить определенную закономерность в ее появлении. Она…
Кретон прервал меня, почти коснувшись ладонью моего лица. Это был предупреждающий знак — он означал, что говорящий переходит границы дозволенного. Привычка подчиняться Закону невольно заставила меня замолчать, хотя я был уверен, что недозволенного в моих словах нет.
— Что ты хочешь узнать о Луне, Фа Раон? Еще в древней Книге Истин записано, что Луна — блуждающая тень Солнца Ра. Это произошло еще в те времена, когда Pa обращал свой светлый лик только к голубому небу — ни земли, ни людей еще не было. Когда же Ра создал землю, тень, приревновав его, покинула своего властелина и с тех пор бродит по небу. Приближаясь к Ра, она от стыда бледнеет и сжимается, становясь совсем маленьким серпом. Так происходит и с нашей тенью в день Благодарения, когда Солнце Ра стоит прямо над головой.
Я родился под знаком Неба и своим спасением обязан тому, что шел по начертанному мне Небом пути. Эти слова я приказал рабам высечь на каменной глыбе, которая здесь останется стоять навечно. Навечно? Могу ли я с уверенностью утверждать это теперь, когда знаю, что есть силы, которые могут заставить и камни исчезнуть с лица земли?
Никто, кроме меня, не знает, что произошло. Я — единственная нить, связующая прошлое с будущим, мир, которого уже нет, — с миром грядущим. Я — мост через реку забвения. И я — единственная перемычка к Истине. Невежественные дикари, среди которых я теперь живу, не могут понять меня. Только я знаю Истину о Небе и о Земле. Боги и я. Недаром мое имя — Сын Солнца.
Открытую мной Истину не могли понять мудрейшие люди моей страны, и потому я здесь — проклятый всеми изгнанник. Окружающие меня дикари падают передо мной ниц, взирая словно на бога. Но что мне с того? Я один на один со своим Знанием, которое сойдет вместе со мной в могилу. Только начертанные на камне слова останутся людям будущих поколений. Почему Боги именно мне предназначили выступать в роли и Бога и человека? Если они хотели, чтобы я был среди них, почему не призвали к себе вместе с моим народом? Кому открыть Истину, которую я познал?
Истину о великом мире, в котором мы — лишь малая частица.
Теперь мне известно то, что знали одни боги. И за это они разлучили меня с моим народом, обрекли на страдания. Я бесплоден, ибо бесполезны добытые мной знания. Как объясню я людям, что Земля, на которой мы живем, похожа на шар и обращается вокруг Солнца? А оно такой же шар, огромный, ослепительный шар. Даже его сын не смеет произносить подобные речи, не рискуя стать изгнанником.
Когда мне исполнилось шесть лет, отец отвел меня в храм Ра и посвятил жрецов в тайну моего имени, поведав о знамении, сопровождавшем мое рождение. Они взяли меня к себе, и с той минуты я уже больше никогда не видел ни родителей, ни братьев. Я рос в храме, слушал то, что мне говорили жрецы, смотрел на мир их глазами.
В шестнадцать лет ко мне привели Изиду. И с тех пор мы вместе с ней каждый вечер провожали уходящее Солнце Ра и снова приветствовали его утром. Это были лучшие дни моей жизни. Но именно тогда появилось у меня безумное желание, которое стало потом моим проклятьем и моим путем к спасению. Так, вероятно, хотели боги, хотя теперь, когда я столько знаю о небе, я не уверен, что это исходит от них. Может быть, ко всему свершившемуся причастен другой бог — Случай? Тот бог, что вовлекает все живущее в игру без правил, создает хаос, неподвластный уму человека.
Мне кажется, я нашел силы, которые движут миром, но мне еще неизвестна их конечная цель, если она вообще существует. Одно без сомнений: я — единственный человек, обладающий Истиной, я нашел ответ на множество вопросов. И он гласит: «Ответа нет». Мы предоставлены самим себе, богам нет дела до нас, людей, они заняты только собой: они слишком велики, всемогущи, чтобы снисходить до людей. Мы для них лишь малая песчинка в бескрайнем пространстве. О Небо, ты не просто полог Ра, простертый над нами, ты глубоко, глубже моря. Ты бескрайне, и нет у тебя предела. Ты вечно, а жизнь человеческая — мгновение. Ты река времени, а мы — лишь тонкая тростинка, влекомая его потоком. Умерев, я не переселюсь, как верил мой народ, в другой мир, не будет моя душа летать над пустыней Хон. Я исчезну, подобно капле воды, попавшей на раскаленный камень, ветер развеет меня по свету. Мое тело — лишь минутное биение жизни, а жизнь так же кратка, как вскрик, взорвавший на миг тишину и исчезнувший без следа. И все-таки этот вскрик моей жизни останется вечным эхом до той поры, когда мое знание, соединившись со знанием будущихпоколений, поможет людям познать Истину. Я стою у истоков вызова, который человек бросит богам.
На моей далекой родине каждый вечер по ступеням храма Солнца Ра тянулась вверх вереница паломников. Там, наверху, у вечного огня, зажженного в честь бога Ра, стоял я. Со всех сторон меня окружали каменные стены. Они не давали богу ветров погасить огонь, а мне мешали наблюдать заходящее солнце, угасающий лик Ра, но я знал, что он сойдет с неба в долину Раман. И тогда люди вознесут благодарение Отцу жизни и Матери плодородия. И тогда я разожгу ярче вечный огонь, заменяющий ночью Ра. Однако охотнее я бы погасил его, чтобы в сумраке дождаться, когда загорятся в небе звезды. Они и послужили причиной моего первого столкновения с Советом Мудрейших.
Многие дни провел я в одиночестве, прежде чем появился Кретон. Впрочем, если бы он и не пришел первым, и не завел со мной разговор, я все равно отправился бы в Совет сам: ведь времени оставалось все меньше.
— Ты, Фа Раон, еще молод, еще не сумел осознать благости великого Ра, — начал Кретон. — Мы заметили, что ты проводишь ночи на террасе, где установил какие-то непонятные предметы, чтобы глядеть на черное небо. Не забывай — оно враг жизни, а ты, как и я, слуга всемогущего Ра и тебе ведом Закон. Совет избрал тебя Верховным Жрецом — так требовало пророчество. И как братья мы хотели бы напомнить тебе — ночь существует лишь как мгновенье сна и исчезает, как сон. Разумные, достойные люди ночью спят. Мне выпала неприятная миссия от имени Совета напомнить тебе о Законе, который ты нарушаешь. Я говорю тебе об этом как друг.
Я знаю, Кретон мне действительно друг, и если он так говорит, значит, на то есть решение Совета.
— Я чту Закон, Кретон, и не собираюсь нарушать его. Единственное, чего я хочу — проникнуть в тайну того времени, когда Ра, как и вся природа, все в мире, спит. Именно ночью появляются и исчезают видения, которые издавна привлекают меня. Мне захотелось понять, что они такое. Я начал с Луны. Мне удалось установить определенную закономерность в ее появлении. Она…
Кретон прервал меня, почти коснувшись ладонью моего лица. Это был предупреждающий знак — он означал, что говорящий переходит границы дозволенного. Привычка подчиняться Закону невольно заставила меня замолчать, хотя я был уверен, что недозволенного в моих словах нет.
— Что ты хочешь узнать о Луне, Фа Раон? Еще в древней Книге Истин записано, что Луна — блуждающая тень Солнца Ра. Это произошло еще в те времена, когда Pa обращал свой светлый лик только к голубому небу — ни земли, ни людей еще не было. Когда же Ра создал землю, тень, приревновав его, покинула своего властелина и с тех пор бродит по небу. Приближаясь к Ра, она от стыда бледнеет и сжимается, становясь совсем маленьким серпом. Так происходит и с нашей тенью в день Благодарения, когда Солнце Ра стоит прямо над головой.