Неизвестен Автор. Детектив Буш

   Он встал, неожиданно разозлившись. Поди догадайся, что у кого на уме, подумал он. Никогда не знаешь, какой сюрприз тебя ждет. Воистину чужая душа потемки. Никогда людям не понять друг друга. Ну что, что на нее нашло? Может, была у врача и узнала, что у нее рак? Она бы, конечно, от него не скрыла. И чем жить и мучиться... Рак?! Что за чушь, ей-Богу! Да она была здорова, как лошадь!
   Зазвонил телефон. Говорили из полиции, из Солсбери, и попросили Джорджа в половине первого подъехать в участок.
   По дороге Джордж затормозил возле "Красного льва" и взял пару кружек темного. Первую он выпил в память о Бланш - безмолвный прощальный тост. Она сама всегда была не прочь пропустить кружечку.
   С Джорджем беседовал сержант, немолодой, грузный, добродушный на вид. Джорджа он знал и относился к нему с симпатией. Но, как говориться, дружба дружбой, а служба службой. Он рассказал Джорджу об обстоятельствах гибели Бланш и объяснил, что поскольку - после матери - Джордж был самым близким ей человеком, то любые сведения, которые он пожелает сообщить, могут оказать неоценимую помощь следствию.
   - Произведено вскрытие, - сказал сержант, - и, разумеется, предстоит дознание. Уж не обессудьте, мистер Ламли, я хочу сразу внести ясность характер ваших отношений с мисс Тайлер нам известен.
   - Да чего там. Кто об этом не знал? Все знали. Я вот другого не могу взять в толк - почему, черт побери, она решила покончить с собой?
   - Вот именно. Мы, как и вы, стараемся найти причину. Если не возражаете, я задам вам несколько вопросов.
   - Конечно, пожалуйста. Я готов чем могу...
   - Когда вы видели ее в последний раз?
   - В прошлую среду. Она была весела, довольна, прямо-таки на седьмом небе. Простите, я хотел сказать... Да нет, вообще-то все так - у нее было великолепное настроение.
   - И с тех пор вы ее не видели и с ней не говорили?
   - Нет.
   - Вы знали, что она собирается делать в субботу и воскресенье?
   - Нет. Но я ее предупреждал, что буду занят. Я пытаюсь открыть свое дело - скромное, конечно. Но после того, что случилось... скажу вам откровенно, у меня руки опускаются.
   - Она выехала из дома в субботу рано утром, взяла с собой завтрак. Когда ее нашли, еды в машине уже не было. Как вы думаете, куда она могла поехать?
   - Понятия не имею. Разве что... понимаете, она занималась спиритизмом. Профессионально занималась. Временами ей просто хотелось уединиться - уехать куда-нибудь на природу, побыть одной. Поразмышлять, погрузиться в медитацию. Знаю, знаю - многие считают, что все это фантазии, притворство. Ничего подобного! В ней правда что-то было.
   - Вы ведь иногда ей помогали, верно?
   - Да, приходилось. А что тут плохого? Мы никого не обманывали. Никаких спектаклей, никакого мошенничества не было. Просто я для нее уточнял кое-какие детали, вот и все. Ну, там разыскать кого-нибудь, собрать дополнительные сведения.
   - И она вам прилично платила?
   - Когда как, под настроение.
   - Когда вы работали по ее заданию в последний раз?
   - Да с неделю как закончил то, что она мне поручила. вернее, почти закончил, более или менее. Зашел в тупик, по правде говоря.
   - Можете рассказать мне об этом поручении подробнее?
   - Что ж, если без этого никак нельзя... Только это затрагивает интересы одной влиятельной в наших краях особы... Надо бы сперва это с ней согласовать. В общем, если честно - из уважения к памяти Бланш - мне бы не хотелось в это вдаваться. Во всяком случае, на самоубийство это ее толкнуть никак не могло. Скорее, наоборот.
   - Ладно, пока отложим, - сказал сержант и задал следующий вопрос. - У вас у самого есть какие-нибудь предположения, догадки - почему она покончила с собой?
   - Да в том-то и беда, что нет, провалиться мне на этом месте! Для меня это полная неожиданность. Она прекрасно себя чувствовала, настроение у нее было отличное. Строила грандиозные планы на будущее. В общем, сплошная загадка.
   - Вы с ней не собирались пожениться?
   - Да нет, женитьба как-то не обсуждалась. Мы и так жили душа в душу. И кроме того, она хотела сохранить независимость, да и я тоже. Я ведь уже один раз был женат. Только ничего путного из моей семейной жизни не вышло.
   Сержант откинулся на спинку стула и некоторое время пристально смотрел на Джорджа, затем негромко произнес:
   - Вы знали, что она беременна?
   - Что?
   Сержант сразу понял, что изумление Джорджа было совершенно искренним.
   - Вскрытие показало, что у нее была двухмесячная беременность.
   - Боже правый! Какого же черта она молчала?
   - Она ведь была женщина довольно полная, мистер Ламли. Могла и сама еще не знать. А если бы она узнала, что ждет ребенка, как бы она, по-вашему, на это реагировала?
   - Захотела бы, чтобы я на ней женился, и я бы сразу женился. Господи, ну почему так поздно все узнаешь!.. Ее многие считали чудачкой - пусть так, но избавляться от ребенка она ни за что не стала. Ей бы и в голову не пришло сделать аборт. Жизнь она ставила превыше всего. Всякую жизнь.
   - Как, по-вашему, замужество могло помешать ее профессиональной карьере?
   - Нет, конечно. Медиумы преспокойно выходят замуж, им так даже удобнее. Во-первых, фигура у нее крупная, во-вторых, месячные были нерегулярные. Конечно, я соблюдал осторожность.
   Но поначалу мы не раз пугались.
   - Чего пугались?
   - Ну, сами понимаете.
   - Да... Понимаю. Скажите, она когда-нибудь посвящала вас в свои финансовые дела?
   - В каком смысле?
   - Ну, например, говорила, какими деньгами располагает, куда их вкладывает и прочее?
   - Нет. Деньги у нее были, это точно. В последний раз она заплатила мне семьсот пятьдесят фунтов, хотя я и не сумел довести дело до конца.
   Просто она знала, что у меня сейчас с деньгами туговато, ну и расщедрилась.
   - Сегодня утром мы еще раз беседовали с ее матерью, мистер Ламли. Год назад мисс Тайлер составила завещание. Один экземпляр хранится у ее поверенного, другой оказался дома. Мать знала про завещание. То есть знала, что в нем написано и где оно лежит. Основная часть наследства отходит к ней. Я получил разрешение - от нее и от ее поверенного ознакомить вас с одним из пунктов завещания.
   Внезапно Джордж заметил, что полицейский изменил тон, и настороженно спросил:
   - Слушайте, куда вы клоните?
   - Я просто задаю вам вопросы, мистер Ламли, и очень рад, что вы проявляете готовность помочь нам. Только и всего. Мы расследуем дело о самоубийстве и пытаемся установить его причину. Всякое содействие с вашей стороны будет с благодарностью принято. Вы знали о том, что упомянуты в завещании мисс Тайлер?
   - Нет, не знал.
   - Она оставила пять тысяч фунтов.
   - Пять тысяч чего?
   - Фунтов, - улыбнулся сержант.
   - Не верю.
   - Правда, правда. Она, конечно, была не миллионерша, но и бедность ей не грозила.
   - Да плевать я хотел на ее деньги! Лучше б сама жива осталась! И если хотите знать мое мнение - не верю я, что она могла покончить с собой. Я, между прочим, отлично понимаю ваш ход мыслей. Так вот, вы очень сильно ошибаетесь! Вы думаете, что я ее убил, чтобы отделаться от ребенка и заграбастать пять тысяч, которые она мне отписала! - Джордж встал, лицо у него дрожало от возмущения. - Господи Иисусе, да кто ж я, по-вашему, чудовище, что ли?
   Сержант примирительно замахал рукой.
   - Да никто ничего не думает. Мы просто с вами беседуем о том о сем, что-то я вам сообщил, что-то вы мне; мы ведь оба хотим докопаться до истины. Лично я, кстати, ничуть не сомневаюсь, что вы женились бы на ней, если бы знали о ребенке. Точно так же я уверен, что вы не стали бы из-за пяти тысяч фунтов кого-то убивать. Не похожи вы на убийцу, мистер Ламли.
   - Хорошо, но вы ведь считаете, что это, может, и не самоубийство, а только инсценировка? Что на самом деле ее кто-то убил?
   - Я полицейский, мистер Ламли. А задача полиции - устанавливать факты. Возможно, все было и не так. Езжайте-ка домой и хорошенько поразмыслите. Советоваться ни с кем не надо, а сами как следует подумайте. Если что придет в голову, дайте знать.
   По дороге домой Джордж вышел у "Красного льва", немного перекусил там и выпил две большие порции виски с содовой.
   Как только Джордж уехал, к сержанту зашел сотрудник уголовной полиции - тот самый, который приходил осматривать дом Джорджа и чье донесение попало к Бушу по каналам Скотленд-Ярда.
   - Ну, как? - спросил он сержанта.
   Тот помотал головой.
   - Могу поставить что угодно - он ничего не знает. Не знал ни о ее беременности, ни о завещании. И понятия не имеет, почему ей вздумалось поехать за город покататься, а потом вдруг взять и покончить с собой.
   Сотрудник угрозыска взял со стола заключение о вскрытии и пробежал его глазами.
   - Небольшой поверхностный синяк на левом плече?
   - Мало ли что - стукнешься нечаянно, когда садишься или выходишь из машины, вот тебе и синяк. Причина смерти - отравление угарным газом, это однозначно. В такой машине несколько минут достаточно. Я думаю, она действительно покончила с собой, и мы скорей всего так и не узнаем, почему.
   - А что думает шеф?
   - Вы же знаете, как он относится к самоубийствам. Особенно к таким, автомобильным. Так что, несмотря на показания старухи-матери, он потребовал провести дополнительное обследование. Проверить кровь, внутренние органы на наркотики и токсины. В конце концов, ей могли что-нибудь вколоть, а после инсценировать самоубийство. В этом смысле она не первая.
   - И не последняя. А вы знаете, что ваш Ламли был взят на учет в связи с делом Коммерсанта?
   - Да, знаю. Сперва его подозревают в похищении, потом в убийстве... Не похоже. По тому делу у нас проходила чуть не сотня человек.
   - Надо все же доложить кому следует. Поди знай, когда им что пригодится.
   - Ладно. Только дождемся повторного заключения медиков. К завтрашнему утру, наверно, пришлют. Все равно с Коммерсантом дело дохлое. Он уже давно смотался со своими денежками. Одно воспоминание осталось - как оскомина; высокое начальство такую оплеуху не скоро забудет. А насчет того, что здесь замешан Ламли... Может, вы еще скажете, что Джек Потрошитель жив-здоров и в ус не дует?
   Объявление в "Дейли телеграф" с условленным текстом Эдвард Шубридж увидел во вторник. Он не почувствовал при этом особого подъема. Радость от победы придет потом. Ожидаемый сигнал получен - хорошо. Устроившись у себя в подвале, он с помощью игрушечного типографского набора проставил дату на письме Грандисону, для которой специально оставил пустое место, когда печатал оба письма - ему и сэру Чарльзу Медхэму. Письмо он отдал жене. Она должна была поехать на машине в Саутгемптон и опустить его там.
   Провожая ее, он сказал:
   - Будешь в Саутгемптоне - купи вечернюю газету. "Вечернее эхо", по-моему.
   - Мисс Тайлер?
   - Да. Может, есть какое-нибудь сообщение.
   - Беспокоишься?
   - Нет. Ну, узнают, что она здесь была - какая разница? Мы не знаем, что она покончила с собой. Не знаем, зачем она приезжала. Формально поговорить насчет стоянок для автотуристов. Так ведь и есть. Про мисс Рейнберд она сказала, только когда испугалась. А вообще-то просто хотела на нас посмотреть - понять, что мы за люди, как ей действовать дальше. Если окажется, что кто-то знал о ее поездке сюда, значит, скоро к нам пожалует полиция. Мы ничего не станем отрицать - чем ближе к правде, тем лучше. Если им известно, что я имею какое-то отношение к мисс Рейнберд - я опять-таки не буду отпираться. Мисс Рейнберд меня не интересует. Когда купишь газету, посмотри, есть сообщение или нет, и сразу выброси ее вон.
   - Да, неудачно получилось.
   - От случайностей нельзя застраховаться. Они могут возникнуть в любой момент, мы это знали. И тогда либо полный крах, либо мы как-то выйдем из положения. Ну вот, непредвиденное случилось - и мы вышли из положения. Он улыбнулся одной из своих редких улыбок. - Мы знаем, на что поставили и чем рискуем. И мы с тобой отлично знаем: не бывает так, чтобы все без осечки. Судьбе захотелось нас немножко испытать - проверить, как мы справимся с мелким невезением. Только и всего. - И он поцеловал жену, нагнувшись к открытой дверце машины.
   - Не похожа она на самоубийцу, - задумчиво произнесла миссис Шубридж.
   Он снова улыбнулся. Он знал, что в ней говорит не слабость. Ни страха, ни слабости в ней не было.
   - А кто похож? - возразил он. - Люди всякий раз твердят одно и то же: "Кто бы мог подумать, что она покончит с собой! Уж от нее никто не ожидал!"
   Проводив жену, он подошел к клеткам и вынул ястреба-тетеревятника, самку. Хозяином птицы был его сын, но в отсутствие мальчика Шубридж дрессировал ее сам. Он направился к вязам, росшим за домом, и снял с головы птицы клобучок. Как только она услышала доносившийся из гнезда на деревьях птичий гомон и увидела грачей, она начала легонько подскакивать у него на руке, расправляя хвост, и вертеть головой, следя за движениями перелетавших с ветки на ветку птиц.
   Миновав рощу, он прошел еще полмили вдоль холма. Ниже, на уступах, начинались поля, уже зеленевшие молодыми всходами. Между полями и рощей всегда курсировали грачи. Чаще они летали группами, но иногда и в одиночку. Ждать пришлось недолго - скоро он увидел возвращавшегося к гнезду грача. Он разжал руку, и ястреб взмыл кверху, ему наперерез. Тот заметил врага и, не имея где укрыться - внизу расстилалось голое поле, до деревьев было далеко, - стал суетливо, неловкими витками подыматься выше. Ястреб настигал его, описывая широкие круги. Грач попался крупный, сильный, и ястреб не сразу сумел набрать достаточную высоту, чтобы ринуться на добычу сверху.
   Шубридж стоял, наблюдая за происходящим, и вспоминал, как его сын впервые вот так же напустил ястреба на грача. Когда думаешь о том, что было в жизни хорошего, всегда вспоминаешь, как это случилось в первый раз. Потом тоже испытываешь радость, но какой-то не уловимый привкус волшебства исчезает, не повторяется. Вот камнем падает вниз первый подстреленный тобою фазан; вот твой первый лосось, рванувшись, дергает леску так, что она обжигает руки... Сколько радостей дарит жизнь! Но их с каждым днем становится все меньше и меньше. В природе заложено определенное равновесие не в силах устоять под стремительным натиском человека, который отравляет и загрязняет свою планету, превращая реки и моря в клоаки, а саму землю в гигантскую зловонную свалку. И остановить его нельзя. Единственное, что еще можно сделать - найти какое-нибудь не загаженное пока место и соорудить вокруг него надежную защиту от заразы, мало-помалу отравляющей мир.
   Ястреб нагнал грача и завис в сотне футов над ним; затем сделал два быстрых обманных маневра, как бы собираясь спикировать, чтобы вынудить грача спуститься ниже. Грач стал боком уходить вниз, торопясь укрыться в одной из зеленых изгородей, окаймлявших поля под ним.
   Ястреб перевернулся в полете и, плотно прижав к телу крылья, ринулся вниз, со свистом рассекая воздух. Он настиг добычу в ста футах над землей - молниеносный удар, облако черных перьев - и хищник снова взмыл вверх, а грач, несколько раз перевернувшись в воздухе, камнем упал на землю. Да, смерть - и красивая смерть, подумал Шубридж.
   По дороге к дому он размышлял о мальчике. Скоро в школе закончится семестр, и он приедет домой на каникулы. Они сядут в машину и уедут все вместе - дружная троица - в Шотландию, Ирландию... Если там не найдется того, что им нужно, они поищут за границей. В Норвегии, Швеции или в Канаде. К собственной стране ни один из них не был чрезмерно привязан. Они знали, чего ищут, и не ошиблись бы в выборе. Сын понимал и разделял его чувства. В их общем желании не было поэтического и философского оттенка; они не считали себя последователями Торо или Робинзона Крузо. Это была вполне материальная потребность. Они хотели отгородиться от мира крепостной стеной с бастионами так, чтобы и через двадцать, и через сто, и через пятьсот лет они сами или их потомки могли жить там по возможности естественной жизнью и до последнего дыхания сопротивляться гибели мира от рук людей, которые рано или поздно потопят его в грязи. Если бы он поделился с кем-нибудь своей мечтой, его подняли бы на смех: мало того, что он мечтает о несбыточном, он еще всерьез надеется осуществить этот безумный замысел! Ничего, пускай смеются - его с пути не свернуть!
   Возвратясь домой, жена сообщила, что в "Вечернем эхо" действительно появилось короткое сообщение о том, что обнаружен труп Бланш Тайлер. Затем она приготовила и отнесла архиепископу ужин - копченую форель и филе говядины а-ля-Россини с молодыми кошечками брокколи. Из подвала она вернулась с номером "Дейли телеграф" - на первой странице вверху рукой архиепископа была сделана размашистая надпись: <<Я предпочитаю "Таймс">>.
   Шубридж взял газету и бросил ее в камин. Другой газеты не будет. Он обращался с архиепископом по возможности предупредительно, но как личность тот для него не существовал. Он представлял собой только определенную ценность, которую очень скоро можно будет с выгодой продать.
   Джордж сидел на кухне у матери Бланш и пил виски, которое сам и принес. Старушка согласилась составить ему компанию, хотя сама охотнее выпила бы чаю. Но смерть близких на какое-то время меняет привычный ход вещей. Пили они из дешевых стаканов. Дом на Мейдан-Роуд теперь принадлежал ей, и можно было взять из столовой хорошие бокалы, но она жила еще старыми привычками и держалась так, словно не она, а дочь по-прежнему хозяйка дома.
   Джордж начал мало-помалу свыкаться с потерей и постепенно включался в круговорот повседневных дел и забот. Каждый день тысячи людей на земле проходят через это: нестерпимая боль утраты понемногу притупляется, и человек осознает, что нужно жить дальше.
   - Как, по-вашему, она не знала, что беременна? - спросил он.
   - Нет. Она вечно витала в облаках. Об опасности не думала. А от этого никто не застрахован, как ни старайся. Жизнь не перехитришь, она свое возьмет.
   - Я бы сразу ей сказал: "Давай поженимся!" Бедная она, бедная!
   - Да она-то замуж не пошла бы. Наша Бланш не такая, чтобы семьей обзаводиться. Вы не подумайте, я не про то, что она бы от ребенка избавилась. Нет, родила бы, позаботилась о нем как полагается; может, отдала бы в хорошие руки, а может, и дома бы оставила. Я-то вот за ее отцом тоже замужем не была. У нас с этим было не очень строго: хочешь венчайся, не хочешь - так живи. Церковь не особенно почитали. Жили вместе, детей рожали, а потом по-всякому бывало. Когда оставались, жили дальше, а когда и нет.
   Джордж снова налил виски в стаканы. Тяжелый был день, но сейчас, к вечеру, стало чуть полегче. Не то, чтобы как раньше, как всегда, но малость отпустило. Что делать - жизнь идет своим чередом, значит, нужно жить.
   - Когда вы утром позвонили, - сказал Джордж, - у меня просто земля ушла из-под ног. Вот уж чего я никак не ожидал! Чтобы Бланш закрылась в машине и там, под проливным дождем, сидела и ждала... Никак в голове не укладывается! Умерла, нет ее, это я понимаю. Но чтобы так умереть!..
   - А я не удивляюсь.
   - То есть как?
   - Ну, не так удивляюсь, как вы. Нет, что говорить, для меня это страшный удар. Все равно как она бы под машину попала. А тому, что сама, я не удивляюсь.
   - Ничего не понимаю.
   - Откуда ж вам понять? Я и в полиции сказала. У нас это в роду. Ей-то я ничего не рассказывала. Она, наверно, сама догадалась. От детей ведь не скроешь. Одним словом, папаша Тайлер так же сделал.
   - Ее отец покончил с собой?
   - Вот-вот. Встал однажды ночью и ушел из дому. Крепкий был мужчина. И жил не тужил, как говориться. А наутро нашли его в реке. При том что плавал как рыба. А брат его, тот еще чище сделал. Сорок лет всего и было ему. Уселся на насыпи у железной дороги и стал дожидаться, когда поезд поедет. Дождался и сунулся прямо под колеса. Спрашиваешь, с чего? Вроде все у него было - только что лошадь купил, повозку ему покрасили... И ведь что один, что другой - веселые, здоровые. Никогда не подумаешь на них.
   - Боже правый! Да как же это? Безо всякой причины?
   - То-то и оно. Конечно, внутри какая-то причина была. папаша Тайлер, как говориться, жил - не тужил. И сбережения имел - четыре сотни фунтов. Когда уходил, обнял меня, поцеловал, а наутро его на носилках понесли. Лежал и улыбался, будто шутку сыграл. Видать, это у них в крови. Так что я не особенно удивилась. Боль, горе материнское - это конечно. А удивиться не удивилась. Передалось, выходит, от отца. Вы-то как теперь без нее?
   Джордж не ответил, только помотал головой и снова приложился к виски. Бланш значила для него больше, чем он сам думал. Как он теперь без нее? Да, наверно, так же, как другие, когда теряют кого-то из близких... Время и случай - на них вся надежда: остается ждать, когда пустота как-то заполнится, а память постепенно притупится, сотрется.
   - Не знаю, - сказал он наконец. - Попробую чем-нибудь себя занять. Ну, хоть этим своим предприятием. Постараюсь, чтобы оно пошло. Она бы меня поддержала.
   - Ну-ну, вот и деньги ее пригодятся. Она бы зря денег не оставила видать, любила вас. Бланш на ветер ничего не бросала.
   Пропади они пропадом, эти деньги, подумал Джордж с горечью. Вот если бы Бланш вернуть!.. "Солнечные сады Ламли". Что за радость теперь этим заниматься? Он и затеял-то все из-за нее. Хотел доказать, что он-таки может кой-чего добиться. чтобы она радовалась его успеху, гордилась им... Боже всемогущий, да что ж это жизнь творит с человеком, да как же так можно - ни с того ни с сего? просыпаешься утром, солнце сияет, душа поет и вдруг на тебе! Как обухом по голове!
   За окном все было залито золотистым утренним светом, искрилась на солнце водная гладь озера в Сент-Джеймс-парке. Голубь-самец с важным видом вышагивал взад-вперед по карнизу, вызывающе воркуя - вверху, на крыше, сидели голубки.
   На столе перед Бушем лежало второе письмо от Коммерсанта, отправленное накануне из Саутгемптона. Сэнгвилл уже проверил его на отпечатки пальцев. Ничего. Коммерсант писал, что использовать надлежит прежнюю схему действий. Выкуп должен быть выплачен алмазами - уточнялось, какими именно. Когда письмо перепечатывалось на машинке, в нем были оставлены пропуски - для даты, места и времени предстоящего возвращения архиепископа. Эти пропуски были затем заполнены неровными фиолетовыми буквами и цифрами, явно из какого-то дешевого детского типографского набора. Он сравнил письмо с письмами на имя сэра Чарльза Медхэма: машинка была одна и та же. По-видимому преступник заготовил оба письма одновременно. Буш даже мысленно представил себе, как тот печатает, затем выходит из дома, садится в автомобиль и, отъехав подальше, зашвыривает машинку на дно какой-нибудь канавы. Самоуверенность и апломб этого человека раздражали его сверх всякой меры. Он снова вспомнил вестибюль в Учебном центре ВВС в Миддл-Уоллопе - сухощавая фигура, внезапно возникающая из темноты, нелепая маска, да еще ухмыляющаяся рожа водителя в такси перед крыльцом... Неужели, с тоской подумал Буш, придется снова пройти через все это? И сделать ничего нельзя! Через Грандисона было передано высочайшее распоряжение: никаких маневров и ловушек - ни единого шага, который может помешать беспрепятственной передаче архиепископа или поставить под угрозу его безопасность. Вымогатель опять войдет, возьмет алмазы и удалится. И он, Буш, будет снова стоять и наблюдать. А в результате - независимо от перспектив отдела в целом (в том, что какие-то санкции последуют, сомнения быть не могло) - его репутация будет запятнана, и этого пятна уже ничем не смыть. Без работы он не останется, дела всегда найдутся, но ответственных, престижных заданий ему не видать, как своих ушей. И все из-за этого проклятого Коммерсанта! Обидно, что его карьера пострадает именно сейчас - когда он еще не защищен, как Грандисон, богатым опытом и прошлыми заслугами. У Грандисона столько шрамов от былых провалов и побед, что никакие новые удачи или поражения уже не способны повлиять на его репутацию.
   Жена Буша накануне вечером неожиданно вернулась из Норфолка. С невозмутимостью и твердостью, каких он раньше за ней не замечал, она объявила, что намерена уехать обратно в Норфолк и открыто жить там со своим любовником. Она назвала его фамилию, добавив, что и сама собирается ее взять, и сказала, что согласна ждать развода сколько положено. Она держалась спокойно и уверенно и без страха смотрела в будущее. Ее невозмутимость и довольный вид задели его за живое, и, пытаясь сосредоточиться на деле Коммерсанта, он поневоле все больше раздражался. Все-таки зверски ему не везет: за что бы он ни брался, ничего не клеится. Наверно, боги хаоса, если они за ним следят, животы надорвали от смеха. Кто это там охотится за их любимцем Коммерсантом? Какой-то ничтожный субъект, который, с собственной женой - и то не может справиться!
   Он встал и подошел к окну. На него вдруг навалилась страшная усталость, и он подумал - какого черта, не все ли равно? Пускай этот Коммерсант забирает свои алмазы, пускай жена получает развод!... Какая разница! В воскресенье утром все кончится - архиепископ будет возвращен, Коммерсант отпразднует победу. Ну и ладно. А он сам выбывает из игры, и ему остается только забыть про честолюбие, официально развестись с женой и покорно принять все, что жизнь ему еще преподнесет. Стоя у окна и глядя на молодую зелень кустов и деревьев, на цветущие в парке нарциссы и крокусы, он испытывал чувство полного и безнадежного отчаяния.