Страница:
Зафиксируем важное противоречие, к которому мы пришли. С одной стороны, в рамках концепций попперовского типа фиксируется момент устойчивости феномена знания, что и позволяет говорить, хотя и с некоторыми оговорками, о возможности его объективизации на материальных носителях. С другой стороны, указание на "мерцающий" способ бытийствования знания подчеркивает его неустойчивый, несубстанциональный характер. Таким образом, мы вплотную подошли к глубинному вопросу о природе феномена знания и способе (ах) его функционирования.
Для ответа на этот вопрос проведем второе различение уже "внутри" самого знания, а именно: выделим в нем "субстратную" (вещную) и "несубстратную" (полевую) составляющие (что несколько напоминает известный в физике корпускулярно-волновой дуализм). В первом приближении соотношение этих составляющих можно проиллюстрировать на примере любой фразы, которая помимо "субстратной" составляющей (речи), соотносимой с буквами, слогами и словами, содержит также "несубстратное" молчание, т.е. некоторый ряд пробелов, пауз, интонаций, ударений, играющих подчас не меньшую роль для понимания смысла фразы. Используя другие категориальные ряды, можно говорить о содержании и форме знания, или структурах "что (о чем)-знания" и "как-знания". Первый компонент знания, его субстратный состав можно соотнести с информацией. Причем именно информативная составляющая, стоящая в центре внимания в объективистских концепциях знания, отождествляется со всем знанием. Более того, истолкование знания как информации в последнее время получила мощный импульс со стороны математических теорий информации. Однако указание на "мерцающий" способ бытийствования феномена знания и другие сходные явления, выделение в структуре этого феномена несубстратной (неинформативной) составляющей позволяет говорить об альтернативной методологии исследования феномена знания4). Перспективность этой методологии связана с тем, что любой сознательный (=идеальный) феномен (знание - лишь частный случай) представляет собой подобного "кентавра", обладающего как информативными (более поддающимися объективации на сегодняшний день), так и неинформативными свойствами, для исследования которых необходимо использовать взаимодополнительные и несводимые друг к другу методологии5). Введенное нами различение в составе знания хорошо согласуется с "семиотическим треугольником" Фреге, в рамках которого с каждым знаком соотносится не только то, что знак обозначает (денотат знака), но и то, что знак выражает (менее уловимый смысл знака). В рамках этого неинформативная составляющая знания ("форма") соотносится с тем, что Г. Фреге называл "смыслом" знака, а информативная составляющая знания - с "денотатом", или "значением" знака [5]. Тогда "мерцающий" способ бытийствования присущ именно смысловой составляющей знания, чего нельзя сказать об его информативной составляющей. Дополнительные аргументы в пользу нашего различения дает анализ функционирования термина знание в языке. При этом, в качестве методологии, воспользуемся замечанием Л. Витгенштейна о том, что функционирование разных терминов языка, несмотря на внешнее подобие слов, может сильно отличаться друг от друга, так же как различно функциональное назначение разных инструментов находящихся в одном ящике. В другом месте, продолжая эту тему, мыслитель указывает на то, что глагол быть, "казалось бы, функционирующий подобно глаголам есть и пить", имеет очень специфический способ функционирования в языке, изучение которого и заставляет людей философствовать [6]. Вслед за этим можно сказать, что и способ языкового функционирования термина знать (знание) имеет свои специфические особенности, которые можно выявить в ходе анализа. Для первичной экспликации этого достаточно указать на специфику употребления словосочетаний "получать (передавать) знания", "иметь знания". В этой связи подчеркнем, что употребление глагола знать отлично от функционирования глагола иметь (и сходного с ним целого семейства терминов), поскольку иметь (получать, передавать) можно некоторую вещь, а знание некоторой вещью не является. Например, знание нельзя положить в карман, поскольку оно не есть нечто устойчивое, сохраняющее, и вследствие этого знание нельзя иметь, хотя можно иметь, например, книгу или библиотеку как некоторые "хранилища" знания. Знание как феномен отличается от своего материального носителя тем, что оно просто и не разделяется на части. В этом смысле к знанию неприменимы количественные характеристики, его нельзя передавать (получать), поскольку при этом не происходит его убывания (прибавления), как это случается при передачи вещей. Если я отдал половину имеющихся у меня вещей, то у меня осталось вдвое меньше вещей, а со знанием такая "вещная" арифметика не срабатывает, поскольку при передаче знания его не становится меньше. В этом же смысле не являются совсем корректными выражения типа "багаж знаний", "накопление знаний", "огромные познания", поскольку это не более чем яркие метафоры, при использовании которых сохраняется опасность отождествления знания с вещью. Поскольку знание нельзя иметь, как некоторую вещь, то использование словосочетаний типа "мое знание" также не совсем корректно. В данном случае важно отметить, что знание функционирует как безличный феномен, как некоторое "поле" смыслов, к которому человеческое сознание время от времени "причащается" путем анамнезиса. Если принять во внимание, что правила функционирования того или иного термина языковой системы во многом предопределяются набором принимаемых ею онтологических допущений о мире, то отождествление способов употребления глаголов знать и иметь правомерно только в рамках "вещной" (элементаристской) онтологии, т.е. в рамках такого воззрения на мир, когда первичными кирпичиками мира объявляются вещи, а сам мир трактуется как "мир вещей". Можно заметить, что представления "здравого смысла", связанные со способом функционирования термина знать, во многом определяются той или иной языковой интуицией, поскольку в большинстве языков глагол знать является элементарным. Так, например, в рамках английского языка с глаголом "to know" невозможно образование континуусных форм (типа "is knowing"), что акцентирует внимание говорящего на "субстратной" компоненте знания и предопределяет понимание знания как некоторого приобретаемого человеком и впоследствии устойчивого и уже неотчуждаемого состояния-свойства. В этом смысле знаток конечно же отличается от профана, поскольку знание нельзя, например, как пиджак то снимать, то снова надевать. Однако при этом скрадывается то обстоятельство, что знание имеет "мерцающий" способ бытийствования. Это обстоятельство, в отличие от английского языка, ухватывается интуицией русского языка, в котором процесс познания (понимания) характеризуется как попытка "удержания" или "с(у)хватывания" чего-то в принципе непостоянного, или "неподдающегося" [7]. Т.е. языковая интуиция английского языка акцентирует свое внимание на информативно-денотативной стороне феномена знания, что и приводит к соблазну возникновения концепций попперовского типа, а языковая интуиция русского языка - на неинформативно-смысловых моментах знания.
Введенное нами различение между "формой" и "содержанием" знания, его "смысловой" и "информативной" составляющими позволяет дать общий абрис познавательного процесса. В общем виде процесс познания представляет собой переход от состояния не-знания к состоянию знания, причем, как это отмечалось выше, этот переход не является простым автоматизмом. В этой связи возникает следующий принципиальный вопрос: каким образом возможен переход между двумя противоположными состояниями? Несложная методологическая проработка этой проблематики показывает, что прямой непосредственный переход от состояния не-знания к состоянию знания невозможен: не зная (не догадываясь) чего-либо (о чем-либо), это неведомое "нечто" можно просто не заметить и пройти мимо, т.е. познавательный процесс просто не запустится. Познавать можно лишь то, что уже в каком-то смысле знаешь. В общем виде для "запуска" познавательной активности необходимо постулировать некоторое промежуточное состояние "удивления", в котором это "нечто" уже опознается, идентифицируется, хотя и в качестве неизвестного. Емкая характеристика этого состояния философского "удивления" может быть выражена парадоксальным тезисом Сократа "Я знаю (ведаю - К.С.), что ничего не знаю (о своем незнании - К.С.)", которое может быть соотнесено с состоянием "знания о незнании" и, как подчеркивается Д. Дубровским, является началом "запуска" любого познавательного процесса [8]. Собственно, любая философская концепция, стремящаяся более детально объяснить познавательный процесс, должна ввести своеобразный медиатор, опосредующий эти противоположности, точно так же, как в аристотелевском силлогизме отношения между "крайними" его членами опосредованы "средним" термином. Например, в одной из первой концепции познания, в платоновской концепции анамнезиса таким медиатором между областью незнаемого и познанного является "мир идей", а процесс познания незнаемого трактуется как припоминание. Тем самым Платон решает указанную выше проблему весьма радикально, редуцируя состояния полного не-знания к состоянию временного забывания. Однако введение такого всеобъемлющего медиатора, как "мир идей", является слишком "сильным" допущением. В частности, в рамках платоновской концепции в процессе познания отсутствует элемент творчества, с чем трудно согласиться. В противоположность слишком "сильному" платоновскому медиатору концепция познания Демокрита максимально сужает его область. Медиатором между не-знанием и знанием, обеспечивающим познание вещей, объявляются сами вещи, вернее, испускаемые вещами "видики". Несостоятельность этого и подобного этому других эмпиристских подходов, как это было показано в истории философии, заключается в неспособности объяснить познание не только индивидуальных вещей, но и "сущностей более высокого порядка", к которым можно отнести познание "родов", свойств и отношений.
Согласно нашему подходу, в структурном отношении таким медиатором между состояниями не-знания и знания является выделенная нами форма знания, которая выступает в данном случае в качестве некоторого пред- и протознания - ведения. Первоначально ведение является "пустой" формой, не заполненной пока что никаким содержанием - информацией, в последующем оно выступает как некоторый общий "фон" уже имеющегося знания для получения нового. Первоначальное ведение представляет собой некоторую незаполненную (например географическую) "карту", которая делает возможным последующую деятельность по выявлению и исследованию "белых" пятен не-знания. Именно в этом смысле ведение, выступая как своеобразный медиатор между состоянием не-знания и знания, делает возможным переход от первого ко второму состоянию.
В динамическом аспекте познавательный процесс может быть представлен как некоторый двуединый процесс, заданный "передним" и "задним" фронтами. Передний фронт познания является "схватыванием" "идеи-эйдоса", узрением "пустой формы" подлежащего познанию феномена, усмотрением его "смысла", что и составляет собственно процесс понимания, который в данном случае может быть соотнесен с такими понятиями как "интуиция", "инсайт", "предпонимание", "анамнезис". Основным механизмом "схватывания идеи"6) является имеющаяся у человека спонтанная способность творческого воображения, способность фантазирования. Задний фронт познания (и соответственно, задний фронт знания как результата (итога) познавательного процесса) - есть некоторый "остаток" уже случившегося процесса понимания. Этот остаток может быть соотнесен с тем, что ранее было эксплицировано нами как ведение. Для каждого индивида этот "остаток" предстает как некоторый уже имеющийся в социокультурном пространстве предрассудок, общее мнение, что облегчает культурную жизнедеятельность индивида, в частности его понимание имеющегося знания. Именно этот "остаток" и фиксируется объективистскими концепциями в качестве знания.
Таким образом, познавательный процесс подчиняется своеобразному закону "петли гистерезиса", что аналогично процессам намагничивания и размагничивания железа. С одной стороны, "понимательное усилие" индивида, "вспышка" понимания не проходит совсем бесследно для социума (при наличии необходимых для этого средств фиксации), а оставляет некоторый "сухой" остаток в виде сформировавшегося ведения, а с другой стороны, любой индивид начинает новый познавательный процесс не с чистого листа, а уже сформировавшихся в социуме предрассудков, благодаря произошедшим "вспышкам" понимательных усилий, в том числе и своих собственных. Причем введенные нами различия между передним и задним фронтами познания (и соответственно, между формой и содержанием знания, его смысловой и информативной составляющими) носят условный характер, поскольку изменяются в ходе познания: то, что раньше выступало как неизвестное, становится известным, т.е. постепенно "вытесняется" в уже неосознаваемую "форму" ведения, неявное знание последующих актов познания.
Подводя итог этой части исследования, подчеркнем, что феномен знания занимает срединное, пограничное положение между первым и вторым из указанных предрассудков. С одной стороны, феномен знания нельзя соотносить с непосредственными эмпирическими данными наших органов чувств или физических приборов, поскольку знание связано с процессом вторичной сознательной обработки поступающей информации. С другой стороны, феномен знания нельзя соотносить с объективированной информацией, зафиксированной, например, в тексте (концепция Поппера), поскольку в данном случае не учитывается неинформативная смысловая составляющая этого феномена. Выявленное срединное положение знания позволяет сформулировать центральный тезис нашего исследования о том, что знание является сознательным феноменом и именно с этим связаны его наиболее существенные черты. Причем в данном случае под сознанием понимается не просто сопутствующая феномену знания "приставка" со-знания и не "хранилище" знаний (хотя память как "библиотека" знаний, является важной частью механизма сознания), а особый функциональный орган "переработки" (преобразования) информации, который превращает имеющиеся на чувственных рецепторах данные в собственно знание. Тем самым сознание - есть надпсихический механизм познания, который принципиально отличает его от психических процессов отражения. Соответственно местоположение феномена знания можно представить так (схема 1)7):
Приступим к более детальной характеристике знания как сознательного феномена. Для этого проанализируем акт чувственного восприятия и его сознательной обработки, с которого начинается любое познание. В качестве первого примера возьмем феномен "видения дома". Для того, чтобы "снять" уже накопившиеся в процессе культурного развития предрассудки и зафиксировать некоторый первоначальный процесс восприятия, проведем своеобразную феноменологическую редукцию, т.е. попробуем представить (и проанализировать) процесс восприятия как впервые совершающийся процесс. Необходимость этого связана с тем, что в сознании современного человека незаметно для него действуют некоторые "культурные машины", сформированные ранее и уже неосознаваемые индивидуумом "сцепления сознания" (ср. с ведением, или феноменом личностного знания Полани), которые обеспечивают необходимый автоматизм восприятия, например, "картинки" дома; соответственно задача такой редукции - выявить эти "сцепления" сознания. Дело здесь обстоит примерно так же, как при включении персонального компьютера, когда через несколько секунд на экране появляются две голубые таблицы Norton commander (или заставка Windows 95). Для начинающих пользователей собственно с этого и начинается работа ЭВМ, однако на самом деле появление этих "картинок" - не изначальное состояние машины, а результат предварительного автоматического исполнения при включении ЭВМ программы autoexec.bat, при выполнении которой в оперативную память компьютера загружаются скрытые (резидентные) программы, что предопределяет протекание всех последующих процессов работы и комфортный режим работы машины для пользователя. Вполне возможно, что возникающая у нас "картинка" дома является не началом обработки поступающего на нервные окончания глаза светового потока, а представляет собой результат предшествующего выполнения своего рода мыслительного autoexecа, т.е. ряда уже совершенных в истории развития человека "сцеплений" сознания, ранее эксплицированных как предрассудки, или ведение, и в силу этого, уже неосознаваемых отдельным индивидуумом мыслительных процедур. Прекрасный пример такой редукции дает Даниил Хармс в стихотворении "Что это было?", где поэт удивленно спрашивает, что это за существа, которые к ногам могут приделывать дощечки и крючки для передвижения по льду и снегу8):
Я шел зимою вдоль болота В галошах В шляпе И в очках. Вдруг по реке пронесся кто-то На металлических крючках. Я побежал скорее к речке, А он бегом пустился в лес, К ногам приделал две дощечки Присел, Подпрыгнул И исчез. И долго я стоял у речки, И долго думал, сняв очки: Какие странные Дощечки И непонятные Крючки!
Допустим, что смотрим на дом впервые, т.е. до этого никогда с домами мы в нашем опыте не сталкивались. Вопрос, который стоит перед нами, может быть сформулирован так: дает ли нам непосредственный ("первичный") психофизиологический акт опытного восприятия - акт "смотрения" на данность, которую мы называем "домом" - видение дома, т.е. идентификацию его в качестве некоторой "целостности" дома, в качестве цельного объемного предмета. Или же видение дома как целого является результатом вторичной сознательной обработки первичной феноменологической данности? Проведем предложенную редукцию и дадим достаточное для цели нашего анализа следующее феноменологическое описание данности "феномена видения дома": передо мной находится предмет прямоугольной формы, содержащий в себе ряд вложенных небольших прямоугольных отверстий и чуть больших нижних прямоугольных ниш. Тем самым мы "сняли" ряд опосредований, связанных с употреблением терминов "дом", "окно", "дверь", которые являются результатом уже имеющегося у нас (пока что непонятно откуда взявшегося) знания. Но откуда мы получили знание о "домах", "окнах", "дверях"...?9) Не помогает здесь ссылка на то, что это знание мы получили в результате научения от родителей или в школе, поскольку здесь анализируется не акт конкретного восприятия дома тем или иным человеком, а акт восприятия дома в принципе (в рамках привычного для нашей культуры мировосприятия), и ставится принципиальный вопрос о механизме образования знания у человека, например, у первого человека, которого никто не мог научить какому-либо знанию. На первый взгляд кажется, что эту проблему можно решить ссылкой на предшествующий опыт. Ранее мы видели дома, и поэтому сейчас, воспринимая что-то похожее на дом, мы соотносим его именно с домом. Однако эта ссылка на предшествующий опыт не оправдывает себя, поскольку оказывается, что никогда и нигде, ни в каком чувственном опыте дом как нечто целое мы увидеть не могли. Вот что пишет по этому поводу М. Мамардашвили: "Допустим, что мы видим дом. Но если мы вдумаемся, видим ли мы его в действительности, то окажется, что не видим. То есть мы можем видеть всякий раз лишь какую-то часть дома, в зависимости от выбора точки наблюдения. Это может быть его крыша, та или иная стена, двери и т.д." [11]. Продолжая эту линию аргументации, можно сказать, что дом целиком никогда, ни в каком возможном опыте не дан нашему глазу, поскольку в силу нашей ограниченности, локализованности в пространстве мы можем наблюдать всякий раз лишь какую-то часть объекта восприятия, но не объект целиком. Причем это справедливо для любого другого "объемного" (трехмерного) предмета, независимо от его размеров10). Не спасает здесь и указание на то, что "картинка" предмета формируется нами благодаря синтезу, объединению различных проекций предмета с разных точек наблюдения, поскольку для подобного синтеза разных точек зрения у нас уже должна быть уверенность (уверенность или знание - ?!) в том, что мы наблюдаем один и тот же объект. Подтверждением этого может служить индийская притча о мудрецах, которых с завязанными глазами подвели к разным частям слона, дав им потрогать соответственно хобот, бивень, хвост, ногу слона, а потом изменили их положение и попросили ответить на вопрос о сходстве нового объекта со старым, на который, разумеется, был дан отрицательный ответ, поскольку бивень слона по своим тактильным ощущениям имеет мало общего, например, с его хвостом. Эта притча является прекрасным примером чисто психофизиологического акта восприятия, без привлечения опосредованных сознательных процедур и может служить примером феноменологического данности в процессе восприятия.
Феномен "видения дома" служит прекрасной иллюстрацией тезиса о срединном расположении знания, о знании как сознательном феномене (см. приведенную выше схему 1). С одной стороны, понятно, что "картинка" дома не возникает на физическом экране. С другой стороны, фраза "Некто видит дом" может быть совершенно непонятна и не нести никакой информации (т.е. не являться знанием) для существ, не обладающих способностью образовывать такого рода "картинки", даже если это существо способно к воспринимать феноменологическую данность.
Перейдем к анализу второго примера - феномену восприятия звуковой мелодии11), который в структурном плане во многом изоморфен первому, но является более "чистым" примером сознательного конструирования и позволяет рельефно выявить более тонкие особенности сознательных механизмов переработки информации.
Рассмотрим феномен восприятия последовательности музыкальных звуков, т.е. осуществим предварительную редукцию известного нам восприятия мелодии к ее феноменологической данности. В нашем случае такой "первичной" данностью будет набор звуков разной тональности, звучащих в разные моменты времени, т.е. некоторая таблица (аналогичная таблице Тихо Браге), фиксирующая высоту и время звучания. Возможны три принципиально различных способа восприятия этой данности, т.е. соответственно три возможных способа "оформления" этой данности с помощью воспринимающего прибора. Во-первых, эту данность можно воспринимать как последовательный набор звуков, не связанных между собой. Описание этого способа восприятия (сделанное человеком!) будет выглядеть примерно так: в момент Т1 звучала нота "до", в момент T2 - нота "ре" и т.д. Собственно это и есть более развернутое описание "первичной" данности, приведенное чуть выше, которое можно зафиксировать на первом - физическом экране схемы 1. Отметим, что мелодия как таковая, т.е как некоторая связанная последовательность звуков, при этом не воспринимается. Во-вторых (на том же физическом экране), звуковую мелодию можно воспринять как одномоментный "аккорд", состоящий из всех нот мелодии. Это происходит, если воспринимающий прибор представляет собой как бы открытый на все время восприятия объектив фотоаппарата, благодаря чему все различающиеся во времени сигналы попадают на один и тот же участок "фотопленки". Понятно, что и в этом случае мелодия как таковая не воспринимается. Если в первом случае набор звуков воспринимался как дискретная последовательность разных звуковых сигналов, то здесь фиксируется суммарная величина (или среднеарифметическая при определенном устройстве воспринимающего "фотоаппарата") звучания за весь интервал восприятия. Тем самым эти два возможных способа восприятия не отражают специфику человеческого способа обработки информации. Третий возможный способ восприятия занимает среднее положение между фиксацией последовательно-несвязанного набора звуков и "схлопыванием" этого набора звуков в аккорд. Это привычное для нас сознательное восприятие последовательности музыкальных звуков в качестве мелодии, т.е. восприятие дискретного набора звуков как некоторой целостности. Именно такой, сознательный, способ оформления информации (представленный уже на "экране" сознания) и порождает "мысленный конструкт" мелодии, что будет соответствовать феномену человеческого знания.
Для ответа на этот вопрос проведем второе различение уже "внутри" самого знания, а именно: выделим в нем "субстратную" (вещную) и "несубстратную" (полевую) составляющие (что несколько напоминает известный в физике корпускулярно-волновой дуализм). В первом приближении соотношение этих составляющих можно проиллюстрировать на примере любой фразы, которая помимо "субстратной" составляющей (речи), соотносимой с буквами, слогами и словами, содержит также "несубстратное" молчание, т.е. некоторый ряд пробелов, пауз, интонаций, ударений, играющих подчас не меньшую роль для понимания смысла фразы. Используя другие категориальные ряды, можно говорить о содержании и форме знания, или структурах "что (о чем)-знания" и "как-знания". Первый компонент знания, его субстратный состав можно соотнести с информацией. Причем именно информативная составляющая, стоящая в центре внимания в объективистских концепциях знания, отождествляется со всем знанием. Более того, истолкование знания как информации в последнее время получила мощный импульс со стороны математических теорий информации. Однако указание на "мерцающий" способ бытийствования феномена знания и другие сходные явления, выделение в структуре этого феномена несубстратной (неинформативной) составляющей позволяет говорить об альтернативной методологии исследования феномена знания4). Перспективность этой методологии связана с тем, что любой сознательный (=идеальный) феномен (знание - лишь частный случай) представляет собой подобного "кентавра", обладающего как информативными (более поддающимися объективации на сегодняшний день), так и неинформативными свойствами, для исследования которых необходимо использовать взаимодополнительные и несводимые друг к другу методологии5). Введенное нами различение в составе знания хорошо согласуется с "семиотическим треугольником" Фреге, в рамках которого с каждым знаком соотносится не только то, что знак обозначает (денотат знака), но и то, что знак выражает (менее уловимый смысл знака). В рамках этого неинформативная составляющая знания ("форма") соотносится с тем, что Г. Фреге называл "смыслом" знака, а информативная составляющая знания - с "денотатом", или "значением" знака [5]. Тогда "мерцающий" способ бытийствования присущ именно смысловой составляющей знания, чего нельзя сказать об его информативной составляющей. Дополнительные аргументы в пользу нашего различения дает анализ функционирования термина знание в языке. При этом, в качестве методологии, воспользуемся замечанием Л. Витгенштейна о том, что функционирование разных терминов языка, несмотря на внешнее подобие слов, может сильно отличаться друг от друга, так же как различно функциональное назначение разных инструментов находящихся в одном ящике. В другом месте, продолжая эту тему, мыслитель указывает на то, что глагол быть, "казалось бы, функционирующий подобно глаголам есть и пить", имеет очень специфический способ функционирования в языке, изучение которого и заставляет людей философствовать [6]. Вслед за этим можно сказать, что и способ языкового функционирования термина знать (знание) имеет свои специфические особенности, которые можно выявить в ходе анализа. Для первичной экспликации этого достаточно указать на специфику употребления словосочетаний "получать (передавать) знания", "иметь знания". В этой связи подчеркнем, что употребление глагола знать отлично от функционирования глагола иметь (и сходного с ним целого семейства терминов), поскольку иметь (получать, передавать) можно некоторую вещь, а знание некоторой вещью не является. Например, знание нельзя положить в карман, поскольку оно не есть нечто устойчивое, сохраняющее, и вследствие этого знание нельзя иметь, хотя можно иметь, например, книгу или библиотеку как некоторые "хранилища" знания. Знание как феномен отличается от своего материального носителя тем, что оно просто и не разделяется на части. В этом смысле к знанию неприменимы количественные характеристики, его нельзя передавать (получать), поскольку при этом не происходит его убывания (прибавления), как это случается при передачи вещей. Если я отдал половину имеющихся у меня вещей, то у меня осталось вдвое меньше вещей, а со знанием такая "вещная" арифметика не срабатывает, поскольку при передаче знания его не становится меньше. В этом же смысле не являются совсем корректными выражения типа "багаж знаний", "накопление знаний", "огромные познания", поскольку это не более чем яркие метафоры, при использовании которых сохраняется опасность отождествления знания с вещью. Поскольку знание нельзя иметь, как некоторую вещь, то использование словосочетаний типа "мое знание" также не совсем корректно. В данном случае важно отметить, что знание функционирует как безличный феномен, как некоторое "поле" смыслов, к которому человеческое сознание время от времени "причащается" путем анамнезиса. Если принять во внимание, что правила функционирования того или иного термина языковой системы во многом предопределяются набором принимаемых ею онтологических допущений о мире, то отождествление способов употребления глаголов знать и иметь правомерно только в рамках "вещной" (элементаристской) онтологии, т.е. в рамках такого воззрения на мир, когда первичными кирпичиками мира объявляются вещи, а сам мир трактуется как "мир вещей". Можно заметить, что представления "здравого смысла", связанные со способом функционирования термина знать, во многом определяются той или иной языковой интуицией, поскольку в большинстве языков глагол знать является элементарным. Так, например, в рамках английского языка с глаголом "to know" невозможно образование континуусных форм (типа "is knowing"), что акцентирует внимание говорящего на "субстратной" компоненте знания и предопределяет понимание знания как некоторого приобретаемого человеком и впоследствии устойчивого и уже неотчуждаемого состояния-свойства. В этом смысле знаток конечно же отличается от профана, поскольку знание нельзя, например, как пиджак то снимать, то снова надевать. Однако при этом скрадывается то обстоятельство, что знание имеет "мерцающий" способ бытийствования. Это обстоятельство, в отличие от английского языка, ухватывается интуицией русского языка, в котором процесс познания (понимания) характеризуется как попытка "удержания" или "с(у)хватывания" чего-то в принципе непостоянного, или "неподдающегося" [7]. Т.е. языковая интуиция английского языка акцентирует свое внимание на информативно-денотативной стороне феномена знания, что и приводит к соблазну возникновения концепций попперовского типа, а языковая интуиция русского языка - на неинформативно-смысловых моментах знания.
Введенное нами различение между "формой" и "содержанием" знания, его "смысловой" и "информативной" составляющими позволяет дать общий абрис познавательного процесса. В общем виде процесс познания представляет собой переход от состояния не-знания к состоянию знания, причем, как это отмечалось выше, этот переход не является простым автоматизмом. В этой связи возникает следующий принципиальный вопрос: каким образом возможен переход между двумя противоположными состояниями? Несложная методологическая проработка этой проблематики показывает, что прямой непосредственный переход от состояния не-знания к состоянию знания невозможен: не зная (не догадываясь) чего-либо (о чем-либо), это неведомое "нечто" можно просто не заметить и пройти мимо, т.е. познавательный процесс просто не запустится. Познавать можно лишь то, что уже в каком-то смысле знаешь. В общем виде для "запуска" познавательной активности необходимо постулировать некоторое промежуточное состояние "удивления", в котором это "нечто" уже опознается, идентифицируется, хотя и в качестве неизвестного. Емкая характеристика этого состояния философского "удивления" может быть выражена парадоксальным тезисом Сократа "Я знаю (ведаю - К.С.), что ничего не знаю (о своем незнании - К.С.)", которое может быть соотнесено с состоянием "знания о незнании" и, как подчеркивается Д. Дубровским, является началом "запуска" любого познавательного процесса [8]. Собственно, любая философская концепция, стремящаяся более детально объяснить познавательный процесс, должна ввести своеобразный медиатор, опосредующий эти противоположности, точно так же, как в аристотелевском силлогизме отношения между "крайними" его членами опосредованы "средним" термином. Например, в одной из первой концепции познания, в платоновской концепции анамнезиса таким медиатором между областью незнаемого и познанного является "мир идей", а процесс познания незнаемого трактуется как припоминание. Тем самым Платон решает указанную выше проблему весьма радикально, редуцируя состояния полного не-знания к состоянию временного забывания. Однако введение такого всеобъемлющего медиатора, как "мир идей", является слишком "сильным" допущением. В частности, в рамках платоновской концепции в процессе познания отсутствует элемент творчества, с чем трудно согласиться. В противоположность слишком "сильному" платоновскому медиатору концепция познания Демокрита максимально сужает его область. Медиатором между не-знанием и знанием, обеспечивающим познание вещей, объявляются сами вещи, вернее, испускаемые вещами "видики". Несостоятельность этого и подобного этому других эмпиристских подходов, как это было показано в истории философии, заключается в неспособности объяснить познание не только индивидуальных вещей, но и "сущностей более высокого порядка", к которым можно отнести познание "родов", свойств и отношений.
Согласно нашему подходу, в структурном отношении таким медиатором между состояниями не-знания и знания является выделенная нами форма знания, которая выступает в данном случае в качестве некоторого пред- и протознания - ведения. Первоначально ведение является "пустой" формой, не заполненной пока что никаким содержанием - информацией, в последующем оно выступает как некоторый общий "фон" уже имеющегося знания для получения нового. Первоначальное ведение представляет собой некоторую незаполненную (например географическую) "карту", которая делает возможным последующую деятельность по выявлению и исследованию "белых" пятен не-знания. Именно в этом смысле ведение, выступая как своеобразный медиатор между состоянием не-знания и знания, делает возможным переход от первого ко второму состоянию.
В динамическом аспекте познавательный процесс может быть представлен как некоторый двуединый процесс, заданный "передним" и "задним" фронтами. Передний фронт познания является "схватыванием" "идеи-эйдоса", узрением "пустой формы" подлежащего познанию феномена, усмотрением его "смысла", что и составляет собственно процесс понимания, который в данном случае может быть соотнесен с такими понятиями как "интуиция", "инсайт", "предпонимание", "анамнезис". Основным механизмом "схватывания идеи"6) является имеющаяся у человека спонтанная способность творческого воображения, способность фантазирования. Задний фронт познания (и соответственно, задний фронт знания как результата (итога) познавательного процесса) - есть некоторый "остаток" уже случившегося процесса понимания. Этот остаток может быть соотнесен с тем, что ранее было эксплицировано нами как ведение. Для каждого индивида этот "остаток" предстает как некоторый уже имеющийся в социокультурном пространстве предрассудок, общее мнение, что облегчает культурную жизнедеятельность индивида, в частности его понимание имеющегося знания. Именно этот "остаток" и фиксируется объективистскими концепциями в качестве знания.
Таким образом, познавательный процесс подчиняется своеобразному закону "петли гистерезиса", что аналогично процессам намагничивания и размагничивания железа. С одной стороны, "понимательное усилие" индивида, "вспышка" понимания не проходит совсем бесследно для социума (при наличии необходимых для этого средств фиксации), а оставляет некоторый "сухой" остаток в виде сформировавшегося ведения, а с другой стороны, любой индивид начинает новый познавательный процесс не с чистого листа, а уже сформировавшихся в социуме предрассудков, благодаря произошедшим "вспышкам" понимательных усилий, в том числе и своих собственных. Причем введенные нами различия между передним и задним фронтами познания (и соответственно, между формой и содержанием знания, его смысловой и информативной составляющими) носят условный характер, поскольку изменяются в ходе познания: то, что раньше выступало как неизвестное, становится известным, т.е. постепенно "вытесняется" в уже неосознаваемую "форму" ведения, неявное знание последующих актов познания.
Подводя итог этой части исследования, подчеркнем, что феномен знания занимает срединное, пограничное положение между первым и вторым из указанных предрассудков. С одной стороны, феномен знания нельзя соотносить с непосредственными эмпирическими данными наших органов чувств или физических приборов, поскольку знание связано с процессом вторичной сознательной обработки поступающей информации. С другой стороны, феномен знания нельзя соотносить с объективированной информацией, зафиксированной, например, в тексте (концепция Поппера), поскольку в данном случае не учитывается неинформативная смысловая составляющая этого феномена. Выявленное срединное положение знания позволяет сформулировать центральный тезис нашего исследования о том, что знание является сознательным феноменом и именно с этим связаны его наиболее существенные черты. Причем в данном случае под сознанием понимается не просто сопутствующая феномену знания "приставка" со-знания и не "хранилище" знаний (хотя память как "библиотека" знаний, является важной частью механизма сознания), а особый функциональный орган "переработки" (преобразования) информации, который превращает имеющиеся на чувственных рецепторах данные в собственно знание. Тем самым сознание - есть надпсихический механизм познания, который принципиально отличает его от психических процессов отражения. Соответственно местоположение феномена знания можно представить так (схема 1)7):
Приступим к более детальной характеристике знания как сознательного феномена. Для этого проанализируем акт чувственного восприятия и его сознательной обработки, с которого начинается любое познание. В качестве первого примера возьмем феномен "видения дома". Для того, чтобы "снять" уже накопившиеся в процессе культурного развития предрассудки и зафиксировать некоторый первоначальный процесс восприятия, проведем своеобразную феноменологическую редукцию, т.е. попробуем представить (и проанализировать) процесс восприятия как впервые совершающийся процесс. Необходимость этого связана с тем, что в сознании современного человека незаметно для него действуют некоторые "культурные машины", сформированные ранее и уже неосознаваемые индивидуумом "сцепления сознания" (ср. с ведением, или феноменом личностного знания Полани), которые обеспечивают необходимый автоматизм восприятия, например, "картинки" дома; соответственно задача такой редукции - выявить эти "сцепления" сознания. Дело здесь обстоит примерно так же, как при включении персонального компьютера, когда через несколько секунд на экране появляются две голубые таблицы Norton commander (или заставка Windows 95). Для начинающих пользователей собственно с этого и начинается работа ЭВМ, однако на самом деле появление этих "картинок" - не изначальное состояние машины, а результат предварительного автоматического исполнения при включении ЭВМ программы autoexec.bat, при выполнении которой в оперативную память компьютера загружаются скрытые (резидентные) программы, что предопределяет протекание всех последующих процессов работы и комфортный режим работы машины для пользователя. Вполне возможно, что возникающая у нас "картинка" дома является не началом обработки поступающего на нервные окончания глаза светового потока, а представляет собой результат предшествующего выполнения своего рода мыслительного autoexecа, т.е. ряда уже совершенных в истории развития человека "сцеплений" сознания, ранее эксплицированных как предрассудки, или ведение, и в силу этого, уже неосознаваемых отдельным индивидуумом мыслительных процедур. Прекрасный пример такой редукции дает Даниил Хармс в стихотворении "Что это было?", где поэт удивленно спрашивает, что это за существа, которые к ногам могут приделывать дощечки и крючки для передвижения по льду и снегу8):
Я шел зимою вдоль болота В галошах В шляпе И в очках. Вдруг по реке пронесся кто-то На металлических крючках. Я побежал скорее к речке, А он бегом пустился в лес, К ногам приделал две дощечки Присел, Подпрыгнул И исчез. И долго я стоял у речки, И долго думал, сняв очки: Какие странные Дощечки И непонятные Крючки!
Допустим, что смотрим на дом впервые, т.е. до этого никогда с домами мы в нашем опыте не сталкивались. Вопрос, который стоит перед нами, может быть сформулирован так: дает ли нам непосредственный ("первичный") психофизиологический акт опытного восприятия - акт "смотрения" на данность, которую мы называем "домом" - видение дома, т.е. идентификацию его в качестве некоторой "целостности" дома, в качестве цельного объемного предмета. Или же видение дома как целого является результатом вторичной сознательной обработки первичной феноменологической данности? Проведем предложенную редукцию и дадим достаточное для цели нашего анализа следующее феноменологическое описание данности "феномена видения дома": передо мной находится предмет прямоугольной формы, содержащий в себе ряд вложенных небольших прямоугольных отверстий и чуть больших нижних прямоугольных ниш. Тем самым мы "сняли" ряд опосредований, связанных с употреблением терминов "дом", "окно", "дверь", которые являются результатом уже имеющегося у нас (пока что непонятно откуда взявшегося) знания. Но откуда мы получили знание о "домах", "окнах", "дверях"...?9) Не помогает здесь ссылка на то, что это знание мы получили в результате научения от родителей или в школе, поскольку здесь анализируется не акт конкретного восприятия дома тем или иным человеком, а акт восприятия дома в принципе (в рамках привычного для нашей культуры мировосприятия), и ставится принципиальный вопрос о механизме образования знания у человека, например, у первого человека, которого никто не мог научить какому-либо знанию. На первый взгляд кажется, что эту проблему можно решить ссылкой на предшествующий опыт. Ранее мы видели дома, и поэтому сейчас, воспринимая что-то похожее на дом, мы соотносим его именно с домом. Однако эта ссылка на предшествующий опыт не оправдывает себя, поскольку оказывается, что никогда и нигде, ни в каком чувственном опыте дом как нечто целое мы увидеть не могли. Вот что пишет по этому поводу М. Мамардашвили: "Допустим, что мы видим дом. Но если мы вдумаемся, видим ли мы его в действительности, то окажется, что не видим. То есть мы можем видеть всякий раз лишь какую-то часть дома, в зависимости от выбора точки наблюдения. Это может быть его крыша, та или иная стена, двери и т.д." [11]. Продолжая эту линию аргументации, можно сказать, что дом целиком никогда, ни в каком возможном опыте не дан нашему глазу, поскольку в силу нашей ограниченности, локализованности в пространстве мы можем наблюдать всякий раз лишь какую-то часть объекта восприятия, но не объект целиком. Причем это справедливо для любого другого "объемного" (трехмерного) предмета, независимо от его размеров10). Не спасает здесь и указание на то, что "картинка" предмета формируется нами благодаря синтезу, объединению различных проекций предмета с разных точек наблюдения, поскольку для подобного синтеза разных точек зрения у нас уже должна быть уверенность (уверенность или знание - ?!) в том, что мы наблюдаем один и тот же объект. Подтверждением этого может служить индийская притча о мудрецах, которых с завязанными глазами подвели к разным частям слона, дав им потрогать соответственно хобот, бивень, хвост, ногу слона, а потом изменили их положение и попросили ответить на вопрос о сходстве нового объекта со старым, на который, разумеется, был дан отрицательный ответ, поскольку бивень слона по своим тактильным ощущениям имеет мало общего, например, с его хвостом. Эта притча является прекрасным примером чисто психофизиологического акта восприятия, без привлечения опосредованных сознательных процедур и может служить примером феноменологического данности в процессе восприятия.
Феномен "видения дома" служит прекрасной иллюстрацией тезиса о срединном расположении знания, о знании как сознательном феномене (см. приведенную выше схему 1). С одной стороны, понятно, что "картинка" дома не возникает на физическом экране. С другой стороны, фраза "Некто видит дом" может быть совершенно непонятна и не нести никакой информации (т.е. не являться знанием) для существ, не обладающих способностью образовывать такого рода "картинки", даже если это существо способно к воспринимать феноменологическую данность.
Перейдем к анализу второго примера - феномену восприятия звуковой мелодии11), который в структурном плане во многом изоморфен первому, но является более "чистым" примером сознательного конструирования и позволяет рельефно выявить более тонкие особенности сознательных механизмов переработки информации.
Рассмотрим феномен восприятия последовательности музыкальных звуков, т.е. осуществим предварительную редукцию известного нам восприятия мелодии к ее феноменологической данности. В нашем случае такой "первичной" данностью будет набор звуков разной тональности, звучащих в разные моменты времени, т.е. некоторая таблица (аналогичная таблице Тихо Браге), фиксирующая высоту и время звучания. Возможны три принципиально различных способа восприятия этой данности, т.е. соответственно три возможных способа "оформления" этой данности с помощью воспринимающего прибора. Во-первых, эту данность можно воспринимать как последовательный набор звуков, не связанных между собой. Описание этого способа восприятия (сделанное человеком!) будет выглядеть примерно так: в момент Т1 звучала нота "до", в момент T2 - нота "ре" и т.д. Собственно это и есть более развернутое описание "первичной" данности, приведенное чуть выше, которое можно зафиксировать на первом - физическом экране схемы 1. Отметим, что мелодия как таковая, т.е как некоторая связанная последовательность звуков, при этом не воспринимается. Во-вторых (на том же физическом экране), звуковую мелодию можно воспринять как одномоментный "аккорд", состоящий из всех нот мелодии. Это происходит, если воспринимающий прибор представляет собой как бы открытый на все время восприятия объектив фотоаппарата, благодаря чему все различающиеся во времени сигналы попадают на один и тот же участок "фотопленки". Понятно, что и в этом случае мелодия как таковая не воспринимается. Если в первом случае набор звуков воспринимался как дискретная последовательность разных звуковых сигналов, то здесь фиксируется суммарная величина (или среднеарифметическая при определенном устройстве воспринимающего "фотоаппарата") звучания за весь интервал восприятия. Тем самым эти два возможных способа восприятия не отражают специфику человеческого способа обработки информации. Третий возможный способ восприятия занимает среднее положение между фиксацией последовательно-несвязанного набора звуков и "схлопыванием" этого набора звуков в аккорд. Это привычное для нас сознательное восприятие последовательности музыкальных звуков в качестве мелодии, т.е. восприятие дискретного набора звуков как некоторой целостности. Именно такой, сознательный, способ оформления информации (представленный уже на "экране" сознания) и порождает "мысленный конструкт" мелодии, что будет соответствовать феномену человеческого знания.