НАБЛЮДЕНИЕ - метод научного исследования, заключающийся в активном, систематическом, целенаправленном, планомерном и преднамеренном восприятии объекта, в ходе которого получается знание о внешних сторонах, свойствах и отношениях изучаемого объекта. Н. включает в себя в качестве элементов: наблюдателя (субъекта) Н., объект Н. и средства Н. В качестве последних в развитых формах Н. используются различные специально созданные приборы, выступающие как продолжение и усиление органов чувств человека, а также используемые в качестве орудий воздействия на объект (что превращает Н. в составную часть экспериментальной деятельности). Основные методологические требования к Н. следующие: 1) активность (не созерцание объекта, а поиск и фиксация интересующего исследователя ракурса видения его); 2) целенаправленность (внимание должно фиксироваться только на интересующих явлениях); 3) планомерность и преднамеренность (следование определенному заранее плану или сценарию); 4) системность (ведение по определенной системе для многократного (достаточного для сформулированных целей) восприятия объекта в заданных режимах). Особо на методическом уровне организации научной деятельности обсуждается проблема контроля за ходом и результатами Н., а также связанная с ним проблема воспроизводимости Н. Важными факторами в Н. являются психологические факторы, характеризующие уровень активности и состояние наблюдателя, а также фактор его (не) предубежденности, "заданности" на получение определенного результата. Полностью отвлечься от этих факторов невозможно, что ставит проблему отделения от полученных результатов Н. субъективных напластований. Различают фиксирующее (схватывание деталей, сторон, частей объекта) и флюктурирующее (целостное схватывание объекта) Н. Кроме того, выделяют прямое (исследователь имеет дело непосредственно со свойствами изучаемого объекта) и косвенное (воспринимается не сам интересующий исследователя объект, а те следствия, которые он вызывает), непосредственное (осуществляется органами чувств человека без использования вспомогательных средств) и опосредованное (приборное) Н.. Являясь универсальной познавательной процедурой, предпосылкой познавательной деятельности вообще, Н. дает в форме совокупности эмпирических утверждений первичную информацию об объекте. Неопозитивизм квалифицировал фиксацию данных опыта (Н. в широком смысле слова) как проблему протокольных предложений, из которых выводится и к которым принципиально может быть редуцирована научная теория для своей верификации. Лингвистически ориентированный позитивизм ввел в науку представление о языковой фиксации объектов как их первичной схематизации. В современной методологии науки Н. редко рассматривается как самостоятельный и универсальный научный метод: даже в самом простейшем варианте Н. всегда связано с мыслительными процессами, в сложных процедурах оно выступает как необходимый, но но все же служебный метод. Особую тему задает применение метода Н. в социальных дисциплинах (социология, антропология, социальная психология). Отношение наблюдатель-объект здесь переосмысливается как отношение наблюдатель-наблюдаемый, который также может выступать активным агентом процедуры (сопротивляться Н., изменять поведение в силу наличия факта Н., демонстрировать ожидаемое наблюдателем, пытаться влиять на наблюдателя). Таким образом, в этом случае само присутствие наблюдателя уже создает проблемы, требующие своего решения. Социология впервые смогла опробовать и принципиально иную схему Н., когда наблюдатель включен в жизнедеятельностные процессы группы, которая подвергается изучению (так называемое включенное (участвующее) Н., в разных вариантах предполагающее разную степень "включения"); антропология использовала аналогичную методику для изучения культур, отличных от той, в которой был социализирован наблюдатель; психология методически обеспечила метод самонаблюдения (интроспекции), что существенно раздвинуло границы и возможности метода Н. в целом. Кроме того, в порядке подходов (этнометодология и др.) поставлена под сомнение сама возможность принципиального различия между Н. как научной практикой и Н. как обычной процедурой повседневной жизни. В.Л. Абушенко
      НАГАРДЖУНА (2 в. н.э.) - индийский мыслитель, основоположник буддийской философской школы мадхьями-ка, "учения о срединности", представитель школы махаяны. В буддизме Н. является Архатом, 14-м Патриархом и считается Бодхисаттвой. Ему воздаются почести как "Второму Будде". Проповедовал в Наланде (Западная Индия). Путешествовал в Китай, много сделал для обращения в буддизм народов этой страны. Н. приписывается около 200 трудов. Основной из них: трактат "Карики срединного учения" ("Mylamadhyma Ka-Karikas") известное как "Сутры Н." или "Н.-шастра". Основу философии Н. составляет учение о "пус-тотности" (шуньяте), т.е. о нереальности, иллюзорности окружающего мира. Н. выступает с критикой учений вайбха-шики, ньяи, санкхьи и др., используя метод сведения к абсурду философских положений противника. Он показывает односторонность и противоречивость главных категорий философских систем его времени: объекта и субъекта, бытия и небытия, движения и времени и др. Называя свое учение "средним путем", Н. отрицает как тезис, так и антитезис, как единую Субстанцию, так и отдельные драхмы. Указывая на иллюзорность реального мира, Н. развил учение об интуитивном сверхразумном знании, и явился основоположником т.н. буддистского интуитивизма. Н. знаменит своей диалектической тонкостью в метафизических спорах. Диалектика Н. близка диалектике элеатов и скептиков. Если у элеатов Единое постигается разумом, то Н. отвергает роль разума в познании, т.к. разум, по его мнению, приводит к неразрешимым противоречиям. В настоящее время существует целая отрасль буддологии - Нагарджуноведение. В.В. Лобач
      НАДЕЖДА - (1) - эмоциональное переживание, возникающее при напряженном ожидании субъектом желаемого и предвосхищающее вероятность его свершения; (2) общечеловеческая универсалия культуры, фиксирующая данное состоящие в качестве ценности. В европейской культуре традиционно входит в число наиболее глубинных и значимых оснований аксиологического тезауруса, выражая парадигму позитивного восприятия мира, основополагающего доверия к бытию (см. этимологическое единство надежды и надежности), фундирует в западном менталитете установку на фундаментальный мировоззренческий оптимизм. Согласно античному мифу, в "дарах" разгневанного Зевса людям один факт дарования Н. уравновешивает собою все содержимое ящика Пандоры (по версии Гесиода, Пандора, созданная Богами для отмщения людям, получившим от Прометея огонь, не только выпускает из сосуда несчастья, ненависть, пороки и болезни, но и закупоривает сосуд, оставляя на его дне Н. и тем лишая человечество не только перспективы, но и последней отрады). В христианской традиции Н. выступает одним из семантических центров триединого комплекса универсальных человеческих ценностей: Вера - Н. - Любовь, выражая идею препоручения себя Богу, эмоциональное переживание состояния нахождения в руках Божьих и убежденности в справедливости и - сверх того - милосердии Божьем (согласно апостолу Павлу, Н. "для души есть как бы якорь безопасный и крепкий", "твердое утешение" (Евр., 6, соотв. 19 и 18). Акцентированный статус Н. как универсалии культуры в европейском менталитете фиксирует такую особенность культуры западного типа, как ее остро субъективно, лично переживаемая векторная устремленность вперед: примат будущего перед прошлым и настоящим предполагает постоянное вхождение личных и социальных футурологиче-ских проекций в настоящее, отказ от принятия наличного настоящего в качестве финального состояния, окончательного приговора судьбы и т.п. В особом отношении Европы к феномену Н. находит свое выражение открытость западной культуры будущему как миру возможного. В зрелых формах европейской культуры на этой основе оформляется идея игры-Play в отличие от игры-game: великая, серьезная и доверчивая Игра как открытость непредвиденным формам своего бытия, открывающая, в свою очередь, его непредсказуемые возможности, (Э. Финк, Р. Кайюа). Психологический феномен сохранения Н. при отсутствии обосновывающих ее объективных факторов (на базе сильной субъективной мотивации) также осмыслен в европейское культуре как ценность и конституируется в качестве отрефлексированной сознательной поведенческой парадигмы, возводясь в ранг жизненного принципа и приобретая в культуре статус приоритетной мировоззренческой позиции. Пронизывает собою всю историю Европы - от "dum spiro spero" до "Н. умирает последней". Как калька лат. Spem, так и соответствующие существительные во многих романских и славянских языках восприняты соответствующими национальными традициями в качестве женских имен (фр. Esperance, исп, Esperanza, восточно-славянские Н., Надзея, Надия и др.)., причем христианский календарь выражает культурно-семантическое единство аксиологического комплекса веры, Н. и любви: по православным святцам родившимся 17 (30) сентября девочкам выбирали имена из ряда "Вера, Н., Любовь и мать их София". (Интересно, что сохранив легшую в основу данного праздника легенду о четырех христианских мученицах, гонимых римским императором Адрианом (2 в.), европейская культура переосмыслила семантический гештальт легенды в духе классического западного рационализма: Sophia, мудрость, выступает "матерью", основой и истоком общечеловеческих ценностей, даже наиболее эмоционально окрашенных). Выступает одной из основополагающих категориальных структур в экзистенциалистской ветви современной философии (Марсель и др.). В рамках современного неотомизма оформляется "теология Н." (с 60-70-х 20 в.), центрирующаяся вокруг понятия Н., трактуемой не только как психологическое состояние, но и как онтологическая характеристика бытия. Развиваясь в русле политической теологии, "теология Н." конституируется как концепция "революционного милленариз-ма" (см. Хилиазм). В рамках "теологии Н." надеяться значит мыслить будущее в неразрывной связи с настоящим, преобразованным в соответствии с будущим идеалом, гарантом осуществления которого выступает Божественное соучастие (В. Панненберг, Ф. Чайлдз). Таким образом, христианская Н. понимается "теологией Н." как своего рода активная жизненная позиция, ориентированная на утверждение царства любви, свободы, справедливости и добра. См. также Блох. М.А. Можейко
      НАРБУТ Казимир (1738-1807) - представитель эклектического направления в философии эпохи Просвещения в Беларуси и Литве. Учился в пиарской школе в Щучине, затем в Любешовском новициате и пиарском коллегиуме в Дубровице. С 1759 - в Виленскои пиарском коллегиуме, около четырех лет - в пиарском училище в Риме. После возвращения в 1764 назначен профессором и префектом в Дубровицу. Затем переведен в Вильно. С 1773 по 1775 как воспитатель сыновей литовского подскарбия находился в Германии и Франции. Затем работал в Эдукационной комиссии в Варшаве. После третьего раздела Речи Посполитой отошел от дел, жил в деревне под Лидой. В 1769 издал в Вильно работу "Логика, или Наука рассуждения и разумного разговора". Автор курса "Эклектической философии". Совместно с учениками издал в 1771 "Избранные суждения из философии...". В качестве условий возможности философии рассматривал принципы свободы рассуждения и критического отношения к любым высказываниям. Целью философии считал поиск истины, направленный на решение практических задач общественной жизни. Последовательно выступал против схоластики, видя в ней препятствие для развития науки. Сторонник деизма. Основа познания - точность и очевидность идей, следование принципам метода Декарта. В начале 1770-х высказал идею о социальной природе человека, близкую идеям Греция и Локка. Государство рассматривал как организацию, возникающую в интересах всех и каждого по отдельности. Отстаивал идею автономности от государства естественных прав личности, которые лишь гарантируются государством. Основа общественного устройства - законы и неукоснительное следование им. Идеолог широкого светского образования. Критик сословной системы образования и воспитания, особенно иезуитской концепции, сам занимался школьной реформой в Беларуси и Литве. Одной из основных образовательных дисциплин считал светскую этику. Э.К. Дорошевич, В.Л. Абушенко
      НАРКОAHAЛИЗ (греч. narke - оцепенение и греч. analysis - разложение, расчленение) - терапевтическое направление, метод и прием модифицированного психоанализа, осуществляемого на фоне действия наркотиков, способствующих оперативному преодолению сопротивления пациентов и установлению трансфера, обеспечивающих ускорение и повышение эффективности психоаналитической диагностики и лечения. Термин "Н." был введен в научный оборот Хорсли. Широкое распространение Н. получил в 40-х 20 в. Массовое применение его осуществлялось в годы Второй мировой войны в армии США, где Н. использовался как эффективное средство устранения реакций страха и конверсионных истерических расстройств. В настоящее время используется в качестве одного из методов психотерапии. В.И. Овчаренко
      НАРРАТИВ (англ. и фр. narrative - рассказ, повествование) - понятие философии постмодерна, фиксирующее про-цессуальность самоосуществления как способ бытия текста. Термин заимствован из историографии, где возникает в рамках концепции "нарративной истории", трактующей смысл исторического события не как фундированный объективной закономерностью исторического процесса, но как возникающий в контексте рассказа о событии и имманентно связанный с интерпретацией (например, работа Тойнби "Человечество и колыбель-земля. Нарративная история мира", 1976). Идея привнесенности смысла в качестве основополагающей ложится в фундамент постмодернистской концепции значения: как событие в нарративной истории не возводится историком в поисках его смысла к некой общей, изначальной, имманентно проявляющейся в событии закономерности, так и текст в постмодернизме не рассматривается с точки зрения презентации в нем исходного объективного наличного смысла (разрушение "онто-тео-телео-фалло-фоно-лого-центризма" текста у Дерриды; снятие "запрета на ассоциативность", вызванного "логоцентризмом индоевропейского предложения" у Кристевой). Вследствие этого текст не предполагает и своего понимания в герменевтическом смысле этого слова: текст, понятый как "эхокамера" (Барт), лишь возвращает субъекту привнесенный им смысл, - Н. конституируется лишь в про-цессуальности наррации как "оказывания" (Гадамер). По формулировке Ф. Джеймисона, нарративная процедура "творит реальность", одновременно утверждая ее относительность и свою "независимость" от сотворенного смысла. "Повествовательная стратегия" постмодернизма есть радикальный отказ от реализма во всех возможных его интерпретациях, включая: литературно-художественный критический реализм, ибо критиковать - значит считаться с чем-то как с объективным (а постмодерн даже символизм отвергает за то, что знаки все же трактуются как следы и метки некой объективной наличности); средневековый реализм, ибо постмодерн относится к тексту принципиально номиналистично; даже сюрреализм, ибо постмодерн не ищет "зон свободы" в личност-но-субъективной эмоционально-аффективной сфере, и потому обретает свободу не в феноменах детства, сновидения или интуиции, как сюр, но в процедурах "деконструкции" (Дер-рида) и "означивания" (Кристева) текста, предполагающих произвольность его центрации и семантизации. Подлинная свобода и реализует себя в постмодернизме посредством нарративных практик: "все, что является человеческим, мы должны позволить себе высказать" (Гадамер). Условием возможности такой свободы является принципиальная открытость как любой наррации ("всякий разговор обладает внутренней бесконечностью" - Гадамер), так и текста: "все сказанное всегда обладает истиной не просто в себе самой, но указывает на уже и еще не сказанное". И только когда "несказанное совмещается со сказанным, все высказывание становится понятным" (Гадамер). (Примером нарративного подхода к тексту может явиться даже сделанное русскоязычным читателем ударение в приведенной цитате - "несказанное" вместо "несказанное", - достаточное для того, чтобы весь "рассказ" изменил семантику). В данном контексте общая для постмодерна установка, которая может быть обозначена как "смерть субъекта" (и, в частности, "смерть автора"), предстает одной из своих возможных сторон: Н. Автора в процессе чтения снимается Н. Читателя, по-новому центрирующего и означивающего текст. Источником смысла текста, таким образом, становится не Автор, но Читатель: по оценке Дж.Х. Миллера, "читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла... Чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, но вкладыванием смысла в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла". (См. Язык искусства). Результатом такого означивания является рассказ, который, будучи артикулированным в качестве текста, в свою очередь, может быть подвергнут деконструкции. - Используя терминологию физики элементарных частиц, можно сказать, что текст квантуется в Н. и вне их плюральноеTM нет и не может быть массы покоя как исходного смысла текста, - "нет текста кроме интертекста" (Ш. Гривель). Текст как Н. - это рассказ, который всегда может быть рассказан по-иному. Постмодерн, таким образом, программно ориентирован на семантическую "открытость существования" (Ба-тай), реализуемую посредством "поиска нестабильностей" (Лиотар), "ликвидацией принципа идентичности" (Клоссов-ски), парадигмальным отсутствием стабильности как на уровне средств (симулякр) и организации (ризома), так и на уровне семантики (означивание). Если понятие нуждается в понимании, то симулякр переживается и, инспирируя сообщничество, "побуждает в том, кто испытывает его, особое движение, которое, того и гляди, исчезнет" (Клоссовски). Аналогична и ризома как принципиально аструктурная структура, организующая себя как "не начинающаяся и не завершающаяся", но реализующаяся подобно колонне "маленьких муравьев, покидающих одно плато, чтобы занять другое. Каждое плато может быть прочитано в любом месте и соотнесено с любым другим" (Делез, Гваттари). Означивание же в качестве своей возможности подразумевает "катастрофу смысла" как "результат его "нейтрализации и имплозии" (Бодрийяр). (Ср. с деконструкцией понятия "стабильная система" в логико-математической "теории катастроф" Р. Тома, центрирующейся вокруг феномена "локальных процессов" и основанной на презумпции сохранения детерминизма лишь в виде "маленьких островков" в океане нестабильности). Эпоха постмодерна - в его рефлексивной самооценке - это эпоха "заката больших наррации", крушения "метарассказов" как принципа интегральной организации культуры и социальной жизни: под "постмодернизмом следует понимать недоверие к метарассказам" (Лиотар). В фундаментальной для обоснования культурной программы постмодернизма работе "Постмодернистский удел" Лиотар определяет модернизм как культуру "больших наррации" ("метанарративов"), как определенных социокультурных доминант, своего рода властных установок, объективирующихся не только в социальных институтах и структурах, но задающих легитимизацию того или иного (но обязательно одного) типа рациональности и языка. Такие "доминантные повествования", по формулировке Джеймисона, есть не столько вербальный рассказ, сколько "эпистемологическая категория". Модель "объясняющего рассказа", основанная на презумпции принципиально повествовательной природы знания, лежит в основе нарративистских концепций объяснения (А. Данто, У. Гелли, М. Уайт, Т.М. Гуд и др.). В качестве детерминирующих векторов, организующих культуру модернизма, выступают такие "великие истории" ("метарассказы"), как идея прогресса, идеалы Просвещения, гуманизм свободы личности, гегелевская диалектика духа и т.п. - В отличие от этого, постмодерн постулирует принципиальный плюрализм возможных Н., вариабельность рациональностей, фейерверк релятивных смыслов, фундирующий языковые игры как альтернативу языку. Тем самым постмодерн осуществляет радикальный отказ от самой идеи традиции: ни одна из возможных форм рациональности, ни одна языковая игра, ни один Н. не является претензией на основоположение приоритетной (в перспективе - нормативной и, наконец, единственно легитимной) "метанаррации". Это находит свое выражение в фигуре "мертвой руки" (К. Брук-Роуз), заимствованной постмодерном из юридической практики, где она означает владение без права передачи по наследству. В условиях "заката больших наррации" девальвированной оказывается не только онтологическая, но даже конвенциональная универсальность как разновидность идентичности: "консенсус стал устаревшей и подозрительной ценностью" (Лиотар). В условиях тотального культурного плюрализма такая установка оценивается постмодерном как естественная: "затерявшись в ночи среди болтунов..., нельзя не ненавидеть видимости света, идущей от болтовни" (Батай). Постмодерн, таким образом, отвергает "все метаповествования, все системы объяснения мира", заменяя их плюрализмом "фрагментарного опыта" (И. Хассан). - В отличие от "эпохи больших наррации" постмодерн - это "эпоха комментариев, которой мы принадлежим" (Фуко). Идеалом культурного творчества, стиля мышления и стиля жизни становится в постмодерне коллаж как условие возможности плюрального означивания бытия. "Эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ленч идут в закусочную Мак-Дональда, на обед - в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге" (Лиотар). Само понятие "мета-наррации" утрачивает ореол сакральной единственности и избранности легитимированного канона, обретая в постмодернистском контексте иное значение: "метарассказ" понимается как текст, построенный по принципу двойного кодирования (Ф. Джеймисон), что аналогично употреблению соответствующего термина у Эко: ирония как "метаречевая игра, пересказ в квадрате". И если, по Т. Д'ану, "модернизм в значительной степени обосновывался авторитетом метапо-вествований", намереваясь с их помощью обрести утешение перед лицом разверзшегося "хаоса нигилизма", то постмодерн в своей стратегической коллажности, программной нестабильности и фундаментальной иронии основан на отказе от самообмана, от ложного постулирования возможности выразить в конечности индивидуальности усилия семантическую бесконечность сущности бытия, ибо "не хочет утешаться консенсусом", но открыто и честно "ищет новые способы изображения.., чтобы с еще большей остротой передать ощущение того, чего нельзя представить" (Лиотар), но различные оттенки чего можно высказать и означить в множащихся Н. М.А. Можейко