Страница:
Бах-Зелевский: Да.
Покровский: Знало ли командование вермахта о методах борьбы с партизанским движением, направленных на истребление еврейского и славянского населения?
Бах-Зелевский: Методы были общеизвестны, так что военное командование тоже должно было знать об этом. Я, конечно, не знаю, было ли оно осведомлено о плане, который упоминался Гиммлером.
Покровский: Лично Вам не приходилось ли участвовать на каких-либо совещаниях с генералами вермахта, на которых было бы ясно и прямо сказано о методах борьбы с партизанами?
Бах-Зелевский: Методы боевых действий как таковые обсуждались в деталях, и предполагалось, что они известны. Однако во время этих обсуждений не говорилось, например, сколько человек должно быть расстреляно. Это не следует понимать так.
Покровский: Вы показывали, что немцы имели в виду истребить славянское население с тем, чтобы сократить число славян до 30 миллионов человек. Откуда Вам была известна эта цифра и эта установка?
Бах-Зелевский: Я позволю себе исправить ошибку. Здесь речь шла о сокращении не до 30 миллионов, а на 30 миллионов. Эта цифра была названа Гиммлером в его речи в Везельсбурге.
Покровский: Подтверждаете ли Вы, что вся практическая деятельность немецких властей, немецких воинских соединений в борьбе с партизанами была направлена на выполнение этой директивы - сократить число славян на 30 миллионов человек?
Бах-Зелевский: Я считаю, что эти методы действительно привели бы к истреблению 30 миллионов, если бы их продолжали применять и если бы ситуация не изменилась в результате развития событий.
Покровский: У меня больше нет вопросов свидетелю.
Председатель: Имеются ли вопросы у защиты?
Экснер (защитник генерального штаба, ОКВ и подсудимого Йодля): Господин свидетель, Вы сказали, что Вы были начальником тех боевых соединений, которые боролись с партизанами. Скажите, если действительно имели место такие хаотические явления, почему же Вы не изменили системы?
Бах-Зелевский: Потому, что у меня не было права издавать приказы.
Экснер: Докладывали ли Вы о существующем положении своему непосредственному начальнику?
Бах-Зелевский: Да, каждый день. У меня был постоянный штаб при Гиммлере.
Экснер: Вносили ли Вы предложения относительно изменений?
Бах-Зелевский: Да, все время вносил.
Экснер: Почему же эти предложения не были осуществлены?
Бах-Зелевский: Мне кажется, что я достаточно ясно выразился по этому поводу. Очевидно, потому, что эти изменения были нежелательны.
Экснер: Вы также сказали, что докладывали вышестоящему начальству об убитых, раненых и пленных, захваченных у противника после каждой операции. Скажите, примерно, каково соотношение между убитыми и захваченными в плен?
Бах-Зелевский: Нужно сказать, что это выглядело в каждом отдельном случае по - разному. Все эти операции нельзя причесать под одну гребенку. Во всяком случае, количество пленных намного превышало количество убитых.
Экснер: Пленных было больше, чем убитых?
Бах-Зелевский: Только не в те годы, когда существовал приказ не брать в плен никого.
Экснер: То есть сначала система была строже, а позднее она была смягчена?
Бах-Зелевский: Да, некоторое изменение имело место, так как позже имелись ясные приказы о том, куда надо отправлять пленных, чего вначале не было.
Экснер: Можете ли Вы назвать приказы, получаемые Вами от военных инстанций, которые были бы направлены на уничтожение миллионов славян?
Бах-Зелевский: Я уже ответил на этот вопрос обвинителю: такого письменного приказа не было.
Экснер: Знаете ли Вы, что донесения, которые Вы посылали Гиммлеру относительно операций, проводимых Вами, Гиммлер передавал непосредственно фюреру?
Бах-Зелевский: Разрешите мне ответить на этот вопрос более подробно. Сначала я имел постоянный штаб у Гиммлера. Мой начальник штаба постоянно находился в штабе, в то время когда я находился на фронте. Между военными инстанциями, то есть ОКВ, ОКХ и моим штабом существовал постоянный контакт. Ведь дело обстояло не так, что донесения о действиях партизан сначала поступали ко мне, поскольку существовали такие ведомственные каналы, которые проходили через ОКХ. Это значит, что от этих военных инстанций я получал столько же донесений, сколько и сам посылал им. То, что эти донесения затем обобщались в моем штабе, является фактом. Затем каждый день эти донесения передавались Гиммлеру, а тот передавал их дальше.
Экснер: Кому передавал?
Бах-Зелевский: Господа из ОКВ, будучи уже в плену, подтверждали мне, что об этих донесениях докладывали во время обсуждения военной обстановки.
Экснер: Скажите, участвовали ли в этих партизанских группах евреи?
Бах-Зелевский: Не подлежит сомнению, что в отдельных партизанских группах также участвовали евреи.
Экснер: Может быть, это, скорее, было исключением?
Бах-Зелевский: Совершенно точно, это было исключением.
Экснер: Тогда я не понимаю, как же борьба с партизанами приводила к истреблению евреев?
Бах-Зелевский: До этого я говорил об эйнзатцгруппах полиции безопасности.
Экснер: Это другое дело. Скажите, знаете ли Вы полк Дирлевангера? Вам это имя о чем-то говорит?
Бах-Зелевский: Это - бригада Дирлевангера, о которой я говорил подробно представителю обвинения.
Экснер: Скажите, эта бригада находилась когда-либо под Вашим руководством?
Бах-Зелевский: Да, в 1941 году.
Экснер: Скажите, это было соединение регулярной армии или СС?
Бах-Зелевский: Бригада Дирлевангера не была соединением войск СС, она находилась на обеспечении вермахта.
Экснер: Можете ли Вы сказать, кто присутствовал, когда Гиммлер произносил речь в Везельсбурге?
Бах-Зелевский: Там присутствовало примерно 12 груп-пенфюреров СС. Я готов назвать их фамилии, если это нужно.
Экснер: Там были офицеры вермахта?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Благодарю Вас.
Штамер (защитник подсудимого Геринга): Свидетель, Вы сказали, что с 1942 года являлись начальником соединений по борьбе с партизанами. В качестве такового Вы и были назначены руководителем борьбы против партизан на Востоке?
Бах-Зелевский: Да, это правильно.
Штамер: По борьбе с ними? Вы сказали, что существовала неясность по поводу того, что следует понимать под "партизанами"; что понятие "партизан" все это время было недостаточно ясным, верно?
Бах-Зелевский: По смыслу, да. По моему мнению, необходимо делать различье между партизанами и людьми, подозреваемыми в том, что они партизаны. Войска не всегда различали это. Я всегда обращал внимание на то, что это понятие должно быть точно определено. Нельзя считать, что в каждом случае, когда в лесу или в доме открывают огонь, то это значит, что все, кто там находится, - партизаны. Это неверно, так как тактика партизан заключалась в том, чтобы после успешной операции сразу исчезнуть. В результате, поскольку не существовало определенного понятия относительно того, кто является партизаном, и если подразделение плохо обучено, это приводило к тому, что в войсках говорили: из этой деревни вели огонь значит, все они являются партизанами. По моему мнению, партизаном был только тот, кто действительно был застигнут, то есть пойман на месте с оружием в руках. Тех, у кого не было оружия в руках, не следовало считать партизанами.
Штамер: Что же Вы предприняли положительного для того, чтобы определить это понятие - "партизан"?
Бах-Зелевский: Я уже упоминал, что непрерывно с 1941 года, еще до того, как я стал начальником боевых соединений, ведущих борьбу с партизанами, не только от меня, но и от генерала Шенкендорфа непрерывно поступали меморандумы, в которых были изложены соответствующие предписания. Там также шла речь о том, как мы ведем борьбу с бандами. Их мы передавали в группу армий "Центр". Например, в России мы даже организовали школы по борьбе с партизанами, где всему этому должны были обучать. Мы, то есть Шенкендорф и я, совместно разработали инструкцию по борьбе с партизанами. Однако эта инструкция никогда не была издана. Сразу после того, как я встал во главе руководства по борьбе с партизанами в 1943 году, мой штаб приступил к разработке новой инструкции по борьбе с партизанами. Это длилось месяцы, пока, наконец, такая инструкция была издана в 1944 году, когда смысл подобной инструкции, собственно говоря, был уже утрачен.
Штамер: Кто издал эту инструкцию?
Бах-Зелевский: Эта инструкция была издана по всем правилам, существующим в армии, и являлась обычной инструкцией вооруженных сил Германии.
Штамер: Каково было ее содержание?
Бах-Зелевский: Она так и называлась: "Инструкция по борьбе с партизанами".
Штамер: Каково было ее содержание?
Бах-Зелевский: Содержание ее как раз касалось борьбы против партизан вообще. Здесь освещались вопросы, связанные с проведением операций крупного и менее крупного масштаба.
Штамер: Как Вы говорите, это было издано в 1944 году, а до того разве не Вашей именно непосредственной обязанностью постольку, поскольку Вы возглавляли борьбу против партизан на Востоке, являлось давать соответствующие указания подразделениям относительно того, как они в отдельных случаях должны были себя вести?
Бах-Зелевский: Во-первых, я не имел права издавать приказы. Я это уже говорил. Итак, я только мог выдвигать предложения по этому вопросу. Во-вторых, не существовало постоянных воинских частей, которые осуществляли бы борьбу против партизан. Это было одно название. И только от случая к случаю создавались такие воинские части.
Кроме того, я хочу указать, что дело обстояло вовсе не так, будто в моем распоряжении находились воинские части для борьбы с партизанами. В документе о моем назначении начальником соединений по борьбе с партизанами ясно сказано, что борьба с бандами - компетенция высшего начальника СС или полиции либо соответствующего командующего в районе военных действий. У меня были инспекционные функции, несмотря на мои неоднократные требования предоставить мне право издавать приказы.
Штамер: Это мне не совсем понятно. Будучи генералом войск СС, Вы должны были иметь полномочия отдавать приказы?
Бах-Зелевский: Я имел это право в том случае, когда лично проводил какую-либо операцию.
Штамер: Но ведь вас назначали для того, чтобы Вы осуществляли борьбу против партизан, следовательно, у Вас должны были быть части?
Бах-Зелевский: Я не имел никаких частей.
Штамер: А какими же средствами Вы проводили борьбу против партизан?
Бах-Зелевский: От случая к случаю я обсуждал с соответствующим командующим вопрос об использовании тех или иных частей для проведения операций, если ОКВ или ОКХ не предоставляли их в мое распоряжение, что часто случалось.
Штамер: Другими словами, Вы запрашивали воинские части? Эти части, если они предоставлялись Вам, подчинялись Вашим приказам?
Бах-Зелевский: Нет. Только в том случае, если мне самому приходилось проводить операцию. В других случаях действиями этих отрядов руководил соответствующий генерал вермахта либо СС. В инструкции полномочий начальника соединений по борьбе с партизанами говорилось, что я могу только тогда приказывать, когда полномочия двух руководителей СС и полиции или двух командующих скрещиваются так, что необходим новый командир для того, чтобы разрешить возникшие трудности.
Штамер: Вы никогда самостоятельно не проводили операции?
Бах-Зелевский: Самостоятельно я провел одну операцию в 1943 году.
Штамер: Каким образом Вы это сделали?
Бах-Зелевский: Эта операция имела место осенью 1943 года в районе Идрица - Полоцк. Сначала я полетел в район группы армий "Центр", обсудил все с генералом Кребсом, тогдашним начальником, затем командующим Северным фронтом, а также с генерал-фельдмаршалом Кюхлером. Генерал-фельдмаршал Кюхлер объединил все войска и тыловые части в один корпус. Я сам входил в состав контрольного штаба этого корпуса. Офицером связи был Мелентин. Затем я лично провел операцию. В это время был прорван фронт у Небе, и я принял самостоятельное решение создать фронт против этого клина Красной Армии, который, таким образом, стал передним краем со всеми теми подразделениями, которые находились в моем распоряжении.
Штамер: Известно ли Вам, что Гитлер и Гиммлер особенно хвалили Вас именно за беспощадность, с которой Вы проводили операции в отношении партизан?
Бах-Зелевский: Нет, я не получал никаких наград за борьбу с партизанами. Все мои награды я получил за действия на фронте от военного командования.
Штамер: Бригада Дирлевангера принадлежала к войскам СС, не правда ли?
Бах-Зелевский: Нет. Эту бригаду следует, скорее, отнести к общим частям СС, так как она не подчинялась войскам СС.
Штамер: Скажите, командир ее, Дирлевангер, был членом СС?
Бах-Зелевский: Да.
Штамер: Скажите, не предложили ли Вы лично собрать преступников и использовать их в борьбе против партизан?
Бах-Зелевский. Нет.
Тома (защитник подсудимого Розенберга): Господин свидетель, знали ли Вы, что гражданская администрация в Белоруссии часто протестовала против методов борьбы, которые применялись против партизан?
Бах-Зелевский: Да, я знал об этом.
Тома: Гражданская администрация подчинялась имперскому комиссару, который, в свою очередь, подчинялся министру по вопросам оккупированных восточных областей, то есть Розенбергу. Это верно?
Бах-Зелевский: Да.
Тома: Господин свидетель, если я Вас правильно понял, Вы осуждали такой метод борьбы с партизанами, при котором погибло много неповинных людей, а потому не следовали указаниям рейхсфюрера СС Гиммлера?
Бах-Зелевский: Да.
Тома: Как же Вы могли совместить со своей совестью свой пост в качестве начальника и инспектора по вопросам борьбы против партизан на Востоке? Как Вы могли осуществлять эти функции, осуждая методы борьбы против партизан?
Бах-Зелевский: Я не только совмещал это со своим представлением о совести, но я даже сам стремился получить этот пост, так как именно в 1941 1942 годах вместе с Шенкендорфом я видел, что так дело не может продолжаться, и генерал фон Шенкендорф, мой непосредственный начальник, как раз и выдвинул меня на эту должность.
Тома: Но Вы же знали, что все эти предложения, которые делал Шенкендорф, ни к чему не приведут?
Бах-Зелевский: Видите ли, то, что я говорил сейчас, этого я не мог знать тогда. Этого я не предвидел.
Тома: Но, во всяком случае, Вы ничего не достигли?
Бах-Зелевский: Я считаю, что, если бы вместо меня кто-нибудь другой занимал этот пост, было бы еще больше горя.
Тома: Считаете ли Вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по Вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским?
Бах-Зелевский: Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.
Тома: Сегодня?
Бах-Зелевский: Сегодня.
Тома: А какое мнение у Вас было в то время?
Бах-Зелевский: Тяжело прийти немцу к такому заключению. Мне многое потребовалось для этого.
Тома: Господин свидетель, как могло случиться, что несколько дней тому назад выступал здесь свидетель Олендорф, который, давая показания, признал, что он с эйнзатцгруппой уничтожил 90 тысяч человек и что это не согласуется с национал-социалистской идеологией?
Бах-Зелевский: Ну, у меня другое мнение по этому поводу. Если десятилетиями проповедуют, что славяне являются низшей расой, что евреи вообще не являются людьми, - неминуем именно такой результат...
Председатель: Доктор Экснер. Вы хотите еще задать вопросы от имени другого подсудимого или что-либо другое?
Экснер: Я хочу задать еще два-три вопроса, которые передал мне во время перерыва мой подзащитный.
Председатель: Но Вы уже задавали вопросы?
Экснер: Да, но это - три новых вопроса. Мы не были подготовлены к этому перекрестному допросу.
Председатель: Ну, хорошо. Продолжайте.
Экснер: Господин свидетель, Вы сказали, что в 1944 году был получен приказ о борьбе против партизан. Сейчас, во время перерыва, я нашел в книге документов, представленных обвинением, документ ПС-1986, в котором говорится об инструкции от 27 ноября 1942 г. по борьбе против партизан. Известна ли Вам эта инструкция? Она должна была существовать, потому что она упоминается в этом документе. Известно Вам что-либо об этой инструкции?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Скажите, пожалуйста, знаете ли Вы о существовании инструкции по борьбе с русскими партизанами?
Бах-Зелевский: Да. Была такая.
Экснер: Можете ли Вы что-нибудь вспомнить о содержании этой инструкции и методах борьбы?
Бах-Зелевский: Нет, я этого сейчас не помню.
Экснер: Не знаете ли Вы, можно ли получить эту инструкцию?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Благодарю Вас.
Биддл (член Трибунала): Вы знаете, сколько служащих вермахта использовалось в какой-либо одной операции против партизан? Какое было максимальное количество войск, используемых когда-либо против партизан?
Бах-Зелевский: Крупными были операции, в которых участвовали силы дивизии и больше. Я думаю, что самые крупные силы, участвовавшие в подобной операции, включали в себя три дивизии.
Биддл: Вы знаете, сколько эйнзатцгрупп использовалось?
Бах-Зелевский: Насколько мне известно, три. На каждую группу армий по одной.
Председатель (представителю обвинения): Вы хотите задать дополнительные вопросы?
Тэйлор: Нет, сэр.
ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ Г. КАППЕЛЕНА
{IMT, vol. 6, р. 279-288.}
---------------------------
Стенограмма заседания
Международного военного трибунала
от 29 января 1946 г.
Дюбост: С разрешения Трибунала, мы хотели бы сейчас допросить в качестве свидетеля господина Каппелена, который ограничится показаниями об условиях обращения с норвежскими гражданами в лагерях и тюрьмах Норвегии.
Председатель: Хорошо, пожалуйста. (Вводят свидетеля)
Председатель: Как Ваше имя?
Каппелен: Меня зовут Ганс Каппелен.
Председатель: Повторите за мной слова присяги... (Свидетель повторяет слова присяги)
Дюбост: Господин Каппелен, Вы родились 18 декабря 1903 г.?
Каппелен: Да.
Дюбост: В каком городе?
Каппелен: Я родился в городе Квитсейд, провинция Телемарк, Норвегия.
Дюбост: Ваша профессия?
Каппелен: Я был юристом, а теперь я коммерсант.
Дюбост: Расскажите, пожалуйста, что Вы знаете о зверствах гестаповцев в Норвегии?
Каппелен: Я был арестован 29 ноября 1941 г. и заключен в тюрьму гестапо в Осло. Через десять дней я был допрошен двумя агентами норвежской СС, или нацистской полиции. Они почти сразу начали избивать меня дубинками. Я не помню точно, сколько времени продолжался этот допрос, но он ни к чему не привел.
Через несколько дней меня перевели на Виктория-Террас, 32. Это был главный штаб гестапо в Норвегии. Это было примерно в 8 часов вечера. Меня привели в большую комнату и потребовали, чтобы я разделся. Я должен был раздеться догола. Я несколько распух после первой "обработки" норвежскими полицейскими, но это было еще не самое худшее. Там были шесть или восемь гестаповцев и их руководитель, Фемер. Он был очень зол. Они начали засыпать меня вопросами, на которые я не мог ответить. Тогда ко мне подбежал Фемер и стал вырывать волосы на моей голове. Он вырвал их все, и они валялись в крови на полу около меня.
После этого они начали бросаться на меня, избивать резиновыми дубинками и железными прутьями. Мне было очень больно, и я потерял сознание. Но меня привели в себя: они вылили на меня ведро холодной воды. Меня начало рвать, потому что я чувствовал себя очень плохо, но это только разозлило их. И они сказали мне: "Убери за собой, грязная собака". И я должен был попытаться убрать за собой все голыми руками. Таким образом они продолжали допрашивать меня очень долго. Но этот допрос ни к чему не привел, потому что они засыпали меня вопросами о людях, которых я не знал или с которыми был едва знаком.
Утром меня снова перевели в тюрьму и поместили в камеру. Я чувствовал себя очень плохо, был слаб. В течение всего дня я просил охрану позвать ко мне врача, если это возможно. Мне отказали в этом. Это было 19-го числа. Через несколько дней, я полагаю, что это было за день до рождества 1941 года, меня снова ночью привезли на Виктория-Террас. Случилось то же, что и в прошлый раз, только теперь мне было очень просто раздеться, потому что на мне было только пальто. Я весь распух после первого избиения. Опять, как и в первый раз, было шесть, семь или восемь гестаповцев.
Председатель: Это были немецкие гестаповцы?
Каппелен: Да. Фемер тоже присутствовал, как и в тот раз. Он был эсэсовцем. Они вновь начали избивать меня. Но было совершенно бесполезно избивать человека, который находился в таком состоянии, как я. Я уже весь распух от прежних побоев. Они начали выкручивать и ломать мне руки и ноги. Правая рука была вывернута из суставов. - От страшной боли я потерял сознание. Тогда случилось то же самое, что и в прошлый раз: они вылили на меня ледяную воду, и я пришел в себя. Немцы просто озверели, они рычали как звери, и снова задавали мне множество вопросов, но я был так слаб, что не мог отвечать на них.
Тогда они надели на мою левую ногу самодельный, как мне показалось, деревянное приспособление с винтом и начали заворачивать этот винт таким образом, чтобы мясо отделить от костей. Я почувствовал невероятную боль и опять потерял сознание. Но я снова пришел в себя; у меня до сих пор на ноге остались большие следы от этого аппарата, хотя с того времени прошло уже четыре года.
Но это тоже ни к чему не привело. Тогда они что-то надели мне на шею. От этого тоже остались следы (показывает). И снова начали сдирать кожу и мясо. Со мной случился удар, и я внезапно почувствовал, что правая сторона моего тела парализована. Потом было установлено, что у меня произошло кровоизлияние в мозг. У меня стало двоиться в глазах, мне казалось, что каждый гестаповец - это два человека. Все кружилось передо мной. Это раздвоение зрения продолжалось у меня в течение четырех лет. И теперь, когда я устаю, у меня снова начинает двоиться в глазах.
Теперь я чувствую себя все-таки лучше, паралич прошел, но до сих пор некоторые анормальные явления с правой стороны тела у меня продолжаются. Больше я ничего не помню о событиях этой ночи. Но другие заключенные, которые должны были убирать коридоры тюрьмы, видели, как меня утром принесли в мою камеру. Это было примерно в 6 часов утра. Они думали, что я мертв, потому что на мне не было наручников.
Сколько времени я пробыл в таком состоянии - день или два, не могу сказать. Но однажды я пришел в себя и начал чуточку двигаться. Немедленно ко мне в камеру, где я лежал в собственной рвотной массе и крови, вошел охранник и врач. По-моему, это был очень высокопоставленный врач. Он был в высоком звании, но я не могу сказать точно, в каком именно. Он сказал мне, что, по всей вероятности, я умру. Я спросил его: "Можете ли вы перевести меня в больницу?" Он сказал: "Нет, дураков не переводят ни в какие больницы до тех пор, пока, - сказал он, - вы не сделаете то, что мы требуем от вас. Как и все норвежцы, вы - дурак".
Они вправили мне руку. Это было очень больно, но меня держали два солдата, и это было сделано. Я снова потерял сознание.
Так проходило время, и я немного оправился. Я не мог ходить, потому что все кружилось передо мной. И я лежал на нарах. Однажды - я думаю, что это было в конце февраля, а может быть, в середине февраля 1942 года - ночью они снова пришли ко мне. По-моему, это было часов в 10 вечера, потому что свет в моей камере уже давно был потушен. Они потребовали, чтобы я встал. Я попытался встать, но, конечно, упал опять, потому что был парализован. Тогда они стали пинать меня, и я сказал: "Не лучше ли убить меня, потому что я не могу двигаться". Тогда они меня вытащили из камеры и снова привезли на Виктория-Террас, в штаб-квартиру, где проводили свои допросы. На этот раз допрос проводил эсэсовец Штеер. Я не мог стоять и поэтому лежал на полу, нагой. У Штеера было несколько, четыре или пять, помощников из гестапо. Они начали топтать и бить меня, внезапно они снова поставили меня на ноги и подтащили к столу, за которым сидел Штеер. Он взял мою левую руку и вот так (показывает) вогнал несколько булавок мне под ногти. Мне было очень больно, и все завертелось передо мною, и опять началось двойное зрение. Но боль была так сильна, что я выдернул у него свою руку. Я не должен был делать этого, потому что это привело их в ярость. Я снова потерял сознание. Не знаю, в течение какого времени я был без сознания, но пришел в себя от запаха горящего мяса. И тогда я увидел, что один из гестаповцев держит какую-то лампу и поджигает мне ноги. Мне было не особенно больно, потому что я был так слаб, что не чувствовал боли. Я был парализован, язык мой не двигался и я не мог говорить, а просто стонал.
Я не помню больше подробностей этого вечера. Но это был один из самых ужасных допросов, которые мне пришлось пережить. Меня снова привезли обратно в тюрьму. Время шло. Я пытался немного есть, но у меня сразу же начиналась рвота. Постепенно я поправился, но был все еще парализован и поэтому не мог стоять. Меня все же часто брали на допросы, и устраивали очную ставку с другими норвежцами, с людьми, которых я знал и которых не знал. Большинство из них подвергалось ужасному обращению. Они распухли. Особенно хорошо я помню двух моих друзей, очень хороших людей. Мне устроили с ними очную ставку. Они после пыток выглядели ужасно. Когда я вышел из тюрьмы, то узнал, что оба они умерли от истязаний и пыток.
Покровский: Знало ли командование вермахта о методах борьбы с партизанским движением, направленных на истребление еврейского и славянского населения?
Бах-Зелевский: Методы были общеизвестны, так что военное командование тоже должно было знать об этом. Я, конечно, не знаю, было ли оно осведомлено о плане, который упоминался Гиммлером.
Покровский: Лично Вам не приходилось ли участвовать на каких-либо совещаниях с генералами вермахта, на которых было бы ясно и прямо сказано о методах борьбы с партизанами?
Бах-Зелевский: Методы боевых действий как таковые обсуждались в деталях, и предполагалось, что они известны. Однако во время этих обсуждений не говорилось, например, сколько человек должно быть расстреляно. Это не следует понимать так.
Покровский: Вы показывали, что немцы имели в виду истребить славянское население с тем, чтобы сократить число славян до 30 миллионов человек. Откуда Вам была известна эта цифра и эта установка?
Бах-Зелевский: Я позволю себе исправить ошибку. Здесь речь шла о сокращении не до 30 миллионов, а на 30 миллионов. Эта цифра была названа Гиммлером в его речи в Везельсбурге.
Покровский: Подтверждаете ли Вы, что вся практическая деятельность немецких властей, немецких воинских соединений в борьбе с партизанами была направлена на выполнение этой директивы - сократить число славян на 30 миллионов человек?
Бах-Зелевский: Я считаю, что эти методы действительно привели бы к истреблению 30 миллионов, если бы их продолжали применять и если бы ситуация не изменилась в результате развития событий.
Покровский: У меня больше нет вопросов свидетелю.
Председатель: Имеются ли вопросы у защиты?
Экснер (защитник генерального штаба, ОКВ и подсудимого Йодля): Господин свидетель, Вы сказали, что Вы были начальником тех боевых соединений, которые боролись с партизанами. Скажите, если действительно имели место такие хаотические явления, почему же Вы не изменили системы?
Бах-Зелевский: Потому, что у меня не было права издавать приказы.
Экснер: Докладывали ли Вы о существующем положении своему непосредственному начальнику?
Бах-Зелевский: Да, каждый день. У меня был постоянный штаб при Гиммлере.
Экснер: Вносили ли Вы предложения относительно изменений?
Бах-Зелевский: Да, все время вносил.
Экснер: Почему же эти предложения не были осуществлены?
Бах-Зелевский: Мне кажется, что я достаточно ясно выразился по этому поводу. Очевидно, потому, что эти изменения были нежелательны.
Экснер: Вы также сказали, что докладывали вышестоящему начальству об убитых, раненых и пленных, захваченных у противника после каждой операции. Скажите, примерно, каково соотношение между убитыми и захваченными в плен?
Бах-Зелевский: Нужно сказать, что это выглядело в каждом отдельном случае по - разному. Все эти операции нельзя причесать под одну гребенку. Во всяком случае, количество пленных намного превышало количество убитых.
Экснер: Пленных было больше, чем убитых?
Бах-Зелевский: Только не в те годы, когда существовал приказ не брать в плен никого.
Экснер: То есть сначала система была строже, а позднее она была смягчена?
Бах-Зелевский: Да, некоторое изменение имело место, так как позже имелись ясные приказы о том, куда надо отправлять пленных, чего вначале не было.
Экснер: Можете ли Вы назвать приказы, получаемые Вами от военных инстанций, которые были бы направлены на уничтожение миллионов славян?
Бах-Зелевский: Я уже ответил на этот вопрос обвинителю: такого письменного приказа не было.
Экснер: Знаете ли Вы, что донесения, которые Вы посылали Гиммлеру относительно операций, проводимых Вами, Гиммлер передавал непосредственно фюреру?
Бах-Зелевский: Разрешите мне ответить на этот вопрос более подробно. Сначала я имел постоянный штаб у Гиммлера. Мой начальник штаба постоянно находился в штабе, в то время когда я находился на фронте. Между военными инстанциями, то есть ОКВ, ОКХ и моим штабом существовал постоянный контакт. Ведь дело обстояло не так, что донесения о действиях партизан сначала поступали ко мне, поскольку существовали такие ведомственные каналы, которые проходили через ОКХ. Это значит, что от этих военных инстанций я получал столько же донесений, сколько и сам посылал им. То, что эти донесения затем обобщались в моем штабе, является фактом. Затем каждый день эти донесения передавались Гиммлеру, а тот передавал их дальше.
Экснер: Кому передавал?
Бах-Зелевский: Господа из ОКВ, будучи уже в плену, подтверждали мне, что об этих донесениях докладывали во время обсуждения военной обстановки.
Экснер: Скажите, участвовали ли в этих партизанских группах евреи?
Бах-Зелевский: Не подлежит сомнению, что в отдельных партизанских группах также участвовали евреи.
Экснер: Может быть, это, скорее, было исключением?
Бах-Зелевский: Совершенно точно, это было исключением.
Экснер: Тогда я не понимаю, как же борьба с партизанами приводила к истреблению евреев?
Бах-Зелевский: До этого я говорил об эйнзатцгруппах полиции безопасности.
Экснер: Это другое дело. Скажите, знаете ли Вы полк Дирлевангера? Вам это имя о чем-то говорит?
Бах-Зелевский: Это - бригада Дирлевангера, о которой я говорил подробно представителю обвинения.
Экснер: Скажите, эта бригада находилась когда-либо под Вашим руководством?
Бах-Зелевский: Да, в 1941 году.
Экснер: Скажите, это было соединение регулярной армии или СС?
Бах-Зелевский: Бригада Дирлевангера не была соединением войск СС, она находилась на обеспечении вермахта.
Экснер: Можете ли Вы сказать, кто присутствовал, когда Гиммлер произносил речь в Везельсбурге?
Бах-Зелевский: Там присутствовало примерно 12 груп-пенфюреров СС. Я готов назвать их фамилии, если это нужно.
Экснер: Там были офицеры вермахта?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Благодарю Вас.
Штамер (защитник подсудимого Геринга): Свидетель, Вы сказали, что с 1942 года являлись начальником соединений по борьбе с партизанами. В качестве такового Вы и были назначены руководителем борьбы против партизан на Востоке?
Бах-Зелевский: Да, это правильно.
Штамер: По борьбе с ними? Вы сказали, что существовала неясность по поводу того, что следует понимать под "партизанами"; что понятие "партизан" все это время было недостаточно ясным, верно?
Бах-Зелевский: По смыслу, да. По моему мнению, необходимо делать различье между партизанами и людьми, подозреваемыми в том, что они партизаны. Войска не всегда различали это. Я всегда обращал внимание на то, что это понятие должно быть точно определено. Нельзя считать, что в каждом случае, когда в лесу или в доме открывают огонь, то это значит, что все, кто там находится, - партизаны. Это неверно, так как тактика партизан заключалась в том, чтобы после успешной операции сразу исчезнуть. В результате, поскольку не существовало определенного понятия относительно того, кто является партизаном, и если подразделение плохо обучено, это приводило к тому, что в войсках говорили: из этой деревни вели огонь значит, все они являются партизанами. По моему мнению, партизаном был только тот, кто действительно был застигнут, то есть пойман на месте с оружием в руках. Тех, у кого не было оружия в руках, не следовало считать партизанами.
Штамер: Что же Вы предприняли положительного для того, чтобы определить это понятие - "партизан"?
Бах-Зелевский: Я уже упоминал, что непрерывно с 1941 года, еще до того, как я стал начальником боевых соединений, ведущих борьбу с партизанами, не только от меня, но и от генерала Шенкендорфа непрерывно поступали меморандумы, в которых были изложены соответствующие предписания. Там также шла речь о том, как мы ведем борьбу с бандами. Их мы передавали в группу армий "Центр". Например, в России мы даже организовали школы по борьбе с партизанами, где всему этому должны были обучать. Мы, то есть Шенкендорф и я, совместно разработали инструкцию по борьбе с партизанами. Однако эта инструкция никогда не была издана. Сразу после того, как я встал во главе руководства по борьбе с партизанами в 1943 году, мой штаб приступил к разработке новой инструкции по борьбе с партизанами. Это длилось месяцы, пока, наконец, такая инструкция была издана в 1944 году, когда смысл подобной инструкции, собственно говоря, был уже утрачен.
Штамер: Кто издал эту инструкцию?
Бах-Зелевский: Эта инструкция была издана по всем правилам, существующим в армии, и являлась обычной инструкцией вооруженных сил Германии.
Штамер: Каково было ее содержание?
Бах-Зелевский: Она так и называлась: "Инструкция по борьбе с партизанами".
Штамер: Каково было ее содержание?
Бах-Зелевский: Содержание ее как раз касалось борьбы против партизан вообще. Здесь освещались вопросы, связанные с проведением операций крупного и менее крупного масштаба.
Штамер: Как Вы говорите, это было издано в 1944 году, а до того разве не Вашей именно непосредственной обязанностью постольку, поскольку Вы возглавляли борьбу против партизан на Востоке, являлось давать соответствующие указания подразделениям относительно того, как они в отдельных случаях должны были себя вести?
Бах-Зелевский: Во-первых, я не имел права издавать приказы. Я это уже говорил. Итак, я только мог выдвигать предложения по этому вопросу. Во-вторых, не существовало постоянных воинских частей, которые осуществляли бы борьбу против партизан. Это было одно название. И только от случая к случаю создавались такие воинские части.
Кроме того, я хочу указать, что дело обстояло вовсе не так, будто в моем распоряжении находились воинские части для борьбы с партизанами. В документе о моем назначении начальником соединений по борьбе с партизанами ясно сказано, что борьба с бандами - компетенция высшего начальника СС или полиции либо соответствующего командующего в районе военных действий. У меня были инспекционные функции, несмотря на мои неоднократные требования предоставить мне право издавать приказы.
Штамер: Это мне не совсем понятно. Будучи генералом войск СС, Вы должны были иметь полномочия отдавать приказы?
Бах-Зелевский: Я имел это право в том случае, когда лично проводил какую-либо операцию.
Штамер: Но ведь вас назначали для того, чтобы Вы осуществляли борьбу против партизан, следовательно, у Вас должны были быть части?
Бах-Зелевский: Я не имел никаких частей.
Штамер: А какими же средствами Вы проводили борьбу против партизан?
Бах-Зелевский: От случая к случаю я обсуждал с соответствующим командующим вопрос об использовании тех или иных частей для проведения операций, если ОКВ или ОКХ не предоставляли их в мое распоряжение, что часто случалось.
Штамер: Другими словами, Вы запрашивали воинские части? Эти части, если они предоставлялись Вам, подчинялись Вашим приказам?
Бах-Зелевский: Нет. Только в том случае, если мне самому приходилось проводить операцию. В других случаях действиями этих отрядов руководил соответствующий генерал вермахта либо СС. В инструкции полномочий начальника соединений по борьбе с партизанами говорилось, что я могу только тогда приказывать, когда полномочия двух руководителей СС и полиции или двух командующих скрещиваются так, что необходим новый командир для того, чтобы разрешить возникшие трудности.
Штамер: Вы никогда самостоятельно не проводили операции?
Бах-Зелевский: Самостоятельно я провел одну операцию в 1943 году.
Штамер: Каким образом Вы это сделали?
Бах-Зелевский: Эта операция имела место осенью 1943 года в районе Идрица - Полоцк. Сначала я полетел в район группы армий "Центр", обсудил все с генералом Кребсом, тогдашним начальником, затем командующим Северным фронтом, а также с генерал-фельдмаршалом Кюхлером. Генерал-фельдмаршал Кюхлер объединил все войска и тыловые части в один корпус. Я сам входил в состав контрольного штаба этого корпуса. Офицером связи был Мелентин. Затем я лично провел операцию. В это время был прорван фронт у Небе, и я принял самостоятельное решение создать фронт против этого клина Красной Армии, который, таким образом, стал передним краем со всеми теми подразделениями, которые находились в моем распоряжении.
Штамер: Известно ли Вам, что Гитлер и Гиммлер особенно хвалили Вас именно за беспощадность, с которой Вы проводили операции в отношении партизан?
Бах-Зелевский: Нет, я не получал никаких наград за борьбу с партизанами. Все мои награды я получил за действия на фронте от военного командования.
Штамер: Бригада Дирлевангера принадлежала к войскам СС, не правда ли?
Бах-Зелевский: Нет. Эту бригаду следует, скорее, отнести к общим частям СС, так как она не подчинялась войскам СС.
Штамер: Скажите, командир ее, Дирлевангер, был членом СС?
Бах-Зелевский: Да.
Штамер: Скажите, не предложили ли Вы лично собрать преступников и использовать их в борьбе против партизан?
Бах-Зелевский. Нет.
Тома (защитник подсудимого Розенберга): Господин свидетель, знали ли Вы, что гражданская администрация в Белоруссии часто протестовала против методов борьбы, которые применялись против партизан?
Бах-Зелевский: Да, я знал об этом.
Тома: Гражданская администрация подчинялась имперскому комиссару, который, в свою очередь, подчинялся министру по вопросам оккупированных восточных областей, то есть Розенбергу. Это верно?
Бах-Зелевский: Да.
Тома: Господин свидетель, если я Вас правильно понял, Вы осуждали такой метод борьбы с партизанами, при котором погибло много неповинных людей, а потому не следовали указаниям рейхсфюрера СС Гиммлера?
Бах-Зелевский: Да.
Тома: Как же Вы могли совместить со своей совестью свой пост в качестве начальника и инспектора по вопросам борьбы против партизан на Востоке? Как Вы могли осуществлять эти функции, осуждая методы борьбы против партизан?
Бах-Зелевский: Я не только совмещал это со своим представлением о совести, но я даже сам стремился получить этот пост, так как именно в 1941 1942 годах вместе с Шенкендорфом я видел, что так дело не может продолжаться, и генерал фон Шенкендорф, мой непосредственный начальник, как раз и выдвинул меня на эту должность.
Тома: Но Вы же знали, что все эти предложения, которые делал Шенкендорф, ни к чему не приведут?
Бах-Зелевский: Видите ли, то, что я говорил сейчас, этого я не мог знать тогда. Этого я не предвидел.
Тома: Но, во всяком случае, Вы ничего не достигли?
Бах-Зелевский: Я считаю, что, если бы вместо меня кто-нибудь другой занимал этот пост, было бы еще больше горя.
Тома: Считаете ли Вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по Вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским?
Бах-Зелевский: Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.
Тома: Сегодня?
Бах-Зелевский: Сегодня.
Тома: А какое мнение у Вас было в то время?
Бах-Зелевский: Тяжело прийти немцу к такому заключению. Мне многое потребовалось для этого.
Тома: Господин свидетель, как могло случиться, что несколько дней тому назад выступал здесь свидетель Олендорф, который, давая показания, признал, что он с эйнзатцгруппой уничтожил 90 тысяч человек и что это не согласуется с национал-социалистской идеологией?
Бах-Зелевский: Ну, у меня другое мнение по этому поводу. Если десятилетиями проповедуют, что славяне являются низшей расой, что евреи вообще не являются людьми, - неминуем именно такой результат...
Председатель: Доктор Экснер. Вы хотите еще задать вопросы от имени другого подсудимого или что-либо другое?
Экснер: Я хочу задать еще два-три вопроса, которые передал мне во время перерыва мой подзащитный.
Председатель: Но Вы уже задавали вопросы?
Экснер: Да, но это - три новых вопроса. Мы не были подготовлены к этому перекрестному допросу.
Председатель: Ну, хорошо. Продолжайте.
Экснер: Господин свидетель, Вы сказали, что в 1944 году был получен приказ о борьбе против партизан. Сейчас, во время перерыва, я нашел в книге документов, представленных обвинением, документ ПС-1986, в котором говорится об инструкции от 27 ноября 1942 г. по борьбе против партизан. Известна ли Вам эта инструкция? Она должна была существовать, потому что она упоминается в этом документе. Известно Вам что-либо об этой инструкции?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Скажите, пожалуйста, знаете ли Вы о существовании инструкции по борьбе с русскими партизанами?
Бах-Зелевский: Да. Была такая.
Экснер: Можете ли Вы что-нибудь вспомнить о содержании этой инструкции и методах борьбы?
Бах-Зелевский: Нет, я этого сейчас не помню.
Экснер: Не знаете ли Вы, можно ли получить эту инструкцию?
Бах-Зелевский: Нет.
Экснер: Благодарю Вас.
Биддл (член Трибунала): Вы знаете, сколько служащих вермахта использовалось в какой-либо одной операции против партизан? Какое было максимальное количество войск, используемых когда-либо против партизан?
Бах-Зелевский: Крупными были операции, в которых участвовали силы дивизии и больше. Я думаю, что самые крупные силы, участвовавшие в подобной операции, включали в себя три дивизии.
Биддл: Вы знаете, сколько эйнзатцгрупп использовалось?
Бах-Зелевский: Насколько мне известно, три. На каждую группу армий по одной.
Председатель (представителю обвинения): Вы хотите задать дополнительные вопросы?
Тэйлор: Нет, сэр.
ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ Г. КАППЕЛЕНА
{IMT, vol. 6, р. 279-288.}
---------------------------
Стенограмма заседания
Международного военного трибунала
от 29 января 1946 г.
Дюбост: С разрешения Трибунала, мы хотели бы сейчас допросить в качестве свидетеля господина Каппелена, который ограничится показаниями об условиях обращения с норвежскими гражданами в лагерях и тюрьмах Норвегии.
Председатель: Хорошо, пожалуйста. (Вводят свидетеля)
Председатель: Как Ваше имя?
Каппелен: Меня зовут Ганс Каппелен.
Председатель: Повторите за мной слова присяги... (Свидетель повторяет слова присяги)
Дюбост: Господин Каппелен, Вы родились 18 декабря 1903 г.?
Каппелен: Да.
Дюбост: В каком городе?
Каппелен: Я родился в городе Квитсейд, провинция Телемарк, Норвегия.
Дюбост: Ваша профессия?
Каппелен: Я был юристом, а теперь я коммерсант.
Дюбост: Расскажите, пожалуйста, что Вы знаете о зверствах гестаповцев в Норвегии?
Каппелен: Я был арестован 29 ноября 1941 г. и заключен в тюрьму гестапо в Осло. Через десять дней я был допрошен двумя агентами норвежской СС, или нацистской полиции. Они почти сразу начали избивать меня дубинками. Я не помню точно, сколько времени продолжался этот допрос, но он ни к чему не привел.
Через несколько дней меня перевели на Виктория-Террас, 32. Это был главный штаб гестапо в Норвегии. Это было примерно в 8 часов вечера. Меня привели в большую комнату и потребовали, чтобы я разделся. Я должен был раздеться догола. Я несколько распух после первой "обработки" норвежскими полицейскими, но это было еще не самое худшее. Там были шесть или восемь гестаповцев и их руководитель, Фемер. Он был очень зол. Они начали засыпать меня вопросами, на которые я не мог ответить. Тогда ко мне подбежал Фемер и стал вырывать волосы на моей голове. Он вырвал их все, и они валялись в крови на полу около меня.
После этого они начали бросаться на меня, избивать резиновыми дубинками и железными прутьями. Мне было очень больно, и я потерял сознание. Но меня привели в себя: они вылили на меня ведро холодной воды. Меня начало рвать, потому что я чувствовал себя очень плохо, но это только разозлило их. И они сказали мне: "Убери за собой, грязная собака". И я должен был попытаться убрать за собой все голыми руками. Таким образом они продолжали допрашивать меня очень долго. Но этот допрос ни к чему не привел, потому что они засыпали меня вопросами о людях, которых я не знал или с которыми был едва знаком.
Утром меня снова перевели в тюрьму и поместили в камеру. Я чувствовал себя очень плохо, был слаб. В течение всего дня я просил охрану позвать ко мне врача, если это возможно. Мне отказали в этом. Это было 19-го числа. Через несколько дней, я полагаю, что это было за день до рождества 1941 года, меня снова ночью привезли на Виктория-Террас. Случилось то же, что и в прошлый раз, только теперь мне было очень просто раздеться, потому что на мне было только пальто. Я весь распух после первого избиения. Опять, как и в первый раз, было шесть, семь или восемь гестаповцев.
Председатель: Это были немецкие гестаповцы?
Каппелен: Да. Фемер тоже присутствовал, как и в тот раз. Он был эсэсовцем. Они вновь начали избивать меня. Но было совершенно бесполезно избивать человека, который находился в таком состоянии, как я. Я уже весь распух от прежних побоев. Они начали выкручивать и ломать мне руки и ноги. Правая рука была вывернута из суставов. - От страшной боли я потерял сознание. Тогда случилось то же самое, что и в прошлый раз: они вылили на меня ледяную воду, и я пришел в себя. Немцы просто озверели, они рычали как звери, и снова задавали мне множество вопросов, но я был так слаб, что не мог отвечать на них.
Тогда они надели на мою левую ногу самодельный, как мне показалось, деревянное приспособление с винтом и начали заворачивать этот винт таким образом, чтобы мясо отделить от костей. Я почувствовал невероятную боль и опять потерял сознание. Но я снова пришел в себя; у меня до сих пор на ноге остались большие следы от этого аппарата, хотя с того времени прошло уже четыре года.
Но это тоже ни к чему не привело. Тогда они что-то надели мне на шею. От этого тоже остались следы (показывает). И снова начали сдирать кожу и мясо. Со мной случился удар, и я внезапно почувствовал, что правая сторона моего тела парализована. Потом было установлено, что у меня произошло кровоизлияние в мозг. У меня стало двоиться в глазах, мне казалось, что каждый гестаповец - это два человека. Все кружилось передо мной. Это раздвоение зрения продолжалось у меня в течение четырех лет. И теперь, когда я устаю, у меня снова начинает двоиться в глазах.
Теперь я чувствую себя все-таки лучше, паралич прошел, но до сих пор некоторые анормальные явления с правой стороны тела у меня продолжаются. Больше я ничего не помню о событиях этой ночи. Но другие заключенные, которые должны были убирать коридоры тюрьмы, видели, как меня утром принесли в мою камеру. Это было примерно в 6 часов утра. Они думали, что я мертв, потому что на мне не было наручников.
Сколько времени я пробыл в таком состоянии - день или два, не могу сказать. Но однажды я пришел в себя и начал чуточку двигаться. Немедленно ко мне в камеру, где я лежал в собственной рвотной массе и крови, вошел охранник и врач. По-моему, это был очень высокопоставленный врач. Он был в высоком звании, но я не могу сказать точно, в каком именно. Он сказал мне, что, по всей вероятности, я умру. Я спросил его: "Можете ли вы перевести меня в больницу?" Он сказал: "Нет, дураков не переводят ни в какие больницы до тех пор, пока, - сказал он, - вы не сделаете то, что мы требуем от вас. Как и все норвежцы, вы - дурак".
Они вправили мне руку. Это было очень больно, но меня держали два солдата, и это было сделано. Я снова потерял сознание.
Так проходило время, и я немного оправился. Я не мог ходить, потому что все кружилось передо мной. И я лежал на нарах. Однажды - я думаю, что это было в конце февраля, а может быть, в середине февраля 1942 года - ночью они снова пришли ко мне. По-моему, это было часов в 10 вечера, потому что свет в моей камере уже давно был потушен. Они потребовали, чтобы я встал. Я попытался встать, но, конечно, упал опять, потому что был парализован. Тогда они стали пинать меня, и я сказал: "Не лучше ли убить меня, потому что я не могу двигаться". Тогда они меня вытащили из камеры и снова привезли на Виктория-Террас, в штаб-квартиру, где проводили свои допросы. На этот раз допрос проводил эсэсовец Штеер. Я не мог стоять и поэтому лежал на полу, нагой. У Штеера было несколько, четыре или пять, помощников из гестапо. Они начали топтать и бить меня, внезапно они снова поставили меня на ноги и подтащили к столу, за которым сидел Штеер. Он взял мою левую руку и вот так (показывает) вогнал несколько булавок мне под ногти. Мне было очень больно, и все завертелось передо мною, и опять началось двойное зрение. Но боль была так сильна, что я выдернул у него свою руку. Я не должен был делать этого, потому что это привело их в ярость. Я снова потерял сознание. Не знаю, в течение какого времени я был без сознания, но пришел в себя от запаха горящего мяса. И тогда я увидел, что один из гестаповцев держит какую-то лампу и поджигает мне ноги. Мне было не особенно больно, потому что я был так слаб, что не чувствовал боли. Я был парализован, язык мой не двигался и я не мог говорить, а просто стонал.
Я не помню больше подробностей этого вечера. Но это был один из самых ужасных допросов, которые мне пришлось пережить. Меня снова привезли обратно в тюрьму. Время шло. Я пытался немного есть, но у меня сразу же начиналась рвота. Постепенно я поправился, но был все еще парализован и поэтому не мог стоять. Меня все же часто брали на допросы, и устраивали очную ставку с другими норвежцами, с людьми, которых я знал и которых не знал. Большинство из них подвергалось ужасному обращению. Они распухли. Особенно хорошо я помню двух моих друзей, очень хороших людей. Мне устроили с ними очную ставку. Они после пыток выглядели ужасно. Когда я вышел из тюрьмы, то узнал, что оба они умерли от истязаний и пыток.