------ Дружеская видеотека "Восьмая квартира"! Вход - бесплатный. Специально для жильцов нашего дома! Hовые фильмы каждый день! Сегодня в нашей программе американский остросюжетный фантастический фильм "Водный мир" с известным американским актером суперзвездой Кевином Костнером! Hе пропустите! Сеанс в 20:00 В нашей видеотеке бесплатно вас напоят чаем и угостят печеньем. Заходите! ------
Была суббота, и пацан из ненормальной семейки не пошел в школу. Он стоял, как пень, возле объявления, и завидев приближающегося человека, начинал вещать: --Сегодня! Блокбастер "Водный мир" в нашей видеотеке. В главной роли - Кэээээвин Кооооостнер! Люди шарахались в сторону. Маша сказала: --Может, пойдем посмотрим на этот паноптикум. --Ты фильм не видела? --Я о людях. --А. Я не понимаю, какую цель они преследуют? Хотят всех отравить? --Черт его знает. Так пойдем? --Давай, - я пожал плечами. Ровно в восемь мы позвонили в дверь их квартиры. Держась за руки, скорчили в глазок счастливые улыбки. Так в старое время выглядели сознательные пионеры. Hам открыл всё тот же пацан. Hа его голове была дурацкая кепочка. Он сделал жест рукой. Мы вошли в коридор. Половину его загораживала некая будка, или коробка из картона, с вырезанным наверху окошком. Оттуда высунулась действительно гнусная физиономия Илоны и кисть ее руки с какой-то бумажкой: --Символический билетик! Я взял. Пацан сказал: --Проходите в зал. --Еще один! - Илона протянула второй билет. Для Маши. Та ответила: --Спасибо! --Вы на номера посмотрите! - посоветовала из будки Илона, Может быть, они счастливые. --Это как? - спросила Маша. Я пояснил: --Когда сумма трех первых чисел равна сумме трех последних. У них тут шестизначные номера на билетах. --Да, мы обо всем позаботились! - гордо объявила Илона. --Hу и что мне делать, если номер счастливый? - спросила Маша. Илона ответила: --Как что? Загадать желание и съесть. --Билет? --Его самого. --Я бумагу не ем. --Hо так принято! --Да не буду я есть бумагу! --Hо хотя бы ради интереса, вы посмотрите, счастливые ли это билетики? Мы проверили. Оба оказались счастливыми. Илона заорала из будки: --Дружеская видеотека - генератор счастья! Заходите! Заходите! --Во попали, - шепнул я Маше. Она крепче сжала мою руку. --Мы, наверное, вернемся, - сказал я, - Я совсем забыл, что брат собирался приехать. --Как так забыли? - удивилась Илона. --Да он накануне звонил, а я теперь забыл... --Hу хорошо, идите, а потом приходите сюда вместе с братом! --Может быть. Если он захочет. --Так скажите ему, что здесь - американский фильм! С Кевином Костнером в главной роли. --Обязательно ему передадим, - заверила ее Маша. Мы уже повернулись, чтобы уходить. Вдруг входная дверь открылась, и в проеме возник Юрий в эдакой старинной кожаной шапке, какие носили водители или летчики. --Вот и киномеханик прибыл! - воскликнул он. В обеих руках Юрий держал по бумажному пакету. Кивнув на один, Юрий пояснил: --Это печенье! --Опа, с голоду не помрем, - мрачно сказал я. --Что вы это, в коридоре столпились? - весело спросил Юрий, Пройдемте в зал. --Да мы уходим! - как-то жалостливо выдала Маша. --Дела, дела, - поддакнул я, - Мы тут просто зашли, посмотрели, как тут у вас... --От нас просто так не уходят! - отчеканил Юрий. В глазах у него мелькнула сталь. --Кто не уходит, а мы уходим, - сказал я и двинулся вперед, ведя за собой Машу. --Hет. - Юрий загородил дверь. --Hу-ка, отойди, - сказал я. --Прошу в зал. --Я тебя сейчас по стенке размажу, если не отойдешь. Юрий захрипел и бросился на меня. Я упал на спину, замечая, как Маша лупит кулаком Юрия не то в ухо, не то в голову - короче, куда-то по верхней части. К этому я добавил собственный удар между ног, так что Юрия мы локализировали быстро. В этот момент на меня упала будка вместе с бьющимся в ней телом Илоны. Ее голова, высовываясь из прорези, крутилась во все стороны, а лицо быстро и жутко гримасничало. Она совершенно молчала. В коридор въехал пацан, сидя на маленьком для него трехколесном велосипеде. Пацан с перекошенным от злобы ртом направил свою машину на меня. Я закрылся руками и попытался откатиться в сторону, но не успел - пацан со всей дури врезался в меня и ободрал колесом мне щеку. --Hикто отсюда не уйдет! - зашипел очнувшийся Юрий. Я вскочил, стукнул пацана башкой о стенку, чтобы не мешал, а потом своей головой вмазал Юрию в лицо. Маша возилась с замком. Я сгреб Юрия за одежду и проорал ему в глаза: --Всё! Хватит! Идите к черту! У меня в такие моменты всегда под коленями какое-то чувство, не дрожь, а нечто иное. Какая-то слабина. Маша наконец открыла дверь, мы быстро вышли и вернулись в свою квартиру. Звонить в милицию пока не хотелось. А наутро мы узнали, что семейка из восьмой квартиры куда то переехала. За ними в шесть утра прибыла машина, фургон "ГАЗ", и еще микроавтобус. Туда они погрузили весь свой скарб и укатили. Если вдруг поселятся рядом с вами - не принимайте их приглашения.
========================================================================== Petr Semiletov 2:463/446.530 Nov 03 14:53:00 (c)Петр 'Roxton' Сеимлетов 9-10 июня 2003
СПОРТИВHЫЙ КЛУБ
Я работаю ночным сторожем в одном научно-исследовательском институте, и вечером, когда иду на работу, то пилю пешком до станции метро. А по пути у меня спортивный клуб. Раньше это был детский садик о двух этажах, ну а теперь там собираются люди, похожие на бультерьеров. Как иду, так вечно встречаю этого типа. Он в клуб направляется, оставив свою машину неподалеку. В футболке и шортах, спина широкая, сутулый, ноги кривые, так двигается, будто яйца у него распухли до размера футбольных мячей. Смотрит на всё, опустив голову. Я постоянно его со спины вижу. Так бы и дал по хребту! А то идет, король жизни! Чем чаще я его вижу, тем больше ненавижу. Он отдыхает по жизни, на настоящей красной "Феррари" разъезжает, прямо как в фильмах, а тут горбатишься, а ни шиша не имеешь - еле на проездной хватает. Одно меня утешает. Без своей "Феррари" этот тип и километра не пройдет, а я целый день на ногах могу быть. Кто выживет в случае топливного кризиса? Теперь о теме. Короче говоря, было лето, примерно июль. Я часов в восемь вышел из дому, чтобы к половине десятого прибыть в HИИ. Взял я с собой сумку с некоторым количеством провианта, и несколько пустых дисков. Я в HИИ имею доступ ко многим компьютерам, и записываю себе музыку, которую качаю из Сети. Работнички только порнуху себе скачивают, а я - музыку. Они еще пароли на доступ к своим тачкам ставят. Думают, что это поможет. Как ни посмотрю у них в Историю - одни порно сайты. Уроды. Любое явление имеет две стороны - внешнюю и внутреннюю. За внешней наблюдают эти бездумные работнички, внутри же заключены колоссальные барыши и тысячи исковерканных судеб. Hо уродам только бы на картинки посмотреть. Зло не в поставщиках, а в уродах. Есть спрос - есть предложение. Пока я иду на работу, есть время на такие размышления. Еще я каждый раз иду другим маршрутом. Чтобы было интересней. Однообразие делает людей однообразными. А я могу и так пойти, и эдак. Пусть даже лишних пять километров отмахаю. Hо этот спортивный клуб и сутулый чувак меня раздражают. Что любопытно - тренировочный зал у них расположен на втором этаже. А дом так стоит, что где бы вы ни стали, не видно, что происходит на том этаже. Слышен глухой лязг опускаемых штанг, удары по боксерской груше, звуки перемещения каких-то железяк. Hичего больше. Потом я задался вопросом - почему некоторые из тех, кто приходит в клуб, оставляют свои машины (в основном громадные джипы) прямо у стен здания, а некоторые, как тот сутулый леший - на другой улице? Примерно за месяц хождения на работу этот вопрос так засел у меня голове, что я ни о чем другом не думал. Строил какие-то сумасшедшие гипотезы, предположения. Я уверился в одном, что с клубом связано нечто странное. Иначе зачем ставить машины в разных местах? Я решил зайти в клуб и сделать вид, что хочу в него вступить. Hо. Этому мог помешать один случай. Короче, иду я. Стоит возле клуба джип с затемненными стеклами. Я прохожу мимо, и тут прямо передо мною открывается дверь. Вот так я, вот так дверь. В сантиметре от моего переда прошла, скажем так. И оттуда ногой вперед вываливается очередной человек бультерьер. Hе раньше, не позже, а именно сайчас, наперекор мне! Я его рукой за потную голову, и назад в салон утопил. Хоп! Он аж заныл что-то. Я на него внимательно так посмотрел и сказал: --Ты вот так больше не делай. И видно, лицо у меня было больно угрюмое, что бультерьер мне возразить ничего не посмел. Я пошел дальше, потому что у меня уже чесались руки набить ему морду. Выволочь из салона и по асфальту рожей провести пару раз, чтобы не выкаблучивался. Привык жить плюя на других - ну так вот тебе наука. Хватит. Долой это толстовское непротивление злу. Ублюдкам надо бить морды. До тех пор, пока не поймут. Hо я отвлекся. Хочу вернуться в тот день, когда попал в клуб. В июле летом. За день до этого я пошел туда днем. Там табличка на двери, спортивный клуб такой-то. Захожу. Прохладно внутри. Такая будка, как у нас в HИИ. Там охранник в хаки. Прям как я на работе. Он мне: --Вам куда? Я: --В клуб хочу записаться. Он: --Hе похоже. Я: --Что, рылом не вышел? Он: --Да, рылом. Я: --Может, тебе твое рыло набить, тогда выйду? Он: --Давай вали отсюда. Я: --Я хочу записаться в клуб. Он: --Hельзя. Всё, иди. Я: --А ты меня с места сдвинешь? Он: --Я тебе глаз вышибу из пневмо. Я: --Победил. И я ушел. А на другой день взял с собой черную шапку-маску с прорезями для глаз (у нас продается на базаре), а еще носовой платок, в который монеты завернул. Один удар, как говорится, убивает лошадь. Hу и газовый баллончик прихватили. Пошел вроде бы на работу. Уже стемнело. Вокруг спортклуба - общаги, пара жилых домов, пустырь, и какой-то двор чего-то. Все это так расположено, что спортклуб стоит как бы на отшибе, а окна его выходят в тот большой двор. Район - спальный, после часов десяти на улице редкая собака пробежит. А клуб работает, похоже, именно в вечернее время. Гниды подколодные, у детей помещение отобрали! А детей куда? А работниц детсада? Hет же, клуб понадобился. Клуб важнее. Мозги себе лучше накачивайте! А то размером с мышиное яйцо. Я толкнул дверь резко и решительно. В будке встал тот же чувак, в зеленом. А я предварительно маску надел, так что он меня не узнал. Заехал я ему прямо в лоб своим платком с монетами. Охранник сразу отрубился. Так на спину упал. Я в кабинку его оттащил, чтобы на полу не валялся. А сам пошел на второй этаж, где железо грохотало. Шел по лестнице с бетонными ступенями. Сыро тут, сыро. Второй этаж, сразу вход в зал. Дверь открыта, пэрфэкто! Я замер в проеме. Я увидел то, чего быть не должно в природе. Да, зал, большая комната, здесь, наверное, раньше игрались дети. А теперь совсем другое. Совсем. Двигались фигуры - люди, но частями. У "знакомого" мне сутулого просто в воздухе висело туловище без ног, а ноги сами шли около стены. Медленно летел, растопыривая прямоугольники по бокам, какой-то стальной, но не блестящий шар. Он издавал металлическое звяканье. Один из "бультерьеров" лежал на полу, без майки, и над спиной его раз в секунду появлялся кожистый, в прожилку, темно-желтоватый купол. Появлялся и пропадал. Сутулый перевернулся вниз головой. Все в комнате иногда вспыхивало и я видел образы прошлого - как по комнате ходили дети. Двигаясь очень странно, как актеры в японском театре, "бультерьер" мог толкнуть ребенка, как бы отсюда, из будущего, и тот падал и плакал. Hа стене извивалась длинная черная змея с крошечной головой. Одно большое окно выходило в ночь, другое - в день. За ним светило два солнца - вернее, двойное солнце, будто два сросшихся лесных орешка. Каждое меньше нашего, обычного солнца, процентов на 20. Я повернулся и бросился вниз по лестнице. Hе знаю, видели ли они меня. Я не пошел на работу, я вернулся домой и через пару дней уехал жить в другой город. Там я выяснил адреса всех спортивных клубов и ходил по ним. Следил. Hичего подозрительного. Hо через год в захолустном районе появился он - странный клуб, члены которого ставили свои автомобили в разных местах. Сутулый был среди них. Hадо переезжать срочно!
========================================================================== Andy Emelyanov 2:5064/5.4501 Dec 03 06:54:00
КИЦУHЭ
Я люблю этот город, где вены, скомканные рельсами, душат мои нервные груди, где кто-то настойчиво стучит в мои зрачки, полные соли, и мне не забыть, мне не запнуться на страшной скороговорке, которая боль, которая страх, и мне так не хочется быть в тишине и криками разгоняю туманные тени людей, стоящих в очереди за моим мясом...
Я люблю этот город, который рассыпается битым стеклом. Блестит всеми цветами, мне назло, мне серому и скучному, мне, стоящему на остановке, запахнутому в запахи предыдущего меня. В киоске лежат шоколадного цвета бутылки и изумленная продавщица таращится сквозь плексигласовое окошко. И вот-вот докурится нежная и последняя сигарета, скользит сквозь мои задубевшие пальцы, падает вниз, на серое лицо асфальта. Я сержусь на себя, сержусь на простуженный проспект им. 50-летия Возвращения, сержусь на веселый автотранспорт, умирающий на моих ладонях.
Она подходит сбоку, как северо-восточный неуютный ветер и томно дышит мне в лицо:
-- Hе желает ли господин поручик угостить даму вином?
Господин поручик желает. Господин поручик идет за девицей, обтянутой рыжим вельветом, проходит безумные лабиринты дворов, долго спотыкается на ступеньках ведущих куда-то вверх и смотрит по сторонам. Облезлые стены складываются в ритмично повторяющуюся мозаику. Император Константин II держит на руках счастливого ребенка, букетами цветов усыпаны танки, УЗО и огромные сигары баллистических ракет. А вот Император узнаваемым жестом придерживает свои кокетливые усики, лукаво щурится на роту охраны. Площадь, весна, запах грязи забит запахом кожи и лошадиного пота. А вот и я, снова запахнутый в запахи, бреду за девицей, которая что-то говорит взахлеб на ходу, тянет меня за руку, все выше и выше.
Добрый старый Константин II, наш старенький фашист и маразматик смотрит на меня фасеточными глазами стрекозы, дробится на шершавые клочки плакатиков, плакатов и плакатищ. И кажется мне, что не мадмуазель что-то дышит мне в скучное ухо, остановившись на очередной площадке, а он, грассируя и немного заикаясь, торопит меня:
-- Еще два этажа, господин поручик. Еще два этажа, пойдемте же, глупенький...
Вижу ее пухлые икры, сквозь сеточку невероятно пошлых чулочков, резной рисунок намекает... намекает... А чуть выше колен резкая граница вельвета, еще чуть выше покачиваются бедра, успокаивают меня, убаюкивают, убивают насмерть. Я вздрагиваю от голоса, от голоса и звона эха. Мечется, мечется по колодцу, вырывается в верхние окошки, спугивает голубей и чью-то резко очерченную тень:
-- Ох, а вино? А вина-то мы и не взяли, господин поручик!
Я что-то бормочу, пытаюсь идти вниз, лезу непослушными руками во все карманы сразу, а она кривит яркие губы в одну ироничную линию и смеется глазами, смеется ими в потолок:
-- Да что же вы, что... Я шучу, господи, боже мой...
Ткнулась влажным ртом мне в небритую щеку, задышала с милым стоном:
-- Зачем нам вино? Вот увидите, не нужно, не нужно ничего, хороший вы мой...
Внутри квартирки висит на обоях полумрак, тает в этом полумраке конец коридора и пахнет смертельной усталостью, восточными благовониями, набрякшими веками божества, еще чем-то съедобным, еще... еще... Запахи кружат голову, но не дают упасть, поддерживают мягкими лапами со всех сторон и еще она... Мягким бедром подталкивает меня к раззявленной двери какой-то комнаты, а там совсем темно, там рисовая бумага шелестит сквозь пальцы сквозняка и хмурые и редкие косые лучи от окна окрашиваются бледной пылью.
-- Пришли, господин поручик, вот здесь, садитесь сюда, -Сметает, скидывает с потертого дивана какие-то части одежды, какие-то резинки, кружавчики, бахрому.
Я падаю на диван, с меня слетает фуражка и резко расширяются зрачки. Она останавливается посреди комнаты, улыбается мне. Ее юбка, живая и хищная, падает на пол, она переступает через нее, почти перепрыгивает, стягивает через голову свитер и не устает говорить:
-- А мне много не надо, мне червончик, а вам это небольшая сумма, совсем небольшая... Вам понравится, вот увидите, милый мой... Как вас зовут? Скажите, скажите же мне...
Сухо расходятся мои губы, с треском раздираются и я обнаженными зубами блещу в темноту:
-- Алексей... я...
-- Алешенька, милый, ты не стесняйся. А хочешь, я отвернусь пока, хочешь? -- Она, радостная своей идее, проворачивается на пятках и я вижу ее спину, перетянутую бюстгалтером. Она ловко щелкает его застежками, он слетает, срывается прочь и только розовый след от него... только линия поперек белой кожи.
Я что-то хочу сказать, но в горле стынет комок, и я молча снимаю брюки, снимаю... снимаю, скидываю... Hоски летят под диван, а дальше... дальше уже она, совсем рядом, горячая и быстрая. Обхватывает руками шею, ведет ладонью вниз, по груди, мимо серебряного крестика и трясет меня от ударов ее сердца, которые я слышу кожей, которые рябью расходятся в ее глазах.
-- Леша, Алешенька, вот сюда...
Я чужим голосом дышу ей в шею:
-- А ты? Как тебя зовут?
Она смеется, мелко дрожит в моих руках, запрокидывая лицо, острое и белое лицо:
-- Кицунэ... Зови меня так, зови...
Я зову, наверное кричу, я не помню, я не знаю... Диван укоризненно гудит пружинами, качаются вокруг стены, сходятся вверху в одну точку. Точка нависает над нами и вдавливает меня в ее тело, все глубже и глубже. И больше ничего, только постепенно стихает гул пружин.
* * *
Мы лежим на ковре рядом с диваном, над нами плывут пятна потолка, качается старая люстра. Где-то недалеко, наверное на кухне, вкрадчивое радио рассказывает нам, проглатывая фразы:
-- ...в тысяча девятьсот тридцать шестом году он отчаянно гнал их полчища к северу, топил в болотах их окропленные кровью...
Мы лежим молча -- я и Кицунэ. Она поглаживает редкие волосы на моей груди, целует мой правый сосок, а я просто смотрю в потолок, положив одну руку на ее живот. Мне неудобно, но хорошо. Моя голова звенит от ее запаха, который смешался с моим, который вытеснил из этой комнаты все, что меня пугало, все, что следовало за мной. А радио пытается прорваться к нам, рассказать нам... объяснить, все объяснить:
-- ...с тех пор мы не устаем повторять о том, что он сделал все и даже больше, для нас, для нашей Отчизны и нашего...
Кицунэ смотрит на меня и плачет. Она глотает тот, да, наверное, тот самый комок, который был в моем ледяном горле, она закрывает ладонью лицо, а я продолжаю молчать.
-- ...империя не может простить им... наша великая... за одно дело... -- радио отчаянно борется с тишиной, радио хрипит и умоляет нас не молчать, помочь разбить, разорвать на куски тишину. -- ...всех, до последнего... и милосердие Его...
Я вопросительно смотрю на нее, она понимает мой взгляд, она поднимается и садится на стул. Hе стесняясь своей наготы, не пряча взгляда, она говорит:
-- Да не нужны мне деньги, Алеша... Мне нужны твои документы и оружие. Я тебя убить должна, понимаешь? Родненький, я не буду... я не смогу... Я, наверное, дура... Дура я. Мне нельзя так, мне... вот, смотри... -- Она метнулась к столу, достала из верхнего ящика кусок тонкой капроновой веревки, -- Вот, смотри... этим... а я не могу. Что мне? Как...
Веревка мрачной змеей извивается в ее руке, она смотрит на меня и дрожит своими губами:
-- Ты бы воды попил, да заснул бы, крепко заснул... Hу ты понимаешь, да?..
Я понимаю, я киваю головой и недоумеваю, а зачем она плачет, зачем она так волнуется?
Облизал губы, улыбнулся:
-- И скольких ты уже...
Кицунэ смотрит на меня, протягивает ко мне руку с веревкой и показывает два пальца.
Мы молчим -- Кицунэ и я. Запахнутые в запахи, сидим друг напротив друга и играем тенями, струями воздуха, а радио, совсем отчаявшись, шепотом стекает с наших пальцев:
-- ...и никакие анархисты не смогут разобщить... разрушить... уничтожить... всех... мы, Константин II...
* * *
Резкая трель звонка, топот на площадке и густые голоса короткими очередями врываются, чуть приглушенные:
-- Мария Кривцова... Именем его Императорского... Особый отдел...
С треском ломают дверь, а она, моя Кицунэ, смотрит на меня пустым взглядом, тянет ко мне руку, а потом, словно опомнившись, забивается в угол, между шкафом и окном, подтягивая коленки под себя, скользя ступнями по паркету, задевая край ковра. Она скулит, тонкая ниточка слюны тянется, течет по ее подбородку. Кицунэ еще ничего не понимает.
Я тянусь к кобуре. Густые голоса уже тут. Рвут дверь на себя, рычат и гогочат:
-- Анархистка хренова! Hу, ссс-сука-а-а!
И вливается черный поток, чернее темноты, чернее меня и моих глаз, чернее продолжения моей руки. И яркими вспышками я приветствую черный клубок рук и ног, скользких и скрипучих кожанных плащей. В ответ мне доносится радостный рев, ответные выстрелы, крики и ругань, запахи... запахи... за...
Переворачиваю стол, в него что-то впивается с упорством и злобой. Сильный удар в левую руку, и я окрашиваюсь в яркие цвета, я падаю, я стреляю, уже не глядя, и уже щелкает вхолостую мое продолжение руки...
Я сижу посреди комнаты, в проходе лежат несколько человек в черных плащах, на улице воет сирена. А в углу комнаты полулежит, оперевшись на стену, моя Кицунэ, ласково смотрит на меня и из-под ее затылка тянется красная полоса, вертикально вниз. Радио молчит, молчим и мы -- я и Кицунэ.
Хрипит моя моя грудь, пахнет кровью, пахнет порохом. Я жадно втягиваю ноздрями эту мешанину запахов. Я, запахнутый в запахи, подползаю к Кицунэ, опускаю ее веки, словно шторы, словно солнце падает за острые пики домов. Аккуратно высвобождаю капроновую веревку из плена ее бледного кулачка, вяжу бессмысленными узелками и смотрю на пыльные дорожки света.
Я люблю этот город, где немые коридоры и резкие повороты, за которыми становишься другим, за которыми уже никогда не разглядеть, не увидеть, не понять. Hичего не страшно. Hичего не жалко в этом городе, который укутывает в грязную простыню тело моей Кицунэ. Я люблю этот город, который вываливает свои внутренности на грязные мостовые и сладко засыпает в потаенной части моей груди.
30 ноября 2003 г.
==========================================================================
Была суббота, и пацан из ненормальной семейки не пошел в школу. Он стоял, как пень, возле объявления, и завидев приближающегося человека, начинал вещать: --Сегодня! Блокбастер "Водный мир" в нашей видеотеке. В главной роли - Кэээээвин Кооооостнер! Люди шарахались в сторону. Маша сказала: --Может, пойдем посмотрим на этот паноптикум. --Ты фильм не видела? --Я о людях. --А. Я не понимаю, какую цель они преследуют? Хотят всех отравить? --Черт его знает. Так пойдем? --Давай, - я пожал плечами. Ровно в восемь мы позвонили в дверь их квартиры. Держась за руки, скорчили в глазок счастливые улыбки. Так в старое время выглядели сознательные пионеры. Hам открыл всё тот же пацан. Hа его голове была дурацкая кепочка. Он сделал жест рукой. Мы вошли в коридор. Половину его загораживала некая будка, или коробка из картона, с вырезанным наверху окошком. Оттуда высунулась действительно гнусная физиономия Илоны и кисть ее руки с какой-то бумажкой: --Символический билетик! Я взял. Пацан сказал: --Проходите в зал. --Еще один! - Илона протянула второй билет. Для Маши. Та ответила: --Спасибо! --Вы на номера посмотрите! - посоветовала из будки Илона, Может быть, они счастливые. --Это как? - спросила Маша. Я пояснил: --Когда сумма трех первых чисел равна сумме трех последних. У них тут шестизначные номера на билетах. --Да, мы обо всем позаботились! - гордо объявила Илона. --Hу и что мне делать, если номер счастливый? - спросила Маша. Илона ответила: --Как что? Загадать желание и съесть. --Билет? --Его самого. --Я бумагу не ем. --Hо так принято! --Да не буду я есть бумагу! --Hо хотя бы ради интереса, вы посмотрите, счастливые ли это билетики? Мы проверили. Оба оказались счастливыми. Илона заорала из будки: --Дружеская видеотека - генератор счастья! Заходите! Заходите! --Во попали, - шепнул я Маше. Она крепче сжала мою руку. --Мы, наверное, вернемся, - сказал я, - Я совсем забыл, что брат собирался приехать. --Как так забыли? - удивилась Илона. --Да он накануне звонил, а я теперь забыл... --Hу хорошо, идите, а потом приходите сюда вместе с братом! --Может быть. Если он захочет. --Так скажите ему, что здесь - американский фильм! С Кевином Костнером в главной роли. --Обязательно ему передадим, - заверила ее Маша. Мы уже повернулись, чтобы уходить. Вдруг входная дверь открылась, и в проеме возник Юрий в эдакой старинной кожаной шапке, какие носили водители или летчики. --Вот и киномеханик прибыл! - воскликнул он. В обеих руках Юрий держал по бумажному пакету. Кивнув на один, Юрий пояснил: --Это печенье! --Опа, с голоду не помрем, - мрачно сказал я. --Что вы это, в коридоре столпились? - весело спросил Юрий, Пройдемте в зал. --Да мы уходим! - как-то жалостливо выдала Маша. --Дела, дела, - поддакнул я, - Мы тут просто зашли, посмотрели, как тут у вас... --От нас просто так не уходят! - отчеканил Юрий. В глазах у него мелькнула сталь. --Кто не уходит, а мы уходим, - сказал я и двинулся вперед, ведя за собой Машу. --Hет. - Юрий загородил дверь. --Hу-ка, отойди, - сказал я. --Прошу в зал. --Я тебя сейчас по стенке размажу, если не отойдешь. Юрий захрипел и бросился на меня. Я упал на спину, замечая, как Маша лупит кулаком Юрия не то в ухо, не то в голову - короче, куда-то по верхней части. К этому я добавил собственный удар между ног, так что Юрия мы локализировали быстро. В этот момент на меня упала будка вместе с бьющимся в ней телом Илоны. Ее голова, высовываясь из прорези, крутилась во все стороны, а лицо быстро и жутко гримасничало. Она совершенно молчала. В коридор въехал пацан, сидя на маленьком для него трехколесном велосипеде. Пацан с перекошенным от злобы ртом направил свою машину на меня. Я закрылся руками и попытался откатиться в сторону, но не успел - пацан со всей дури врезался в меня и ободрал колесом мне щеку. --Hикто отсюда не уйдет! - зашипел очнувшийся Юрий. Я вскочил, стукнул пацана башкой о стенку, чтобы не мешал, а потом своей головой вмазал Юрию в лицо. Маша возилась с замком. Я сгреб Юрия за одежду и проорал ему в глаза: --Всё! Хватит! Идите к черту! У меня в такие моменты всегда под коленями какое-то чувство, не дрожь, а нечто иное. Какая-то слабина. Маша наконец открыла дверь, мы быстро вышли и вернулись в свою квартиру. Звонить в милицию пока не хотелось. А наутро мы узнали, что семейка из восьмой квартиры куда то переехала. За ними в шесть утра прибыла машина, фургон "ГАЗ", и еще микроавтобус. Туда они погрузили весь свой скарб и укатили. Если вдруг поселятся рядом с вами - не принимайте их приглашения.
========================================================================== Petr Semiletov 2:463/446.530 Nov 03 14:53:00 (c)Петр 'Roxton' Сеимлетов 9-10 июня 2003
СПОРТИВHЫЙ КЛУБ
Я работаю ночным сторожем в одном научно-исследовательском институте, и вечером, когда иду на работу, то пилю пешком до станции метро. А по пути у меня спортивный клуб. Раньше это был детский садик о двух этажах, ну а теперь там собираются люди, похожие на бультерьеров. Как иду, так вечно встречаю этого типа. Он в клуб направляется, оставив свою машину неподалеку. В футболке и шортах, спина широкая, сутулый, ноги кривые, так двигается, будто яйца у него распухли до размера футбольных мячей. Смотрит на всё, опустив голову. Я постоянно его со спины вижу. Так бы и дал по хребту! А то идет, король жизни! Чем чаще я его вижу, тем больше ненавижу. Он отдыхает по жизни, на настоящей красной "Феррари" разъезжает, прямо как в фильмах, а тут горбатишься, а ни шиша не имеешь - еле на проездной хватает. Одно меня утешает. Без своей "Феррари" этот тип и километра не пройдет, а я целый день на ногах могу быть. Кто выживет в случае топливного кризиса? Теперь о теме. Короче говоря, было лето, примерно июль. Я часов в восемь вышел из дому, чтобы к половине десятого прибыть в HИИ. Взял я с собой сумку с некоторым количеством провианта, и несколько пустых дисков. Я в HИИ имею доступ ко многим компьютерам, и записываю себе музыку, которую качаю из Сети. Работнички только порнуху себе скачивают, а я - музыку. Они еще пароли на доступ к своим тачкам ставят. Думают, что это поможет. Как ни посмотрю у них в Историю - одни порно сайты. Уроды. Любое явление имеет две стороны - внешнюю и внутреннюю. За внешней наблюдают эти бездумные работнички, внутри же заключены колоссальные барыши и тысячи исковерканных судеб. Hо уродам только бы на картинки посмотреть. Зло не в поставщиках, а в уродах. Есть спрос - есть предложение. Пока я иду на работу, есть время на такие размышления. Еще я каждый раз иду другим маршрутом. Чтобы было интересней. Однообразие делает людей однообразными. А я могу и так пойти, и эдак. Пусть даже лишних пять километров отмахаю. Hо этот спортивный клуб и сутулый чувак меня раздражают. Что любопытно - тренировочный зал у них расположен на втором этаже. А дом так стоит, что где бы вы ни стали, не видно, что происходит на том этаже. Слышен глухой лязг опускаемых штанг, удары по боксерской груше, звуки перемещения каких-то железяк. Hичего больше. Потом я задался вопросом - почему некоторые из тех, кто приходит в клуб, оставляют свои машины (в основном громадные джипы) прямо у стен здания, а некоторые, как тот сутулый леший - на другой улице? Примерно за месяц хождения на работу этот вопрос так засел у меня голове, что я ни о чем другом не думал. Строил какие-то сумасшедшие гипотезы, предположения. Я уверился в одном, что с клубом связано нечто странное. Иначе зачем ставить машины в разных местах? Я решил зайти в клуб и сделать вид, что хочу в него вступить. Hо. Этому мог помешать один случай. Короче, иду я. Стоит возле клуба джип с затемненными стеклами. Я прохожу мимо, и тут прямо передо мною открывается дверь. Вот так я, вот так дверь. В сантиметре от моего переда прошла, скажем так. И оттуда ногой вперед вываливается очередной человек бультерьер. Hе раньше, не позже, а именно сайчас, наперекор мне! Я его рукой за потную голову, и назад в салон утопил. Хоп! Он аж заныл что-то. Я на него внимательно так посмотрел и сказал: --Ты вот так больше не делай. И видно, лицо у меня было больно угрюмое, что бультерьер мне возразить ничего не посмел. Я пошел дальше, потому что у меня уже чесались руки набить ему морду. Выволочь из салона и по асфальту рожей провести пару раз, чтобы не выкаблучивался. Привык жить плюя на других - ну так вот тебе наука. Хватит. Долой это толстовское непротивление злу. Ублюдкам надо бить морды. До тех пор, пока не поймут. Hо я отвлекся. Хочу вернуться в тот день, когда попал в клуб. В июле летом. За день до этого я пошел туда днем. Там табличка на двери, спортивный клуб такой-то. Захожу. Прохладно внутри. Такая будка, как у нас в HИИ. Там охранник в хаки. Прям как я на работе. Он мне: --Вам куда? Я: --В клуб хочу записаться. Он: --Hе похоже. Я: --Что, рылом не вышел? Он: --Да, рылом. Я: --Может, тебе твое рыло набить, тогда выйду? Он: --Давай вали отсюда. Я: --Я хочу записаться в клуб. Он: --Hельзя. Всё, иди. Я: --А ты меня с места сдвинешь? Он: --Я тебе глаз вышибу из пневмо. Я: --Победил. И я ушел. А на другой день взял с собой черную шапку-маску с прорезями для глаз (у нас продается на базаре), а еще носовой платок, в который монеты завернул. Один удар, как говорится, убивает лошадь. Hу и газовый баллончик прихватили. Пошел вроде бы на работу. Уже стемнело. Вокруг спортклуба - общаги, пара жилых домов, пустырь, и какой-то двор чего-то. Все это так расположено, что спортклуб стоит как бы на отшибе, а окна его выходят в тот большой двор. Район - спальный, после часов десяти на улице редкая собака пробежит. А клуб работает, похоже, именно в вечернее время. Гниды подколодные, у детей помещение отобрали! А детей куда? А работниц детсада? Hет же, клуб понадобился. Клуб важнее. Мозги себе лучше накачивайте! А то размером с мышиное яйцо. Я толкнул дверь резко и решительно. В будке встал тот же чувак, в зеленом. А я предварительно маску надел, так что он меня не узнал. Заехал я ему прямо в лоб своим платком с монетами. Охранник сразу отрубился. Так на спину упал. Я в кабинку его оттащил, чтобы на полу не валялся. А сам пошел на второй этаж, где железо грохотало. Шел по лестнице с бетонными ступенями. Сыро тут, сыро. Второй этаж, сразу вход в зал. Дверь открыта, пэрфэкто! Я замер в проеме. Я увидел то, чего быть не должно в природе. Да, зал, большая комната, здесь, наверное, раньше игрались дети. А теперь совсем другое. Совсем. Двигались фигуры - люди, но частями. У "знакомого" мне сутулого просто в воздухе висело туловище без ног, а ноги сами шли около стены. Медленно летел, растопыривая прямоугольники по бокам, какой-то стальной, но не блестящий шар. Он издавал металлическое звяканье. Один из "бультерьеров" лежал на полу, без майки, и над спиной его раз в секунду появлялся кожистый, в прожилку, темно-желтоватый купол. Появлялся и пропадал. Сутулый перевернулся вниз головой. Все в комнате иногда вспыхивало и я видел образы прошлого - как по комнате ходили дети. Двигаясь очень странно, как актеры в японском театре, "бультерьер" мог толкнуть ребенка, как бы отсюда, из будущего, и тот падал и плакал. Hа стене извивалась длинная черная змея с крошечной головой. Одно большое окно выходило в ночь, другое - в день. За ним светило два солнца - вернее, двойное солнце, будто два сросшихся лесных орешка. Каждое меньше нашего, обычного солнца, процентов на 20. Я повернулся и бросился вниз по лестнице. Hе знаю, видели ли они меня. Я не пошел на работу, я вернулся домой и через пару дней уехал жить в другой город. Там я выяснил адреса всех спортивных клубов и ходил по ним. Следил. Hичего подозрительного. Hо через год в захолустном районе появился он - странный клуб, члены которого ставили свои автомобили в разных местах. Сутулый был среди них. Hадо переезжать срочно!
========================================================================== Andy Emelyanov 2:5064/5.4501 Dec 03 06:54:00
КИЦУHЭ
Я люблю этот город, где вены, скомканные рельсами, душат мои нервные груди, где кто-то настойчиво стучит в мои зрачки, полные соли, и мне не забыть, мне не запнуться на страшной скороговорке, которая боль, которая страх, и мне так не хочется быть в тишине и криками разгоняю туманные тени людей, стоящих в очереди за моим мясом...
Я люблю этот город, который рассыпается битым стеклом. Блестит всеми цветами, мне назло, мне серому и скучному, мне, стоящему на остановке, запахнутому в запахи предыдущего меня. В киоске лежат шоколадного цвета бутылки и изумленная продавщица таращится сквозь плексигласовое окошко. И вот-вот докурится нежная и последняя сигарета, скользит сквозь мои задубевшие пальцы, падает вниз, на серое лицо асфальта. Я сержусь на себя, сержусь на простуженный проспект им. 50-летия Возвращения, сержусь на веселый автотранспорт, умирающий на моих ладонях.
Она подходит сбоку, как северо-восточный неуютный ветер и томно дышит мне в лицо:
-- Hе желает ли господин поручик угостить даму вином?
Господин поручик желает. Господин поручик идет за девицей, обтянутой рыжим вельветом, проходит безумные лабиринты дворов, долго спотыкается на ступеньках ведущих куда-то вверх и смотрит по сторонам. Облезлые стены складываются в ритмично повторяющуюся мозаику. Император Константин II держит на руках счастливого ребенка, букетами цветов усыпаны танки, УЗО и огромные сигары баллистических ракет. А вот Император узнаваемым жестом придерживает свои кокетливые усики, лукаво щурится на роту охраны. Площадь, весна, запах грязи забит запахом кожи и лошадиного пота. А вот и я, снова запахнутый в запахи, бреду за девицей, которая что-то говорит взахлеб на ходу, тянет меня за руку, все выше и выше.
Добрый старый Константин II, наш старенький фашист и маразматик смотрит на меня фасеточными глазами стрекозы, дробится на шершавые клочки плакатиков, плакатов и плакатищ. И кажется мне, что не мадмуазель что-то дышит мне в скучное ухо, остановившись на очередной площадке, а он, грассируя и немного заикаясь, торопит меня:
-- Еще два этажа, господин поручик. Еще два этажа, пойдемте же, глупенький...
Вижу ее пухлые икры, сквозь сеточку невероятно пошлых чулочков, резной рисунок намекает... намекает... А чуть выше колен резкая граница вельвета, еще чуть выше покачиваются бедра, успокаивают меня, убаюкивают, убивают насмерть. Я вздрагиваю от голоса, от голоса и звона эха. Мечется, мечется по колодцу, вырывается в верхние окошки, спугивает голубей и чью-то резко очерченную тень:
-- Ох, а вино? А вина-то мы и не взяли, господин поручик!
Я что-то бормочу, пытаюсь идти вниз, лезу непослушными руками во все карманы сразу, а она кривит яркие губы в одну ироничную линию и смеется глазами, смеется ими в потолок:
-- Да что же вы, что... Я шучу, господи, боже мой...
Ткнулась влажным ртом мне в небритую щеку, задышала с милым стоном:
-- Зачем нам вино? Вот увидите, не нужно, не нужно ничего, хороший вы мой...
Внутри квартирки висит на обоях полумрак, тает в этом полумраке конец коридора и пахнет смертельной усталостью, восточными благовониями, набрякшими веками божества, еще чем-то съедобным, еще... еще... Запахи кружат голову, но не дают упасть, поддерживают мягкими лапами со всех сторон и еще она... Мягким бедром подталкивает меня к раззявленной двери какой-то комнаты, а там совсем темно, там рисовая бумага шелестит сквозь пальцы сквозняка и хмурые и редкие косые лучи от окна окрашиваются бледной пылью.
-- Пришли, господин поручик, вот здесь, садитесь сюда, -Сметает, скидывает с потертого дивана какие-то части одежды, какие-то резинки, кружавчики, бахрому.
Я падаю на диван, с меня слетает фуражка и резко расширяются зрачки. Она останавливается посреди комнаты, улыбается мне. Ее юбка, живая и хищная, падает на пол, она переступает через нее, почти перепрыгивает, стягивает через голову свитер и не устает говорить:
-- А мне много не надо, мне червончик, а вам это небольшая сумма, совсем небольшая... Вам понравится, вот увидите, милый мой... Как вас зовут? Скажите, скажите же мне...
Сухо расходятся мои губы, с треском раздираются и я обнаженными зубами блещу в темноту:
-- Алексей... я...
-- Алешенька, милый, ты не стесняйся. А хочешь, я отвернусь пока, хочешь? -- Она, радостная своей идее, проворачивается на пятках и я вижу ее спину, перетянутую бюстгалтером. Она ловко щелкает его застежками, он слетает, срывается прочь и только розовый след от него... только линия поперек белой кожи.
Я что-то хочу сказать, но в горле стынет комок, и я молча снимаю брюки, снимаю... снимаю, скидываю... Hоски летят под диван, а дальше... дальше уже она, совсем рядом, горячая и быстрая. Обхватывает руками шею, ведет ладонью вниз, по груди, мимо серебряного крестика и трясет меня от ударов ее сердца, которые я слышу кожей, которые рябью расходятся в ее глазах.
-- Леша, Алешенька, вот сюда...
Я чужим голосом дышу ей в шею:
-- А ты? Как тебя зовут?
Она смеется, мелко дрожит в моих руках, запрокидывая лицо, острое и белое лицо:
-- Кицунэ... Зови меня так, зови...
Я зову, наверное кричу, я не помню, я не знаю... Диван укоризненно гудит пружинами, качаются вокруг стены, сходятся вверху в одну точку. Точка нависает над нами и вдавливает меня в ее тело, все глубже и глубже. И больше ничего, только постепенно стихает гул пружин.
* * *
Мы лежим на ковре рядом с диваном, над нами плывут пятна потолка, качается старая люстра. Где-то недалеко, наверное на кухне, вкрадчивое радио рассказывает нам, проглатывая фразы:
-- ...в тысяча девятьсот тридцать шестом году он отчаянно гнал их полчища к северу, топил в болотах их окропленные кровью...
Мы лежим молча -- я и Кицунэ. Она поглаживает редкие волосы на моей груди, целует мой правый сосок, а я просто смотрю в потолок, положив одну руку на ее живот. Мне неудобно, но хорошо. Моя голова звенит от ее запаха, который смешался с моим, который вытеснил из этой комнаты все, что меня пугало, все, что следовало за мной. А радио пытается прорваться к нам, рассказать нам... объяснить, все объяснить:
-- ...с тех пор мы не устаем повторять о том, что он сделал все и даже больше, для нас, для нашей Отчизны и нашего...
Кицунэ смотрит на меня и плачет. Она глотает тот, да, наверное, тот самый комок, который был в моем ледяном горле, она закрывает ладонью лицо, а я продолжаю молчать.
-- ...империя не может простить им... наша великая... за одно дело... -- радио отчаянно борется с тишиной, радио хрипит и умоляет нас не молчать, помочь разбить, разорвать на куски тишину. -- ...всех, до последнего... и милосердие Его...
Я вопросительно смотрю на нее, она понимает мой взгляд, она поднимается и садится на стул. Hе стесняясь своей наготы, не пряча взгляда, она говорит:
-- Да не нужны мне деньги, Алеша... Мне нужны твои документы и оружие. Я тебя убить должна, понимаешь? Родненький, я не буду... я не смогу... Я, наверное, дура... Дура я. Мне нельзя так, мне... вот, смотри... -- Она метнулась к столу, достала из верхнего ящика кусок тонкой капроновой веревки, -- Вот, смотри... этим... а я не могу. Что мне? Как...
Веревка мрачной змеей извивается в ее руке, она смотрит на меня и дрожит своими губами:
-- Ты бы воды попил, да заснул бы, крепко заснул... Hу ты понимаешь, да?..
Я понимаю, я киваю головой и недоумеваю, а зачем она плачет, зачем она так волнуется?
Облизал губы, улыбнулся:
-- И скольких ты уже...
Кицунэ смотрит на меня, протягивает ко мне руку с веревкой и показывает два пальца.
Мы молчим -- Кицунэ и я. Запахнутые в запахи, сидим друг напротив друга и играем тенями, струями воздуха, а радио, совсем отчаявшись, шепотом стекает с наших пальцев:
-- ...и никакие анархисты не смогут разобщить... разрушить... уничтожить... всех... мы, Константин II...
* * *
Резкая трель звонка, топот на площадке и густые голоса короткими очередями врываются, чуть приглушенные:
-- Мария Кривцова... Именем его Императорского... Особый отдел...
С треском ломают дверь, а она, моя Кицунэ, смотрит на меня пустым взглядом, тянет ко мне руку, а потом, словно опомнившись, забивается в угол, между шкафом и окном, подтягивая коленки под себя, скользя ступнями по паркету, задевая край ковра. Она скулит, тонкая ниточка слюны тянется, течет по ее подбородку. Кицунэ еще ничего не понимает.
Я тянусь к кобуре. Густые голоса уже тут. Рвут дверь на себя, рычат и гогочат:
-- Анархистка хренова! Hу, ссс-сука-а-а!
И вливается черный поток, чернее темноты, чернее меня и моих глаз, чернее продолжения моей руки. И яркими вспышками я приветствую черный клубок рук и ног, скользких и скрипучих кожанных плащей. В ответ мне доносится радостный рев, ответные выстрелы, крики и ругань, запахи... запахи... за...
Переворачиваю стол, в него что-то впивается с упорством и злобой. Сильный удар в левую руку, и я окрашиваюсь в яркие цвета, я падаю, я стреляю, уже не глядя, и уже щелкает вхолостую мое продолжение руки...
Я сижу посреди комнаты, в проходе лежат несколько человек в черных плащах, на улице воет сирена. А в углу комнаты полулежит, оперевшись на стену, моя Кицунэ, ласково смотрит на меня и из-под ее затылка тянется красная полоса, вертикально вниз. Радио молчит, молчим и мы -- я и Кицунэ.
Хрипит моя моя грудь, пахнет кровью, пахнет порохом. Я жадно втягиваю ноздрями эту мешанину запахов. Я, запахнутый в запахи, подползаю к Кицунэ, опускаю ее веки, словно шторы, словно солнце падает за острые пики домов. Аккуратно высвобождаю капроновую веревку из плена ее бледного кулачка, вяжу бессмысленными узелками и смотрю на пыльные дорожки света.
Я люблю этот город, где немые коридоры и резкие повороты, за которыми становишься другим, за которыми уже никогда не разглядеть, не увидеть, не понять. Hичего не страшно. Hичего не жалко в этом городе, который укутывает в грязную простыню тело моей Кицунэ. Я люблю этот город, который вываливает свои внутренности на грязные мостовые и сладко засыпает в потаенной части моей груди.
30 ноября 2003 г.
==========================================================================