- Этот фашистский звереныш напал на меня сзади!
- Прекратите, Штирлиц! - повторил Мюллер, - Вы ведь находитесь в имперской канцелярии, а не у себя на даче.
Штирлиц сочувствующе посмотрел на охранника и отошел в сторону.
- А признайтесь, с чего это вы полезли на меня с пистолетом? - продолжал Мюллер, - Честно говоря, от вас я такой шутки не ожидал.
- А с чего это ты назвал меня русским шпионом? - вопросом на вопрос ответил Штирлиц.
Мюллер замолк, он почувствовал себя виноватым перед Штирлицем и думал теперь как загладить вину. А Штирлиц, решив, что сознательно обрекать себя на трудности слишком опасно, спросил: - А почему ты называл меня "isаyеw", что это слово означает?
- Не знаю, - ответил Мюллер, - Это у меня от страха вырвалось, - и, помолчав, добавил, - А если хочешь знать, что у нас замышляют против русских, то сам сходи завтра на совещание. - Но меня туда не приглашали...
- Приходи так, никто тебя не прогонит. А сейчас пойдем в наше любимое местечко и забудем то, что сегодня случилось.
В это время избитый Штирлицем охранник дополз до своего поста и включил сигнализацию. Завыла сирена.
- Побежали скорее! - крикнул Штирлиц Мюллеру и старые друзья скрылись за поворотом коридора.
***
Темнело. Борман снова сидел в своем кабинете. Зазвонил телефон. Борман снял трубку. Звонил дежурный:
- Партайгеноссе, - сказал он, - пришел Штирлиц. Я отправил его к вам.
Борман улыбнулся и довольно потирая руки прошел в смежную с кабинетом комнату.
Минут через десять в кабинет вошел Штирлиц. Они с Мюллером успели сходить не только в свое любимое местечко, но и в пяток других и теперь Штирлица слегка качало. Штирлиц огляделся: Бормана нигде не было.
- Вот гад! - сказал Штирлиц громко. - Смотался...
Он собрался уже уходить, но заметил в самом темном углу кабинета сейф.
- Ага! - произнес Штирлиц, - Вот тебе за это!
Он подошел к сейфу, довольно быстро вскрыл его перочинным ножом и вытащил записку Бормана. Борман дрыгался от смеха в соседней комнате: он видел все через потайную щелку.
"ШТИРЛИЦ - ДУРАК", - прочел Штирлиц и улыбнулся. Борман не мог понять, почему Штирлиц улыбается, он не знал, что советское командование сообщает так своему разведчику об очередном повышении по службе.
Штирлиц сунул записку в карман, поближе к сердцу и выбежал из кабинета. Письма Евы Браун он не заметил.
От досады Борман рвал на себе волосы.
ГЛАВА 4
Во время последней бомбежки в бункере фюрера прорвало канализацию. По этой причине, а также по предложению Мюллера совещание верховного командования рейха было перенесено в кабачок "На Шпрее". Геббельс, министр пропаганды, долго возмущался этим: ему был дорог чистый и непорочный моральный облик великого фюрера. - Побеспокойся лучше о его физическом облике, - возразил Мюллер, - раздобудь нормальную выпивку.
- О своем бы облике подумал, - добавил Борман, - и моральном, и, хи-хи, физическом.
Великий фюрер частенько маялся животом, почему во время последнего совещания с ним и случилось дело не совсем приличное. Геббельса тогда за недоброкачественное пиво лишили квартальной премии, но план очередной операции тем не менее погиб безвозвратно и русским удалось изменить положение на фронтах в свою пользу. Смех же Бормана объяснялся слепой любовью Геббельса к разного рода девочкам, особенно молоденьким киноактрисам, за что его и прозвали блудливым бычком. Последняя привязанность министра пропаганды обернулась для него длительным пребыванием в весьма обоснованном страхе и сейчас Геббельс только-только начал приходить в себя.
- На что вы намекаете? - вспылил Геббельс, делая невинное лицо.
- На то, что несчастная Магдочка столько времени глаз не могла сомкнуть, кстати с твоим многочисленным потомством, и никак, бедная, не могла понять, какие-такие государственные дела не позволяют тебе ночевать дома, - ответил Шелленберг. Он как ребенок радовался своей великолепной длинной фразе, хотя прекрасно знал, что Магда хорошо осведомлена о пристрастиях своего супруга.
- На что вы нмекаете? - повторил оскорбленный Геббельс.
- Да на то, что ты, боров жирный, слишком сильно увлекаешься молоденькими девочками, - толстый Борман засмеялся, назвав тощего министра пропаганды жирным боровом. Он хотел добавить что-то об аппетитненьких маленьких шлюшках, но тут распахнулась дверь...
- Для случки свиноматок нужен хряк! - На пороге стоял восхитительный Штирлиц, - а боров, извините, не способен соблазнить даже старую свинью, не то что киношную девочку.
- Штирлиц! - Воскликнул реабилитированный таким образом Геббельс. - Как вы здесь очутились? Ведь вы никогда прежде не посещали наших секретных заседаний!
- Скажите лучше, - перебил его Борман, - откуда вы узнали про борова?
Второй вопрос был стратегически менее опасен для советского разведчика и он не задумываясь ответил:
- А у нас, в исаевском районе воронежской области, об этом все знают.
- Да, в остроумии вам не откажешь, - тихо усмехнулся Мюллер. - Ну, раз уж вы пришли, посоветуйте нам, где провести заседание, а то "На Шпрее" нам всем уже порядком надоел.
- Могу пригласить вас, господа, в "Три поросенка", - ответил Штирлиц, это самое культурное место в Берлине, которое я знаю.
Мюллер горько усмехнулся, но вмешаться не успел: оказалось, что в "Трех поросятах" никто из присутствующих ни разу не был и предложение Штирлица было встречено с восторгом.
Похождения штандартенфюрера СС фон Штирлица после войны.
ШТИРЛИЦ НА КУБЕ
Эпиграф:
Штирлиц - это не фамилия. Штирлиц - это призвание.
ПРОЛОГ
На улице стояла жара и рота военнопленных. Товарищ Сталин отвернулся от окна и спросил:
- Так товарищ Жюков, вас все еще не убили?
- Нет, товарищ Сталин, - скорбно ответил Жуков.
- Тогда дайте закурить.
Жуков достал из кармана портсигар, подумал, давать или не давать, и протянул главнокомандующему последнюю папиросу. Товарищ Сталин покрошил папиросу в трубку, задумчиво закурил от протянутой спички и некоторое время молча посапывал трубкой с очень противным звуком.
Через десять минут он спросил:
- А как там чувствует себя этот ... Штирлиц, то есть товарищ Исаев?
- Ему, наверное, трудно, - неопределенно ответил Жуков.
- Это харашо, - сказал вождь, потирая руки. - У меня для нэго есть новое задание.
- Он просился в отпуск, - печально ответил Жуков.
- Товарищ Жюков, - сказал Сталин. - Если вождь сказал - задание, значит задание. И вообще, товарищ Жюков, кто у нас вождь - я или вы? Так что идите и па-адумайте.
ГЛАВА 1
Германия, май 1945 года, Берлин. Немецкие части бежали из Берлина в разные стороны. Даже Igеl'ю было ясно, что война проиграна.
Штирлиц торжествовал и ел тушенку большими банками. В Рейхсканцелярии уничтожали секретные архивы. Гитлер, страдая и качаясь от принятого шнапса, шел по коридору и заглядывал в двери. Офицеры, в стельку пьяные, горлопанили русские народные песни и не обращали никакого внимания на Фюрера, даже не предлагали выпить за партию. Уже совсем обессиленный мощными звуками "дубинушки", сопровождаемыми покачиванием рояля, Фюрер заглянул к Штирлицу.
Отрываясь от завязывания шнурков, Штирлиц вскочил и, выбрасывая руку вперед вместе со шнурками, выкрикнул:
- Хайль Гитлер!
Гитлер покосился на наколку на руке Штирлица, изображавшую репродукцию с плаката "Родина-мать зовет!", и сказал:
- Максимыч, ну хоть ты не подкалывай, - и вышел из кабинета.
В своем роскошном кабинете Мюллер собирал чемоданы и отдирал от стен различные непристойные картинки, изображающие различных красоток и любимого Фюрера на всяких торжественных мероприятиях. Картинки приклеились на редкость крепко и не отдирались.
- Мюллер, а куда это вы собрались? - спросил вошедший Штирлиц.
- В Бразилию; чертовски надоел холодный германский климат, - сказал Мюллер, засовывая в чемодан совок, детскую панамку и шмайссер.
- Значит, вот как? - Штирлиц недоверчиво достал кастет и взвесил его на руке. Мюллер заволновался.
- Штирлиц, езжай со мной, а? - примирительно предложил он. Штирлиц убрал кастет и достал другой, побольше, с надписью "дорогому товарищу Штирлицу от друзей по невидимому фронту...".
- Знаешь, Мюллер, давай поедем в твою Бразилию и возьмем с собой Шелленберга и...
И Бормана, а то без него скучно.
- Скучно!? - Мюллер поморщился и потер большую красивую шишку на затылке. Несмотря на разруху, кирпичи у Бормана водились, и в большом количестве. К тому же Борман был профессионалом.
- А как Германия отнесется к тому, что Штирлиц покинет ее в самый ответственный момент? - патриотически заметил Штирлиц.
- Ну, - задумчиво сказал Мюллер, - можно поехать под чьим-нибудь именем... Ну, там...
- Нужно мне чужое имя, - обиделся Штирлиц, доставая кастет. - Мне и своих хватает.
Мюллер задумался.
Штирлиц убрал кастет и, достав банку американской тушенки, озлоблено воткнул консервный нож в изображение какого-то президента на крышке банки. Президент обреченно скорчился. Мюллер покосился на нож и взглянул на свирепое рязанское лицо Штирлица, и все мысли о сказочных пейзажах Бразилии превратились в кошмар. Несмотря на дружеские отношения, Штирлица брать с собою не хотелось. Штирлиц мог напакостить хуже, чем Борман - это знали все в рейхе. Тем не менее Мюллер понимал, что Штирлица придется брать с собой, иначе он поплелся бы за Мюллером пешком. Мюллер вытащил панамку из чемодана и сказал:
- Знаешь, Штирлиц, ты поедешь в чемодане.
Штирлиц оскалил зубы в усмешке и достал третий кастет, самый большой со следами крупного хищного зверя на поверхности.
- Друг детства, а может, ты меня еще в кошелек засунешь? Сам в чемодан полезешь.
- Вообще-то, офицеры рейха не ездят в кошельках... - сказал Мюллер и надел свою форменную фуражку.
- И советские тоже, - заметил Штирлиц, на что Мюллер загадочно улыбнулся.
Неожиданно с грохотом распахнулась дверь и вбежал озлобленный Фюрер, тряся рукой с зажатым в мышеловке пальцем и злобно сверкая выпученными глазами.
- Обергруппенфюррер, что вы тут делаете? - прокричал с порога Фюрер. - А мы тут плюшками балуемся, - ехидно сказал Мюллер, пряча под стол бутылку шнапса. "Никогда спокойно не выпьешь в этой Германии", - подумал он.
- Господа! - вскричал Фюрер. Увидев Штирлица, он подумал и деликатно добавил: - И товарищи. - Штирлиц, польщенный вниманием со стороны самого Фюрера, скромно достал банку тушенки. - Господа! Берлин пора оставлять. На меня уже начинают обращать внимание на улице и хотят забросать кирпичами. Борман облизнулся. Забросать кирпичами Фюрера было мечтой его темного детства.
- А чего же вы шляетесь по городу, мой Фюрер? - сумрачно пробурчал Штирлиц. Фюрер посмотрел на него осуждающе.
- Но в магазины же я ходить должен! - заявил он. - Вождь должен посещать народные магазины.
- И народные сортиры по десять пфеннигов, - рыгнул Штирлиц себе под нос. Коровы, пошедшие на тушенку, были не высшего качества, если можно судить по отрыжке.
Фюрер слышал хорошо и скромно опустил глазки.
- Но оставить Берлин при такой канонаде будет непростым делом! -заметил Борман, высовываясь из-за двери и поднимая палец. Все прислушались. Канонады не было слышно. Борман засмущался и опустил палец. - А я во що предлагаю, поправляя папаху с красной полосой, сказал Геббельс, вместе с Борманом пробравшийся к Мюллеру в кабинет. - У дворе подле этого...
Як его?... Рейхстагу, стоить бочка такая...
С колесами...
Як ее?
- Цистерна, - услужливо подсказал вездесущий подхалим Шелленберг.
- Во-во! - обрадовался Геббельс и продолжил свою мысль.
- А в ей этот, як его...
Ну, горилка така недоперегната... - Закончив свою длинную мысль, Геббельс высморкался в пиджак Бормана и вытер потные ладони об свои красные штанины.
- Коньяк! - восхищенно облизнулся Шелленберг.
- Уже пустая, - заметил коварный Штирлиц. - Только литров двести осталось. Но у меня есть очень хорошая идея.
- Яка? - вылупил красные глазки Геббельс, вытирая нос.
- Я хочу подвесить под люк этой цистерны весь коньяк, который остался, а мы будем сидеть внутри.
- Ну, це не гарно... - мысли о коньяке покинули Геббельса, он поправил папаху и с гиканьем удалился, позванивая шпорами.
- А ванна и телефон там есть? - неожиданно спросил Мюллер, большой любитель комфорта.
- Нет, - ответил Штирлиц. - И фонтана с садом тоже нет. И секретарш тоже, так что партайгеноссе Борман может не ехать.
- А я что? А я ничего, - проснулся от мыслей о коньяке Борман. Все сочли своим долгом похлопать Штирлица по щеке, сказать "Вот такие мальчики спасут Германию" и удалиться собирать вещи.
Штирлицу эта процедура не понравилось, так как он очень боялся, что у сотрудников Рейха могут быть грязные руки. Из всех сотрудников Рейхканцелярии мыл руки после посещения ватерклозета один Мюллер.
Ранним утром в никому не известном предместье Парижа голодные американские солдаты разбирали завалы. Во дворе полуразрушенного дома они нашли полудохлую корову и цистерну с армянским коньяком. Корова равнодушно смотрела на союзников глупыми зелеными глазами.
- Майк, посмотри, эта цистерна полна коньяку, надо ее отправить в Штаты! восторженно заорал один из солдат, обладатель на редкость рваных штанов.
- Ты дурак, Боб, мы и сами можем это выпить, - сказал другой, вытирая свой красный нос, выдающий его принадлежность к некоторой профессии. - А корову я отвезу на ранчо.
- Нет! Я, пожалуй, заберу цистерну домой, и дома выпью, - заявил Боб. - А корова мне не нужна, у меня на ранчо курицы есть!
Остальные посмотрели на него негодующе.
- Не бойтесь, поделюсь, - поспешил пообещать напуганный вытащенными кольтами Боб.
Цистерна, наполненная людьми, была перетащена на борт теплохода "Virginiа". Шелленберг, увидев в дырку название теплохода, засмущался и собирался вылезти, но его уговорили не дурить. Теплоход отчалил, зверски пыхтя и шлепая колесами по воде.
- Штирлиц, уберите этот чемодан, - негодующе пропищал Борман, которому замок от чемодана прищемил ухо.
- Это не чэмадан, это кашэлек, - с грузинским акцентом заметил Штирлиц, убирая чемодан и отпуская Мюллера.
- Ох, курить хочется, - простонал Айсман, гулко стукаясь головой об стенку цистерны.
- Возьми "Беломор" в кармане пиджака, - сказал Штирлиц, пытаясь спичками зажечь металлический электрический фонарь. Кто-то толстыми пальцами Бормана начал сосредоточенно шарить по его карманам.
- Штирлиц, это ты хорошо придумал повесить под потолком бочку с армянским коньяком, а то бы мы тут плавали в спиртном и схватили бы белую горячку, заметил Борман, потирая прищемленное ухо.
- Только бы эти янки не надумали устроить пьянку по пути, - заметил Штирлиц, отдирая руки Бормана от своих карманов.
- Ох, не накаркай, - заметил Геббельс и набожно перекрестился.
- Черт, не горит, - прохрипел Штирлиц, бросая коробок на дно цистерны.
- Штирлиц, а Вы не подумали, как мы отсюда выберемся? - спросил Борман, облизывая вытащенную из кармана Штирлица банку варенья.
- А это не ваше дело, партайгеноссе.
Ранним утром из Брестского порта, во Франции, отчалил теплоход, державший путь в Нью-Йорк. Вся верхушка Третьего Рейха, порядочно укачанная во время перевозки цистерны, сидела на дне, покрытом окурками "Беломора", и томно смотрела на свисающую с потолка бочку с коньяком. Бочка соблазнительно покачивалась, и, расплескиваясь, коньяк капал вниз. Айсман негодовал. Любимый Фюрер, которому посчастливилось сесть под ней, к досаде всех офицеров, не пил, и от такого капанья жутко страдал. Также страдали и все остальные. Первым не выдержал Айсман. Он встал и, спотыкаясь о разложенные на полу чьи-то ноги, пересел поближе к любимому Фюреру.
- Подвиньтесь, - угрожающе заявил он и блаженно подставил широкую пасть с золотыми клыками под ниспадающую сверху струю.
Алкоголь быстро довел его до привычного состояния. Он попытался полезть к Фюреру целоваться, но вежливый Фюрер на редкость больно дал ему в глаз, не отрываясь от своих рассуждений на тему смысла жизни. Приняв Геринга за женщину, Айсман галантно сел ему на ноги. Геринг поморщился и, двигая толстым телом, попытался спихнуть его.
- Но мадам! - возмутился Айсман, но, получив удар кастетом по голове, упал к ногам Штирлица.
Вскоре они почувствовали, что в цистерне стало нестерпимо душно. Одуревший от темноты и вони, которую извергали носки Фюрера, развешенные по стенкам цистерны на булавках великого мерзопакостника, Борман с яростным рычанием вцепился зубами в ногу Штирлица.
- Штирлиц, если ты хочешь ходить на двух ногах, открой окно, - мягко попросил Шелленберг, отскакивая от разъяренного Бормана подальше.
- Вы не в кабинете, партайгеноссе, - заметил Штирлиц, методично колотя кастетом по голове Бормана, который кусался так яростно, что не чувствовал ударов по голове.
Айсман, придя в себя, с воплем: "Вперед, за родного Фюрера" ударом ноги разбил бочку, висевшую под потолком и начал блаженно кататься в луже коньяка, завывая от удовольствия.
Часовой, заслышав шум на палубе, пошел посмотреть, что там происходит. Заглянув в цистерну, он увидел внизу десяток красных горящих глаз. Там кто-то невнятно ругался на неродных ему языках. Часовой был парень неглупый, но из Америки, что позволило ему догадаться, что цистерну коньяка группа людей будет пить примерно месяц, напиваясь каждый день до белой горячки. Сдерживая шевелящиеся на голове волосы, он догадался, что это черти, и с воплем: "Спасайся, кто может!", бросился за борт. Его примеру последовали и остальные матросы.
После того как, на палубе утих шум, офицеры выбрались из цистерны и огляделись: на корабле не осталось ни одного матроса, а офицеры забились в гальюн и дрожали; лишь капитан, человек без предрассудков, спокойно продолжал сушить кальсоны на верхней палубе, напевая "Дунайские волны". Штирлиц с воплем: "За Родину, за Сталина!" - ворвался на капитанский мостик, но обнаружив, что там никого нет, стал крутить все, что попадалось ему под руки. Первым пострадал капитан, упав с мостика вниз головой и кальсонами на голове. Выворачивание шурупов, соединяющих части обшивки, кроме заноз, не давало никаких результатов. Штирлиц сообразил, что верчение штурвала в разные стороны приводит к смене наклона корпуса теплохода, и, как следствие, смене курса, и корабль взял курс, как казалось Штирлицу, на Бразилию. Где находится Бразилия, он точно не знал, но слышал, что там в лесах водится много диких обезьян и вообще неплохо кормят. Посмотреть на обезьян ему хотелось. Самым экзотичным зверем, которого Штирлицу довелось видеть за свою жизнь, был дядя Вася в его родном подъезде, однажды упившийся до состояния дикобраза. Это событие оставило неизгладимое впечатление у будущего разведчика. К тому же Штирлиц порядочно изголодался.
- Штирлиц, а Вы уверены, что мы плывем в Бразилию? - поинтересовался Кальтенбруннер.
- Не уверен, - спокойно ответил Штирлиц, отвинчивая для своих командирских часов стрелку от компаса.
...Шел десятый день плавания в Бразилию, но Бразилии не было видно.
Любимый Фюрер постирал носки.
...Шел двадцатый день плавания в Бразилию, Бразилия показалась.
Носки высохли.
- Земля!!! - завопил Айсман, падая с реи, на которую был вздернут за то, что выпил весь коньяк, но не долетел, а повис на каких-то веревках, что вызвало у него дурные ассоциации.
- Бразилия! - обрадовался Штирлиц, смотря в бинокль довоенного образца, похожий на микроскоп (зрение у разведчика было отличное). -Обезьяны!! Тушенка!!!
С криком: "Ура!!!" - все офицеры побросали банки с тушенкой Штирлица, которой питались за время плавания, и высыпали на палубу.
Через час они пристали к берегу.
Штирлиц озабоченно оглядывался, подыскивая подходящее дерево для антенны передатчика. Не найдя ничего подходящего, он с кряхтением полез на корабль. Прихватив из цистерны любимую бензопилу "Дружба", он свалил рею, поволновав слегка Айсмана, и перетащил бревно на берег. Айсман грязно ругался, вытаскивая щепки из ушей. Воткнув бревно в песок, он передал открытым текстом:
"Юстас - Алексу.
Я в Бразилии. Ура! Ем бананы. И кокосы. Юстас."
Центр не замедлил с ответом:
"Алекс - Юстасу.
Юстас! Вы кретин, какого фига и какого ... (не разборчиво, но вполне понятно)...
И вообще, это не Бразилия, а Куба.
Алекс."
Основательно треснув рацию, Штирлиц стал ожесточенно грызть зубами твердую оболочку ближайшего кокоса.
Из кустов вышел какой-то заросший парень, который от души поздоровался со Штирлицем, шепнув ему пароль "Можайское молоко лучше", передал шифровку.
- Фидель Кастро Рус, можно просто Федя или Железный Фидель.
- А это - верхушка Третьего Рейха, - сказал Штирлиц, и начал представлять офицеров Фиделю. - Это Айсман, - ткнул лежавшего у его ног Айсмана. - Те трое - Шелленберг, Кальтенбруннер и Фюрер. Тот, кого бьют те пять офицеров, которых я не знаю, Борман. Этот друг, с панамкой, лежащий в тени пальм, друг моего детства и гордость ГЕСТАПО - Мюллер. Те трое, что перепили горилки и пристают к негритянке: Геринг, Гиммлер и Геббельс.
Мимо них прошли две негритянки, покачивая бедрами и выдающимися подробностями.
- Как тебе та, что с краю? - спросил Фиделя Штирлиц.
- С какого?
- С другого.
- А ничего ... - сказал Фидель и побежал за негритянками.
- Стой, - крикнул Штирлиц, хватая Фиделя за плечо. - Моя с краю, я ее еще в Германии забронировал. Радистка-негритянка - это звучит.
Через два часа Штирлиц понял, что две радистки - это много и, немного спустя, уснул. Борман хотел познакомиться с одной из штирлицевых радисток, но, получив от спящего Штирлица ногой в ухо, успокоился. Мюллер, как самый лучший друг Штирлица, плюнул, кинул карты, в которые он играл эти два часа сам с собой, оставив себя тринадцать раз дураком, надел панамку и, взяв ведерко и совочек, угрюмо сопя и напевая гимны, пошел лепить куличи из прибрежного песка. Песок был сух, как в камере пыток, и это чрезвычайно интеллектуальное занятие Мюллера разочаровало. Айсман, Шелленберг и один из офицеров стали обучать негров немецкому языку, так как им нужны были работники, а по-испански понимал лишь Шелленберг, который был шпионом многих разведок, но сам не знал, каких именно. Вскоре негры могли прилично материться как на немецком, так и на русском диалекте.
- Ну почему ж я импотент? - нараспев страдал вслух великий Фюрер, смотря, как офицеры бегают за негритянками.
- А вот потому, - сказал Борман, раздвигая листья пальмы и швыряя кокос на голову великому создателю "МаiNo Камрf". С кем боролся Фюрер, Борман не знал, но это не мешало ему хорошо прицелиться в многострадальный затылок. Фюрер, раскинув мозгами, сказал: "Все таки Дарвин был прав; кто-кто, а Борман произошел от макаки", и продолжил изучение смысла жизни. Борман прицелился вторично, но уже в Мюллера.
- А где мы будем жить? - спросил проснувшегося Штирлица Мюллер, сняв панамку и вытирая кокосовое молоко с лысины.
- Не знаю, - сказал Штирлиц. - Может быть, здесь есть неподалеку свободное бунгало.
- А ванна и телефон там есть? - поинтересовался великий любитель комфорта, вытряхивая скорлупу от кокосового ореха из-за шиворота.
- Отвяжись, - злобно брыкнул Штирлиц и перевернулся на другой бок. Мюллер некоторое время походил вокруг Штирлица, потолкал его, но, получая лишь удары в ухо, отстал. Одев панамку, обиженный Мюллер с тем же вопросом обратился к вылезшему из кустов Фиделю Кастро.
- Вообще, у меня есть маленькая вилла, так что, если не возражаете... - А ванна и телефон там есть? - спросил Мюллер, заискивающе глядя в глаза будущему великому творцу революции на Кубе. Фидель Кастро не знал, что такое телефон, и задумался.
Деликатный Мюллер не стал отказываться и, подняв свой чемодан, направился за Фиделем. Его примеру последовали остальные. Спящего Штирлица разбудили, получили по зуботычине, но все же уговорили идти на виллу Фиделя. Штирлиц не сопротивлялся. Вилла Фиделя занимала пространство если не девяноста пяти, то точно девяносто трех процентов Кубы. Ради блага народа творец революции не скупился на мелочах. К великой радости Мюллера, у Фиделя на вилле было много ванн, но телефона не было ни одного. Разочарованный Мюллер направился к Штирлицу и попросил рацию.
- А пошел бы ты в песочницу, - равнодушно сказал Штирлиц, ковыряясь в банке тушенки. Мюллер насупился и, приготовившись заплакать, начал злобно ругать Штирлица в частности и русских разведчиков вообще.
Такой наглости Штирлиц не ожидал и одной зуботычиной Мюллер не отделался. Штирлиц, который уже давно никак не резвился, долго бил Мюллера ногами, а, натешившись, отряхнул с него пыль, поправил панамку и дал рацию.
- Сломаешь, будешь мои носки стирать, - сказал Штирлиц. Более ужасной угрозы Мюллер не слышал ни разу; ему вспомнились родные застенки ГЕСТАПО, затем носки Штирлица, и он всплакнул.
- Я только немного поиграю и отдам, - пропищал он, размазывая сопли. Штирлиц достал банку кубинской тушенки из сахарного тростника и стал сосредоточенно ковырять в ней вилкой, ожидая, пока Мюллер уйдет. Мюллер с трудом взвалил на спину рацию Штирлица, крякнул и направился к себе. Рация заняла почти половину комнаты Мюллера.
Штирлицу это напомнило страдания пастора Шлага по поводу сейфа и швейцарской границы. Для полноты момента не хватало лыж. Сбегав в свои апартаменты, он напялил на Мюллера ласты, памятные ему лыжи, оставшиеся от священника, подтолкнул к выходу и чисто по-дружески посоветовал петь песни, не по поводу сокрушая шкаф самым маленьким кастетом.
- Прекратите, Штирлиц! - повторил Мюллер, - Вы ведь находитесь в имперской канцелярии, а не у себя на даче.
Штирлиц сочувствующе посмотрел на охранника и отошел в сторону.
- А признайтесь, с чего это вы полезли на меня с пистолетом? - продолжал Мюллер, - Честно говоря, от вас я такой шутки не ожидал.
- А с чего это ты назвал меня русским шпионом? - вопросом на вопрос ответил Штирлиц.
Мюллер замолк, он почувствовал себя виноватым перед Штирлицем и думал теперь как загладить вину. А Штирлиц, решив, что сознательно обрекать себя на трудности слишком опасно, спросил: - А почему ты называл меня "isаyеw", что это слово означает?
- Не знаю, - ответил Мюллер, - Это у меня от страха вырвалось, - и, помолчав, добавил, - А если хочешь знать, что у нас замышляют против русских, то сам сходи завтра на совещание. - Но меня туда не приглашали...
- Приходи так, никто тебя не прогонит. А сейчас пойдем в наше любимое местечко и забудем то, что сегодня случилось.
В это время избитый Штирлицем охранник дополз до своего поста и включил сигнализацию. Завыла сирена.
- Побежали скорее! - крикнул Штирлиц Мюллеру и старые друзья скрылись за поворотом коридора.
***
Темнело. Борман снова сидел в своем кабинете. Зазвонил телефон. Борман снял трубку. Звонил дежурный:
- Партайгеноссе, - сказал он, - пришел Штирлиц. Я отправил его к вам.
Борман улыбнулся и довольно потирая руки прошел в смежную с кабинетом комнату.
Минут через десять в кабинет вошел Штирлиц. Они с Мюллером успели сходить не только в свое любимое местечко, но и в пяток других и теперь Штирлица слегка качало. Штирлиц огляделся: Бормана нигде не было.
- Вот гад! - сказал Штирлиц громко. - Смотался...
Он собрался уже уходить, но заметил в самом темном углу кабинета сейф.
- Ага! - произнес Штирлиц, - Вот тебе за это!
Он подошел к сейфу, довольно быстро вскрыл его перочинным ножом и вытащил записку Бормана. Борман дрыгался от смеха в соседней комнате: он видел все через потайную щелку.
"ШТИРЛИЦ - ДУРАК", - прочел Штирлиц и улыбнулся. Борман не мог понять, почему Штирлиц улыбается, он не знал, что советское командование сообщает так своему разведчику об очередном повышении по службе.
Штирлиц сунул записку в карман, поближе к сердцу и выбежал из кабинета. Письма Евы Браун он не заметил.
От досады Борман рвал на себе волосы.
ГЛАВА 4
Во время последней бомбежки в бункере фюрера прорвало канализацию. По этой причине, а также по предложению Мюллера совещание верховного командования рейха было перенесено в кабачок "На Шпрее". Геббельс, министр пропаганды, долго возмущался этим: ему был дорог чистый и непорочный моральный облик великого фюрера. - Побеспокойся лучше о его физическом облике, - возразил Мюллер, - раздобудь нормальную выпивку.
- О своем бы облике подумал, - добавил Борман, - и моральном, и, хи-хи, физическом.
Великий фюрер частенько маялся животом, почему во время последнего совещания с ним и случилось дело не совсем приличное. Геббельса тогда за недоброкачественное пиво лишили квартальной премии, но план очередной операции тем не менее погиб безвозвратно и русским удалось изменить положение на фронтах в свою пользу. Смех же Бормана объяснялся слепой любовью Геббельса к разного рода девочкам, особенно молоденьким киноактрисам, за что его и прозвали блудливым бычком. Последняя привязанность министра пропаганды обернулась для него длительным пребыванием в весьма обоснованном страхе и сейчас Геббельс только-только начал приходить в себя.
- На что вы намекаете? - вспылил Геббельс, делая невинное лицо.
- На то, что несчастная Магдочка столько времени глаз не могла сомкнуть, кстати с твоим многочисленным потомством, и никак, бедная, не могла понять, какие-такие государственные дела не позволяют тебе ночевать дома, - ответил Шелленберг. Он как ребенок радовался своей великолепной длинной фразе, хотя прекрасно знал, что Магда хорошо осведомлена о пристрастиях своего супруга.
- На что вы нмекаете? - повторил оскорбленный Геббельс.
- Да на то, что ты, боров жирный, слишком сильно увлекаешься молоденькими девочками, - толстый Борман засмеялся, назвав тощего министра пропаганды жирным боровом. Он хотел добавить что-то об аппетитненьких маленьких шлюшках, но тут распахнулась дверь...
- Для случки свиноматок нужен хряк! - На пороге стоял восхитительный Штирлиц, - а боров, извините, не способен соблазнить даже старую свинью, не то что киношную девочку.
- Штирлиц! - Воскликнул реабилитированный таким образом Геббельс. - Как вы здесь очутились? Ведь вы никогда прежде не посещали наших секретных заседаний!
- Скажите лучше, - перебил его Борман, - откуда вы узнали про борова?
Второй вопрос был стратегически менее опасен для советского разведчика и он не задумываясь ответил:
- А у нас, в исаевском районе воронежской области, об этом все знают.
- Да, в остроумии вам не откажешь, - тихо усмехнулся Мюллер. - Ну, раз уж вы пришли, посоветуйте нам, где провести заседание, а то "На Шпрее" нам всем уже порядком надоел.
- Могу пригласить вас, господа, в "Три поросенка", - ответил Штирлиц, это самое культурное место в Берлине, которое я знаю.
Мюллер горько усмехнулся, но вмешаться не успел: оказалось, что в "Трех поросятах" никто из присутствующих ни разу не был и предложение Штирлица было встречено с восторгом.
Похождения штандартенфюрера СС фон Штирлица после войны.
ШТИРЛИЦ НА КУБЕ
Эпиграф:
Штирлиц - это не фамилия. Штирлиц - это призвание.
ПРОЛОГ
На улице стояла жара и рота военнопленных. Товарищ Сталин отвернулся от окна и спросил:
- Так товарищ Жюков, вас все еще не убили?
- Нет, товарищ Сталин, - скорбно ответил Жуков.
- Тогда дайте закурить.
Жуков достал из кармана портсигар, подумал, давать или не давать, и протянул главнокомандующему последнюю папиросу. Товарищ Сталин покрошил папиросу в трубку, задумчиво закурил от протянутой спички и некоторое время молча посапывал трубкой с очень противным звуком.
Через десять минут он спросил:
- А как там чувствует себя этот ... Штирлиц, то есть товарищ Исаев?
- Ему, наверное, трудно, - неопределенно ответил Жуков.
- Это харашо, - сказал вождь, потирая руки. - У меня для нэго есть новое задание.
- Он просился в отпуск, - печально ответил Жуков.
- Товарищ Жюков, - сказал Сталин. - Если вождь сказал - задание, значит задание. И вообще, товарищ Жюков, кто у нас вождь - я или вы? Так что идите и па-адумайте.
ГЛАВА 1
Германия, май 1945 года, Берлин. Немецкие части бежали из Берлина в разные стороны. Даже Igеl'ю было ясно, что война проиграна.
Штирлиц торжествовал и ел тушенку большими банками. В Рейхсканцелярии уничтожали секретные архивы. Гитлер, страдая и качаясь от принятого шнапса, шел по коридору и заглядывал в двери. Офицеры, в стельку пьяные, горлопанили русские народные песни и не обращали никакого внимания на Фюрера, даже не предлагали выпить за партию. Уже совсем обессиленный мощными звуками "дубинушки", сопровождаемыми покачиванием рояля, Фюрер заглянул к Штирлицу.
Отрываясь от завязывания шнурков, Штирлиц вскочил и, выбрасывая руку вперед вместе со шнурками, выкрикнул:
- Хайль Гитлер!
Гитлер покосился на наколку на руке Штирлица, изображавшую репродукцию с плаката "Родина-мать зовет!", и сказал:
- Максимыч, ну хоть ты не подкалывай, - и вышел из кабинета.
В своем роскошном кабинете Мюллер собирал чемоданы и отдирал от стен различные непристойные картинки, изображающие различных красоток и любимого Фюрера на всяких торжественных мероприятиях. Картинки приклеились на редкость крепко и не отдирались.
- Мюллер, а куда это вы собрались? - спросил вошедший Штирлиц.
- В Бразилию; чертовски надоел холодный германский климат, - сказал Мюллер, засовывая в чемодан совок, детскую панамку и шмайссер.
- Значит, вот как? - Штирлиц недоверчиво достал кастет и взвесил его на руке. Мюллер заволновался.
- Штирлиц, езжай со мной, а? - примирительно предложил он. Штирлиц убрал кастет и достал другой, побольше, с надписью "дорогому товарищу Штирлицу от друзей по невидимому фронту...".
- Знаешь, Мюллер, давай поедем в твою Бразилию и возьмем с собой Шелленберга и...
И Бормана, а то без него скучно.
- Скучно!? - Мюллер поморщился и потер большую красивую шишку на затылке. Несмотря на разруху, кирпичи у Бормана водились, и в большом количестве. К тому же Борман был профессионалом.
- А как Германия отнесется к тому, что Штирлиц покинет ее в самый ответственный момент? - патриотически заметил Штирлиц.
- Ну, - задумчиво сказал Мюллер, - можно поехать под чьим-нибудь именем... Ну, там...
- Нужно мне чужое имя, - обиделся Штирлиц, доставая кастет. - Мне и своих хватает.
Мюллер задумался.
Штирлиц убрал кастет и, достав банку американской тушенки, озлоблено воткнул консервный нож в изображение какого-то президента на крышке банки. Президент обреченно скорчился. Мюллер покосился на нож и взглянул на свирепое рязанское лицо Штирлица, и все мысли о сказочных пейзажах Бразилии превратились в кошмар. Несмотря на дружеские отношения, Штирлица брать с собою не хотелось. Штирлиц мог напакостить хуже, чем Борман - это знали все в рейхе. Тем не менее Мюллер понимал, что Штирлица придется брать с собой, иначе он поплелся бы за Мюллером пешком. Мюллер вытащил панамку из чемодана и сказал:
- Знаешь, Штирлиц, ты поедешь в чемодане.
Штирлиц оскалил зубы в усмешке и достал третий кастет, самый большой со следами крупного хищного зверя на поверхности.
- Друг детства, а может, ты меня еще в кошелек засунешь? Сам в чемодан полезешь.
- Вообще-то, офицеры рейха не ездят в кошельках... - сказал Мюллер и надел свою форменную фуражку.
- И советские тоже, - заметил Штирлиц, на что Мюллер загадочно улыбнулся.
Неожиданно с грохотом распахнулась дверь и вбежал озлобленный Фюрер, тряся рукой с зажатым в мышеловке пальцем и злобно сверкая выпученными глазами.
- Обергруппенфюррер, что вы тут делаете? - прокричал с порога Фюрер. - А мы тут плюшками балуемся, - ехидно сказал Мюллер, пряча под стол бутылку шнапса. "Никогда спокойно не выпьешь в этой Германии", - подумал он.
- Господа! - вскричал Фюрер. Увидев Штирлица, он подумал и деликатно добавил: - И товарищи. - Штирлиц, польщенный вниманием со стороны самого Фюрера, скромно достал банку тушенки. - Господа! Берлин пора оставлять. На меня уже начинают обращать внимание на улице и хотят забросать кирпичами. Борман облизнулся. Забросать кирпичами Фюрера было мечтой его темного детства.
- А чего же вы шляетесь по городу, мой Фюрер? - сумрачно пробурчал Штирлиц. Фюрер посмотрел на него осуждающе.
- Но в магазины же я ходить должен! - заявил он. - Вождь должен посещать народные магазины.
- И народные сортиры по десять пфеннигов, - рыгнул Штирлиц себе под нос. Коровы, пошедшие на тушенку, были не высшего качества, если можно судить по отрыжке.
Фюрер слышал хорошо и скромно опустил глазки.
- Но оставить Берлин при такой канонаде будет непростым делом! -заметил Борман, высовываясь из-за двери и поднимая палец. Все прислушались. Канонады не было слышно. Борман засмущался и опустил палец. - А я во що предлагаю, поправляя папаху с красной полосой, сказал Геббельс, вместе с Борманом пробравшийся к Мюллеру в кабинет. - У дворе подле этого...
Як его?... Рейхстагу, стоить бочка такая...
С колесами...
Як ее?
- Цистерна, - услужливо подсказал вездесущий подхалим Шелленберг.
- Во-во! - обрадовался Геббельс и продолжил свою мысль.
- А в ей этот, як его...
Ну, горилка така недоперегната... - Закончив свою длинную мысль, Геббельс высморкался в пиджак Бормана и вытер потные ладони об свои красные штанины.
- Коньяк! - восхищенно облизнулся Шелленберг.
- Уже пустая, - заметил коварный Штирлиц. - Только литров двести осталось. Но у меня есть очень хорошая идея.
- Яка? - вылупил красные глазки Геббельс, вытирая нос.
- Я хочу подвесить под люк этой цистерны весь коньяк, который остался, а мы будем сидеть внутри.
- Ну, це не гарно... - мысли о коньяке покинули Геббельса, он поправил папаху и с гиканьем удалился, позванивая шпорами.
- А ванна и телефон там есть? - неожиданно спросил Мюллер, большой любитель комфорта.
- Нет, - ответил Штирлиц. - И фонтана с садом тоже нет. И секретарш тоже, так что партайгеноссе Борман может не ехать.
- А я что? А я ничего, - проснулся от мыслей о коньяке Борман. Все сочли своим долгом похлопать Штирлица по щеке, сказать "Вот такие мальчики спасут Германию" и удалиться собирать вещи.
Штирлицу эта процедура не понравилось, так как он очень боялся, что у сотрудников Рейха могут быть грязные руки. Из всех сотрудников Рейхканцелярии мыл руки после посещения ватерклозета один Мюллер.
Ранним утром в никому не известном предместье Парижа голодные американские солдаты разбирали завалы. Во дворе полуразрушенного дома они нашли полудохлую корову и цистерну с армянским коньяком. Корова равнодушно смотрела на союзников глупыми зелеными глазами.
- Майк, посмотри, эта цистерна полна коньяку, надо ее отправить в Штаты! восторженно заорал один из солдат, обладатель на редкость рваных штанов.
- Ты дурак, Боб, мы и сами можем это выпить, - сказал другой, вытирая свой красный нос, выдающий его принадлежность к некоторой профессии. - А корову я отвезу на ранчо.
- Нет! Я, пожалуй, заберу цистерну домой, и дома выпью, - заявил Боб. - А корова мне не нужна, у меня на ранчо курицы есть!
Остальные посмотрели на него негодующе.
- Не бойтесь, поделюсь, - поспешил пообещать напуганный вытащенными кольтами Боб.
Цистерна, наполненная людьми, была перетащена на борт теплохода "Virginiа". Шелленберг, увидев в дырку название теплохода, засмущался и собирался вылезти, но его уговорили не дурить. Теплоход отчалил, зверски пыхтя и шлепая колесами по воде.
- Штирлиц, уберите этот чемодан, - негодующе пропищал Борман, которому замок от чемодана прищемил ухо.
- Это не чэмадан, это кашэлек, - с грузинским акцентом заметил Штирлиц, убирая чемодан и отпуская Мюллера.
- Ох, курить хочется, - простонал Айсман, гулко стукаясь головой об стенку цистерны.
- Возьми "Беломор" в кармане пиджака, - сказал Штирлиц, пытаясь спичками зажечь металлический электрический фонарь. Кто-то толстыми пальцами Бормана начал сосредоточенно шарить по его карманам.
- Штирлиц, это ты хорошо придумал повесить под потолком бочку с армянским коньяком, а то бы мы тут плавали в спиртном и схватили бы белую горячку, заметил Борман, потирая прищемленное ухо.
- Только бы эти янки не надумали устроить пьянку по пути, - заметил Штирлиц, отдирая руки Бормана от своих карманов.
- Ох, не накаркай, - заметил Геббельс и набожно перекрестился.
- Черт, не горит, - прохрипел Штирлиц, бросая коробок на дно цистерны.
- Штирлиц, а Вы не подумали, как мы отсюда выберемся? - спросил Борман, облизывая вытащенную из кармана Штирлица банку варенья.
- А это не ваше дело, партайгеноссе.
Ранним утром из Брестского порта, во Франции, отчалил теплоход, державший путь в Нью-Йорк. Вся верхушка Третьего Рейха, порядочно укачанная во время перевозки цистерны, сидела на дне, покрытом окурками "Беломора", и томно смотрела на свисающую с потолка бочку с коньяком. Бочка соблазнительно покачивалась, и, расплескиваясь, коньяк капал вниз. Айсман негодовал. Любимый Фюрер, которому посчастливилось сесть под ней, к досаде всех офицеров, не пил, и от такого капанья жутко страдал. Также страдали и все остальные. Первым не выдержал Айсман. Он встал и, спотыкаясь о разложенные на полу чьи-то ноги, пересел поближе к любимому Фюреру.
- Подвиньтесь, - угрожающе заявил он и блаженно подставил широкую пасть с золотыми клыками под ниспадающую сверху струю.
Алкоголь быстро довел его до привычного состояния. Он попытался полезть к Фюреру целоваться, но вежливый Фюрер на редкость больно дал ему в глаз, не отрываясь от своих рассуждений на тему смысла жизни. Приняв Геринга за женщину, Айсман галантно сел ему на ноги. Геринг поморщился и, двигая толстым телом, попытался спихнуть его.
- Но мадам! - возмутился Айсман, но, получив удар кастетом по голове, упал к ногам Штирлица.
Вскоре они почувствовали, что в цистерне стало нестерпимо душно. Одуревший от темноты и вони, которую извергали носки Фюрера, развешенные по стенкам цистерны на булавках великого мерзопакостника, Борман с яростным рычанием вцепился зубами в ногу Штирлица.
- Штирлиц, если ты хочешь ходить на двух ногах, открой окно, - мягко попросил Шелленберг, отскакивая от разъяренного Бормана подальше.
- Вы не в кабинете, партайгеноссе, - заметил Штирлиц, методично колотя кастетом по голове Бормана, который кусался так яростно, что не чувствовал ударов по голове.
Айсман, придя в себя, с воплем: "Вперед, за родного Фюрера" ударом ноги разбил бочку, висевшую под потолком и начал блаженно кататься в луже коньяка, завывая от удовольствия.
Часовой, заслышав шум на палубе, пошел посмотреть, что там происходит. Заглянув в цистерну, он увидел внизу десяток красных горящих глаз. Там кто-то невнятно ругался на неродных ему языках. Часовой был парень неглупый, но из Америки, что позволило ему догадаться, что цистерну коньяка группа людей будет пить примерно месяц, напиваясь каждый день до белой горячки. Сдерживая шевелящиеся на голове волосы, он догадался, что это черти, и с воплем: "Спасайся, кто может!", бросился за борт. Его примеру последовали и остальные матросы.
После того как, на палубе утих шум, офицеры выбрались из цистерны и огляделись: на корабле не осталось ни одного матроса, а офицеры забились в гальюн и дрожали; лишь капитан, человек без предрассудков, спокойно продолжал сушить кальсоны на верхней палубе, напевая "Дунайские волны". Штирлиц с воплем: "За Родину, за Сталина!" - ворвался на капитанский мостик, но обнаружив, что там никого нет, стал крутить все, что попадалось ему под руки. Первым пострадал капитан, упав с мостика вниз головой и кальсонами на голове. Выворачивание шурупов, соединяющих части обшивки, кроме заноз, не давало никаких результатов. Штирлиц сообразил, что верчение штурвала в разные стороны приводит к смене наклона корпуса теплохода, и, как следствие, смене курса, и корабль взял курс, как казалось Штирлицу, на Бразилию. Где находится Бразилия, он точно не знал, но слышал, что там в лесах водится много диких обезьян и вообще неплохо кормят. Посмотреть на обезьян ему хотелось. Самым экзотичным зверем, которого Штирлицу довелось видеть за свою жизнь, был дядя Вася в его родном подъезде, однажды упившийся до состояния дикобраза. Это событие оставило неизгладимое впечатление у будущего разведчика. К тому же Штирлиц порядочно изголодался.
- Штирлиц, а Вы уверены, что мы плывем в Бразилию? - поинтересовался Кальтенбруннер.
- Не уверен, - спокойно ответил Штирлиц, отвинчивая для своих командирских часов стрелку от компаса.
...Шел десятый день плавания в Бразилию, но Бразилии не было видно.
Любимый Фюрер постирал носки.
...Шел двадцатый день плавания в Бразилию, Бразилия показалась.
Носки высохли.
- Земля!!! - завопил Айсман, падая с реи, на которую был вздернут за то, что выпил весь коньяк, но не долетел, а повис на каких-то веревках, что вызвало у него дурные ассоциации.
- Бразилия! - обрадовался Штирлиц, смотря в бинокль довоенного образца, похожий на микроскоп (зрение у разведчика было отличное). -Обезьяны!! Тушенка!!!
С криком: "Ура!!!" - все офицеры побросали банки с тушенкой Штирлица, которой питались за время плавания, и высыпали на палубу.
Через час они пристали к берегу.
Штирлиц озабоченно оглядывался, подыскивая подходящее дерево для антенны передатчика. Не найдя ничего подходящего, он с кряхтением полез на корабль. Прихватив из цистерны любимую бензопилу "Дружба", он свалил рею, поволновав слегка Айсмана, и перетащил бревно на берег. Айсман грязно ругался, вытаскивая щепки из ушей. Воткнув бревно в песок, он передал открытым текстом:
"Юстас - Алексу.
Я в Бразилии. Ура! Ем бананы. И кокосы. Юстас."
Центр не замедлил с ответом:
"Алекс - Юстасу.
Юстас! Вы кретин, какого фига и какого ... (не разборчиво, но вполне понятно)...
И вообще, это не Бразилия, а Куба.
Алекс."
Основательно треснув рацию, Штирлиц стал ожесточенно грызть зубами твердую оболочку ближайшего кокоса.
Из кустов вышел какой-то заросший парень, который от души поздоровался со Штирлицем, шепнув ему пароль "Можайское молоко лучше", передал шифровку.
- Фидель Кастро Рус, можно просто Федя или Железный Фидель.
- А это - верхушка Третьего Рейха, - сказал Штирлиц, и начал представлять офицеров Фиделю. - Это Айсман, - ткнул лежавшего у его ног Айсмана. - Те трое - Шелленберг, Кальтенбруннер и Фюрер. Тот, кого бьют те пять офицеров, которых я не знаю, Борман. Этот друг, с панамкой, лежащий в тени пальм, друг моего детства и гордость ГЕСТАПО - Мюллер. Те трое, что перепили горилки и пристают к негритянке: Геринг, Гиммлер и Геббельс.
Мимо них прошли две негритянки, покачивая бедрами и выдающимися подробностями.
- Как тебе та, что с краю? - спросил Фиделя Штирлиц.
- С какого?
- С другого.
- А ничего ... - сказал Фидель и побежал за негритянками.
- Стой, - крикнул Штирлиц, хватая Фиделя за плечо. - Моя с краю, я ее еще в Германии забронировал. Радистка-негритянка - это звучит.
Через два часа Штирлиц понял, что две радистки - это много и, немного спустя, уснул. Борман хотел познакомиться с одной из штирлицевых радисток, но, получив от спящего Штирлица ногой в ухо, успокоился. Мюллер, как самый лучший друг Штирлица, плюнул, кинул карты, в которые он играл эти два часа сам с собой, оставив себя тринадцать раз дураком, надел панамку и, взяв ведерко и совочек, угрюмо сопя и напевая гимны, пошел лепить куличи из прибрежного песка. Песок был сух, как в камере пыток, и это чрезвычайно интеллектуальное занятие Мюллера разочаровало. Айсман, Шелленберг и один из офицеров стали обучать негров немецкому языку, так как им нужны были работники, а по-испански понимал лишь Шелленберг, который был шпионом многих разведок, но сам не знал, каких именно. Вскоре негры могли прилично материться как на немецком, так и на русском диалекте.
- Ну почему ж я импотент? - нараспев страдал вслух великий Фюрер, смотря, как офицеры бегают за негритянками.
- А вот потому, - сказал Борман, раздвигая листья пальмы и швыряя кокос на голову великому создателю "МаiNo Камрf". С кем боролся Фюрер, Борман не знал, но это не мешало ему хорошо прицелиться в многострадальный затылок. Фюрер, раскинув мозгами, сказал: "Все таки Дарвин был прав; кто-кто, а Борман произошел от макаки", и продолжил изучение смысла жизни. Борман прицелился вторично, но уже в Мюллера.
- А где мы будем жить? - спросил проснувшегося Штирлица Мюллер, сняв панамку и вытирая кокосовое молоко с лысины.
- Не знаю, - сказал Штирлиц. - Может быть, здесь есть неподалеку свободное бунгало.
- А ванна и телефон там есть? - поинтересовался великий любитель комфорта, вытряхивая скорлупу от кокосового ореха из-за шиворота.
- Отвяжись, - злобно брыкнул Штирлиц и перевернулся на другой бок. Мюллер некоторое время походил вокруг Штирлица, потолкал его, но, получая лишь удары в ухо, отстал. Одев панамку, обиженный Мюллер с тем же вопросом обратился к вылезшему из кустов Фиделю Кастро.
- Вообще, у меня есть маленькая вилла, так что, если не возражаете... - А ванна и телефон там есть? - спросил Мюллер, заискивающе глядя в глаза будущему великому творцу революции на Кубе. Фидель Кастро не знал, что такое телефон, и задумался.
Деликатный Мюллер не стал отказываться и, подняв свой чемодан, направился за Фиделем. Его примеру последовали остальные. Спящего Штирлица разбудили, получили по зуботычине, но все же уговорили идти на виллу Фиделя. Штирлиц не сопротивлялся. Вилла Фиделя занимала пространство если не девяноста пяти, то точно девяносто трех процентов Кубы. Ради блага народа творец революции не скупился на мелочах. К великой радости Мюллера, у Фиделя на вилле было много ванн, но телефона не было ни одного. Разочарованный Мюллер направился к Штирлицу и попросил рацию.
- А пошел бы ты в песочницу, - равнодушно сказал Штирлиц, ковыряясь в банке тушенки. Мюллер насупился и, приготовившись заплакать, начал злобно ругать Штирлица в частности и русских разведчиков вообще.
Такой наглости Штирлиц не ожидал и одной зуботычиной Мюллер не отделался. Штирлиц, который уже давно никак не резвился, долго бил Мюллера ногами, а, натешившись, отряхнул с него пыль, поправил панамку и дал рацию.
- Сломаешь, будешь мои носки стирать, - сказал Штирлиц. Более ужасной угрозы Мюллер не слышал ни разу; ему вспомнились родные застенки ГЕСТАПО, затем носки Штирлица, и он всплакнул.
- Я только немного поиграю и отдам, - пропищал он, размазывая сопли. Штирлиц достал банку кубинской тушенки из сахарного тростника и стал сосредоточенно ковырять в ней вилкой, ожидая, пока Мюллер уйдет. Мюллер с трудом взвалил на спину рацию Штирлица, крякнул и направился к себе. Рация заняла почти половину комнаты Мюллера.
Штирлицу это напомнило страдания пастора Шлага по поводу сейфа и швейцарской границы. Для полноты момента не хватало лыж. Сбегав в свои апартаменты, он напялил на Мюллера ласты, памятные ему лыжи, оставшиеся от священника, подтолкнул к выходу и чисто по-дружески посоветовал петь песни, не по поводу сокрушая шкаф самым маленьким кастетом.